Будучи в 87-ом году на сборах, я писал своему другу Диме восторженные письма о том, как после суровых армейских будней (коих общим числом было 45), мы вместе с парочкой других наших друзей отдохнем на горячем песочке Крымского побережья (понятно, что пляжи Анталии и прочих мировых курортов были тогда еще недоступны для подавляющего большинства советских туристов). В ответ я получал энергичные письма, что, мол, да, отдохнем, и что Дима занят неустанным поиском билетов на поезд, который после моего приезда, не медля ни секунды, перенесет нас всех подальше от пыльной Москвы - к теплому, ласковому морю.
Действительность как всегда внесла свои коррективы. Вернувшись домой, я с удивлением обнаружил, что Дима в одному ему свойственной манере единолично принимать решения по наитию, не ставя никого об этом в известность, вместо Черноморского побережья купил билеты к Балтийскому. Мотивировал Дима столь кардинальное изменение маршрута тем, что в прошлом году он гостил там с мамой, считая этот аргумент вполне весомым, чтобы к нему присоединились, поменяв при этом свои планы, трое других участников поездки.
Я возражал. Я говорил, что мне вообще непонятно, почему я должен вместо ровного южного загара покрываться гусиной кожей и мурашками в северном климате Прибалтики только потому, что Дима в прошлом году где-то отдыхал с мамой (хорошо еще, что они не предпочли прибалтийское побережье красотам Белого моря!).
Так или иначе, я отказался. Я сказал, что едущие в Прибалтику вполне могут обойтись и без меня, любуясь бледными Северными сумерками и строгими суровыми пейзажами тех мест.
И вот день отъезда настал. Свой билет я с негодованием сдал в кассу возврата незадолго до этого. Трое друзей отправлялись на незаслуженный отдых, а я, достойный его, как мне тогда казалось, более их всех вместе взятых (ведь пыхтел на сборах я один, а они били баклуши в городе), оставался в Москве в одиночестве, в качестве этакого нерукотворного памятника собственной принципиальности.
Я с ужасом осознавал свое положение.
Все те, к кому я был бы не прочь присоединиться, уже уехали, не очень-то тяготясь моим отсутствием, поездка же с теми, кто еще оставался в Москве, в свою очередь, не приводила в сильный восторг меня самого. Ехать отдыхать одному мне и вовсе не улыбалась. Что делать? В таких растрепанных чувствах я отправился на вокзал проводить своих товарищей. Нет, перспектива оставаться одному в Москве была вовсе не радужной. Последние остатки гордости боролись во мне с желанием увидеть ставшие уже почти вожделенными Северные красоты. До отправления поезда оставалось каких-нибудь 5 минут. Решение созрело мгновенно: ехать! Но как - без документов? Без денег? Ерунда, а на что почта и телеграф? Вещи? О, это такие пустяки, о которых даже не стоит и говорить! Но самое главное - билет! А вот тут мне как раз и помогут мои друзья. К счастью, проводница оказалась молоденькой и хорошенькой, быть может, питающей по ночам тайные мечты о замужестве. Короче, ее согласие принять к себе безбилетника обошлось нам в шоколадку и пару встреч с ней по приезду в Таллинн.
Так неожиданно мы оказались вчетвером в Хаапсалу, крошечном курортном городке под Таллинном, чистеньком и невыносимо благопристойном. Невыносимо, ибо мы жаждали развлечений, несколько иного рода, нежели чинно дефилировать под ручку по его улицам вместе с другими отдыхающими, в основном, старичками, собственно, и составлявшими там весь контингент отдыхающих.
Мой импровизированный отъезд явился, наверное, единственным ярким, заслуживающим внимания событием той поездки.
Мы остановились в домике у тихой благовоспитанной старушки, у которой Дима гостил в прошлом году вместе с мамой, и которая пригласила их приехать еще и на следующий сезон. Вот оказывается, в чем была истинная причина нашего приезда - в отсутствии необходимости искать здесь ночлег, как будто мы не могли найти его на Крымском побережье! На все выкидываемые нами фортели старушка реагировала неизменной доброжелательной улыбкой. От этого ровного, благостного отношения нам, воспитанным в Московских коммуналках и очередях, становилось несколько не по себе.
