Аннотация: Работа по заказу ТЭЧ гвардейского полка, в котором я служу. я страшно им отомстил в рассказе... всем, даже себе... мясо только начинается...уа-ха-ха-ха-ха!
Конец Свет в Монгохто.
Однажды в один прекрасный осенний день наступил Конец Света. По крайней мере для сурового военного поселка Монгохто. Из-за чего это случилось, был ли в этом виноват взбунтовавшийся искусственный разум, или совершен мегатерракт безумными фанатиками, или просто кто-то вздремнул у Красной Кнопки- неизвестно. Известно лишь то, что, практически за час до отъезда коробочки на обед, на Монгохто, согласно древнему американскому плану по Захвату Земли, упала межконтинентальная ракета, начиненная первоклассным либерально-демократическим плутонием. Хотя кое-кто из вечно сомневающихся поговаривал что ракета была наша, а он сам собственными глазами видал намалеванные на стабилизаторе серп с молотом, и следовательно плутоний тоже был наш - рабоче-крестьянский. А один так вообще утверждал, что на ракете, за штурвалом сидело лицо китайско-народной национальности и со слезами на глазах пело гимн хунвейбинов. Как бы там ни было, ракета упала в опасной близости от поселка. Либо глюкнула новейшая версия операционной системы "Виндоус-Виста-Сервис-Пак-1" загруженная в память электронного мозга американской ракеты, либо, как утверждают некоторые, перегорели древние радиолампы в аналоговой начинке советской ракеты, либо пилоту-хунвейбину-камикадзе в, слезящийся от избытка патриотических чувств, глаз влетел печальный осенний дальневосточный жук и тот судорожно рванул в сторону штурвал марки "мэйд ин чайна".
Ракета самую малость промазала, и только это спасло суровый поселок от превращения в сплошной спекшийся от невыносимого термоядерного жара многотонный комок шлака. Правда, в целости и девственно нетронутым Монгохто все равно не осталось. Земля дрогнула и незавязанные мешки с мусором, поставленные в ожидании мусоровозки, опрокинулись навзничь и высыпали свое нескромное добро. Поселок накрыло раскаленной ядовитой радиоактивной пылью. А взрывная волна выбила стекла из окон. И даже свалила пару десятков деревьев и несколько домов, особой ненадежной конструкции. Один пьяница, майор запаса, около кафе-бара "Высота" прислонившийся к столбу в поисках дружеской опоры, даже описался от удивления. А тем временем ТЭЧ собиралась на обед.
Пусть до отъезда и оставался целый час, но работать сил уже не было, некоторые даже упали в голодный обморок, несмотря на то, что еще утром слопали по огромному куриному чебуреку или же по два пирожка с начинкой из вчерашней гречневой каши. По телевизору шла подозрительно либеральная, то бишь голубоватая, программа "о мужчинах ставших женщинами, а потом обратно мужчинами". По сути программы выходило, что каждый уважающий себя человек должен перенести над собой хотя бы пару таких операций. Просто кошмар, но некоторые смотрели, а кое-что даже заинтересованно записывали в блокнотик, произнося при этом про себя подозрительно голубоватое "урлюмп...". Отдельные личности перечитывали старые замусоленные до невозможности журналы по компьютерным играм. А кто-то близоруко прищурив, ослабленные телевизором и нехваткой витамина А, зеленые глаза играл в безумную, зеленую же, блюющую лягушку Зуму. Кто-то лихорадочно контрил то, что недоконтрил еще вчера по причине собственной безалаберности. Кто-то что-то со странным, но неприятным, выражением лица писал в журнал, по любому какую-нибудь гадость. Несколько человек не дождавшись обеда, жарили пайковую картошку на пайковом топленом жиру. Остальные же, чинно сидя в курилках и солидно попыхивая никотиновым дымом, вели степенные беседы о фундаментальных основах религии, о генетической предрасположенности кошек к трехцветной раскраске, о превосходстве отечественного самолета над вражеским, о вкусовых качествах кальмаров и прочих кишечнополостных обитателей морей, а также о размере бюста героини фильма "КПД апокалипсиса". В ТЭЧи была самая что ни на есть идиллическая обстановка. Не хватало только симпатичных мамочек в легких целомудренных платьях и их детишек на качелях и деревянных лошадках, так хорошо сгорающих в яростном пламени атомного гнева.
И тут собственно жахнула ракета. Ослепительная вспышка, ярче тысячи оппенгеймерских солнц, поразила все оснащенное линзами. И потому первыми от взрыва погибли очкарики. Мировой порядок итак не слишком благорасположен к несчастным созданиям, а атомный взрыв будучи созданием этого порядка тоже не остался в долгу. Вспышка, сфокусировавшись в линзах очков, высокоэнергетическим лучом прожигала глазные яблоки, тонкую перегородку и мозги за ней. Сотни ни в чем не повинных людей, виноватых лишь в том, что обладали скверным зрением и недоверием к контактным линзам, пали замертво. Разве что Ромашову луч сперва угодил в некий секрет гипофиза, отвечающий за выделение эндорфина- гормона счастья, а только потом сварил остальной мозг. И потому Ромашов погиб, взглянув сожженными глазами на мир более чем оптимистично, впервые после продолжительного застоя с юношеских времен. Пара придурков с биноклями, решивших рассмотреть "что же это там промелькнуло", тоже сварили себе мозги. Одному малому, вольготно носящему шапку 53-го размера, луч из бинокля так вообще отрезал макушку и кусок портьеры за его спиной. Правда несколько очкариков спаслись, они в этот момент времени протирали запыленные линзы. Среди счастливчиков были стоявшие в наряде Бессонов и Тезев. Впрочем Тезев после этого долго не зажился, впопыхах одевая очки, он глубоко воткнул дужку себе в глаз и скончался в жутких мучениях.
