Аннотация: Как говорится- надо напиться... Счастливого конца не будет! уа-ха-ха-ха-ха! вот и закончилась вторая часть жестокой армейской истории. но не стоит радоваться заранее- это Трилогия.
Конец Свет в Монгохто. Часть-2.
Режим- это навеки. Если вас в течении многих и многих лет приручали к определенному режиму, то это, а именно позывы прирученного организма, становятся сильнее всяких условных рефлексов и привычней предвечных эго-чудовищ Фрейда. И нет ничего во всем белом и ином, серо-буро-малиновом свете такого, что смогло бы это отменить. Даже радиоактивный ужас выжженной постапокалипсической земли. И даже если эта земля являлась ни чем иным, как самим суровым военным поселком Монгохто. По крайней мере тем, что от него еще оставалось. И потому выжившим, по странному стечению обстоятельств в первой части рассказа, страшно хотелось есть, так как было обеденное время.
Есть хотели двигателисты, почти все живые, хоть и покусанные и основательно помятые в достославной битве с зомби. Не прочь были закусить и прибористы, также пострадавшие, как морально, так и физически. Остатки остальных групп, за исключением радистов, спекшихся и кончившихся еще час назад как класс, тоже были не против, закинуть что-нибудь вкусное, красиво оформленное и питательное в желудок. ГП же будучи вечно голодным и так и не отведавшими пайковой картошки поджаренной на пайковом топленом жиру, испытывал таки просто мучительный неимоверный голод. Даже наипримитивнейшие и наизлобнейшие инстинкты зомби пасовали перед великим и ужасным ГОЛОДОМ Гражданского Персонала. У тощей и миниатюрной Жени в животе бурчало так громко, что из придорожных кустов испуганно выглядывали полуразумные медведи-мутанты и, увидев такие желудочные страсти, с ужасом удирали в глубины мутировавшего же леса.
А дорога от второго КПП до заветного Монгохто, с его магазинами, холодильниками и даже питательными бродячими собаками, все никак не решалась закончиться. Как будто мощнейший термоядерный взрыв не просто сжег сотни акров таежной земли и тысячи человеческих душ, а расколол саму реальность, смешав время и пространство в невообразимо безумный коктейль совместного кошмарного сна Франца Кафки и Сальвадора Дали. Расстояние проходимое нормальными людьми за тридцать пять, а ненормальными за сорок, минут растянулось от атомного удара наподобие жеваной и размякшей земляничной жвачки марки 'Бубль-Гум' в руках септического малолетнего жевателя марки 'Ребенок-Грязнуля'. Казалось суровый поселок Монгохто, поднявшись на колоссальные ноги и засучив некачественные бетонные штанины, пустилось прочь от тэчианцев и скрылось за раскаленным горизонтом.
Тэчианцы уже не помнили, сколько времени они вообще идут. Все часы встали как вкопанные. Мощнейшая электромагнитная буря выжгла всем сотовым и часам их тонкие электронные мозги. А механические часы, если конечно они хоть у кого-нибудь были, исправно шедшие до второго КПП внезапно призадумались и пошли в обратную сторону, как будто и на самом деле, на этом участке пространства нарушился истинный порядок вещей и, континуум, выгнувшись в припадочной судороге, изверг из себя новые чуждые человечеству законы физики. По крайней мере, для той ее части, пользующейся время от времени зубными щетками и даже носовыми платками. Не то чтобы военные, а в особенности тэчианцы, были такими уж образцовыми индивидами человечества, но искажение мирового порядка порядком их смущало.
Голод истощил человеческие силы и подорвал всякую волю помимо одной. Воли от воли наесться. Набить брюхо. Закинуть в кишку. Заморить червячка. Сжевать корешок. Сглотнуть маковую росинку. Сожрать хоть что-нибудь. Даже не оформленное листочками салата. Без хлеба. Можно даже без соли. Пусть и недоваренное. Вообще сырое. Тухлое или живое без разницы. Кушать! Есть! Жрать! Хотелось просто неимоверно.
И потому было решено сделать остановку на обеденный перерыв. Евгеньич видит сеновал и командует привал. Хотя на самом деле сеновал был всего лишь массовой голодной галлюцинацией. Разведку на местности проводить не стали. Все равно бурчание желудка Жени отогнало всю нечисть и нежить в радиусе полукилометра. Даже к некоторому сожалению тэчианцев. Хорошо поджаренный с чесноком мутант мало чем отличается от хорошо поджаренного тухлого корова, скармливаемого столующимся молодым лейтенантам. Быстро был сложен костер, благо сухих деревяшек вокруг было полно. Где-то нашли перепиленную напополам двухсотлитровую железную бочку и соорудили из нее импровизированный котел. Также была найдена в низине у бесконечной дороги вода. Немного светящаяся и пахнущая самыми настоящими бурглями. Немного света еще никому не мешало в супе, было решено тэчианцами. А что такое бургли не знал вообще никто. Кроме конечно старшего лейтенанта Гордея, но тот был в отгуле и сошел с ума, и потому не мог никому пояснить, что эта вообще за вещь такая. И потому опасность сочли надуманной и, наплевав на нее, храбро вскипятили воду в котле. Вода быстро вскипела, и в воздухе опасно запахло тревогой. А что же туда кидать? Ведь все надеялись на мясную похлебку...
За приготовлениями никто не додумался обзавестись требуемыми для сытной похлебки продуктами. Имелась пара морковок и несколько картофелин китайского производства, завалившихся за подкладку демисезонок, пакетик с жареными подсолнечными семечками, и горсть грязноватой соли. Из всего этого просто было невозможно составить даже совсем не сытный обед. Требовалось нечто мясное. А из мясного у тэчианцев были только сами тэчианцы. Тревожные оценивающие взгляды заметались по поредевшей толпе. Было аж слышно, как скрипят натуженные глазные мышцы. Женское мясо понежнее, зато мужского побольше. Тэчианцы крепко призадумались, кого же съесть. Вдруг напряженную тишину прервал голос. Знакомый всем до полного осточертения, но странно другой, с неожиданными душевными нотками. Хотя может, это и показалось от голода.
- Я... я хочу это сделать...- тихо и скромно, без единого 'нах'-а, произнес полностью обезусевший Кубышев. В глазах его стояла жуткая просто нечеловеческая тоска. Такая, наверно, тихо гасла бы в хоббитских глазах изнеможденного Фродо, дошедшего до Огненной Горы и вспомнившего что оставил колечко на каминной полке.
- Мы понимаем тебя и благодарим за этот...ээ... эту великую жертву с твоей стороны...- пространно произнес двереобразный Зозулинский с некоторым облегчением замечая что вокруг Кубышева смыкается голодная толпа. Он вообще то думал, что первым съедят его, несмотря на должность и звание. Но дверь, в которую он врос, некоторым образом спасла его. Не то чтобы было так уж и сложно выковырять товарища майора из двери, просто никто не хотел, чтобы в похлебке плавали щепки. И еще главное, усы Зозулинского все так же, как и прежде воинственно топорщились над верхней губой, пусть сама губа и была прилеплена чуть ниже подбородка, выше носа и вообще с другой стороны двери.
- Эх... зачем мне жить... эти усы были для...- начал было свою последнюю исповедь ГП Кубышев, как с криками 'да, да, поняли уже, усы жалко!' толпа подхватила его, мгновенно раздела, оглоушила, начинила морковью, петрушкой с обоих сторон, натерла солью и бросила в котел.
Через полчаса запахло очень даже ничего. Даже вкусно. Получше чем в офицерской столовой. Еще через полчаса, на правах командира, Зозулинский попробовал первую ложку варева и признался, что не ожидал от Кубышева такого приятного вкуса и немножко не хватает соли. Женя, на правах поварихи, даже отрезала остро отточенным лопатным протезом кусок побелевшего мяса, подула на него, положила в рот, тщательно прожевала и сказала, что через минут десять можно будет уже разливать по тарелкам, и сыпанула в котел еще щепоть соли. Похлебка аппетитно пробулькала положенное время и была разлита по тарелкам, как и было сказано. В тягостном молчании, иногда проступающем в редких паузах между беспрерывным хлюпаньем, чавканьем, урчанием и рыганием, похлебка и самые мясистые части Кубышева были съедены. Остальное было заботливо завернуто в пожухшие лопухи и уложено в объемистый Легендарный Тюк. Так не стало бывшего начальника ТЭЧ, бывшего гвардейского майора, бывшего, пусть и крикливого, но трудолюбивого ГП, и настоящего сытного обеда. Так не стало ни одного самолетчика. В прощанье им, одинокая соленая слезинка выкатилась из зеленого глаза Жени, в глубине души, очень-очень глубоко, бывшей очень-очень доброй и жалостливой девушкой. Хотя может, глаз просто натерли контактные линзы.
