Аннотация: Немного более пространное и глубокое рассуждение на ту же тему - восстание декабристов и причины его поражения.
Введение
Данная работа посвящена эпизоду отечественной истории, казалось бы, уже перекопанному за более чем полтора века изучения вдоль и поперек - восстанию декабристов. С одной стороны, зачем нужна еще одна работа в теме, столь популярной в отечественной историографии еще с дореволюционных времен, теме, которой посвящены более двенадцати тысяч разноплановых произведений - от научных статей и монографий до книг и фильмов? Зачем нужно еще одно описание восстания, ход которого и так расписан по минутам, а все герои и злодеи и все их шаги, вроде бы, уже оценены, взвешены и охарактеризованы? Однако, если взглянуть на состояние изучаемости и изученности темы на данный момент, то можно обратить внимание на то, что, несмотря на все вышеизложенное, на современном этапе отечественное декабристоведение находится в достаточно сложном, своеобразном и по-своему удобном для исследователя положении - в положении ломки при резкой смене идеологических приоритетов после краха советской идеологии, в ситуации, когда все однозначное становится неоднозначным, а выявляющиеся многочисленные разногласия приводят к плодотворным - в большинстве случаев - дискуссиям. В общем, как это всегда бывает, кризис исторической науки привел к появлению и новых опасностей, и новых возможностей. Подробнее процесс будет охарактеризован ниже, но можно сказать, что впервые после полумемуаристских работ века XIX, после опубликования основных документов начала ХХ, после эры "единственного методологически истинного и верного направления" советского декабристоведения сейчас наступает этап осмысления наработанного материала. Пускай теперь куда меньшим тиражом, но выходят научные работы, авторы которых осмысливают и переосмысливают, казалось бы, давно очевидные и принимаемые как само собой разумеющиеся вещи. Да, безусловно, отчасти проявляет себя тенденция к тому, чтобы "опробовать движение на излом" , вскрывая и выпячивая его темные места, тем более логичное в эпоху, когда объективная реальность современной России привела к резкому разочарованию в идеалах свободы и демократии, которые в сознании масс прочно увязались с "лихими девяностыми" и развалом страны, когда либеральное и освободительное движение потеряло свою привлекательность и стало казаться чем-то чужеродным и даже враждебным. Однако подобная тенденция проявляется скорее в работах, предназначенных для массового читателя, которые ближе скорее к публицистике, чем к историографии. В целом же можно говорить о том, что декабристоведение очистившись от идеологической "шелухи" стало более научным и постепенно обретает своё собственное, особенное лицо.
Один из вопросов, который сейчас снова поднимается и переосмысливается - это сущность восстания декабристов. При анализе взглядов на этот вопрос в глаза бросается следующий факт - как бы ни оценивали само движение историки (будь то "минутная вспышка либерализма", "борьба со скукой", "первый акт истории революционного движения в России" или "заговор графа Милорадовича"), смотрят они на это событие, что называется, сверху вниз, через призму руководства тайных обществ и их планов. Меж тем, не менее интересно будет взглянуть на восстание снизу вверх, через восприятие тех, кто, фактически, составлял ударную - и не только - силу восстания, на тех рядовых солдат и чернь, благодаря которым восстания декабристов (имеются в виду восстание 14(26) декабря 1825 года на Сенатской площади Санкт-Петербурга и восстание Черниговского полка в Киевской губернии 1(13)-3(15) января 1826, а также несколько более мелких выступлений) состоялись. Такой взгляд позволит посмотреть на ситуацию глазами рядовых участников событий - солдат и ряда офицеров, не принадлежавших в большинстве своем к тайным обществам. Также он позволит ответить на вопрос, почему эти слои, достаточно далекие от идеологических раздумий времен Просвещения и Романтизма, выступили. Таким образом, целью работы является сравнить восприятие указанных событий рядовыми участниками восстаний в сравнении с тем, как их же воспринимали их предводители - члены тайных обществ. Предполагается таким образом показать, что позволило сравнительно небольшой группе радикально настроенных офицеров поднять на восстание против императора Николая несколько гвардейских полков, и, при всем при том, что они были, используя ленинскую терминологию, "страшно далеки от народа", создать, пусть на несколько часов, реально опасную ситуацию для режима и даже после поражения оставить о себе добрую память и на некоторое время зародить в бывших своих частях дух неповиновения . Также рассмотрено будет и восприятие движения и восстания российским обществом той поры вообще - с целью понять, какие факторы приводили людей в тайные общества.
Основной идеей, исходя из которой производился анализ, было то, что всякое массовое выступление против режима - это всегда набор разнообразнейших и разноплановых факторов, как объективных, так и субъективных. Все эти факторы для удобства можно разделить на две группы: связанные с причиной восстания - то есть те объективные процессы, которые происходили в России с 1812-1815 годов и становились зачастую причиной напряженности в обществе, и связанные с поводом к восстанию - сюда была отнесена стратегия тайных обществ, готовивших восстание, их методы воздействия на массы, а также ситуация с отречением Коонстантина, послужившая толчком к восстанию.
В связи с этим были поставлены следующие задачи:
А) Во-первых, оцениваться будет общая идеологическая ситуация, предшествовавшая восстанию - как породившая в той или иной степени все действующие стороны. Здесь, не забывая о том, что история идей есть история скорее идей обычных людей чем выдающихся личностей, будут рассматриваться взгляды различных участников восстания - и заговорщиков, и просто вовлеченных в него солдат.
1) Как источник конфликта рассмотреть официальную государственную идеологию в России после 1815 года. Основной упор здесь будет делаться на ее изменении под влиянием Просвещения Наполеоновских войн и последовавшей за ней эпохи романтизма. Отдельно будут рассмотрены те составляющие, которые внесли особенности мировоззрения Александра I. При этом будут показаны колебания власти по основным вопросам - государственного устройства, внешней политики, крепостного права, народного просвещения, и, как отдельные и наиболее важные элементы - Священный союз, фактически втянувший Россию в ряд малоосознанных конфликтов с революционерами по всей Европе и даже в Латинской Америке, и проблема инородцев вообще и Царства Польского в частности. Кроме того, рассмотрению подвергнется образ российского монарха как такового.
2) Провести анализ того, что представляло собой российское общество в то время. Поскольку рассматриваться оно будет в преломлении с последующими событиями, а именно с восстанием 14 декабря, то наиболее пристально будут рассматриваться те слои, которых коснулись данные события. Так, крестьянство подвергнется рассмотрению преимущественно в качестве фона, поскольку его нужды рассматривались как одна из проблем руководителями восстания, но активной роли оно не принимало. Прежде всего, рассматриваться будет дворянство - причем комплексно, так как все его качества - не только идеологические течения, но и уровень образованности, и известная корпоративная замкнутость, и всепронизывающие межличностные связи - в конечном итоге сыграли свою роль. Здесь основным фактором будет изменение самовосприятия российского дворянства с конца XVIII века под влиянием изменений в структуре государственного аппарата. Кроме того, будет показано, как события в Европе повлияли на идеологию российского дворянства в разных возможных формах - с целью показать как то, из чего выросла декабристская идеология, так и то, почему эта идеология находила своих приверженцев, и где проходили границы ее влияния.