После вспышки последовало сотрясение земли. Тяжко застонав от боли, земная твердь содрогнулась в жестоком спазме. Людей, еще не закончивших работать на высоте, поскидывало со стремянок, со всякими болезненными травматическими последствиями. Типа "упал"-"очнулся"-"гипс", только вместо "гипса"- "выжженная земля", а вместо "очнулся"-"не очнулся вообще". Один только Бурдинский ухитрился вцепиться зубами в поручень и не разбиться. Благо силы в его челюстях было немеряно. Его челюстью можно было колоть орехи, причем кокосовые. Сверзился с балкона ПДО Лобов, вышедший подышать свежим воздухом, поговорить по телефону, вылить заварку, покурить и сказать сомлевшему на солнечной скамейке ДСП что-нибудь остроумное, типа "Завтра опять идешь в наряд". Челюсть Лобова не шла ни в какое сравнение с челюстью Бурдинского, и потому бедолага не смогши ни за что уцепиться, разбился прямо у ворот СМГ на мелкие кусочки плоти и штабной бумаги. Резко налетевший порыв ветра унес листочки бумаги с расписанным на месяц графиком нарядов. Сотни освобожденных от очередного наряда душ блаженно вздохнули и канули в забытье.
А потом налетел огненный шквал. Взрывная волна жуткой разрушительной силы, перемалывающая все встречное-поперечное в мелкую труху. Даже гордость и предубеждения. И спекающее все до плазменно-раскаленного единообразного состояния. Но ТЭЧи в тот день звезды и многочисленные боги, рассевшиеся над суровым поселком на своих облаках, благоволили с неимоверной силой. Капониры ценой собственного превращения в кремниевый пар спасли всех тэчианцев. Кроме конечно тех, кто в тот момент времени находился в ПДО. В узкой щели капониров термоядерный жар по всем законам оптики, интерференции и дифракции, сложился в узкий же и длинный как язык ящерицы кинжал огня, начисто срезавший второй этаж каменного здания. Находившееся там начальство и штаб, за исключением разбившегося на мелкие кусочки Лобова и Дудкиной, спустившейся в курилку принять очередную дозу, а также прикорнувший на кушетке дежурный по стоянке, с ужасным пусть и коротким вскриком превратились в отдельные взбешенные молекулы азота, водорода и углерода. Один лишь Зозулинский по делам спускавшийся по лестнице остался в живых. Точнее в полуживых, горячий ветер от развоплощающегося ПДО ударил ему в спину и впечатал в закрытую дверь. Да так что вытащить его оттуда без достижений сверхсовременной нейрохирургии и гениального профессора Преображенского было просто невозможно. Моргнул и пропал свет, а заодно погасли и потухли телевизоры, обогреватели и электросковородки. Люди так и не узнали сколько же именно операций по смене пола надо провести, чтобы считаться современным человеком, картошка осталась недожаренной, а жир стал быстро застывать, и женщины в инструменталке совсем замерзли и даже перестали на некоторое время вязать. Но кинжал плутониевого огня не только испарил ПДО, но и на излете, ударившись о бетонную стену здания АОиРЭО на уровне второго этажа, создало в нем каскад ядерных преобразований, вызвавший бомбардировку альфа-частицами и сверхвысокочастотным излучением всего окружающего. В частности жаривших на чужой сковородке картошку радистов, от этого повторивших судьбу корнеплодов вплоть до коричневой хрустящей корочки, и инструментальщиц, отогревшихся от холода с помощью атомного жара и невозмутимо продолживших вязание.
А потом ТЭЧ накрыла горячая туча радиоактивной пыли. Начинка ракеты была очень грязной. То ли это было так задумано, то ли просто забыли ее как следует протереть. Предрасположенные к эпилепсии забились в диско-припадке, предрасположенные к потере сознания- потеряли сознание, некоторые даже навсегда, предрасположенные к безумию- обезумели полностью и тут же не сходя с места вступили в нестройные ряды ЛДПР, а отдельные личности, особо тяжелый случай, даже в "Единую Россию". А некоторые предрасположенные к полноте, как ни странно похудели, зато стали истекать из пупка сахаром и воском, полученными путем расщепления нутряного жира жестоким излучением. Савченко в отличии от остальных не повезло, его сальное нутро расщепилось не в глюкозу, а из-за повышенного содержания азота (будь проклят любимый гороховый суп) в нитроглицерин, и не вовремя икнув, он быстро и безболезненно разорвался на мелкие неподдающиеся опознанию ошметки. Близким взрывом накрыло ГП Подкорытова, отчего тот оглох на пол дня. Что в последствии сыграло с ним злую шутку. Даже фатальную. Аллергетики от пыли тут же расчихались в свои платочки. Сопли от этих чиханий получились очень веселые, ярко светящиеся, а некоторые даже полуразумные, то есть тихо напевающие печальные протяжные песни на японском.
А потом наступила жуткая тишина. Мертвая тишина. Даже раненые, перестав на минуту стонать и искать собственные и товарищеские оторванные конечности, прислушались. Лишь тихо трещала застывающая земля, и шуршали в воздухе обезумевшие молекулы, бывшие когда-то людьми, животными, растениями, домами, машинами, самолетами, и даже парочкой подполковников. И сусликом, пусть и без всякого звания, зато пушистым и добрым. Взрыв произошел, и начались последствия взрыва.
