В лаборатории появился новый сотрудник, то есть он даже еще не появился по большому счету: его привели двое в штатском, подозвали начальника, попросили всё тут показать. Тот провел сотрудника по лаборатории, послушно потыкал пальцем, назвал названия, попытался было войти в тонкости, сказать где и чем занимается, но один из тех, что в штатском сказал "хватит" и все трое вышли вон. За время обхода новый сотрудник так и не сказал ни слова, он только молчал, кивал, иногда мычал что то наподобие "угу".
- Ну и как тебе этот гусь? - спросил молодой лаборант Андрюша у именитого Федора Ивановича, что к своим сорока пяти уже успел сделать несколько открытий и сейчас стоял на, вернее уже даже за, порогом еще одного, как он говорил: "самого глобального за всю историю их НИИ".
- Эмигрант. - сказал Федор Иванович, сунул руки в карманы халата, добавил, - Бедняга.
- Кто? - Андрей был еще молодой и не знал про практику переселения, не слышал он о этих странных сотрудниках, что ничего не могли рассказать о своем прошлом, не могли припомнить ни единой детали из своей былой жизни, но все они отличались странными акцентами, все они, зачастую, неправильно использовали слова и подолгу не могли понять всякого рода речевые обороты, присказки, прибаутки. А еще, поговаривали, что это никакие не эмигранты, а выкраденные из-за заграницы ученые, а иначе зачем им мозги то промывать?
- Эмигрант. Ты с ним не сильно строго, пока во всяком случае. - Федор Иванович достал из кармана электронную сигарету, двинулся к выходу.
- А почему я? Его мне что ли?
- Пока да, сперва они все в лаборантах ходят.- ответил Федор Иванович не оборачиваясь и вышел, дверь за ним тихо закрылась.
Федор Иванович, если честно, не был настроен на разговор ни с Андрюшей, ни с кем бы то ни было. Сейчас - сегодня, он закончил свои опыты, он получил требуемые результаты, он дописал в гибком, под блокнот, планшете последние формулы, автоматически выстроились графики, отразились эпюры прогибания ментального поля и прочее и прочее и прочее, но... Еще с месяц назад ему сказали, вернее намекнули, что не стоит дорабатывать до конца эту тему, что лучше было бы остановиться сейчас и взяться за разработку бытовухи - ментальным управлением андроидными механизмами. Скучно, глупо, неинтересно.
Он прошел в туалет, где как всегда было накурено, взгромоздился на подоконник, и затянулся электронной сигаретой. Заправка была новая и оттого вкус табака был особо сильным, даже горьким и сизый прозрачный дым смог резануть по глазам. А вот помнится раньше, когда Федор Иванович еще был Федькой и учился в школе, были настоящие сигареты. Вот те то били по глазам так, что слезу вышибали, да и в горле от них было погано, постоянно хотелось сплюнуть горькую слюну, закашляться. Он помнил, как втихушку стащил отцовские сигареты и, с пацанами, скурил их в подвале, меж старыми деревянными стенками стаек. Как же ему тогда влетело!
Дверь распахнулась, в туалет чуть не со скрипом втиснулось огромное, перехваченное растянутым ремнем, тело и вскричало:
- Иваныч! Брат в табаке, отсыпь на понюшку.
- Мишка-Мишка... - Федор Иванович вздохнул, протянул сигарету другу, - Мундштук то хоть есть?
- Обижаешь! - что-что, а мундштуки у Мишки всегда водились.
- Кури.
- Спасибо. - он с блаженством затянулся сигаретой так, что даже послышался тихий, едва различимый треск, и выдохнул плотное сизое облако. Федор Иванович так выцеживать до дна сигареты не умел. - Новенького видал? Похоже из эмигрантов, гэбэшники водили.
- Видел, в моей лаборатории работать будет.
- У тебя?
- Не знаю, может его со своей темой привели.
- Не, со своей не приводят, он же сейчас, - постучал по голове, - растение, базовый суповой набор. О, ты не слышал, что сегодня в столовой давать будут?
- Не, не знаю, щами вроде пахнет.
