Авраам всегда считал себя избранником Божьим. С тех пор как еще в молодости он стал задумываться о своей судьбе, ему казалось, должен быть какой-то особенный смысл именно его, Авраамова, существования. Он любил Бога, любил созданный Им мир, и никому не желал зла. Вел праведную жизнь, но не из страха перед Господом, а потому что ему это нравилось. Авраам знал, рано или поздно Всевышний призовет его, и хотел быть готов к этому.
Внешне жизнь Авраама ничем не отличалась от жизни других людей его положения и достатка. Он умело руководил хозяйством, заботился о близких и во всех делах был весьма благополучен и удачлив. Но повседневность мало занимала его. Он верил в свою особую участь и терпеливо ждал, когда Господь откроет ее тайну.
Лишь одного не хватало Аврааму: Сарра, его жена, была бесплодна и не могла дать желанного сына и наследника. Много раз Авраам молил Бога ниспослать ему эту радость, но все оставалось по-прежнему. Авраам не роптал, он верил. Никакое испытание не могло поколебать его преданности Господу. И даже отсутствие наследника он воспринимал как знак своей избранности.
Долгие годы Авраам не получал от Бога знамений, и вот, наконец, Владыка обратил на него Свое внимание. Это произошло сразу после смерти отца его, Фарры. Господь явился ему и сказал:
- Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего, в землю, которую Я укажу тебе. И Я произведу от тебя великий народ, и благословлю тебя, и возвеличу имя твое; и будешь ты в благословение.
Авраам хорошо помнил воодушевление, низошедшее тогда на него. Он и знать не хотел, зачем ему покидать родные места, своих близких, зачем идти неизвестно куда, в какую-то неведомую землю. Да и что еще ждет его там? Так мог думать кто угодно, только не Авраам. Авраам верил, и Авраам радовался. Никогда еще он не испытывал такого подъема. Все было ясно и просто. Не надо ничего решать. Обо всем этом уже позаботился Господь. От него требовалось лишь исполнить Его волю.
После того как Бог подтвердил его избранность, Авраам почувствовал себя окрыленным. Все стало возможным для него. Он с легкостью брался за дела, на которые раньше вряд ли бы решился. Благословение Господа во всем сулило ему успех. Следуя Его заветам, Авраам постепенно сделался "очень богатым скотом, и серебром, и золотом". Побывал в разных землях, многие из которых были обещаны его потомкам, и вот, после долгих лет скитаний, разбил свой шатер и "поселился у дубравы Мамре, что в Хевроне; и создал там жертвенник Господу".
Всякий раз, когда Аврааму необходимо было принять важное решение, Господь являлся ему и наставлял на путь истинный. Его требования никогда не казались Аврааму чрезмерными или тяжкими для исполнения. Напротив, они вселяли в него уверенность и придавали великую силу. Все обыденные дела, какими бы неотложными ни представлялись они ранее, отступали на второй план и теряли свою значимость. Оставалось только одно дело. И этим делом становился он сам.
С годами оправдались многие ожидания Авраама. Свершилось, наконец, и то, о чем он так долго молил Всевышнего: Сарра родила ему сына, Исаака, любимое дитя его старости. Все надежды на будущее, вся полнота и радость жизни соединились теперь в этом мальчике. Его рождение стало чудом, наградой Бога за преданность и долготерпение Авраама. Все сбылось по слову Господа, обещавшему произвести от Авраама великий народ. И вот теперь у него появился наследник и продолжатель рода. Авраам мог быть счастлив.
Глядя, как подрастает и крепнет Исаак, Авраам иногда думал, что уже до конца исполнил свое предназначение. Он стар и скоро станет немощен. Настал черед Исаака верой и правдой служить Владыке. И он поможет ему в этом, будет для него хорошим наставником и проводником. Но оказалось, планы Господа в отношении Авраама простирались гораздо дальше.
Однажды, во время послеобеденного отдыха Авраам сидел в тени раскидистого дерева и с умилением наблюдал за тем, как Исаак играл с другими детьми. Сын казался ему самым ловким, быстрым и сообразительным среди всех ребятишек. Авраам во всякой мелочи отмечал его превосходство, хотя, конечно, и понимал, что глядит предвзято. Просто он очень его любил.
День был жарким, безветренным, располагавшим к лени и созерцанию. В душе Авраама, как и в природе, царили мир и спокойствие. Ничто не предвещало беды. И тут Бог позвал его.