Где-то в гарнизоне на высоте пятого этажа коренастая и большеголовая фигура стояла у окна и рассеянно водила пальцем по странно невыбитому и запылившемуся стеклу. У фигуры, официально называющейся Гордеем и находящейся в отгуле, полностью снесло крышу. Причем не только материальную, но и психическую. Что впрочем, было вовсе не удивительно. Психическая крыша Гордея и до этого обильно протекала и держалась вообще на паре материалистических гвоздей, вроде обеда по расписанию и инструктажа перед нарядом на стоянку. Бурча себе под нос жуткую детскую считалочку " Раз, два, три- вокруг посмотри; четыре и пять- начинай убивать; шесть и семь, - порешу и съем" Гордей на деревянных от возбуждения ногах подошел к своему тревожному чемоданчику. Отперев замки и откинув крышку, он вздохнул от облегчения и вытащил из чемодана заветную коробку. Открыв коробку и любовно взглянув на ее содержимое, Гордей издал сладострастный стон. А затем непослушными пальцами он вытащил из коробки потертую и расцарапанную хоккейную маску и огромный мачете, весь в засохших разводах чего-то красного. Одев маску и поудобнее ухватив мачете в правой руке, Гордей радостно завыл и, залившись счастливым смехом, опрометью выбежал из квартиры в подъезд. По пути с пятого этажа на первый: он разбил два окна, зарезал двух курильщиков, заколол одного подростка, решившего в сумраке подъезда выпить дешевого пива, раздавил бездомную кошечку, которую до этого ежедневно прикармливал, написал на двери квартиры Љ 91 неприличное слово, и выкрутил лампочки на всех этажах.
А тем временем на стоянке мертвая тишина оборвалась и жизнь, еще теплящаяся в некоторых телах, начала производить шум. ТЭЧ заревела, заголосила и застонала в тридцать человеческих и четыре собачьих глоток. Люди ругались, все еще бились в диско-припадке, пели гимн ЛДПР и Единой России, плакали, истерично хохотали и ссорились из-за лишних частей тела. Пахло жареной картошкой и жареными радистами. Народ начал собираться у разрушенного ПДО.
Из первого этажа которого выскочили ошарашенные прибористы с поверженным вспышкой Зайцевым на плечах. Глаза поверженного дымились остывающими угольками, а на лице застыла золотозубая улыбка абсолютно счастливого человека. Видать у Зайцева был задет тот же гипофиз что и у упокоенного Ромашова. Из здания АВ потихоньку выбрались гражданские, странно вихляющей походкой, видать выводили из организма вредные изотопы. То ли спиртом, то ли клизмой, уж слишком походка была странной. Вслед за ними выбрались вооруженные авиационной пушкой военные. Пермяков был одет в летный шлем с мохнатыми ушами и грубую кожаную сбрую, на которой к его спине крепился ГШ-23. Муртазин в огромных очках-консервах нес на спине фанерный короб со снарядами и аккумулятором. Обоим было тяжело, но чувствовали они себя способными защитить честь Родины и собственную честь от происков неведомых врагов и насильников. От этого и еще от боевых ста грамм- им было хорошо. Самолетчики, не обладая мощью бурдинских челюстей, почти все поразбивались, сорвавшись во время землетрясения со своих шатких стремянок. Невредимыми оставались лишь Кубышев и Дальниковский. Но и то, у Кубышева усы уже заметно поредели и продолжали свое непоколебимое выпадение волосок за волоском, а у Дальниковского наблюдался резко обострившийся "московский синдром". Это когда заболевшего все ненавидят и хотят убить. Даже блуждающие взгляды полупьяных от клизм гражданских, не говоря уже о горящих очах скоропостижных членов ЛДПР, натыкаясь на бедолагу-москвича делались суровыми и полными еле сдерживаемой ярости. Дальниковский испуганно дрожа телом, старался держаться тени и спрятать свой длинный рост. Он больше не ощущал за своей спиной могучей жевательно-желудочной силы златоглавой столицы России.
Подошли двигателисты, почти все живые, здоровые и веселые. Разве что не менее веселый ветеран ГП Котович испекся в своем кране, когда жуткий электромагнитный шквал, последовавший вслед за вспышкой, навел под днищем машины токи Фуко потрясающей мощи, мгновенно нагревшие воздух внутри кабины до 451 градуса по Цельсию. Из здания АОиРЭО пришли уцелевшие электрики и НКашники. Радисты не пришли, ими просто вкусно пахло. Со всего второго этажа здания остался один только печальный ГП Серафимыч. На расспросы, как он умудрился остаться в живых в самом сердце СВЧ-бури, исхлеставшей жаркими плетями весь этаж, ГП Серафимыч отмалчивался и лишь крепче прижимал к себе неразлучную сумку. Инструментальщицы же даже не думали приходить, до обеда оставалось еще целых сорок пять минут. Из кочегаров же не пришел никто. То ли посчитали недостаточно важным для своего присутствия собрание по поводу атомной войны, или же их всех там просто оглушило, сорванными гидродинамическим ударом, вентилями системы отопления. Благо вентилей в кочегарке хватало, да и система запущенная накануне была полна тепла и воды. Также на собрании присутствовали две кочегарские собаки, две другие куда-то запропастились. Был там еще питающийся жареными подсолнечными семечками наглый поползень-любимец тэчианцев. Ну и стартехи самолетов, робко переминались с ноги на ногу, стараясь выглядеть своими ребятами. Вылазки в сторону собственных эскадрилий привели лишь к расплывшимся от жара подошвам сапог и судорожному кашлю от горящей пыли воздуха. Первая эскадрилья была превращена взрывом в раскаленный бетон с нашлепками из расплавленной жести на месте кунгов. Судьба второй и третьей были еще более туманными и неутешительными. Но по любому, им пришлось куда как хуже чем ТЭЧи. Ведь все это происходило не для них. А вовсе даже для другой.