- Воняет. - поправил его Мишка, свернул с сигареты свой мундштук, вернул ее Федору Ивановичу. - Спасибо.
- Всегда пожалуйста. - Федор Иванович проследил взглядом за тем, как Миша точно так же, бочком, вышел из туалета, затянулся - вкуса больше не было. Сунул сигарету обратно в карман, слез с подоконники и пошел "сдаваться".
В кабинет заведующего кафедрой он вошел без стука и не обратив внимания на миленькое лицо секретаря, замершей в ожидании вопроса или хотя бы приветствия. Он вошел, махнул рукой, когда Андрей Анатольевич оторвал взгляд от разложенных на столе бумаг, сказал:
- Я закончил.
- Результат?
- Есть.
Андрей Анатольевич вздохнул, снял очки, повертел их в руках, сказал, не глядя Федору Ивановичу в глаза:
- Тема не перспективна. Не востребована. Ляжет в архив.
- Знаю. - ответил Федор Иванович бесцветным голосом, - Давно знаю.
Андрей Анатольевич вздохнул еще раз и сказал грустно:
- Хоть это хорошо. - осмелел, воздвигнул очки на место и посмотрел собеседнику в глаза, - Федь, зачем брался?
Федор Иванович хмыкнул глупо, пожал плечами:
- Не знаю... А за что еще? За шараж-монтаж? За игрушки эти с приказами? Ну смешно же...
- Во первых не игрушки. Это очень перспективное направление, востребованное...
- Андрей, ну хватит, хватит уже мне зубы заговаривать.
- Хватит. Ладно, хватит. Результаты с собой?
- Да.
- Где же она у меня... - он встал, пошарил на полках, извлек с одной из них папку с инициалами Федора Ивановича, положил на стол, раскрыл. Внутри три десятка ячеек под карты памяти, восемь уже заняты. - Давай.
Федор Иванович выщелкнул из своего блокнота карту, протянул, Андрей Анатольевич вставил ее в разъем захлопнул папку и... Вместо того, чтобы поставить ее обратно на полку, сел на свое кресло, положил руку на папку, спросил:
- Понимаешь, что это, - он опустил взгляд, - секретно?
- Подозреваю.
- Хорошо. Чем сейчас думаешь заняться?
- Что дашь? Мне уже без разницы, выше этого я уже не прыгну.
- Может быть, может быть... - Андрей Анатольевич похлопал ладонью по папке. - Это конечно очень даже может быть, только... - Федор Иванович замер, - Ладно, иди. Или знаешь, давай я тебя в отпуск отправлю? Хочешь? Все, с завтрашнего дня ты в отпуске - двадцать восемь календарных дней. Давай, счастливо отдохнуть, отпускные сегодня получишь.
- Спасибо.
Он, ничего не понимая, вышел из кабинета. Странно как-то...
Он неспешно добрался до своей лаборатории, глянул на часы, время было уже к трем, собрал вещи, вытащил из ящика стола маленький приборчик - все что осталось от его открытия, и отправился в бухгалтерию. Как ни странно приказ уже был подписан и отпускные он получил безо всяких проблем, а после: монобус, скоростной лифт и квартира, пустая квартира помноженная на пустоту внутри.
Вечером, когда по всем трем каналам показывали новости и рассказывали что-то про хлеборобов дальнего севера и про скорый урожай, Федору Ивановичу стало совсем тоскливо. Он отвернулся, стерик, почувствовав нежелание хозяина, отключился. Федор Иванович думал почитать что-нибудь, но, бросив лишь один взгляд на книжный шкаф, передумал - только спецлитература и больше ничего.
Он улегся на диване, глаза бессмысленно уставились в потолок. В тишину квартиры с улицы отчетливо доносился стук костяшек по столу - старики забивали партию в козла, скрипели качели, подшипники бы хоть что ли по меняли, не долго ведь, слышался детский визг, смех. Может тоже, туда, на улицу, к рябинам, к акациям у подъездов, до магазина прогуляться, благо отпускные чувствуются через нагрудный карман фланелевой рубашки, а может, как раньше, достать из кладовки рюкзак, откопать старую ветровку и...
