Спиридонов Андрей Владимирович : другие произведения.

Путешествие Лирника

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


  
  
  

Протоиерей

Андрей СПИРИДОНОВ

ПУТЕШЕСТВИЕ ЛИРНИКА

Поэтический сборник

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ПРЕДИСЛОВИЕ
  
   1.
   Обсуждать поэзию, формулировать, что она такое, - гиблое дело. Поговорить о ней бывает приятно и всегда пожалуйста - но с тем же успехом. Причина в её абсолютной, ничем не ограниченной свободе. "Затем, что ветру и орлу и сердцу девы нет закона". Даже обращаясь с этой максимой как с навсегда равной себе и навеки оттиснутой на бумаге и в памяти, мы бессильны перед её своеволием, готовностью себя умалить; превознести; поверить в себя, как в Священное Писание; отказаться от себя, как от пустой болтовни. Отнять у поэзии свободу нельзя, так же, как её выбор и порядок слов, получающие статус неотменимости. Как звук, как вместилище звука - словарь. Как саму поэтическую гармонию.
   Но человек, наделённый даром такую гармонию через слова распознавать или словами создавать, хочет поэзией ещё и нечто высказать. Важное для него, хотя ей внеположное. Нечто смысловое, поскольку это речь, и афористичное, поскольку стихи. То есть по своей, стихослагателя, воле подвергнуть свободу поэзии угрозе ущемления. Направить ветер и орла и девичье сердце туда, где он откуда-то знает им самое место. Единственное. Чтобы его намерение не выглядело капризом, а наши рассуждения слишком схоластическими, представим себе ситуацию вполне реальную, а именно, что наш поэт - священник. Причём жанр его поэзии не специфические "духовные стихи", а лирика. Такая, какую, к примеру, сочиняли каноник собора Святого Павла Джон Донн или аббат Дю Белле.
   Очевидно, что священник не может не проповедовать, не нести Божие слово людям - это одна из первых его обязанностей. Но для облечённого саном клирика Божие слово неразрывно с церковной догмой. Свобода же внутри догмы - это парадокс для упражнения в красноречии на Панурговых диспутах. Ещё очевиднее, что он не может согласиться со свободой вихря или птицы применительно к человеческой природе. Тем более идеализировать сердечные порывы юных девиц. Противоречие кажется неразрешимым.
   Как из всего, что кажется, выход обнаруживается в конкретной практике. Перед вами книжка стихов отца Андрея Спиридонова, и оба слова, "стихи" и "отец", представлены в ней в полноте своих значений, не изъязвленные ржавчиной подмен. Потому что в творчестве, любом, участие принимают самые разные силы и материи, их сущность и связи до конца не постижимы, для удобства мы зовем их талант, горение, вкус, индивидуальность. Но когда произведение искусства завершено, и мы хотим дать ему определение, естественнее и проще всего назвать его именем художника. Мы говорим: очень тютчевское, венециановское, мусоргское. Это значит, что вещь несёт в себе и наглядно передаёт нам содержание сотворившей её или повлиявшей на неё личности. Не именно знания или культуру, а весь жизненный опыт в целом, каким-то образом претворившийся в слова, мазки и нотные строчки. Любовь, злобу, характер, судьбу. И веру тоже. Не религию, а веру. Как не благотворительность, а жалость. Как не философию, а надежду. Вероучение чуждо лирике, но личная вера родна ей так же, как влюблённость или любовное страдание. Это что касается стихов. А что их написал батюшка, то, кто глубже, чем он, погружён во все эти и прочие человеческие проявления, в понимание их, в сочувствие? В повседневные координаты священнического мира.
  
   2.
   Книга названа по первой строчке одного из стихотворений. В общем контексте сборника слова "большая белая дорога" направляют мысль в сторону известного сакрального образа "путём всея земли", особенно после "Поучения Владимира Мономаха", где он появляется в сочетании с "в санех седя". Пейзаж русской зимы, ровной, белой, бесконечной, ледяной, с минимумом света, почти без деталей, возможно, как никакой другой напрашивается представительствовать за смерть, быть её выразителем и символом. Фонетическая близость з-м в "зиме" и с-м в "смерти" укрепляет эту выразительную их связанность. Зима в стихах Спиридонова - доминирующее время года.
   В том же стихотворении заявляет о себе другой главный для поэта, главенствующий в его стихах образ, - серых шинелей. Он возникает опять и опять, в разных стихотворениях, иногда в минус-жизни ("Этой зимою на вырост / Не на кого шинель справить"), иногда в той же неразрывности с белой дорогой ("В серой шинели на белой дороге"). Это и есть ушедшие и неостановимо продолжающие уходить путём всея земли. Земляки, народ, Россия. Серые шинели - без лиц, без имён - образ необычайно вместительный. Те, чьё наименование "люди" было заменено на "миллионы". Столько-то десятков миллионов революции, Гражданской войны, Великой Отечественной, лагерных зон. Мальчишек, пропущенных через приёмные комиссии военкоматов. Мужиков и баб - через колхозные тюри из древесной коры. Городских - через приводы в милицию. Молящихся - через расстрельные рвы. Миллионы в лучшем случае пронумерованных, но никогда не сосчитанных.
   Обязательный приём при оценке поэзии - цитата, иллюстрирование строчками из стихотворения. Непременный, потому что неизбежный: а как ещё говорить о стихах, если не приводить примеры? Но чем поэзия подлиннее, тем цельнее её текст, тем сильней сопротивляется он расчленению. Не вижу, что выбрать и что опустить без ущерба для впечатления от доброй дюжины стихотворений этой книги, в частности от этого, начинающегося строкой "Большая белая дорога":
  
   Большая белая дорога
   Среди замерзших тополей,
   У незнакомого порога
   Не повстречали мы людей.
  
   Как будто серые шинели
   На грязном тающем снегу
   Сокрыли белые метели
   В живом ещё вчера лесу.
  
   Как будто серые шинели
   Остались в памяти моей -
   Они давно уже истлели
   Под сенью снеговых полей.
  
   Так помнится совсем немного,
   И очертанья лиц смутны...
   Большая белая дорога,
   Такие маленькие мы.
  
   Метели не только похоронят, засыплют, упокоют, но и отпоют погибших. В таком случае серые шинели - не все ли живущие, включая таких маленьких нас? Брошенные, беспомощные, исчезающие полк за полком, поколение за поколением: На земле, от себя отступившей, / От своих же родимых солдат, / Что какое столетье лежат / В этой пашне, богатой и вскисшей". "Список воинских потерь": "звёзд жестяных, табличек фанерных". Однако не стадо овец, безмысленно бредущее к обрыву. Какие ни есть, а солдаты, в каких ни жалких, а шинелишках.
   В нашем союзе писателей секция поэтов-патриотов самая громкоголосая. Они оплакивают Россию, стыдят тех, кто не любит её так, как они, клеймят их как её губителей. Чистый звук считанных стихотворений немногих поэтов: Некрасова, Блока, Ахматовой, Клычкова, ещё нескольких - они переводят в мелодию шансона. Признаться, что любишь Родину, стало неловко. "Серые шинели" возвращают этой любви истинную цену - сиротское её достоинство, без наставлений, без обличений.
  
   3.
   Большинство стихотворений написано четырёхстопным ямбом. Во второй половине книги, по времени более поздней, первенство переходит к верлибру, который, на мой вкус, до сих пор не стал органичным русской поэзии. Разумеется, у талантливых поэтов, среди них и Спиридонова, верлибры отличает особая ясность фразы, союз простоты и торжественности тона, толчки глубинного ритма. Но магии, привычной для изящной словесности, в них, считай, нет, да и химия больше формул, чем веществ. Про четырёхстопный же ямб имеет смысл сказать: избитый, в прямом значении слова. Сколько ему досталось от растянувшихся на километры большой белой, серой, чёрной дороги разбойных шаек ходульного, официального, просто графоманского стихосложения. Но, начав читать и с первых страниц увлекшись чтением, я поймал себя на том, что этот размер играет здесь роль необходимой принадлежности языка. Язык как будто выбирает четырёхстопник, чтобы стать поэзией, а поэзия указывает на него как на естественное свойство словаря складываться в стихи. Прежде всего и наиболее естественно. Размер не отвлекает на себя внимания, как идеально сконструированное и собранное средство передвижения, доставки стихотворения от поэта к читателю. В этом плане может быть прочитано - так что здесь, пожалуй, уместно его привести - глубокое, отчасти загадочное, притягательное восьмистишие:
  
   Размер, что сложности боится,
   Пленённый материалом свод,
   Во времени ещё продлится,
   Ведь точен механизмов ход,
   Размер, что простотою мнится
   Среди смешения эпох,
   Последней будущей страницы
   Пред оглавлением стихов.
  
   Андрей Спиридонов облегчает нам задачу составления его поэтической генеалогии, своих предков он объявляет открыто. Первым - ожидаемо - Пушкина. Но отнюдь не того хрестоматийно "простого", которого нет и не было на свете. А настоящего, многоуровневого, то отдаляющегося вместе с временем, то проясняющегося новыми смыслами, таинственного даже грамматикой: "Неведом Пушкин. Нет к нему возврата... Неведом стиль... Неведом слог... Господи, не приведи / В соблазн искусного плетенья / Простейших фраз, ведь их обитель / Сокрыта сном. Там лишь метели. / Там станционен был смотритель" (курсив мой - А. Н.).
   Тютчев и Фет присутствуют в горько саркастическом стихотворении (открывающимся фетовской строчкой) также не в обрамлении своих общеизвестных строк, а: "И Тютчева огни, и насекомых Фета - / В музейный файл-ячейку - под номер и пароль". И конечно, в оправданном присвоении тютчевского "Се чёрно-жёлтый свет! Бегите, иереи!".
   Мотив России, гибнущей и жертвенной, восходит к Блоку: "Поле ли то Куликово, / Русская ль эта земля, / Что это значило слово, / В чём была сила твоя? / Ворон над полем осенним / Кружит невидим - и рад / Выклевать очи последним / Из нарождённых солдат".
   Из предшественников в ХХ столетии предпочтение, судя по упоминанию "клеевидного", отдается Мандельштаму перед Пастернаком: "Этот век навсегда разделил / Позвонков клеевидную связь, / Мандельштама юродивый пыл, / Пастернака чернильную вязь".
   Включение перевода "Осени" Рильке должно свидетельствовать о пристрастии к поэзии сдержанного трезвого тона - так же как процитированный Ходасевич ("Забыта тяжёлая лира").
   К "серым шинелям" примыкают ссылки на Лермонтова и Цветаеву: "Когда от крови в Дагестане / В полдневный жар земля жирна, / И павших в лебедином стане / В миру забыты имена". На него как боевого офицера, кавказского ссыльного, убитого, как будто казнённого (в другом месте в схожей роли выступает Гумилёв), - на неё как воспевшую Белое движение.
   Особой, трогательной привязанностью отмечен старший, молодым погибший, современник - Николай Рубцов: "Где созерцания печаль / Строка забытая Рубцова".
   Но чаще всех, не меньше десятка раз, появляется Георгий Иванов, по-видимому, любимый поэт Спиридонова. Приведём - за многоцелевые аллюзии - четверостишие: "Выбирай Парижа ноту, / пепел, "Часослов", / за решеткой той - свободу. / Имя - Гумилёв". За что любимый? По моей догадке, за предельно безжалостную оценку себя и общепринятых ценностей. За максимальную энергию исповедальности, без оговорок, без самоправдания - словно бы постоянное предстояние на последнем суде. За "каплю жизни, каплю света", которой он при этом дорожит всеми оставшимися силами души.
  
   4.
   Понятно, что тематически (в той степени, в какой эта характеристика применительна к поэзии) книга стоит на фундаменте сочинений, определяющих духовную - во всех смыслах, начиная с технического - реальность как конкретного верующего, так и церкви в целом. От Священного Писания до богослужебных требников. И здесь необходимо вернуться к сказанному в первой главке. Для верующего нет разницы между усвоенным из вероучения и найденным самостоятельно. Всё равно: приёмами личного богословия или озарениями благодати. Но для читателя стихов эта разница бросается в глаза - иногда на протяжении одного стихотворения:
  
   Пребудет смысл обретённый
   Молитвы, подвига, труда,
   Как в детстве, в том саду огромном,
   При возвращении туда
   Всяк образ обретёт звучанье
   Сознаньем жертвенной любви,
   И ни одной черты случайной
   Во светлом лике Судии.
  
   Первые три строчки говорят голосом Спиридонова (заметим, что для попадания в размер он предлагает произносить "смысъл"), три следующие (мы выделили их курсивом) - общее место церковной доктрины. Больше того, сад детства, всегда "огромный", таинственный, пленительный, оно превращает в утраченный Эдем из катехизиса, символический. После этого стихотворение как будто опоминается и сходит с протоптанного пути привычного богословия, возвращаясь к прозрачной неожиданности и свежести мысли. К ненарочитости - одному из главных достоинств спиридоновских стихов.
   Потому что чем ещё, кроме ненарочитости, обеспечивается многослойность его строк, многоплановость возникающих за ними измерений? "Большая белая дорога / Среди замёрзших тополей, / У незнакомого порога / Не повстречали мы людей..." В чём же причина безлюдья? В поглощении "серых шинелей" белизной; смертной сенью - тех, кто их надел; саваном, который она на них набрасывает? Прямая логика предлагает такое объяснение. Но одновременно большая белая дорога превращается в бумажную страницу, и по ней россыпями буковок бредём такие маленькие мы, что метелям нашей истории ничего не стоит нас сдуть.
  
   Какой фиты, какой же йоты
   Не доставало вам в России
   Из золота и позолоты,
   О достославные витии?
  

Анатолий НАЙМАН

  
  
  
  
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть первая

БОЛЬШАЯ

БЕЛАЯ ДОРОГА

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

***

   Незримо предваряет век
   Нерукотворный свет Фавора,
   Взойти туда назначен миг
   Преодоления земного.
  
   Отмерен будет этот путь
   Ни сколько счётом и дыханьем,
   Но - словом из высоких уст,
   Но хлебом, Божьим подаяньем.
  
  
   ***
  
   Под небом, свитком снегопада,
   Земля, похожая на скит,
   Молитвенно себя таит
   Для белоснежного наряда.
  
   И большего уже не надо,
   А меньшего и не дано:
   Внимать тому, что суждено,
   И славословить это благо.
  
  
   ***
  
   И речь, что дивна и проста
   Молчаньем будущего века,
   Для слышащего незаметно
   От древа крестного взросла,
  
   И время - протяжённый миг
   Дарованной тебе свободы
   И чистоты увидеть Бога -
   И свой в тот час увидеть лик.
  
  
   ***
  
   Большая белая дорога
   Среди замёрзших тополей,
   У незнакомого порога
   Не повстречали мы людей.
  
   Как будто серые шинели
   На грязном тающем снегу
   Сокрыли белые метели
   В живом ещё вчера лесу.
  
   Как будто серые шинели
   Остались в памяти моей -
   Они давно уже истлели
   Под сенью снеговых полей.
  
   Так помнится совсем немного,
   И очертанья лиц смутны...
   Большая белая дорога,
   Такие маленькие мы.
  
  
   ***
  
   Суть прозябания земного
   И восхожденья из земли,
   Хотя решимости немного,
   Но в сердце нужно пронести.
  
   Там, за границею янтарной,
   Пределом царским золотым,
   Не будет вовсе лёгкой славы
   Отдохновение и дым.
  
   И в Царство нет пути иного:
   Предвечным Словом крепок стих
   Во благовестии святого
   И умовеньем ног чужих.
  
  
   ***
  
   Тот час никак не угадать,
   Но, словно дар, однажды встретить,
   И благодатно осознать,
   Что Рождество одно на свете.
  
   И вечной длительностью дня
   В границах этого же мира
   Вкусить пасхального плода
   Из рукотворного потира.
  
  
   ***
  
   Неведом Пушкин. Нет к нему возврата.
   И ныне землю не согрели
   Снега, которыми богаты
   Те дивно чистые метели.
  
   Неведом стиль. И беспримерны
   Свершенья наши и потери,
   Которым мы не зря, наверно,
   Ещё верны на самом деле.
  
   Неведом слог. И то понятно,
   Что неизвестно время жатвы
   В губернии в какой-нибудь, в Перми,
   О, Господи, не приведи! -
  
   В соблазн искусного плетенья
   Простейших фраз, ведь их обитель
   Сокрыта сном. Там лишь метели.
   Там станционен был смотритель.
  