После привала на сытный обед ТЭЧ с новыми силами устремилась в сторону бесконечно далекого Монгохто. С полным желудком даже бесконечность казалась чем-то достижимым. Почти как коммунизм. Ну, или развитая социалистическая демократия. Бодро шагали по раскаленному пыльному асфальтово-бетонному покрытию дороги тэчианцы. Кусочки вареного Кубышева в их отяжелевших животах сладко переваривались. Ноги в запыленных ботинках и сапожках уверенно перемалывали километр за километром. А тем временем окружающая их дальневосточная приморская тайга все больше преображалась. Исчезли привычные породы деревьев, по крайней мере их обугленные покореженные останки. Лес стал намного реже и светлее. Каменистая холодная почва местами сменилась неожиданными песчаными проплешинами. Местами, опаленное и покрасневшее от поднятой пыли радиоактивное монгохтианское небо, было украшено резкой, как свист пули сорок пятого калибра пролетевшей у самого уха, и светлой, как глаза безжалостного стрелка-убийцы, синевой. Непонятно как затесавшийся в нестройные ряды выживших, не поджарившийся радист- прапорщик Жданов благоговейно шептал 'Мы на Тропе Луча...'. Никто ничего не понял, но на всякий случай остальные решили держаться от него подальше. Мало ли чего можно ожидать от человека читающего фантастику. Но как бы там ни было, даже до самых недалеких, слабовидящих, и внезапно впавших в маразм, в независимости от возраста, тэчианцев дошло, что они уже не в Монгохто. И может быть даже не в Ванинском районе. А когда вместо деревьев стали попадаться огромные сочные кактусы, тут и военнослужащие своими военными мозгами поняли сложность вставшего перед ними в полный рост затруднения. Короткая вылазка в обратном направлении самовольно предпринятая прибористами не увенчалась никаким успехом. Разве что полуразумные медведи-шардики храбро выскочив из кактусовых зарослей, незаметно заменивших придорожные кусты, утащили туда безуспешно сопротивляющегося Седова и долго не возвращали. А когда Седов все-таки вернулся, к голове его была прикреплена жужжащая тарелка, и он все время повторял 'Хэйль медведям-шардикам!'. От Седова тоже было решено держаться подальше. А пути отступления назад уже не было, там тоже простиралась бесконечная Пустошь. И потому доблестная гвардейская ТЭЧ немного подумав упорно пошла вперед. И всего лишь через пятнадцать минут встретилась с очередным феноменом. В один из которых тут же очень неудачно и с летальным последствием вляпался подозрительно спортивный, что впрочем уже не важно, приборист ГП Тарасов. А выглядел феномен следующим образом.
Прямо в густом, от наступающего морского тумана, воздух висело марево. Красивое марево, дрожащее как свежевынутое из холодильника желе и прозрачное как самая чистая водка за триста рублей. Сквозь марево угадывалось нечто иное. Вовсе не находящаяся за ней обыденная, пусть и чуток искаженная пространственно-временным хаосом, действительность. Там происходило нечто в другом месте и другом времени. Хорошо прищурившись можно было увидеть за маревом первобытные времена, где мохнатые примитивные монгохтианцы завывая ритмичную песню, пытались ударами костяных дубин о камень добыть огонь, не то чтобы у ребят хоть что-нибудь получалось, но выглядело это весьма зажигательно. А местами висели слои марева, за которыми просматривалась самая обычная ТЭЧ самых что ни на есть советских времен. Об этом говорили гордые силуэты множества остроносых еще молодых самолетов и распростертых на горячем бетоне вусмерть пьяных техников. В некоторых видах, открывающихся из слоев марева, было можно различить голодные срединные девяностые. Они легко угадывались по пилящим самолеты на цветметалл исхудавшим офицерам, а также рыбачащим и собирающим грибы в рабочее время прапорщикам, перешедшим на подножный корм. Ну и еще редким бледным от истощения лейтенантам, пластом лежащим на горячем бетоне плаца, только на этот раз не от пьянства, а от голодного обморока. Дальше слои становились все тоньше и показывали все более недалекое прошлое. В некоторых, по истошным воплям из рупоров громкой связи, угадывались времена годичной давности, в некоторых, по радостным получившим получку рожам, уже месячной. Дальше временно-пространственный континуум расслаивался на недели, дни и часы. И последним висел слой марева в котором навек застыл ослепительный раскалывающий пространства и времена обжигающий миг термоядерной вспышки. Несмотря на все бедствия постигшие тэчианцев, многие из них застыли пораженные смертоносной красотой радиоактивной плазменной бури. Пока гневный отклик Жени не отвлек их от зачаровывающего созерцания. Зозулинский же почти утратил командирские навыки. Он все больше считал себя дверью, чем человеком. И мечтал о том как же было бы приятно повисеть на свежесмазанных петельках, покачаться туда-сюда, почувствовать сильные мозолистые руки, тянущие за ручку, ощутить в замке проворачивающийся ключ...хм... Зозулинский мысленно осекся и подумал о степени голубизны своих мечтаний. А тем временем Женя, почти полностью взвалившая на себя командирскую обязанность, надсаживаясь в визгливом крике, уговаривала тэчианцев принять меры. Какие именно она не уточнила, но все крепко призадумались. Вообще в ТЭЧи работали очень и очень задумчивые люди. В очередной раз была откупорена канистра со спиртом, а из походных свертков вынуты лакомые кусочки вареного Кубышева. Выпив, закусив и выдохнув боевой резиновый выхлоп, ТЭЧ решилась на пространственно-временной прыжок. Добровольцев, после жуткого расчленения ГП Тарасова, не было, потому вопрос решили жеребьевкой 'у кого из присутствующих окажется самая прилагательная фамилия'. Оказалось что самая такая фамилия имеется у капитана Черного. Смирившись с безысходностью результата жеребьевки, Черный напоследок тяпнул дополнительный стакан огненно-резинового спирта, закусил его мизинцем Кубышева и начал готовиться к прорыву континуума.
Марево висело довольно-таки высоко и потому Черный, не желая повторить участь ГП Тарасова, аккуратно разрезанного на две неравные доли неимоверно острой кромкой пространственно-временного портала, решил запрыгнуть в него с разбега. Взяв удачный старт, он стремительно приблизился к отверстию марева с оптимальной для прыжка скоростью. И тут же поскользнулся на том, что вытекло из бедолаги Тарасова, а вытекло из ГП, несмотря на малый вес и общую телесную сухощавость, неимоверно много. 'Как же мы не догадались убрать за ним?! Вот растяпы!'-успел подумать Черный, выразив все надуманное коротким 'Опа!'. С легким хлопком кувыркнувшись в воздухе Черный промазал в тэчианский предударный портал и угодил в другой, располагавшийся чуть ниже, левее и главное на четыре века ранее и намного западно-южнее. А точнее в солнечную Испанию времен Конкисты. 'Что за...'-начал в одном мире, 'дьябола!?'-закончил в другом капитан Черный, а точнее уже капитан Эль Негро (пер. исп. 'Черный'). Встав и осмотревшись, капитан Эль Негро(пер. исп. 'Черный') обнаружил на себе плотный камзол, высокие сапоги, пиратский кушак вместо пояса с заложенным за него пистолями и коротким кинжалом, на голове треуголку с вороньим пером, а в руке острейшую рапиру из толедской стали. А напротив незнакомого и тут же узнанного давнего врага и друга, капитана Монтойу Аланистре, так и не простившего ему старой дуэли, на которой капитан Эль Негро(пер. исп. 'Черный') заколол его младшего брата, полубезумного дуэлянта капитана Хуана-Марию-Педрито Аланистре. В глазах Монтойа Аланистре горела месть и жажда убийства. Да и сам Эль Негро(пер. исп. 'Черный'), к удивлению Черного, вовсе не желал Аланистре долгой и счастливой жизни. Причиной тому было сердце и рука прекрасной донны Изабеллы, вовсе не знакомой Черному и к сожалению весьма и весьма близкой к капитану Эль Негро(пер. исп. 'Черный'). Двое мужчин сошлись в битве за женщину. Превосходные рапиры с треском высекали друг из друга искры. Тяжелые ботфорты топтали палубу фрегата. Дыхание со свистом вырывалось из мощных испанских легких мужчин. Из окна капитанской каюты с ужасом взирала за их дуэлью прекрасная донна Изабелла. Глаза донны, как и полагалось женщинам тех времен, были небесно голубыми, широко раскрытыми от ужаса, и очень глупыми. Двое бились и бились, казалось это продолжалось уже целый день. Донна даже украдкой зевнула. И тут один упал. Весь окровавленный с располосованной рапирой грудью. Это был капитан Эль Негро(пер. исп. 'Черный'), и последней его мыслью было 'я хотя бы умер как настоящий испанский мачо'. Его счастье, что он не знал что 'мачо' переводится как 'козел', и не увидел, как после его кончины донна захлопала в ладошки и с распростертыми объятьями бросилась на широкую грудь капитана Аланистре. Увы, таковы были нравы у женщин в те суровые испанские времена. На мореной палубе прекрасного галеона жизнь вытекла из могучего тела капитана Эль Негро(пер. исп. 'Черный'), и Черный обитавший в том же теле был вынужден последовать за испанцем. Койо ван Диас. Ступай с Богом, дерзкий испанский муж.
