Аннотация: Конец Конца, однако... пока только начало. не успел! на гражданке допишу.. наверное:)
Конец Свет в Монгохто. Часть-3.
Все имеет свое начало и конец. Зачинается юрким сперматозоидом величие человеческой сущности, прекращаясь мудрой ветхостью уставшего дряхлого тела. Даже бесконечные бразильские сериалы когда-то показывали по юным непорочным телевизорам свои первые незамысловатые серии и возможно по истечении нескольких лет покажут и последние. И тем более наша дорогая Вселенная, вещь куда как менее глобальная, чем самая простецкая мыльная опера и удивительно упорядоченная. Неисчислимые эоны лет назад рожденная из частицы меньшей, чем самый крохотный атом, под нарастающим гнетом всеуравнивающей энтропии вселенная когда-нибудь да и погибнет, устроив выродившимся в абсолютный гигаразум тараканообразным и лягушкоподобным сверхцивилизациям пышные сверхсветовые похороны с коллапсическими спецэффектами и невероятностным сжатием пространства и времени. И тем более имеют свой конец короткие жестокие истории, случающиеся с милыми и добрыми простыми людьми в решительно изменившемся постапокалиптическом окружении, зараженном злым плутонием, циничным простудным зомби-вирусом и обыкновенной человеческой жестокостью. И вот он Конец. Конец Конца Свет в Монгохто.
Женя совершенно обессилено, покряхтывая и поскрипывая, износившимися всего за пару часов неимоверных физических и моральных нагрузок, суставами, присела на вывороченный из дороги кусок теплого светящегося уютного бетона. Остальные спасшиеся бегством тэчианцы выглядели не лучше. Такие же усталые, грустные и обозленные рожи, покрытые струпьями облезающей кожи и пламенеющими ожогами. Радиация не выведенная вовремя хорошей порцией спирта уже вовсю уродовало гены и корежила нестройные, но правильные, с точки зрения средневековой физиологии, тела тэчианцев. В черепашек-мутантов они еще не превратились, но что-то похожее, нечто черепашье-мутантское, уже проглядывало в их суровых трезвых чертах. Трезвых до полного осточертения. Так или иначе постоянно и немножко пьяные тэчианцы впервые за многие годы столкнулись с суровой действительностью, в данный момент- постапокалиптической, безо всяких алкогольных прикрас. А тут еще и сокрушительное поражение от кучки гражданских мародеров-людоедов. Пусть каждый погибший воин ТЭЧ и забрал с собой в самые глубины атеистского ада по пять-шесть врагов, но все равно это было поражение. Враги праздновали победу, Пиррову, но победу. Даже с шестого дома на Спортивной было слышно, как радостно и жутко веселится на каннибальской вечеринке мародерский люд, закусывая контрафактный, разбодяженный мочой бешеного ишака, и где они его только добыли, и авиационным керосином, спирт, мозолистой трудовой плотью павших в бою тэчианцев.
Злые тощие слезинки, более горькие, чем муравьиная и более едкие, чем серная кислоты, целых три штучки, стекли по заострившимся скулам и провалившимся щекам когда-то, в смысле до апокалипсиса, симпатичной, хоть и чересчур тощей, Жени. Мозг ее, ранее гладкий, круглый и легкостью перемалывающий гигабайты уродливой канцелярской орфографии и изощренной бухгалтерской арифметики в нечто осмысленное, а ныне опухший и ноздреватый, как перезрелый турнепс, измышлял неимоверно жестокую месть. Враги, мерзкие гражданские каннибалы-мародеры базирующиеся в достославном магазине 'Нептун', должны были ответить за поражение воинства ТЭЧ и Жени, как командирши, в частности. Для этого пришлось идти на уговоры с собственной совестью и общечеловеческой брезгливостью, но ярость Жени, чистая и громадная, как свежепомытый слон, одержала быструю и безоговорочную победу над моралью и прочей исконно русской рефлексией. Для уничтожения чудовищ нужно было другое намного более чудовищное чудовище. И Женя отлично знала, какое именно чудовище идеально подходит для ее чудовищных замыслов по всем чудовищно чудовищным критериям. И ее ноздреватый, но все еще сохранивший подлую бюрократическую сноровку, мозг мгновенно измыслил способ поимки и вербовки чудовища.