Зозулинского, сросшегося с дверью, осторожно сняли с петель и под руководством стремительно теряющего усы Кубышева установили вертикально на трехколесную телегу СМГ. За отсутствием обезболивающего, потребовавшегося для практически хирургической операции, была споро раздавлена двадцати литровая алюминиевая канистра авиационного спирта, вытащенная из загашников бережливых прибористов. Правда самому оперируемому, то бишь снимаемому с петель, досталось совсем немного, зато боевой дух и мораль всей ТЭЧи заметно повысились. Пили даже конкретно непьющие. И собаки с поползнем тоже. Ну и стартехам чуток досталось, что впрочем не придало им уверенности в счастливом будущем их эскадрилий и их самих. От опьяневших щедрот и понимая, что Конец Света уже наступил, и хранить его дальше не имеет смысла, Кондратюк расстегнул клапан своего Легендарного Тюка и, со слезами на глазах и безумной улыбкой идущего на фашистский танк со связкой гранат героя, достал оттуда огромный шмат домашнего сала. Белоснежный, душистый, с аппетитной мягкой кожей, с тоненькими прожилками нежно-розового мяса, тающий во рту ослепительным букетом разновкусья, который только может дать человеку здоровая ухоженная порядочная свинья. Сало было съедено в единый миг. Даже ГП Серафимыч оживился на некоторое время, а потом опять впал в свое странное состояние.
Спирт, пусть и воняющий резиной, и божественное сало вывели тэчианцев из шокового состояние в предшоковое лучше всяких психотерапевтов, тем более монгохтианских. И ТЭЧ стала держать совет. В основном говорил и ругался Кубышев, но усы его таяли со скоростью сосульки попавшей на металлургический завод, волоски сыпались градом на дощатый помост телеги, на которую он вскочил, и вместе с усами убывали и его командирские навыки. Любимое "нах" звучало все реже и реже, всего лишь через каждые четыре слова, а ведь раньше бывали целые предложения из одних только "нах"-ов. Крик и ругань становились все более нейтральными, бессвязными и тихими, а потом он и вовсе замолк, и прикрыв руками стремительно лысеющую верхнюю губу, развернул трехколесную телегу и затерялся в толпе. Тогда Зозулинским, наконец-то повернутым лицом к народу, было решено продвигаться в сторону сурового поселка Монгохто. Все были только за, тем более ТЭЧ выглядела жутко неуютно с разрушенным ПДО, запахом жареных с картошкой радистов и фрагментами человеческих тел на бетоне. А тут еще и инструментальщицы подошли. Догадливые умницы-женщины, выглянув в окно, сразу смекнули, что случился Конец Света в Монгохто, и прихватили из инструменталки все, что можно было использовать как оружие. Потому как удар атомной ракетой мог быть не единственной выходкой незримого врага. Враг, будучи полным кретином, каковым он и являлся, кем бы он ни был, мог высадить еще и десант, для официального захвата территории, угнетения и надругательства над местным населением. Тэчианцы серьезно вооружились молотками, ключами, остро заточенными отвертками, силовыми отвертками в форме крестов, от которых по каким-то причинам отводил взгляд ГП Серафимыч, ручными дрелями, пилами, пассатижами и даже ШРницами. Соколов, пожаловавшись на мучающее его поясницу люмбаго, вооружился легчайшей дюралевой насадкой от пылесоса. С окоченевшего в смертной муке тела Тезева сняли кобуру с пистолетом и вручили начальнику. Но потому как руки Зозулинского вросли в дверь и никак не могли быть из нее извлечены, находчивые, особенно после раздавленного спирта, СМГшники стальными хомутами прикрутили пистолет на уровне дверной ручки, а спусковой крючок привязали к еще шевелящемуся мизинцу начальника. Таким образом, Зозулинский стал представлять собой не только командование ТЭЧ, но и передвижную огневую точку. Тяга трехколесной тележки была равна одному прапорщику Скороходову, что было весьма и весьма немало, руление также доверили сему славному военному. Единственный оставшийся в живых ДСП, а именно Бессонов, остался при своем личном оружии, и даже поговаривают, хотя конечно маловероятно, передернул затвор, вгоняя позеленевшую от старости пулю в ржавый закопченный патронник. Все были готовы к любым препятствиям, будущим встать на их пути. И ТЭЧ, чуток дождавшись пока бетон остынет до терпимой башмаками температуры, двинулась в сторону сурового поселка Монгохто.
Тем временем окружающая среда под гнетущим излучением ядер гелия, свободных нейтронов, и жестких коротких волн, преображалась самым радикальным образом. Ядовитое пыльное облако, поднятое взрывом, очень скоро было выдуто суровым монгохтианским ветром прочь из поселка. Вместо него с моря наполз ядовитый же туман, отливающий радиоактивной желтизной. Туман полз с побережья, слизывая с земли, покореженных деревьев и разрушенных зданий радиоактивную пыль, все больше наливаясь изотопным ядом. Меняясь и ужесточаясь сам, он менял и ужесточал все накрытое.
Первыми жертвами жестокого тумана стали мелкие грызуны, с их бешеным дискотечным метаболизмом. Быстро вдыхая и выдыхая холодные радиоактивные пары, грызуны, а именно пушистые бельчата, смешные бурундучата, симпатичные мышата, и совсем даже не симпатичные крысята, превращались в таких жутких монстров что, увидев их под своей инфернальной кроваткой, описался бы мастер кошмаров Фредди Крюгер, а то и сам Стивен Кинг. И само собой разум пушистиков, ранее озабоченный лишь добычей орешков, зернышек, и крошек хлеба, забытых на столе и сметенных на пол, внезапно озаботился массовым и жестоким убийством людей. Почему всегда так бывает при радиационных мутациях - это жуткий секрет, вероятно заложенный в пустоте пространства между элементарными частицами плутония.