Завороженные красотой и суровостью нравов древней Испании, а также глубиной выреза декольте на платье прекрасной донны Изабеллы, тэчианцы нескоро отошли от марева, в котором сгинул Черный. Когда же люди отошли от испанского портала, заново стал вопрос, а надо ли вообще пытаться спасти ТЭЧ. И не нарушит ли это континуум, что может быть чревато уничтожением галактики как минимум. Вместе со вставшим вопросом была откупорена канистра. Но увы, спирта в ней осталось всего ничего и потому вопрос просто повис. Безвольно и уныло. И остался бы там так и висеть, если бы вдруг совершенно неожиданно не грянул громкий рояльный аккорд из ближайших кактусовых кустов. И на далеком горизонте появились черные точки.
Точки стремительно приближались и увеличивались в размерах, превращаясь в нечто страшное и зловещее. И такое знакомое. Это были знакомые по прежним рабочим и рыбацким будням транспортные коробочки на базе имперских грузовых автомобилей. Коробочки, милые утренне- обеденно-вечерние коробочки. Сколько же вы народу перевезли с Монгохто на стоянки и со стоянок обратно в Монгохто. Скольким людям вы облегчили жизнь и увеличили обеденное время. Милые прекрасные коробочки, противницы разминок для простаты. Только то, что приближалось было вовсе не милым и прекрасным, а к простате имело самое далекое отношение. Коробочки выглядели так будто их кто-то, зубастый, когтистый и злой, пытался съесть. А одну, коробочку первой эскадрильи, даже съел, переварил и выпустил на волю естественным путем. Вот насколько скверно она выглядела. В разбитых и выбитых фарах коробочек горел демонический вечнозеленый свет. Изломанные решетки радиаторов были похожи на оскаленные от ярости пасти хищных зверей. Оборванные кордовые лохмотья когтистых колес бешено вращались. Короче выглядели они просто ужасно. Но не для прапорщика Кашталапа, неожиданно затесавшегося в ряды стремящихся попасть в Монгохто, несмотря на свою предрасположенность к кочегарке и невозмутимым кочегарам, посчитавшим конец света недостаточно веской причиной, для того чтобы начать беспокоиться. Наверняка привлеченный резиновым ароматом спирта и божественного сала, Кашталап однако отличился в бою против зомби, ловко орудуя монтировкой и 'кривым'. И смотрел он на озверевшие грузовики, и капля сентиментальной тестостероновой слезинки скатилась из глаза по его брутальному лицу. 'Милая моя машинка 14-13!'-горестно вскрикнув, бросился он наперерез одичавшей коробочке ТЭЧ. Сперва, не признав в оборванном и запыленном человечке своего бывшего водителя, коробочка ТЭЧ накинулась на бедолагу Кашталапа всей массой и раздавила его в плоский блин. Остальные коробочки, поздравив ее с удачной добычей, подобрались к подмятому Кашталапу, недвусмысленно щелкая острыми клыками радиаторных решеток. Некоторые, предпочитавшие свежатинку, окружали приготовившихся к безнадежному отпору тэчианцев. И тут, пристальней вглядевшись в сплющенное лицо своей добычи зелеными фарами и вдохнув его такой знакомый маслянисто-бензиново-спиртовый аромат, коробочка ТЭЧ поняла кого она раздавила. Горестный гудок разнесся над Великой Пустошью.
А тем временем подруги напирали и пытались утянуть свой кусочек от лакомого сплющенного человечка. Коробочка ТЭЧ, взвыв от горя и ненависти, бросилась на самую жадную коробочку, уже зажевавшую ботинок Кашталапа. Стремительный бросок, грохот захлопнувшегося зубастого капота, треск кордовых когтей и коробочка первой эскадрильи, а жадиной оказалась именно она, обливаясь маслом и бензином повалилась на землю, располосованная и с прокушенным двигателем. Сестры-коробочки, ошеломленные внезапным предательством коробочки ТЭЧ и уже подобравшиеся вплотную к тэчианцам, остановились, вернулись обратно и окружили предательницу, злобно рычавшую на них выхлопом, прикрывая собой тело бывшего водителя. Решительно не понимая сестры, горевавшей по поводу убитого ею же водителя, коробочки иных эскадрилий возмущенно гудели и хлопали капотами и дверцами, показывая кордовыми когтями на растерзанный остов коробочки первой эскадрильи. В ответ слышался лишь злобный рев и шипение пара в перегревшемся от эмоций радиаторе. И тогда сестры коробочки, забыв о приготовившихся к мучительной и издевательской кончине тэчианцах, решили разобраться с предательницей. Вся стая с ревом и гулом бросилась на коробочку ТЭЧ, пытавшуюся лишь сохранить тело своего бывшего водителя от грязных машинных надругательств. Захлопали зубастые капоты, засвистали в воздухе кордовые когти и пар из пробитых радиаторов, обильно полилось на черепично-песочную землю Пустоши масло и бензин из откушенных проводов и шлангов. Ярость за бывшего водителя сделала коробочку ТЭЧ практически невосприимчивой к ударам и укусам, а ее удары и укусы- неотразимыми и жестокими по силе. Вот уже две сестры коробочки горячим, но мертвым железом лежали на земле. А сама коробочка ТЭЧ, располосованная до полного обнажения рамы шасси, с разбитой в щепки коробкой и смятой до невозможности кабиной продолжала сопротивляться. И давать время на спасение тэчианцам.
Тэчианцы не будь глупы, воспользовались полученным, пусть и не преднамеренно, шансом. Вопрос о использовании пространственно-временных порталов повисший без спирта до появления хищных пассажирских грузовиков, даже не обсуждался. Все по короткой и тихой команде, очнувшегося от дверных мечтаний, Зозулинского, просто попрыгали в ближайших портал и были таковы. И никого даже не разрезало на куски, ни выкинуло в другое время. Чудеса прыгучести показали все, даже престарелые ГП, в приступе маразма кричавшие имя индейского героя 'Сакаджавея!'. Последней в портал прыгнула изящная и ловкая Женя, напоследок оглянувшаяся и увидевшая, как бегут прочь потрепанные и напуганные странным поведением соратницы кровожадные сестры-коробочки, а коробочка ТЭЧ, избитая и порванная до машинной смерти, устало и осторожно, чтобы не придавить, ложится рядом с телом своего бывшего и очень плоского водителя и положив разбитую морду на передние кордовые лапы, застывает навеки. Слезинка выскользнула из сентиментального зеленого глаза доброй и романтичной девушки Жени. Или же она просто сделала крупную ошибку, купив такие некачественные натирающие роговицу глаз контактные линзы.
Прыжок в еще мутный от вселенской нерешительности портал оказался на редкость удачным. Мало того, что их не выбросило в древнюю Испанию, не разрезало на куски или просто поблизости от эпицентра яростного взрыва термоядерной ракеты, та еще они сэкономили почти полчаса пешего ходу в нормальной грузинской реальности, сразу оказавшись у столовой. Тэчианцы формально дошли до желанного Монгохто, потеряв в чуждой иномирской Пустоши только четырех людей. Кубышева- сваренного и собственнозубно съеденного, Седова- ставшего восхвалителем медведей-мутантов 'шардиков', Кашталапа- растерзанного любимой машиной и Жданова- решившего остаться в том суровом фантастически-пустынном мире Безумных Максов, радиоактивных мутантов, оживших автомобилей, Темных Башен и Роландов из соседнего ныне разрушившегося Гилеада. Толпа на всякий случай отбежав от висящего и медленно истаивающего портала, собралась у развалин офицерской столовой.