- Вот я, - мгновенно отозвался он, и сердце его вздрогнуло от неожиданности.
На этот раз Господь не явился, как это бывало обычно, в образе путника, Авраам слышал лишь голос, громкий и властный голос. И хотя вокруг было множество народу: пастухи, работники, домочадцы, Авраам знал, звучит этот голос только для него одного.
- Авраам, - позвал его Господь, - возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе.
Голос умолк, словно и не было его вовсе. Во всяком случае, никто ничего не заметил. Каждый по-прежнему занимался своим делом, и только в жизни Авраама в этот миг все изменилось.
Первым его побуждением было броситься в ноги Господу и молить, молить о пощаде. Наверное, именно поэтому Всевышний и не предстал перед ним в человеческом обличье, оставив Авраама наедине со своим горем. Впервые после изъявления Божьей воли он почувствовал не воодушевление, а непереносимый ужас. Ему хотелось кричать от сознания своей беспомощности и невозможности что-то изменить. Он с трудом сдерживал рыдания и молча глотал слезы, стараясь, чтобы никто этого не заметил.
Судьба Исаака была предрешена. Авраам понимал неизбежность потери. Сын еще здесь, рядом. Вот он бегает, резвится с другими детьми. Можно его позвать, приласкать, поговорить с ним. И так будет продолжаться еще несколько дней. По крайней мере, столько, сколько потребуется, чтобы добраться до земли Мориа. И все же Исаака уже не было с ним. Неотвратимость воли Божьей лишила его сына. Авраам глядел на мальчика и представлял, как будет жить без него. И все его существо противилось этой мысли.
Никто не мог понять его горя. Да и нельзя ничего объяснить. Ему захотелось остаться одному. Он с трудом поднялся и тихо побрел к ручью, пробегавшему через дубраву неподалеку от их шатра. Авраам приходил сюда всякий раз, когда нужно было принять важное решение. Здесь за большим камнем имелось укромное место, где он любил молиться и думать. Вода успокаивала его и помогала сосредоточиться.
Неужели к этому он шел всю свою жизнь? Неужели этого преодоления ждал от него Владыка? Много раз Авраам уверял себя в том, что готов отдать для Бога не только все, чем владеет, но и самою жизнь свою и своих близких. Как ни страшна казалась подобная жертва, величие ее порой воодушевляло Авраама. Но сейчас, когда речь шла об Исааке, он не ощущал никакого величия и с ужасом думал о том, что ждет его впереди. Одно дело, когда ты в мыслях героически отказываешься ради Господа от любимого дитя, и совсем другое, когда ты своими руками должен вонзить нож в это юное тело, еще не знавшее ни греха, ни сомнения, и дороже которого для тебя нет ничего на свете. Бог предлагал ему не просто пожертвовать Исааком, но и всю ответственность за эту жертву взять на себя.
До сих пор все в жизни Авраама шло, словно по прямой. Был в ней и особый смысл, окончательно определившийся с годами. Сам Господь заповедал о том, что от Авраама "произойдет народ великий и сильный, и благословятся в нем все народы земли". И вот теперь эти планы рушились. Бог требует Исаака к себе. Неужели Авраам в чем-то провинился перед Ним? Почему Всевышний изменил Свое решение? А может быть, это всего лишь очередное испытание, и Бог не заберет у него сына, а если и заберет, то вновь возвратит его?
Авраам ухватился за эту мысль, как за последнее спасение, находя все новые доводы в ее пользу. Он вспомнил, как однажды посетовал на свою бездетность, и тогда Господь вывел его из шатра и сказал:
- Посмотри на небо, и сосчитай звезды, если ты можешь счесть их. Столько будет у тебя потомков.
Еще до рождения Исаака Бог, указывая на него, поддерживал в Аврааме эту надежду:
- Именно Сарра, жена твоя, родит тебе сына, и ты наречешь ему имя: Исаак; и поставлю завет Мой с ним заветом вечным, и потомству его после него.
Да, да, именно так все и будет. Владыка не стал бы обманывать. Не стоит ни о чем беспокоиться. С Исааком ничего не случится. Авраам жалел, что проявил слабость и поддался чувствам. Мысли его снова возвысились. Теперь Исаак представлялся не несчастной жертвой, а равноправным участником великого свершения, где каждому отведена соответствующая роль. Гордость взыграла в Аврааме, никто еще не отваживался для Господа на подобный подвиг. И опять он был тверд в своей покорности перед Богом.