Второй жертвой, а точнее инструментом ядовитого тумана, стал обыкновенный вирус простуды. Вирус от радиации видоизменился, приобретя более совершенную кристаллическую форму. И отныне контактируя с клеткой, он не просто начинал бешено размножаться. Он еще и встраивал свой генетический код в сердцевину несчастной клетки, где затем следовал распад митохондрий кислородного энерголиза, и вместо них вырастали уродливые простудные органеллы, дающие клеткам энергию за счет их распада. Цветение за счет гниения. Жизнь за счет смерти. Вирус был неимоверно циничен. И в результате зараженные радиоактивной простудой высшие млекопитающие, в частности люди, собаки и даже прапорщики, становилось ни чем иным, как самыми натуральными зомби. А потому как иной манеры поведения, чем бесконечные поиски свежих мозгов, они не знали, то в Монгохто буквально за час наступила резкая нехватка оных. Мозги пожирались с огромной скоростью. Даже коровьи и рыбьи. Особенно хороши были мозги работников ЖКХ. Гладенькие, чистенькие, практически без извилин, покрытые аппетитным ленивым жирком. Даже у сантехников и как ни странно у вечно-пьяных электриков, у которых в последнюю очередь можно было заподозрить наличие в голове хотя бы пары нейронов. Это был единственный день, когда служба ЖКХ был нарасхват, впервые люди, пусть и немного позомбевшие, были искренне рады их приходу.
А тем временем ТЭЧ под руководством дверного Зозулинского выбиралась со стоянки. Взору тэчианцев открывался ужасный, но живописный в своей брутальности вид. Наполовину испарившиеся капониры, облитые причудливыми стеклянистыми фигурами там, где их лизнул плазменный шторм, тревожили и завораживали взгляд. Покореженные ударом ядерного взрыва останки гордых полуржавых самолетов, стоявших ранее на регламенте, со своими многочисленными отказами, недоходами, не законтренными ШРами, старыми пиропатронами, невменяемыми блоками, чем-то печалили, но чем-то и радовали сердца проходящих мимо людей. Вокруг самолетных скелетов горестными спичечными трупиками возвышались оплавленные стремянки. На одной из стремянок, вцепившись смертельной бульдожьей хваткой в покосившийся от жара поручень, висел закопченный и огромный, угловатый череп Бурдинского. Под самолетом, слившись со стойкой шасси в смертельно-страстном объятье, застыла композиция из обгоревшего, но все еще рыжего украинского скелета Струка. Но кроме очаровывающего зрелища и некоторой дозы облучения, ничего более стоянка людям не преподнесла. И ТЭЧ в полном составе выбралась на Грузинку. Но тут их уже поджидал сюрприз. Да такой, что мало не показалось бы никому. Даже тупым героям американских кинобоевиков.
Начиная со стоянки машин, огораживая его как стеной, стоял густейший серовато-желтый туман. В тумане шевелились подозрительные уродливые тени и слышались не менее подозрительные уродливые звуки. Которые нормальные звериные и человеческие глотки были не в состоянии воспроизвести. Даже думать о том, чем производились эти звуки - уже было неприятно. Мерещилось огромное количество щупалец, хваталок, рогов и бурглей. Из тумана несло ядовитой гнильцой и теплом всеобщего, как физического так и морального, разложения. Но Монгохто ждало тэчианцев, по приказу двереобразного командира и по следствию здравого смысла. Ведь идти кроме Монгохто было просто некуда. Тэчианцы понимали, что рано или поздно, все равно придется войти в ужасающий кошмарный туман. Но пока никто не решался. И двереобразный Зозулинский принял трудное, но правильное решение.
Первыми, как самые ловкие и быстрые, были отправлены на разведку молодые лейтенанты 2007 года числом ровно шесть почти что человек. Лейтенанты были вооружены ШРницами, молодым адреналином и информацией почерпнутой из современных зомби-ужастиков. Лейтенанты бодро заскочили в вонючую муть и исчезли. Туман поглотил их со всеми звуками и тенями. А также ШРницами, адреналином, знаниями и вообще со всеми потрохами. Прождав почти полчаса, тэчианцы пришли к выводу что лейтенантов уже не будет. И начали думать, как же пройти через этот жуткий ядовитый туман без "хоботов" и "лягушачьих костюмов". Искаженный кашлем голос из толпы предложил умилостивить разгневанных богов. Но не успел он даже закончить предложение, как дрожащий Дальниковский был схвачен тэчианцами, скручен, раздет, распят и неимоверно жестоким образом принесен в жертву Кецалькоатлю и его монгохтинскому филиалу Тлолькакеметлю. "Я не это имел в виду, я имел в виду помолиться..."-оправдываясь закашлялся голос и тэчианцам стало очень стыдно. При упоминании бога, они первым делом вспомнили жестокого и кровожадного пернатого сердцееда, а не одетого в белоснежный балахон белобородого добряка на облаке. Было обидно также за Дальниковского, его надеялись принести в жертву немного позже, в самом Монгохто, за благополучный поход.
Тут очень кстати оказалась вторая канистра с резиновым спиртом, благодетель решил остаться неизвестным, но весь народ восхвалили его проницательность и бережливость. Радость приукрасилась еще тем, что Легендарный Тюк Кондратюка распахнулся повторно, явив свету еще один огромный, ароматный и не менее вкусный, чем предыдущий, шмат сала. Не успели тэчианцы даже ополовинить двадцатилитровый сосуд, как их обрадовала еще одна новость, из тумана выскочил молодой лейтенант. Правда лейтенант был без одной руки, на другой не хватало пяти-шести пальцев, нос был наполовину откушен, лицо пожевано, а уши отсутствовали как класс. Но выгнанные из организма вонючим спиртным изотопы сделали людей не такими уж требовательными к внешности. Мечущийся от боли и пережитого в слякотном кошмаре ужаса лейтенант был пойман, скручен контровкой 0.8 мм, чтобы окончательно не истек кровью, и посажен пить спирт и закусывать его душистым салом. Скоро, немного опьянев и успокоившись, в основном от обильной потери крови, лейтенант начал рассказывать, что туман изнутри не так страшен как снаружи. Все вообще отлично, только банально- все стали зомби. Абсолютно все. Ходят и едят мозги. Отрывают руки и откусывают уши. Всех лейтенантов, кроме молодого старшего лейтенанта Садыкова, исправно слопали. А Садыков смог отбиться ШРницей, потеряв некоторые части тела со старше-лейтенантскими звездами, и убежал. И собственно он и есть Садыков. Выговорив все это, потрепанный разведывательный лейтенант, он же- Садыков, он же- закуска для зомби, пал замертво. Видать авиационный напиток оказался чересчур крепок. Разведчик полег смертью храбрых, но благую весть он до народа все-таки донес.