Густо двумя нотами звякнул звонок, Федор Иванович соскочил с дивана, уселся. Вроде никого не ждал, да и вообще - давно к нему никто не приходил. Прошел к двери, спросил:
- Кто?
- Сосед. - но голос незнакомый и, вроде бы, даже с акцентом.
Федор Иванович открыл и, увидев нового соседа, сказал неловко: "Здрасте".
Новым соседом, вселившимся в квартиру профессора Якименко, что переехал куда-то в столицу, оказался тот самый сегодняшний эмигрант.
- Простите, мы с вами где то встречались? - спросил он подслеповато щурясь. - Мне кажется знакомым ваше лицо.
- Да, мы сегодня виделись, в лаборатории НИИ, третий этаж.
- А, да, вспоминаю... Простите, - он протянул руку, - Эндрю Вилсон.
- Федор Иванович, - они обменялись рукопожатием. - Вы проходите, не стойте на пороге.
- Да я, простите, с вопросом. - акцент был слабый, но все же очень заметный, и ощущалась косность речи.
- Потом, все потом, проходите. В зал, на диван пожалуйста присаживайтесь. У меня где-то было, подождите... Да проходите же!
Он чуть не силком втащил своего нового соседа в зал, усадил на диван и сам торопливо прошагал на кухню, прокричал оттуда:
- Вы не смотрите, что беспорядок. Все как то времени не было: работа, работа, работа - ну вы меня понимаете. - говорил он, роясь по ящичкам старого кухонного гарнитура и тут же тихо ругался, - Черт, ну где же? А!
Он вернулся в зал. В одной руке у него была тарелка с нарезанной кругляшами колбасой, в другой бутылка и пара подаренных ему на выставке стопок. Стопки были хорошие, из новых - с терморегуляцией.
- Простите, я не... - начал было гость.
- Нет-нет-нет! За знакомство. Вы простите, что вот так, по варварски... Мужской быт, всё как-то без хозяйки, без женских рук, - он открыл бутылку и щедро плеснул в стопки, несколько капель пролилось на стол, - оттого и простота в закусках. Ну, не тушуйтесь.
Он поднял стопку, пальцы почувствовали холодок - водка уже охладилась.
- За знакомство! - провозгласил Федор Иванович и они выпили, гость закашлялся, закусил.
- Ну, как вам тут у нас? - спросил Федор Иванович.
- Интересно. Необычно.
- Сильно отличается от вашей прошлой жизни?
- Что? - Эндрю вопросительно посмотрел на Федора Ивановича и виновато пожал плечами, - Простите, я очень плохо помню... Как-то туман, простите, туманно.
- Ясно. Ничего страшного, говорят это потом проходит.
- Хорошо. - он улыбнулся. Федору Ивановичу внезапно стало жалко этого очень даже упитанного человека средних лет, с лощеными щеками, с плечами и все это из-за одного взгляда, взгляда маленького, ничего не понимающего ребенка.
- Может по второй? - он поднял бутылку.
- Нет, простите. Я много... Мне нельзя много пить водки, меня предупреждали.
- Ну нельзя так нельзя, хозяин барин.
- Простите...
- Ничего, не задумывайтесь - это выражение такое. Вы может хоть что то припомните? Знаете, всегда интересовало, как это - эмигранты?
- Простите. Ничего не могу вспомнить. Разве что общее, эмоции, как это, сзади что ли...
- Фон?
- Да, фон, ощущения. Помню одиночество, очень много одиночества, помню, что сам хотел сюда, сам согласился... Вы простите, я плохо еще говорю, но это скоро выправится.
- Ничего-ничего, вы очень хорошо разговариваете. Сами, или учились где-то?
- Нет, я не помню. Кажется не я, сразу дали.
- Дали?
- Да. Это не мой язык, я думаю другими словами, когда пишу - сложно, не так пишу, как думаю. Не привык.
- Вы хотите сказать, что это... Это как прошивка что ли?