Он не стал ничего объяснять Сарре; сказал просто, что Бог призывает их с Исааком в долину Мориа для жертвоприношения. Сарра знала, во всем, что касается веры, его уже не переубедить, и начала собирать их в дорогу. Исаак, набегавшийся за день и тихо лежавший в углу на циновке, тоже ни о чем не расспрашивал, раз отец говорит, значит так надо. Это было только его дело, его и Бога.
2
Три дня, понадобившиеся им для того, чтобы добраться до земли Мориа, прошли у Авраама в мучительных раздумьях. Он по-прежнему чувствовал себя послушным Богу и полным решимости исполнить Его волю, но в то же время у него появились сомнения в себе самом. А вдруг он неправильно понимает Господа? В нем развилась болезненная подозрительность, будто Бог ждет от него каких-то новых слов, или действий, до которых Авраам должен дойти сам, а ему это никак не удается. Казалось бы, все ясно, Господь проверяет его преданность, назначив за нее самую высокую цену. Но только в чем она, эта преданность? Действительно ли Бог хочет смерти Исаака? Разве может Он быть так несправедлив? Конечно, Авраам знал, что не в состоянии постичь всей глубины Божьего замысла, но и не думать об этом он уже не мог.
Ему припомнился один случай, произошедший давно, много лет назад. Он слушал Господа, который, как всегда, был строг и суров с ним. В Его голосе не проявлялось ни малейших эмоций, не звучало никаких интонаций. Все предельно четко и ясно, величественно и монотонно. Именно так и должен говорить Всевышний.
Бог изъявил Свою волю, и Авраам, ощутив прилив сил и воспрянув духом, поспешил исполнить ее. И вот тут, оглянувшись на мгновение, он увидел улыбку Господа. Поначалу он не придал ей особого значения, ибо весь был во власти охватившего его душевного подъема, и только потом, по прошествии времени вспомнил о ней. Странной показалась ему эта улыбка. В ней каким-то причудливым образом соединились веселость и грусть, любовь и жалость, гордость и разочарование. Как будто Бог был доволен Авраамом, и в то же время ждал от него чего-то большего. Вот только чего? Авраам так и не смог разрешить для себя эту загадку.
Позднее, примерно за год до рождения Исаака, произошло еще одно событие, оказавшее на Авраама сильное влияние. Как-то раз в разговоре с ним Господь поделился Своими планами. Само по себе это уже было необычно. Он рассказал о том, что собирается ниспровергнуть Содом и Гоморру и истребить всех жителей за нечестивость.
- Вопль Содомский и Гоморрский, велик он, и грех их, тяжел он весьма.
И тут Авраам отважился не то, чтобы противоречить Господу, нет, но выразить свой взгляд относительно Его решения:
- Неужели Ты погубишь праведного с нечестивым? Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты погубишь, и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников в нем? Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым, чтобы то же было с праведником, что с нечестивым; не может быть от Тебя! Судия всей земли поступит ли неправосудно?
- Если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу все место сие, - сказал Господь и пристально посмотрел на Авраама, словно испытывая его.
Авраам был напуган: "вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел". Но язык его, уже помимо воли, продолжал вопрошать Господа:
- Да не прогневается Владыка, что я буду говорить: может быть, найдется там тридцать? Двадцать? Десять?
- Не истреблю и ради десяти, - ответил Господь и перестал говорить с Авраамом.
В то время Авраам воспринял это как знак высочайшего доверия Бога, позволившего ему говорить с Ним почти на равных. Но теперь увидел в Его словах и нечто другое. Господь словно подводил его к мысли, что Авраам не только в повседневных делах, но и в вопросах веры может иметь свое мнение.
Каждому уготована своя судьба. Кому-то достаточно быть просто покорным и заслужить благословение Божие. Но от Авраама, видимо, требовалось большее. Неужели он упустил свой шанс и пренебрег дарованной Богом участью? Конечно, Господь не покарает его за это, ведь он искренне служил Ему в меру своих сил и способностей. Но не будет ему ни особых почестей, ни славы. Он останется в веках одним из многих беззаветно преданных Господу слуг, но не более того. Он не сумел достичь подлинного величия, ни разу не отважившись на невозможное.