3) Также предметом особого внимания станет армия и особенно ее гвардейские части с их традицией дворцовых переворотов. Здесь акцент будут делаться на послевоенных конфликтах в армии - как между уставшими от войны и желающими отдохнуть и расслабиться солдатами и офицерами и стремящимся восстановить пошатнувшуюся дисциплину армейским руководством, так и между сторонниками и противниками плац-парадной подготовки. Отдельно будет рассмотрена причина, степень накала и последствия каждого из таких конфликтов. Отношение солдата к царю вообще и конкретным Романовым в частности, его интересы, его нужды - в конечном итоге все это было использовано для вывода полков на площадь.
При рассмотрении этих вопросов необходимо оценить степень оппозиционности тех и других существующему строю. Здесь будут рассматриваться мотивы недовольства (то есть что конкретно не нравилось в окружающей их действительности членом тайных обществ и рядовому составу) и то, на кого это недовольство было направлено (то есть на весь существующий строй вообще или на каких-то конкретных исполнителей, образно говоря, "плохих бояр").
Б) Следующей категорией будет изложение действий декабристов по подготовке восстания и само это восстание - здесь сравнению подвергнется поведение руководителей и "пехоты" выступлений.
1) Будет показана история самих тайных обществ в контексте развития российской дворянской идеологии в целом. Здесь необходимо рассмотреть, собственно, идеологию декабристов, идеологические противоречия между различными обществами и течения внутри обществ, а также план их действий по изменению российской реальности к лучшему. Все это будет рассмотрено как достаточно долгий и противоречивый процесс, меняющийся под воздействием обстоятельств и того опыта, который был получен на предыдущем этапе.
2) Рассмотрению подвергнется также то, каким образом велась пропаганда участниками тайных обществ на солдат и офицеров, которые изначально предполагались относящимися к совершенно различным мирам. В качестве иллюстративного материала для этого будут использованы образчики пропагандистских материалов, которые руководители обществ применяли для агитации (к примеру, "Православный катехизис" Муравьева-Апостола). Будет рассмотрена как попытка "подтянуть" солдат до своего уровня путем просветительской среди них работы, так и мероприятия по построению работы общества исходя именно из непреодолимой разницы в мировоззрениях. Собственно говоря, еще одним критерием для сравнения будет именно та ниша, которую руководство самих тайных обществ отводило своим членам из числа офицеров и распропагандированным солдатам. Особо будет рассмотрена сама структура тайных обществ, всегда отличавшаяся строгой иерархичностью и разделением членов на несколько групп, владеющих различным доступом к информации. Анализу подвергнется сам процесс распространения идеологии декабристских обществ с той позиции, как он регулировался самими руководителями. Отдельным и очень важным вопросом является то, какая пропаганда использовалась декабристами для солдат, и насколько она соответствовала их радикально-демократическим устремлениям.
3) Исходя из всего вышеперечисленного, будет проведен сравнительный анализ поведения офицеров и солдат восставших полков 14 декабря 1825 года в Петербурге и зимой 1826 года в Василькове. Здесь, что бы ответить на вопрос, что заставило солдат и офицеров принять участие в восстании, необходимо рассмотреть ситуацию междуцарствия. Рассмотрение ее будет проходить по двум основным линиям - реальное положение дел и то, как оно доходило до народа - то есть слухи о завещании Александра I и об отречении Константина. Также рассмотрению подвергнется роль, которую сыграли в напряжении обстановки членов тайных обществ. Здесь будет рассматриваться активизация вербовочной работы в гвардии в последний месяц ( и даже последние несколько дней) перед восстанием, когда в общество было принято множество новых членов и велись активные разговоры, в которых офицеры-заговорщики убеждали не присягать. Показаны будут приемы того, как они это делали. Будет оценено, насколько агитация была эффективной и насколько она оказала влияние на решение о неповиновении Николаю и насколько - сама была порождена этим неповиновением. Будет также рассмотрено поведение восставших в Петербурге и Василькове и степень того, в какой степени это поведение регулировалось руководством восстаний.
Решение конкретных задач по ходу работы требует обращения к нескольким смежным дисциплинам. Прежде всего, это психология масс, которая позволяет объяснить конкретику восстания - распространение слухов и действия солдат и толпы во время непосредственно выступления. Здесь за отправную точку была взята работа Ольшанского "Психология масс", в которой все эти элементы достаточно хорошо раскрываются .
Кроме того, конкретные элементы событийного ряда требовали обращения к некоторым концепциям.
Так, чтобы объяснить ситуацию, возникшую перед восстанием, наряду с массовой психологией использовалась и теория слухов. Здесь работа была в некоторой степени облегчена тем, что в современной историографии работы о слухах кризисных времен - не редкость. Наиболее известны, безусловно, работы, посвященные "Великому страху" времен Французской революции - классической здесь является работа Лефевра "Великий страх 1789 года". В последнее время подобные работы появляются и по эпизодам отечественной истории - здесь можно выделить работу Бориса Колоницкого "Трагическая эротика", посвященную кризису российской монархии в период Первой мировой войны, преломленному через ходившие в народе слухи о царской фамилии . Основной мыслью этих работ является то, что слухи могут быть самостоятельным и очень мощным фактором нагнетания напряжения в массах - вне зависимости от их обоснованности. В данной работе будут рассматриваться слухи о междуцарствии (например, о конфликте между Константином и другими членами августейшей фамилии, о недобровольности его отречения, о тайном визите Константина в Петербург 13 декабря), как родившиеся самостоятельно, так и сознательно запущенные участниками тайных обществ для подогрева недовольства. Также теория слухов и восприятия будет использоваться, чтобы объяснить, как в общем-то откровенно недостоверные слухи (например, о том, что Константин в ночь перед восстанием приезжал к гвардейским караулам и уговаривал солдат не присягать Николаю) нашли своих внимательных слушателей в лице значительной части солдат и младших офицеров. Как образчик "сломанного телефона" будет рассматриваться и фраза "Конституция - жена Константина", которую слышали некоторые очевидцы в толпе на Сенатской площади.
Также будет применена концепция мифа. Главным мифом, рассматриваемым в данной работе, безусловно, будет так называемый "Константиновский миф" - миф о цесаревиче Константине как о либерале, "народном монархе" и продолжателе прогрессивной политики Александра I. Он будет рассматриваться в двух аспектах. Во-первых, как, по сути, отражение народных представлений о "добром" и "природном" царе, противостоящем жестокому узурпатору (вспомним, что Константин был старше, и с этой точки зрения "законнее" как кандидат на престол, чем его брат Николай), когда речь пойдет о восприятии цесаревича, так сказать, низами - петербургскими обывателями, солдатами и частью офицеров. Тут будет применено учение Юнга об архетипах для понимания этого народного восприятия вполне конкретного человека, который, прямо скажем, мало соответствовал возлагаемым на него надеждам. Во-вторых, будут рассматриваться конкретные подробности этого мифа (например, о конфликте между Константином и другими членами августейшей фамилии, о недобровольности его отречения, о тайном визите Константина в Петербург 13 декабря), сознательно запущенные участниками тайных обществ для подогрева недовольства.