'Ну, вот мы и добрались'-сказал Бессонов и поправил очки. Все тэчианцы смотрели на его грудь. Бессонов удивленно обвел изрядно поредевшую во время квеста толпу взглядом, и сам посмотрел на свою грудь. Она была какой-то странной. В ней было нечто лишнее. Где-то на пятнадцать сантиметров и двести граммов заточенного железа больше, чем это необходимо. Из груди Бессонова торчал острый конец огромного ножа. Неудивительно, что это притягивало всеобщее внимание. 'Опа...'-печально произнес Бессонов и умер, так и оставшись висеть на ноже. Нож был вытащен и Бессонов упал. И за тощей сутулой фигурой, как ни странно незамеченный, стоял некто низкорослый, широкий и большеголовый, в хоккейной маске, и с ножом в руке, чей кончик только что торчал из груди бывшего ДСП. Фигура скосила голову на плечо, как будто пытаясь вспомнить, где же она видела всех этих людей. Но видать так ничего и не вспомнив, неожиданно взревела и бросилась с ножом прямо на стоявшего в первых рядах лейтенанта Мансурова. Мансуров, испуганно пропищав 'Что здесь происходит!', резво спрятался за спиной у своего совсем не мистически-азиатского начальника. Муртазин будучи лишенным пулемета и из-за лени не озаботившимся приобретением нового оружия, инстинктивно вскинул руки, беззащитные перед стальной остротой мачете. По счастливой случайности в руках у него был тяжелый протекающий аккумулятор. Последовал удар, сперва ножом, а потом током. Большеголовую фигуру отбросило в сторону, несмотря на ничтожно малое напряжение выдаваемое аккумулятором. Это было бы просто невозможно, не прозвучи из близпрорастающих кустов все объясняющий рояльный аккорд. 'Залп!'-взвизгнула, очнувшаяся от шока после бессмысленной кончины Бессонова, Женя. Привыкшие беспрекословно, пусть и бурча под нос малоцензурные контрдоводы, выполнять приказания, тэчианцы в едином порыве бросили в маньяка с ножом свои отвертки и лопаты. Но сумасшествие, придавшее маньяку нечеловеческую подвижность, спасло его. Увернувшись от штыков лопат и отбив отвертки ударами своего огромного мачете, маньяк, выкрикнув 'Хоп!', бросился за угол и исчез среди развалин столовой. Ошарашенные внезапным нападением маньяка, весьма и весьма разнообразившим похожие друг на друга один в один атаки радиоактивных монстров и позомбевших эскадрильцев, тэчианцы привычно откупорили канистры. Но канистры были пусты как совесть служителей зловещей базы обеспечения. И печаль темной печатью опустилась на лица тэчианцев. Спирт был просто жизненно необходим.
Это обеспокоило и обозлило тэчианцев больше чем бессмысленное в своей жестокости нападение хоккейного маньяка с мачете. Хоккейного в смысле использующего сию спортивную униформу, а не яростного болельщика нижнеурюпинского 'СтальГазМашСбытСнаба', тем более не их не менее яростного противника- нижнеурюпинского же 'ШвейЖнейДуйМеталлурга'. Маньяк, вырежи он хоть пол отряда прямо на глазах у другой половины отряда, по сравнению с отсутствием спирта был проблемой не более чем запах носков в приемной печального хирурга, куда заходят только босиком, а ботинки, чтобы не украли, держат подмышками. То бишь никакой. Спирт действительно был остро необходим, потому как некоторые тэчианцы с непривычки начали трезветь, что с ними не происходило по лет эдак двадцать, а то и тридцать, и осознавать в какой они переплет попали.
От Зозулинского было мало толку, видать он отдал перед прыжком в портал свой последний приказ. Начальник всей доблестной ТЭЧ окончательно прошел метаморфозу и стал дверью не только наполовину-телесно, но и духовно. Он скрипел и щелкал замком, качался туда-сюда на петлях, и вообще был похож на дверь больше, чем некоторые натуральные чистопородные двери. И потому командование на себя взяла Женя. Благо голос у нее был резкий и визгливый, лопата остро наточена и сбалансирована, а глаз зелен и востр, пусть и не от природы, а от контактных технологий. Тем более тэчианцы смутно-пьяно помнили, что часто видали ее в ПДО- возле начальства, а потому в их глазах она была не меньшим начальником, чем тот же вконец одверевший Зозулинский. Тем более она умела пускать густой сигаретный дым из ноздрей и метко кидаться горящими окурками- чем не талант для славного начальника. Уж получше всяких позорно выпадающих усов и 'нах-ов' будет. Приказы Жени о поиске на обломках столовой чего-нибудь съестного и спиртного были приняты с воодушевлением. Тэчианцы по-детски беззаботно разбежались в поисках наживы. Только ругались чуток душевней и поменьше. Ибо в отличии от глупых детей знали что зачастую, особенно в ругательствах, качество будет поважнее количества.
Глаза прапорщика Соколова хищно загорелись жадным прапорским огнем. Он нащупал в глубине кирпичных и кастрюльных обломков нечто. Нечто приятное на ощупь и возбуждающее всякого рода нескромные фантазии. Нечто гладкое, округлое и прохладное. То было стеклянное горлышко бутылки. Вожделенной и тучной своим содержимым. Раскидав обломки кирпичей Соколов обнаружил заветную бутылку. Радостный крик было вырвался из его глотки, но рассмотрев получше Соколов обнаружил что содержимым бутылки оказалось постное масло. В затуманенном спиртным духом сознании Соколова внезапно мелькнула неожиданная мысль 'Аннушка уже пролила масло!'. 'Какая к клятовой матери Аннушка и тем более масло то еще не пролито?'- подумал в ответ Соколов и вытащил бутылку из обломков. В ответный ответ бутылка выскользнула из натруженных о стеклянные грани стаканов пальцев и громким бульканьем разбилась о кирпичи. 'Вот масло и разлито! Где же Аннушка!'-мрачно подумал Соколов и стал опасаться прихода Восканян. Но у Восканян не случилось прихода, и потому тревога Соколова улеглась. На этом лимит букв предназначенных для него истощился и потому о прапорщике Соколове более ни слова.
Протрубив носом Кубышева, благо предприимчивая девушка вовремя припрятала полезный музыкальный орган от жадных взглядов сослуживцев, общий сбор, Женя обнаружила, что тэчианцы обнаружили мало чего полезного. Основным трофеем были старые башмаки и не менее старые засаленные телогрейки, из которых повара столовой умудрялись готовить котлеты, зразы и даже отварное мясо. Так как среди тэчианцев поваров не было, то и находки эти были бесполезны. Еще среди находок оказалось удивительно много засохших до твердокаменного состояния кексов с изюмом. Что было весьма и весьма удивительно, так как в столовой еще ни разу эти кексы никому не подавали, даже всеядным и многочисленным комиссиям. Как пища кексы были приемлемы не более чем кирпичи, и то кирпичи можно еще раскрошить и развести в воде, а кексы были инертны к любому физическому воздействию. Было решено использовать их как метательные снаряды к праще. Испытательные стрельбы по случайно попавшим в поле зрения безобидным зомби-летчикам, и после монструозного превращения оставшихся такими же неуклюжим и неумелым существами, какими они были и при жизни, дали потрясающие результаты. Казалось будто кексы, пролежав все эти нескончаемые года, многие десятилетия, в кладовой в тщетной надежде, что их когда либо подадут на стол и съедят во имя добра и славного пищеварения, озлобились на все человечество. Даже в виде бестолковых зомби-летчиков. Кекс, выпущенный неумелой, пусть и сильной рукой, из уродливой нескладной пращи, сделанной из подручной ветоши при помощи такой то матери, в полете самостоятельно набирал невероятную скорость и выправив траекторию хищно впивался в бывшие человеческие тела, разрывая их на мелкие куски и оставляя ужасающие сквозные раны. В кратчайшие сроки все, бесполезные с точки зрения Абсолютного Зла по причине полнейшей неуклюжей озомбоченности, зомби-летчики третьей АЭ были поголовно уничтожены. При этом не пострадал ни один тэчианец, кроме несчастного Мансурова у которого во время раскрутки лопнула праща и ожесточенный кекс, вместо того чтобы поразить зомби, поразил его самого, вонзившись в мягкое место. После короткого консилиума, потому как не было спирта, было решено кекс не вытаскивать, чтобы бедолага ничем не истек, в том числе кровью. Кексы, все еще не насытившиеся местью и страдающие особо изощренной жаждой крови, были подобраны и записаны как безотказное смертельное оружие. ТЭЧ вооруженная и изголодавшаяся до спирта и любых других горюче-питьевых жидкостей была готова к дальнейшему походу.