Не по себе нам было и от размеров этого города. Нас душили его границы. Начать с того, что Хаапсалу в принципе из конца в конец можно было пройти пешком, не торопясь, за каких-нибудь 40 минут. Мы же, по всегдашней Московской привычке вечно куда-нибудь спешить, пробегали его в два раза быстрее, устанавливая тем самым невиданные здесь рекорды скорости.
На 2-ой день своего пребывания мы изучили этот город вдоль и поперек и уже могли ориентироваться в нем с закрытыми глазами.
Пару раз мы выбирались в Таллинн, где встречались с нашей проводницей, но каких-то новых впечатлений к поездке это не добавило.
Итак, за 2 дня мы выработали весь Хаапсалу без остатка. Мы исчерпали его до дна. Это место было предназначено для тихого семейного отдыха, жить же в нем буйной компанией 2 недели к ряду, думая найти здесь какие-нибудь новые впечатления, было столь же бесперспективно, как и искать на елке желуди.
Нам абсолютно негде было приложить свою бурную, кипучую энергию. В результате, будучи заключена в замкнутом объеме нашего тесного круга, она обрушилась на нас же самих. Томимые жаждой деятельности, в отсутствие таковой, мы влили в себя за 10 дней такое количество напитков, какого иному хватило бы при экономном использовании на 10 лет жизни.
Происходило это так.
- До встречи! - говорил я Степе.
- До встречи! - вторил мне незабвенный Степа и тут же выпивал.
- Я уже поднялся, - делился он со мной радостной новостью через некоторое время. - Жду тебя наверху!
Я догонял. Остальные не отставали. И так мы поднимались друг за другом, по этой лестнице, количество ступеней в которой соответствовало числу выпитых нами рюмок, пока не оказывались на самом верху, впрочем, если сказать, в самом низу, это тоже не будет большим отступлением от Истины.
Помимо внешних факторов наш отдых отравляли и немалые внутренние противоречия. Начать с того, что наш казначей, все тот же небезызвестный Степа, оказался существом вредным и въедливым. Нет, в вопросах, не касающихся денег, это был отличный парень, но вот в качестве финансиста оставлял желать много лучшего. Первым делом он озаботился тем, чтобы ограничить наши аппетиты. Он сказал:
- Я один стою вас всех вместе взятых (оказывается, я был не одинок в аналогичном мнении, только относительно себя), а ем меньше каждого из вас, взятого в отдельности. Почему бы вам ни последовать моему примеру?
Мы категорически отказались. Тем не менее, своих попыток приучить нас к экономии Степа не бросил. В дальнейшем он воспринимал любые наши притязания в отношении малейших общественных сумм, как посягательство на его личное достояние. Ситуация не новая, когда общественное, благодаря врожденному перекосу сознания и изъянам полученного воспитания, начинается восприниматься, как личное. Не правда ли?
В своем не знающем границ стремлении приучить нас считать деньги Степа однажды несколько перегнул палку, что и привело, в конце концов, к закату его финансовой карьеры. Вот как это произошло.
Мы зашли в магазин, и нам захотелось купить пирожных. С этой целью мы даже взяли, облизываясь, одно с прилавка, дабы, расплатившись, тут же при выходе его и съесть. Но не тут-то было! Видя столь легкомысленные наши намерения, Степа вознамерился решительно им воспротивится. Он двинулся полным ходом от магазина, чтобы уж пресечь всякие попытки обращаться к нему за деньгами на что бы то ни было. Мы оказались в ужасно глупом положении: положить пирожное обратно, уже однажды взяв его в руки, было неловко, дорога к выходу без денег была отрезана. Мы сами загнали себя в западню. Оставалось одно - делать хорошую мину при плохой игре.