Отдельным и важным предметом рассмотрения будет как раз пропаганда и агитация, использовавшиеся членами тайных обществ для воздействия на солдат. Для ее оценки будут использованы работы теоретиков этого дела. Проблемой здесь стало, что в большинстве работ, анализирующей историю пропаганды (например, в классическом труде Бернейса 1928 года ), ее зарождение в современном виде - то есть в форме непрямого воздействия на умы относится к рубежу XIX - ХХ веков, в то время как мы увидим, что уже декабристами применялись достаточно изощренные методы воздействия. Однако некоторые подходы - например, проведенное социологом середины ХХ века Сергеем Чакотиным в его работе "Насилие над массами" разделение масс на активное меньшинство (10%), подчиняющее себе пассивное большинство, или ленинская дифференциация методов воздействия на пропаганду, направленную на складывание определенного мировоззрения у образованных людей и агитацию, целью которой является заставить массу что-то сделать - неважно, как , - вполне подходят при описании восстания.
Источники, легшие в основу данной работы, состоят из двух основных пластов.
1) Во-первых, источники историографического характера, то есть работы, посвященные декабристскому движению, которые писались разными авторами на протяжении полутора столетий. По ним мы можем проследить, как менялся подход к пониманию термина в разные эпохи. Среди таких сочинений (коих написано великое множество) выделялись и использовались в данной работе следующие категории:
1) Общего характера. Прежде всего, это монографии, посвященные движению и/или восстанию вообще. Главное, что можно подчеркнуть в этих источниках - описание развития самих декабристских организаций.
2) Специализированные, посвященные отдельным сторонам движения. Также очень важный источник в том отношении, что, зачастую, в таких работах выстраивались параллели между декабристами и тем или иным элементом тогдашнего русского общества, а, следовательно, там поднимались вопросы о взаимодействии и взаимовлиянии общества и обществ.
2) Близки к только что описанной категории работы мемуарного характера. Мемуары участников движения начали выходить массовым потоком с середины XIX века и на начальном этапе составляли основу не только источниковой базы, но и, можно сказать, историографии по данной проблеме. Кроме того, интерес представляют мемуары современников событий - как монархов (Николай I), представителей высшего света и комсостава (например, Дениса Давыдова), так и рядовых свидетелей событий, подобных простому чиновнику Вигелю.
3 )Третьим пластом источников являются собственно источники по восстанию. Основу его составляет многотомный сборник "Восстание декабристов. Документы", выходящий в разных издательствах с 1925 года. В него входят следующие документы:
а)следственные показания декабристов. Безусловно, при рассмотрении данного источника следует учитывать явное нежелание его автора оказаться в Сибири, соответственно, информация нуждается в очень серьезном анализе с точки зрения достоверности. Один из лучших подобных анализов был проведен Ильиным, автором, пожалуй, единственной в своем роде монографии "Новое о декабристах", целиком посвященной разбору судебного процесса и критериев определения вины и степени наказания конкретных арестованных по делу 14 декабря. Он проводит большую и кропотливую работу по выявлению огромного количества случаев, когда причастные к восстанию лица по той или иной причине - прощение государем, не выявлении следствием, причисления к категории "заблуждавшихся" - оказывались вне списков осужденных. Само следствие он представляет как хитрую и сложную игру заключенных, пытавшихся в меру возможностей оправдаться, и следователей, которым нужны были как можно более очерняющие показания. Таким образом, ценность показаний получается весьма и весьма относительной. Однако если брать показания максимально широкого круга лиц, то можно выявить достоверные факты. Также с этой точки зрения интересны донесения специальных агентов, засланных в декабристские кружки (подобных капитану Майбороде) а также показания руководителей обществ - не рассчитывая на снисхождение, они были более откровенны. В любом случае, эта категория источников - одна из немногих, по которой можно судить о процессах внутри декабристских обществ, и, шире, о "политике" декабристов вообще. Надо отметить, что в данной работе использовались преимущественно материалы дел декабристов второго и даже третьего круга, или, по терминологии судей, разрядов от седьмого и ниже - то есть рядовых участников событий, составлявших "пехоту" восстаний. Рассмотрение их случаев позволяет увидеть тот самый вид восстания снизу, глазами тех, кто вышел на Сенатскую площадь и улицы Василькова. Тут немаловажно выделить тех, кто понимал (или думал, что понимал) идеологию восстания и тех, кто действовал, исходя из других образов, действий и целей.
б) программные документы декабристов - сюда входят как общеизвестные проекты конституционного плана, подобные "Русской правде" или "Конституции", так и сравнительно малоизвестные проекты, посвященные отдельным сторонам переустройства (обилием таких проектов особенно славился Пестель). По ним можно составить образ декабристской идеологии.
3)бумаги "с другой стороны баррикад" - официальные отчеты военных и полицейских властей о ходе восстаний и их подавлении. Позволяют взглянуть на происходящее с другой стороны и выявить те факты, которые по разным причинам оставались неосвещенными со стороны самих декабристов.
Кроме того, как источники использовалась литература и периодика того времени, прежде всего, толстые журналы литературно-научного характера ("Вестник Европы", "Сын Отечества", "Русский вестник" и другие ), а также сборники официальных документов, (например, списки командного состава и приказов по Российской Императорской Армии). Все эти источники помогают более полно взглянуть на ту эпоху.
Обзор историографии темы: эпохи и подходы
Тема генезиса ситуации, приведшей к восстанию декабристов, является, безусловно, одной из основных в изучении движения с самого зарождения этого изучения. И на разных этапах ответ давался по разному, исходя из господствовавших у историков того времени установок и степени изученности темы.
Первые невольные "историки" восстания - составитель т.н. "Алфавита декабристов" и автор "Его Императорскому Величеству высочайше утвержденной комиссии для изыскания о злоумышленных обществах всеподданнейшего доклада" секретарь следственной комиссии Александр Боровков , и создатель официальной истории "Восшествия на престол императора Николая I" барон Корф , писавшие свои работы "по горячим следам" разгромленного восстания и использовавшие преимущественно материалы следствия, в целом интересовались скорее "государственным преступлением" вообще, то есть самим восстанием и предшествовавшим ему развитием тайных обществ в России. По сути, главным вопросом, который они ставили, было "что заставило заговорщиков пойти против царя?". Таким образом анализировался скорее генезис идеологии самих руководителей восстания, нежели то, как эта идеология преклонялась в различных членах общества. Поэтому "Всеподданнейший доклад" составлен почти исключительно на показаниях наиболее активных декабристов. Надо сказать, что подобная установка проявилась еще в время следствия - подробно об идеологии расспрашивали только руководителей, что же до рядовых участников восстания, то они априори признавались "обманутыми" - из чего, однако не делалось далеко идущих выводов. Также практически не проводилось параллелей между декабристами и российским обществом в целом - восставших считали "извергами", "группой молодежи, охваченной западными влияниями", никак не связанной с тенденциями в России в целом. Впрочем, это касалось не всех описателей. Так, губернатор Бессарабии во время восстания на Сенатской Филипп Вигель в своих знаменитых мемуарах, сохраняя образ декабристов как зла, проводит, однако, множество параллелей между ними и другими представителями русского дворянства, также "зараженными либерализмом" . Вообще, главный идеологический постулат империи Николая I - "здоровое монархическое чувство" "природного русского", противостоящее занесенному из "гниющей Европы" либерализму, практически не оставлял места для других трактовок. Поэтому изучалось то, как несколько десятков молодых гвардейцев смогли так пасть, а не то, чем они увлекли массы.