Маньяк в потертой хоккейной маске и с окровавленным мачете, некогда, всего пару часов назад, более известный как старший лейтенант Гордей, внезапно увидел прекрасное для своего извращенного маньяческого восприятия видение. А именно видение беззащитной жертвы женского пола. Больше всего на свете маньяк любил беззащитность и женский пол. А тут сразу два-в-одном. Просто сюрприз какой-то. Маньяк не мог не попасться на такую лакомую приманку. И потому предсказуемо попался. А кто бы не попался...
Искусно одетая, а скорее раздетая, в изящные 'а-ля секси-зомби-баба' лохмотья из сатина и хлопка, огромная, рыхлая, грудастая и белотелая длинноволосая женщина неумело билась в чем-то похожем на паучьи сети. У маньяка от увиденного неожиданно похотливо, в смысле схватить и разрубить, замаслились глазные прорези маски, дыхание участилось, а рука крепко держащая мачете возбужденно задрожала и стала сама по себе совершать убийственные поступательные движения. Вжик-вжик, запело щербатое лезвие, рассекая воздух, когда как сам маньяк с невероятной для относительно нормального человеческого существа скоростью начал приближаться к истерически завизжавшей жертве.
Белотелая женщина вблизи внезапно оказалась вовсе не женщиной, а даже престарелым мужчиной в парике из жухлой соломы. И причем весьма помятой и заурядной внешности, зато очень даже пышных, совершенно нетипичных для сильного пола, форм. Но маньяк, обладающий действительно плохим зрением, не разглядел подставу. А если бы и даже разглядел, то вряд ли стал бы останавливаться. Мясной фарш, в который он рубил своих жертв, выглядел практически идентично, будь он ранее хоть грубым мужчиной, хоть изящной женщиной, и хоть даже каким-нибудь особо оголтелым бесполым штабистом.
Острие мачете, слегка нагревшееся от интенсивного трения об воздух, уже прорубив цветочный сатин фальшивых лифчиков бикини, царапнуло нездоровую белую обезволосевшую кожу потерявшего сознание и содержимое прямой кишки гражданского персонала, как свистнули под маньяческими ногами тугие канаты взметнувшейся вверх сети. 'Арр!'- заревел маньяк, взлетая вверх, спеленатый в надежный клубок прочнейших парашютных капроновых строп. 'Три-ха-ха!'- радостно заорали-загоготали тэчианцы, выскакивая из-за обломков бетонных плит и грозно потрясая лопатами, заостренными прутьями арматуры, и головами в припадке охотничьего азарта и просто в припадке. Радиация и постядерный уклад жизни многим снесли крышу, и не только в прямом смысле. Маньяк в хоккейной маске был не таким уж и странным в этой ожесточенной до беспредела компании, разве что чересчур немножко увлекающимся чужими внутренностями и брызгами крови.
Возбужденные кажущейся беспомощностью маньяка, тэчианцы начали выплясывать под ним дикие первобытные танцы, наполненные жестокого примитивного смысла, утерянного в тот древнеисторический момент, когда человек впервые задумался над тем, что бить и убивать других людей это очень больно и обидно для избиваемо-убиваемых. Маньяк в маске от досады заревел еще громче и пуще прежнего забился в стропах. Толпа, а точнее целых семь человек, включая уже очнувшегося женоподобного мужеобразного ГП, разразилась гнусным завыванием и начала больно и метко кидаться обломками кирпичей. И тут маньяк, испустив напоследок тонкий-тонкий, пронзительный как остроносая натовская пуля из обеденного урана с вольфрамовым наконечником, вскрик, замолчал и мокрым носком, брошенным на холодную батарею парового отопления, повис на своих путах. Опупевшие от такого жуткого количества и качества аллегорий тэчианцы ошарашено примолкли.