  
   ***
  
   Заходит пленённое солнце
   В оковах пейзажа земных
   И луч свой последний весомо
   Роняет на добрых и злых.
  
   Быть может, не все мы пропали,
   Не всякий уж вовсе погиб,
   Есть место и светлой печали,
   И скатертью белой накрыт
  
   В обители отчей для пира
   Тот стол, где есть место для нас,
   И выше душевного мира
   Нет дара в решающий час.
  
   Пусть тает в полуночи небо,
   Его тем оправдана синь,
   И голос дрожит незаметно
   Пред "Слава Святей" и "Аминь".
  
  
   ***
  
   Двадцатый век от Рождества,
   Сады, цветущие весною,
   И гул пасхальный торжества
   Над пробудившейся землею.
  
   Над звёздами иных могил,
   Где тёмен сон непросвещенных,
   Над именами тех, кто был
   Гробов добычей повапленных,
   Над жертвою и палачом -
   Свет, торжествующий незримо,
   И вечностию напоён
   Глас огнезрачных серафимов.
  
  
   ***
  
   Довековая тишина
   Во глубине Руси святой
   Скрывает сонм имён златой,
   Как града Китежа стена,
   Куда нет видимых дверей,
   Где храмы час свой ожидают
   И наш синодик поминают
   Как список воинских потерь.
  
  
   ***
  
   Шёл лесом Георгий Иванов
   И не нашёл мухомора.
   Обидно тут стало, досадно
   И больно, честное слово.
  
   Георгий Иванов был гений.
   А может быть, просто поэт -
   Прошедших неясных мгновений,
   Рейтуз, золотых эполет.
  
   Там, где-то в России, в безбожье,
   В Тамани, остался звон шпор,
   И только в лесу под Парижем
   Не рос ни один мухомор.
  
  
   ***
  
   Свободен путь под Фермопилами
   Уже какую сотню лет,
   А над российскими могилами
   Небесный тяжелеет цвет,
   Когда за горя океанами,
   Где кровь в воде растворена,
   Уже не скрыта за туманами
   От нас блаженная страна
   С её цветущими могилами,
   Где сонм свидетелей святых,
   Где тайно, избранными силами,
   Нерукотворный царствен стих.
   РОМАН
  
   Как только отмучится мелкий комар
   И лунный завянет простор,
   И будет в романе доеден омар,
   И вынесен там приговор,
   Как только роман до конца не соврёт,
   Ведь граф там бежит из тюрьмы,
   И стража его никогда не убьёт,
   Спасают ночные миры;
   Как только проявится уличный створ,
   Где ветер домами зажат,
   Где крался устало обыденный вор
   И праздно деревья шумят, -
   Как только окончен последний роман,
   Зарёй окровавлен собор,
   Уже над заливом растаял туман,
   А ветер метёт мелкий сор...
   Светило над миром на время взойдёт
   Движением медной руки,
   Ноябрьским станет расколотый лёд
   В холодном пространстве реки.
   И будет, быть может, грядущая ночь -
   Какую кому пережить? -
   Одною луною в разрез полыньи
   Сквозь бледное небо светить.
  
  
  
   ***
  
   Испытана вся прочность материала,
   Чего металл и камень не достигли,
   Когда живое от живого брали
   Для помещения в едином тигле,
   В едином поле притяженья осевого,
   Где большего до времени не знали,
   Где сокровенен марш штрафного батальона
   В последний день невиданной печали.
  
  
  

ЦАРСТВЕННЫЕ МУЧЕНИКИ

  
   Какие прекрасные лица...
   И как можно их не любить?
   И сила и святость струится -
   C портретов, икон их и книг.
  
   Печальны не будут их лица,
   И в немощи сила светла:
   Святым прославленьем свершится
   Вся правда, вся сила Креста.
  
   Свет этой любви не угаснет.
   О, Боже, Твой праведен суд,
   Так даруй нам силы и счастье
   Достойно в их лица взглянуть!
  
  

ОКТЯБРЬ

  
   Октябрь злато расточает,
   Неизречены высь и даль,
   И скорбным пением встречает
   Вошедших храмовый алтарь.
  
   И сочетая две природы
   И словом жертвенным несом,
   Вот-вот сквозь каменные своды
   Сойдёт целительный огонь.
  
   Вот-вот молчание народа
   Святых возвысит имена,
   Уже иное время года,
   Уже другие времена.
  
   Пророческому внемля слову,
   Снега укроют в ноябре
   Всю вознесенскую Голгофу
   В ипатьевском особняке.
  
  

ГАМЛЕТ

  
   Как пала слава прежних королевств,
   Газетный мир о том уже молчит,
   О, бедный Йорик, не хватило средств
   Достойной эпитафии сложить.
  
   Запутан стал совсем простой сюжет,
   В игре пустой провалены подмостки,
   Но гениальным будет назван бред,
   Что эшафотам уготовал доски.
  
   Здесь нет любви. Угас последний жар.
   Огонь свечи, под спудом утаённый,
   И соль, обуевающая в пар,
   В дым, без остатка ветром унесённый.
  
   Вам смерть - игра, и жизнь вам - карусель,
   Вы дар Творца случайным посчитали,
   И расточили злато древних королей,
   И лжи, как правде, славу воздавали.
  
   Да, нам открыт был истинный ответ,
   Но здесь не ищут нужного вопроса,
   О, времена предательств и побед,
   О, день и час последнего доноса!
  
   Так как же отрешиться слова "Я",
   Как фарисейство вытравить без яда,
   Когда свобода нам воистину дана,
   Когда нам шпага больше не отрада?
  
  
  
   ***
  
   Ветра проходят над Таманью,
   Дожди уж следом на подходе,
   Ветра крепчают в Таганроге,
   Над всей Россией пролетают.
  
   А где-то в этой непогоде
   Сам Антон Палыч поспешает
   На Сахалин. И в Таганроге
   Поёт мальчишкой в правом хоре,
   Быть может, в Ялте прозябает.
  
   Снега кружатся над Таманью.
   Снега ложатся в Таганроге.
   Какое время на пороге,
   Век девятнадцатый не знает.
  
  
  
   ***
  
   Там, за рекою Непрядва,
   Некому встретить врага,
   Войско не двинет рядами
   Твёрдая княжья рука.
  
   Нет, не таят за долами
   Силу лихие полки,
   И закалённою сталью
   Не обнажёны штыки.
  
   Поле ли то Куликово,
   Русская ль эта земля,
   Что это значило слово,
   В чём была сила твоя?
  
   Ворон над полем осенним
   Кружит невидим - и рад
   Выклевать очи последним
   Из нарождённых солдат.
  
  
  
   ***
  
   Что нам разбитое корыто,
   Когда иное суждено:
   Познать, что прадеды убиты
   Не все за истину Его.
  
   Что нам другое поколенье,
   Чей пепел всё ещё храним,
   Когда дано нам искупленье,
   Как всем - и мёртвым и живым.
  
   И так трагично, без возврата
   Историей затворены
   Скрижаль имперского заката
   И доблесть русской старины.
  
  
  
   ***
  
   Укрытых белою метелью
   И снежной лаской ледяной,
   Тех, кто под тяжестью шинельной
   Приник ко тверди земляной,
  
   Кто не обрел уже возврата
   По снегу талому домой,
   Кому - законная расплата -
   Всех со святыми упокой!
  
   Созиждь покой их сокровенен
   Под снегом русским и землёй,
   И кто истлел и кто нетленен -
   Восстанут судною порой.
  
  
  

ОСЕНЬ

з Рильке)

  
   Пусть эта осень жизни не равна,
   Но тяжелей иного звездопада
   Вся тайна умиранья листопада,
   Когда вполне не явлена она,
  
   Хотя ложится золотом листва,
   Покров земной собою довершая,
   Как будто тень утраченного рая,
   Как будто сень могильного холма.
  
   Но есть иное. Или - есть Иной.
   Кто всё содержит в таинстве прощенья.
   И со Креста объемлет шар земной -
   Высоты все и все его паденья.
  
  
  
   ***
  
   Там, где кончается природа,
   Уж небеса отяжелели,
   Багровым отсветом прошиты
   Пространства тёмные ланиты.
   И скоро чёрные метели
   Сокроют рубежи и цели -
   Там, где кончается природа
   И смерть трудна, жизнь измельчала,
   И где течение металла
   Речений существо прервало,
   Там времени уже немного
   И в Царство узкая дорога...
   Там, где кончается природа,
   Наш челн, как пёрышко, качало,
   И ткань поэзии тончала,
   Где, утруждённый этим срезом,
   "Век шествует путём своим железным".
  
  
  
   ***
  
   Это время дороже числа,
   Это слово дороже, чем время,
   Чем познаешь бессилие зла,
   Золотого безвремья червленье.
  
  
   Позолота того ремесла,
   Что словесной культурой зовётся,
   Здесь не чище простого холста,
   И сочувствие тайно даётся.
   Времена, что числа изменение,
   Вновь играет туман на Оке,
   Нет дороже, чем слово и зрение
   Пред молчаньем, восшедшим горе.
  
  
   ***
  
   Как солнце, золото горит
   Причастной чаши в день воскресный,
   Чем Дух всегда животворит,
   И смысл в чём сокрыт небесный.
  
   Неисчерпаем дар Творца,
   Хоть лето позднее на склоне,
   Когда богата нищета
   В своём единственном поклоне.
  
  
   ***
  
   Калитка. Рыжая трава.
   Домишки. Дерево сухое.
  
   Внизу река. И облака.
   Отражены. Дыханье зноя.
  
   А к вечеру легка волна.
   И воздух густ от испарений.
  
   Земля извне отражена.
   Вся в ореоле искажений.
  
   И ночь близка. Луна бледна.
   Трава серебряна и хрупка.
  
   И, как дрожащая струна,
   Таинственна природа звука.
  
   И, удаляясь от земли,
   Свет меркнет. И трава темнеет.
  
   И отражённая во мгле
   Калитка скрипнуть не посмеет.
  
  

ВЕК ПЕРВЫЙ

  
   Уж сорок лет, как Он распят,
   Падите горы и холмы
   На тех, кто был всегда богат
   И не познает нищеты.
  
   Уж сорок лет, как Он воскрес, -
   И римляне биют в щиты,
   И дым восходит до небес,
   И - вот - дома уже пусты...
  
   И сорок лет, как преломил
   Он Хлеб на тысчи лет вперёд
   И Чашу здесь благословил
   Для всех, кто жизнь изберёт.
  
  
  

ПАСТОРАЛЬ

  

1

   Забыт и Васильевский остров,
   В забвении Васильевский спуск
   Среди безымянных погостов
   И холодом сомкнутых уст.
  
   Забыта тяжёлая лира,
   И красок не выявлен цвет,
   Достоин и древнего Рима
   Здесь так же забытый сюжет, -
  
   Где иней ложится на паперть,
   Как манна, уже в сентябре,
   И где накрахмалена скатерть
   На тёмно-свинцовой воде.
  
   2
   Где сталь хрупка, во рву и горе
   Не сыщешь видимого дна,
   В той мерзлоте, где вместо крови
   Вода болотная мутна,
   Там, где Офелия и царство
   Погребены на должный срок...
   И открывается пространство
   Иных нехоженых дорог.
  
  
  
   ***
  
   Предзимия последний день
   Скрывает смысл музыкальный,
   Где свет неведомый прощальный
   Ушедших в сумрак деревень,
   Где созерцания печаль,
   Строка забытая Рубцова...
  
   Как жаль слепого и немого,
   И всяку тварь без меры жаль.
  
  
   ***
  
   Пребудет смысл обретённый
   Молитвы, подвига, труда,
   Как в детстве, в том саду огромном,
   При возвращении туда
   Всяк образ обретёт звучанье
   Сознаньем жертвенной любви,
   И не одной черты случайной
   Во светлом лике Судии.
  
  
  

ЕЛЕНЕ

  
   Предвечно благодатный свет
   Таинственно нас избирает,
   Когда душа ещё не знает,
   Какой ей уготован крест,
  
   Когда и к матери склоненный
   Богомладенец нам открыт
   Всей истиной не уязвленной,
   Его пресветел царский лик.
  
   И в облике любимых нами
   Вдруг зрима главная черта,
   Как в начертании спасения -
   Восьмиконечие Креста.
  
  

ПАМЯТИ М.Р.

  
   В истории родных полей,
   Метельных этих погребений,
   Где каждый жив судьбой своей,
   Своею смертью нераздельной,
   Всех укрывала эта вьюга,
   С землёй ровняла - и земля
   Белее снега, твёрже льда
   От Зауралия до юга,
   От Соловков до южных гор
   Под твердью этой кровь струится,
   Прочней всего такой раствор,
   Иначе не могло случиться
   В истории родных полей,
   Метельных этих погребений,
   В истории святых Церквей -
   От первой крови до последней.
  
  
  
   ***
  
   В глазницах талая вода
   Просохнет до исхода лета,
   Когда сентябрь, полный света,
   Прольётся вновь как из ведра,
  
   Когда солёная беда
   Уже не солонее смерти -
   И солнца луч при этом свете
   Гораздо твёрже топора.
  
  
  
   ***
  
   Нам не считать своих потерь,
   Мы с ними слиты воедино,
   Как в кирпиче песок и глина,
   Неразличимы, дают твердь.
  
   Нам близок лишь воскресный строй,
   Из мёртвых светлое восстанье,
   Где Божий всякий жив глагол
   Воскресного воспоминанья.
  
  
  
  
   ***
  
   Леса, дороги и просёлки,
   Да колокольный звон в церквях,
   И вороны, как сажа, чёрны
   В берёзовых живых ветвях.
  
   И свет пасхальный зрим до боли,
   И в слякоть светел, и в мороз,
   И зримо чистое раздолье
   Среди светлеющих берёз.
  
   И той последнею мольбою
   Застыли краски на ветру -
   Землей, Россиею, судьбою,
   Подвластной высшему суду.
  
   И в перламутровых озёрах
   Застыла скорбь земной красы,
   На розовых живых берёзах
   Все так же вороны черны.
  
  
   ***
  
   Дожди повисли над Уралом
   Прозрачным серым покрывалом -
   Над бедною землей-избёнкой,
   Над плачем горестным ребёнка.
   Дожди ушли в земную сырость,
   Новорождённому приснилось
   Неизреченно - на пороге земного -
   О Самом о Боге...
  
  
   ***
  
   Когда, исполнясь, осолятся
   Границы прежнего, тогда
   Настанет день, и совершатся
   Все сроки, годы, времена.
  
   Когда ты вправду обнищаешь,
   Начнёшь всецело понимать,
   Что ты лишь прах, но неизбежно
   Тебя коснулась благодать.
  
  
  
  
   ***
  
   Не достанет на всех этих плит,
   Звёзд жестяных, табличек фанерных,
   Ибо нет только правых и верных,
   Только мёртвых и только живых -
  
   На земле от себя отступившей,
   От своих же родимых солдат,
   Что какое столетье лежат
   В этой пашне, богатой и вскисшей, -
  
   В этом белом забытом раю,
   И сродни им Державного лика
   Прозябанье - до родов, до крика,
   До восстанья в воскресном строю.
  
  
   ***
  
   Размер, что сложности боится,
   Пленённый материалом свод,
   Во времени ещё продлится,
   Ведь точен механизмов ход,
   Размер, что простотою мнится
   Среди смешения эпох,
   Последней будущей страницы
   Пред оглавлением стихов.
  
  
   ***
  
   Хранят дорожные пределы
   Пространство чистого холста,
   Поверхность белого листа
   И правду истинного дела.
  
   Неотвратим намечен путь
   В заветный час грядущей ночи,
   И смысл новый - трезв и точен -
   Назад не обращает плуг.
  
  
  
   КАМЕНЬ
  
   Последней дороги земля нараспашку,
   Где склоны, как раны, а небо столь сине,
   Положат без счёта их в мёрзлую пашню -
   В песке и торфянике, в камне и глине.
  
   И эта земля, зарастая бурьяном,
   Пока этот век летаргически длится,
   Всё стерпит в беспамятстве том окаянном,
   Ещё не сгорит, но уже осолится.
  
   Останется - время и горечь познанья,
   И жилы воды здесь проступят, как Имя,
   Они не разрушат положенный камень.
   И сами, как ветви, не станут сухими.
  
