Гунтер Хайнц выжимал из вездехода всех, заложенных в двигатель, лошадей. Он с каменным лицом сидел за рулём и рычагами, и сам напоминал часть механизма, каждое его действие было выверено по миллиметрам, каждый вдох сочетался с гулом машины. Он был спокоен и уверен в своих движениях. Все кочки и скольжения в песках он предвкушал точными равномерными действиями и выводил машину на спокойный грунт. Я завидовал его уверенности.
Жена начала рожать, когда мы были на дальнем кордоне. Я сам виноват в этом. Вопреки всем советам и правилам потащил её с собой, но сейчас, это было безразлично. Меньше всего меня теперь заботил Марсианский кодекс, - главное до медпункта доехать.
Я рискнул. Я рискнул чтобы закрыть вопрос об изысканиях под новый купол. Оставался всего лишь 1% работ и вопрос на многие миллиарды был решён. Удачный район, удачный сезон, песчаных бурь не ожидалось, аппарат готов, энергии хватает, - решаем всё и закрываем вахту! Столько народу перестанет сидеть зря второй сезон подряд. Упусти момент и всё! И я рискнул всем, но теперь это не оправдание. Я всё понимаю. Моя Майя смотрит на меня глазами львицы и во время схваток ненавидит меня, всем своим стянувшимся в судороге организмом. Она цепляется в мои руки и кричит. Пот её лица, и трепет в потуге посиневших губ, всё это я ощущаю кожей и пытаюсь не умножать на дрожь своих коленей. Те слова, что говорю, теперь такой бесполезный наивный бред, что доктор Краснов, добрый наш Валентиныч, смеётся и даёт мне подзатыльник.
- Не ссы Паша, за тебя дитё ещё нассытся. До исторического материализма бабы рожали где придётся и ничего, - он повернулся к Майе, - спокойнее родная, у тебя раскрытие ещё пять сантиметров. Ждём. Дышим.
Я забрал его с распредбазы. Ринулись туда на удачу. Я знал, что он где-то здесь на кордонах на медзадании. Приехали минут за сорок, схватки к тому моменту участились и продолжались через пять минут по три.
Валентиныч был универсальным спецом, и врач и биолог, и как говорится, семь пядей в о лбу. Его и в Центральное управление всеми средствами тянули, а он тут "на песке" остался. Говорит люблю в живом материале ковыряться. Он на базе пробы собирал со своих посевов микроорганики и за одно вахтовиков подлечивал. Гунтер влетел к ним в док на полном ходу и остановился прям у кессона. Появилась связь, и через минуту Краснов здесь с нами. У меня тогда аж в кишках чего-то перевернулось и отлегло, а потом снова завернуло, когда он мне метеосводку рассказал. Квадролёт не давали. Прошло предупреждение о песчаной буре. Волосы чуть не оторвал тогда, смена сезона же! Заманила меня погодка! Эх дурак!
Теперь до главной базы на вездеходе едем, там медпункт и препараты, и до купола уже подземную ветку протянули. Мишка всё шутил ещё, что они, мол Московские метростроевцы, тут как глисты в новой жопе, у каждого своя кишка, эх Мишка, Мишка... Теперь это не кишка, это артерия.
Майя кричит. Схватки. Валентиныч, спокойный как слон, подмигивает мне, и тут Гюнтер замирает, вернее замирает машина. Я чувствую как порывы ветра, взрывной волной врезаются в бока вездехода, и такой размеренный и галантный Гюнтер кричит: "Шайсе!". У меня холодеет в паху и язык проваливается куда-то в гланды. Жена начинает стонать и в такт ей вторит ветер, нанося песок на композитную обшивку машины.
Секунды тяжелы и вязки, я чувствую, что время как кровь течёт вокруг меня. Всё перемешалось и время, и ветер, и стон жены, и грозное бурчание Гюнтера на родном немецком, и строгий взгляд Валентиныча. Он как отец для многих из нас, молодых и горячих, я понял в чём его роль и почему его любят здесь на Марсе.
Помутнело всё в моей голове. Время тянулось и тянулось, и с каждым ударом песчаной бури в борт, я представлял наш вездеход мелкой букашкой, которую закапывает шкодливый малыш в песочнице. Отличная могила. Нас сходу после бури не найдут, как минимум сутки искать будут, но тут шум стих. В салоне вездехода наступила мрачная ватная тишина. Мы молчали.