И в оглушительной тишине услыхали они скрежет. Скрежет рвущихся молекула за молекулой, волокно за волокном, ниточка за ниточкой капроновых строп. Удивительная совершенная ярость боевого и бытового безумия придала неуклюжему, нескладному, шарообразному, коренастому телу маньяка удивительную яростную мощь. Прорези пластмассовой хоккейной маски ярко светились багровым от радиоактивной крови, прилившей в выкаченные от усилия и сумасшествия нерусские глаза. 'Хиииш...'- выпустил испоганенный адреналином воздух через ротовые отверстия маски, по иронии изображавшие веселую добрую пластмассовую улыбку, маньяк и с оглушительным треском разорвал капроновую сеть. Лохмотья капрона еще парили в воздухе, как маньяк, извернувшись в полете изношенными стертыми армейскими складскими туфлями вниз, метко и тяжело опустился прямо на макушку одного из тэчианцев. Несчастного тэчианца заметно сплющило, но будучи бывшим военнослужащим, дослужившимся аж до майора, оставило в живых, лишь отправив в короткий нокаут.
Маньяк намерившийся исправить свою досадную ошибку, в смысле живую жертву, собрался было проковырять в беспамятном бедолаге дырку, да не одну, как из тени разрушенного здания вылетело тупое копье. Копье устрашающей убивательной силы собранное в единое целое из смертоносной швабры и ужасающего убийственными формами советского утюга. И только потом раздался резкий хлопок разрываемого копьем звукового барьера и оглушительный визг. Визг, которому бы позавидовал граф Дракула, будучи гигантским нетопырем; визг на который бы молились совершенно чокнутые адепты предвечного культа жестоких Сирен; визг который смог бы издать инфернальный комар, способный высасывать не кровь, а саму душу. То визжала Женя.
Лицо ее, тонкое, обезображенное гримасой жестокости и вспыхнувшее жаром гнева во тьме руин подъезда, представляло собой маску чистейшего бешенства. Рельефно набрякшие от напряжения и адреналина едва ли не лопающиеся артерии, еле-еле удерживаемые контактными линзами яростные ярко-зеленые горящие глаза, широкий распахнутый до крови рот, обрамленный тонкими жестокими потрескавшимися губами, глубокие как колея от танка на проселочной дороге провалы морщин на заострившемся носике. Маньяк на мгновение, на мельчайшие доли секунды, встал, завороженный увиденным яростным девичьим ликом. Ликом, в котором как в увеличительном зеркале отразилась вся его собственная ярость, жестокость и безумие. Пролетай в этот момент поблизости от сурового военного поселка Монгохто самые воинственные и своенравные валькирии, и те бы преклонили бы свои накачанные круглые девичьи колени и взмолились бы о том, чтобы Женя стала их вечной командиршей, и, получив отказ, тут же совершили бы совершенно не свойственное им ритуальное божественное самоубийство. Неудивительно что маньяк уставился на Женю и даже не попробовал увернуться от копья, от которого впрочем едва ли бы смог увернуться.
'Хрясть!'-копье ударило прямо в хилую и впалую, но нечеловечески прочную маньяческую грудь. Утюг, старый добрый кусок советского чугуна, битумной изоляции и закаленной стали, разлетелся на мельчайшие детали. Швабра же рассыпалась в тончайшие щепы, тут же обратившиеся в пепел от раскалившегося воздуха. Маньяк, теряя нож и сознание, отлетел на метров пять и пролетел бы и намного больше, если бы не могучий обломок оштукатуренного бетона, об который он со всей дури и приложился спиной. Плита пошла многочисленными трещинами и полностью осыпалась штукатурка, а маньяк сполз на землю и затих, так и не отрывая очарованного взгляда от тьмы подъезда из которого вылетело грозное оружие и на миг проявилось лицо грозной воительницы. Маньяка тут же связали цепями и хотели бы подло попинать бока, но остановленные гневным возгласом Жени, тут же отбежали и спрятались за ее хрупкими скелетообразными, но изящными плечами. Маньяк, казалось уже сокрушенный и полностью зачарованный, очнулся, заворочался и безмолвно уставился багровеющими провалами немного треснувшей маски на уже нормальное Женино лицо. Женя фыркнула что-то грубое и изящно приклеила на щеку оторвавшийся от натуги лоскут кожи.
'Что?'- провизжала Женя и, безжалостно пользуясь выдавшейся минутой роздыха, стала переклеивать скособочившуюся выцветшую челку.
'Зеркало...'- проскрипел маньяк и задышал классическим тяжелым дыханием оператора дешевых американских триллеров.