   Пшеницею доброй, изгнанья помолом,
   Как в камне, прозябнет забытая вечность,
   И речь обретается тайным глаголом,
   Возросшим, как древо, во всю человечность.
  
   Хранимы той кровью и тою водою,
   Восстанут святые восполнить утраты
   Последних дорог, позаросших травою,
   Как сором, до времени истинной жатвы.
  
  
   ***
  
   Солнце заходит. И скупо
   Там, за казанской дорогой,
   Сумерки кутают купол
   С новою позолотой.
  
   Ныне опять уже можно
   В храме спокойно отпеть,
   Ладана запах и хвои,
   Колоколов новых медь.
  
   А до весны до далёкой
   В этой деревни дожить
   Некому, батюшка, лёгкой
   Смерти кого сторожить?
  
   Этой зимою на вырост
   Не на кого шинель справить,
   Господи, сирых помилуй,
   Господи, нас не остави...
  
   И за погостом последним,
   Где косогоры и лес,
   Рдеет под небом вечерним
   Золотом знаменья крест.
  
  
  
   ***
  
   Иссякнет и времени тайна,
   В сосудах вино перебродит,
   Но данное нам состраданье
   Залогом бессмертия всходит
   На ниве душевного праха,
   На почве житейского тлена -
   К любви - от извечного страха
   И к жизни - от смертного плена.
  
  
  
   ***
  
   Се чёрно-жёлтый свет! Бегите, иереи!
   Но некуда бежать во тьме последних дней.
   И тьма всего сильней над новой Иудеей,
   Над позолотою Твоих святых Церквей...
  
   Тем нечего терять, кого в удел не взяли,
   Но смерть осолена тем золотом могил,
   Какие - все до нас - всю землю распахали
   От Соловков святых до тонущих Курил...
  
  
  
  

POST TRISTIAS

  
   Вновь травы сорные в глазницах прорастают
   По кладбищам земным - на Запад и Восток,
   И краски и цветы уже не засыхают
   На полотнах батальных, оконченных не в срок.
  
   И список всех потерь не вычитать во веки,
   Хотя давно сплетён из терния венок,
   Как будто Йорик бедный ещё не смежил веки,
   И Гамлет не обрёл отравленный клинок.
  
   Крепка как смерть любовь. Но смерти нет во свете,
   Струящемся незримо с фаворской высоты...
   И праздных слов венок - во избранном сонете -
   Уже не обретёт искомые черты.
  
  
  
  
  
  
   ***
  
   Как это слово - букву "Я" -
   Совсем забыть иль обозначить
   Здесь у подножия Креста,
   Где не могло всё быть иначе?
   Чтоб не погрязнуть в суете
   До времени последней чаши,
   Свет обретая, как во тьме,
   Что не объяла души наши.
  
  
   ***
  
   И мёртвой ласточки гнездо
   Как будто бы навеки свито,
   И невесомо и светло,
   Как стих, слагается молитва
   В тот редкий день, в тот редкий час,
   Когда столь ясно осознанье,
   Что не навек пленила нас
   Печать адамова изгнанья.
  
  
   ***
  
   В своей исходной простоте
   Взошло и малое зерно.
   Уже исполниться дано
   Грядущей Духа полноте.
  
   И Чаша явлена. Полна.
   И прежний яд уже не властен
   Над тем, кто ныне вновь причастен
   Дню окончания суда.
  
  
   ***
  
   По самому по краю
   Земного бытия
   Туда, где жизнь возможна
   И умереть нельзя,
   Всё так же непреложна,
   Ведёт-ведёт стезя
   К кресту и воскресению
   Земного бытия.
  
  
  
   ***
  
   В заветный полдень даль чиста,
   И светом белым осенены
   Границы мира. И весомы
   О благодати лишь слова.
  
   Светло и радостно. Легко.
   И различимы в ликах лица.
   И Богом созданность всего
   Неисчерпаема струится.
  
  
   ***
  
   Здесь Слово свело этот огнь,
   Спасенья нам даруя слог -
   Среди городов, среди стогн,
   В пыли галилейских дорог.
  
   Две тысячи лет миновало -
   И запад храним и восток
   Того же огня покрывалом
   В пыли галилейских дорог.
  
   Хоть лисы имеют здесь норы,
   Главы преклонить здесь не мог
   Явивший нам славу Фавора
   В пыли галилейских дорог.
  
  
  

БЕЗЫМЯННЫЙ ВЕК

  

1

   Этот век навсегда погубил
   Чистоту заповедную слов,
   "То, что Анненский жадно любил,
   То, чего не терпел Гумилёв".
  
   Этот век навсегда разделил
   Позвонков клеевидную связь,
   Мандельштама юродивый пыл,
   Пастернака чернильную вязь.
  
   И не колокол в тёмной ночи
   Созывает достойных на брань,
   И не воск догоревшей свечи
   Оплывает в застывшую рань.
  
   Вновь на бледном коне Государь
   В предрассветном грядёт серебре,
   И снегами исходит январь,
   Словно март, на московском дворе.
  
  

2

   На белом поле белый снег
   Ложится вровень с той землею,
   Что всех равняла белизною
   Костей истлевших в этот век.
  
   Где Соловецкий бастион
   И Юг изменчивой Рязани,
   Там век ушедший истомлён -
   Мертвее поля самой брани,
  
  
  
   Мертвее древних координат,
   Того, над чем уже не волен,
   Давно порушенных палат
   И сокрушённых колоколен.
  
   На белом поле - тишина...
   И ни креста нет, ни осинки.
   Знать, не известны имена
   Всех, павших в этом поединке.
  
  

3

   Страниц, не тронутых распадом,
   Всё меньше под рукой число,
   И смертоносным дышит ядом
   Благое прежде ремесло -
  
   Отрава - ровно как с иголочки,
   И плохи наши лекаря,
   Стоят рождественские ёлочки
   В сыром тумане января,
  
   Дыша огнями и туманами,
   Как остров, высится Москва,
   И между трезвыми и пьяными
   Здесь разница не велика -
  
   Когда от крови в Дагестане
   В полдневный жар земля жирна,
   И павших в лебедином стане
   В миру забыты имена.

ПОСОХ

  
   Пусть Цезарь вовсе не убит,
   Но шёлк поблек былых знамён,
   Не встать, как Лазарь, воскрешён,
   Тому, кто заживо смердит.
  
   Как глина хрупкостью легка,
   Всех городов лукава твердь,
   Легионеров верных смерть
   Хранит их долгие века.
  
   А посох мой изъела соль
   Дорог, ведущих в вечный град,
   И только ветер с моря рад
   Унять взыскующую боль.
  
   Все то не истощится вдруг,
   Ведь пал не в одночасье Рим,
   Уйти или сразится с ним -
   Нет выбора, любезный друг...
  
  
  
   ***
  
   Пусть труден стал и наш словарь
   Времён Бориса Годунова,
   Но есть на то своя основа,
   Как честь и правда, Бог и царь,
  
   Пусть раб к свободе не привык,
   И червь скитается во прахе,
   Но на кресте, в плену, на плахе
   Непобедим стал наш язык.
  
   Так пусть чужда вам наша речь,
   Как ткань небесного покрова,
   Что бархат поля Куликова
   В пасхальный цвет смогла облечь.
  
  
  
   ***
  
   Там, где чёрная стынет ольха,
   И где белая властвует стужа,
   И где третьего крик петуха
   Не пробудит того, кого нужно, -
  
   Когда помощи можешь не ждать,
   И один в поле больше не воин,
   И когда уже не оправдать,
   Что любви этой не был достоин, -
  
   На оставленном всеми юру,
   Где и звуков и красок смятение,
   Этот пепел и воск - на пиру
   В дни последнего отступления...
  
   Отрясая всю пыль городов,
   Преклонённых по воле Ваалу,
   Обретёшь ещё силу и славу -
   Там, где раньше и не был готов.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть вторая

СЕРДЦЕ ФАРАОНА

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ***
  
   То ли эхо, то ли привкус боли,
   Отдалённый звук тот затаился,
   Точно так - в посмертном медальоне -
   Адрес былой жизни сохранился.
  
  

ПРЕДЗИМИЕ

  
   Сердце в предзимье не хочет помнить
   эти стены местом любви
   и ближних по правде ближними,
    
   как не хочет знать о детях,
   брошенных уже в этом холодном веке,
   или об очереди в абортарий в соседнем роддоме
    
   (это белое здание из бетона и стеклопакетов,
   ведь смерть ныне любит красивую упаковку),
    
   как и сердце в больничных палатах -
   зима жизни,
   где царит угасание,
   среди загнивающей плоти -
    
   не хочет увидеть ближнего -
    
   или вот: в тельняшке и без ног,
   в тележке из вагона в вагон
   его толкает девочка с такими пустыми глазами
    
   (здесь же элементарный глагольный ряд:
   загнуться от передозировки, сдохнуть от СПИДа,
   захлебнуться блевотиной),
    
   и сердце молчит
    
   (или - информационный: землетрясение в Китае,
   Евровидение,
   труп младенца в мусорном баке) -
    
   "Знаешь, любимый фильм Ларса фон Триера - "Зеркало"
    
   (или - просто видео-ряд: ток-шоу, "Хроники Нарнии",
   Гус Хиддинк).
    
   Снега ещё нет, но нет уже и дождя
   (это - как чин отпевания младенцев,
   когда невозможно думать),
   Уже нет осени, но нет и зимы...
    
   "Почему же у них так горело сердце?"
    
   В Евангелии не говорится о снеге,
   но Голгофа и есть зима и лёд
   Всей жизни,
    
   Он и умер за всех...

ПРАЗДНИК

  
   Открытка в праздничном конверте
   Плывёт в пороховом окладе,
   И жизнь равноценна смерти,
   Когда на боевом параде
  
   Вплывают в дом твой эти лики -
   В наградах время хорошеет:
   Кто - подо Ржевом, кто - безрукий, -
   И упрекнуть их кто посмеет?
  
   Нальют ещё им много водки,
   Дешевого отломят хлеба,
   На целый век - на эти сутки
   Огнями разукрасят небо.
  
   Салют в душе твоей пылает,
   Кружась, плывёт огонь ракеты,
   Горячей пули не хватает,
   Чтоб - на виду у всей планеты!
  
   Чтоб истину нарыли танки,
   И правдой выли самолёты
   (Плывут сюда и их останки,
   Но нет пока для них работы).
  
   Мороженное быстро тает,
   И тает за Кремлем зарница -
   И жизни смерти не хватает,
   Чтоб в радости иной открыться.
  
  
  
  
  
  

ВИРТУАЛ

  
   "Не знают трепета, не шепчут, не вздыхают" -
   В металлургических густых лесах,
   Однако все без дрожи проницают
   Мобильностью и повсеместностью...
   Не ведом страх
   Высоковольтным линиям и сетевым агентам,
   Пространство пожирая на глазах,
   Они владеют тайным совершенством,
   Во временных мертвяще поясах
   Той биомассы всплеск, какой ещё наследство
   Прогрессу на пути - мешающая роль...
   И Тютчева огни, и насекомых Фета -
   В музейный файл-ячейку - под номер и пароль.
  

ЧИСЛА

  
   Разве с раскосым изъяном
   Сабельный спрячешь клинок? -
   Да, я рождён басурманом,
   В этом я не одинок...
  
   Скоро Господнею лавой -
   Гогой-Магогой пойдём,
   Жизнь не может быть слабой
   Или скупой на подъём!
  
   Вот и слагайте скорее
   Новый раздел в букваре:
   Имя сочтённое зверя
   В золоте и серебре...
  
  

ДОРОЖНОЕ

  
   Тревожит душу без умолку,
   Всё тот же смутный разговор:
   Мальчонка, вот, бредёт на Ёлку,
   А Филиппок - на школьный двор,
  
   Отчизны славные года
   В шинелях серых онемели,
   А вдоль дороги - холода
   И те же вьюжные метели.
  
  
   Вот Бежин луг и ворожба,
   Земное это тешат тело,
   В оковах правды и добра -
   Свобода киснет без предела.
  
   Ещё немного - остро-остро -
   Металл заточат топора
   Объём чернильниц, капля воска
   Да скрип гусиного пера...
  
   Какой фиты, какой же йоты
   Не доставало вам в России
   Из золота и позолоты,
   О достославные витии?
  
И где же рай тот для голодных
   И утешенье для сирот
   Среди пространств этих холодных,
   Который век всё недород...
  
   Одна дорога - тот же Невский -
   Меж Петербургом и Москвой:
   Пойдёшь направо - Достоевский,
   Пойдёшь налево - Лев Толстой...
  
  

ВРЕМЯ

  
   Был стихотворец Иванов,
   Был - капитан Иванов...
   И оставалась бесславна
   Даль безнадёжных лесов.
  
   Время венчало здесь славой
   Волчьей эпохи пригляд,
   Станешь - в огне - сталеваром,
   Или - панфиловцем в ряд.
  
   Время - для новых парадов,
   Лучших понятий и слов:
   Будешь - полковник Иванов
   Или поэт - Иванов.
  
  
   ***
  
   Это время, это место,
   эта грязь - иного теста...
   эта связь земли и неба
   невесома и безбедна...
   Как же лёгкости учиться,
   как же тяжести лишиться
   под сурдину бытия -
   там, где только ты и я? -
  
   В этом времени и месте
   без тоски уже и лести
   этот вкус вина и хлеба,
   эта жизнь - земли и неба...
  
  
   ***
  
   "Мистраль" - чужое это слово,
   Но вычитано как-нибудь
   У Бунина иль Иванова -
   И рифмою здесь не блеснуть,
  
   А, впрочем, дело не в названии
   И не в погосте де Буа,
   А только - в верном узнавании
   Средь множества - самих себя.
  
  
  

ПАМЯТНИК

  

"Где-то в поле возле Магадана", -

Н. Заболоцкий

  
   Перепревшей ваты телогрейки,
   Перенедокуренной махры -
   Сколько же отваги в человеке
   Там, где ямы, там, где эти рвы,
  
   Сваи, арматура, дым клубится.
   Да гудок не замолкает вдруг -
   То великого кого-то, мнится,
   В путь последний этот волокут...
  
   Мне тогда твердил нетрезвый сторож,
   Хвастаясь обрубленной ногой,
   Что из детства помнит только морок
   Полосы своей прифронтовой.
  
   Потому светлы так наши беды,
   Неизбывна древняя печаль
   Праздника священного победы,
Где живых и павших равно жаль.
  
   Там святых уже не бьёт охрана,
   Там давно на пенсии конвой,
   Но - для Византии - слишком рано,
   А от Рима первого - уволь...
  
   Спирт уже не греет в мятой кружке,
   Правда эта слишком холодна,
   Маршалу и старой побирушке
   Вся земля могильная одна...
  
   И на свете нет обширней ямы,
   Обелисков плоть не сочтена,
   Где бы те же звёзды Магадана
   Не сияли с ледяного дна.
  
  
  

МГНОВЕНИЯ

  
   "Да, правда, за речкой стреляют
   И цинком тюльпаны полны,
   Но ведь на войне убивают,
   Не может быть мир без войны".
  
   Жена замполита Инесса
   Дала на прочтенье Дюма -
   И местию графа Дантеса
   Душа целый месяц полна.
  
   А рядом - "трагедия в кубе":
   Невеста не пишет "дедку",
   И он с капитаншею в клубе
   Мечтает развеять тоску.
  
   Застыли над Припятью звёзды,
   Густеет тяжёлый туман,
   Обыденным ванькою-взводным
   Идёт в караул лейтенант.
  
   Тоска бытия, пребыванья
   До срока, до ранних седин,
   Где праздной толпы ликованье -
   В центуриях век не один...
  
   К закату клонилась эпоха,
   Но долог бывает закат,
   И всё - хорошо или плохо -
   Всего лишь мгновенье назад...
  
  

В СТАРИННОМ СТИЛЕ

  
   В серой шинели на белой дороге,
   В кислых окопах, в бетонном остроге,
   В юных сединах и зрелых летах,
   В звёздах, знамёнах, нательных крестах...
   С правдой и кривдой, в сомненьях и с верой,
   С памятью вечной, инкогнито тэррой,
   С здравием лестным иль полным уродом,
   Правым и верным, заблудшим народом,
   Не погребённым в лесах и местах
   Или сожжённым в арийских печах,
   Тундру устлавшим своими телами
   Знаемым или забвенным меж нами...
   Кто же здесь ближний - делить не берусь,
   Русь...
  