Раньше Авраам никогда не задумывался о том, что его избранность может приносить неудобства родным и близким ему людям. В конце концов, все должны служить Богу, даже если не понимают и не признают этого. Но одно дело служить, и совсем другое - быть использованным. Одно дело доставлять неудобства, и совсем другое - пренебрегать людьми. Как ни тяжело испытание, наложенное Господом на Авраама, оно имело для него определенный смысл, но какой смысл в нем для Исаака? Почему он должен претерпеть весь этот ужас? Только потому, что он его сын, сын избранного?
Авраам почувствовал себя виноватым перед сыном. Даже если Господь и вернет Исаака, это будет уже не тот беззаботный веселый мальчик с любопытными глазками, так искренне всему радующийся, так жадно всех любящий. Разве сможет он когда-нибудь забыть, как отец занес над ним нож? Разве сможет когда-нибудь понять и простить его? Своей претензией на величие он обрек Исаака на муки и страдания. Авраам и раньше замечал, что воля Господа по какому-то странному стечению обстоятельств почти всегда совпадала с его собственными смутными желаниями и предчувствиями. Бог только прояснял и проговаривал их. Ведь это он признал в своей гордыне, что готов пожертвовать ради Господа даже сыном. Он сам искушал Владыку и теперь должен держать за это ответ.
Но почему Господь поощрял его? Может быть, хотел, чтобы Авраам в своих амбициях дошел до абсурда и ужаснулся самому себе. Бог мог только направлять его, но понять это Авраам должен был сам. Так все и вышло. Слишком высоко он вознесся, тем больнее придется упасть.
Многое в жизни открылось для него с новой, неожиданной стороны. Он не был зол и не презирал людей, но в своей праведности ставил себя неизмеримо выше. Первенство, превосходство, близость к Богу, вот что было для него главным. Он всегда заботился о себе. И может быть, именно теперь Господь дает ему шанс одуматься.
Так вот в чем состояло испытание. Богу нужен не Исаак, а Авраам со всеми его претензиями и амбициями. Господь требовал, чтобы он отрекся не от сына, а от своей веры, по крайней мере, как он понимал ее до сих пор. Не праведность свою, а избранность должен был подтвердить теперь Авраам.
3
Когда они добрались до земли Мориа, небо заволокли тучи, стал накрапывать дождь. Авраам приказал сопровождавшим их отрокам разбить шатер, чтобы переждать непогоду. И в это время Всевышний подал знак. Тучи на мгновение расступились, образовав небольшой просвет, и пробившееся через него солнце ярко осветило одну из ближайших вершин. Авраам был поражен красотой и величием представшего перед ним зрелища. Так вот куда суждено ему совершить свое главное восхождение.
И тут ему стало жутко. На его глазах произошло чудо, напомнившее о том, как велик и всемогущ Господь и как ничтожен и слаб он сам. Он никогда не решится противоречить Богу. Это в дороге можно тешить себя праздными мыслями. Но сейчас нужна была отвага, которой он не чувствовал.
Авраам всегда ощущал на себе любовь и заботу Бога, и вот теперь в один миг может лишиться Его расположения. А вдруг он ошибся? Даже если Владыка и не покарает его за ослушание, жизнь его будет кончена. Что он без Бога и веры в Него? Страшно не наказание, страшно остаться в пустоте.
На этом пути он не был ни в чем уверен. Здесь не существовало гарантий. Только его догадка. Господь не помог ни единым намеком. Авраам понимал, что должен броситься в неизвестность и не находил для этого сил. Он был готов на любую жертву, но только не на риск. Презирал себя за это, но уже заранее чувствовал, что не способен на дерзновение.
Пожалуй, лучше вообще ни о чем не думать. В конце концов, все решит мгновение. А сейчас надо просто сосредоточиться на деле и исполнить его, как и подобает верному слуге.
Авраам возложил на Исаака вязанку дров, приготовленных для всесожжения, и вместе с сыном направился в сторону вершины, указанной Богом.
Когда они поднимались наверх, Авраам подумал о том, что и его жизнь до сих пор тоже шла в гору. Он одолел немало подъемов, и вот она, похоже, его последняя высота. Что ждет его там, на вершине? Может быть, как птица, расправив крылья, он воспарит ввысь? А может быть, камнем скатится к подножию, обратив в прах и пепел все, что нажито им за долгие годы терпения и преданности?