Мерно топали по разбитому асфальту грубые ботинки. Ветер настороженно свистел на остриях лопат. Крепкие мозолистые, пропитанные керосином рабочие руки сжимали шероховатые пластмассовые ручки заточенных отверток и зазубренных ШРниц. Покрасневшие от пыли и вообще всего предыдущего нездорового образа жизни глаза зорко высматривали врагов в любых их проявлениях, начиная от простых мародеров с зомбями и заканчивая ловкими маньяками-хоккеистами. Глаза глядели, но не узнавали родных мест. Потому как суровый военный поселок Монгохто весьма и весьма отличался от того, каким они его видели и запомнили еще на утреннем построении.
Перекошенные от могучего толчка ударной волны, кое-где обвалившиеся, дома печально взирали на тэчианцев провалами выбитых окон. Перекрученные антенны и спутниковые тарелки дерзко строили фиги обожженному небу. Поваленные деревья хищно вздымали скрюченные в безнадежной попытке ухватиться за землю корни. Порванные провода ЛЭП, алюминиевая мечта Железных Дровосеков всех времен, никому теперь не нужные свисали с покосившихся опор бесполезными лианами-паразитами. Выметенный от пыли шквалом горячего ветра асфальт непривычно блистал девственной чистотой. Мусор, вывалившийся из опрокинутых пакетов, живописно разлегся цветными кучками. Если бы кто-нибудь любознательный и скучающий, например оператор еще живого спутника визуальной разведки, соединил эти точки линией и зеркально отобразил, то мог бы выведать у Вселенной ее главный секрет Мироздания, и осчастливить этим самым все население Земли и еще пары соседних планетарных систем. Но счастья все не было и следовательно любопытного оператора тоже. Не велика потеря, однако.
Хищные, но чересчур отупевшие, поползни-мутанты пытались хищно выклевать камешки из свежеположенного асфальта. Свистал ветер в разбитых взрывной волной окнах. Кое-где кое-что горело. Радостно плюясь горящим бензином, очень по-голливудски, полыхала потрепанная иномарка. Но в этом случае зомби были не причем. Машину сжег спящий внутри пьяным и жареным сном прапорщик Ткачук. Это было его любимое хобби. Впрочем самое последнее, потому как на этот раз его никто не удосужился вытащить, так как все вокруг были заняты атомным взрывом и его прямыми и косвенными последствиями.
Рядом пробежал странный зомби в полосатом тигрином плаще на голое тело, голубой фуражке, в красных плавках 'Мечты Сталевара' и с увядшей гвоздикой в ухе. Громко хихикая, покрякивая и насвистывая под нос навязчивый мотивчик 'Хорошо быть упырем, хорошо быть зомбиком, тут порежу ножиком, там потычу гвоздиком', странный зомби поедал вареную брюкву и наяривал на потрепанной гармонике. Никто не успел ничего даже предпринять, как поющий психо-зомби скрылся из виду. Капитан Севостьянов и до этого был довольно странным, а, став одним из зомби, стал еще страньше. Да так страньше, что страньшее некуда. Даже остальные зомби на всякий случай старались держаться от него подальше. Впрочем, разъяренных серьезными переменами в привычном укладе жизни, в том числе быстро трезвеющим сознанием, тэчианцев зомби тоже избегали. А точнее опрометью шарахались в стороны и прятались среди обломков домов и в придорожных кустах. Некоторые из зомби не успевали. И оказывались разрубленными лопатами, исколотыми отвертками, переломанными гаечными ключами и простреленными насквозь ожесточенными кексами. Ярость тэчианцев нарастала с геометрической прогрессией. И случилось же несчастному штабу возникнуть у них на пути.
Бедный-бедный штаб, забаррикадированный штаб, опутанный колючей проволокой и обложенный мешками с песком штаб. Штаб в узких бойницах заколоченных окон которого горел манящий электрический свет. И вроде бы внутри кто-то что-то напевал удивительно пьяненьким голоском, и вроде бы звенело стекло стаканов, наполненных сокровенным Спиртом, и чьи-то металлические протезные зубы с треском раскусывали кишку пахучей сырокопченой колбасы, и томно булькала жидкость, небрежно выливаясь из горлышка двадцатилитровой канистры в опустошенные сосуды, и глухо стонала полупустая канистра, ударяясь о тугие, еще полные 'огненной воды' бока соседок. Тэчианцы нашли то, что искали. И готовы были взять это. Если понадобиться то и мирным способом. Хотя большинство сделало бы это силой, с предельной жестокостью и с огромным удовольствием
Тэчианцы быстро построились в боевой порядок, готовясь отразить любую атаку, как мозгожадных зомби, так и обезумевших от вседозволенности банд пьяных, от воздействия ядер гелия и самодельного цеолита, гражданских мародеров. Никто не знал, что там внутри произошло. Здание штаба выглядело так будто его неоднократно штурмовали. Причем штурмовавшие были не только бессердечной нежитью. Наоборот, следы локальных разрушений указывали, что наиболее ожесточенным врагом штабистов были живые люди. Кажись, воспользовавшись наступившей апокалипсической анархией, люди решили отомстить за долгие годы командирских унижений и некрасивого отношения. Как бы там ни было, сейчас многое зависело от того, кто именно захватил штаб, или наоборот, не смог его захватить.
- Эй, есть там кто-нибудь живой?- взвизгнула Женя, разучившаяся всего за день нормально говорить и даже кричать. Вслед за визгом в сторону штаба полетел, пущенный меткой рукой почетного отверточника- вечно хихикающего капитана Неверова, кусок кирпича. Кирпич, ударившись о бронированную дверь, оставил там порядочную вмятину и развалился. Еще один Женин визг, Неверовское хихиканье и очередной кирпич разбился о дверь. Визг- хихиканье-кирпич. Визг-хихиканье-кирпич. Наконец нервы защитников штаба не выдержали. В зарешеченную форточку высунулась холеная белая рука, вооруженная пистолетом имени Макарова. Но не успела она сделать и выстрела как оказалась пришпилена к подоконнику сразу тремя отвертками. Тонкий истошный вопль раздавшийся из форточки указывал что была ранена или истеричная женщина, или же наоборот что-то из высшего командования. Может быть даже какой-нибудь подполковник. ТЭЧ воинственно и кровожадно заулюлюкала.
- Нам не нужны ни ваши жизни, ни тем более ваши мозги! Нам нужно только несколько пистолетов, дюжина снаряженных обойм и ээ... канистра спирта...- провизжала Женя, ожесточенно размахивая лопатным протезом руки.
- Две... Две канистры... Женюшка не мелочись, ради небезумных богов ...- жалобно прошелестел многоголосый шепот в толпе за спиной грозной ораторши.
- Точно! Две канистры спирта!- послушалась народного решения Женя и, сурово насупив тонкие следы от выгоревших бровей, продолжила визжать,- В противном случае мы проберемся в штаб сами! И тогда пощады не ждите! Вырежем всех в здании и съедим!
- Да! Съедим без соли! Это почему без соли-то, невкусно же будет...? Для устрашения... А... А! ААА!- толпа за тонкой спиной Жени взревела и брызгала слюной. Местами даже голодной.
Хоть это и было сказано, то есть провизжено, в основном для запугивания, многие из тэчианцев были не против отведать какого-нибудь завалящего маринованного майора, а то и печеного полковника. Ну или полупеченого полуполковника. А на крайний случай и копченого капитана. Так как капитанов хватало и у самих тэчианцев.
За бронированной дверью тут же загомонили, даже обладательница или обладатель пришпиленной руки перестал вопить и присоединился к гомону. Через зловещую минуту времени, зловещую потому что Женя все это время не переставала со зловещим скрежетом точить лопатный протез, Неверов- зловеще хихикать, а ГП-пенсионеры- зловеще пускать газы, щелкнул замок и с натужным скрипом петель бронированная, не единожды штурмованная дверь отворилась. Не то чтобы гостеприимно, но для ядерного постапокалипсиса вполне нормально. Тэчианцы не долго думая, потому как думать они от роду не любили, а любили только соображать, вошли внутрь. Они все еще не потеряли последних капель, очень маленьких капель, веры в человечество и порядочность своего бывшего начальства. И зря...
У начальства в постапокалипсисе не осталось ни грамма порядочности, но не потому, что сильно ожесточились нравы или на них воздействовал злобный радиоактивный вирус, а потому что его изначально и не было. Тэчианцы попали в ловушку. Раздался из строевой резкий неприятный вскрик, не такой неприятный, как Женин, но для штабистов хватило и этого. Затрещали и завоняли жженым престарелым порохом пистолеты имени Макарова из дежурной. Лихорадочно застучал с лестницы автомат имени Калашникова в руках раскрасневшегося штабиста-автоматчика. Воздух заполнился злобным обронзовевшим свинцом. Тупые 9-мм и вострые 5.45-мм с хищным визгом устремились в сторону тэчианцев, жаждая оборванных человеческих жизней.