- Не знаю. Не помню. Простите. - и он вновь виновато улыбнулся, водянистые глаза его смотрели жалобно и неуверенно.
- Извините, я вас тут расспрашиваю, а ведь вы спросить что-то хотели?
- Да-да. Я, извините, действительно спросить хотел: у вас соль есть? К переезду все устроили: холодильник полный, хлеб есть, а вот солонка - пустая. Смешно.
- На мелочах засыпались. - усмехнулся Федор Иванович. - Да-да, конечно, есть соль. Подождите, я сейчас принесу.
После того, как Эндрю Вилсон ушел, Федор Иванович задумался. Может быть, если бы он услышал это нечаянно оброненное про язык, про ощущение одиночества и прочее где-нибудь в курилке, или от тех же стариков, что с утра и до вечера лупят стертыми костяшками об обитый конвейерной лентой стол во дворе, то скорее всего бы внимания не обратил - брешут люди, что с них возьмешь? Всегда так было и всегда так будет, но сейчас то он это услышал от эмигранта, причем от эмигранта свеженького, еще не обученного тому, про что можно говорить, а про что нельзя. К тому же то, как язык выучил, вернее узнал, вернее... Это же как раз его тема! Именно эта информация хранилась на той карте, что сегодня заботливо убрал в папочку Андрей Анатольевич! Продавливание общего ментального поля, мусора нечаянных мыслей, эмоций, прочих помех, и передача информации непосредственно в мозг подопытного, причем передача не отдельного слова, приказа - этим как раз занимаются те ребята, что пытаются заставить плясать под дудку рабочих андроидов, он разработал методику передачи целых блоков информации! Причем передачу с последующим усвоением материала. А тут... Это его тема!
Он нашел свой выходной костюм, со вздохом глянул на едва заметные стрелки брюк - надо бы погладить, да только лень. Напялил как есть, затянул удавку галстука, нашарил на антресолях давно позабытую там бутылку "Советского шампанского", отер с нее пыль и, всунув ноги в домашние тапочки, отправился в гости. Эндрю открыл практически сразу, даже во второй раз на звонок нажимать не пришлось.
- Федор Иванович? Что-то случилось?
- Да нет. Я просто вот... - продемонстрировал шампанское, - В отпуске я с сегодняшнего дня и не отпраздновал.
- Мне нельзя.
- Можно. Вас предупреждали о водке, а тут шампанское. Да и сколько его тут? Ну давайте, Эндрю, не держите гостя на пороге, это же, в конце то концов, неприлично!
- Проходите. - и он отступил в сторону.
Федор Иванович вошел и тут же почувствовал запах подгоревшего лука, услышал шипение сковороды.
- Кажется у вас лук горит?
- Не знаю... Может быть.
- С вашего позволения. - он отдал бутылку Эндрю, скинул тапочки и быстро прошагал на кухню. На плите чадила сковорода в которой в нелицеприятной консистенции смешались лук, три яйца,высоким островом во всем этом безобразии возвышалась щедро бухнутая из банки тушенка, блестели кристаллы соли. И всё это явно подгорало. Федор Иванович убрал сковороду с комфорки, прищурился. - А вы масла не положили?
- Масло? Нет, наверное нет.
- Это вы зря. Сгорело же. - он открыл холодильник, достал сливочного масла, со стуком возложил его на стол. - Вот, даже для яичницы надо! А вы что, никогда не готовили?
- Нет.
- В разводе?
- Нет. Я не помню, чтобы я был женат.
- Странно. Из какого-то странного мира вы к нам пожаловали: не женаты, готовить не умеете, одиночество... А как вы додумались это приготовить?
- Вот. - он показал на брошюру, лежащую на столе. Она была открыта на странице, где большими буквами значилось "Яичница", под заглавием собственно рецепт в полторы строки, а ниже весь процесс приготовления в картинках.
- Тушенка, надо понимать, была импровизацией.
- Да, мне подумалось, что так будет лучше. - он улыбнулся.
- Давайте проветрим и, - оглянулся, - у вас фужеры есть?