  

СОР

  
   Эмигрант без страны убыванья,
   Одиссей без троянских потуг,
   Как молитва, но без упованья,
   Или смерть без победных заслуг...
   Но случится, что для разговора
   Одних фраз не достанет в расчёт
   Без того настоящего сора,
   Из которого слово растёт.
  
  

БРЕНИЕ

  
   Эта земля бесплодна и суха,
   и всякое зерно будет поклёвано птицами,
   но брение - это грязь,
   имеющая влагу,
   где состав вещества
   и Его слюна
   исцеляют -
   именно на этой земле.
  
   Этой слепоте не победить тьму,
   отсутствие света самодостаточно
   (не жаждет иного качества
   и не идёт к свету,
   потому что такова тьма
   на этой земле).
   И тогда свет приходит сам.
   Эта вода, как времени
   быстротекучее естество,
   но до купели надо дойти
   по этой каменистой земле
   сквозь ту же тьму,
   и кто оценить сей труд
   не согласно КПД,
   но по сути?
   Тот, кто положил брение,
   сказал: пойди...
  
   Что можно ещё совершить
   на этой земле?
   Только прийти, если в силах,
   да сотворить брение,
   точнее, приготовить
   само вещество
   (из той же земли)
   в учинённое время
   Его пришествия.
  
  
  
   ***
  
   Говорят, безболезнен угарный газ,
   подойдёт болящему в самый раз...
   но ещё сильней газ веселящий,
   он - как вперёд смотрящий -
   продаётся пока без рецепта,
   и никто не знает про это,
   равно и про иной дурман,
   что тебе и мне тоже дан,
   правда, не сладкий тот керосин,
   он для избранных был один...
  
  
  

ПРЕДМЕСТЬЯ. СТРАСТНАЯ

  
   Как труден сон в дороге, на краю,
   Где гул не угасает электричек,
   Дома вокруг в разорванном строю,
   Как коробки сырых от влаги спичек.
  
   Пустынен мир промозглою порой,
   Пункт назначенья, правда, неизвестен,
   И всё плывёт над бездной роковой
   Среди огней негаснущих предместий,
  
   Там жгут в печах последний кислород,
   Привычно выгребая прах и пепел,
   Включают в мартиролог новый год
   Прошедших похорон и лихолетий.
  
   Не так уж важен этот календарь,
   Поэт за скоротечность не в ответе,
   Ведь хлеба и вина священный дар
   Не повреждён ещё на этом свете.
  
   И потому невидимый покров,
   Объемлет ум, и он не озабочен,
   Что всё блестит, и цвет уже багров,
   И гроб давно с избытком позолочен...
  
   Свидетельства вершины бытия -
   На вкус и вид острейшего металла
   Голгофы гвоздь. Вокзальная скамья.
   И всё же времени так мало...
  
   И так в больном, расшатанном строю
   Всё тянется в пространстве этот морок,
   Как тот состав, скользящий на краю,
   Где лёд внизу до судороги тонок...
  
  
  

ТАМЕРЛАН

  
   Какой наш фильм
   не увидишь -
   всё только Суздаль да Ростов Великий
   в качестве декораций.
   Других - аутентичных -
   просто не сохранилось.
   О, Русь! -
   хотелось бы воскликнуть
   в сердцах,
   но ведь и не Русь это уже,
   а только уцелевший фон
   к очередной карамазовщине.
  
   Интересно, а оправдывает ли
   властителя то, что его отравили?
   Как и многих ближних,
   что и говорят про Иоанна Грозного
   в оправдание его зла.
   Но, думается мне, более оправдан
   великий хромец Тамерлан,
   который, если и бредил царством,
   то - не православным,
   а если и проливал
   при этом реки крови,
   то всегда был готов
   пролить и свою,
   о чём, кстати, и свидетельствует
   его хромота.
  
   "Северный наркотрафик,
   афганский героин,
   борьба с терроризмом!" -
   голос диктора в меру обеспокоен,
   есть из-за чего волноваться:
   сто тысяч умирают у нас
   от этого героина каждый год,
   но мы всё равно поддерживаем
   эту борьбу с терроризмом,
   потому что иначе нельзя
   в этом мире,
   в котором одних только потомков
   Чингисхана миллионы.
   Вот ведь великий был человек,
   но северный наркотрафик круче,
   убивает не меньше -
   и в основном без пролития крови,
   думаю я, стряхивая снег с ботинок.
   Раннее утро, суббота.
   Пора служить литургию.
  
  
  

(ПОДРАЖАНИЕ БРОДСКОМУ)

  
   С понятием "миноносец"
   Вполне рифмуется "осень",
Хоть рифма и не точна,
   Но под роман заточена,
   Где волны вздымаются к небу
   И крошки (табака) пристали к нёбу...
   Впрочем, реалии и впрямь прозаичны:
   Дядька новый опричный
   Ищет железной плетью дурака,
   Да за ржавые сопки цепляются облака.
  

ЖИЛИЩЕ ЕЖЕЙ

  
   И будет здесь жилище ежей, -
читаю я,
хотя кому-то видится
собрание скимнов.
Да, если фантазией и образностью
не обделено мышление,
не нужен зоопарк.
Впрочем, какие нынче скимны? -
скорее, шакалы да койоты.
Иначе было, когда к старцу Зосиме
ластился лев
перед погребением Марии.
Но эпоха та давно миновала -
и потому здесь будет жилище ежей.

Вот, уже проходит времени
быстротекучее естество,
и, говорят,
в Москве перевелись тараканы -
и есть на то свои таинственные причины,
сгоревший рядом бизнес-центр
тоже освящал наш иерей -
и не будет ли теперь претензий,
у огня тоже быстротекучее естество,
и все им осолится,
но пока это бывает
лишь местами, избирательно,
что всуе мятемся?

И всё же: каково это двадцать лет
в пустыни среди львов
и среди жилищ ежей?
Одинокому везде пустыня, -
думал Чехов,
но шампанское вместо причащения
перед смертью,
скорее, вариант атеиста.
Вообразих страстей моих безобразие, -
говорит святой поэт,
вот это и есть пустыня страстей
и собрание лютых скимнов.
И даже если здоровье даёт сбой,
скимны эти не теряют силы,
наверное, потому что
они любят жилища ежей.
  
  

Но если лев ещё может рычать,
то бессловесные стремления
легко загоняют в нору самости,
а из того окамененного нечувствия
сколь долог выход
к теплу и свету
Христова оазиса.
  
  
   ***
  
   Художник, хоть и в теле,
   Но - при собачьем деле,
   Пусть всем понятен заказ,
   Но критика - в другой раз,
   Когда будет на то веленье,
   Точнее сказать - волненье,
   Типа разных погод
   И гонцов, не нашедших брод.
  

ОКТОПУС

  
   Если совести совсем нет,
   то что же будет мучить
   в аду?
   Вот ведь вопрос "на засыпку"
   батюшке, отвечающему
   на вопросы.
   А и в самом деле:
   если совесть ещё способна
   мучить,
   то почему бы ей не вызреть
   для Царства?
   Но это уже, пожалуй, чистилище
   получается?
   Что не годится никак
   для православного богословия.
   А интересные были осьминоги
   на вкус на обед в трапезной,
   точнее - кусочки оных,
   такие мясистые,
   "октопус", кажется, по-гречески.
   Да, греки знали толк в богословии,
   без греческого языка
   лучше и не браться
   за тщательное изучение
   Священного Писания.
   Правильный ответ:
   образ Божий в человеке
   не уничтожим, как известно,
   хотя и потемнён изрядно
   и даже в аду останется
   образом...
   И как же эти греки
   отлавливают этих "октопусов":
   сетями или разводят,
   как норвежцы форель?
   И всё-таки, как же быть с совестью,
   когда она проснётся
   в вечности?
  
  
  
   ***
  
   Очистить папку "спам",
   Однако же, не трудно,
   Вдруг притаился там -
   Не гей, а сам иуда,
   И лучше не искать
   Средь этих плевел чуда,
   На кнопочку нажать -
   И всех под нож оттуда!
  
  
  

ЧАСОСЛОВ

  
   Ты сожги дневник и письма,
   ветви старых ваий,
   слышишь, как в тумане виснет
   бешеный трамвай?
  
   Будут книги на растопку,
   угли старых слов -
   и забудут здесь под водку
   имя Гумилёв.
  
   Не горюй о прошлой жизни -
   ныне смерть легка,
   это лишь земной отчизны
   холод у виска.
  
   Свет багрового заката
   не вмени в беду,
   это Каина расплата -
   на кронштадтском льду.
  
   И за рифму, за картинку,
   за прозябший рай
   то ли Невский, то ль Ордынку
   смело выбирай!
  
   Выбирай Парижа ноту,
   пепел, "Часослов",
   за решёткой той - свободу.
   Имя - Гумилёв.
  
  
   Не смотри, что вновь тревожно
   загремит набат -
   было это (с нами тоже)
   много лет назад.
  
  
   ***
  
   На миру вся смерть красна,
   ведь остра её коса,
   что ни век - острей, острей! -
   вот, придёт уже скорей,
   не волнуйся же, не плач:
   смертен ведь и сам палач.
   Будет-будет час ему:
   Сдохнуть на своём юру!
  
  
   ***
  
   Тополя над застывшим прудом
   Дотянулись до полной луны.
   Пусто в небе и голо кругом,
   Рифма просится: "после войны".
  
   Затоплю лишь к полуночи печь,
   За окном - скрип уключин весла?
   И стучит, и всё просится речь,
   Как та рифма почти, - "у виска".
  
   А ведь было: мог крикнуть поэт:
   "Поскорей, поскорее - коней!"
   Чтоб услышать всё то же в ответ:
   "Не положено, барин, быстрей!"
  
  

ПОСЛУШАНИЕ МОИСЕЯ

  
   "Моисей был восьмидесяти, а Аарон восьмидесяти трёх лет..."
Да, конечно, продолжительность жизни была тогда среди патриархов побольше, чем сейчас,
но всё равно восемьдесят лет - это более чем зрелый возраст.
Получается, что спорить с фараоном и водить свой народ по пустыни,
Господь посылает далеко не юнцов с революционным задором в сердце и куриными мозгами.
Да какой там ещё задор! - изо всех сил пытается отбрыкиваться пророк,
мол, Господи, пошли кого-нибудь другого, да и человек я не речистый...
Понятно это нежелание вступать в борьбу с фараоном:
и народ жестоковыен, а за фараоном вон какая силища,
тогда как бСльшая часть жизни прошла (после убийства египтянина) в эмиграции,
где в общем-то бедствовать не пришлось, благодаря женитьбе на дочери знатного мадианитянина
(тоже своего рода "мясные котлы").
И вообще, на уготованную миссию никто не напрашивался:
явился Господь в виде огненного куста и говорит: давай, вперёд,
иди к своему народу спасать его...
Конечно, всё это не случайно:
в глубине сердца ещё не умерла ревность о Боге и о своём народе.
Только до поры до времени эта ревность никак себя не проявляла,
так что, не явись Господь, можно было продолжать прозябать и дальше в качестве пастуха.

Собственно, жизнь большинства чем-то и напоминает пастушество Моисея:
первоначальная ревность сменяется испугом и заботами житейскими.
Господь, конечно, рано или поздно вновь является -
кому скорбью, кому болезнью, кому ещё каким случаем,
но мы, увы, продолжаем твердить в ответ:
пошли, Господи, кого-нибудь другого на борьбу,
ибо я слишком мал, нищ и не речист...
  
  
   ***
  
   Уже написан Вертер -
   Не скажешь, что "ещё",
   От жизни и до смерти
   Всё так же горячо
   Метёт пески пустыня -
   Барханы за бархан,
   И с белым солнцем ныне
   Гляжу я на экран:
   Там этот вечный ветер
   Кровь не прольёт зазря,
   Уже написан Вертер,
   Но мне туда нельзя.
  
   ***
 
Когда уходишь на войну,
Берёшь с собой совсем немного:
И потому легка дорога,
Как это было в старину,
 
Когда вокруг светла санчасть,
Тогда и тело невесомо,
Ведь то, что именуют "сома",
"Зои" лишь видимая часть.

ЖЕЗЛ ААРОНОВ

  
   Велик был египетский магизм:
жрецы своими чарами легко повторили чудо -
каждый также превратил свой жезл в змия,
но вот на тот момент итог совместных чудес:
"жезл Ааронов поглотил их жезлы".
Не так ли и современный человек:
все тщится найти себе в магизме помощь и утешение,
обращая жезл и основание своей жизни,
вместо опоры, в скользкого подвижного змия,
приходя от этого ещё в большую растерянность.

Как рассказывала одна пожилая женщина,
мол, последний раз провела я на Святой земле почти месяц,
три недели прожила в монастыре,
где игуменья - моя хорошая знакомая,
а потом мои старые друзья (ещё по Союзу)
привели меня к одной ясновидящей...
Ну и наговорила та бедной паломнице такого:
всё про детей, невестку, свекровь -
насколько злонамеренны они против неё,
(падки до имущества и квартиры),
и какие от них исходят злые чары, -
так что возвращение со Святой земли - в полной растерянности,
что в свою очередь неудивительно,
ведь хитёр и злобен древний змий
и легко вводит неискушённых в смущения и душевные бури,
коль скоро те имеют ему веру...

Или, вот ещё пример: батюшка, мне надо перекреститься!
Чего это ради, ведь крещение едино?!
Когда меня ещё ребёнком крестили,
то крёстная оказалась сама некрещеной,
и, вообще, исходит от неё сплошной негатив!
Да, вот ведь, если задуматься, проблема
для бедного человека: коль скоро нет желания
жить, собственно, по-христиански,
то неплохо бы перекреститься вновь и вновь
(каждый раз, если что-то в жизни не задалось),
особенно, когда оказывается, что вокруг полно негатива...

И лишь один Господь может поглотить всё это,
утишить бури и воистину утешить,
потому что это жезл не жреческий, но - Ааронов,
ветвь вечнующего винограда,
столп и утверждение истины.
Единственное, что необходимо: всей душой признать
Его главенство над этим суетным подвижным миром.
  
  
   ***
 
Лук поменял 
на арбалет
Иван-дурак однажды,
Иссох от голода 
и жажды,
Но не найдёт
стрелы вовек...
  
  
   ***
  
   Встанешь поутру -
   ветер не к добру.
   На то и он - в отсутствии гор -
   здешний косогор.
   Не держится на нём сор,
   даже если ты - вор,
   Впрочем, не так плоха эта мгла,
   когда она на века.
   Пусть и не греет совсем,
   зато - вместо стен...
  
  
  

СЕРДЦЕ ФАРАОНА

  
   "Господь ожесточил сердце фараона",
   а ведь у каждого свой фараон страстей,
   с которым, как не веди беседу,
   ожесточение всё равно берёт власть,
   наверное, до тех пор, пока не коснется беда первенцев,
   то есть кого-то или чего-то наиболее важного в этой жизни,
   к чему действительно привязалось,
   пусть и ожесточённое, но - сердце,
   да, но сколько вокруг таких сердец,
   плачущих и мятущихся,
   утративших своих первенцев,
   но всё никак не желающих прийти в разум истины,
   и словно бы страшная неизбывная тайна -
   это самое мучительное ожесточение,
   пусть и можно найти ему разные объяснения, версии и мотивы,
   пьяницы, там, родители, советская, типа, школа,
   "нас этому не учили", "а у самих под рясой - погоны",
   "знаете, я сама много лет проработала
   в системе детских учреждений,
   теперь мне очень стыдно за то воровство,
   ведь у детей тащили", -
   так и слава Богу, что теперь стыдно,
   а то ведь часто уже и не помнится эта стыдоба...
  
   А сердце всё ожесточено,
   хотя и болит нестерпимо,
   вот и стоит рядом с Крестом и Евангелием,
   теребит застёжки у сумки,
   мучает пальцами фотографию:
   "Сын у меня, батюшка, умер, сорок дней уже,
   что делать, так тяжело", -
   конечно, тяжело, что тут скажешь?
  
   Вот и подскажи, Господи, что и как сказать,
   умягчи и моё сердце,
   не ожесточи его,
   да не буду и я фараон
   пред Тобою.
  
  
  

КИНО

    
Швырнёт окурок в талый снег
Совсем молоденький лейтёха,
Текущий эпизод "Побег"
Как будто выглядит неплохо...
 