В общем и целом, такое же направление в изучении доминировало и в дальнейшем, с конца 50-х годов, когда из Сибири вернулись амнистированные новым царем политссыльные. Собственно говоря, тогда (во второй половине XIX века) историография темы находилась в своеобразном положении. У ряда историков того времени сформировалось достаточно скептическое отношение к самому факту восстания и к его представителям, однако в целом образ движения и восстания прочно вошел в представления общественности того времени как один из ярких эпизодов развития российской общественной мысли. Им стали интересоваться. Однако при практически полном отсутствии (точнее, при недоступности) источников документального плана о восстании (за исключением "Всеподданнейшего доклада о злоумышленных обществах") представления тогдашних исследователей и читателей основывались прежде всего на мемуарах его участников. Немалую роль в этом сыграли издательства, находящиеся за границей (Вольная Русская типография Герцена была лишь крупнейшим и известнейшим из них), на которые не распространялась существовавшая в России цензура и которые поэтому достаточно рано - еще в 1860-е - начинают печатать воспоминания участников событий 14 декабря. Целую серию таких воспоминаний издает Герцен , другой сборник печатается в Лейпциге, в типографии Каспровича . Именно за границей выходят и первые мемуары участников восстания: Лунина (Лондон, 1863), Фонвизина (Лейпциг, 1859), Трубецкого (Лондон 1863), Пущина (Лондон, 1863), Оболенского (Лейпциг, 1862), в России изданные значительно позже. Так, именно в этот период выходят в России мемуары Розена, Волконского, Гангеблова (1888), Беляева (1882), Горбачевского (1882), воспоминания о Сухинове (1871).
Собственно, такими же были и оценки сравнительно немногочисленных историков второй половины XIX века, которые изучали движение. Тут есть несколько основных категорий, на которых этих исследователей можно разделить. Прежде всего (если говорить по времени выхода), это авторы, писавшие в эмиграции. Тут особенно надо остановиться на фигуре, которая уже упоминалась выше, в связи с происхождением термина. Речь идет о Герцене. Из всех российских - не только историков¸ но и писателей, публицистов - он первый целенаправленно начал из Лондона формировать положительный образ декабристов (естественно, положительный с точки зрения революционера) в русском общественном мнении. Уже упоминалось о том, что им были изданы воспоминания декабристов - причем издавались они зачастую без разрешения правообладателей . Он же обращает внимание на декабристов как на этап в русском освободительном движении - причем этап яркий, героический и разительно контрастирующий с эпохой Николая I - в своих историко-публицистических работах "Русский заговор 1825 года" и "О развитии революционных идей в России". Герцен был знаком практически со всеми доступными на тот момент источниками по истории восстания - как с мемуаристикой, которую он сам и издавал, так и с официальными документами, в том числе и со "Всеподданнейшим докладом о злоумышленных обществах" (показательна в этом отношении его рецензия на книгу барона Корфа "Восшествие на престол императора Николая I" , где он, разнося корфовскую официозную концепцию восстания, опирается почти исключительно на "Всеподданнейший доклад" ). Однако в своих работах Герцен касается преимущественно фактографической стороны дела, что неудивительно - его работы являлись своего рода контрпропагандой по отношению к официальной точке зрения. "Люди 14 декабря" для него - лучшие люди России своего времени, "все, что было благородного и великодушного в тогдашней России". Соответственно, главный упор делается опять-таки на деятельность обществ и из планы по преобразованию страны.
В другую категорию можно выделить отечественных в узком смысле слова (то есть писавших в России) историков. Ими являлись либералы, чьими оплотами в 60-х-70-х годах были толстые ежемесячные журналы (например, "Вестник Европы" или "Русское богатство"). Именно в "Вестнике Европы" в 1870 был напечатан труд одного из первых исследователей проблемы, Александра Николаевича Пыпина (1833 - 1904), "Общественное движение в России при Александре I", вышедший в 1885 отдельной книгой . Это, пожалуй, первая работа, дающая анализ движения декабристов, что называется, на фоне эпохи. Как следует уже из названия, она посвящена всей эпохе Александра I, начиная с его воцарения на трон, и развитию общественной мысли в этот период. Выделяются такие эпохальные моменты, как "прекрасное начало" правления, проникнутое либеральными надеждами, война с Наполеоном, выход "Истории Государства Российского" Карамзина и "реакция" послевоенного времени. Собственно тайным обществам и восстанию 14 декабря в нем также отводится значительное место, причем Пыпин представляет участников тайных обществ именно как участников тайных обществ - то есть прежде всего выдающихся представителей русской общественной мысли, а не государственных преступников, желавших свергнуть власть царя. Труд этот построен, в общем-то, на тех же элементах, что и у Герцена - автор пользовался "Всеподданнейшим докладом" что называется, для составления фактической канвы, предпочитая основную информацию черпать из мемуаров участников движения (им были использованы практически все опубликованные на тот момент воспоминания декабристов: Тургенева, Якушкина, Фонвизина, Свистунова, Муравьева и Розена). А вот идеологическое наполнение у Пыпина несколько другое, хотя в чем-то и схожее с герценовским - для него важно "исторически оправдать людей двадцатых годов", то есть показать несоразмерность их вины тем жестоким репрессиям, которые были на них обрушены. Подобная же работа была написана немецким историком А. Туном .
А во-вторых, надо сказать несколько слов о работе, в целом касающейся декабристов достаточно косвенно, но также производящей анализ движения в связи с настроениями российского общества - речи великого русского историка Ключевского "Евгений Онегин и его предки" .
Посвященная, в общем-то, российскому дворянству первой половины века в целом, а конкретно - проблеме "лишних людей", она являет собой один из первых примеров попытки исследования ментальности определенного класса - в данном случае, дворян. Исследуя развитие их психологии с допетровских времен до XIX века, он приходит к выводу, что у этого сословия нарастала все большая отчужденность от "русской почвы" и замкнутость на себе, некий "комплекс неполноценности", который и толкал молодежь этого сословия во всякие идеологические крайности. Как пример подобного рассматривается и восстание декабристов.
В конце XIX - начале ХХ века произошли значительные изменения к лучшему в историографии темы. Во-первых, произошло значительное расширение источниковой базы - после проведенных Александром Дмитриевым-Мамоновым (что интересно, он был родственником одного из основателей "Ордена русских рыцарей", "бешенного" Матвея Дмитриева-Мамонова) в 1890-х годах изысканий в уездных архивах Западной Сибири , и, главное, после снятия в 1902 году грифа "секретно" с документов восстания , до тех пор лежавших в спецхранах и историкам преимущественно не доступных. Во-вторых, после Первой Русской революции 1905-1907 годов, когда смягчились цензурные ограничения, и, что главное, стала ощущаться связь восстания 14 декабря с современностью как начала "той великой общественной борьбы, которая продолжается и в наше время" появляется огромный интерес к данной теме. Оба этих фактора привели к тому, что в начале ХХ века появляются в очень большом количестве работы о декабристах - как просто публикаций ранее зачастую неизвестных документов (так, в этот период происходят первые попытки опубликовать следственные дела участников восстания , а в 1906 году в журнале "Былое" впервые публикуется полный текст Русской Правды Пестеля ) и работ полупублицистического толка, так и собственно монографий биографического либо общеобзорного характера или посвященных какой-либо проблеме данной темы .