Уже многие банды мародеров и целые толпы зомби были уничтожены подобным подлым образом. Если бы Женя внезапно не прослезилась, все-таки виной проклятые контактные линзы, мирному выходу из компромиссной ситуации, типа одним охота выпить и драться, а другие имеют то самое питье и хотят жить, то ее зоркий зеленый глаз непременно бы заметил кучи разбрызганных гражданских и расколотых военных мозгов, щедро усыпавших обитую жестью стену напротив дежурной и у самой двери. Остальные тэчианцы, рванувшие на шум и аромат спиртной вечеринки, были слепы и глухи ко всему иному по более разозленных носорогов. И у штабистов могло прибавиться растерзанных пулями тел у жестяной стены... могло, да не смогло.
Люди, прошедшие за час с лишним километры жестокого отчаяния, жуткого голода, запредельной ярости, невероятной ненависти, бесконечной любви, прочнейшего товарищества и прочей мутотени были в принципе неуязвимы для каких то жалких пуль. По крайней мере, в духовном плане. В смысле пуля могла вышибить из тела тэчианца дух, но никак не победить и тем более возвыситься над ним. Что и произошло с несчастным, но гордым прапорщиком Зайцевым и таким же несчастным и не менее гордым майором Тетюевым. Пули поразили их бренные протрезвевшие оболочки, но души их, дикие и свободные, вознеслись над презренной материей и с победным хохотом унеслись в злачные атеистские пажити. Остальные тэчианцы оказались более прыткими.
Скребкисты сноровисто выставили свои щиты, ранее убиравшие снег, а теперь неплохо защищавшие от различных невзгод постапокалипсиса. Пули с треском впивались в многослойную фанеру и застревали в ней. Впрочем обстрел очень скоро закончился. Потому как ТЭЧ, в отличии от жалких гражданских мародеров и неуклюжих зомби, дала сдачи. Дружный залп прекрасно сбалансированных, отменно тяжелых, и острейше-заточенных отверток пришпилил автоматчика к оштукатуренному бетону стены. Бронебойные кексы, запросто пробив полотно оргстекла, с такой же легкостью попробивали и тела прятавшихся за ним стрелков-штабистов. Внутренность штаба резко окрасилась алым. Пелена багрового праведного гнева опустилась на выкаченные глаза тэчианцев. Нечеловеческий рык вырвался из десятка луженых глоток. Месть! ТЭЧ всерьез собралась выполнять выдвинутые угрозы. То бишь вырезать и выжирать без соли. Толпа хищно рванула по узким евроотремонтированным коридорам. Впереди как тощий и мелкий Ангел Смерти неслась Женя, глаза ее горели жестоким зеленым пламенем, не сулившим штабистам ничего кроме мучений, лопатный протез как меч возмездия грозился покарать преступивших законы гостеприимства.
Пинком распахнув дверь, Женя ворвалась в кабинет, в котором ее тонкий, не до конца прожженный никотином, носик учуял добычу. Раздался негромкий хлопок сделанного в упор пистолетного выстрела. Тэчианцы в один голос взревели. В помещение тут же влилась орущая толпа, хорошо вооруженная, готовая отомстить за свою предводительницу и так же истово, как и она, жаждущая крови. Но все было кончено. На полу валялась гладко обрубленная рука, все еще сжимающая пистолет имени Макарова, а чуть поодаль бывший обладатель этой самой руки. Женя же гневно ковыряла еще одну дырку появившуюся в ее полосатом свитере. И это был единственный ущерб причиненный ей. Пуля жадно вонзившись в Женин свитер в поисках тела, так и не найдя его, печально выпала и скрылась в щели паркета. Толпа облегченно выдохнула, кто-то даже чересчур облегчившись испортил воздух. Но никак не атмосферу радости. В углу кабинета стояли канистры. КАНИСТРЫ!
Все мысли о мщении тут же испарились. Толпа голодно рванулась к вожделенным сосудам. Мерзко захохотавший было безрукий штабист, совершенно случайно получив по печени, закашлялся и заткнулся. Причина его хохота через мгновение прояснилась. Канистры оказались пусты как духовный склад работника базы снабжения. Тоскливый леденящий душу вой заполнил здание штаба от фундамента до чердака. Служитель штаба, воспользовавшись паузой, вновь противно расхохотался. И вновь получил по печени. Благо печень его было сиреневой и нескромно опухшей.
- Но как же так? Мы же все явно слышали звуки спиртовой вечеринки... И колбасой кишечно-копченой воняло... Хны... спирта хотим... колбасы хотим...- заканючили опечаленные, растерявшие с досады весь боевой дух тэчианцы.
- Спокойствие!- громогласно провизжала Женя. Не то чтобы она была так уж и сильно опечалена отсутствием спирта, куда больше ее волновали начавшие обильно выпадать волосы, но мораль бригады ТЭЧ надо было восстановить. Ибо в этом суровом и жестоком мире было по-другому не выжить.
- Спокойствие,- чуток тише повторила Женя,- не время для паники. Нам надо как следует обыскать штаб. Что-то тут шумело и мы должны это найти!
Голос Жени крепчал, истончался и наливался болезненным для ушей ультразвуком. У непривычного к такому визгу штабиста с громким хлопком лопнула барабанная перепонка. 'Слабак...'-подумали тэчианцы и отправились на поиски. А Женя повернулась к оглохшему и однорукому служителю штаба и, хищно улыбнувшись начавшими выпадать зубами, намотала на тонкий острый пальчик прядь крашеных волос.
- А с тобой у меня имеется отдельный разговор. Ты сейчас расскажешь мне все...-тихо-тихо, но очень внятно провизжала она.
- Что- все?- на одних наглых штабных рефлексах спросил Женю служитель штаба. Даже потеряв руку, он своим подлым мозгом не осознавал глубину 'впросака', в котором находился.
- Все...- провизжала Женя и, весело мигнув зеленым глазом, легким движением вырвала намотанную прядь. Из оголенного ее черепа потекла тонкая струйка светящейся радиоактивной, тихо что-то напевающей, квазиживой крови. Это было изумительное и ужасающее зрелище.
И тогда штабист все понял. И раздался из кабинета тонкий страшный крик. Тонкий-тонкий. Страшный-страшный. Поистине нечеловеческий. Леденящий душу и вызывающий целые сонмы мурашек стремительно пробегающих по спине, впиваясь в беззащитную кожу острыми ядовитыми коготками хитиновых лапок. Даже самые ярые воинствующие атеисты, испуганно вздрогнув, неумело перекрестились. Но никто поисков не прекращал. Потому как крик-криком, а спирт сам не найдется и в глотку не вольется. Перерыв весь штаб снизу доверху, вскрыв сейфы и проломив стенки тайников, тэчианцы обнаружили много чего такого могущего быть интересным, как для военнослужащих обитателей сурового поселка Монгохто, так и для военной прокуратуры. Ну а некоторые вещи, на редкость отвратительные, так вообще котировались самым наивысшим Божьим Судом. Но спирта среди всех этих интересностей не оказалось. Как и самих штабистов. Хитрюги смылись через секретный лаз в туалете впадающий в речку-говнотечку. Опечаленные, вконец павшие духом тэчианцы молча собрались у двери кабинета, где по слухам, распространенным самими же тэчианцами, Женя жесточайшим образом замучила насмерть подлого штабиста. Тэчианцы вежливо окликнули Женю и не менее вежливо лягнули дверь. Прошло несколько минут, но дверь все не отворялась, пропуская лишь зловещие хлюпающие звуки. И потому решив, что с них достаточно и одного кровавого маньяка-хоккеиста, тэчианцы ворвались в кабинет, с целью усмирить распоясавшуюся командиршу.
Но усмирять Женю не понадобилось. Хлюп предположительно медленно со смаком раздавливаемого штабного черепа издавал всего лишь тюбик с канцелярским клеем, при помощи которого Женя безуспешно пыталась приклеить к голове оторванную прядь. Голову же штабиста разорвало от одного только изумления. И соответственно ужасающий крик издал, по причине отсутствия головы, не он, а вовсе даже Женя. Обернувшись к сконфуженным тэчианцам, Женя, смущенно поправив криво приклеенную прядку, сразу поняла, что те потерпели полное фиаско в деле розыска спирта. Такими грустными, потерявшими всякую надежду напиться и забыться в розовом тумане алкогольных паров, тэчианцев Женя еще не видала. В углу Жениного глаз начала собираться влага для еще одного лирического отступления, ну или жалобы на плохое качество контактных линз.