Пейзаж вокруг сырых лесов
Под стать случившейся разлуке,
Да, роль, увы, опять без слов,
А жизнь здесь навроде скуки,
 
И лёгкий чудится дымок,
Нет, точно, гарью потянуло...
И режиссёр, сокрыв зевок,
Берёт ружьё и гладит дуло...
 
То осень? Может быть, весна?
Уж холодно и нет ночлега -
И кажется, всего одна
Скрипит гружёная телега...
  
   ***
  
   Парящий над пустыней "дрон"
   не снился вовсе Тамерлану,
   но пирамиды крутой склон
   (голов) составил ему славу.
  
  
  
  

ГОДОВЩИНЫ

  
   Двадцатая годовщина Александра Меня,
   "Кто это Вас?" - "Никто, я сам",
   Господи, и здесь тоже какая-то тайна
   нашего христианства,
   а, может, точнее, нашего недохристианства,
   ведь сколько нас не учи, не корми истиной,
   а мы всё куда, в какой лес смотрим?
   И меряем-то по-прежнему годовщинами,
   исчисляя утекла ли уже эпоха
   или ещё не вполне?
   И близок ли срок, когда уйдёт
   последний ветеран последней Великой войны,
   после чего, где же взять новую великую?
   Хотя все мы как на войне (должны быть),
   но не хотим этого понять,
   и что скажем тогда,
   когда и нас жизнь всё-таки настигнет,
   ведь даже слова "я сам"
   или, как там в молитве перед Чашей? -
   "От них же первый есмь аз", -
   если их произнести всерьёз,
   есть слова великого мужества.
  
  
  
   ***
  
   Воспринимал я, замирая,
   Рубцова избранный мотив,
   И родины, не разбирая,
   И позитив, и негатив...
  
   Да, несомненно, стих сей лёгок:
   Нельзя Россию не любить! -
   Меж Мандельштамом или Блоком
   До самой старости бродить...
  
  
   ***
 
Нет музыки в ночной
тиши,
нет сокровенных струн,
Оставь, об этом
не пиши,
не трогай этих лун -
Дыхания, обычных мук,
всего, что жизни
тля,
Верёвку крепящей
на крюк -
и всё такое... зря...
  

СТАДА НАШИ

  
  
   "Пусть пойдут и стада наши с нами", -
   говорит Моисей фараону, - "ибо из них мы возьмем на жертву Господу Богу нашему", -
   а ведь это уже, по сути, вопрос обряда,
   проблема, так сказать, литургического характера,
   хотя всё взаимосвязано в это мире:
   и дорога через пустыню, и, что называется, фураж,
   (и деньги на революцию).
   И, вот, наконец, - жертвенные животные.
   И дело не только в обмане фараона,
   но и в веществе таинства,
   точнее, в материи жертвоприношения,
   а ведь, случись, эта материя
   нищает до бруснично-клюквенного соловецкого сока,
   но не иссякает вовсе,
   поэтому стада наши остаются стадами,
   то есть - мера хлеба на престоле
   непременно омыта Его кровью -
   и в этом тоже и "стада наши", и сердца наши,
   которые не могут быть оставлены фараону,
   как скарабей каждое утро не может здесь
   не выкатывать на небосвод само солнце...
   Да и разве удивишь великого строителя
   кочевой атрибутикой?
   Тех, кто победил камень
   и сосчитал почти все звёзды на небосводе,
   того, кто желал бы и более того:
   объявить себя побеждающими сень смертную,
   но, впрочем, никогда и не обретших такую силу,
   потому что здесь это всё есть прах и пепел,
   тщета и крошево, пусть даже - каменное или золотое,
   ведь песок - это бывший камень, бывшая твердь,
   тогда как истинное вещество -
   это сердце человека,
   и вполне достаточно этих хлеба и вина,
   которые неотъемлемы,
   и, лучше бы, без всякого золота,
   без дурной сей позолоты,
   которые должны быть не более чем средством.
   Почему же тогда так связано сердце
   этим крошевом, мишурой
   и ласкательством украшений и званий?
   Ведь, не исключено, что стада жертвенные
   могут и впрямь остаться в ведении фараона:
   пусть и не нужны они ему сами по себе,
   но послужат тогда в качестве удерживающего.
  
  
   ***
  
   Там, трезвея на нарах, где изорвана плеть,
   Варлаам наш Шаламов уж не мог умереть,
   Плоть от плоти отчизны, дешевеет страна,
   Да была ли, Тургенев, так разлука страшна?
  
   Ведь Европа спокойна, и не скоро тюрьма
   Все сокроет границы - от темна до темна...
   Что ж вам снится, как прежде, этот век золотой? -
   Средь простого народа дорогой наш Толстой...
  

(Из саги "ЗВЕЗДОЛЁТ "БЕДНЫЙ ЙОРИК")

  
   О, что-то давно не летают
Герои на эту Луну -
Мечтания давние тают,
Хоронят фантастов вину.
 
Не видно на пыльных тропинках
Отчаянных наших следов,
Но бедного Йорика принтер
Печатает: "Снова готов!"
   ***
  
   Чу, гений! - и в этом святыня...
   Сие есть ценнейший бриллиант!
   За это тебя точит имя
   (Великий терзает талант).
  
   Пусть в небе зажгутся все звёзды,
   Песчинок на пляже не счесть,
   Ты, имя, всего мне дороже
   (а рифма - опять не Бог весть!).
  
  
  
   ***
  
Всё блестит при лунном свете:
Та же дальняя дорога,
Может быть, сквозь лихолетье -
И возвышенней и строго -
Прозвучит всем в назиданье...
Только слух и только зренье
Нужно вновь вернуть сознанью,
Словно - в барское именье...
 
  
   ***
    
Как будто в ёлочном базаре,
Зима сметает украшенья
В каком-то праздничном угаре
На грани общего паденья.
 
Зато - светлеют горизонты,
Как пишет эта блогосфера,
Что будет толк из этой фронды...
И будет жизнь, и будет вера.
 
А я совсем не понимаю:
Чем обернётся наступленье,
Когда в окопах замерзают
Души последние сомненья...
  
  
  
  
  
  
   ***
  
Приметы времени... Серьёзней не бывает!
Из книги электронной выпал текст,
Но это не беда: его сметает
Вихрь виртуальный - Лондон, Бухарест...
И Тенериф, и Сингапур с Китаем,
Всяк в Поднебесной знает толк от слов,
И кто на эту песню наступает,
К дефрагментации (насильно) будь готов...
 
   ***
    
Из детства помнятся часы
На главной башне в День Победы,
Ещё - здесь просятся "цветы" -
А дальше почему-то - "Веды",
Пусть так: священны битвы Индры!
Нам счёт неведом их потерь,
А книги Мирча Элиады -
Как детектив, ты мне поверь,
Дружище, вспомним эти битвы,
Рай пластилиновый, сомнений нет!
И павших в войнах против Вритры
Из древней вечности привет... 
  
  
  

ПУЧОК ИССОПА

  
   Пучок иссопа защитил ли Израиля,
   или - кровь его животных на дверных косяках?
   Но и в этом явилась Пасха Господня -
   и, действительно, спросит ли горшок горшечника:
   почему Ты учинил так?
   Меж тем, от окровавленных косяков
   до великолепия Соломонова - не малый путь,
   но и это не более чем преддверие к исполнению времен,
   пусть в том и целая цепь эпох и судеб,
   геройств и предательств,
   пророчеств и идолопоклонства,
   и большой, кстати, крови,
   которая проливается отнюдь не иссопом.
   Но что сказать на Суде любителю
   лить кровь не из-за необходимости,
   а в удовольствие своего разгорячённого сердца,
   пусть между римским мечом и ядерными технологиями
   всё же есть разница, успокаивающая совесть,
   но можно ли этим оправдаться,
   что, мол, не воочию была мною проливаема кровь,
   а только лишь нажатием кнопки,
   точечным бомбометанием, нанотехнологией,
   когда нет нужды самому заклать плоть
   или мазать косяки свежей кровью,
   что на самом деле далеко не эстетично...
   Да, увы, Израиль в истории часто груб,
   что называется, и по жизни и по велению свыше,
   и богословы легко оправдывают
   бывшие жестокости и войны,
   что, конечно, возможно лишь при наличии
   обратной исторической перспективы
   при взгляде на эту южную траву,
   пучок которой пропитан не чем иным,
   как кровью, - от крови жертвенных тельцов
   до крови единственного Всечеловека.
  
  
  
   ***
  
Когда окончен бой,
   снимай с убитых 
латы, -
   Рябины цвет -
зимой (и белизну палаты),
Не спи, не спи,
поэт, в свой тюремной
чести!
Ты вечности ответ
   на этом бренном
месте... 
  
  
   ***
  
   Хорошо жить грязью жирной,
   Где помечен туз козырный,
   Всё равно идёт на слом
   Этот самой жизни дом.
  
   Вот поэтому весомый
   (Гроб под ним украшен новый)
   Камень в рост на весь погост!
   И к нему блестящий гвоздь...
  
  
  
  
   ***
  
   Я убит на чеченской, в Грозном, возле вокзала,
   Это было немного, это было немало,
   После той непонятной, но чудовищной драки
   Обгоревшие кости растащили собаки.
  
   Вот убит и не знаю: а за что воевал?
   Да, уже написали: смертью храбрых он пал.
   И друзья, что остались, помянули меня
   Суррогатною водкой после долгого дня,
  
   Я убит на чеченской - навсегда и вполне...
   На той самой последней, на гражданской войне,
   Как тому оправдаться, кто тогда уцелел -
   Не хватило солярки или сбился прицел?
  
   Кто сказал: время лечит, исцелится земля -
   Если всё это было, наверное, зря?
   Даже нас не зарыли в шар огромный земной,
   Как то было когда-то на Второй мировой.
  
   Я убит на чеченской этой шквальной стрельбой -
   Это даже не тяжесть, это даже не боль,
   Просто жаль тот отрезок опалённой версты,
   Где уже нераздельны: только "я", только - "ты".
  
  
   ***
    
Позабыты песни энского полка,
проржавели танки и снаряды,
сыростью сочатся балки потолка,
и умолкли звуки канонады.
Истрепалась вечность - вовсе никого,
поспивались лучшие из кадров,
но звучат аккорды - вплоть до одного -
самого священного из бардов.
  
  
  
   ВЕСНА

И кто сказал, что безмятежна
Весна среди снегов апрельских?
И будто заржавели жёрла
Изящных "гаджетов" армейских?

   Могуч язык, но стиль опасен,
Когда в прицеле мир подвижен,
И в ледяной истоме ясен
Вползает в сердце "мьюзик вижн".

И видишь: явно не хватило
Свинца, огня, небес, железа.
И далеко не всех могила
Вместила братски и безбрежно,

И не иссякло ещё время
Нечеловеческой охоты,
И не настало воскресенье
Для грешной и святой пехоты...

Но следом май грядёт цветущий:
Шары, полотнища, портреты -
Всё побеждает вездесущий
Огонь стартующей ракеты.

Пейзаж как будто обновился,
И крест неразличим прицела,
И тем, кто только что родился,
До смерти - никакого дела...
  
  
   ***
  
   Блеском сапог и превратностью злата,
   Так же (по Пушкину) - силой булата...
   Белою костью, кровию синей -
   Долгим хожденьем за сотнею Индий...
  
   Ну, а когда всё же выбьешься в люди,
   Вскоре услышишь сквозь грохот орудий:
   С воем грядёт беспощадно расплата -
   Каина мука за кровь его брата.
  
  
  

ПЕЙЗАЖ

  

"Уплывают маленькие ялики", -

Г. Иванов

  
   Рождён волной и белым светом
   (и на огонь костра летит),
   как было сказано поэтом,
   песок, что в голосе скрипит,
   в полдневный зной - в горах Кавказа,
   и загнанных влечёт коней,
   сильнее нефти или газа
   и электрических цепей;
   а одинокому в пустыне
   куда идти в такую рань,
   где всё вокруг так страшно-сине,
   когда опять кругом - Тамань?..
   И хороши стволы "лепажа",
   шуршит под шпорами песок,
   и фаталисту всё же важно,
   что дум полёт его высок,
   как вновь границы и пространства
   всезвёздный омут поглотит,
   и речь, как признак постоянства,
   в иной вселенной заскрипит.
  
  
   ***
  
   Ветром здесь валит с ног,
   Потому что ты одинок.
  
   Счастье здесь, говорят, не догонишь,
   Потому что это Воронеж.
  
   Да в России, как не смотри,
   Полверсты считай за все три...
  
   ***
  
   За решёткой пространство мутнеет,
   За спиной холодеет глазок,
   Этот хлеб на глазах каменеет,
   Потолок только будет высок,
  
   Но я знаю, вне всяких сомнений,
   Эта кровь - живоносных жил -
   Утверждает, что жизнь - сильнее,
   А не то, что когда-то жил...

СОН

  
   Вне времени и этих бывших лет,
   Отлитых в сумрак городских развилок,
   Святым считался этот самый хлеб,
   Лепился пайкой горькой из опилок.
  
   Косноязычие пленяло эту речь,
   Жезл Ааронов был тому порукой,
   Был равен слову этот меч,
   Предметом, исторической наукой...
  
И по земле стелился этот дым
   И кости обвивал как сухожилья,
   И трепетал державный этот Рим
   От осознанья своего бессилья.
  
Так иссякает этот сумрак-бред,
   И рвется сон под утро пред Крещеньем:
   Отвален этот камень и вослед
   Воскреснет жизнь пасхальным песнопеньем.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть третья

ЭКСПЕДИЦИЯ

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

"Каркнул ворон: "Никогда!",
и его разоблачили!
"

Н. Глазков

  
  
   ***
  
   День поражён вороньим бденьем,
   мороз их (русский) не разит,
   Пусть ствол не блещет вороненьем
   и кровь по жилам тормозит,
  
   свет за окном - от гроздей спелых,
   а под подушкою - роман:
   убийство в доме престарелых
   (ещё не худший вариант).
  
  
  
   ***
  
   Ещё дымит за лесом гать,
   поэт опять (уже с мороза)
   идёт про вечность излагать,
   застыла под окном берёза,
  
   Быть может, впрочем, это клён
   свою листву уже развеял,
   здесь Тютчев явно не силён,
   не расточал он тут, не сеял.
  
   Да и вообще: не виноват,
   ведь без него народ будили,
   за лесом замерзала гать,
   и вброд болото проходили.
  
  
  
   ***
  
   Кажется, что на голых холмах волки
   Или, скорей, одичавшие собаки
   Воют среди снегов на призрачный свет,
   Как будто это мерцание потерянной любви.
  
  
  
  
  
  
   ***
  
   Может быть, Босх,
   а может, и Брейгель,
   Может, и Кант,
   а может, и Гегель,
   Ну, и пространство
   словесного текста...
   (Никому не должно быть
   тесно!)
  
  
   ***
  
   Уже не ставят поколенья
   Себе в надёжные вожди
   Того, кто мог бы без сомненья
   Через пустыню впереди
   Нести крест голода и жажды...
   (Тогда и посох мог процвесть).
  
   Поэт вещал: любви и правды!
   (Вот только - что это, Бог весть.)
  
  
   ***
  
   Когда жил средь этих пейзажей
   (расскажу ещё не однажды),
   вот на этой самой планете
   да при ярком, при солнечном свете...
  
   Когда видел все эти красоты
   (это правда, а не навороты),
   тогда были цвета очень ярки,
   к Рождеству всем дарили подарки...
  
   Когда хлеб имел вкус, даже - запах
   (тогда приторным был этот сахар),
   самолёты по небу летали,
   и казались желанными дали...
  
   Вот тогда собирались в походы
   (и бросали свои огороды),
   пели песни про ярость и радость,
   что с Победою будет всем в сладость!
  
  
  
  
   ***
  
   Пусть даже яд сальерей многих
   подвластен мести, как творцу,
   но гениальность образцу
   давно не пишет писем строгих.
  
   Скорей, милее здесь обрез,
   а также - верный штык холодный
   да горсть махры... Се, раб голодный
   терзает брение в носу...
  
   (Перед зимой и на мосту)
   октябрь не сулит надежды,
   ведь не пошьёшь себе одежды,
   вот в эту пялясь пустоту.
  
  
   ***
  
   "Central Station", "Central Station"...
   Зачем тебе нужен этот вагон?
  
   Он не купейный, он не швейцарский,
   И, разумеется, вовсе не царский,
  
   Чай, впрочем, вроде как с "царскою водкой".
   Ну, расстреляют прямою наводкой...
  