Авторы этих работ уже базируются на куда более обширной источниковой базе - им, как уже говорилось, стали доступны следственные дела участников тайных обществ и документы по их деятельности, в своё время собранные и подшитые к делу. Продолжается и публикация мемуаров членов Тайных обществ. Вообще же, можно сказать, что этот период характеризуется скорее масштабным вбросом в научный оборот новых источников, нежели созданием монографий, анализирующих полученные материалы. Тем не менее, даже такое направление дает много нового. Впервые исследователи смогли подробно разобрать и проанализировать идеологию тайных обществ. Такой - и весьма подробный - анализ её развития с учетом фона (политики властей, настроений в обществе, системы образования эпохи Александра I) мы видим у Довнар-Запольского в его работе "Идеалы декабристов" . Таким образом, участники тайных обществ из "случайной вспышки либерализма" , "борцов со скукой" , наконец просто заговорщиков превращаются в глазах историков в предвестников революционных движений и партий начала века ХХ - то есть тоже в своего рода политическую партию, чьи принципы, идеология и организация более-менее четко выстроены и представляемы.
Такой подход к декабристским тайным обществам как к политическим партиям привел к тому, что и изучать их стали, как политические партии - во всех сферах, включая пропаганду. В некоторых работах, например, у Щеголева , появляются описания того, как и кого принимали в общества. На это был и своего рода социальный заказ - восстание на Сенатской зачастую представлялось как своего рода практический урок для нынешних революционеров. Именно как такой своеобразный учебник написана работа практически неизвестного сейчас публициста Кирика Левина "Декабристы. История вооруженного восстания 14 декабря 1825 года" . Работа отчасти напоминает Герцена в том смысле, что здесь декабристы показаны как герои первого этапа русского революционного движения. Однако значительную часть работы составляет описание собственно работы по организации восстания - Левин утверждает, что "декабристы были отличными заговорщиками". История декабристского восстания здесь во многом предстает как поучительный пример в деле организации революционной пропаганды - неслучайно сама по себе книга имеет формат in quarto- максимально удобный для ношения с собой. Впрочем, автор делает акцент на принятии в тайные общества новых членов и пропаганду на офицеров. Методы воздействия на солдат остаются практически неосвещенными - за исключением весьма общего описания того, что заговорщики решили использовать междуцарствие как удобный момент для выступления. Такой подход понятен - основным для автора была идея организации революционной пропаганды, формирования революционного сознания у масс, а не прочие методы манипулирования людьми.
Октябрьская революция 1917 года и установившаяся в её результате монополия марксистско-ленинистской идеологии только подстегнули процесс изучения декабристов как политического движения за счет определенного контроля над историографией.
Советская концепция декабристов базировалась на оценках и логических построениях, сделанных революционерами-демократами XIX века - в частности, Герценом, а также развитием его идей уже в начале века ХХ Ульяновым (Лениным). Заимствовано было, прежде всего, восприятие Герценом участников восстания 1825 года как героев "14 декабря", "всё, что было благородного и великодушного в тогдашней России" , а также как "первой фаланги русского освобождения" , что позднее было переработано в идею Ленина о "дворянском этапе освободительного движения в России", начинающегося с декабристов. При этом под классификацию этапов Лениным была подведена новая основа - в духе марксизма экономическая. Теперь декабристы воспринимались как наиболее передовые российские дворяне, понявшие упадок феодально-крепостнической системы в России и желавшие установления "прогрессивного" по отношению к ней капитализма с сопутствующей ему "надстройкой" в виде буржуазно-либеральных ценностей.
Таким образом, мы видим три тенденции, которые и впредь будут во многом определяющими: экономический подход как основа дворянской революционности, героизация движения, ставшего теперь уже действительно "святой легендой" в государственном масштабе и окончательное оформление представления о восстании как об этапе в истории российской идеологии и революционной идеологии в частности. Это вместе с наработанными за первые 15 лет ХХ века данными о тайных обществах как о политическом движении завершили утверждение представления о "декабристах" как не столько об участниках восстаний в Петербурге и Василькове, сколько об определенном течении русской революционной общественной мысли. Интересно, однако, что это произошло сравнительно не сразу - так, еще в 1925 году обсуждался вопрос о целесообразности празднования столетия восстания на Сенатской, которое историки старой школы все еще воспринимали как хоть и значимый и красивый, но всего лишь эпизод в освободительном движении.
Новые подходы возникли вместе с созданием новой исторической школы, с приходом нового поколения историков. Поэтому неудивительно, что подвижку в превращении "декабристов" из "участников восстания 14 декабря" (в коем значении этот термин употребляют и Герцен, и во многом Ленин) в носителей определённой (хотя определявшейся в разное время по-разному) "декабристской" идеологии производит человек, занимавшийся, помимо прочего, как раз созданием этого самого нового поколения в Институте Красной профессуры - первый историк-марксист Михаил Николаевич Покровский. В своих "Очерках русского революционного движения XIX-XX вв." он ставит вопрос: "Исчерпывается ли "декабризм" тем, что происходило 14 декабря 1825 г.?" и отвечает на него "нет, не исчерпывается". "Декабризм" для Покровского - не просто восстание 14 декабря (тем более, он вполне справедливо отмечает то, что деятельность тайных обществ была куда как шире), но целое идеологическое течение со своими направлениями и группами - буржуазно-помещичьей "питерской" (делившейся на республиканское крыло Рылеева и монархическое Трубецкого) и революционной южной (со своим правым - Пестель и левым - Соединённые Славяне - крыльями), причем революционеры-"южане" определенно противопоставляются "соглашателям"-"питерцам", а, следовательно, и самому восстанию 14 декабря, что не мешает их называть декабристами. Таким образом, мы видим, что термин "декабристы" как бы отделяется от самого восстания 14 декабря и становится самостоятельным обозначением поколения первых русских революционеров. Что же касается соотношения декабристов и масс, то Покровский, крайне негативно относящийся к тому, как действовала "питерская" группа 14 декабря, называет их действия "обманом трудящихся", сравнивая с Кровавым Воскресеньем 9 января 1905 года. Впрочем, подробно на том, как убеждали народ и солдат принять участие в восстании, он не останавливается, и понятно почему - на тот момент были доступны только показания и воспоминания руководителей восстания, сознательных сторонников перемен, а дела рядовых участников восстания будут опубликованы только в 1975 году.
Очевидно, что при подходе, что "декабризм" - это идеология количество исторических персонажей, воспринимаемых как "декабристы" в советский период должно было сильно возрасти. Тому способствовал целый ряд причин.
Во-первых, приоритетность исследования этой темы как составляющей историю революционного движения в России приводила к активности исторических исследований по этому направлению. Соответственно, советское декабристоведение энергично развивалось, что проявлялось и в отыскании и опубликовании новых документов и материалов о движении, которые позволяли выявить всё новых причастных к тайным обществам. Это проявлялось, в частности, в постоянном росте списка декабристов. На это влиял и следующий аспект - опять-таки, поскольку декабристов героизировали, доказать "гордую причастность" своего к движению своего региона было дополнительным стимулом историкам-краеведам для изысканий. В этот период появляется целый пласт обширного, так сказать, "декабристского краеведения", география которого включает в себя не только такие традиционные "декабристские регионы" как Сибирь , Кавказ и Санкт-Петербург-Ленинград , но и практически всю территорию РСФСР - везде, где оставили хоть какие-то следы участники тайных обществ. Именно местные историки нашли часть новых декабристов - например, В.А. Обручева.