'Что?'- повторно провизжала Женя и для красоты нарисовала себе фломастером бровь.
Потом немного подумала и нарисовала еще одну. На ладони. Но потом, возмущенно взвизгнув, стерла. Вторая бровь получилась не такой изящной как первая, нарисованная на пупке. От радиации у многих ум за разум заходил. Неспособность вспомнить точное историческое местоположение бровей была еще самой невинной странностью. Например, один из оставшихся в живых ГП из группы НК всерьез считал себя уткой и даже снес пару яичек. А другой постоянно волновался, что оставил дома включенным холодильник и, вернувшись на обед, ему придется грызть мороженое мясо, хотя от его дома не осталось даже самого дома, не говоря уже о мясе и исправно работающем холодильнике.
'Зеркало...'- повторно проскрипел маньяк и тревожно зазвенел цепями.
'Это?'- вопросительно провизжала Женя и, решив обойтись без жестоких пыток, которыми хотела насильно склонить маньяка к сотрудничеству, блеснула зеркально отполированной поверхностью остро отточенного лопатного протеза.
В сверкающей стали лопаты отразилась перекошенная, разбитая, в грязных кровавых потеках, пыльная и расцарапанная хоккейная маска.
'Нет! Зеркало...мое...'- проскрипел более многословное предложение маньяк и зазвенел оковами более требовательно. Парочка звеньев угрожающе заскрипела, рассыпая искры и ржавую пыль, выявляя свою слабость.
'Нам что, в карманах твоих покопаться?'- брезгливо спросил из-за костлявой Жениной спины один из ГП-пенсионеров и сделал вид, будто его тошнит.
Невольно взгляд толпы устремился на клапаны карманов брюк маньяка, заляпанных кровью, мозговой и позвоночной жидкостью, желудочным соком, неприятного вида непонятной слизью и что хуже всего маслянистыми разводами авиационного керосина. Вид керосина бередил старые раны воспоминаний о славной, почти доброй, не очень умной обыденности рабочей ТЭЧ, где никто никого не убивал, не ел и расчленял ради забавы. Воспоминания были настолько добряцкие и отвратительно-слащавы, что ставшие неимоверно брутальными тэчианцы еле смогли сдержать рвотные позывы.
'Блюи...'- произнесли скривившись ГП-пенсионеры.
'Блорп!'- согласился с ними маньяк, потому как штаны его на самом деле имели весьма и весьма скверный вид.
'Буркх...'- угрюмо повинился перед ними маньяк и скривил хоккейную маску печальным образом.
'Безмазвигли-шнургли-дургли...'- выдал поднапрягшись один из ГП-пенсионеров и расцвел безумной улыбкой.
'Копти-копти-копти-копти!'- поддержали спятившего тэчианца соратники, совершенно не подразумевая под этими возгласами что-либо хоть отдаленно связанное с копчением и даже просто дымом.
'Ага! Йа-йа-йа!'- радостно подтвердил пенсионер и со смехом попытался откусить себе бургли, но не найдя их принялся за свою левую ногу.
Где-то вдалеке пропел свою песенку чокнутый дятел Вуди. Явно происходило что-то нехорошее и абсолютно сумасшедшее. Вспенивая мутные, холодные и уже явно радиоактивные воды Татарского пролива вздымался в небо километровый чешуйчатый исполин с тухлыми спросонья глазами и с бешено мельтешащими щупальцами вместо рта. Мир определенно сдвигался КУДА-ТО-НЕ-ТУДА.
'ХВАТИТ!!!'- с тремя и может быть даже четырьмя восклицательными знаками, яростно взвизгнула Женя.
Визг тонкий и свирепый мгновенно выдул из тэчианских умов все поселившееся там сумасшествие. И заодно выкинул в Бездну Небытия из земной реальности всех Древних Богов и проклятого безумного американо-мультипликационного дятла, который если и не был их повелителем, то уж соратником точно. Щупальцеротый исполин с плеском рухнул обратно в глубины пролива и сгинул навсегда, несказанно обрадовав этим местных хабаровских аборигенов орочей, волной вынеся на берега многочисленные косяки разного рода осьминогов и крабов. Мир с оглушительно-бесшумным щелчком стал на МЕСТО. А маньяк опять начал биться в пароксизме удовольствия. Он, в отличие от обычных людей, получающих от Жениного боевого визга жуткую мигрень, а то и летально лопнувший сосуд в мозгу, определенно получал нешуточный кайф. ГП-пенсионеры смущенно ковыряли носками ботинок разбитый асфальт. Им было стыдно что, поддавшись древнему тофетическому безумию, они чуть было не разрушили само мироздание. А Женя тем временем занялась маньяком.