- Фужеры? - Эндрю тоже оглянулся, - Кажется нет.
- Тогда давайте стаканы, будем как в студенческие времена. Давайте-давайте, - он настежь распахнул окно, в кухню ворвался запах прожаренного лета, детские крики и теплый ветерок. Федор Иванович вдохнул полной грудью, улыбнулся. - Где стаканы.
- Вот.
- Замечательно. - он сорвал золотинку с горлышка, скрутил проволку. Шампанское бахнуло и пеной хлынуло в граненые стаканы. - За отпуск!
- У вас хорошо. - сказал Эндрю, когда пустая бутылка из под шампанского была отставлена в сторону.
- У вас хуже?
- Я не помню как, но, кажется, хуже. Темно...
- Всегда?
- Не помню. Знаете, только моменты, фото - кадр, и снова ничего, снова кадр и пустота.
- Расскажите про темноту, попытайтесь вспомнить.
- Мало. Окна завешанные или ночь, света нет, экран, компьютер и...
- Компьютер? Может стереовизор?
- Может... я не уверен точно. Или компьютер?
- Это научный центр? Вы работали в научном центре допоздна?
- Нет, просто компьютер. Или стереовизор... Простите, я не помню, я ничего не помню.
- Просто компьютер? - Федор Иванович фальшиво улыбнулся, повторил с той же улыбкой. - Просто компьютер.
Да, были конечно инженерные калькуляторы, были даже гибкие восьмицветные планшеты наподобие того, каким пользовался на работе Федор Иванович, но не компьютеры же! Компьютеры - это инженерные корпуса, компьютеры - это заранее расписанное время и очередь на неделю вперед, компьютеры - это...
- Эндрю, у вас нет чем бы это... продолжить? - кивнул в сторону пустой бутылки.
- Не положено.
- Тогда подождите, я сейчас. - и Федор Иванович скоренько вышел, даже забыв одеть оставленные в прихожей тапочки. Обратно он вернулся буквально через минуту. При себе он имел бутылку водки и две стопки в руках и тот самый маленький приборчик из родного НИИ в кармане пиджака.
- Но мне же нельзя много водки.
- Это градус понижать нельзя, а водки... к тому же где вы видите много водки? Ну, давайте, по маленькой.
Он налил по одной и незаметно включил свой приборчик, в голове будто щелчок раздался, Эндрю в то же мгновение будто ближе стал, роднее что ли - возникло ощущение, будто они давно знакомы и эти их посиделки - не более чем очередная встреча под водочку, да под тихий разговор на кухне. Но это только начало - возникновение эмпатии, пока они еще оба насторожены, оба излишне логичны, излишне управляемы суперэго и слишком слабо звучит в них тонкий голосок ид.
- Федор, знаете... - начал Эндрю.
- А давайте на "ты"?
- А давайте... Давай.
- За "ты"! - глухо звякнули низкорослые стопки, горькая пошла в горло нехотя, и только сейчас Федор Иванович вспомнил, что в закуске у них числится разве что горелая яичница да булка белого хлеба в деревянной с пропилами хлебнице.
Вечерело. Обедневшая на три четверти бутылка стояла чуть в сторонке рядом с грубо нарезанными ломтями белого хлеба. Федор Иванович сидел на подоконнике, грустно смотрел во двор, Эндрю Вилсон расположился на полу подле холодильника, горестно возложив голову на упертые в колени руки.
- Хорошо здесь у вас. - в который раз повторил Эндрю.
- А что хорошего? - в который раз переспросил Федор Иванович. - Мои мозги, я, понимаешь - я, тут никому не нужны.
- Не нужен. - без выражения сказал Эндрю.
- Что?
- Правильно говорить: "я тут никому не нужен".
- Дурак, я про мозги! Русский язык - это же эмоция, это...
- Я читал Достоевского. - поднял голову Эндрю, но говорил он все так же без выражения.
- В переводе?
- В переводе? - задумался Эндрю, - Наверное в переводе...