  
  
   ПРЕДВОЕННЫЙ ПЕЙЗАЖ
  
   Да, парижане стоят мессы,
   Хотя война была давно,
   И загорелые матросы
   Разносят пиво и вино.
  
   На море штиль считай,
   что полный,
   Маэстро спорит, что рояль
   Злодеем ночью был расстроен,
   (Как было встарь,
   так было встарь!)
  
   Концерт, однако, состоится:
   Бетховен, Шуберт, Берлиоз...
   Гладь средиземная искрится
   В преддверии грядущих гроз.
  
   И где-то выше и незримо
   Безмолвный ангел пролетел,
   Чтоб уточнить границы Рима
   В числе готовых на отстрел.
  
  
   ***
  
   Вечер. Июль. Каналы Венеции.
   Рифмуются со словом "сестерции".
   Инфарктом, побудкой, глюкозой.
   В таблетках. Или - берёзой.
   Всё, что приходит на ум, это не жизнь.
   Полутона, мгла, пелена, свинг
   За стеной. Впрочем, это и есть мастерство -
   Вечное и дурное перемешать в ничто.
  
  

АНГЕЛ

(Из Эдгара По)

  
   В воскрылье мудрости высоком
   И чистотой превознесён,
   Над равнодушьем и пороком
   Он вечной юностью почтён.
  
   А мы наследуем отмщенье,
   В рождённом косо смотрит смерть,
   И в блеске жизни тень сомненья
   Не прозревает высших сфер.
  
   Но всё же есть и в сей юдоли,
   Сравнимый с ангельским, удел -
   Струной звенеть превыше скорби
   Во славу правды горних дел.
  
  

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

  
   Ещё расскажу тебе, только послушай,
   Как много воды утекло сквозь корыто -
   В реке и на море, в ручье и на суше,
   Сколь много утеряно, много забыто...
  
   Ещё расскажу всё про домны и гимны,
   (Светло вроде стало, привет кибальчиши!)
   И в школьной программе - про книги и книги
   Со страшным названием "Мёртвые души".
  
  
   ***
  
   Что тебе снится, крейсер "Аврора":
   год тот семнадцатый с тяжестью взора -
   улиц оковы - граненье штыка -
   на полстакана в остатке мука?
  
   Чем тебе помнится это столетье:
   детские годы сквозь лихолетье -
   может быть, двери без скрипа-зазора
   в Доме ипатьевском - доме позора?
  
  
  

УЧЕБНИК ИСТОРИИ

  
   Государь должен знать толк в плодах,
   Его делами не должен руководствовать страх,
   Увы, всё это не более чем идеал,
   Хуже всего, когда приходит хам,
   Он тоже в плодах знает толк,
   Хам - легион, стая, волк,
   Хотя и здесь разница не велика,
   Чтобы занять телеграф хватит и одного полка,
   Достаточно и одной руки, чтобы взвести курок,
   Хватит и одного ума, если всему вышел срок.
   Царь теперь знает толк в мельничьих жерновах.
   Поданных лучше всего должен держать страх.
  
  
   ***
  
   Это всё давно не новость:
   царь парфянский, род земной,
   колесниц воздушных скорость
   блещет славой боевой...
  
   Только всё-таки не ясно:
   этот новый Тамерлан
   правит тайно или властно,
   час кому победный дан?
  
   Освящён ли крови этой
   исторический изгиб
   всем движением планеты,
   где ты жив или погиб?..
  
  
  
  
   ***
  
   Навстречу смерти и любви,
   Что ожидают впереди,
  
   Не снимет камера всего,
   И мир переживёт легко
  
   Парад мундиров и штыков,
   А также горы черепов,
  
   Их громоздят сыны твои,
   Что вышли в поисках любви.
  
  
  
   ***
  
   Пилот немецкой "штуки", герой среди планет,
   На эту землю с воем шлёт пламенный привет.
   Земля вполне логично встаёт здесь на дыбы,
   Для участи обычной солдаты рождены.
  
   Да, выбирать эпоху не может эта плоть,
   Зачем взлетел ты в небо - лишь ведает Господь.
   Но есть вопрос сложнее, кто более любим:
   Гастелло или Рудель, а может - "иже с ним"...
  

СТАРИННЫЙ РОМАНС

  
   Та зелёная дубрава, что от зноя в жаркий день
   Нас с тобою укрывала, - для меня одна лишь тень.
   Ведь без милого природе не нужна уже краса,
   Он ушёл на ратный подвиг - не вернется никогда!
  
   Говорят мне так повсюду: всех побили во степи,
   Лучше будет - поскорее за другого выходи!
   Но не верю я неправде и слагаю я минуты,
   Когда ты ко мне вернёшься, победив все беды люты.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ***
  
   Не осилишь ты поэму, этот жанр не для тебя -
   О российских косогорах, устрашающих врага,
  
   То ли дело было раньше: будь Серёга или Лев -
   Воспоют и всё построят, будь дворец то или хлев.
  
   Но жива ещё надежда, как сказал поэт про Чили
   Да про ворона того, что легко разоблачили!
  
  
  
   ***
  
   Ты летаешь на Су-27?
   Увы, это дано не всем,
   ("то взлёт, то посадка")
   жизнь, правда, не сладка,
   но, говорят, вверху
   интересней, чем в этом самом
   Низу?
  
  
  
   ***
   Да, были дни: с Агуромаздой
   Мы шли брать этот Вавилон,
   Надеждою - отнюдь не праздной -
   Народы тешил царский дом.
  
   И что столетия песчинка
   У стоп вселенского огня,
   Влагалось в сущность поединка
   И в поступь каждого коня.
  
  
  
   ***
   Детство тирана, как правило,
   полнится скорбью,
   Пьяный родитель чудом спасается
   от ножа,
   Метаемого собственным сыном,
   Чтобы, впрочем, несколько позже
   Быть зарезанным в кабацкой же
   драке.
  
   - Где-то по-прежнему воют собаки?
  
   Или это лишь фантом-галлюцинация,
   Которая засела в самой черепной
   коробке
   Дряхлеющего василевса,
   Ведь сквозь эти каменные
   стены
   Не проникает ничто более:
   Ни сострадание,
   ни сожаление -
   Один только страх,
   страх,
   Как ненужное воспоминание
   детства.
  
   - Есть где от этого воя средство?
  
  
  
   ***
  
   Нет, не вьётся чёрный ворон над чужою головой,
   Если вьётся - над моею, над прострелянной, седой,
  
   Над поруганной равниной, где один сплошной закат...
   Вышел сеятель пустынный, но никто ему не рад.
  
  
  
   ***
  
   В полях - печально,
   одиноко,
   и эта песня ни о чём,
   и эта долгая дорога,
   нет, не рифмуется
   с "плечом":
   однополчане все убиты,
   давно зарыты в шар
   земной,
   пусть все пути теперь открыты -
   "Бери шинель, пошли домой..."
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ***
  
   Суша не верит прибою,
   Море обвиняет сушу
  
   В чрезмерном постоянстве,
В сухости, в гордыне.
  
   Уже не встретиться им,
   Как и тебе со мною.
  
  

УСПЕХ

  
   Эти фигуры слишком бледны для миниатюры,
   Возможно и жизнь сравнить с этим жанром.
   Границы дождя бьются о бордюры,
   зонты вырастают как грибы. Жаром
   тянет от камина. Если смотреть из окна сверху,
   доверяя этому фасаду,
   кажется, можно двигаться к успеху,
   словно бежишь трусцой по осеннему саду.
  
  
  
  

ЭКСПЕДИЦИЯ

  
   Сэр Джон Франклин морщит лоб перед отплытием,
   но сколько не морщи, потомки всё равно узнают,
   что экспедиция была укомплектована из рук вон плохо,
   и таинственный свинец уже готов к своему чёрному делу,
   классик же Чарльз Диккенс неизменно станет
   обличать слухи о возможном командном каннибализме,
   впрочем, и не родившимся ещё романистам тоже будет подспорье,
   а образ белых медведей, в клочья рвущих британский флаг,
   вероятно, уже бродит в воспалённом воображении
   вполне бездарного, но популярного живописца,
   столь категорично, но точно подытожившего,
   что "человек предполагает, а Господь располагает".
  
  
   ***
  
   Чернила подобны тьме в тупике тоннеля -
  
   их и впрямь можно изготовить из золы,
  
   в особенности - перегоревших воспоминаний.
  
   ***
  
   В сугробах утопнет здесь ворог,
   Как раньше - увязнет в грязи,
   И следом лесные просторы
   Объятья раскроют свои.
  
   С великим теперь потепленьем
   Куда заманить нам врага,
   Ведь даже и белым медведям
   Без снега нельзя, безо льда?
  
  
   ***
  
   Непостоянное в бытийной
   картине мира
   имеет свою укоренённость,
   которая
   скрывает свои вечностные
   основы,
   и они не заметны
   в вязком течение будней.
  
  
   Точнее,
   необходимость выживания
   подобно ваалу,
   поглощает
   (как сказал поэт)
   все рассветы
   и все закаты,
   и всех ночей звездопады.
  
  
   ТРИЛЛЕР-ГРИЛЬ
  
   Рукою твёрдой и умелой
   Метать в намеченную цель -
   Не стрелы - слово или дело! -
   Чтоб сокрушить ту цитадель,
   Где зло укрылось, враг последний...
  
   Горит металл, течёт бензин,
   Как курица без оперенья,
   Среди колес, гвоздей, дрезин
   Бредёт наш ворон закопчённый -
   Совсем один, совсем один!
  
  
   ***
  
   Число невероятно многих
   призвали на великий пир,
   но кто когда в какие сроки
   возьмётся за "Войну и мир"?
  
  
   ***
  
   Отогрели заброшенный дом
   Здесь, в низине, где сказка лесная
   Заблудилась под зимним дождём,
   Мы сюда ещё всех позовём,
   И для танца ты выйдешь хмельная
   Этим новым весёлым вином,
   То ли грешная, то ли святая -
   И споёшь, будто радость одна
   Ожидает очаг этот новый,
   Что ненастье пройдёт, и дубовый
   Стол для пира накроем вдвоём.
  
  
  

ЗАРНИЦА

(Из Эдгара По)

  
   Прошли для песен времена,
   И мир окрасила война,
   Багров и тяжек этот свет
   Взошёл среди пучины бед
   Во тьме безумного восстанья
   Всей гордости, как магмы клокотанья,
   И так зарницы вещий зрак
   Подсвечивал бездонный мрак.
  
  
   ***
  
   Мы пехота, мы пехота...
   Умирать нам не охота,
   Но придётся, но придётся
   Выбираться через край
   Неглубокого окопа...
  
   Только в спину не ударь,
   Сталь своя же, сталь родная,
   Жизнь как точка-запятая
   Да звезда, что в сердце рвётся, -
   Штыковая - словно встарь.
  
   ***
  
   Не обрушится небо,
   Но звёзды спадут,
   Словно гроздья спелые,
   На последний редут
  
   Вавилона великого,
   Превзошедшего Рим,
   Ветхой кровью умытого,
   Не воскресшего с ним.
  
  
  
   ***
  
   Звёздное эхо - это не более чем миф,
   Как и солнечный ветер - не более чем буря
   Среди электромагнитных сфер,
   Отчего и болит голова,
   Поскольку молчит сердце.
  
  
  
   ***
  
   Специалисты движенья грозят новым штрафом,
   В контейнере трупик младенца обёрнут шарфом,
  
   Осень взирает на мир слезящимся оком,
   Скоро премьера фильма "Трудно быть богом".
  
  
  
   ***
  
   Отблеск молний очевидно
   Изменил картину мира.
   Всё вокруг вполне подвижно -
  
   Дым окурка, даже лира
   Позабытого поэта,
   Что писал про всё про это.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ***
  
   Нет у Баха Себастьяна
   здесь давно, сколь ни зови,
   никого, кто из любви
   потревожит фортепьяно.
   Ни креста и ни соринки,
   только высь и только даль -
   в грязь лицом здесь не ударь,
   да разодраны ботинки.
  
  
   ***
  
   Все флюгера здесь смотрят на Юг,
   Потому что ветер - строго с Севера,
   Север здесь постоянен и крут -
   Неизменен для кирпича и дерева,
  
   Железо пришельцев ржавеет в труху,
   Сталь крошится стремительными годами,
   Туземцы ждут у костров уху
   С рыбьими глазами.
  
  
   ***
  
   Пасхальные колокола вновь возведены
   на высоту колокольни
   уже тому более двух десятков лет -
   и даже некоторые из первых прихожан
   заселяют ближайший погост -
   всё идёт своим чередом,
   недавно поменялся правящий архиерей
   и ещё сюда пока не доехал,
   но так и не известно, где же могила прадеда,
   расстрелянного уже семьдесят пять лет тому назад.
  
  
   ***
  
   Арлекина заклинали,
   то ли умер - то ли жив,
   но не знали, с чем играли,
   что сей гибелен мотив.
  
   Сотни лет как не бывало,
   жертв и подвигов не счесть,
   гробовое покрывало
   тоже в своём роде месть.
  
   Кто бы знал, что так случится,
   что метельная стезя
   от пурги к лавине длится
   лишь мгновение спустя.
  
  
  
   ***
  
   Везде совсем уже поката
   Былая крутизна земли,
   Культуры новые взросли,
   Всем увеличена зарплата.
  
   В музее Мосина - затвор,
   (Храненья срок истёк когда-то).
   Невесть как брат восстал на брата,
   Ведь не закончен приговор.
  
   Всему прописана расплата,
   Пожар за давностью туша,
   И не болит уже душа
   У неизвестного солдата...
  
  
  
   ***
  
   Пусть уж лучше эти крохи,
   Чем признание эпохи,
   Вкус вина и запах хлеба,
   Чем для неба не победа?
  
   Ну, а если бьют тревогу,
   Соберёмся понемногу -
   Умирать так невзначай,
   Сладкий дым и горький чай...
  
   ***
  
   Хорош пред битвою булат,
   А после - павшие солдаты.
   Никто ни в чём не виноват,
   Хотя всегда все виноваты.
  
   Хорош и в поле обелиск,
   Ему стоять века без лести.
   Быть виноватым - худший риск
   Давно пропавшего без вести.
  
  
   ***
  
   Поэты любят говорить про свечи,
   Рифмуя собственные речи,
   Поскольку в слякотной ночи
   Дрожь донимает у печи.
  
   А также любят про музы?ку
   (Здесь к месту будет этот стиль).
   Чуть не забыл! - и про разлуку
   Как обязательную быль...
  
  
   ***
  
   Что-то мнится, что-то длится -
   Эта русская тревога
   Предвещает, что случится
   Завтра дальняя дорога.
  
   Та дорога, что метелью
   Всё пространство обнимает
   И морозною свирелью
   Вихри, воя, поднимает.
  
   Крутит-вертит так отчаянно,
   И зловещие аккорды
   Подобрались неслучайно
   В призраке лихой свободы -
  
   Хорошо, что, мол, назавтра
   Воронья избыток грая,
   За погостом для затравки
   Поджидает волчья стая...
  
   И метельною страдою
   И пурпурным ожерельем
   Навсегда в пути укроет
   Вопреки мечтам и целям...
  
   Не напрасна всё же битва
   Средь снегов родной природы,
   Ведь хранит твоя молитва
   От душевной непогоды.
  
  
  
   ***
  
   Не лютуй пурга над кровлей,
   Не трепли это железо,
   Нету больше столько крови,
   Чтобы оставаться трезвым,
  
   А коль скоро нет тверёзых,
   Со здоровьем тоже скверно,
   Поищи среди берёзок
   То ли правых, то ли верных...
  
  
  
   ***
  
   Деревенские пруды
   похожи на старую кружку,
   забытую на поляне
   бомжом-великаном
   после прогулки с друзьями
   за первыми грибами.
  
  

СКАЗКА

  
   Иван-Царевич запропал -
   Который год о нём не слышно,
   Как говорили, в битве пал,
   Да только битвы тоже вышли.
  
   Экипировка ли не та
   Иль заржавели его стрелы,
   А может, дроном сподтишка
   Его противники уели.
  
   Однако ж был и вовсе слух
   Невероятен, но возможен,
   Что он не мертв, не слеп, не глух,
   А в той неметчине ухожен.
  
   Торгует из Рассеи нефть,
   Карета вроде мерседеса,
   И, говорят, не чужд утех,
   Которые потешат беса.
  
   Да, сей Иван такой простак!
   Сгубила дурака чужбина,
   И это, братцы, коли так,
   Совсем не редкая картина.
  