Великодушный Дима догнал-таки Степу и взял у него необходимые 15 копеек. По выходу из магазина, скомканное пирожное полетело в ближайшую урну, хотя изначально предназначалось в голову тому, кто заставил нас пережить столько неприятных минут.
После этого случая мы разделили наш общий котел на равные части и каждый уже сам расходовал свои средства, в зависимости от личных нужд и индивидуальных склонностей.
Казначей не забыл Диме его великодушный поступок и однажды вечером на прогуле спросил у нас загадочно:
- А вы знаете, что в следующем году Димы уже не будет?
- Почему? Почему? - обуреваемые любопытством набросились мы на него.
- Это уже мое дело, - сказал тот значительно, после чего начал удаляться куда-то энергичным шагом, очевидно, чтобы предпринять кое-какие конкретные шаги по ликвидации Димы.
- Куда ты? Постой! - крикнули мы ему вслед.
- В Москву! - последовал лаконичный ответ.
Не дойдя до Москвы, он вернулся через час несколько посвежевший. Мы имели с ним продолжительную беседу, после чего смогли торжествуя объявить Диме:
- Тебя реабилитировали!
Если добавить к этому, что за 2 часа до описываемых событий мы вышли из пивной, я думаю, в этой удивительной истории для проницательного читателя все встанет на свои места.
На 10-ый день нашего пребывания в Хаапсалу у Димы был день Рожденья.
Аккурат к этой дате у нас закончились все наличные средства. Димин юбилей был 1-ым днем нашей поездки, в котором мы обошлись без спиртного. Развязав, таким образом, себе руки, в отсутствие необходимости борьбы с зеленым змием, мы познакомились с 4-мя милыми девушками - наверное, единственными юными представительницами прекрасного пола в ближайшей округе радиусом 100 км. Одна из них была на голову выше Степы, а в самом своем тонком месте, т.е. в талии, - шире в обхвате в целых полтора раза, тем не менее, именно она-то и приглянулась Степе больше других. Идя с ней по дороге домой в обнимку, последний скорее напоминал муравья, тянущего на себе бревно, нежели кавалера, галантно обнимающего свою даму за талию. Дома в прихожей, где девушки оставили свои туфли, один из нас тайком вставил свою ногу в туфлю Степиной спутницы, и с тихим удовлетворением отметил: "Сорок третий!". Больше мы их не видели.
В дальнейшем на любовном фронте Степе повезло больше. Спустя пару дней к нам приехал новый друг, по имени Саша, который привез с собой свою начальницу, довольно стройную молодую особу. Она сразу выделила Степу из окружающих, вцепилась в него мертвой хваткой и уже на протяжении всего времени, остававшегося нам до отъезда, не отходила от него ни на шаг. И даже если кто-нибудь из нас ее о чем-нибудь спрашивал, то, чтобы она услышала, это же самое должен был повторить Степа, ибо все исходящее не из его уст, пролетало сквозь нее, не задерживаясь. В медицине эта болезнь называется, кажется, любовный столбняк.
В общем, Саша, приехав к нам, сделала благородный жест, т. к. за 2 дня, истратил на нас все свои деньги, привезенные из Москвы, ибо ни у кого никаких наличных средств уже не оставалось. Он внес свежую струю в наш несколько застоявшийся отдых, перезнакомил нас с кучей эстонок, приехавших в Хаапсалу на праздник "Белой дамы" (кто не знает, что это такое, может заглянуть в местный путеводитель), подрался со Степой подушками, желая расшевелить его, уже несколько остекленевшего от нашей насыщенной программы пребывания, оставив на поле боя сломанную кровать. По окончании всех культурных мероприятий, он заявил, что за 2 дня отдохнул так, как мы - за 2 недели, т.е. на год вперед.
Наконец, мы уехали, предоставив хозяйке самой ремонтировать свою сломанную мебель, еще раз подтвердив бытующее в тех краях у некоторых мнение о русских, как о людях, которых не стоит пускать в порядочный дом.