- То-то. - поднял палец Федор Иванович, - то-то! Завтра пойдем в библиотеку, это не далеко, я тебе покажу, и ты возьмешь настоящего Достоевского, не испохабленного вашими бракоделами.
- Библиотека? - Эндрю медленно нахмурил высокий лоб.
- Не помнишь?
- Место, где люди бесплатно берут книги. - выдал по заученному, вернее по прошитому словарю Эндрю, спросил, - Зачем?
- Что, зачем?
- Зачем брать книги?
- Ну ты же читал Достоевского! - и тут же, с неприкрытым уважением в голосе, - Покупал?
- Нет, - Эндрю тяжело мотнул головой, - из сети.
Видимо водка малость сняла блокировку с памяти Эндрю и он все чаще и все проще, не специально - невзначай, вспоминал отдельные моменты своей прошлой бытности.
- Не понял, - Федор Иванович в свою очередь нахмурил лоб, - на рыбалке?
- Сеть. Ну это... Это как библиотека и даже больше, только всё дома. И люди дома, я... я плохо помню, не смогу объяснить, это как-то всё сразу. Не могу...
По чести сказать особо объяснять уже и не надо было: приборчик, прихваченный из НИИ уже лежал на столе, Федору Ивановичу надоело постоянно натыкаться на него рукой в кармане, и этот самый приборчик, побеждая помехи фона, все крепче и крепче налаживал связь меж затуманенными выпитым разумами. Стоило только Эндрю вновь заикнуться о темноте и Федор Иванович практически своими собственными глазами видел: комната, темно, тяжелые шторы не пускают в комнату свет, синее мерцание голографического монитора перед глазами, под одной рукой панель сенсорной передачи информации, под другой невероятно дикий бутерброд и подспудно в мозгу выплывает его название - бигмак. Сейчас же, когда Эндрю сказал о сети, о людях, о книгах, перед глазами в диком ритме замельтешили экраны с сотнями, нет, с тысячами названий книг, с миллионами имен, картинки, головидео и ощущение близости, только не настоящей - холодной, будто он ощупывает манекен и манекен, в свою очередь, ощупывает его. Но все это на короткий миг, на одно мгновение.
- Нет, Эндрю, настоящая книга: бумажный переплет, типографская краска, пыль, золотое тиснение на корешке. Ничего, если я закурю? - Федор Иванович продемонстрировал электронную сигарету.
- Кури. - Эндрю махнул рукой, неуклюже поднялся, полез в карман. - Выбрось свою гадость, вот.
И он бухнул мятой пачкой об подоконник.
- Настоящие? - не веря глазам, Федор Иванович взял пачку, открыл - три сигареты, чуть мятые, оранжевые фильтры, золотые ободки на тонкой бумаге и острый, резкий запах табака, какого не бывает даже тогда, когда электронная сигарета заправлена под завязку.
Эндрю хмыкнул, взял бутылку, на глазок оценил остатки и сам разлил по стопкам всё до последней капли, так, что получилось едва ли не с горкой. Сам же и тост провозгласил:
- За дружбу!
- За дружбу! - подтвердил Федор Иванович и они замахнули по последней, на большее рассчитывать не приходилось - магазины уже закрыты, а до четырнадцати ноль-ноль еще как до Китая пешком.
Федор Иванович достал сигарету, сунул в рот затянулся и... Она не тлела и не горела, забыл он уже, как это - курить настоящие сигареты. Эндрю ловко, будто и не пьяный, выудил из кармана зажигалку, щелкнул.
- Затягивайся. Ну, давай.
Федор Иванович затянулся и... закашлялся. Как тогда, в далеком детстве, когда стащил у отца ту самую злополучную пачку.
Они еще долго говорили, Федор Иванович чувствовал, что засыпает, а Эндрю так и вовсе - клевал носом. Наверное они уснули и, во сне, Федор Иванович видел жуткий, гротескный мир, где любовь, встречи - все шло через компьютер, через "сеть", где можно было самому придумать себе внешность, где еда, словно корм свиньям в колхозе, доставлялась по специальному пищепроводу, где по одному лишь желанию происходило все что захочешь и где всё было ненастоящим, поддельным, где мир был ограничен стенами комнаты, где не к чему было стремиться... Ужас, непроходящий ужас одиночества и еще больший ужас от осознания того, что других такая скотская жизнь устраивает!
