Аннотация: Кровь, снег, свист стрел, и завывания ветра. не хватает только пронзительных мелодий губной гармошки. слишком холодно для нее. спасибо морриконе и леоне.
Однажды на Диком Севере.
1.
Трое поджидали одного у каретной станции. Эти суровые ребята в костяных доспехах и долгополых собольих дохах, с короткими но мощными луками, пристегнутыми у бедра, сразу привлекли всеобщее внимание всего обслуживающего персонала станции. Аж двух людей. Старика-билетера в медвежьем тулупе и скромного существа непонятного пола в безразмерной песцовой шубе, убирающего за ездовыми и прочими оленями, будь то гигантские лохматые уссоги, а то и стремительные опасные хорри. Билетер тут же спрятался, да так, что его даже кханзакский пес-принц, способный отыскать в неимоверной пустыне половинку потерянной запаховой частички, и тот бы не нашел. Билетер вовсе не был трусом, он был стариком, а это значило, что он весьма и весьма преуспел в таком сложном деле как выживание на Диком Севере. Ведь если бы он не был мастером пряток, то вряд ли смог бы дожить до таких преклонных лет. Непонятное существо застыло без какого-либо движения. Шарики оригинального цвета и совсем не оригинального запаха, дымясь и истекая соком, быстро остывали на застывшей вместе с хозяином лопате.
Но троих вовсе не интересовал персонал каретной станции, хотя в другое время они бы с удовольствием, с жутко извращенным удовольствием, поискали бы старика билетера, пусть и безуспешно, и попытались бы, пусть и идентичной с первой результативностью, определить какого же все-таки пола непонятное существо с лопатой.
Трое поджидали одного. И трое были предельно напряжены, ибо знали чем обычно кончаются такие вот встречи. Обычно такие встречи заканчивались скоропостижной смертью встречающих, несмотря на все численные и тактические преимущества. Ибо приезжий завсегда был круче всех. У него оказывался самый тугой лук, прочнейшая тетива никогда не лопалась, а стремительная рука выпускала сразу по несколько смертоносно острых стрел в единый миг.
И потому главарь банды послал на его встречу только троих. Ведь если бы он послал сразу пол-, а то и всю банду, то приезжий оказался бы шибко крутым. А терять половину, а то и всю банду, главарю не хотелось. Уж больно он к ним за все разбойные годы привязался. И без злобных помощников стало бы клятски трудно вести дела.
Несмотря на жуткий холод, что воздух иногда рассеянно стекал на заснеженную землю кристальной жидкостью, трое обильно потели под своими дохами и доспехами. И причиной этого было не только превосходное качество теплой одежды. Теплота и качество которой достигало таких высот, что даже самую простейшую шубу, которую собственноручно сшивали и носили самые бедные, ленивые и неумелые люди Севера, в центральной Харассее, к которой официально относился и Дикий Север, не побрезговал бы поносить и сам Император. Дело было не в теплых дохах. И даже не в том, что на всех ожидающих были надеты новомодные харасские амулеты с мощнейшим заклятьем 'Теплой Рубашки', срабатывающим при резком похолодании и способным не дать замерзнуть голому человеку плескающемуся в луже жидкого воздуха. И конечно же не от того, что перед тем как выйти на стужу, трое мужчин глотнули по славной стопке горячего масла, щедро посыпанного семенами перечного огурца, и крепчайшего сладкого гырриного кумыса.
Трое потели от страха. И одновременно вздрогнули от отголоска рева.
Вдалеке протяжно протрубил ездовой тяжеловозный олень-уссог, один из четверки, впряженной в десятикаретный почтовый состав. Пар, выдыхаемый из их широких ноздрей, виднелся даже на таком расстоянии. А скрип снега под могучими мягкими копытами казалось заполонил весь мир.
Трое пошевелили пальцами, обтянутыми тонкими кожаными перчатками, в толстых просторных рукавицах. Один, в рыжей енотовой шапке, встряхнул головой и на вытоптанный уборщиком снег упал как минимум килограмм желтоватого, из-за несвежего дыхания, инея. Второй, вооруженный западным теплоземельским луком, достал свое неместное и неуместное оружие и начал отогревать его хитрым шаманством, которому он выучился еще в детстве у дедушки, чтобы натянуть тетиву. Третий же даже не пошевелился. Лишь капля сжиженного воздуха сорвалась с его костяного наплечника и зашипев разбилась о снег у теплых унтов. То ли замерз насмерть, что было бы вовсе не удивительно, то ли держал свои нервы в крепкой узде, не давая им распоясываться.
Столб горячего пара становился все толще и ближе. Каретный состав подъезжал. Обладатель енотовой шапки скинул рукавицы, неожиданно повисшие на веселого зеленого цвета резинках, и левой рукой вытащил из набедренного чехла лук, а пальцами правой прикоснулся к оперению короткой но мощной крупнокалиберной стрелы. Вооруженный большим луком, отогревшимся как следует и дымящим тепловым шаманством, достал длинную бронебойную стрелу, светящуюся заклятым наконечником, и наложил ее на тетиву. Третий же член группы встречающих остался без движения. Нервы у него и действительно оказались крепче некуда. Или же он действительно заледенел. До этого бездвижно застывшее с лопатой в помещении каретной станции существо неопределенного пола исчезло. Даже ему было понятно то, что именно последует в скором времени в этом самом помещении или опасной близости от него.
Из-за высокого наметенного за сотни лет снежного холма показался каретный состав. Огромные лохматые уссоги уверенно и быстро тянули три почтовые, две пассажирские, пять грузовых карет и вдобавок парочку саней, прицепившихся по пути и загруженных всяким скарбом, людьми и расслабившимися таббами- 'пищевыми оленями'. Погонщик, зашитый в согн-кожух из двадцати восьми оленьих шкур и примостившийся за жировым горбом ведущего уссога, увидев вращающиеся лопасти ледоперемалывающей станционной мельницы, начал останавливать состав. Уссоги не такие маленькие существа, чтобы взять и внезапно остановиться. Способные без остановок бежать трое суток подряд, они разгонялись с неохотой и так же неохотно тормозили. Но погонщик сидел за жировиком уже не один год и имел опыт работы с неповоротливыми, но могучими тяжеловозами. И потому состав остановился ровно там, где останавливался до этого многие и многие годы. То бишь ровно за триста метров до перрона. Захлопали двери грузовых и почтовых карет, и грузчики, покрякивая типичным для грузчиков всех обитаемых миров образом, побросали в мягкий грузоприемный сугроб мешок с почтой и свежими газетами, мешки со свежезамороженной зеленью и гадостью, и несколько деревянных коробок с загадочными посылками внутри. Потом двери плотно захлопнулись и погонщик зычно прокричал из своего согн-кожуха 'Хат-хат!' и тяжелым молотком на длинной рукоятке с размаху дал в лоб ведущему уссогу. Состав медленно, ревя и портя воздух густыми клубами желтоватого кишечно-оленьего газа, тронулся с места.
Двое напряглись и наживили стрелы на тетивы. Третий грозно сверкнул застывшим глазом. Сейчас решится все. Конец ожиданию.
Со скрипом и ревом, оставив перрон глубоко окутанным желтым пердежным паром, состав ушел. Трое ожидавших, один из которых предположительно замерз насмерть, дождались своего. Пар потихоньку рассеивался, замерзшими кристалликами опадая на плотный снежный наст каретного пути. И все четче становилось видно одинокую фигуру, стоящую через пути напротив перрона. Длинная доха из песца, бугрящаяся у бедра саадаком скрытного ношения, потертый, набитый чем-то угловатым, саквояж, лохматая енотовая шапка, колючий полосатый шарф, прикрывающий нижнюю половину лица и зеленые очки с чучелом крошечной белоснежной пятачковой совы, цепко прикрученной в массивной костяной оправе.
Это был он. Главарь банды очень точно описал того человека, который должен был прибыть на пятничном каретном составе к местной станции. Человека, который ни в коем случае не должен был живым войти в городок, или точнее сказать, поселок. Человек, которого они ждали и должны были убить.
Четверо человек застыли. Каждый из них знал, кто и зачем прибыл на эту станцию. И быстрая смерть от стрелы была единственным решением проблемы. Даже не проблемы, ибо проблем не было. Была задача.
Ожидавший в енотовой шапке и вооруженный теплоземельским луком одновременно, невероятно быстрым и плавным движением, говорящим о стрелковой многолетней практике, вскинули свое оружие... Короткий северянский тугой костяной и склеенный из семи пород юго-западных гуттаперчевых деревьев луки почти нацелили хищные носы стрел на фигуру прибывшего... Мозолистые от разбоя, сильные пальцы в тонких перчатках уже спускали тетивы...
Но человек в зеленых очках оказался куда как быстрее. Саквояж еще висел в воздухе, пола дохи еще только начали взметаться, ремни кожуха, в котором насторожено покоился лук, даже не успели толком выпрямиться, как дважды тренькнула в морозном воздухе тугая тетива. Очень быстро, почти слитно. Вот так: То-Тонк! И два человека-разбойника, уверенные в себе, наглые и злобные, умелые в военном деле подонки, умерли. Один пораженный в сердце, другой прямо в глаз. Не помогла не броня, ни хитрый защитный амулет, размывающий силуэт в глазах стрелка-противника. Бандиты умерли прежде, чем даже успели толком натянуть тетивы на своих луках. Они нацеливали стрелы на прибывшего уже будучи мертвыми. Так быстра и неожиданна был их смерть. Стрелы же, нацеленные мертвецами, бесполезно уткнулись в снег, одна не пролетев даже и пары метров, а другая просто упав под ноги своему убитому хозяину.
Мир стал немного лучше. Хотя в отношении Дикого Севера ситуация никоим образом не изменилась. Дикий Север был чересчур дик и жесток, чтобы изменяться в лучшую, или даже не такую уж и плохую, сторону из-за гибели всего лишь двух нехороших людей.