'Короче, выбирай! Хочешь, чтобы тебя прямо тут замучили насмерть?'- задала вопрос Женя, для наглядности пуская лопатным протезом тусклые багровые отблики запыленного солнца прямо в прорези маски.
'Хмм...'- задумался маньяк. Ему нравились все виды мучений.
'Или же хочешь как следует повеселиться? Как следует подраться!'- провизжала Женя и злобно прищурилась.
'Ого!'- неприятно возбудился маньяк. Ему нравились все виды мучений, но более всего все-таки чужие.
'Так что ты выбираешь?'- Женя вопросительно оскалила зияющую провалами выпавших зубов жестокую улыбку.
'Люблю колоть и бить. Люблю резать и потрошить. Люблю драться. Говори, что надумала'- неожиданно внятно сказал маньяк и блеснул из маски совершенно ясными глазами абсолютно нормального человека.
'Хм... Короче так. Здесь рядом таится целая банда людей. Все пьяные и объевшиеся. Тебе же нравятся беззащитные люди?'- спросила Женя, уже видя в глазах маньяка зловещее согласие.
'О, да... Расскажи поподробнее...'- сладострастно проскрипел маньяк и улыбнулся под маской.
И Женя рассказала ему поподробнее.
Банда, обитавшая в достославном магазине 'Нептун' и носившая аналогичное название, отмечала победу. Благо выпивки ('Нептун' был в основе своей вино-водочным магазином) и закуски (члены банды с легкостью и безо всяких угнетений со стороны собственной морали благополучно перешли на каннибализм) было много. Даже слишком. Тэчианцы оказались крепкими бойцами и выкосили в непродолжительной, но яростной битве чуть ли не две трети банды. Помянув погибших в бою соратников контрафактной водкой и закусив ими же, гражданские бандиты принялись за дикие украино-орочанские танцы и издевательства над телами поверженных тэчианцев. Через пару часов, основательно окосев, нажравшись, натанцевавшись и удовлетворив свои низменные постапокалиптические наклонности, бандиты без сил лежали прямо на почерневшем от необузданности веселья кафельном полу и едва ли могли пошевелиться. Сыто отрыгивая и пережевывая рабочие жилы жареных и копченых тэчианцев, бандиты-каннибалы лениво переговаривались на своем варварском матерно-русском наречии. И тут в магазин ворвался смерч.
Смерч ножей и клинков, смерти и страданий, выпущенной крови и раскромсанной плоти. Смерч Жениной мести и маньяческой извращенности. Короче, это был сам маньяк со своим любимым мачете. За какие-то секунды, к собственному неудовольствию, он прикончил всех лежащих бандитов и принялся за еще стоящих.
Стоящие бандиты-то и оказались самыми стойкими. Они отказывались становиться еще несколькими разрубленными телами на грязном и скользком полу. А даже обрадовались возможности еще раз подраться, ибо были сыты и пьяны. Тяжесть в желудках, конечно же, делала их более неповоротливыми, но и маньяк толком не оправившийся после удара утюгом-копьем и боевого Жениного визга был уже не так быстр как ранее.
Шесть каннибалов-главарей, завывая и воинственно улюлюкая, закружили вокруг маньяка свой жуткий танец смерти. Удары колюще-режущих предметов направляемых сильными и грубыми недавно работящими гражданскими руками так и посыпались со всех сторон со страшной силой и не менее устрашающей частотой. Маньяк, не имея ни единой возможности для контратаки, еле успевал уворачиваться и отражать их лезвием мачете.
