Аннотация: - Да нет у вас на нас ничего! Иначе бы вы давно... - Борька запнулся. - Говорили по-другому. - Успеется, - скучно ответил молодчик.
Арестовали нас классически - ночью.
- Не открывай, - попросила Олька, закрывая нас обоих одеялом.
Звонили требовательно. Долго.
- Думаешь, сами уйдут? - попытался пошутить я. - Может, ошиблись?
Звонить перестали.
Олька вздохнула с облегчением.
Громко и страшно застучали в дверь.
- Если что - уезжайте, - я встал на ватные ноги. Очень хотелось надеяться, что приехали только за мной. - Не забудь про книжку. Только утром.
- Глеб...
За дверью стояли трое в строгих черных костюмах и черных очках.
- Глеб Владимирович Якушевский? - осведомился тот, что стоял впереди, как только я открыл.
- Я, - я прислонился к стене.
- Собирайтесь. У вас пять минут. Открыли бы раньше - дали бы больше времени.
- За что? - пролепетала Олька. - У него же почти все книги одобрены цензурой.
- Борис Якушевский дома? - осведомился разговорчивый, входя в квартиру. Пнул кошку, выскочившую потереться о ноги гостей.
- Нет! - закричала Олька.
- Он-то при чем? - жалобно спросил я. Разозлился на себя за тон. - Не имеете права!
- Мы имеем все права, - бросил разговорчивый. Распахнул дверь в комнату Борьки.
Сына не было. Ноутбука, обычно стоявшего на столе - тоже.
Разговорчивый высунулся в открытое окно.
- Есть?
- Есть! - отозвались с улицы.
- Боря! - рванулась Олька. Высокий перехватил ее, усадил на тумбочку для обуви.
- Две минуты, - повернулся разговорчивый. - Так заберем.
- С Борькой...
- Жив он, - бросил разговорчивый.
Трясущимися руками я натянул джинсы. Влез в футболку. Накинул кожанку, на автомате подумал, что июньские ночи теплые.
- Все образуется, - я поцеловал плачущую на тумбочке Олю. - Мы скоро.
- Лет через двадцать, - бросил разговорчивый. - Спокойной ночи, Ольга Евгеньевна.
- Вы знакомы? - спросил я, выходя на улицу. Шевельнулась дикая надежда.
- Нет, - отрезал разговорчивый.
Стандартный милицейский "козел". В кузове - трясущийся Борька.
- Залезай, - приказал разговорчивый.
Выскочила Оля. Высокий снова перехватил ее, не пустил к нам.
- Вещи... сыну... Еды...
- Давайте, - разговорчивый равнодушно забрал пакет, сунул мне и захлопнул дверцу.
Зашумел мотор, не заглушив голосившую Олю.
Я сполз на лавку, сжимая зубы. Плачущий сорокалетний писатель - глупое зрелище.
- Пап? - позвал Борька. - Тебя-то за что?
- Оденься, - попросил я. - Ты зачем в окно прыгал?
- А что, не ясно было, кто идет?
- Все равно только хуже сделал.
- А так бы эти фашисты извинились и сразу отпустили, да? - зло спросил Борька, натягивая синий свитер. Оля вязала.
- Нет, - согласился я.
Привезли быстро.
Скучающий дежурный в хаки сонно заполнил документы. Распечатал, сунул на подпись.
Я послушно расписался, только рука дрогнула на финальной закорючке.
- Сойдет, - кивнул дежурный. - Ну что там читаешь?
- Я хочу знать, что подписываю!
- Борька, не ерепенься.
- Это список ваших вещей, - проинформировал разговорчивый. - Ознакомился?
- А если я не подпишу?!
- Ну и хрен с тобой, - дежурный раздраженно забрал распечатки.
В камере было людно. Мест не хватало не то что нам - двое спали прямо на полу, подстелив куртки.
- Подъем! - заорал конвойный. - Поздоровались с новичками! Подъем!
- Ого, - восхитился Борька, еще не понявший, чем это грозит.
Дверь за нами закрыли. Конвой ушел.
- Хто такие? - зевнул широкоплечий с верхней полки. - За что?
- Якушевские, - гордо ответил Борька.
- Не русские? - нахмурился широкоплечий.
"Будут бить", - с тоской подумал я. - "Ладно, меня - Борьку жалко".
- Папа - белорус, я - украинец!
- Ну так русские, - обиделся широкоплечий. - Че выпендриваетесь? Ща как звездану...