2.
Третий из бандитов никак не прореагировал на смерть соратников, одновременно крутанувшись волчками, попадавших на землю быстро застывающими на морозе мертвыми телами. Он даже не пошевелился, наверное, будучи мясным льдом, трудно шевелиться. Совсем замерз, бедолага. Так бы решил какой-нибудь легковерный южанин или обмякший северянин из Крайнего, но совсем не Дикого, Севера. Но тип в зеленых очках с чучелом совы не был, ни доверчивым южанином, ни оцивилизовавшимся северянином. Он был кровь и плоть от крови и плоти самого Дикого Севера. Натуральный абориген, злой, хладнокровный и, как почти треть всего местного населения, жаждущий мести. Подозрительность не дала ему расслабиться. Он не убрал лука, а только еще более внимательно вперил взгляд зеленых очков в застывшего и предположительно окоченевшего насмерть бандита. Он ожидал. И не прогадал.
- Хороший выстрел, мальчик,- сказал предположительно окоченевший бандит.
- Ага, целых два,- ответил ему очкарик.
- Целых два,- согласился с ним бандит и медленно-медленно положил руку на клапан саадака.
- Конечно, кто же еще кроме него смог бы нас прислать? Ты ему задолжал пару жизней, мальчик. И это ему совершенно не нравится,- бандит стоял не шевелясь, даже говорящий он был больше похож на ледышку, чем два его соратника уже окончательно застывших и превратившихся в две ледово-мясные композиции на тему 'Смертельное удивление'.
- А как быть насчет тебя, старик? Тебя я намеревался прикончить в самом конце, и то если после Него моя жажда мести не утолится. Я удивлен встретив тебя тут и сегодня,- сказал очкарик, наглядно показывая, что искусством подражания куску льда он ни в чем не уступает старику-бандиту.
- Много удивительного происходит в наши дни, всему не надивишься. Ты готов, мальчик?- спросил старик.
- Всегда Готов!- ответил очкастый, когда то, несомненно, бывший мальчиком.
Внезапно резкий порыв ветра шевельнул шерсть дох, и припорошил ледяной пылью двух мертвецов и двух еще живых. Мальчика и Старика. Где-то уже вдалеке проревел недовольный чем-то уссог. Зашуршал ползущий по перрону снег и дрожащие листки исписанной бумаги на посылочных ящиках. Двое стояли недвижно. Но вот-вот, совсем уже скоро, все должно было закончиться.
Где-то далеко-далеко треснул кусок лед, не выдержав состязания в холодостойкости с другим таким же куском льда. До Старика и бывшего Мальчика долетел лишь отзвук слабого-слабого щелчка. И именно он оказался той самой отмашкой соревнующимся, бьющимся и стреляющимся. Бой!
Быстрее чем человеческий, и вообще любой другой, работающий по тому же принципу, глаз может уследить, стремительным размытым пятном руки вытащили луки, снарядили их стрелами, натянули тетивы и спустили их. Тэнь! Звякнул воздух. С глухим стуком упал тугой костяной лук на утоптанный широкими уссожьими копытами снег. Очкарик бесшумно охнул и схватился за плечо, мех дохи, которой потихоньку слипался быстро замерзающей кровью в алый брусок льда. Старик же продолжал стоять. Потом покачнулся и упал лицом вниз, так и не выпустив оружия из рук. Что было неудивительно. Трудно устоять с крепкой и острой, крупнокалиберной костяной стрелой в сердце.
- Эх, старик, старик, а ведь я совсем даже не хотел тебя убивать... но убил...- прошипел очкарик и, сбив лед с шубы, прижал к ране засверкавший синими искрами амулет исцеления.
- Я тоже не хотел... и потому не убил...- неожиданно проскрипел твердеющими от стужи губами старик, из последних сил перевернулся на спину, уставился на застывшее серое небо и замерз.
Очередной порыв ветра насыпал целую горстку снежной пыли прямо ему в глаза. Но старик так и отвел упертого в бескрайний небосвод взгляда. Если бы кто-нибудь обладающий демонически острым зрением сумел бы заглянул вглубь его заледеневших зрачков то ему, возможно, удалось бы увидеть то, что стояло перед глазами умирающего, когда жизнь быстро-быстро вытекала из его престарелого, но не утерявшего смертоубийственной сноровки тела вместе с кровью. Картинку неровную и мутную, из-за разбухшего соленого льда, но вполне различимую. А именно, маленькую детскую фигурку, в пушистой шубе, склонившуюся над темным пятном тела жестоко убитого брата, и грозный силуэт великана с копьем, занесшего свое оружие чтобы проткнуть обоих одним ударом. Хотя конечно маловероятно. В глазах старика отражалось обыкновенное серое небо и ничего кроме. А когда их засыпал снежок, так вообще ничего не стало отражаться.
Мальчик вырос и пришел, чтобы мстить. И третьим кого он убил в этих роковых землях, оказался человек, давший ему шанс выжить, вырасти, и поквитаться. Старик, тогда еще мужчина в расцвете сил, по какой-то причине не добил раненого, пригвожденного копьем к застывшему телу брата, мальчишку. И вместо того чтобы прикончить его своим знаменитым двойным выстрелом, этим же выстрелом перебил древко остроги и бросил мальчишке кулек с лечебным жиром. Зачем? Неизвестно. Жестокий убийца неожиданно для себя принял странное, и как выяснилось позже, роковое решение. Но как бы там ни было, произошедшее произошло. Спаситель был убит одним из первых, а бывший мальчик, теперь уже меткий очкарик, оседлав одного из хоррей, на которых прискакали бандиты, направился в сторону деревеньки.
3.
Хоррь был злобный, своенравный и мечтал прикончить любого сидящего на нем. То бишь являлся отменным скакуном, таким, каким и должен быть настоящий боевой скаковой олень настоящего северянина. Острые зубы так и щелкали, стоило только чему-нибудь похожему на пальцы попасться хоррю на глаза. Не переставая, однако, резво скакать.
Очкарик намеревался доскакать до поселка за полчаса. И решил использовать это время для того, чтобы как следует выспаться. После хорошей драки очкарика всегда клонило в сон. И хотелось есть. Благо бандит, чьего скакуна он одолжил, оказался нормальным северянином. В седельных сумках обнаружились вкуснейшие полоски сушеного мяса, питательнейшие кусочки сушеной рыбы на полоске кожи, палочка прочного как стальной прут 'гырриного' сыра. И для того чтобы все это запить- подтаявший снег. Вот она- лучшая еда для настоящего северянина. Никаких салатов и огуречного гарнира. Все самое жирное и убойно-питательное. И очкарик, как следует наевшись и напившись, тут же заснул, игнорируя попытки своего скакуна в свою очередь отведать своего наездника.
И очкарику привиделся короткий сон. Сновидение, которое он помнил до мельчайших подробностей. До самых незаметных нюансов. Сновидение, которое он ненавидел больше всего на свете. Сновидение, из-за которого он собственно и жил. Сновидение непрерывно, то бишь каждый миг не бодрствующей жизни, питающее его месть. Сон, в котором без конца повторялась трагедия, произошедшая с ним пятнадцать лет тому назад. Как же очкарик ненавидел этот сон. Он, пожалуй, смог бы и отказаться от мести и жить нормальной, относительно Дикого Севера, жизнью, если бы чудовищные видения перестали преследовать его. Но видения не оставляли его, и единственным выходом из ситуации очкарик видел смерть всех виновников трагедии, или же собственную кончину.
К счастью через двадцать минут очкарик проснулся. И кошмар успел повториться всего лишь два раза. Судорожно выдохнув воздух через плотно сжатые губы, очкарик успокоил судорожно бьющееся сердце и отогнал обрывки кровавого кошмара. Заодно вырастил на полосатом шарфе неимоверно-сложную конструкцию из кристалликов мгновенно застывающего воздуха. Будь очкарик менее озабочен своей местью, то вероятно как следует приглядевшись он смог бы познать истинную ледяную красоту Дикого Севера. И озарившись кристальным светом прекрасного обрести душевный покой. Но очкарик не посмотрел на иней, а взял и просто смахнул его. Потому как он прибыл к месту назначения. Перед ним расстилался низкорослый, как это и положено для Крайнего Севера, одноэтажный поселок.
И над поселком клубились густые туманы страха, ненависти и обыкновенные, из сырого воздуха. Где-то истошно визжал кто-то очень несчастный. И извращенно-восторженно вопил некто делающий несчастного кого-то очень несчастным. Беспрерывно раздавался звук бьющегося льда. Кто-то очень усердно колотил окна и не менее усердно бил стаканы. Пьяные голоса ревели нечто угрожающе-бессмысленное. Было еще слишком далеко, чтобы понять что-нибудь определеннее. Но и этого хватало. Поселок смотрелся скверно и зловеще даже по невысоким стандартам Дикого Севера. Он выглядел типичным северным поселком, захваченным и угнетаемым нетипично-жестокой и дикой бандой.
Но помимо общего антуража внимание очкарика привлекло нечто особенное. В отдельном загоне прикованный толстенными, отливающими синеватыми прочностными чарами, цепями к небольшому, но недвижимому как целая миллионнотонная скала, Встань- Камню, испуганно дрожал своим могучим телом избитый мамонтяка. Гордый и сильный зверь, мудрый 'зимний бык', добродушный 'повелитель тундры' был настолько жестоко изувечен, что даже не мог протрубить своим собратьям подмогу. У него просто-напросто был срублен хобот. И отпилены бивни. Очкарик был ошеломлен лишенной какого-либо смысла жестокостью бандитов.
- Хм... как ты думаешь, рады ли будут мне в этом поселке?- неожиданно спросил очкарик окружающую местность.
- Клац, клац, клац!- в ответ защелкал острыми зубами хоррь.