Кроме того, подход к "декабризму" как к широкому движению (пусть и в "узких и страшно далеких от народа" дворянских кругах) привел к тому, что как "декабристские" стали рассматриваться все офицерские организации либерального и революционного толка в тогдашней России, кроме, пожалуй, только польских патриотических организаций, хотя связь с декабристским движением прослеживалась и там . Здесь следует указать, что вопрос о наличии в России других революционных организаций был включен в типовой список для допроса участников восстания 14 декабря. Арестованные называли, помимо обществ в Киеве (Южное) и Петербурге (Северное), также Общество Тамплиеров в Малороссии и Общество Свободных Садовников в Прибалтике. Вопрос вызвало наличие тайного общества на Кавказе. Волконский утверждал, что оно есть, более того, пользуется негласной поддержкой "проконсула Кавказа" генерала Ермолова, тайно создающего там для него экономическую базу. Давыдов же, напротив, утверждал, что никакого тайного общества на Кавказе нет в принципе, что это просто пропагандистская выдумка . Так оно впоследствии и оказалось, но на основе этого Ермолов оказался причисленным к "сочувствующим декабристам" как их "друг, наставник, командир" . Кроме того, историками было обнаружено несколько тайных обществ, которые вообще не были выявлены на следствии. Прежде всего, это касалось раннедекабристских организаций - "Священной артели", "Ордена русских рыцарей" и, отчасти, "Союза Благоденствия" (о котором власти знали, но большая часть членов которого избежала наказания как "отставшие от общества"). А эти организации, представлявшие собой не столько революционные общества, сколько корпоративные и просветительские, привлекали в себя (в конце концов, петербургское дворянство и александровской поры было достаточно узким кругом, где практически все друг друга знали) многих впоследствии видных политических деятелей - братьев Перовских , будущего министра внутренних дел Ланского, будущего полководца Крымской войны Муравьева-Карсского и других. Таким образом, действительно, получалось, что все "прогрессивные круги" России первой половины XIX века были так или иначе связаны с декабристскими обществами - вывод, очень важный для советской историографии, ибо подчеркивал "народность" происхождения движения. Кроме того, было выделено несколько тайных обществ, о которых следствие просто не узнало. Таковыми были тайные общества в Литовском корпусе (называвшееся в разное время по-разному - "Согласные братья", "Общество зорян", "Общество военных друзей"), обнаруженное Сиверсом, которое, как уже было сказано выше, подняло восстание в Белостоке, и в Гвардейском экипаже, обнаруженное Шешиным, (к которому принадлежали, например, полярные исследователи братья Литке), члены которого приняли участие в восстании на Сенатской.
Такой поиск был плодотворен в том отношении, что помогал ярче и полнее представить себе картину общественного движения в послевоенной России, помогал понять, что Северное и Южное общества - не частный эпизод, но часть целой волны офицерского недовольства существующими порядками. Анализ истоков подобного недовольства лучше всего был проведен в работе Ланды "Дух революционных преобразований" , название которой отсылает к фразе Пестеля на допросе - "Дух революционных преобразований повсюду заставлял умы клокотать". И действительно, движение показано в этой работе в широкой связи с общественной мыслью России и Европы, идеалами Просвещения, последствиями войны 1812 года и трудами отдельных философов наряду с конкретными жизненными проблемами тогдашней России.
То же касалось и недовольства в целом - в связи с тем, что "восстание декабристов" относилось Лениным к эпохе "первой революционной ситуации в России", появляется такая категория, как "движения эпохи декабристов" - например, солдатские выступления первой четверти XIX века, объяснявшиеся во многом теми же причинами, что и собственно восстание декабристов (прежде всего, влиянием войны 1812 года и кризисом крепостничества) и имевшие действительные или мнимые (как восстание Семёновского полка) связис деятельностью тайных обществ). Достаточно подробная работа, исследующая как раз движения на низовом, солдатском уровне - "Солдатские движения в эпоху декабристов" историка из Московского университета Федорова - выходит в 1963 году. Несмотря на "идеологически правильное" название работы и стандартного рассуждения о "кризисе начала XIX века" и "первой революционной ситуации" во вступлении, анализ, проведенный Федоровым, убедительно показывает, что солдатские бунты 1816-1825 годов (включая сюда и восстания в военных поселениях) были отдельным пластом социальной напряженности, связанным, прежде всего, с экономическими проблемами в тогдашней армии и введением жесткой палочной дисциплины. Отдельный раздел книги составляет участие солдат в движении и восстании декабристов, где автор подробно останавливается на методах вовлечения солдат в общества, впрочем, заостряя внимание в основном на работе декабристов Южного общества в армии и практически не рассматривая "Константиновский миф" и пропаганду перед восстанием на Сенатской.
Дополнительным фактором, расширяющим смыслы, было то, что в советской историографии вообще очень тесно увязывался прогресс технический и духовный с прогрессом общественным. Предполагалось, что только "прогрессивные общественные деятели" ведут вперед культуру. В этом отношении логичным было представить теснейшую связь декабристов с передовыми деятелями российской культуры.
Началось это, безусловно, еще в XIX век в трудах либеральных историков, которые показывали декабристов как важную часть истории развития русской культуры . Действительно, странно было бы отрицать, например, роль Рылеева, Кюхельбекера и Бестужева-Марлинского как литераторов, Орлова, Тургенева и Батенькова - как экономистов, Завалишина, Торсона и Чижова - как путешественников. К тому же и сам устав того же "Союза Благоденствия" предполагал работу его членов в том числе и на ниве просвещения. Однако в советский период всё это возводится в энную степень и теперь практически в каждой сфере науки, культуры и общественной мысли в России начала XIX века отмечается значительный вклад декабристов. Появляются работы о роли декабристов в естественных науках - выделяются труды Глинки, Штейнгеля, Николая Бестужева, Торсона, Батенькова, Романова, Михаила Кюхельбекера, Басаргина, Завалишина и других. Или об их вкладе в развитие военного дела - здесь отмечаются проекты введения всеобщей воинской повинности в "Русской правде" Пестеля и "Конституции" Никиты Муравьева. Или о месте декабристов в российской исторической науке - разумеется, как идейных предшественников советских историков. Или об их экономических воззрениях - как "дворянских революционеров с буржуазной идеологией", продвигающих прогрессивные на тот момент идеи перехода от феодально-крепостнической системы хозяйствования к капитализму. Или об их роли в развитии юриспруденции - как носителей идеалов Просвещения. Или об их внешнеполитических идеях - рисующие декабристов как истинных защитников интересов России в отличие от царского правительства, предавшего национальные интересы России ради интересов Священного Союза" . Тем же противопоставлением наполнены и работы, посвященные участию декабристов в географических экспедициях - всячески подчеркивается, что как исследователи они заботились, прежде всего, об укреплении стратегических позиций России. При этом как бы само собой получается, что все идущие вместе с членами тайных обществ по этому прогрессивному пути оказываются, как выдающийся исследователь Белого моря М.Ф. Рейнеке, "друзьями декабристов" или даже сами причислены к "орлиной стае первенцев свободы ".
Особенно близкими были представлены связи декабристов с развитием русской культуры XIX века. Эта тема выходит вперед во второй половине ХХ века - в связи с установлением как официальной идеологии в стране идеологии "советского патриотизма", которая показывала национальный характер революционного движения. Лучше всего показана связь декабристов с русской культурой в работе Познанского "Очерки формирования русской национальной культуры" . Движение декабристов представлено им как этап развития культуры, имеющий своей целью создание русской национальной культуры. Участники тайных обществ выступали как творцы новой культуры, и в этом отношении как делающие одно дело с величайшими деятелями искусства своего времени - зодчим Воронихиным, скульптором Захаровым, художником Венециановым, поэтом Жуковским, которые оказывались близки декабристам, так как ими двигал один и тот же "дух национального развития", и "единый процесс национального пробуждения".