Народ повеселел и весь обнадежился. Даже почти обезусевший Кубышев выдал несмелую улыбку и тихо пробурчал под нос любимое "нах...". Туман оказался обыкновенной обителью для зловещих мертвецов. А вовсе не скопищем готического лавкрафтского завораживающего ужаса, с огромными и совершенно безумными осьминогоподобными богами, жадными не только до сочного тела, как зомби, и нежной души, как дьяволы, но и до сокровенного разума, как "Фабрика Звезд". Зомби же ничуть не хуже гопников. Даже получше. По крайней мере, если их побить они никогда не позвонят в милицию. И мстительных братков на Зоне у них тоже нет. Короче, нормальные немножко гниловатые ребята, с которыми при помощи монтировки и огнемета можно разрешить любой насущный диалог. И никто даже не подумает позвонить в милицию. Короче, ты даешь им или свой мозг, или хороший заряд из дробовика. И потому было решено прорываться боем. Тем более следовало отомстить за съеденных молодых лейтенантов. Зозулинский прокричал сбор и марш, и тэчианцы нестройным строем вошли в туман и очень скоро на его поверхности исчезли даже их тени.
В тумане, как и рассказывал упокоенный лейтенант Садыков, оказалось вовсе не так противно, как рисовалось. Просто было намного хуже видно и глаза жутко жгло от окислившегося сыровато-тепловатого воздуха. ТЭЧ шла прямо по пути оставленному лейтенантом. Прямо как сказочные немецкие толстопузики Ганс и Гретель, разве что ни один немец, даже сказочный, не догадался бы вместо хлебных крошек помечать дорогу собственной кровью. Дорога дальше становилась все менее узнаваемой. Даже страдающие маразмом и патологической забывчивостью помнили, что на Грузинке никогда не валялось столько частей тел за раз. Причем некоторые из них двигались, что было совсем уж незнакомо. А тут как раз из тумана донесся первый зловещий стон. Стон был вовсе ни страстным, ни восторженным, ни горестным, ни разочарованным. Он был совсем другим. Кто бы там ни стонал, он там явно не занимался сексом, не заставал накрытый всевозможными яствами стол, не отколупывал с бампера любимую кошечку, и не отлаживал свежекупленную расхваленную книгу, оказавшуюся на самом деле глупой подделкой. Стон был жуткий и древний, более древний, чем предвечные эго-монстры Фрейда. Это был голод. Даже ГОЛОД. И такая же ЯРОСТЬ. Конечно же, услышав такие звуки все тэчианцы, даже самые недалекие, догадались, что стоны производят зомби, а не опоздавшие в столовую прапорщики. Зомби были совсем близко. И стоны слышались все громче и громче. Зомби наступали. И ТЭЧ приготовилась встретить их. И вовсе не распростертыми объятьями, а совсем даже ответной агрессией. Авиационный спирт и жажда мести бурлили и кипели в крови и желудках тэчианцев.
"Они наступают! Всем приготовиться. Капитанам Муртазину и Пермякову занять огневую позицию у ржавой бочки. Вооруженным метательными отвертками- занять позицию у коровьей туши. Лопатники и молотобойцы, удерживать перед ними строй. Вы, со скребками, прикрывать товарищей. Вооруженным ШРницами и пассатижами прикрывать пути отступления. Дамы со спицами- вам прикрывать пушкарей. Прапорщику Соколову-стыд и срам. Женя наводи Муртазина на цели. ДСП Бессонов- не спать. Тягловый Скороходов- целься мной во врага. Ждем!"-отдав нужные распоряжения Зозулинский замолк и приготовился стрелять. Скороходов выцеливая наступающих врагов смотрел в дверной глазок, по совместительству являющийся еще и ухом командира. Пермяков у ржавой бочки уже сделал суровое глухонемое лицо и, упав на четыре точки, вцепился в землю всеми своими двадцатью, специально отращенными на случай нападения американцев, когтями. Муртазин же начал лихорадочно перебирать пучок проводов, свисающий из пушечного нутра, в поисках тех, на которые надо было подавать ток с аккумулятора. Какая-то скотина скусила изоляцию с помеченных проводов. Да и кислота, некстати пролившаяся из ненадежно закрученного колпачка, неприятно пощипывала хитрому капитану живот.
И тут пронзительно, не забывая однако подкуривать новую сигарету от старой, завопила Женя. В своих контактных линзах она не страдала глазами от горечи напитавшей туман, и потому первой и четче всех увидела следующее. Неясные тени оформились в изуродованные жуткой простудой тела зомби. Зомби шатались, стонали, рычали и пахли соляркой. Если бы не запах, то точь-в-точь статисты из низкосортных зомби-ужастиков. Муртазин наконец-то отыскал нужные провода и крикнул что готов к стрельбе.
- Стреляй!- повторно завопила Женя, нервно скуривая сигарету одной изящной затяжкой. Никотина, содержащегося сейчас в легких этой хрупкой девушки, хватило бы на то, чтобы убить не только беззащитную лошадь, а зверски разорвать парочку слонов.
- Куда?- крикнул в ответ полуослепший от тумана Муртазин. Несмотря на азиатские корни он вовсе не обладал мистической силой Ци и неожиданно открывшимся талантом "стрельбы на слух", он даже никогда не учился у лысых голых мудрецов из Тибета. Позор ходячий, а не загадочный азиат. Никакой мистики, одна водка на уме, ну и "Сталкер".
- Туда!- крикнула Женя и показала рукой, вытянув свою тощую стройную конечность в направлении самого передового зомби. Зомби выглядел неважно, впрочем это утверждение справедливо для всех передовиков.