- Не у тебя спрашиваю,- сказал очкарик и, выудив из сумки замороженную мышь, туго завернутую в соленый мох, угостил своего кровожадного скакуна.
Только мышиные косточки и хрустнули. Хоррь же немного присмирел. То бишь, перед тем как пытаться откусить пальцы, он начал предупреждать седока коротким рычащим меканьем.
- Рады- не рады? Какая разница? Ты пришел сюда не ради них, а за себя. Или уже забыл? - раздался из саквояжа недовольный голос.
- Нет, не забыл! Клят! Но надеюсь забыть. Как же я на это надеюсь...- печально произнес очкарик и скрипнул зубами.
Картина убийства его брата вновь встала перед глазами. Проклятье!
- О, опять плохой сон? Впрочем, сколько я тебя знаю, тебе только плохие сны и снятся. Покормишь меня?- голос из саквояжа почмокал и громко облизнулся.
- Не сейчас. Погоди немножко,- очкарик, блестя зеленым стеклом очков, высматривал в поселке что-нибудь хоть отдаленно напоминающее таверну.
- Ладно, Пырдей, как скажешь. Ты хозяин. Тебе и решать когда кормить своего преданного и несчастного голодного слугу,- захныкал голос из саквояжа и заскрежетал чем-то костяным.
- Вот именно. Я- хозяин,- решительно произнес очкарик, оказавшийся обладателем классического северянского имени Пырдей, и направил хорря в сторону высмотренной таверны.
4.
В таверне 'Моржовый Бум' было на редкость не людно и холодно. Чокнутый Верзила Сырчик, в два с четвертью метров ростом стошестидесятикилограммовый дебил, так и не заслуживший честного взрослого имени, побил все окна и половину стаканов во время очередного доброго приступа безумия. И слава за это Теплому Лету. Во время злого приступа Сырчик любил бить людей и животных. И иногда это у него получалось так же, как и со стеклом. Вдребезги.
Да и погодка удалась, подсобила дебилу на славу. Давно в этих краях не бывало такого жуткого мороза. Разве что пару лет назад, когда Хладные Твари из Ледяного Мира сумели таки заморозить и расколотить Печать Миров, а потом попытались пожрать весь Дикий Север и Лучший из Миров с ним заодно. Тварям, конечно же, ничего не удалось. Даже выжить не смогли. Но холодрыга была тогда действительно ужасная. Как и сейчас.
А не людно в таверне было уже давно. С тех самых пор как в деревеньке объявились бандиты. Рыбаки, охотники и пастухи враз потеряли интерес к заведению. Место, где раньше можно было сытно поесть горячего, прикорнуть у горячей печки, выпить чего-нибудь горячительного, поделиться горячими сплетнями и сыграть горячую партию в сонор-шашки-догоняшки, стало совсем иным. Теперь вместо всего вышеперечисленного в 'Моржовом Буме' можно было рассчитывать, если повезет, только на обидные издевательства и, если получится, быстрый перекус всухомятку в темном углу поближе к двери, чтобы легче было незаметно прошмыгнуть. А если и не повезет и не получится, то и вовсе быть убитым. И быть может даже вдребезги. Паршивые времена настали для 'Моржового Бума'.
И они ни чуточки не стали лучше, когда дверь распахнулась и в проеме показалась фигура незнакомца в долгополой дохе и с диковинным саквояжем. И пусть фигура не была особо мощной, в ней чувствовалась угрожающая сила. Как в растянутой до опасного смертоубийственного предела тетиве, на которой снаряжена бронебойная стрела, чья острая хищная головка целится прямо в ваше сердце. Хозяин таверны любезный Гырдей, низкорослый, толстенький, с хитрыми глазками и масляной жидкой челкой падающей на низкий лоб, то бишь совершенно нетипичный северянин, перестал на миг заливать растопленный снег в формочки для стаканов. И использовал следующий миг, чтобы мгновенно, но при этом совершенно незаметно исчезнуть. Любезный Гырдей, подобно старику-билетеру, любил жизнь, несмотря на ее скверное качество. И вовсе не желал ее лишаться, ни от безумно-могучей руки Сырчика, ни от шальной стрелы незнакомца или бандитов, коих тот несомненно намеревался вызвать на бой, и никаким еще иным способом. Хозяин таверны был настоящим мастером выживания. И всегда исчезал оттуда, где в скором времени в воздухе начинала носиться смерть в любых своих проявлениях.
Дверь распахнулась, и в таверне сразу стало на дюжину градусов ниже. И не только из-за клуба морозного воздуха ворвавшегося в помещение. Атмосфера захолодела от бесцеремонных и оценивающих взглядов. Бандиты нагло уставились на входящего. Они были безоговорочными хозяевами деревеньки. И всякий гость становился кем-то вроде совершенно бесплатной, и иногда даже прибыльной, потехи на пару часиков, или же досадной помехой на столько минут на сколько хватало его крутости. Но даже до их крохотных и наглых бандитских мозгов очень быстро дошло, что посетитель вряд ли станет хорошим развлечением. Скорее помехой, причем массовой и фатальной. Дверь захлопнулась и гость был уже внутри. На севере не было принято подолгу распахивать настежь двери и красоваться в проеме на фоне заходящего или же восходящего солнца. Тем более никакого солнца как такового не было и в помине и не предвиделось еще месяцев пять. Зима на Диком Севере была суровой хозяйкой, однако.
В тишине прерываемой лишь треском, застывающей в многоразовые стаканы, воды в костяных формочках и настороженным дыханием шести человек бандитской наружности, посетитель, он же очкарик, он же Пырдей- Отличный Стрелок, бесшумно подошел к стойке и легонько постучал по костяной столешнице.
Бандиты, все шестеро, сидели не шелохнувшись. Но судя по напряженным позам в любой миг могли начать стрелять. Может быть, даже не ставая с нагретых стульев. Особенно выделялся один из бандитов, напряженный неимоверно и нервно вибрирующий, с опасной резкостью движений. Крайний слева слегка косился в сторону, наверное намеревался стрелять в длинном прыжке и спрятаться за неудачно установленный, и навечно примерзший к полу, самоиграющий бесовской клавикорд. Сидящий в центре напрягал плечи, явно надумал, как только начнется стрельба, перевернуть стол и укрыться за ним. Бандит с хитрым прищуром ловко вращал между пальцев костяные фигурки сонор-шашек-догоняшек, кстати, весьма удобных для бросания, и в умелых пальцах не менее опасных, чем специально изготовленные для метания боевые дротики. Сидящий ближе всех к Пырдею бандит был спокоен и расслаблен. И казался клятски опасным. И веселая улыбка с легкой сумасшедшинкой, осветившая его круглое, по-девичьи нежное лицо, только подтверждала догадки Пырдея.
Очкарик в свое время встречался с несколькими людьми умевшими улыбаться подобным образом. Кто наемный убийца, кто мятежный некромант, кто библиотекарь-маньяк, кто кулинар-испытатель, а кто и вовсе самый обыкновенный необыкновенный зельвевар. И все они были просто демонически опасны, безумны, хитры, храбры и жестоки. Надо будет поосторожнее с этим симпатяшкой, решил Пырдей.
- Привет, ребята, какие новости?- невинно поинтересовался очкарик у бандитов.
- Как мило. Просто очаровательно. Он новостями интересуется!- воскликнул милашка и залился счастливым звонким смехом.
-Ага, ага!- Остальные бандиты, не такие сумасшедшие, просто криво ухмыльнулись.
Бандиты понимали, что, возможно прямо сейчас, все они в муках и быстро погибнут от руки незнакомца, но привычка, измываться над незнакомцами, была сильнее страха смерти. А уж охоту к кривым и наглым ухмылкам им никакая смерть бы не отбила.
- Значит, нет новостей. Да?- задал еще вопрос Пырдей и положил саквояж на стойку.
В саквояже с нехорошим зловещим шорохом что-то развернулось и тихо-тихо зашипело. Бандиты, кроме милашки, которому было от всего этого нагнетания нервов только веселее, напряглись еще больше. Хотя и казалось что больше некуда. Крепкие были ребята, эти бандиты. Настоящие семижильные дикие северяне.
- Ага, совсем никаких! Вообще нет новостей, однако!- восторженно ответил милашка и так ослепительно улыбнулся, что Пырдей даже на миг смутился.
Но не в смысле 'как можно хладнокровно убить человека умеющего так открыто и радостно улыбаться', а в смысле 'как бы блики от этих зубов не сбили мне прицел'.
- Ну что же? Тогда начнем?- задал Пырдей свой третий и окончательный, как неутешительный диагноз некроманта 'извиняюсь, но все-таки вы умерли', вопрос.
- Конечно!- ответил милашка и, хлопнув себя по колену, звонко захохотал.
И началось.
5.
То-то-тонк! Застучала тетива, посылая три стрелы, одна за другой. Любитель сонор-шашек-догоняшек с продырявленным лбом отлетел назад, успев перед смертью метнуть лишь одну фигурку. Пытавшийся перевернуть стол, заполучив стрелу в плечо, взвизгнул и закатился под стол, забыв его опрокинуть. Еще один бандит, самый напряженный из всех, даже не успел снарядить стрелу на тетиву, хотя казался очень резвым. Схлопотал прямо в сердце и мгновенно скончался. Пырдею же в бедро воткнулась резная костяная фигурка Зайца-Побегайца из набора шашек-догоняшек. Всегда ненавидел эти клятые шашки-догоняшки, подумал Пырдей на миг отвлекшись от боя. И тут же поплатился за досужие рассуждения. Одна стрела очень удачно сбила с него шапку, вторая влетев в доху немного запуталась и слегка чиркнув по ребрам вылетела наружу. Две ответные стрелы очкарика оказались куда более результативными. Один бандит, подло раненый в ногу, вереща от боли выкатился из-за укрытия, тела своего поверженного соратника, и получив стрелу затих.