  
  
   ***
  
   Пора определяться, на чьей ты стороне -
   В быту, любви, досуге, а также на войне.
  
   Пора делить добычу - медали, ордена -
   Всё-всё, что поприличней, - страна всего одна!
  
   И лишь когда лавину обрушит листопад,
   Тончайшей паутиной смерть явно невпопад.
  
  
  
  
   ***
  
   Снайпера характеризует меткость,
   солнце над полем вообще-то не редкость,
  
   Земля в виде почвы имеет градации -
   от рыхлой до камня. Успешны вакации
  
   только начала прошлого века,
   а может, и далее человека.
  
  
  
  
   ***
  
   Победы груз не забываем,
   Как победителю снести,
   Сказал поэт, всё разделяем -
   Все эти тяготы-пути.
  
   Победы вкус уже попозже
   Всей этой водкой не залить,
   И память эта, как заложник,
   Подранком продолжает выть.
  
  
   ***
  
   Побудь пехотой в поле чистом,
   Заранье здесь не умирай,
   Лихим обугленным танкистом
   Пороховой исследуй рай.
  
   Тогда же истинным поэтом
   Могильный холмик подоткни
   Острейшим словом, как стилетом,
   Пронзающим чужие дни.
  
  
   ***
  
   Есть своё в отваге счастье,
   Несмотря на всё ненастье,
  
   Несмотря, что тело бренно,
   Подле смерти всё презренно
  
   Кроме воина-солдата,
   Его крови да булата...
  
   Что ж одна и та же рифма? -
   Да и та уже без грифа -
  
   Никакого нет секрета
   Про войну беды и света.
  
  
   ***
  
   Там, у расстрелянных дорог
   Полыни вкус совсем стал пресным -
   Костей собрать не вышел срок,
   И стал солдат тот неизвестным.
  
   Он прорастает иногда
   С полынью новою и крепкой,
   Но вкус утрачен навсегда
   Той пашней мёртвою и редкой.
  
   Но всё же снится, что страда
   Уж далеко не за горами,
   И эта горькая трава
   Разделена будет жнецами.
  
  
   ***
  
   Все вещие забыты сны
   И слово гадко - "человечность".
   Как материал негожи дни,
   Они не образуют вечность,
  
   В избытке соловьиный рой,
   И месть, как блюдо, холодна,
   Поэт с железной просфорой
   Пьёт чашу до стального дна.
  
  
  

МЕМУАРЫ

  
   Всё же холод не приносит видимой пользы,
Солярка густеет на морозе, да и металл хрупок,
   В кармане мёртвого врага письма какой-то Эльзы,
   А чуть далее за окопом ещё не один человеческий обрубок,
   Этот Новый год, а для кого и Рождество, скупы на подарки,
   Хотя, вероятно, в музее будущих битв этой зиме есть место.
   Из офицерской землянки запах - это свиные шкварки -
   Для именитого гостя с большими кубарями, известно,
   Что не сегодня-завтра готовится наступленье,
   Сны перестали мучить призраками хорошей еды и тепла,
   Наверное, это неважный признак - эти мгновенья
   Между рожденьем и смертью в границах добра и зла.
  
  
  
   ***
  
   Повсюду высились сугробы
   И направления дорог,
   Потом - прорвавшиеся воды,
   Нас не пустили на порог
  
   Родного интерната-дома,
   Где запах каши не иссяк,
   Казалось, вот она свобода,
   Не зря повержен всякий враг.
  
   Мы заслужили от Отчизны
   Медаль и пояс ледяной,
   А вместо воли - только тризны
   Под пламенеющей звездой.
  
   Когда она совсем погаснет,
   Историки ещё придут,
   Сказать, что вовсе не напрасно
   Здесь был последний наш редут.
  
  
  
   ***
  
   Воин готовится к бою,
   Приобретает доспехи,
   Солдат не мнит об успехе,
   Латает в шинели прорехи,
   Наёмник считает динарии
   Или бежит в карбонарии.
   Что-то углём ещё длится -
   Всё-то огнём осолится.
  
  
   ***
  
   Как давно я не курю -
   Ни в дому, ни на юру,
  
   За махру и сигарету
   Не меняю память эту.
  
   Ни гордыня в том порука,
   Ни могила того друга,
  
   Чьи черты почти забыты,
   Как и все, кто там убиты.
  
   Не курю уже давно,
   И не тянет. Всё равно.
  
  
  
  
  
   ***
  
   Бывает лес саксонский,
   Бывает лес японский,
   А есть и русские поля,
   Не приходи сюда зазря,
  
   Просторы скроют вековые
   Завоевателей России...
   Но, впрочем, для своих сынов
   Всегда найдётся скромный ров.
  
  
  

ПОМИНОВЕНЬЕ

  
   Кости в пустыне могут лежат и полвека,
   Да-да, здесь уместна рифма "человека",
   Потому как это его, человека, кости -
   Пилота, штурмана, стрелка, залетевших в гости
   К героической своей смерти
   Посреди планеты песка, поверьте,
   Смерть героев в пустыне Сахара
   Спустя столько лет не пропала даром.
   Эти кости достойны чести и во времени,
   Помолимся, чтобы и по воскресении.
  
  
  
   ***
  
   Хочется ещё пожить рабу,
   Благо, допоздна открыт кабак,
   Чаша в государстве - не табу,
   Чарка человечеству не враг.
  
   Хочется ещё сплясать шуту,
   Больше горя - пьётся веселей,
   Хорошо и в зимнюю пургу,
   Раз ещё не выгнали взашей.

ВИНА

  
   Кажется, в фактории закончилось мыло,
   Туземцы на глазах у всех поймали крокодила,
   Джин побеждает лихорадку - во всё больших дозах,
   Почему-то снится северный дом в южных розах,
   Скоро здесь свои же придут к власти,
   Вот когда будут самые что ни есть страсти,
   Загубят не меньше пяти миллионов -
   Собственных же давидов и самсонов.
   Беглецам придётся рассуждать о вине белого человека,
   Некому предотвратить всё это...
  
  
  
   ***
  
   Для тех, кто вновь с киркой в забое
   Костями лёг на самом дне,
   Уж не рифмуются "живое",
   А так же - "миру" иль "стране".
  
   Страна и мир проходят мимо,
   Тому порукою века -
   Египетские пирамиды
   И вавилонские зэка.
  
   Но тьма в конце того тоннеля,
   Ещё когда разделена
   Голгофской кровью назарея
   На все глухие времена.
  
  
  
   ***
  
   Поэта не тревожит рок,
   Утрачен вкус вина и хлеба,
   И только неизменно небо,
   И жив неведеньем пророк.
  
   Что небеса? - они бескрайни,
   Как эта даль сырых лесов,
   Как сталь нацеленных стволов,
   Как этот час - такой же ранний.
  
   Но слово "как" уже давно
   Себя законно исчерпало,
   На нарах худо одеяло,
   Забито досками окно.
  
  

ВОЗВРАЩЕНИЕ

(Из Эдгара По)

  
   Огнём сражений осолён,
   Исполнен немощей и нужд,
   В отеческий вернулся дом,
   Хотя всему уже здесь чужд.
  
   С порога глас остановил,
   Который родственным был мне,
   Хоть огнь геенский не спалил
   На полной скорби стороне,
  
   Так знай, отец, желанна смерть,
   И яд уж растворён в крови,
   Как этой бездны круговерть
   Исполнена иной любви...
  
  
  
  
   ЧИТАЯ АНГЛИЙСКИХ ПОЭТОВ
  

1.

   Что все с ума по Гамлету сошли,
   уже который век? И корабли
   железные по небесам летают,
   а в балаганах принца прославляют,
   тогда как был он весь слабак -
   не пил вина и не курил табак,
   позволил лишь слегка коснуться мести,
   чтоб провалиться мне на этом месте,
   сто раз был прав сэр Фортенбрас,
   что не спешил с подмогою в тот час!

2.

   Вероятно, здесь проходили верблюды хана,
   Белые кости не различимы в тени бархана,
  
   Что-то библейское видится путнику, странно,
   Но нет здесь куста можжевельника, ладно,
  
   Жизнь была слишком шикарна,
   Вода миража, как утверждают, коварна,
  
   Вот, под ногами в песке стёрта кокарда -
   И кажется, что вдалеке - три леопарда.
  

3.

   Вероятней всего, дома мало что осталось,
   Вилла сгорела, прислуга вся разбежалась,
  
   Ветер в терновнике воет напрасно,
   В сенате проскрипции обновляются гласно,
  
   Впрочем, не это даже обидно,
   Досадно, что выхода, в общем, не видно,
  
   Разве что кинуть парфянский сей стан,
   Кориолан, Кориолан!
  

4.

   Кажется, часовой слышал крик
   Может, послышалось только на миг,
   Скоро настанет сезон дождей,
   Раны будут гноится скорей,
   Следует думать, что этот урок
   Снова не будет выучен впрок,
   Впрочем, не важно: вчерашний школяр,
   Если здесь выживет, будет высок,
   Пинту поставит, сыскать только бар,
   Жизнь тяжелый с похмелья дар.
  

5.

   Сломался штык, заклинило затвор,
   Всей правды о винтовке не понять -
  
   Ещё припомнишь этот разговор,
   Но юности в окопах не узнать
  
   Всей правды о себе. И не забыть...
   На все прорехи где достать заплаты -
  
   Раз уцелел, то остаётся жить,
   Не помня дня решительной расплаты.
  
  
  
   ***
  
   Свечной огарок есть следствие небольшого огня,
   а для растопки печи годятся пожелтевшие страницы
  
   речей и постановлений. Яркие синицы
   прыгают за окном возле кормушки. Сего дня.
  
   Всего одного дня.
  
  
  
  
  

СМЕРТЬ ПОЭТА

(Из Рильке)

  
   Ещё не труп, но бледен он лежал,
   Лик проявился перед смертью,
   Всё лишнее - подобно шелухе, отрепью -
   Осыпалось. И он уже не встал,
   Столь безучастный ко всему на свете.
  
   А был поэт всему певец,
   Хоть свету это невдомёк,
   Что лик его в себя увлёк
   Простор полей и гор венец.
  
   Казалось, впрочем, ещё груз
   Прозрений будет без изъяна,
   Но мёртвости уже пылала рана.
   Так иногда и едкий уксус
   Вином мерещится на вкус.
  
  
  
   ***
   Глупо рифмовать рассвет
   С этим самым словом "свет",
  
   Но туман опять густеет,
   Это сердце холодеет,
  
   Вдруг не хватит в зиму дров,
   Будет вдруг мороз суров,
  
   Всё равно тоске не дам
   Обезглавить этот храм.
  
  
  
   ***
  
   Последняя запись в блокноте,
   Страница в чужом дневнике
   Под небом высоким в окопе,
   Наколотая на штыке...
  
   Нет разницы между сословьем,
   Картиной, размером листа,
   Когда это всё предисловье
   К открытию лика Христа.
  
  
  

ЕВХАРИСТИЯ РЕАЛЬНА

  
   Евхаристия реальна так, как реален Сам Христос.
  
   Евхаристия не мистична в дурном смысле этого слова, но - реалистична так же, как жив Сам Христос.
  
   Оставим мистику её любителям: непрестанным искателям новых знамений, выходов в астрал, эзотерикам и т.д. Тому, кто нашел Христа, мистицизм уже излишен, ведь ты уже приобщен Плоти и Крови Христовых.
  
   Оставим эзотерику поисковикам священного Грааля.
   Что толку искать артефакты в расщелинах и пропастях земных, когда, вот, в каждом храме, в заповеданной Чаше - весь Христос.
  
   Оставим совопроснику века сего его же вопросы. Скажем, если реален человек из плоти и крови, то кто покажет нам его бессмертную душу? Где скрывается она в человеке и когда именно творится Богом? Или почему мир сотворен и видимым, и невидимым, как и человек - с душою и телом? "Где ты был, когда Я творил звёзды?" Кто ты такой, человек, дерзающий судить о Теле и Крови Того, Кто умер и за тебя на Кресте? Судить, в какой момент и что Самим Господом совершается, а что нет, или мерить благодатною исполненность Тайной Вечери своими человеческими чувствами?
  
   Можно сказать и более того: Евхаристия сопоставима с творением мира. Там Творец созидает мир из ничего - не по принуждению, а исключительно из Своей благости; здесь Тот, Кто стал нас ради человеком, Самого Себя дарует нам в пищу для усвоения нами спасения. Что ещё может быть здесь и сейчас выше этого? И чья вина, что кто-то по свой воле вменил это Таинство лишь в "феномен субъективного опыта верующего"? От этого ли евангельская заповедь станет не бывшей?
  
   Евхаристия и есть заповедь: "Истинно, истинно говорю вам, если кто не будет есть плоти Сына Человеческого..."
  
   И евхаристия всегда совершается, когда это Евхаристия. Потому что её уже единожды совершил Тот, над Коим не властны стихии мира сего, но и Тот, Кто по неизреченной любви к нам подчинил Себя страданиям и смерти, чтобы напитать нас реками воды живой. Ему ли скажем мы: Твоя Вечеря была напрасной, Твое Таинство бессильно совершиться, потому что все уклонились, и нет ни одного, творящего благостыню, а народ сей невежда в законе есть?
  
   Евхаристия реально совершается, несмотря на степень нашей веры и меру нашей готовности. Или ты в состоянии измерить меру милосердия Отца, всегда выходящего навстречу блудному сыну, лишь издали заметит его?
  
   Евхаристия совершается не благодаря нашему посту или вычитанным канонам из молитвослова, и не благодаря святости или не святости служащего и служащих, потому что совершение Таинства - вообще не человеческих сил дело, но дело Богочеловеческого смотрения о нас...
  
   И кто проник в тайну этого смотрения и дерзнет выносить человеческий суд об этом?
  
   Да, трапеза бывает различной по характеру. Царский пир и благотворительная похлебка не однотипны. Но трапеза прежде всего служит насыщению. Евхаристия именно что насыщает духовно, хотя и в разной степени, в зависимости от веры и любви приступающих. Но Чаша именно что дарует, изливает насыщение.
  
   Можно не видеть очевидного, но от этого очевидное не перестаёт таковым быть. Можно считать себя верующим и ничего не знать о Таинстве Причащения, но от этого Евхаристия не перестаёт быть Таинством вообще, хотя ты сам можешь быть ему чужд. Можно считать Причастие "таблеткой для здоровья", но Христос от этого не перестаёт быть Распятым и Воскресшим. Вопрос: насколько это совершается в нашей жизни? Настолько, насколько в нас достает веры.
  
   Сама Евхаристия - не вопрос веры, но - реальность веры. Евхаристия - вопрос или загадка для неверия, если последнее ещё склонно такого рода вопросами задаваться.
  
   Евхаристия не есть субъективный опыт рефлексирующего индивидуума, но - одна из основных реалий Царства Божиего, пришедшего в силе.
  
   Евхаристия - реальна.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть четвёртая

ПУТЕШЕСТВИЕ ЛИРНИКА

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ИВАН ТРЕТИЙ

(кантата)

  
  

ПОХВАЛА

  
   Как стояли мы на Угре, ужасаясь,
Как неведом был завтрашний день,
   Уж Покров миновал, снега завязь
   Ледяную укрыла купель -
  
   Не к погибели, только в радость!
  
   Тьме ордынской клясть нашу удаль,
   Государев царственный свет,
   Что явил он, великий сударь,
   Посреди лихоимства и бед.
  
   Царя Правды послушайте в сладость!
  
   Пусть вороний с крестов грай:
   "Фиораванти! Фиораванти!" -
   Так, гусляр теперь наш, взыграй
   С похвалою в честь Нового Рима!
   Не к величию прежней знати -
   Это Русь Христа ради водима
   Для спасительной благодати.
  
   Да явит Господь свою благость!
  
  
  

ПОСЛАНИЕ

  
   Государь, не христианское дело прежде битвы
   Пускать себя в бегство, унижению, паче ловитвы,
   Подчинить богоносную землю к торжеству нечестивого хана,
   Ты не слушай людей недостойных, сонаследников древнего хама,
   Поревнуй своим предкам великим, вспомни Игоря и Святослава,
   Как Владимиру, позже Димитрию на врагов вышла многая слава!
   Гнев небесный не медлит, коль скоро Фараон ополчился стократно
   На избранное дело Христово, Бог спасёт своё верное стадо.
   Будет жезл тебе от Сиона, на врагов одоленье, вся правда,
   Царство славное свыше, потомкам долголетье, земная отрада,
   Если будешь Спасителю верен, претерпеть всё готов до скончанья,
   Обретёшь тогда крепость от Бога даже паче всего упованья.
  