- Глеб Якушевский? - лениво спросил с нижней полки единственный, кто не поднялся. - Писатель?
- Писатель, - кивнул я, злясь на себя за подлизывающийся тон ответа.
- Хорошо пишешь. Эй, быдло, уступите место интеллигенту.
Двое проворно спрыгнули с верхних полок.
- Я не понял, - протянул читатель. - Мне самому место уступить?
- Якушевские, на выход! - подошел конвой. Молодой лейтенантик бросил недовольный взгляд на читателя. Тот пожал плечами и демонстративно отвернулся к стене.
В кабинете сидел скучающий молодчик, прижимающий ладонь к щеке. Молодчик цедил кофе. Рядом с ноутбуком шуршала открытая пачка вафель. Верхняя лежала надкусанной.
- В чем вас обвиняют? - спросил молодчик, баюкая щеку.
- Возможно, я написал что-то, чего писать не следовало.
- Возможно, - вздохнул молодчик. - Что?
- Не знаю.
- И при чем здесь тогда этот? Так в чем вас обвиняют?
- А что, против нас ничего нет? - взбрыкнул Борька. - Тогда что мы здесь делаем?!
- Раз вы здесь... - зевнул молодчик. Покосился на вафли, дернул верхней губой. Отпил кофе.
- То что? - потребовал окончания фразы Борька.
- Чистосердечное признание смягчает вину. Даю вам последний шанс.
- Да нет у вас на нас ничего! Иначе бы вы давно... - Борька запнулся. - Говорили по-другому.
- Успеется, - скучно ответил молодчик. - С вашего ай-пи адреса кто-то искал схему самодельной бомбы из подручных средств. Кто?
- Я, - быстро соврал я. - Мне для книги надо было.
- Нашли?
- Да, - смутился я. Борька мог и не найти.
- Или нет?
- Нашел, - буркнул я.
- На каком сайте?
- Я сайты не запоминаю!
- Не нашли, - равнодушно проинформировал молодчик. - Все схемы давно изъяты из сети. Не хорошо, Глеб. Какой пример сыну подаешь...
- Дурак ты, Борька, - не сдержался я.
- Да, искал! Но ведь не нашел! В чем тут преступление?!
- Угроза терроризма.
- А папа при чем?!
- Заткнись, - попросил я. - Слушайте, какая угроза терроризма? Ему шестнадцати нет. Выпорю...
- Поздно, - широко зевнул молодчик. Почмокал губами. Осторожно откусил от вафли, запил кофе.
- Но это не серьезно...
- Это - ему пять лет, - ответил молодчик. Скривился, прижал ладонь к щеке. - Тебе - три, что не уследил.
- Фашисты, - проворчал Борька.
- Тихо! - резко хлопнул по столу молодчик. Сердце ухнуло в пятки, застучало листом на осеннем ветру. - Националист, бля...
- А откуда Русь пошла? Из Киева!
Молодчик поморщился. Борька заткнулся.
- Можем мы как-то... - я подобрал слова. - Загладить свою вину?
- Выслать тебя надо было, - скучно сказал молодчик. Че тебя в Москву принесло? Москва - не резиновая, настоящим русским места мало. А еще едет... мразь всякая...
- Ну так вышлите. С сыном.
- Зачем бомба была нужна?
- Не ваше дело! - выкрикнул Борька. - Не твое!
- Зачем? - спросил я.
- Планировал с другом взорвать завод по созданию роботов с эй-ай.
- Искусственным интеллектом? - удивился я. - На фига?!
- Они там солдат делают! Роботов-убийц! Они же третью мировую начнут, как только сделают! Папа, ты что, не в курсе?!
- Послушайте, он - дурак...
- Операцию спланировали хорошо. Если б планировали не по е-мэйл...
- По е-мэйл?! - закричал я. - Ты идиот?!
- Мы же на платных ящиках, - растерялся Борька. - На Гугле... Как...
- Вы хоть крупным шрифтом писали? - устало спросил я.
- Зачем? - удивился Борька.
- Чтобы у чекистов глаза не уставали, - без улыбки закончил шутку молодчик.
- Что еще? - спросил я.
- Это вы мне расскажите.
- Ничего я вам не скажу! Тебе! Режьте меня! Бейте! И Ваньку не сдам!
- Успеется, - скучно сказал молодчик. Отхлебнул кофе. - Хотите что-то сказать?
- Они что-то реально сделали?
- Не успели.
- Это что-то меняет?
- Нет.