Оставалось еще два бандита: милашка и хитрец за бесовским клавикордом. Хитрец, не высовывая за укрытие никаких частей тела, сумел сделать пару ответных выстрелов, заворачивая каким-то хитрым шаманством стрелы прямо в полете. Милашка же оставался сидеть на стуле как ни в чем ни бывало. Пырдей начавший отстрел с предельно опасных личностей, решил пока не связываться с беспредельно опасными. И в ответ милашка его тоже игнорировал, хотя Пырдей прямо на его глазах прикончил почти всех его товарищей и намеревался прикончить и последнего.
'Бдянь!'- выдал посмертный аккорд самоиграющий клавикорд, бес заводящий бесовские пружины бесовской машины и время от времени проводящий несложный бесовской регламент истошно завизжал нечто ругательное и исчез в облачке пыли. Толстая бронебойная стрела выпущенная тонкой, но могучей рукой очкарика пробила насквозь: музыкальное автоматическое изделие старбургских мастеров, бандита шепчущего заветные волшебные слова 'Кривого Полета' целому пучку коротких костяных стрел, костяную спинку стула, столб об который зашедший с мороза путник мог обколотить иней с шарфа или лед с рукавиц. И застряла, до половины уйдя в край толстенной столешницы соседнего столика. Бандит пробитый насквозь выпал из-за безнадежно испорченного клавикорда и, рассыпав недозачарованные стрелы, испустил дух.
Получивший стрелу в плечо бандит, неловко упав под стол, очень неудачно перевернул все посудины с питьем стоявшие на нем. Фатальная неловкость заключалась в том, что содержимое посуды до последней капельки вылилось прямо на несчастного бандита. Крепчайший гырриный кумыс и самогон из тюленьих кишок с пьянь-водорослями и по отдельности способны расплавить и прожечь даже булатную сталь, не говоря уже о мягком и куда как менее стойком человеческом теле. Но смешавшись в нужных пропорциях они создают такую убойную ерш-смесь, что ее не рискуют пробовать даже самые смелые пьяницы. И бедолаге очень не повезло смешать прямо на столешнице именно этот ужасающий ерш. С легким шипением вылившись на раненого бандита ерш-смесь за пару секунд, все то время что длилась перестрелка с остальными четырьмя членами банды, превратила его в вонючий пар и небольшую лужицу слизи. Бандит даже не успел толком покричать. 'Хоп!'- только и успел он произнести, как сразу растаял.
И остался только задорно похохатывающий милашка.
- Какая ужасно смешная смерть!- воскликнул он, вставая со стула.
- Да уж. Жуть какая. Видят Небезумные Боги, такого вот ужаса я не желал и в самых своих кровожадных кошмарах-мечтаниях,- содрогнувшись от отвращения присоединился к сказанному Пырдей.
- Да ладно. Было очень даже весело. Бах-бах-бдинь-плюх! Круто же!- продолжил свой извращенный восторг маньяк.
- Однако, ты больной клятский сын. И хоть ты и намного младше меня, и вряд ли принимал участие в моем детском кошмаре, я все-таки прикончу тебя. Думаю мир станет намного лучше если в нем не станет тебя,- ответил на восторг милашки Пырдей и быстренько наживил стрелу на тетиву.
- Ага. Попробуй! Вот будет веселье! Сделай мир лучше!- радостно зарычал милашка и прыгнул на Пырдея.
Динь!- пропела струна, выстреливая острый снаряд. Коп!- воткнулась стрела в тело милашки. И Пырдей получил по лбу. Бац! Да так славно что взлетел в воздух на метр, перекувыркнулся и животом приземлился на стойку, прямо на формочки для ледяных стаканов. Раздался сочный костяной хруст. Формочкам больше не суждено было творить то для чего они предназначались. Тощий и низкорослый очкарик раздавил их в труху. А затем от еще одного удара завертевшись прямо на столешнице, подобно волчку, прокатился по ней, сбив по пути саквояж, и упал на пол, рассыпая из набедренного колчана стрелы. Ох-ох-ох, нарвался на Холодец,- подумал Пырдей и приготовился умирать.
Холодец, он же милашка, он же отличный бандитский боец, он же дитя Холодного Народца, он же существо имеющее в жилах частичку проклятой эльфийской Морозной крови, улыбаясь самым милым образом выдернул стрелу из собственной груди и подошел к хрипящему и плюющемуся кровью Пырдею.
- Ну что, веселье продолжается?- спросил милашка и стал как-то нехорошо вращать запачканную черной тухло-холодной жижей стрелу меж пальцев.
И в глазах его, ясных и широких, не было ничего кроме озорного веселья. С громким щелчком открылся замок саквояжа. 'Сейчас кому-то будет очень больно'- подумал Пырдей и на всякий случай зажмурился.
6.
Милашка с интересом обернулся к источнику щелчка. И в следующий миг с хохотом повалился на спину. Но не только из-за безудержного проявления безумного веселья. А также же и из-за того, что в лицо ему впилось нечто шипастое, чешуйчатое, хвостатое и рогатое, в яркой вспышке выскочившее из саквояжа. Будь чудовище крупнее, и оно могло бы выглядеть по настоящему жутко. А так размером с карманного пукимонта, оно внушал скорее слабый испуг и отвращение. Уж больно морда была омерзительной. Впрочем для уничтожения людей монстру хватало и имеющихся у него размеров и омерзения. Просто до этого оно ни разу не встречалось с Холодцами. Ни даже с эльвисами, являющимися более мягкими и разумными, тепличными аналогами ужасающих обитателей Дикого Севера. И потому в жестоком резком монструозном наскоке, обычно заканчивающемся чьей-либо смертью, образовалась нехорошая пауза. Холодец никак не мог прекратить смеяться и жить, чудовище же разорвать противника и пробить в нем неровное отверстие.
И еще к ужасу монстра, с каждым ударом, его когтям становилось все труднее и труднее рвать плоть милашки. Лицо хохотуна быстро твердело, превращаясь в непробиваемую, даже для чудовищно острых когтей-клыков-шипов, маску застывшего ледяного веселья. Монстру это совершенно не понравилось. А вдобавок к этому тонкие, без каких-либо следов пребывания мышц под кожей, руки наливаясь нечеловеческой силой отрывали кусачего монстра от ледяной маски-лица. А это было совсем уже скверно. Монстр, очень хороший в драках на максимально короткой дистанции, но неуверенно себя чувствующий на любой поверхности кроме тела противника, безуспешно сопротивлялся всем имеющимся у него хитиновым арсеналом зубов и когтей. А тонкие белые пальцы с красивыми ровными розовыми ногтями с такой силой сдавливали ему чешуйчатые бока, что из монстра потекло что-то лиловое. Не кровь, чтобы добраться до крови монстра пришлось бы попотеть даже Холодцу, а то и вовсе двум-трем, но не менее важная для миниатюрных монстров жидкость. Монстр тоскливо заверещал и еще крепче вцепился в уже совершенно непробиваемое, застывшее в жутком безумном оскале, ледяное лицо милашки.
- Ну, как Холодец-молодец? Весело?- спросил милашку из-за спины Пырдей.
Холодец повернул к стрелку застывшее лицо, полностью закрытое истошно визжащей чудовищной демонической блохой и короткими яростными жестами показал что в жизни так не смеялся. А потом поднатужившись отломал блохе-монстру одну из лапок и в образовавшийся просвет мигнул мерзлым глазом. Не шевельнул веками, а именно мигнул, в глубине заледеневшего глаза сверкнула вспышка изумрудно-зеленоватого пламени. Ага, тридцати тысячелетний привет расплодившимся потомкам презренных хурмансов-обизян от высокородных ученых эльфов, любивших зеленый цвет больше здравого смысла.
- Понятно. Ну тогда получай еще подарок!- хрипло выкрикнул Пырдей и сделал выстрел.
А потом, получив по настоящему жестокий удар, отлетел к двери, в полете рассыпая мельчайшую стеклянную пыль разбитых очков, и если бы не ее крепость, присущая всем дверям и ставням на Диком Севере, вылетел бы на лютый мороз. А так, просто сполз по ней и, удивленно застонав, затих.
Милашка несколько секунд постоял, любуясь поверженным очкариком, а потом направился к опрокинутым в перестрелке столам. Там среди трупов его соратников можно было отыскать крепкий нож, чтобы сковырнуть с лица этого уже порядком поднадоевшего демона и как следует заняться смешным стрелком. Блоха-монстр, почуяв безумные намерения милашки, забеспокоился и стал верещать еще громче.
И тут милашка вспомнил о последней стреле Пырдея, которую тот успел выпустить. Пошарил по собственной не оледеневшей, но совершенно бесчувственной груди, животу. Орущая блоха не давала прежнего обзора, да и веселья тоже, совершенно наскучила. И нашел стрелу. Точнее ее пушистый кончик. Вошла метко в пупок по самое оперение. Ну и ладно. У Холодцов не имелось никаких секретных точек тела, от одного нажатия на которое они теряли бы волю к жизни и веселью. Каждая клеточка Холодца была одинаково бесчувственна, могуча и безумна.
Стрела как стрела, короткое древко, пух оперения. Только странно тяжелая и тонкая. Слишком тяжелая. Наверное, зачарованная каким-нибудь особо бронебойным шаманством. Шаманства в стрелах и копьях милашка тоже не боялся. Конечно сам шаман мог бы стереть его в пыль, пусть и не запросто, а с некоторым трудом. Но любая волшба, без живого и яростного ее источника, быстро гасла в теле Холодца. И потому милашка ухватившись покрепче за стрелу бесстрашно рванул ее из тела.