- Что ж, продолжим поиски, в магазинах должно было хоть что-то остаться...- неуверенно провизжала Женя, самой себе не веря.
- Ну, что ж, продолжим...- таким же неуверенным тоном ответила толпа.
И ТЭЧ покинула негостеприимные кабинеты и коридоры опустевшего штаба. А снаружи их уже поджидал сюрприз. Исчезла трехколесная телега. И заодно с ней и Зозулинский, претерпевший полную дверную метаморфозу. И потому не высказавший и слова против насильного увоза.
Как самый ловкий и цепкий из присутствующих прапорщик Куц, молодцевато пригладив, оставшиеся от усов, пять волосков, стремительно забрался на самый верх флагштока и начал там вертеться, оглядывая пространство в поисках укаченной тележки. И обзаведшиеся к старости лет дальнозоркостью глаза Куца углядели как вышеназванный транспорт увозят по Театральной со стремительностью злосчастных оленей во время гона в сторону алкогольного магазина Нептун. Скатившись по флагштоку Куц доложил о увиденном Жене. Печаль и неуверенность в ее прикрытых контактными линзами глазах сменилась жесткостью. Тонкое, с прозрачными чешуйками отшелушивающейся от радиации кожи, лицо посуровело, уголки рта, обрамленного обесцветившимися потрескавшимися губами, решительно затвердели. Женя не видя иных способов укрепить павший боевой дух, кроме как очередной драки, решилась догнать мерзавцев-угонщиков и показать им что очень нехорошо воровать у тэчианцев всякие вещи, будь это даже вконец одверевший начальник.
- Все за мной! Отобьем телегу с дверью! Вперед!- завизжала Женя, вздымая острейшее лезвие лопатного протеза.
- Оррр! Хуррр!- воинственно заревела толпа тэчианцев, состоящая из непоколебимых по отдельности, но легко внушаемых совместно индивидуумов.
И ТЭЧ ринулась за угонщиками. Но не вся. К сожалению не все тэчианцы прониклись сиюминутным надуманным боевым воодушевлением. После нескольких повторившихся подряд неудач они потеряли веру в силу толпы и решили испытывать свою судьбу самостоятельно. Из-за чего итак сильно поредевшие ряды совсем поредели. Что впрочем, не принесло отколовшимся от дружного пьющего коллектива субъектам особого счастья. И вот они, их короткие жалкие эгоистичные истории...
Внезапно за спинами отбившихся от остальной команды женщин-инструментальщиц что-то громко пфукнуло и запахло скверно. Сперва было женщины подумали друг на друга, но запах был настолько своеобразен что просто не мог быть последствием похлебки из Кубышева. Пахло серой, хлоркой, паленой изоляцией, жареной картошкой и жареными... радистами! Какофония миазмов вызывала ассоциацию только с одним.
'Неужели?!'-вскричали удивленные инструментальщицы оборачиваясь. 'Ну вот мы снова и встретились'- прорычал ГП Серафимыч, обзаведшийся ко второй части рассказа импозантными обгрызенными коровьими рогами, нервным шипастым хвостом, непередаваемым букетом вони и длинными острыми как бритвы когтями. Вообще-то может быть, он и не специально рычал, но с ужасными зубами, заполнившими рот и торчащими кто куда, нельзя было разговаривать по-другому. Тощее лицо Серафимыча стало еще более тощим, почти натуральным черепом. А в глубине глазниц горел адский огонь. Теперь становилось понятно, каким именно образом выжил в микроволновой буре и не разделил участь сослуживцев, сей радист. Но не успели женщины-инструментальщицы его как следует рассмотреть, как демонический Серафимыч подло напал на них. Блеснули в свете тусклого запыленного солнца острейшие когти и осколки квадратных очков. В единый момент ГП Дускалиева лишилась не только остатков итак некачественного зрения, но и головы.
Взмах второй лапы, нацеленный прямо в голову ГП Восканян повторного успеха не принес. Скрежетнула кость о металл, и, выбив сноп разноцветных искр, оставшаяся инструментальщица отбила таки смертельный удар булатной спицей.
- Со мной тебе будет не так то просто!- гневно воскликнула Восканян,- я знаю секретный стиль сабельного фехтования!
- Вроде 'Тагханрогхского Рогха' что ли?- небрежно отмахиваясь от спицы нацеленной в сердце, прорычал Серафимыч.
- Нет!- воскликнула Восканян и обманным движением воткнула инфернальному Серафимычу крючок прямо в нос и легким, но стремительным, движением руки вытащила через него его злобный, все еще имеющий две круговые майорские отметины, одну от летнего, а другую от зимнего головного убора, сиреневый мозг.
- Еще ни один зомби не смог увернуться от удара 'Ярость Кавказа',- с заметным акцентом процедила Восканян, бросая сиреневый мозг на землю и раздавливая его коротким пушистым сапогом. Но тело Серафимыча все не падало. Еще никто до сих пор не смог оставаться в живых после коронного приема армянского фехтования, Восканян настороженно отошла от безмозглого Серафимыча. И правильно сделала.
- Увы, любезная,- заговорило безмозглое тело бывшего ГП- радиста,- теперь я нечто большее чем просто тупой зомби.
- И кто же ты, черт тебя подери?- гневно воскликнула Восканян, понявшая, что зря только замарала свой пушистый сапог.
- Оо, черт меня уже больше не подерет. Слабоват он для этого. Я верный слуга своего Хозяина. Великого и безумного осьминогоголового Ктулху. В обмен на верную службу и вкусные женские души он дарует мне силу, уа-ха-ха-ха-ха!- пустые провалы глаз Серафимыча загорелись жутким зеленым огнем, а из носа высунулись и замельтешили то ли щупальца, то ли ожившие от радиации злобные сопли.
- Тогда сдохни и отправляйся к своему Клу-клу, Серафимыч!- воскликнула Восканян и, выхватив из дамской сумочки вязальный набор из дюжины запасных спиц, метнула и густо нашпиговала ими демонопоклонника.
- Не Клу-клу, а Ктулху, и можешь называть меня не просто Серафимыч, а Кощей Серафимыч, уа-ха-ха-ха-ха!- чудовище задергалось в жутком смехе и стало одну за другой вытаскивать из тела спицы.
'Кощей?...'-мгновенно выстроился в догадливой женской головке Восканян сказочный ассоциативный ряд. И она тут же напала на занятого спицами монстра. Воздух засверкал и загудел от сливающихся в сплошные пятна когтей и спиц. Демоническая скорость и многолетние навыки в вязании уравнивали противников. Вдруг неожиданно они остановились. Спица Восканян была воткнута Серафимычу прямо в сердце, а его когти в ее живот.
- Вот тебе и конец, смертная!- прорычал Кощей Серафимыч, пошире распахивая клыкастую пасть, чтобы поглотить ее душу.
- И тебе тоже, бессмертный!- тихо воскликнула Восканян. И не глядя, ткнула второй спицей куда-то вниз.
Кощей Серафимыч заревел, зарычал, закричал, завизжал и с писком распался в серый прах с жареным картофельным ароматом. 'Смерть в игле, а игла в яйце...'-прохрипела Восканян и без сил уселась на разбитый кусок железобетонной плиты. Глаза грозной инструментальщицы устало прикрылись тяжелыми от густых ресниц веками. И больше не открывались.
Со вздохом облегчения Соколов, все это время прятавшийся за углом, утер пот со лба и, прикрыв глаза, прислонился к холодному бетону. Теперь угроза от мифической Аннушки в виде натуральной Восканян исчезла. 'Теперь же мне ничего не угрожает', подумал он и тут же понял свою ошибку. Следя за битвой инструментальщицы с демоном, он во-первых отстал от основной массы тэчианцев, в поисках спирта мечущихся по всему суровому поселку Монгохто, и во-вторых так возбужденно сопел, что привлек внимание. Внимание, которого вовсе не стоило привлекать в имеющейся вокруг и везде постапокалиптической ситуации. До костромских ушек расслабившегося прапорщика донесся чересчур осторожный, и потому зловещий шорох. Поникшие от старости и, на зависть облысевшей Жене, не выпавшие от радиации кудряшки-пружинки испуганно встали дыбом, не хуже чем у дискующего негра 70-х годов. Не ждущий ничего хорошего Соколов обреченно открыл глаза. 'Ой, мой сертификат...', только и успел произнести несчастный, когда острая холодная сталь мачете вонзилась в его почти демобилизованную кудрявую обвислую грудь. Брызнувшие из распахнутой раны жгучие бисеринки алой старо-прапорщицкой крови ударились и разбились багровыми потеками о тусклый потертый пластик жуткой хоккейной маски. Темнота в прорезях маски смотрела устало и добро. Маньяк шумно почесал заскорузлым пальцем не менее заскорузлый затылок, пытаясь вспомнить, где же он все-таки мог видеть этого человека. Но, не смогши вспомнить, печально вздохнул, и, тщательно вытерев лезвие мачете о штанину Соколова, отошел от бездыханного тела поверженного вместе со своими мечтами и переживаниями прапорщика и вскоре скрылся среди обломков разрушенных домов.