- Папа не виноват. Он не знал.
- Вот в этом и виноват. Уведите!
Меня посадили отдельно - в одиночку. Где-то рядом, за стенкой, часто кричали. Скорее всего, это были звуковые спецэффекты, чтобы сломать меня.
Скорее всего.
Один раз вызывали к молодчику.
- Напиши все, что знаешь о террористической деятельности сына.
- Я ничего не знаю.
- Слушай, Глеб, мне тебя жалко. За незнание меньше трех лет не дадут. Я хочу тебе помочь. Я тебе продиктую - запишешь. Сына ты все равно уже не спасешь. Хоть себе поможешь. О жене подумай.
- Нет.
- Глеб, я же и по-другому могу... попросить.
- Нет, - упрямо повторил я, не глядя на молодчика.
На четвертые сутки за мной пришли второй раз. Вели долго. Оказалось - не на допрос.
Перевели в другую камеру - лучше, с двумя койками, без вони. На левой койке ничком лежал Борька.
- Борь, - позвал я. - Тебя били?
- Нет, - глухо ответил Борька. Тихо завыл.
Я сел рядом, положил руку на плечо.
- Скоро все закончится, - подбодрил я. - Мы победим.
- Мне почки отбили, - прогудел Борька. - Мне пакет на башку раз сто одевали. Мне... Тебя тоже? Из-за меня?
- Нет, - я хрустнул зубами. - Теперь будет лучше.
- Не надо, - устало сказал Борис. - Я же не маленький. Маму жалко.
- Скоро увидимся.
Борис вздохнул.
На допросы больше не водили. Ни меня, ни Бориса. Мне даже принесли книги почитать.
- Принесите, пожалуйста, компьютер для сына, - попросил я. - Без Интернета, просто ноутбук. Он же чахнет...
- Не зачахнет.
- Послушайте...
- Раньше надо было думать. Может, ему наркоты не хватает. Что мне, героин тащить?
- Только ноутбук... У вас что, своих детей нет?!
- Есть. Поэтому и не принесу.
- Что ты перед ними стелешься? - спросил Борис. - Смотреть гадко.
- Тебе плохо. Ты хоть ни на чем не сидишь?
- Папа...
- Травку точно куришь.
- Травку можно. Мы это право завоевали.
- Завоеватели... Знаешь, какой доход приносит государству торговля марихуаной? Уже почти догнала алкоголь.
- Ну и что?
- Государство нужны деньги. А торговля травкой приносит хороший доход. Ваша борьба - только предлог.
- Но мы боролись! А вы...
- Мы тоже боролись.
- Ты?
- Я. В революции участвовал.
- В "Оранжевой"? - Борис даже привстал на руке.
- Нет, в Беларуси.
- В "джинсовой"? В палатке мерз?
- Нет, раньше.
- Не было раньше, - обиделся Борис.
- Это ее в учебниках нету. В учебниках много чего нет. Да и то, что есть...
- А что за революция?
- В две тысячи первом. После выборов собралась толпа студентов. Захватили Дворец Профсоюзов. Добивались второго тура выборов.
- Вас разогнали? Пересажали?
- Нет. Даже репрессий никаких не было. Нам просто не повезло тогда - в воскресенье были выборы, а во вторник было одиннадцатое сентября. Это когда небоскребы в Нью-Йорке протаранили. Мы просто разошлись. Я просто ушел.
- Тоже мне революция, - разочаровался Борис. - А в "джинсовой" уже нет?
- Мне хватило. Нас тогда кинули хорошо, оппозиционеры. Нет никакой разницы, кто у власти. Государству нет дела до граждан. Глупо обижаться на государство. Глупо рассчитывать на него. Глупо соваться в его дела. Занимайся своими делами - надейся только на друзей.
- Вот поэтому фашисты и пришли к власти.
- А что мы можем? Свергнем этого фюрера - придет другой. Дракона нельзя победить.
- Слабак.
- Вот и поговорили.
- А что ты говорил про "мы победим"?
- Помнишь Стаса?
- Конечно, - улыбнулся Борис.
- Он сейчас в Евросоюзе развернул кампанию за наше освобождение.
- Дядя Стас? Он же глав.ред. РТР?
- Был. Оля отнесла ему "Графа Монте-Кристо" и уехала к родителям, от них - в тур. поездку в Будапешт и попросила убежища. Стас с семьей улетел на другой день - сейчас мировые СМИ гудят о произволе властей, о преследовании писателя и сына за убеждения... А России сейчас осложнения ни к чему. У них только начали налаживаться отношения с Латино-Американским Союзом.