И не смог ее вытащить. Что было просто удивительно. В свое время, еще совсем малышом, милашка как-то не моргнув и симпатичным глазиком вытащил из тела зубастое острие мощного копья и заколол им несчастного бедолагу охотника, случайно нарвавшегося на него на ледяных просторах Охотничьих Угодий. Чтобы такая тоненькая, пусть и тяжелая, косточка могла навредить и настолько крепко застрять в теле Холодца, чтобы он ее не смог ее вытащить, было просто невероятным. Милашка повернулся к Пырдею. Уж не скрывался ли за этими дурацкими зелеными очками могучий воин-шаман? Но Пырдей, избитый и такой смешной, в разбитых очках, окровавленный в порванной дохе, был менее всего похож на героического шамана. Милашка предпринял еще попытку вытащить стрелу. И опять пальцы его соскользнули с древка. Что-то тут было не так. Милашка посмотрел на пальцы своей внезапно ослабшей руки и несказанно удивился. Пальцы были очень сильно испачканы. Не той скудной черной тухло-холодной жижей, а обильными потеками густой алой жидкости. Прямо как у этих жалких, но таких смешных людишек. Милашка истекал человеческой кровью. Пусть все еще необычной и жутко холодной, но уже кровью, а не проклятьем Хладного Народца.
Сразу в животе запульсировало странное ощущение. Неприятное и совсем уже не смешное. Что впрочем не помешало безумцу тихонько хихикнуть.
- Это что же? Я кровоточу что ли?- внезапно произнес милашка и сам удивился своему вопросу.
Обычно во время драк раненая часть тела каменела в прочнейший живой лед. А истерзанное лицо должно было быть совершенно неподвижным.
- И не только. Ты еще и размяк, вкусняшка,- ответила ему демоническая блоха сразу на оба вопроса.
- Однако. А ты опять стал смешной. Вкусняшка?- еле сдерживая хихиканье и болезненные стоны, спросил милашка у блохи, начавшей перебирать острыми лапками прямо на его лицо.
- Ага. Ты такой вкусняшка. Такого мясца как у тебя я ни разу еще не пробовал,- ответила и на этот вопрос блоха, выдвигая из уродливой башки жвалы и еще какие-то ужасные демонические приборы для поедания еще живой плоти.
- Ты что, есть меня собрался? Вкусняшка? Ну ты, бят, даешь! Хи-хи-хрр...- оборвался болезненный смешок милашки.
И он повалился на спину. Только на этот раз не от смеха. И тонкий визг вырвавшийся из его порванного рта был не похож ни на один из его вскриков, которые он издавал почти за сотню лет своей жестокой, по отношению к другим живым существам, жизни. Холодцу-молодцу было впервые больно. Но к его холодцовому счастью эта боль оказалась также и последней. Скоро захлебнувшись собственной кровью милашка затих и стало слышны лишь ужасные сосущие звуки, издаваемые раздувающейся на глазах демонической блохой.
Таким был конец последнего из шестерки бандитов, имевших роковую неосторожность оказаться в таверне, в которую вошел обуреваемый местью и мучимый бесконечными кошмарами Пырдей. Он же Очкарик, Городской Пижон, Юный Мститель, а также один из немногих северян-стрелков имеющих в колчане помимо костяных стрел еще и пару железных. Вот так вот. Взял как память о годах прожитых в центральной Харассее, а на деле взял и использовал. Что было эффективно, единственно правильно в его случае, но не очень красиво. Да еще и в самом начале мести. Однако, что-то месть не ладится.
7.
- Ну парень. Оживай, да. Я на тебя столько лечебного жира потратил, что просто ужас. Не пропадать же добру,- раздался неприятный гулкий голос, отдавшись вспышкой боли в глубине черепа.
Но потом полегчало. Гул потихоньку становился все тише и тише. Боль тоже отступала. Пырдей поднатужился и даже смог открыть глаза. Замельтешили цветные пятна, мигающие круги. И мерзостно закружили свой отвратительный хоровод омерзительные эвольвенты, особо активные на Диком Севере злобные призрачные создания скучающего гения эльфийских алхимиков. Пырдей сдержал тошнотворные позывы и глубоко вдохнул несвежий, но зато холодный воздух таверны. В глазах сразу прояснилось. Пятна, круги и поганые эвольвенты пискнув сгинули в небытие. И перед Пырдеем предстал во всей красе хозяин таверны, любезный Гырдей. Не такие уж эвольвенты и отвратительные, решил про себя очкарик. Ибо Гырдей вовсе не входил в десятку самых красивых людей Дикого Севера. Скорее наоборот. И даже не в десятку, а как минимум- пятерку. Издалека очень и очень некрасивый, вблизи хозяин таверны казался страшнее самого ужасного гомункулуса.
- Со мной все в порядке. Спасибо большое,- прохрипел Пырдей и попытался отодвинуться прочь.
Не получилось, спину бывшему очкарику подпирала могучая хладостойкая стена. Отступать было некуда. А отвергать чью-либо помощь было просто непростительно. По крайней мере на Диком Севере. Пырдей смирился с зачарованным жиром, хотя и ненавидел его лютой ненавистью.
- Осталась всего пара ранок. Замажу как следует и будешь как новенький. А то недолечу и помрешь тут среди этих уродов. Столько жира пропадет впустую,- забормотал смущенно Гырдей и стал накладывать типично северянское, то бишь из топленого жира, целебное зелье такими толстыми пластами, что Пырдей забеспокоился, как бы не задохнуться в нем.
Да и запах у снадобья был какой-то прогорклый. Видать у Гырдея действительно ничего не пропадало впустую. Даже почти утратившее свои лекарственные способности лекарство. Но жир, и будучи просроченным, все еще оставался лечебным. Боль потихоньку ушла совсем. Кровотечение остановилось, порезы затянулись в почти невидимые рубцы, неприлично вздувшиеся лиловые синяки скромно опали и пожухли. И как всегда после хорошей драки, у Пырдея разыгрался чудовищный аппетит.
Как будто угадав его мысли, тавернщик, еще мгновение назад сидевший и накладывавший на лицо стрелку вонючую мазь, исчез. И через пол минуты предстал перед ним с парящим из тонких щелей вкуснейшим мясным ароматом столовым коробом. Пырдей не говоря ни слова, а к чему тут слова, уселся за указанный безмолвным тавернщиком стол. От угощения, также как и от помощи, на Диком Севере, тоже нельзя было отказываться. Пырдей и не стал. Ибо не дело на Диком Севере затягивать трапезу. Чуток зазеваешься и застынет так, что и молотом не разобьешь. Да и запах оказался таким умопомрачительно вкусным, что Пырдей чуть слюной не истек, за те мгновения что понадобились, чтобы вскрыть короб. Распахнув короб, он с такой жадностью набросился на горячую еду, что только крошки во все стороны полетели.
Остро перченые полоски мяса жареного на сале. Не менее остро перченые треугольники мяса жареного на масле. Мясной салат, то бишь смесь из мяса и сала щедро политая топленым горчичным маслом. Огромный кусок мясной отбивной с гарниром из кусков мяса поменьше, самый чуток, чтобы не испортить тонкий мясной вкус, посыпанным стружкой огненного перечного огурца. Печеный в углях, вымоченный в остром соусе, жирненький лемминг, нафаршированный таббаньим салом и кусками злого тажидикского лука. Ну и пол-литровый стакан из добротного чистого льда, в котором пузырилась смертоносными градусами, белесая мутноватая жидкость крепчайшего гырриного кумыса. Настоящий славный и по-настоящему горячий, обжигающий до мозга костей и самых тонких струн души, обед голодного дикого северянина. Пырдей прикончив содержимое столового короба блаженно вздохнул и, сыто отрыгнув клок пламени, обессилено откинулся на спинку стула. Губы горели, во рту и носу полыхало неукротимое пламя, а в животе, казалось, устроили брачные игры огнедышащие вирмы. Но было очень и очень хорошо.
Может Гырдей и не был самым симпатичным человеком на Севере, и мазь его была ужасно вонючей, и после нее жутко чесалось, но готовить он умел как никто другой. Простецкие блюда, в основном мясо с малыми вкраплениями таких элементов как перец и совсем чуток соли, были просто сногшибательно вкусны. За котлету Гырдеева производства можно было запросто убить, а за отбивную- в одиночку захватить готовый к осаде мощный замок. Пырдей попытался вспомнить, когда же он ел такую вкуснятину в последний раз. И не смог. Потому как такую вкуснятину он не ел ни разу в своей жизни. Даже в самых лучших ресторанах Старбурга и Безымянного Города. Хотя тамошние заведения и славились лучшей кухней аж в десяти соседних и пяти отдаленных мирах. Не говоря уже о самом Лучшем из Миров. Но Гырдей, скромный хозяин таверны из малюсенькой деревеньки затерянной в бескрайних просторах Дикого Севера, один стоил всех тамошних мастеров-поваров вместе взятых. По крайней мере в тех вопросах, что касались мяса. Гырдей был настоящим гением в готовке мяса.
- Спасибо. Никогда так славно не кушал, однако,- попытался поклониться гениально-мясному повару Пырдей и у него ничего не получилось.
Что было совсем неудивительно. Тощего очкарика уже никто бы не назвал тощим очкариком, потому как во-первых Пырдей безвозвратно потерял свои очки в драке, а во-вторых перестал быть тощим настолько, насколько это только возможно. Пузо его так надулось, что казалось еще немного и пуговицы дохи, с пряжкой ремня на котором висели кожухи треснут. И тогда Пырдей останется гол и безоружен.
- Не за что, да. Всегда рад хорошему гостю,- ответил Гырдей.
И тут же добавил.
- А теперь проваливай отсюда. Скоро сюда примчатся дружки бандитов и тогда тебе несдобровать. И мне тоже,- и стал собирать рассыпанные по полу стрелы.
- О... Да. Извини, что устроил перестрелку-кавардак у тебя в таверне. Думал все обойдется парой выстрелов. Не получилось,- Пырдей растерянно улыбнулся и попытался поправить очки и потерпел полнейшее фиаско.
