Аннотация: Неторопливый, тебе эти строки шлет Пенелопа; Не отвечай мне письмом - сам возвращайся, Улисс!..
Неторопливый, тебе эти строки шлет Пенелопа;
Не отвечай мне письмом - сам возвращайся, Улисс!..
...Вдовью покинуть постель меня заставляет Икарий.
Все попрекает, что зять слишком уж долго плывет.
Пусть попрекает! Твоей и была Пенелопа, и будет, -
Пусть вспоминают меня лишь как Улисса жену.
Овидий, "Героиды", 1, 1-2; 81-84
Беглеца заметили в нескольких кварталах от дома.
Овидий удрал из ссылки. Несколько месяцев пробирался по проселочным дорогам и тропинкам. Шел в темноте. Повезло - успел как раз к дню рождения жены. Первый раз за десять лет они могли отметить праздник вместе. До дома оставалась какая-то тысяча шагов, когда из переулка появился патруль преторианцев.
- Стой!
Поэт побежал.
Старые ноги слушались плохо.
- Старик! Мы никому не скажем! - заржал преторианец. - Седина в бороду, бес в ребро, ага? От молодицы к старухе чешешь, ага?
Ссыльный обернулся, радостно закивал. Мимикой изобразил ужас, что жена может услышать, махнул в сторону дома - настоящего дома! - мол, близко, не кричите.
Слава иногда бывает очень опасной.
- Овидий! - вскрикнул декурион - десятник. Пожилой вояка - наверняка зачитывался в молодости "Наукой любви", может, и советы использовал, и на форумах жадно выглядывал автора. И запомнил в лицо. - Стоять! Взять его!
Беглец кроликом рванулся к заветным воротам.
Очень старым и неповоротливым кроликом.
Офицер коршуном метнулся следом.
- Триста шагов! - взмолился Овидий. - Боги!
Как он мог так вляпаться?
Ну, подумаешь, Рим стал другим...
Поэт мечтал о возвращении. Воображал, как окунется в свой город - словно карась в родной пруд. Только его пруд украли - вычистили ил, засадили новыми водорослями, напустили незнакомых рыб.
Овидий отвык от Рима.
Рим забыл старика.
Встречи старых друзей не получилось.
Хотя, наверное, именно так и бывает даже с близкими людьми, если они встретятся через слишком много лет. Общих интересов уже нет, пути разошлись. Приятели чувствуют себя неловко.
Чужими.
Старик тащился по улицам, чувствуя себя обманутым. Увлекся, жалея себя, и забыл, что он - беглый ссыльный. Вспомнил, только когда преторианец заорал "Стой!" и бросился догонять, размахивая дротиком.
- Стой, дурак! - горланил декурион. - Я же брошу! ...! Да не сделают тебе ни ...! Ты же поэт, ...! Меня уволят на ..., если сбежишь! Стой, сволочь!
Овидий знал, что надо петлять - чтоб сложнее было попасть. Только ноги от страха одеревенели, даже вперед несли еле-еле - какие там кульбиты!
"Со стороны выглядит по-дурацки, - подумал поэт. - Как будто я смерти хочу".
До ворот оставалось полсотни шагов. Был бы день - его б уже увидели, выскочили встречать, отбили от преторианцев.
В окне второго этажа - в спальне - мелькнула женщина.
До боли знакомая.
Свиста Овидий не услышал.
Только почувствовал удар под лопатку - тяжелый, пробивающий спину, разрывающий сердце.
Поэт свалился ничком.
Из ссылки живыми не убегают.
Овидий поверил, что умер, когда Меркурий поднял его из могилы.
- За что меня? - спросил поэт.
- Ну, ты даешь! - возмутился молодой бог в крылатых сандалиях. - Ты б хоть удивился, а? Как будто каждый день живого бога видишь! Не, ну муз там, наверное, да, часто... Но я же не муза! Я - Меркурий!
Поэт с тоской осмотрел засыпанное снегом кладбище. Проклятые Томы на границе Империи.
Десять лет ссылки закончились.
- Ладно, чего уж там, - буркнул Меркурий. - Императору донесли, что вы с его племяшом по душам разговорились. Он перепугался и велел обоих... того. Отравить.
- Германика? - Овидий покачал головой. - Он ему верен.
- Был, а вдруг передумал бы? Живой человек может предать, убитый - нет. Вот Тиберий и подстраховался, - Меркурий вздохнул. - Не хочешь спросить, зачем я тебя поднял?
- Ты психопомп, - пожал плечами Овидий. - Провожатый душ в Аид. Идем?
- Не так быстро! - Меркурий вспорхнул в серое небо, крутнулся бронзовым волчком. - Помнишь, когда тебя изгоняли, ты поклялся жене всеми богами, что вернешься?
Поэт горько пожал плечами.
- Ну вот, такие клятвы надо исполнять, - Меркурий нагнулся за снегом. Слепил шарик. - А то богов на вас не напасаешься.
- Я воскрес?
- Нет, - расстроился бог. - Батя такого не позволяет. И сейчас тебе надо решить. Или я тебя веду в Аид, или ты своим ходом пилишь в Рим.
- А перенести?
- Наше время уходит, - Меркурий развел руками. - Еще лет триста... И станем мы мифами, а мифы не умеют телепортировать! Никак! Только развлекать. Эх!.. Так что придется тебе на своих двоих через пол-Империи.
- Я готов.