Щипками за ягодицы развернув Пермякова с пушкой в нужном направлении, Муртазин переспросил "Точно?". В ответ его чуть не сбила с ног лавина такого положительного мата, что некоторые зомби в замешательстве остановились, а у Кубышева выпали последние усяные волоски, и он навсегда забыл свое заветное "нах". И тогда Муртазин коснулся проводами клемм аккумулятора. "ДУ-ДУМ!"-грозно выплюнула ГШ-23 ассорти из пятидесяти разноначиненных снарядов. Передовой отряд из десяти зомби, ни в чем не повинное, уродливое дерево, покореженный жанровый остов иномарки, некоторый рельеф местности, и указующая рука Жени исчезли. Как будто никогда их и не было. А всегда только и были что: тончайшие обрывки гнилой мертвецкой плоти, щепки, кусок обгорелого бампера, аккуратная траншея в полметра глубиной и обрубок с бьющей оттуда на полметра ярко-алой кровью. Женя, жутко ругаясь, откатилась в сторону, за медпомощью и лопатой побольше, чтобы потом как следует отдубасить горе-стрелка. "Опа..."-как бы извинился Муртазин и дал из пушки еще одну очередь, закрепить успех. Пригорок на котором только что стояла Женя был превращен в свою полную противоположность- в яму. "Странно"-подумал Муртазин и заподозрил пушку в нелюбви к канцелярщине. По приказу Зозулинского на место Жени выскочил другой наводящий, часто курящий и, точно так же как и Муртазин, не обладающий никакими мистическими азиатскими силами, лейтенант Узяев, и указал, откуда идут основные зомбейские силы. Пушка еще раз пророкотала свое "ДУ-ДУМ!". Узяеву повезло куда как меньше Жени. Вместе с дюжиной зомби, рельефом и еще одним деревом, ему отстрелило не руку, а вообще все. Вместо наводящего после огненного плевка оказалось полное его отсутствие. А еще из под летного шлема у Пермякова отвалились от пушечного грохота и упали на землю уши. "Совсем странно"-повторно подумал Муртазин, и развернув щипками пушку в сторону, подошедших вплотную и ставших оттого видимыми, зомби, начал стрелять. Успешно разрывая штурмующих ржавую бочку зловещих мертвецов в мелкодисперсную пыль.
"Отвертки-залп!"-прокричал Зозулинский и шеренга отвертчиков широко размахнувшись метнула свои орудия во наступающих зомби. Пара зомби упали с отвертками в глазу. Но основное количество снарядов просто не долетели или не попали. А парочка отверток даже воткнулись в крепкие затылки лопатников, защищающих отвертчиков. Один лопатник, даже упал. Только не от смерти, а оттого что уж слишком крепко задумался. Острие отвертки поразило область мозга, отвечающую за воображение. А лопатник в это время как раз обзывал мертвяков всячески-разными обидными словосочетаниями, и исчезнувшее вдруг воображение сделало это таким трудоемким занятием, что лопатник весь выдохся, чтобы выдумать и прокричать "ээ... трупы вонючие", и упал без сил. "Залп!". Упали пять зомби и два лопатника. "Залп!". Восемь зомби и один лопатник. Потери от отверточных залпов все еще не превышали ПДП, но враги подобрались уже вплотную. "На лопаты!"-прозвучало со стороны командирского пригорка вместе с сухим треском пистолетных выстрелов. Зомби наступали со всех сторон. Инструментальщицы уже вовсю работали спицами, протыкая зомбям подгнившие мозги и даже вытаскивая крючками из ноздрей, пока Муртазин перезаряжал пушку. У Пермякова из под носа стащили отвалившиеся уши. Женя с законтренным и облитым авиационным спиртом обрубком руки и лопатой, злобно визжа с сигаретой в уголке рта, отсекала наступающим зомби ценные части тел и дубасила по гнилым головам, представляя на их месте косого Муртазина. Бессонов все еще не решившийся стрелять из пистолета, к которому ему даже прикасаться запретили, дрался выбивкой, используя стиль секретный борьбы "тагханрогхский рогх". Бился весьма скверно, да и борьба были секретна лишь по той причине, что была ужасно неэффективна против всего превышающего размерами белку. Лопатники с иступленным воем вонзали штыки штыковых и совки совковых лопат в животы и груди зомби. Молотобойцы своими орудиями крушили вражеские мертвые черепа и собственные большие пальцы. ШРники и пассатижники бросив прикрывать пути отступления, все равно там не было замечено ни одного зомби, бросились на подмогу товарищам. Замелькали в воздухе огромные ШРницы, откручивая мертвецам головы, а пассатижи стали больно щипаться и вырывать зубы. А тут еще загрохотала пушка Муртазина, разрывая до десяти зловещих мертвецов за раз. Даже до тупых зомби-мозгов стало доходить, что им вскоре всем придет конец, если не убрать пушкарей. Зомби неспешно, как и наступали, отступили. Вслед им неслись пушечные очереди, отвертки, брошенные в запале лопаты, и жуткая ругань. Но ругань скоро прекратилась, сменившись воплями ужаса и отвращения.
Живой рекой со стороны зомби хлынула целая река мерзких мутировавших и вдобавок озомбевших грызунов. "ДУ-ДУМ!"-грозно рокотнула пушка и сотня грызунов отправились прямиком в грызунский Ад, в жадные лапы инфернальных кошек и невкусного сыра. Но что такое сотня потерь для многотысячной армии мелкой бестии. Пронзительно вереща и попискивая, полосато-рыжевато-серая лавина накинулась на пушкарей. "ДУ-ДУ-ДУ-ДУМ!"-выплевывала сотни снарядов пушка, но лавину было не остановить. Когда грызуны почти накрыли пушкарей, Пермяков изо всех сил лягнул Муртазина, отбрасывая его прочь, извернувшись схватил и прижал к себе короб с оставшимся боеприпасом, и вытащил из-за пазухи гигантскую клизму со спиртом. "Рустам, знай же, что я всегда..."-не успел докричаться до отброшенного Муртазина Пермяков, когда его накрыла целая гора ужасных грызунов. Инструментальщицы пинками и уколами спиц подняли ошеломленного Муртазина и погнали прочь от копошащегося живого кургана. Догадливые умницы-женщины сразу поняли, что задумал безухий Пермяков. И оказались правы в своей догадке. Раздался противный чавкающий взрыв и курган из крыс-убийц, мышей-диверсантов, белок-садисток, и бурундуков-извращенцев в единый миг превратился в теплый, дымящийся мясисто-кровавый дождь. Где-то среди капель крысиной крови и мяса мелькали капли из Пермякова. Грызунья опасность исчезла.