- Не получилось, как же. Сломал клавикорд, да. И что мне сказать бандитам? Они были от него без ума. Только из-за клавикорда они меня-то и не трогали. Боялись что от побоев позабуду как его заводить. А теперь мне плохо придется. Да еще и убитые дружки. Спросят, кто это их убил, да как врежут по морде. Эхх...- тяжело вздохнул Гырдей и вручил стрелку пучок стрел.
- А ты сразу им все скажи,- предложил Пырдей и стал приводить снаряжение в порядок.
- Все равно побьют, да. Они же дикие бандиты. Может быть даже вообще убьют,- печально произнес тавернщик и убрал опустошенный столовой короб.
- Ну тогда пошли со мной. Уберемся из деревеньки вместе. Дам тебе денег на билет на уссожью карету докуда угодно. А время переждешь где-нибудь на просторах в скрытой норе. А я тем временем может совсем разберусь с бандой. И уезжать не надо будет, - предложил еще один выход из ситуации Пырдей и заозирался в поисках блохи-демона.
- Вот он, твой ишаб. На Весельчаке Кысчике сидит. Рожу его кушает,- показал пальцем Гырдей и скривился от отвращения.
Демон-блоха, раздувшийся от крови, и теперь лениво жующий кожу с лица милашки был действительно демонически омерзителен.
- Ага. Спасибо еще раз, хозяин. Так что ты надумал?- Пырдей, совершенно бесстрашно схватив блоху за растолстевшую шкирку, с трудом просунул ее в зев саквояжа.
- Пожалуй, лучше останусь. Выдам тебя со всеми потрохами. Поплачу над телом Кысчика, расскажу как ты клавикорд крушил. Тогда они сразу за тобой побегут. Не будут меня бить. Только ты честно скажи, куда идти-то намереваешься,- сказал Гырдей свое предложение и даже вытащил блокнот с огрызком ядовитого свинцового карандаша.
- Ну, смотри. Я тебе предлагал другое. А двину я, наверное, на восток. Типа переждать пока волнения не утихнут. Там в десяти километрах, однако, нора большая должна быть,- задумчиво потер подбородок Пырдей.
- Ага. От Белого Червя осталась еще. Хорошая нора. Просторная. Ну тогда удачи тебе, стрелок. Надеюсь ты их всех прикончишь,- Гырдей захлопнул блокнот, спрятал карандаш и начал ожесточенно тереть глаза.
Придавая им вид только что выплаканных в невыносимом горе над телом дражайшего друга и побратима.
- Я тоже на это надеюсь. Большое, однако, спасибо тебе, добрый человек.
И Пырдей вышел на мороз.
8.
На улице как и всегда, в течении последних нескольких тысячелетий, было очень холодно. Свистел пронзительный, как славно заточенная острога, ветер. Шуршал воздух, застывший в колючий голубоватый снежок. Таверна снаружи выглядела как и прежде, без каких-либо изменений. Как будто в ней и не произошла короткая и жестокая битва. Деревенька также не стала ни на гран счастливее. Крики, печальные и торжествующе-пьяные, не стали даже чуточку тише. Тревогу еще не подняли. Отлично! Значит можно было спокойно, то бишь без особой стрельбы, уходить. Пырдей радостно, а как же: минус шесть бандитов, легкие раны и славный обед, спешно направился к оленю.
Впереди еще предстояло славно потрудиться, устраивая ловушки в Логове Белого Червя. Да и выспаться бы не помешало. Приятная тяжесть в желудке требовала хотя бы короткого получасового сна. Пусть даже и в седле. А кроме ловушек и отдыха еще надо было вытащить из саквояжа обожравшегося демона и серьезно потолковать с ним насчет некоторых весьма спорных пунктов в контракте. Дел было невпроворот.
Возле трофейного хорря Пырдея уже ждали. Огромного роста и размера человек в шубе из цельного белого медведя и глупой детской шапке-шлеме мехом внутрь. Человечище стоял, дрожал, нервно перебирал пальцами и бормотал себе под нос что-то похожее на детскую считалочку. К счастью это или же нет, стрелок затруднялся ответить. Один человек все-таки не целая банда. Но и банда, прежде всего, это обычные, ну или почти обычные люди, а не сумасшедший великан.
'Неужели еще один безумец? Однако, мне на них в последнее время сильно везет', печально подумал Пырдей, вспомнив холодцового милашку Кысчика. И спокойно, чтобы не возбудить гигантского безумца резкими движениями, как ни в чем ни бывало, подойдя к хоррю, начал его отвязывать. Хоррь увидев своего недавнего наездника яростно защелкал острыми зубами и замотал головой, украшенной грозными рогами.
- Ыы...- неожиданно произнес здоровяк и показал толстым пальцем на Пырдея.
- Однако,- в ответ произнес стрелок и увернувшись от рогов хорря, с некоторым трудом взобрался тому на спину.
Ловко вспрыгнуть как прежде не получалось. Желудок тяжелый и плотно набитый вкусным горячим мясом возражал против каждого резкого движения.
- Ыы...- повторил здоровяк и сжал широченную ладонь в громадный кулак.
Пырдей явственно услышал хруст огромных костяшек и скрип толстенных канатов мышц. В голове здоровяка происходили какие-то загадочные движения не менее загадочных, но весьма миниатюрных мыслей.
- Что надо?- спросил Пырдей здоровяка, разворачивая хорря.
Скаковой боевой олень тут же перестал кусаться и бодаться. В поле его зрения попала куда как более крупная добыча. И даже на вид более опасная, чем целая клятова дюжина Пырдеев. Хоррь несмотря на компактный, однозначно боевой, мозг вспомнил этого громилу. Вспомнил, как тот однажды ударил его друга-сопряжника, с которым он не один год пробегал в одной упряжке. И как друг, живой злобный сильный олень, разбился вдребезги как кусок льда. Хорь злобно оскалился и приготовился атаковать здоровяка по первому знаку своего наездника.
- Лед, есть?- более осмысленно спросил здоровяк.
- Нет,- коротко ответил Пырдей.
- А стекло?- поинтересовался здоровяк.
- Уже нет,- печально вздохнул стрелок и, уже в который раз безуспешно, попытался поправить уже несуществующие очки.
- А соболь есть?- все не унимался здоровяк.
- Нет. Никаких животных у меня вообще нет,- самую малость слукавил Пырдей.
Потому как блоху-демона вряд ли можно было назвать животным, а хоррь был не его, а вовсе даже трофейный.
- Что-то я злиться начинаю,- здоровяк несколько раз сжал и разжал кулаки.
Захрустело и заскрипело неслабо. Будто кто-то сыпал в крутящиеся жернова мельницы зубы, с намерением перетереть их в зубную муку и позже выпечь из нее устрашающий зубной хлеб.
- Однако,- сказал и насторожился Пырдей уже понявший, что здоровяк не отпустит его просто так.
- Разбить тебя что ли?- здоровяк примерился как будет сподручнее: разбить сперва человечка, а потом оленя, или же одним ударом сразу обоих.
- Что же, попробуй, здоровяк,- предложил Пырдей.
Здоровяк немного подумал. Впрочем у здоровяка по-иному и не получалось при всем желании. Здоровяк согласно кивнул своей огромной сумасшедшей головой. И здоровяк попробовал.
Неторопливо замахнувшись здоровяк выбросил кулак вперед с такой невероятной скоростью, что рука его на миг исчезла из вида. Но ни хоррь, ни его наездник никак на это удар не отреагировали. Потому как Пырдей и олень сразу поняли что удар был нацелен в пустоту. И если честно, то попросту не успели. Лишь резко лопнул воздух, не смогший поверить в то что человек вообще способен так резко бить. Взрывная волна шевельнула шерсть боевого оленя и шапку Пырдея. И ничего более. Здоровяк застыл бездвижно, погрузившись в какие-то нехитрые но запутанные размышления. Рукав медвежьей шубы закатился до локтя, обнажив жестокому трескучему морозу чудовищно огромную неимоверно мускулистую руку, размером самый чуток поменьше Пырдея. Кулак здоровяка, нагревшийся от удара, слабо дымил и пахнул паленой шерстью. Пырдей сидел на олене и опасно щурил глаза. Хоррь рычал и пускал из ноздрей ожесточенные клубы пара.
- Ыы...- разочарованно прогудел здоровяк.
Какие-то непонятные, но несложные процессы в крохотном мозге великана принудили его могучее тело ударить мимо цели. Здоровяку это совсем не понравилось. Какой смысл бить в пустоту? Ничего не разбивается, не разлетается на мельчайшие кусочки на далекие расстояния, не лопается со смачным чавканьем, не стекает по пальцам в рукав. Пустая трата времени и усилий. Здоровяк решил повторить попытку.
- Ыы!- повторил здоровяк, но куда как агрессивнее.
А Пырдей тем временем успел надумать целую кучу мыслей. Убить сразу такого великана вряд ли удастся. А смертельно раненый тот станет лишь опаснее. Неторопливый поток разбредающихся во все стороны сумасшедших мыслей грозно сузится до одной единственной цели. До стрелка с его рычащим оленем. Увернуться с полным животом вряд ли получится, да и с пустым это было бы весьма затруднительно. Пырдею еще не приходилось видеть никого, наносящего удар быстрее чем этот безумный великан. Даже стремительный и текучий как снежный гейзер Холодец-молодец и в подметки не годился здоровяку. Единственным недостатком боевого стиля великана был чересчур неторопливый прицел. Который, впрочем, мог быть просто еще одним капризом чокнутого мозга. И даже если Пырдею удастся нашпиговать великана стрелами и увернуться от парочки его мощнейших ударов, на шум битвы могут прибежать другие бандиты. Тогда стрелку определенно придет конец. Биться сразу с десятком людей, да еще уворачиваясь от могучих и стремительных ударов гиганта Пырдей не мог. Да и демон вряд ли сможет помочь. Особенно обожравшийся и заснувший сытым мертвым сном. И даже если он и успеет вылезти из саквояжа, то великану при его мощи не доставит особого труда прихлопнуть ужасающую демоническую блоху как самую обыкновенную блоху. Значит, с великаном нельзя драться ни в коем-случае. И надо что-нибудь быстренько выдумать...