- Тпру! Я еще не все сказал. Если ты откажешься от Аида сейчас - ты навсегда останешься по эту сторону Ахерона. Перевозчик откажется брать тебя в лодку. А если тебя приложат серебром - тело развалится, будешь скитаться духом бесплотным и бессловесным... Ну, призраком то есть.
- И после смерти мы с ней не встретимся?
- Нет.
- А если я пойду в Аид, я смогу ее дождаться?
- Нет. После того, как напьешься воды из Леты, ты перестанешь ждать. Забудешь.
- Это вряд ли.
- Нет. Может быть, не с первого раза. Даже не с десятого. Но там очень хочется пить. А речка - одна, Лета. Ахерон - он огненный. Все забывают. Даже Орфей Эвридику. Время лечит, слыхал? Ну вот, а там еще забвением помогают. Говорят, так легче.
Поэт опустил голову.
- Бог, а что сделал бы ты?
- Я?! Конечно, рванул бы к жене. Но я-то знаю, батя мне жопу прикроет. Если что - вытащит. А у тебя покровителя нет. Так что ты меня не слушай. Сам решай.
- Я решил. Спасибо, я пойду.
- Ты хоть знаешь, в какую сторону?
- Все дороги ведут в Рим.
Овидий "удрал" из ссылки. Не живым. Мертвому телу не надо есть и спать. Поэт несколько месяцев пробирался по проселочным дорогам и тропинкам. Шел в темноте. Повезло - успел как раз к дню рождения жены.
И получил дротик в спину в двадцати шагах от дома.
Овидий замер, надеясь, что преторианцы отдадут труп жене. Дома уже поднимался шум. Зажигались факелы, хлопнула дверь в доме.
Поэт слишком поздно понял, что упустил свой шанс. Что если бы с дротиком в спине рванулся к воротам, то мог бы успеть...
Мертвые мышцы не знают усталости - но они не получают сверхсилы. Двое преторианцев крепко схватили Овидия, перевернули, прижали к мостовой. Старик рванулся, дернулся, пытаясь извернуться, выскользнуть из цепких пальцев. Офицер схватил подбородок, повернул к себе.
Овидий понял, что и здесь его обманули. Не будет ни встречи с женой, ни праздника дня рождения, ни нескольких часов счастья.
Ничего.
Поэт заорал. Тоска, обида и жалость к жене слились в вопль "Аматэ!". Офицер вбил крик в глотку беглеца, вместе с зубами, вместе с серебряной монетой.
Овидий стал духом - бесплотным и бессловесным.
Слишком поздно распахнулись ворота дома - выбежала Аматэ, любимая. Метнулась к телу мужа.
Увидела.
Поняла.
Завыла.
Холодный ветер, не замеченный живыми, налетел порывом, сбил с ног, попытался унести Овидия прочь. Поэт успел заметить, как Аматэ выхватила меч у преторианца, как ниоткуда упал Меркурий, отбирая клинок - новый порыв схватил призрака и утащил на берега Ахерона.
Овидий не стал спрашивать у длиннющей очереди, кто последний. Ушел подальше.
Через несколько часов захотелось пить. Одна из бродячих теней посоветовала метнуться в мир живых - там можно было напиться. Призракам позволено шляться там, где их убили.
Овидий боялся вернуться. Не хотел видеть, зачем Меркурий спас жену и не помог мужу. Аматэ только сорок пять - учитывая, что богу не меньше тысячи лет, совсем не старая...
Разве может смертная противиться богу?
Такому богу?
Сутки поэт боролся с собой.
Сдался не столько потому, что жажда мучила все сильнее.
Очень уж хотелось посмотреть на Аматэ. Хоть бесплотными глазами.
- Куда идешь? - насмешливо спросил прилетевший Меркурий.
- В Рим, - хмуро ответил Овидий. - Предатель. Почему ты мне не помог?
- А если я скажу "не успел!", поверишь? - неприятно проскрипел бог. - Как это Меркурий - и не успел? Эх, уходит наше время...
Поэт пожал плечами, попробовал пройти мимо.
- А не хочешь спросить, чего я приперся?
- Привел кого-нибудь.
- Верно! Угадай - кого.
- Она... все-таки... ты же...
- Успел, - согласился Меркурий. - Потому что если бы она зарезалась в ночи, рабы и преторианцы сказали б, что у нее сердце лопнуло. И похоронили по всем обрядам. А так она на форуме, прилюдно. Не отвертишься.
Тень любимой подбежала к Овидию. Поэт содрогнулся, представив, как руки пройдут сквозь руки.
Ладонь встретила ладонь, теплую, настоящую - тень для тени реальна. Овидий обнял Аматэ, прижал к груди, жадно поцеловал.
За все десять лет разлуки.
Меркурий, деликатно отвернувшись, продолжал объяснять, хотя его никто не слушал.
- Самоубийц не хоронят. По крайней мере, если я прослежу. А без погребения она не может переплыть Ахерон. Так что вы теперь будете скитаться вместе. Вечно.
В думах, однако, моих ты одна первенствуешь, супруга,
Главная в сердце моем принадлежит тебе часть.
Ты далеко, но к тебе обращаюсь, твержу твое имя,
Ты постоянно со мной, ночь ли подходит иль день.
Даже когда - говорят - бормотал я в безумии бреда,
Было одно у меня имя твое на устах.
Овидий, "Скорбные элегии", III, 3, 15-20.