Воздух наполнился звоном и скрежетом смертоносного металла, не менее смертоносными сивушными парами, выдыхаемыми из луженых ноздрей и глоток каннибалов-главарей и семидесятиэтажной терпкой и крепкой бранью. Да такой крепкой, что просто дух захватывало. Благо не только у более-менее образованного и начитанного маньяка, в свое время даже получившего высшее образование, но и у самих гражданских каннибалов, людей весьма недалеких, но самый излишек впечатлительных. Так что ругань обоюдно пригасила скоростной пыл схватки. Что было весьма кстати. Маньяк стал понемногу уставать. Все сильнее и сильнее.
Прыть, явившаяся в теле в результате совершенного яростного безумия и радиации перестроившей жировые клетки в прочное и могучее квази-мускульное нечто, стала сходить на убыль. Движения маньяка становились все медленнее и медленнее. Сивушный дух магазинчика начал серьезно жечь глаза, притупляя и без того слабое зрение. Дрожащие ноги стали все чаще оскальзываться о всякие чужие лишние органы, валяющиеся на липком кафеле. Тело с опозданием и совершенно не вовремя начало вспоминать об ранее спокойно и абсолютно безболезненно пережитых ушибах, переломах и прочих постапокалиптических составляющих маньяческого быта. Источник маньяческой силы, а именно его кровожадное сумасшествие, тоже начал иссякать. Все чаще и чаще в безумной багровой пелене застилающей здравый смысл начали всплывать добряцкие воспоминания, и всяческие рефлексивные вопросы начиная с банального 'Что я тут делаю?' и заканчивая классическим 'Кому на Руси жить хорошо?'.
И как результат всех этих переживаний и размышлений маньяк пропустил один удар. Затвердевший до неприличия, изношенный и нестиранный, и оттого более смертоносный, боевой носок нашел брешь в прохудившейся маньяческой защите. Острие зеленоватого пахучего как сто тысяч дохлых каракатиц носка, обойдя щербатое лезвие мачете, вонзилось маньяку в плечо. Технический комбинезон тут же радостно обагрился кровью хозяина, присовокупив новое пятно к обширной коллекции разномастных технико-маньяческих пятен. Рана же мгновенно вспухла и так же споро загноилась. Носок действительно давно не стирали.
Главарь-каннибал, радостно загоготавший от вида мгновенно загнившей раны, утратил на миг бдительность и, несмотря на поддержку пяти приятелей-каннибалов, получил в свою очередь ответный удар. Куда как более быстрый и не мучительный. Свистнуло щербатое, но все еще невероятно острое лезвие мачете, с хрустом вонзаясь в толстую немытую шею. Голова каннибала-главаря, отделенная от прочего тела, улетела в угол магазина, где очень удачно приземлилась в распечатанную и опустошенную пятилитровую банку из-под маринованных огурцов и начала потихоньку мариноваться. Оставшиеся главари-каннибалы взвыли от гнева и досады. Потому как рассол, который они намеревались выпить на следующее утро, был безнадежно испорчен.
Гнев и досада по-разному повлияли на них. Будучи по сути своей своевольными и наглыми гражданскими они не умели и не могли действовать и думать командно и слаженно. Двое, будучи в недавнем прошлом великими мыслителями- сантехниками, неожиданно задумались о тщете всего сущего и сущности всего тщетного. Один так сильно испугался, что словил микроинфаркт и не в шутку занемог. Оставшиеся двое же преисполнились такой благородной ярости за испорченный рассол, что удвоили и даже утроили скорость и мощь своих атак.
И драка, невообразимо красивая в своей жестокости и гневе, продолжилась.
А тем временем Женя и оставшиеся в живых тэчианцы приникли к окну магазина следя за бойней разворачивающейся внутри. Но помогать маньяку не спешили. Поистине варварская прямолинейно-бесхитростная хитрость Жени заключалась в том, чтобы маньяк и каннибалы-бандиты просто-напросто перебили друг друга. Ну и в том чтобы добить оставшегося в живых. Тэчианцы, всматриваясь в мутную грязь запыленных магазинных стекол, вострили оружие, накладывали боевой макияж и воинственно бурчали под нос что-то маразматически-ругательное.