- Ух ты!- вскрикнул Пырдей.
- Ыы?- вопросительно прогудел здоровяк, однако не переставая замахиваться для повторного удара.
- Ты расколотил его!- воскликнул стрелок.
- Ыы?- заинтригованный здоровяк на миг замер.
- Ты разбил моего невидимого стеклянно-ледяного соболя на куски!- Пырдей мысленно поморщился той чуши, которую произнес.
- Ыы...- недоверчиво, но довольно прогудел здоровяк.
- Честное слово. Ты убил моего любимца. Такого стеклянного и ледяного соболя,- голос Пырдея дрогнул неожиданно даже для него самого.
'Всегда мечтал о ручном соболе'- подумал стрелок.
- Ыы...- здоровяк был немногословен, но звучало гудение куда как радостнее.
- Ага. Теперь я даже не знаю что и делать, бят. Где же мне найти еще одного невидимого стеклянно-ледяного соболя? Они в последнее время стали большой редкостью,- печаль на лице стрелка, еще немного видном из-за толстого шарфа и пушистой шапки, была поистине неподдельной.
- Хи-хи-хыы...- захихикал-прогудел развеселившийся сумасшедший здоровяк и резво развернувшись гигантскими скачками быстро умчался прочь.
Наверняка, судя по радостным ужимкам, похвастаться перед кем-нибудь только что разбитым на мелкие кусочки невидимым стеклянно-ледяным соболем. Возможно даже перед главарем банды. Так что стрелку явно стоило поспешить. Вряд ли главарь банды был настолько же наивен как и его безумный и могучий подчиненный. Облегченно выдохнув, и опять же соорудив на толстом шарфе прекрасную конструкцию из инея, Пырдей развернул хорря и пустил его галопом в сторону норы снежного Белого Червя. Предстояла та еще работенка, бят. Подлая, но клятски необходимая.
9.
Выспаться Пырдею как всегда не удалось. Парочка кошмаров с уже остоклятившим сюжетом и сильно оголодавший снежный волк отнюдь не поспособствовали мирному отдыху. Хорошо хоть хоррь попался вспыльчивый до невозможности. Стоило крайне неосторожному волку только высунуть свою лохматую голову из-за сугроба, как олень прыгнул на него, ударил копытами и вцепился зубами в горло. Волк, оглушенный и ошарашенный подлой атакой, предсмертно захрипел и из последних сил вырвавшись из оленьей хватки опрокинулся на снег и застыл. Хоррь, взбешенный тем что не смог отомстить за своего соупряжника, запросто переломал хищнику-бедолаге ребра и перекусил горло. Пырдей проснулся когда уже все было кончено. 'Однако'- пробормотал он посмотрев на умело убитого волка. И уважительно похлопал оленя между рогов. Олень попытался его за это убить. К счастью, безрезультатно. И потому Пырдей на радостях угостил хорря замороженной подсоленной мышкой. Олень съел мышь, напоследок пнул уже начавшего леденеть мертвого волка, и продолжил свой бег.
Досплю сон, решил Пырдей. И всего на миг прикрыл глаза и тут же перед ним предстала ужасная картина. Силуэт великана с острогой медленно приближающийся к нему. И брат, так же медленно опрокидывающийся на снег. Тугая струя ярко-алой крови бьющая из ужасной раны, на лету застывающая в багровую ледяную дугу. Ухмылки на смазанных жиром бандитских рожах. И их мерзкий гогот. Матовый блеск костяных стрел бьющих в уже мертвое застывающее тело. Белоснежный мех шубы застывающий красной коркой замерзающей крови. Удар...
Пырдей проснулся и судорожно выдохнул воздух. На великолепный иней он даже смотреть не стал. Просто привычно смахнул его с шарфа. 'Клятов кошмар'- устало подумал Пырдей и бесстрашно сунул руку в саквояж. Блоха, сладко причмокивая несмотря на ужасный холод, никак не хотела просыпаться. Ни тормошение, ни щелчки, ни постукивания по бронированному, обжигающе-холодному хитину ни принесли никаких результатов. Клятая блоха. Нажравшееся дивного эльфийского мясца Кысчика, отравленного железом холодца-молодца, и напившееся его холодной крови демоническое чудовище спало крепко как никогда ранее.
'Однако. Потом поговорю.'- решил про себя Пырдей и задумался о ловушках. Ловушек было не так уж и много, но были они все весьма примечательные. Блоха, время от времени раздувающаяся от выпитой крови и опадающая от голода, занимала в саквояже наибольший объем. В оставшемся объеме ютились простенькие теплоземельские амулетики, распечатанная пачка сверхпитательных грибно-мясо-рыбно-сырно-огуречно-хлебных галет, пара чистых шерстяных носков, теплого с начесом белья, запас наконечников и оперений для стрел, запас тетивы, и черепа леммингов по самую макушку наполненные злой дикой северной магии. Всего лишь где-то около дюжины. Но и этого бы с лихвой хватило чтобы полностью обезлюдить парочку густонаселенных поселков в каком-нибудь тепличном теплоземельском королевстве. Ну или доставить некоторые неудобства немногочисленной группе бандитов на Диком Севере. Фатальные неудобства.
Пырдей сам был крут неимоверно. И бандиты, также будучи аборигенами Дикого Севера, самого сурового края во всей Харассее, также были очень и очень круты. И потому могучие ловушки-черепа должны были сыграть в будущей драке роль всего лишь отвлекающих маневров. А с не сосредоточенными противниками Пырдей- Отличный Стрелок и сам как-нибудь управится. Благо чем-чем, а луком бывший очкарик умел пользоваться ничуть не хуже теплоземельских эльвисов, и быть может даже в чем-то лучше.
И пусть его лук и не бил так далеко и мощно как огромные, в человеческий рост, эльфийские луки, зато в ближнем бою и на трескучем морозе он был превосходен. Круторогий, компактный, с возможностью выпускать сразу по две крупнокалиберные стрелы, с конструкцией удобной для наибыстрейшего снаряжения снарядов и крошечной капелькой честного дико-северянского шаманства. Которая вовсе не была схожа с жульнической теплоземельской волшбой, начаровывающей глазу стрелка меткость, плечам- силу, и вдобавок заколдовывающей наконечники стрел взрывной магией. Шаманство присущее Дикому Северу не жульничало, а просто делало лук достойным своего хозяина. Хозяин неимоверно быстр, значит лук ничем не будет ограничивать его скорость, стрелок меток как дюжина эльфов, тогда лук не станет препятствовать его зоркости, плечи владельца могучи и крепки так и лук не треснет на морозе, не лопнет его тетива. Все по-честному.
Пырдей расчувствовавшись нежно погладил костяной рог своего верного оружия, торчащий из кобуры. Лук отозвался колкой искоркой легкого беспокойства. Его не на шутку тревожили беспрестанные кошмары хозяина и выдавшаяся полчаса назад славная перестрелка. Хорошая была пальба, вот только Пырдей уже успел слегка пострадать и к тому же лишился своих любимых зеленых очков. А ведь это было еще только начало.
Одна из тез самых первых драк, после которой должны были найти огромную кучу бездыханных бандитов и недопитый героем стаканчик морковного сока. И ничего более. А тут целые лужи крови, разбитые в стеклянную пыль зеленые очки, рассыпанные стрелы, простреленная доха и съеденный до последнего волоконца мяса полный столовый короб вкуснейшей еды. А ведь еще предстояло уничтожить целую банду жестоких и умелых в бою отморозков. И затем должен был состояться финальный бой с могучим главарем- жутким великаном из ночных кошмаров. У лука были причины для некоторого беспокойства. Но будучи бездушным орудием в руках хладнокровного профессионала он никоим, кроме жгучих искорок, образом этого своего беспокойства не проявлял.
А ловушки предстояло еще правильно установить и умело спрятать. Просто присыпать снежком или завалить глыбой льда было бы слишком наивно и абсолютно бесполезно. Дикий северянин чувствует малейшую опасность кожей, ибо приручается к этому с самого своего детства. И тем более должны были оказаться осторожными и чуткими преследующие Пырдея бандиты. Бандитская жизнь сурова и коротка и каждый встречный, будь то зверь, ишаб, холодец или человек стремится ее укоротить. Что совершенно справедливо, так как первыми укоротить жизнь всякого встречного стремятся сами бандиты. И потому кожа у этих нехороших людей и не совсем людей была намного тоньше и чувствительнее когда это касалось именно ее бандитской целостности. Простые уловки, как на обычных и необычных зверей Дикого Севера тут бы не подошли. Пырдей крепко задумался, чудом избежав при этом дежурного, чтобы не расслаблялся, выпада своего скакуна.
И очень скоро прибыл к месту действия предстоящей жестокой и скорострельной драмы. К норе снежного Белого Червя.
10.
Бандиты числом ровно десять разъяренных уничтожением любимого клавикорда диких северян погоняли не менее взбешенных жестоким обращением боевых оленей.
Жестокие подонки ничуть не огорчились увидев тела своих поверженных соратников. И даже полностью растаявший и превратившийся в бесформенную тухлую массу с торчащими во все стороны многочисленными истончившимися костями милашка Кысчик- любимчик главаря банды, не произвел на бандитов и сотой доли того огорчения, как пробитый насквозь самоиграющий бесовской клавикорд. Способные ради скверной шутки пробить собутыльнику череп, а простому селянину и вовсе смахнуть тесаком целую голову, бессердечные бандиты плакали над каждой лопнувшей струной и разбитой клавишей, щедро посыпая колючими градинками горьких, застывающих на лету, слез щепки деревянной панели.