Наиболее часто связывались с декабристами Пушкин и Грибоедов. Второй при этом зачастую воспринимался как прямой декабрист, первый - как ближайший их союзник. Близкий, хотя и не состоявший в тайных обществах (хотя в некоторых работах проводится идея представления кружка "Арзамас" как общества, близкого раннедекабристским организациям ). Ведь исходя из того, что "декабризм был широким общественным движением", в него, помимо непосредственных участников тайных обществ, "входили люди, сочувствовавшие им и во многом разделявшие их взгляды", люди, представлявшие собой "лучшую часть российской интеллигенции", так что, разумеется, входил и Пушкин - "певец декабристских идей" . Тем более его стихи (на которые оказали воздействие декабристские идеи ) сыграли огромную агитационную роль в их деятельности . Связь Пушкина и декабристов стала "общим местом" в советской литературе, став основой не только для научных работ, но и для нескольких художественных сюжетов .
В "друзья и союзники декабристов" по описанным выше критериям идеологической близости попали и другие российские литераторы той поры. Здесь не было четко определенных рамок и критериев, по которым того или иного деятель можно было признать близким декабристам, поэтому у разных историков были разные подходы, в зависимости от того, что автор считал "прогрессивным". Безусловно связывались с декабризмом как идеологией придерживавшиеся вольнолюбивых идей поэты, относящиеся к направлению "передового романтизма" (противопоставлявшегося советской историографией "реакционному романтизму" Жуковского), такие как Гнедич , Вяземский и поэт-гусар Денис Давыдов . Впрочем, Познанский, например, рассматривая декабризм как форму проявления нарождающейся русской культуры, относит и Жуковского к поэтам, "близким декабристам" , так как и он участвовал в создании национального стиля в литературе. Иногда согласно такому предельно расширенному взгляду на "декабризм" как идеологию проводились параллели между декабристами и Гоголем , известным своими консервативными взглядами, но в своем социал-христианстве имеющим параллели со взглядами декабриста Фонвизина.
Подобные исследования были полезны тем, что они показывали - практически у каждой стороны деятельности тайных обществ, у каждой черты их идеологии находились истоки и аналоги в соответствующих сферах общественной мысли России. Впрочем, в условиях почти сакрализации революционного движения это зачастую рассматривалось как проникновение декабристских идеалов в общество. Получалось, что декабристы, как прогрессивные деятели, ведут общество вперед, а не сами тайные общества являются порождением общественной мысли.
Также, говоря о советском периоде, стоит упомянуть одну из первых работ, посвященных изучению психологии членов тайных обществ - статье выдающегося культуролога Юрия Лотмана "Декабрист в повседневной жизни" , в которой рассматривается поведение декабристов как течение в массовой дворянской культуре того времени. Работа основывается на том, что необходимо изучить психологию участников исторических событий, что бы ее понять. И исследование посвящено выявлению такого особого декабристского мировоззрения. Основные выводы, которые делает Лотман - о формировании поле войны 1812 года особого психологического типа дворянина, резко контрастирующего с традиционными патерналистскими ценностями общества - принят и в настоящей работе, но без характеристики его как именно декабристского, поскольку скорее декабризм рассматривается как одно из его проявлений.
Главной особенностью современного этапа изучения восстания декабристов, по сравнению с предыдущим является то, что тема потеряла свою идеологическую значимость как этап революционного движения - в связи с неоднозначным отношением в новых условиях к самому этому процессу. Это имело как минусы, так и плюсы.
С одной стороны, это привело к тому, что интерес к теме несколько упал. Снова рамки темы ограничились в основном рамками изучения самого восстания. Практически прекратило своё существование "декабристское краеведение" - им теперь на местах занимались преимущественно те, кто начинал еще в советское время . Изменилось само отношение к декабристам - теперь редко говорят об их выдающемся месте в российской истории. Можно сказать, что сегодня общепризнанного образа декабриста нет даже в академической среде (не говоря уж о том, что эта среда сама по себе отделена от популярной истории и зачастую ей противопоставлена) - например, взгляды того же Латыша о движении, как о чем-то, связанном скорее с культурой романтизма, чем с революцией , вызывают жесткое неприятие Фельдмана , а концепцию Гордина критикуют практически все. В ряде случаев появились и попытки "опробовать движение на излом" , вскрывая и выпячивая его темные места. Однако в целом таких полупублицистических работ сравнительно немного - основной интерес у публики вызывают другие сюжеты других эпох.
Если говорить в целом, то в представлении большинства историков круг декабристов снова сужается до участников событий 1825-1826 годов. Ушли в прошлое "декабристы по мировоззрению". Отчасти сохранилось представление о Сперанском, Мордвинове, Киселеве, Ермолове и ряде других деятелей эпохи как об "околодекабристской среде" , хотя в целом картина политической жизни России поле войны 1812 года предстает теперь куда более сложной, и, например, М.А. Давыдов в своей работе "Оппозиция Его Величества" показывает всю неправильность разделения тогдашней элиты "между Сенатской площадью и Грузиным" . Декабристы теперь становятся на принципиально иное и более логичное место, нежели ранее - как один из эпизодов российской общественной мысли и ее составная часть. Так, работы украинских историков Казьмирчука и Латыша проводят параллели между декабристами и культурой романтизма с её тягой к драматичности и театральности . Вызывающая обоснованную критику из-за моментов принижения собственно реформаторских и революционных элементов в движении, попытки представить его как своего рода "игру в заговор" и "средство выпуска пара", такая концепция, тем не менее, достаточно, на наш взгляд, верно, определяет один из источников движения в обществе. Спорной остается концепция Гордина о наличии в восстании 14 декабря ниточек, ведущих к ряду видных сановников империи (например, к Милорадовичу) , но сам по себе этот подход к декабристам как к "заговору" - является в целом достаточно на наш взгляд верным направлением в изучении движения. Надо только не забывать, что этот "заговор" имел целью не только простую смену власти, но и определенный идеологический контекст, который необходимо учитывать при его рассмотрении.
Часть 1. Россия после победы: проблемы и пути решения
Глава 1. Российская Империя: изменения в идеологии
Можно сказать, что для России исторический XIX век начался практически одновременно с календарным - 12 марта 1801 года, когда в своей резиденции в Михайловском замке в Петербурге был убит император Павел I. Событие сие не было бы для России, впрочем, особо значимым (в конце концов, на протяжении всего предыдущего столетия вопросы престолонаследия решались зачастую силовым путем, а трижды - в 1740, 1741 и 1762 - происходили и прямые дворцовые перевороты), если бы не знаменовало собой начало новой эры. Дело было не только в том, что убитый император заложил основу новой династии - от его четырех сыновей и шести дочерей происходили все Романовы последующих веков. И не в том, что переворот стал последним, и дальше императоры менялись строго в соответствии с павловским "Законом о престолонаследии". Фактически, с момента возведения заговорщиками на престол его сына Александра в Россию вошел тот дух, который с 1789 года гулял по Европе - дух либерализма и практического применения результатов Просвещения. Павел пытался дистанцироваться и максимально оградиться от влияний из революционной Франции (что не мешало ему вступить в союз с Наполеоном - именно как "королем Франции по существу"), его свержение открыло ворота влияниям. Прежде всего конечно, стали заметны чисто внешние элементы - ношение одежды, причесок, поведение, в предыдущее царствование считавшееся вольнодумным и подозрительным. Современники вспоминали, что "не прошло и двух дней после смерти Павла, круглые шляпы явились на улицах, дня через четыре стали показываться фраки, панталоны и жилеты.. все в Петербурге перерядились в несколько дней ". Сапоги с отворотами, французской моды одежда и прически заменили собой однобортные кафтаны, букли и косички в прусском стиле, так любимые бывшим императором. Аристократия снимала напряжение - так, бывший фаворит Екатерины Платон Зубов устроил в своем дворце оргию с азартными играми в духе царствия "бабушки". Вообще, господствовало ощущение освобождения и пробуждения к жизни после долгой спячки .