Вел счет в бою маньяк. После маринованной головы он сумел достать замедлившегося сердечника. Бедолага едва шевелящий членами не смог ни прикрыться ни ответить. А просто тихо захрипев упал с располосованной грудью. Зато этой атакой воспользовались философы-сантехники и совсем не по-философски слаженно ударили маньяка в открывшийся бок с намерением выпустить тому кишки. Почти удалось. Кишки были выпущены только не маньяческие, а вовсе даже одного из философов. Маньяк, в пылу битвы подхвативший из мертвых рук маринованного каннибала боевой носок, отразил им один удар, подставил под другой бедро, и полоснул по обрадовавшемуся философу. Не успела улыбка на лице сантехника смениться стылым оскалом смерти, как все его потроха уже оказались растоптанными на грязном полу. Бедро маньяка слабо кровоточило. Сырный нож, так и не вытащенный из раны, сыграл роль этакой медицинской пробки.
Три-Два в пользу маньяка. Гниющая рана в плече и нож в бедре против трех поверженных противников. Не так уж и плохо для оглушенного боевым криком и швабро-утюжным копьем слегка мутировавшего безумца. Но и враги весьма оживились. Смерть побратимов каннибалов мгновенно отрезвила и сделала их более осторожными. Более никто из каннибалов-главарей не бросался в необдуманную атаку. В отличии от маньяка у бандитов было одно преимущество. И это было время. Время, за которое гной раны бы растекся по всему телу, заражая и обессиливая его. Время, за которое через дырочку, проделанную острейшим сырным ножом, капля за каплей вытекла бы горячая кровь вместе с жизнью. Каннибалы это понимали. Понимал это и маньяк. И потому он перешел от оборонительных действий к наступательным действиям.
На мгновения забылось все. Боль, усталость, раны, безумие, рефлексивные вопросы- все. Осталась только битва. Надежная тяжесть липкого ножа в дрожащей от напряжения руке, шероховатость хоккейной маски прилегающей к грязному окровавленному обезображенному сумасшедшим оскалом. И враги видные ее в глазные прорези. Враги, которых надо было уничтожить. Хотя бы по той причине, что они просто все еще были живы. А живой человек, даже самый захудалый, во сто крат интереснее, чем самый крутой мутировавший зомби-воин. У мерзкого зомбяка даже кровь толком не течет.
Маньяк атаковал. Извернувшись в воздухе самым невообразимым образом, минуя смертельные удары мясницких ножей, он буквально впился в одного из наиболее яростных каннибалов. Оставшийся в живых философ-сантехник в отместку срезал ему подметку грубой военной туфли вместе с приличным куском пятки. Второй не такой уж и агрессивный каннибал ударом ножа удосужился отрубить пару лишних пальцев с левой руки. Но дело было сделано. Пока каннибалы ранили маньяка, тот успел провертеть своим мачете в их приятеле нехилую дыру. Отчего тот скоропостижно и в краткосрочных муках скончался. Врагов осталось всего двое. И пусть удерживать боевой носок оставшимися пальцами стало совсем трудно, не говоря уже о том чтобы биться им в полную силу, да и без пятки стало не так удобно прыгать и уворачиваться, натиск существенно ослаб. Сантехник, в очередной раз погрузившись в глубины бытового ницшеанства и житейского эпикуреизма, бился вяло и так же скверно защищался. Оставшийся без яростного напарника яростный каннибал утратил ярость и обернулся самым обыкновенным каннибалом. Квелым и нерешительным. Накал битвы опал. Судорожный непрерывный стрекот звонко бьющихся друг о друга клинков сменился нечастным глухим звоном слабо соприкасающихся железяк.
И тут маньяк совершил страшнейшую ошибку. До этих самых пор уверенно стоящий и прыгающий на своих ногах, он поскользнулся о чей-то склизкий кусок кишки и всем своим немалым весом грохнулся на пол. Пол, один только невнимательный взгляд на который мог бы прикончить любого чистюлю, встретил маньяка с распростертыми объятьями. В смысле, то тут, то там валялись всякие руки-ноги и прочие трудовые члены разрубленных и по этой причине мертвых тэчианцев, каннибалов и менее симпатичных обитателей сурового военного поселка Монгохто.
И враги тут же воспользовались временным замешательством маньяка. Радостно взревев воинственный клич на своем жутком матерно-русском наречии, они накинулись на беззащитную спину своего противника. Свистнули в спертом, испорченном смрадным дыханием жестокой бойни, воздухе стремительные клинки.