Несчастного трактирщика Гырдея, конечно же, жестоко, но не насмерть, избили и ненавязчиво, ради минутного веселья, допросили. Тот сразу же, как и намеревался, рассказал все что знал. И про нору, и про поджидающие ловушки, и хитрую рожу стрелка, и даже про дивного шипастого ишаба, сожравшего лицо Кысчика. За проявленную сознательность бедолага Гырдей был избит повторно и заброшен в кладовку. Чтобы не мозолил зря глаза.
Запив горе о погубленном клавикорде ядреным гырриным кумысом и даже толком не закусив, бандиты бросились в погоню. Не потеряв при этом и грана обычной бдительности. Ибо в отличии от вспыльчивых и горячих южных парней, они были хладнокровными и кровожадными северянами. Причем не какими-нибудь, а самыми что ни на есть Дикого Севера коренными жителями.
Скоро взбешенные до предела хорри привезли своих суровых наездников к заброшенной норе. Девять всадников совершенно бесшумно спрыгнули на плотный снежный наст и осмотрелись. Десятый всадник так и остался сидеть на своем олене. Но никто его даже и не вздумал попрекать за трусость или там медлительность. Безголовому прощается многое, если же не все. Чрезмерно разозлив своего хорря и утратив на краткое мгновение внимание, чтобы отрыгнуть едкий сивушный пар, образовавшийся от выпитого поверх кумыса тюленьего самогона, бандит был жестоко наказан за свой глупый проступок. Взбелененный хоррь, самым неподобающим образом выгнув свою гибкую и мощную шею, одним ударом острыми как бритва рогами срубил недотепе шапку вместе с помещавшимся там значительным куском головы. Отчего бандиту немедленно пришла безболезненная, и потому особо постыдная смерть. Оставшиеся же бандиты даже и не подумали отомстить за убиенного соратника и прибить взбунтовавшееся животное, а наоборот одобрительно закивали головами. Какой хороший олень, однако. Сильный, хитрый и злопамятный. То что надо для Дикого Севера.
Выяснив что ловушек у лаза в нору нет, бандиты вытащили луки из кожухов и снарядили их нечестными, особо бронебойными, заговоренными на стремительность стрелами. Подонки не были знакомы с такими понятиями как страх и благородство. Потому как смерть на Диком Севере успевала наступить прежде чем человек успевал хоть что-то понять. А благородство вообще считалось самым наидревнейшим и потому непопулярным фольклором. Потому как на Диком Севере уже многие тысячелетия убивали исподтишка, наваливаясь толпой и используя такие грязные приемы, что даже безумные боги коварства, подлые как миллион кошек одновременно, и те бы смутились. Бандиты совсем не испугались россказней опухшего от побоев Гырдея, но и биться без козырей и дополнительных шансов на победу тоже не хотели. Да и просто не умели.
И к тому же они самую малость зауважали наглого очкарика. Успеть успешно выпустить три стрелы в шестерых людей и получить в ответ всего лишь две мимо- чем не повод для уважения. А то что на уничтожение грозной, в основном за счет холодцового ублюдка- милашки Кысчика, шестерки очкарик потратил всего восемь стрел- лишь прибавляло уважения. И потому бандиты были вооружены наилучшим для данной местности образом и бдительны как никогда прежде.
По бесшумной команде главаря бывшей десятки, девять бандитов стремительно и легконого влетели в нору, готовые стрелять на все что угодно. На силуэт, на тень, на шорох, на мимолетное видение движения краем глаза, на дух, на предчувствие, на самый ничтожный намек. Но было пусто. Совершенно. Что было еще более подозрительней, чем если бы нора оказалась полностью заселена добродушными, и от того мифическими, Замороженными Дедами. Главарь напряг зрение до такой степени, что его взгляд начал потихоньку буравить лед и рыхлить уплотнившийся снег. Но несмотря на невероятно заострившееся зрение, в норе не было замечено ни единого намека на чье-либо присутствие. А ведь следы, которые они заметили в начале пути, совершенно не вели в нору. Что только подтверждало догадку о том, что враг все-таки в норе.
'То ли очкарик слишком хитер, то ли мы сами себя перехитрили...',- подумал бы на месте главаря боевой десятки любой другой человек сходной профессии. Но главарь лишь коротко ругнулся. И тут мысль о собственной ошибке начавшая неспешно развиваться в его неразвитом мозге прервалась самым грубым образом. Мощный костяной наконечник костяной же стрелы пробил толстый мех шапки, колпак из бурложьей кожи славно напитанный оберегающим шаманством, могучий и тесный бандитский череп и поразил компактный мозг без труда в нем умещавшийся. Главарь десятки безо всяких предсмертных мыслей и прощаний, как это и принято на Диком Севере, взял и мгновенно умер.
Оставшиеся без командира восемь бандитов в тот же миг повернулись в сторону выстрела и спустили с тетивы жаждущие крови зачарованные стрелы. С коротеньким визгом устремились хищные снаряды во тьму норы и пропали бесследно. Никто не вскрикнул, не охнул, не метнулся в сторону и не сделал даже попытки показать свое беспокойство тем, что убив одного, он привлек внимание остальных восьми. Людей не менее, и в какой-то мере более, опасных, чем уже покойный командир. Хотя бы тем, что они были все еще живы и страстно желали отмщения за разбитый клавикорд.
С глухим стуком упало на плотный снег уже застывшее тело главаря. Любимая забава бандитов, игра в Прятки-Перестрелки, началась как нельзя удачно и что самое важное- очень красиво.
11.
И вновь стало тихо. И абсолютно никак. Не было ни кинжальных выпадов багровой ярости. Ни тонкой затейливой змейки хитрого умысла. Ни тягучего, но настороженного ожидания охотника. Ни тяжелого ореола могучей затаившейся воли. Ничего. Совершенно ничего. Тот кто стрелял в бандитов был действительно бесчувственным. Как кусок льда. Или даже два куска льда. Бандиты сами то и не очень страдающие от излишней сентиментальности удивились выдержке стрелка. Однако, одинаково подумали они и слегка забеспокоились. И их беспокойство отразилось в том, что они еще больше возжелали убить стрелка. И чем медленнее и мучительней, тем лучше. Чтобы он смог с достоинством покинуть этот жестокий и промерзлый мир. Как самый умелый их противник. Сделавший удачный ход и получивший в размен бездарный сноп слепых стрел.
Бандиты собрались. Теперь игра пойдет по иным правилам.
То бишь совсем без правил. Тех крох принципов которые соблюдает, пытается соблюдать при всей сложности жизни на Диком Севере, каждый честный дикий северянин. То бишь применение в честном смертоубийстве честного, ну или более-менее честного, оружия. Руки бандитов метнулись к особым чехлам. Особо прочным и магически защищенным чехлам.
Мгновение - и на костяных луках оказались снаряжены совершенно другие стрелы. Хищные наконечники блестели в сумраке норы голодным искристым льдом. Толстые древка были испещрены сложнейшим узором из защитных рун. Никакого оперения. Ибо таким голодным стрелам совершенно не нужно было править свой полет, чтобы метко вонзиться в мишень. В живую, наполненную горячей кровью, из вкусного теплого мяса мишень. Стрелы-людоедки дрожали на тетивах луков в предвкушении настоящего пиршества. И не только потому, что всегда были голодны, но и потому что они планировали сожрать великого воина. А чем круче воин- тем он вкуснее. Бандиты еле удерживали своими крепкими пальцами свои снаряды, чтобы те самостоятельно не ринулись на поиски смертоносно затаившегося стрелка. Без направляющей воли пославшего ее, стрела, даже самая голодная, не сможет гарантированно поразить мишень.
А вокруг опять была тишина. Очень тихая. Взгляды бандитов буравили плотный снег в поисках ничтожнейшего шевеления. Уши ловили даже намек на шум. Скрип напрягшихся мышц, шорох трущихся друг о друга костяшек, шипение морозного пара в легких. Воздух в норе от пронизывающих его взглядов ощутимо нагрелся. Запахло мерзко от слегка подтаявшего заветревшегося червячного жира, напластанного на стенках норы прежним хозяином.
Но никого замечено не было. Лишь тишина. И вонь. Которая впрочем бандитов не волновала никоим образом. Ибо что-что, а скверный запах для северянина, особенно дикого, был роднее любой части тела. Даже такой важной как мозг. Ибо без мозга еще можно было худо-бедно прожить долгую и относительно счастливую жизнь. Но без вонючих снадобий настоянных на квашеном жире и самогоне из тюленьих кишок прожить даже год на травматически и просто смертельно опасном Диком Севере ни в коем случае не удавалось. Это Пырдей, избалованный слабым и мягким благоуханием теплых земель с непривычки кривил рожу от запаха мази, а для дикого северянина безвылазно прожившего всю жизнь на родине, ее запах был слаще самого вкусного обеда. Ибо означал жизнь. Или продолжение мучений, которые можно было потратить на месть.
Пауза затягивалась. Напряжение в норе достигло предела и, перелившись через незримый сосуд, этот самый предел определявший, неощутимо плескалось у бандитов где на уровне колен. А то и повыше. И тут свистнул разрезаемый острием стрелы воздух.
Девять бандитов мгновенно развернулись в сторону вылетевшей смерти. Девять наконечников стрел-людоедок уставились на невидимый силуэт. Бесшумно тренькнуло девять тетив выпуская голодные снаряды. Даже будучи уже мертвым, один из девяти бандитов, ставший обладателем крепкой костяной стрелы, вонзившейся в левый глаз не отстал от своих соратников и выстрелил. И пусть его стрела, без направляющей воли, с визгом разочарования пробив толстенный пласт жира и снега, на три дюжины метров забурилась в прочнейший лед Действительно Вечной Мерзлоты.