Зато опасность зомби возросла во много крат. Теперь основная масса перла прямо на лопатников. Мораль вместе со спиртом очень быстро выветривались из крови. Особенно хорошо из выпущенной наружу крови. Упали с прокушенными черепами первые жертвы. Упал лопатник с пораженным воображением, он опять слишком крепко задумался, чтобы прохрипеть всего лишь "ээ...блин". Скребкисты не могли сдерживать неутомимый напор нежити, а у лопатников и молотобойцев уже руки колоть и бить устали. Короче, смешались в кучу, люди, нежить. Хорошо хоть все крысы-убийцы полегли от храброго камикадзе Пермякова. а то была бы полная толкотня. И вот неутомимые зомби стали теснить тэчианцев все сильнее и сильнее. Люди начали ускоренно отступать, да так ускоренно, что это даже стало немножко похоже на позорный побег с поля боя. Все позиции были сданы. Лишь отстреливался последними патронами дуэт из Зозулинского и Скороходова на командном пригорке. Да Женя все вращала, рубила и плющила лопатой, никак не сумея выплеснуть всю ярость от потери руки. Бессонов слабо сопротивлялся выбивкой и хрипел под нос: "еще немного и я хрр... начну стрелять... хрр... на поражение...". Уже были повалены и съедены почти все НКашники, за исключением молодого лейтенанта Ижболдина и молодого прапорщика Павлова. Да и то Ижболдин, впав в боевое безумие "берсеркера" и гнусаво крича боевой шахтерский клич "Егал я такую службу!", сам напал на бедных мертвецов, выгрызая им остатки гнилых мозгов, да погнавшись за особо прытким зомби кинулся в кусты и больше не появлялся. Был свален точным ударом в затылок и съеден Кондратюк, успевший таки перед кончиной перебросить свой Легендарный Тюк через головы мертвецов прямо в руки Соколову со словами "Сбереги его!". Куда то запропастился ГП Серафимыч, которого до этого по какой-то странной причине зомби совсем не обижали и даже дружески похлопывали по спине. Двигателисты, прибористы и оставшиеся от прочих групп крохи личного состава и ГП еле сдерживали прорыв войска нежити.
А зомби все наступали. Пусть и нестройно, и даже не в ногу, но не менее грозно, чем целый бронированный гвардейский кибер-полк вооруженный трехствольными реактивными "АК-147" и гвардейскими сталенитовыми вибро-кортиками. Хотя совсем еще недавно, бывшие зомби скромно прозывались "всего лишь третьей авиационной эскадрильей", и могли напугать разве что детей дошкольного возраста, и то только своими пьяными рожами. "Стреляй же, снайпер чертов!"-истерически взвизгнула Женя и махнула своей культяпкой, оставшейся от когда то изящной костлявой руки. Бессонов наконец-то перестал протирать очки, и осторожно одев их, так как жуткая мученическая кончина Тезева все еще стояла перед его близорукими глазами, осторожно вытащил из потертой старой кобуры потертый старый пистолет. Зомби подходили все ближе и ближе. Паника в рядах тэчианцев росла гиперболически обратно-пропорционально расстоянию остающемуся между ними и живыми мертвецами. Тщательно прицелившись, Бессонов таки соизволил опустить флажок предохранителя и нажать на спусковой крючок. Бахнул выстрел. Но ни один зомби не был поражен. Зато у молодого прапорщика Пяткова, имевшего несчастье стоять чуток впереди стреляющего, отлетело сбитое тупой окислившейся девятимиллиметровой пулей розовое ухо. От неожиданности Пятков высоко подпрыгнул, ухватился за сук близстоящего дерева, подтянулся до груди, сделал выход силой, переворот, солнышко и приземление на носочки с вытянутыми вперед руками. Проделано все было просто идеально и с закрытыми глазами. Невидимые и несуществующие судьи восторженно захлопали и поставили Пяткову наивысшие баллы. Тут то его и сразило второй пулей, да не абы как, а насмерть. Стоявший рядом его друг, а именно молодой прапорщик Павлов, увидев погибель давнего соратника, упал на колени и, картинно простерев руки к небу, прокричал "Не-ет!". Крик, пусть и гнусавый, и прозвучавший скорее как "Нэ-эд!", был начинен таким количеством драматизма, что его хватило бы на три сезона ежедневных показов "Гамлета", или на пятилетнюю напряженную работу всей индуской киноиндустрии. Невидимые и несуществующие судьи и на этот раз не поскупились на оценки и опять таки выставили наивысшие баллы. Третья пуля укокошила и Павлова. Пока тэчианцы отбирали у горе-снайпера пистолет, тот умудрился выпустить еще одну пулю и прострелить себе ногу. Бессонова позже хорошенько отколотили, но не сильно. Потому как зомби тут же разодрались из-за молочных тел поверженных молодых прапорщиков и, серьезно отвлекшись, дали время выжившим после бойни тэчианцам убраться.
Это было полное поражение. ТЭЧ проиграла битву, но зато выиграла нечто иное. Тэчианцы вырвались из тумана за вторую КПП. За которую нежить почему-то выходить не решалась, а то и просто боялась. Путь до Монгохто теперь был свободен.