Еще в дороге Авраам придумал одну уловку. Он не мог представить себе, как вонзит нож в сына, глядя ему прямо в глаза, и решил заколоть его спящим. Когда они добрались до места, Авраам сказал Исааку, что время жертвоприношения еще не пришло, что Бог сам определит его. А пока они могут поесть и отдохнуть. Как и ожидал Авраам, после трапезы Исаака, утомленного длительным подъемом, сморил сон.
Авраам стоял над спящим сыном и старался запомнить его образ. Кто знает, как все повернется. Может быть, им не суждено больше увидеться. Он прощался с Исааком.
Чтобы справиться с волнением, Авраам решил тщательно проверить каждую деталь. Он опробовал, хорошо ли заточен нож, несколько раз примерился, с какой стороны ловчей будет подойти, как удобней и точней ударить. Наконец, все было изучено им до мелочей.
Он опустился на колени, крепко сжал нож и поднял руку. Его тело было напряжено до предела. Оставалось только одно - ударить! И все будет исполнено. Авраам несколько раз вздохнул полной грудью, мгновенье, еще одно, и тут он, что есть силы, отбросил нож в сторону!
Сам не свой, качаясь, поднялся с колен, широко открыл глаза и, раскинув руки, воззвал к небу:
- Я не буду делать этого, Господи. Я не верю, что Ты хочешь смерти Исаака. Это несправедливо. Ты назначил мне испытание, но скажи, - разве преданность и покорность одно и то же? Ты знаешь, я никогда не изменял Тебе, и если восстаю сейчас против Твоей воли, то только потому, что уверен, Ты Сам ждешь от меня этого. Ты предлагаешь мне свободу, ну что ж, я взвалю на себя эту ношу. Не знаю, по силам ли она мне, но, похоже, свой выбор я уже сделал. Если я ошибся, если неверно Тебя понял, покарай меня, Господи. Все равно, я уже не смогу быть Тебе хорошим слугой с такими мыслями. И прости меня, ибо я никогда не переставал любить Тебя.
Авраам выкрикнул это в едином порыве и закрыл глаза, ожидая, что сейчас Бог испепелит его. Ему стало страшно. Он весь дрожал и все же ни о чем не жалел. Понимал, что не мог, не должен был поступить иначе. Весь мир затих у его ног. Ни шума ветра, ни пения птиц, ни стрекота насекомых. Авраам не знал, сколько прошло времени: минута, или одно мгновение. И вдруг, сквозь полное безмолвие прорезался знакомый звук, совсем слабый, сначала едва различимый, а потом все сильней, и сильней. Авраам открыл глаза. Это блеял баран.
4
Авраам плохо помнил последующие события. Наверное, он разбудил Исаака и вместе с сыном совершил жертвоприношение. Потом они спустились с горы и после непродолжительного отдыха отправились в обратный путь. Все это время Авраам находился в лихорадочном возбуждении. Мысли его путались, и он не в состоянии был осознать случившееся. Чувствовал, что произошло нечто важное и значительное, но ясное понимание этого пришло к нему гораздо позже.
Какое-то время он ждал, что Господь, как прежде, предстанет перед ним и поможет во всем разобраться. Даже во сне не переставал думать об этом и призывал Всевышнего. Но однажды вдруг понял, что Бог никогда уже не явится, и не будет говорить с ним. Именно в этом и состояла главная перемена в его жизни. Отныне ему было предоставлено право самому творить себе заповеди. Но каждый раз, принимая ответственность на себя, Авраам знал, что выступает от имени Господа, и был бесконечно требователен к себе. Бог все же не покинул его.
Вместе с правом творца Авраам принял на себя и бремя одиночества. Людей обычно объединяет то, чему они поклоняются. У Авраама больше не было господина. А то, что он постиг, другим оставалось недоступно. Свободу нельзя даровать. Каждый мог обрести ее только сам. И от этого делалось нестерпимо грустно.
Авраам искренне и по-доброму жалел людей, прощая им любые проступки, как несмышленым детям, которые в силу возраста и развития еще не могут отвечать за свои действия. Он стал необыкновенно уступчив, и многие пользовались этим, что, впрочем, совсем не обижало его. Со стороны могло показаться, что он утратил всякий интерес к жизни, но это было не так. Может быть, как никогда ранее Авраам ощущал красоту и благость мира. Просто перестал обращать внимание на суету. Он с усердием выполнял необходимые дела, но при каждом удобном случае искал уединения. Его все чаще можно было застать за большим камнем на берегу ручья, где он часами сидел неподвижно, смотрел на воду и тихо о чем-то думал. Кто знает, что это были за мысли?