  
  
  

ФИОРАВАНТИ

  
   "Известь не клеевита да камень не твёрд" -
   Мастерством Фиораванти будет создан собор,
   Белый камень подобран и хорош стал кирпич -
   Со сноровкой, приглядом, напрямик и навзничь!
  
   Дело рядится споро, сам глядит Государь,
   Второй раз в этом деле в грязь лицом не ударь,
   Ведь во имя Пречистой этот храм - на века,
   Иноземцу недаром предстоит похвала!
  
   Не латинство велико, но велик Третий Рим,
   Ведь покров благодати навсегда будет с ним,
   Пока вера не гаснет в этих верных сердцах,
   Нерушима и кладка на заветных столпах.
  
  
  

МОЛИТВА СВЯТИТЕЛЯ

  
   Легко вдруг на излом Отечество померить
   И праведных отцов весь опыт вековой,
   Тысячелетья прах, но право жить и верить -
   Какой ещё иной даровано судьбой?
  
   Бунтарства дух всегда себе находит область,
   Но всякий раз кровав любой его исход,
   Осиротевший ум, помноженный на гордость,
   Готов опять прельстить доверчивый народ.
  
   Как тяжек этот труд, чтоб чистой стала нива,
   Чтоб плевел не сгубил для Бога урожай,
   О, Самодержец, знай - где правда, а где кривда,
   И мудрость и решимость - Господь в нём умножай!
  
  
  

ПЛАЧЬ

  
   Ох ты, полюшко русское, ох, широкое,
   Эх ты, кровушка новгородская,
  
   Ах вы, косточки да рязанские,
   А промеж тех костей - басурманские...
  
   Все кольчуги-мечи уже собраны,
   Да гуляют полями там вороны,
  
  
   Ищут всякой себе поживы,
   Пока новые воины живы,
  
   Будет павшим за Русь оправдание,
   Что явились в Христово собрание.
  
  

СЛАВОСЛОВИЕ

  
   Нет, не хан орды - настоящий царь,
   Но всея Руси светлый Государь -
   Божьей милостью на своей земле,
   Латиня?ном или злой Литве
   В подчинении не нуждается,
   Потому-то Русь собирается
   Как орёл взлететь силой мудрою,
   Чтоб ромеев взять ношу трудную,
   Чтобы свет явить всей вселенной,
   Исцеляя яд лжеученный -
   К жизни истинной своеродной
   Во Христе от греха свободной.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ПУТЕШЕСТВИЕ ЛИРНИКА

(оратория)

  
  
  

ПЕСНЯ ЛИРНИКА

(флейта, гобой, баян, лира, гусли, бубен, литавры)

    
   Дай нам ведать Тебя всею мыслию
   И дух кротости водвори в сердцах,
   Даруй лиру нам сладкозвучную,
   Да славится имя Твое в веках.
    
   Пусть дорогу судил нам трудную,
   До Креста народ возлюбя,
   Вручил каждому веру чудную
   Всем дыханием петь Тебя!
  
   Хвалите Бога во святых Его, хвалите Его во утвержении силы Его.
   Хвалите Его на силах Его, хвалите Его по множеству величествия Его. 
  
   Бурю внешнюю, бурю злую
   Мирным духом в нас победи,
   Тобой избранную Русь Святую
   В славословии утверди!
  
   Хвалите Его во гласе трубнем, хвалите Его во псалтири и гуслех.
   Хвалите Его в тимпане и лице, хвалите Его во струнах и органе.
   Хвалите Его в кимвалех доброгласных, хвалите Его в кимвалех восклицания.
   Всякое дыхание да хвалит Господа.
  
  
  
  

ПЕСНЯ РУССКИХ СОЛДАТ В КРЫМСКОМ ПЛЕНУ

  
   А как шли три полка солдат.
   Меж собою речь говаривали:
   По квартирушкам расположимся
   И все, братцы, мы переженимся,
   Красных девок возьмём купеческих,
   Будем есть и пить всё готовое...
   Только вышли тем солдатушкам
   Мать сыра земля во квартирушки
   Да женитьбою - лютый плен.
   А как шли ещё три полка...
  
  
  

РАССКАЗ ШОТЛАНДЦА

(волынка)

  
   В берете ярко-синем
   И в юбке до колена
   Поспорил с другом ближним:
   Чьей будет завтра Энна.
  
   Невесты краше не сыскать
   Среди озёр округи,
   И чьей женой ей должно стать -
   Вопрос не праздной скуки.
  
   Родитель мой - прощай уют! -
   Торговый бриг направил
   За прибылью на знойный юг,
   Над всем меня поставил.
  
   Господь судил всему пропасть
   Средь скал и волн стремнины:
   Взамен любви вкусить дал всласть
   Неволи и чужбины.
  
  
  
  

ПЕСНЯ НЕВЕСТЫ ПЛЕННИКА

(гусли)

    
   Без тебя жить невозможно,
   Всё равно что без души.
   День и ночь - всё будет ложно,
   Возвратиться поспеши!
    
   Поспешай из дальних далей,
   Из неведомых глубин,
   Чтоб враги тебя не взяли,
   Чтоб вернулся невредим!
     
   Больше нет для жизни силы,
   Белый свет давно не мил.
   Пусть твердят, что из могилы
   Весть никто не приносил,
    
   Всё равно ждать буду вечно
   Всем назло врагам твоим.
   Так вся Русь ждёт бесконечно
   Всех, кто ею был любим.
  
  

ИЗ ИСПАНСКОЙ ПОЭЗИИ

(волынка, баян, гусли, литавры, бубен)

  
   Мне радость как горе и счастье лишь снится,
   Со шпагой пойду против строя мушкетов,
   Под солнцем чужбины я словно в темнице,
   Но тьма не объяла Царя горних Светов. 
  
   Мне тысячи лет как мгновенье худое,
   И в утлом челне не страшусь я эскадры,
   И мне клевета - наравне с похвалою,
   Ведь тьма не объяла огня Солнца Правды.
    
   И стены тюрьмы мне дороже полатей,
   Здесь воздух свободы ценней аметиста,
   От радости - слёзы, от горя - не плачу,
   Ведь тьма изгоняется Словом Пречистым.
    
   Спасенья взыскуя, нельзя здесь иначе,
   Господь на Голгофе поникнул бессильным,
   Кто нищ ради Царства, всего тот богаче,
   Ведь тьма расточается Светом обильным.
  
  
  

РУССКАЯ ПЕСНЯ

  
   Коль была бы такая оказия
   Послать весточку во родную сторонушку,
   Не кручинились чтобы отец с матерью
   больше должного,
   Почитая меня за усопшего,
   за изгибшего в ратном подвиге,
   Чтоб молились о мне да во здравие
   в лютом полоне пребывающа,
   в агарянской стране изнывающа...
   Коль была бы такая оказия!
  
  
  

ИЗ ШВЕДСКОЙ ПОЭЗИИ

(волынка)

  
   Не нынче, так завтра, не нынче, так завтра
   Судьба улыбнётся, любезный мой друг,
   Пожар в старом доме, затопленный луг -
   Не стоят того, чтоб предаться кручине
   При северном ветре, погасшей лучине!
   Не нынче, так завтра, не нынче, так завтра
   Увидишь, теплее есть крови из раны,
   Обширней песка, поглотившего страны,
   Нежнее всех лилий у ног всех невест
   И выше над морем прохладных небес...
   Не нынче, так завтра, не нынче, так завтра -
   В проигранной битве и в горькой судьбе -
   Спаситель во тьме!
  
  

ПЛАЧ НЕВОЛЬНИЦЫ

  
   Отворилась-ко, дверь да ты дубовая -
   По пятничкам теперь да по железным,
   По петелькам теперь да по булатным,
   Да по этому порогу твердокаменному!
   Не от ветрышка теперь да не от ласкового
   Потихоньку дверь да отворяется,
   От пяты да ига басурманского,
   От неволи злой яко пропасть!
   Приклонёна-то моя бедна головушка,
   Утуплёны оци в широту земли,
   Разлучил Господь с семеюшкой любимой,
   Поосталось сердце моё, яко дитятко,
   Во родимой далёкой уже сторонушке...
   Мне пройти, бедной, в незнаемый огромадный угол,
   Мне крест да класть, горюше, по-писанному,
   Аки Сам Христос взошёл на Голгофы холм,
   Пощади моё неразумие, снизойди к моей животинушке!
   Слезами я, как варом, обливаюся,
   И, как птиченька, в тёмном лесе пугаюся,
   Я теперь, Христе, дитё Твоё непостатейное,
   Я неубранно, позябло хожу дитятко,
   И нуждаюсь, Господь, в сугубом Твоём утешении!
   Яви мне во тьме солнышко ясное в силе Твоей!
  
  
  

ПЕСНЬ ЗАПОРОЖЦЕВ

(флейта, гобой, трубы, баян, бубен, литавры)

  
   Хотевшие руссов наклонити до Рыму,
   Недалече ушли от Крыму,
   Которые славных козаков абы поймали,
   Сами в  неволю впали:
   Ой, не будешь с козаков славу мати -
   Лежать тебе, нехристь, не воевати,
   Познайте суды Бога Святого, погани,
   Побиемо все, кто тилько есть бисурмани!
   Будемо, брати, и без посула
   Ходити и дале Стамбула!
   Полоненных руссов вивильняти,
   Имя Господне прославляти!
   На турчина и ляшску корону -
   Бог с Пречистою нам оборона!
   А даст Господь дочекати -
   Будемо в Царьграде писни спивати!
  
  
  

СТИХ ЛИРНИКА

(лира, туба)

  
   Веди же, Господи, меня
   В другие страны и народы,
   И я познаю вкус свободы
   И назначенье бытия.
   И я познаю вкус свободы
   И назначенье бытия.
  
   Возьми же, Господи, мою
   Живой для покаянья душу,
   Что заповедал - не нарушу,
   Твоё я имя воспою.
   Что заповедал - не нарушу,
   Твоё я имя воспою.
  
   Но если я утрачу свет,
   Твою любовь вдруг позабуду,
   То, как Иону, не Иуду,
   Взыщи из чрева лютых бед.
  
   Веди же, Господи, меня
   В другие страны и народы,
   И я познаю вкус свободы
   И назначенье бытия.
  
  

ПОКАЯННЫЙ ПЛАЧ АРМЯНСКОГО ПОЭТА

  
   Лукавый раб талант зарыл -
   Тому таланту я подобен,
   Пусть разум мой вполне свободен,
   Но грех в душе я не избыл.
  
   Положиша мя в рове преисподнем, в темных и сени смертней ...
  
   Превознесён я выше гор
   Безумною своей гордынью,
   И обо мне звучит псалтырью
   Глас обличающий Сигор.
  
   На мне утвердися ярость Твоя, и вся волны Твоя навел еси на мя...
  
   Хоть мню себя я крепостью,
   Её вратами враг проходит,
   Других в соблазн тяжёлый вводит
   Моей нелепостью!
  
   Удалил еси знаемых моих от мене, положиша мя мерзость себе...
  
   Негодный раб, без радости
   Пленён своею правдою, -
   Томлюсь я лютой жаждою
   Над живоносным кладезем.
  
   Очи мои изнемогосте от нищеты, воззвах к Тебе, Господи, весь день...
  
  
  

АФОН

  
   Говаривал старец, почтенный геронта:
   "Есть выси и дали, есть подвиг и труд,
   Молитва трудна, но труднее смиренье,
   Терпеть до конца - верный путь есть к нему".
   "Но что же важнее всего в этом деле,
   Спасения ради, чем нельзя пренебречь? -
   Спросил у монаха случайный паломник,
   Он путь свой держал из жестокого рабства,
   И прежде отчизны Афон посетил. -
   "Меня же волнует, как Господа славить,
   Чтоб истинно правой звучала хвала?"
   В ответ улыбнулся геронта почтенный:
   "Все просто, паломник! Писаньем открыто,
   Что всяко дыханье хвалить может Бога,
   А самое главное дело - в любви...
   Хвали же и ты! Всем дыханьем и сердцем!"
  
  
  

ИЗ БОЛГАРСКОЙ ПОЭЗИИ

(гобой, баян, ударные)

  
   Как на поле золотого жита
   В ратном повстречались мы строю,
   Сколько было нами пережито,
   Я про это песню воспою.
  
   Тем, уже далеким, знойным полднем
   Неслучайная легла судьба:
   Кто остался павшими на поле,
   Кто живыми, доблесть возлюбя.
  
   Так порой в жестоком пораженье
   Учит Бог любить свою страну:
   Хуже смерти только отступленье,
   И в плену Христа не посрамлю.
  
   Вновь на поле золотого жита
   Доблестная соберётся рать,
   За Отчизну быть в бою убитым -
   Урожай для Господа собрать.
  
  
  

ИЗ СЕРБСКОЙ ПОЭЗИИ

  
   Давай, милая, коня продадим,
   Продадим, чтобы танцевать,
   Чтобы горе не вековать,
   Давай, милая, всё раздадим!
  
   Горечь чтобы никто не пил до дна,
   В горе чтобы не был никто один,
   Давай нового купим коня,
   И даст Бог нам нового дня!
  
   А когда позовут на брань,
   Разбуди меня в самую рань,
   Помоги оседлать коня,
   Будешь Бога молить за меня!
  
  

КАРПАТСКАЯ ПЕСНЯ

(гусли, лира)

  
   Пошёл, млад, я по Дунаю,
   Погулял, погулял,
   Зашёл к старым на беседу,
   Старый в гусли заиграл, заиграл,
   О тяжёлой спел он доле,
   О погибели и плене.
   Моё сердце тут заныло,
   Очи ясны помутились...
  
   Пошёл, млад, я вновь Дунаем,
   К молодой зашёл в беседку,
   Ладно гусли заиграли...
   Зазвучала моя лира
   О весне и воскресенье,
   Моё сердце стало радо,
   Прояснились мои очи!
  
  
  
   ВОЛОЧЕБНАЯ
  
   Ай, мы шли да шли, волочебники!
   Волочилися, намочилися!
   Ведь кругом весна-красна,
   Да зело мокра, да зело свежа!
   То сокол взлетел и слезу уронил,
   С той слезы и пошли ручьи-реченьки!
    
   Христос воскрес, Сыне Божий!
    
   Вот дошли до того двора, до Иванова!
   Дома ли сам пан Иван?
   Он не дома, он подался в стольный град,
   В соболиной шапке да в куний шубке до пят,
   Там, говорят, соловьи гудят, церкви строят,
   А в каждое окно само солнце вошло!
    
   Христос воскрес, Сыне Божий!
    
   Так, хозяюшка, не мори же нас!
   Со светлым праздником прикажи одарить:
   Починальчику - яиц по десяточку,
   Скомороху отсыпь гороху,
   Остальным сала доброго!
   А не хочешь дарить - ступай с нами ходить!
    
   Христос воскрес, Сыне Божий!
   Хвалите Господа вси языцы, похвалите Его вси людие,
  
   Яко утвердися милость Его на нас, и истина Господня пребывает во век.
  
  
  
  

ПАСХА В КИЕВЕ

(медные духовые, лира)

  
   Как во славный град древний Киев
   Собирались паломники, путники
   На страстной перед Пасхою -
   С покаянием, не с опаскою.
  
   Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних!
  
   Возле храмины десятинной
   Как христосовался разный чин:
   И бедняк, и стрелец с наказом,
   Был и лирник здесь наш с рассказом.
  
   Хвалите Его, все Ангелы Его, хвалите Его, все воинства Его!
  
   Что ты видел, чему наторел,
   Уж лютует, должно быть, турок?
  
   Улыбнулся лирник со кротостью:
   Всюду с верою терпим Господа!
  
   Хвалите Его, солнце и луна, хвалите Его, все звёзды света!
  
   В моей скудости, в моей малости
   Как сподобил Господь меня радости, -
   Вне погибели, вне сомнения -
   Светлой радости воскресения!
  
   Христос анесте эк некрон...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Спиридонов Андрей Владимирович, протоиерей, клирик храма Благовещения Пресвятой Богородицы в Петровском парке в Москве,
   radiodlago@list.ru
   Предисловие написано к сборнику с названием "Большая белая дорога".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

105

  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"