Муртазин, здраво рассудивший, что много народу привлекает еще больше неприятностей и потому намеренно отставший от остальных тэчианцев, сделал неприятную находку. Находка являла собой форменное побоище, впрочем как и все остальное, окружавшее в данный момент одинокого капитана. Но побоище это было из разряда 'редких', а то и вовсе 'ультра-редких'. Не какая-нибудь там рядовая разборка обыкновенных пьяных мародеров с банальными зомби, а нечто действительно неповторимое. Побоище ненавязчиво походило на картину 'Кабан и Тигрицы' работы тушью знаменитого корейского художника Лю-Бен-Ко(4 век н.э.) и состояло из таких своеобразных элементов как: кабан- 1 штука, тигрицы- 142 штуки. В роли кабана был слегка разорванный в мелкие-мелкие клочья капитан Райкин. В роли тигриц- чуток раздавленные в тончайшие лепешки кошки-мутанты. Битва была ужасающей. Кошки, чье терпение наконец-то лопнуло, бились с поистине демонической одержимостью и яростью. Райкин, чья жажда кошкоубийства была поистине неутолимой, дрался с боевым безумием тундровых берсеркеров. Обе стороны понесли потери. Кошки свои сплющенные жизни, а Райкин всякие маловажные органы и члены тела, вроде рук-ног и головы. Вследствие чего и наступила неимоверно брутальная и героическая капитанская смерть. Райкин, даже порванный в лоскуты, сумел таки добраться до устоявшей перед яростью ударной волны белой известковой стены, ступая по сплюснутым его могучими ботинками кошкам, и нарисовать загадочные символы. А именно три символа. Латинские 'Икс', затем 'Игрек', и вместо третьей буквы- огромную кляксу, сделанную из расплющенного об стену огромного ражего котяры. Но тут видать силы и последние капли свободной тундровой души покинули истерзанное тело, и Райкин, устремив гордый взгляд пустых выцарапанных глазниц в обожженное красноватое небо и дерзко выставив обгрызенный наполовину 'факью', опрокинулся на груду убиенных усато-хвостатых врагов.
'Ну и жуть...'- подумал Муртазин и поспешил покинуть место побоища, как Райкин шевельнулся. 'Не может этого быть...'- удивленно прошептал Муртазин, удивившись невероятной живучести кошконенавистника, а то и зомбификации. Но это был вовсе не неожиданно воскресший-озомбевший капитан Райкин, а кое-кто другой. Из-под разорванного человеческого тела выбралась тощая мелкая черная завывающая кошечка. 'Моя сладуля!'-радостно вскрикнул Муртазин и бросился обнимать уцелевшую в побоище кошку. Потом он вскрикнул еще раз, только уже болезненно. Потом еще раз- обиженно. И напоследок- печально. А потом голова капитана Муртазина, отделенная от его же шеи острыми кошачьими коготками, с глухим стуком упала на землю. И более вскриков не издавала. Что было неудивительно, ведь Муртазин несмотря на звучную башкирскую фамилию никакими мистическими азиатскими силами не обладал. Потому и погиб.
А тем временем ТЭЧ нагнала похитителей тележки. Предупредительные окрики и безвредные броски выковырянных из Театральной кусков асфальта не принесли никакого эффекта. Или угонщики были глухими, или же они не верили, что кража дверо-человека окажется безнаказанной и догнавшие их тэчианцы просто мягко их пожурят. И были совершенно правы. Тэчианцы не намеревались их ругать. Поджарить- да, журить -нет. Тогда в ход пошло летальное оружие. А именно кексы. Уже по нескольку раз использованные, со сколами, напитавшиеся внутренними соками противных зомби и штабных автоматчиков, кексы все еще представляли собой грозный аргумент в спорных ситуациях, имеющих место быть в постапокалиптическом Монгохто. Метко выпущенные, с оглушительными хлопками набрав в полете сверхзвуковую скорость, мучные снаряды яростно обрушились на похитителей. Раздался звон пробитого насквозь железа, хруст дробящихся костей, чавканье разорванной плоти и громкие ругательства похитителей. Те вовсе не полагали, что озверевшие от радиации тэчианцы вооружены столь мощным образом. И поплатились за свои предположения. Похитители понесли потери. Причем сокрушительные. Бетонные плиты улицы Театральной враз стали скользкими от крови и выпущенных кишок. 'Как брутально!'- вскрикнул капитан Неверов и, с хихиканьем поскользнувшись на вражеской селезенке, упал и расколол себе череп, из которого выкатилось что-то круглое и очень твердое. 'Вероятно мозги...'- подумал про себя ГП из двигателистов, вечно ходящий с сотовым в руке и задумчивостью на лице, в свою очередь поскальзываясь на вероятностном мозге Неверова и падая на бетонную плиту. Шарик, выкатившийся из его треснувшей головы, практически ничем не отличался от неверовского, разве что был чуток розоватее. 'Однако, тенденция'- успел выкрикнуть жестокий капитан Тиунов, наступая на оба кругляша и прокатившись на них целых два метра врезаясь в железный фонарный столб. Тенденция действительно наблюдалась, шарик выкатившийся из лопнувшего черепа Тиунова был точной копией шарика Неверова. Разве что более жестоким. Что подтверждало, что настоящие военные обладают совершенно иным складом ума, чем обычные, пусть и телефоно-задумчивые, гражданские.
ТЭЧ понесла потери. Причем по глупости. Как можно не смотреть под ноги, когда бежишь по Театральной, и тебе очень дорога твоя же жизнь. Женя старательно огибала валяющиеся на бетоне внутренности и круглые вероятностные военные мозги, да заодно высматривала зоркими зелеными контактными линзами заколку, потому как недавно приклеенная прядь волос вновь отклеилась и грозила оставить ее лысой. И в результате опоздала к разгару битвы. К похитителям присоединилась многочисленная подмога, до этого тихо-пьяно сидевшая в оккупированном магазине 'Нептун', и теснила храбрых и разъяренных тэчианцев. Тэчианцы бились как львы, как взбешенные носороги, как пожелтевшие от собственной вони росомахи, но численное превосходство было чрезмерным. И пусть каждый тэчианец бился с яростью пятерых, на каждого навалилось по семеро. И по непреодолимым законам простейшей арифметики тэчианцы стали терпеть поражение. Один за другим, окруженные убитыми ими же самими людьми, падали они под подлыми вражьими ударами. Больше не свистала в воздухе отважная тэчианская сталь штыковых лопат, не скрипели уже заржавленными зазубринами могучие хваты ШРниц, не стучали более плоскими губами плоскогубые плоскогубцы. ТЭЧ перестала существовать как слитная боевая команда постапокалипсиса. Грудой поверженных мертвых тел осели на скользкий бетон доблестные техники. Больше не улыбался атлетический пенсионер Куц- враги снесли ему ударом топора полголовы. Не пел свои воинственные арии ГП Васильич, задавлен был двухсотлитровой бочкой соевого майонеза. Не слышно было шардикских гимнов роботизированного Седова, вырвали ему из черепа антенну. Истек жизненными соками и всякой гадостью Мансуров, ибо вытащили подлые враги кексовую затычку из ягодицы. Многие пали в жесточайшей битве у магазина 'Нептун'.
'Нееет!'- раздался пронзительнейший Женин визг. Многие и многие, еще не оглохшие к тому времени, опрокинулись навзничь оглушенные бешеным ультразвуком. Жалкие же остатки тэчианцев, которые то и командой назвать трудно, воспользовавшись временным беспамятством врагов, ринулись прочь от проклятого алкогольного магазина, подхватив под локти озверевшую от командирского сопереживания Женю. Тощая и миниатюрная Женя вырывалась из рук спасителей с небывалой силой и яростью барсучихи защищающей своих барсучат. Но с каждым пройденным шагом ее ярость гасла, заменяясь печалью. ТЭЧ проиграла битву. Потеряла почти весь свой личный состав. Не нашла желанного спирта. И тем более никакой закуски. И довершила все позорным бегством. Тощие горькие-горькие соленые-соленые усталые слезы текли из зеленых глаз стройной воительницы и неудавшейся командирши, оставляя на злом обожженном личике разводы печальной грязи. И на этот раз контактные линзы были совершенно не причем.