- Ты так говоришь, как будто сам все видел.
- Нас сюда перевели, Борька. Подожди неделю, сам увидишь. Стас не отступит. Мы ж с ним вместе на революцию ездили. Не верь государству - верь друзьям.
Неделю ждать не пришлось.
На пятый день к нам пришел следователь.
- Вас высылают из Великой России, - скорбно сообщил следователь радостную весть. - Подпишите документ о неразглашении.
- А если нарушим? - спросил Борис.
- На Родине остаются ваши родные. Подумайте о них.
- Понятно, - согласился я. Блефовать они умели. Нефтезависимые государства, конечно, зависимые в какой-то степени, но дотянуться до родителей - руки коротки.
На самолет отвезли прямо из тюрьмы. Пассажиры старательно отводили глаза от конвоя, перешептывались, пытаясь понять, это высылают "наших" или возвращают "их".
Стояло солнечное июльское утро. Всю дорогу до самолета я продумывал, что расскажу на пресс-конференции. Выбирал, где мы поселимся. Олька всегда хотела в Париж. Стас мечтал о тихом городке в Греции на побережье.
Не важно.
Главное - вместе. Давно надо было уехать. Все откладывали. Пока Борька родится. Пока пойдет в детский сад. Потом подвернулся слишком замечательный дет.сад. Потом - слишком хорошая школа. Лучший лицей. Дождались.
Самолет приземлился в Варшаве.
Конвой остался внутри - вышли мы уже свободными.
Встречал Стас с женой и дочкой, на машине. Встречали журналисты. Оли видно не было.
Мрачный Стас прорвался раньше журналистов, крепко обнял. Шепнул "без комментариев".
Я кивнул, показал глазами на Бориса.
- Хорошо, что ты здесь, - сказал Стас. - Борька! Ты совсем взрослый стал! Пошли, Машке покажешься! Пропустите!
Борис шел с трудом, опираясь на Стаса.
- Два слова о режиме! - накинулись журналисты.
- Расскажите, каким пыткам вас подвергли?
- Правда, что в России можно безнаказанно убивать иностранца?
- Вас арестовала цензура?
- Как вас заставили писать гос.заказ?
- Потом, - говорил я. - Все потом. Я устал. Я хочу к жене. Извините.
Журналисты окружали плотной толпой, я не мог разглядеть Бориса. Стас что-то говорил своим. Оли не было.
- Пропустите.
К Стасу меня не пустили.
Трое в строгих черных костюмах и черных очках.
- Вам сюда, - сказал тот, что стоял впереди. - Если вы уже закончили с журналистами.
- Закончил, - кивнул я.
- Можно, я с ними? - протиснулся к нам Стас.
- Ладно, - чуть подумав, ответил разговорчивый. - Залезай.
Решеток на окнах не было. Но от водителя и компании отделяла крепкая прозрачная стена. Борис обиженно осматривался.
- Олю не выпустили, - хмуро сказал Стас. - В Москве осталась.
- ...
- Она кошку с собой потянула.
- И что?!
- Вы кошку к родителям никогда не возили. Ее сняли с поезда. Теперь под подпиской о невыезде.
- Дерьмо.
- Да. Мы ее вытащим. Или вернешься?
- Кто меня пустит?
- Никто, пожалуй. За что вас?
- Боря завод хотел взорвать. Типа боевых роботов.
- Это который проектирует ботов для Роскосмоса? Исследователей планет?
- Да, - кивнул Борис.
- Вот и я говорю...
- Он почти весь на военных заказах, - согласился Стас.
- Так что, это правда?
- А ты не знал?
- Но зачем?
- Россия хочет стать сверхдержавой. Любой ценой. Правда, говорят, китайцы уже всех обогнали.
- Дядь Стас, а куда мы едем?
- На допрос, - ответил Стас, погоняв бугры на скулах. - Отвечайте очень осторожно. Очень вдумчиво. Только правду.
- Нас и отсюда могут выслать? - уточнил я.
- Не выслать. Просто посадят - лет на двадцать. Или на электрический стул.
- Но... А кампания?
- Вы не сможете быть полезными. Вы - порванные презервативы.
- Кто?!
- Высланных обычно используют до отказа, а потом выбрасывают. Вас даже использовать нельзя.
- Я думал, тут лучше.
- Нет. Везде одно и то же. Только допрашивают на другом языке.