- Федор Иванович, Федор Иванович, проснитесь. - тихий голос и острый запах горячего кофе.
- Что? - Федор Иванович с трудом разлепил веки. Он все так же сидел на подоконнике, затек весь, над ним склонился один из тех, в штатском, что вчера водили Эндрю по НИИ, в руке чашка с кофе.
- Федор Иванович, выпейте.
- Воды, холодненькой. - прошамкал сухими губами Федор Иванович. Голова у него не болела, но только очень сильно хотелось спать и еще сильнее хотелось пить.
Кофе сменилось на большую, в пол литра, кружку воды.
- Где Эндрю? - первым делом спросил Федор Иванович, когда осушил тару.
- Увезли. Надо блокировку подновить, вы малость вчера...
- Это да. - улыбнулся, вздрогнул, посмотрел на человека в штатском с испугом. - Вы всё знаете?
- Не нервничайте. Конечно знаем - это наша работа. - человек в штатском улыбнулся.
- И что теперь? - тихо спросил Федор Иванович.
- Ничего. Вы же сами видели, как оно там, у них, в странах победившего капитализма.
- И коммунизма, - зло буркнул Федор Иванович.
- Пускай и коммунизма. Вы хотите, чтобы и у нас все так же: пищепровод, разъем в запястье, темнота, система утилизации, вмонтированная в кресло.
- Унитаз?
- Да-да, унитаз в кресле. Ведь это так неудобно - отрываться от сети, от общения в самый интересный момент, а момент всегда самый интересный, я вас уверяю.
- Нет, так не хочу, но ведь можно же было как-то...
- Нельзя. Ваши открытия, очень значимые открытия, гениальные открытия, потому и были отложены, спрятаны под сукно, потому что не надо так - сразу в мозг, ненужно, не доросли мы, люди, еще до этого. Не по Тришке кафтан.
- А как Эндрю и эти - эмигранты, как они, откуда?
- Бывает, правда очень редко, что кто-то не хочет жить в инкубаторе, кто то хочет думать, а не говорить цитатами великих, кто-то хочет сам. Таких мы пытаемся спасти, вытащить сюда.
- Но я не понимаю. Как так получилось, что... - Федор Иванович наморщился, усталые с недосыпа мозги не хотели думать, - Эндрю, отпуск, соседство наше...
- Да-да, все это неспроста. Вы нам были нужны. Не так. Вы, Федор Иванович, нам нужны. Вы гений, вы действительно выдающийся ум и... вы идете не по той дороге. А нам нужно развивать телепатию настоящую, а не с этими техническими прибамбасами, нам нужно работать над мгновенным перемещением массы в пространстве...
- Нуль-транспортировка? - припомнил Федор Иванович подзабытое определение, - Но...
- Уверяю вас, там схожие процессы - и то и другое основано на работе с ментальными полями.
- Понял... - он кивнул. Теперь он действительно понял всю серьезность происходящего. - И что теперь?
- Ничего. Все по старому. Вы живете здесь, вы работаете в этом же НИИ, только на другом этаже, и входите в подразделение ЖЗ-12. Вот пропуск. - он протянул Федору Ивановичу красные корочки.
- ЖЗ-12? - Федор Иванович открыл корочки, там уже все было готово, даже подпись его стояла под фотографией, покрытая сверху трехцветной голографической печатью.
- Железный занавес, двенадцатый отдел. Надо же как то продолжать сохранять это. - и человек в штатском кивнул на открытое окно. А там, на улице, уже понемногу занималось утро, появилась красная рассветная полоса на горизонте, послышалось тихое треньканье электросипеда почтальонши, что развозила газеты по утрам, собаководы со своими любимцами потянулись во двор, слышался усталый смех - это бригада студентов практикантов возвращалась с ночной смены, - всюду была жизнь, настоящая, теплая, не сетевая.