--
Чего ждёте придурки! - Закричала Майя.
Гюнтер вскочил с кресла.
--
Я сейчас товарищи! - сказал он и вытащил из под сидения сапёрную лопатку.
--
Нас сильно засыпало? - Тихо спросил у него Валентиныч.
--
Нет, - Гюнтер посмотрел на меня, и приказал, - Павьел, за мной!
Он с детства мечтал о Марсе, работал в совместных программах и потом совсем осел в Советском союзе, да и жена у него якутка, поэтому по-русски он говорит хорошо, но разбуженный акцент, выдавал волнение.
Мы перешли в отсек водителя и задраили за собой дверь.
--
Теперь Паша, я открываю верхний люк, - Он посмотрел на люк и на его квадратных скулах заиграли желваки, - Я выходишь, и начинаешь копать, ты разъединить кресло пассажира, и возмить спинку. На счёт три.
Он поднялся к люку.
--
Быстрей дурйак!
Я схватил спинку кресла, и несколько раз нажав рычажок на подлокотнике, дёрнул её за подголовник. Она хрустнула и подалась.
--
Готово.
--
Надеть маску и шлемофон! - Скомандовал он. - Раз. Два. Три.
Я натянул маску, которую вместе со шлемофоном уже давно сдвинул на затылок. Гюнтер с силой налёг на люк. Я бросился к нему на помощь, и почувствовал, как тяжёлый тягучий песок, подался и начал сыпаться внутрь салона, и в мой комбинезон, через расстёгнутый ворот. Я рефлекторно затянул молнию, но холодные песчинки уже обжигали мне спину.
Люк отворился и мы вылезли. Вездеход засыпало со всех сторон и он больше походил на бархан.
--
Копать здесь! - Гюнтер отпрыгнул на несколько метров и точным движением ткнул лопату в песок.
Я принялся отгребать песок спинкой кресла. Мы копали, а края осыпались внутрь, и работа эта мне казалась бесполезной, но через какое-то время у нас получилась небольшая воронка. Гюнтер, забрал у меня спинку кресла и положил её на край воронки, стараясь поставить как можно более вертикально, затем он вынул несколько зарядов из карманов комбинезона.
--
Иди в машину, - сказал он активируя заряды.
Я добрался до люка и спрыгнул внутрь. Через пару секунд рядом оказался Гюнтер, он задраил вход и сел за руль. Мы несколько мгновений сидели молча, затем раздался взрыв, и машину сильно качнуло, у меня зазвенело в ушах.
--
Что произошло? - спросил я.
--
Я взрывом попытался сбить верхнюю часть песка, - он посмотрел на меня, - надеюсь машина осталась целой.
--
Так поехали.
Он запустил двигатель. Что-то зарокотало, машина заревела и затряслась, затем затихла, и затем снова заревела. Это тоже напоминало схватки. Гюнтер аккуратно работал рычагами и я почувствовал как вездеход наконец-то стронулся с места.
- Готово. Иди к жене. - Уже без волнения произнёс Гюнтер.
Я вошёл в отсек. Валентиныч стоял у ног жены, и она тужилась.
--
Держи ноги, чтоб не зажимала, сейчас головка пойдёт, - крикнул он мне, - Майка, а ну в рожу не тужься, ребёнку помочь надо, животом давай!
Я взял её за колени. Она натужилась и закричала.
--
Давай, давай, головка показалась, тужься.
Ребёнок вышел на свет, крик жены растаял в расслабленных нотах и тут раздался детский плач. Жена громко вздохнула и заплакала.
--
Ну вот вам и человечище. - Констатировал Валентиныч.
У меня помутнело перед глазами и я осел.
Чуть позже я уже трясся на кресле без спинки. Гюнтер держал руль и насвистывал какую-то мелодию, а на экране навигации уже виднелись очертания главной советской марсеологической базы, оттуда до климатического купола рукой подать. В отсек заглянул Валентиныч.
--
Ну, что папаша, в кодексе пока нет статьи для семейных и до трибунала не дойдёт, но теперь точно всё распишут. Эх любовь, любовь... - сказал он, а у меня в голове мелькали треножники из Уэллсовской "Войны миров" и почему-то стучала глупая мысль: "У нас родился марсианин!".