Впечатления того, что ждали от императора, можно проследить по реакции на его вступление на трон Державина, который, по словам Вигеля, со всем пылом поэта принял новое царствование . В своей "Оде на восшествие на престол императора Александра" корифей отечественной поэзии не скупится на цветистые обороты.
Уныла Муза, въ дни Борея
Дерзавшая вслухъ пѣсни пѣть,
Блаженству общему радѣя,
Уроки для владыкъ гремѣть!
Передъ царемъ, днесь благосклоннымъ,
Взявъ лиру, прахъ съ нея стряси,
И сердцемъ радостнымъ, свободнымъ
Вѣщай, греми, звучи, гласи
Того ты на престолъ вступленье,
Кого воспѣлъ я въ пеленахъ.
То есть новый царь должен пробудить лиру голоса общественности, которая уныла при Павле. Кроме того, он должен править "невинно", иными словами, не тираня своих подданных, ибо в противном случае государству угрожает опасность:
Такъ: чтò престолъ, вѣнецъ, держава,
Власть, сила и сiянье благъ,
Когда спокойнаго нѣтъ нрава
И въ насъ свирѣпствуетъ нашъ врагъ?
Увы! на что полки и стѣны,
Коль насъ невинность не стрежетъ?
Народны вздохи, слезны токи,
Молитвы огорченныхъ душъ,
Какъ паръ возносятся высокiй
И зараждаютъ громъ средь тучъ:
Онъ вержется, падетъ незапно
На горды зданiевъ главы.
Внемлите правдѣ сей стократно,
О власти сильныя, и вы!
Внемлите - и тѣснить блюдитесь
Вамъ данный управлять народъ.
Мотив, на удивление схожий с позднейшей одой "Вольность" Пушкина. Что ж, источники здесь были сходны - в обоих случаях теорией послужили идеалы Просвещения, носителями которых были многие молодые дворяне, в том числе и приближенные к Александру люди , а практикой - события Великой Французской революции и дворцовые перевороты в России. Александр позиционировался как просвещенный монарх, готовый дать народу необходимые реформы, пусть и в ущерб своей власти . Отмена крепостного права, гарантия основных прав и свобод подданным, даже принятие конституции - все это входило в планы молодых реформаторов, входивших в Негласный комитет - неформальных круг фактических правителей России. Однако правление Александра I так и не стало вехой, знаменующей преобразование империи из самодержавной монархии в конституционную. К моменту окончания войн с Наполеоном либеральная идеология Просвещения уступила в России место идеологии консервативно-охранительной, определявшей развитие страны до 1917 года.
Причиной тому были события 1789-1815 годов. Столкновение с революционной Францией привели сразу к нескольким важным вещам.
Во-первых, эти войны - 1798-1800, 1805-1807 и 1812-1815 были - впервые за долгое время - столкновением не только армий, но и идей. Лозунгу "Свобода, равенство и братство", провозглашенному французской революцией, была противопоставлена идея легитимизма и защиты законности. Идеологическое противостояние началось еще при Екатерине II и продолжилось при Павле. Император России "чувствует нужду всевозможными мерами противиться неистовой французской республике, угрожающей всей Европе совершенным истреблением закона, прав, имущества и благонравия" - писал в циркулярной ноте канцлер граф Остерман. Основой "законов" и "благонравия" в идеологии борцов с революцией стала Библия. Поэтому первые походы русской армии против французов в Европу позиционировались как своего рода "крестовые походы" против безбожных якобинцев. Именно это определяло действия командующих в этих походах - Суворова и Ушакова, которые вели себя зачастую именно как крестоносцы, восстанавливая "попранные святыни". В этом отношении наиболее показателен Суворов, человек сам по себе достаточно - пусть и на свой лад - религиозный , который по описаниям современников, нередко въезжал в отбитые у французов города Италии с крестом в руке. Подобное противопоставление сохранялось (с небольшими перерывами в периоды относительно мирного сосуществования) вплоть до 1815 года - крест на соборе Василия Блаженного, "сбитый безбожием и восстановленный верой", служил одним из ярчайших символов освобождения Москвы , а император Александр в занятом Париже молился вместе со своей свитой перед алтарем, установленным на месте казни Людовика XVI и заставлял французских маршалов целовать крест . Наложился на это и личный фактор - склонность императора к мистицизму вследствие личных переживаний (невольного соучастия в убийстве отца, поражений периода первой войны с Наполеоном), однако главное было в другом. Русские войска вступали в Европу не как завоеватели, а как освободители народов от безбожного и бесчеловечного режима Наполеона ведомые единственной целью - восстановить законный порядок . Тому же в конченом итоге служил и принцип легитимизма. В идеологии - особенно в прессе периода Заграничных походов - всячески подчеркивался тот факт, что, в то время как Наполеон играл престолами и государствами как хотел (приводились такие примеры, как истории поставленных им и им же снятых королей - Людовика в Голландии, Жерома в Вестфалии, Иосифа в Неаполе и Испании - за марионеточными режимами которых чаще всего следовало полное французское господство ), Россия и ее союзники по коалиции стремились прежде всего к восстановлению Европы, какой она была до начала войны. Надо отметить, однако, что этот принцип был изрядно поколеблен уже на первом Венском конгрессе 1814 года, где идеология уступила место банальной схватке интересов различных держав . В результате, державы с трудом пришли к взаимопониманию относительно статуса Саксонской монархии - легитимной, но активно сотрудничавшей с Наполеоном и получившей от него польские земли, а ряд вовремя перешедших на сторону союзников наполеоновских маршалов сохранили свои, пусть не вполне "легитимные" короны - Мюрат в Неаполе , Бернадот в Швеции. Однако для Александра принцип легитимизма, принцип сохранения европейского спокойствия был вполне осознанным личным выбором. "Спасение Европы от гибели стало моим спасением и освобождением", - писал он . Этот императив оставался главным во внешней политике и после окончания войны. Апофеозом его стало создание "Священного союза" - союза европейских христианских государей, призванных бороться с революцией, куда вошли Россия, Австрия, Пруссия, Франция и многие другие европейские страны, кроме Великобритании, правительство которой сознательно заняло позицию противостояния союзу и поддержки освободительных движений в Европе. Как член Священного Союза, Россия вскоре оказалась втянутой в многочисленные конфликты с поднимающимся новым европейским революционным движением, поддерживая борьбу с ним везде - от Норвегии до Неаполя и от Венеции до Мадрида, и, косвенно, - даже в войну с повстанцами в Латинской Америке . Зачастую такие конфликты были малопонятны для значительной части общества, что служило фоном для разговоров том, что Священный союз служит интересам не России, но неких третьих сил (чаще всего Австрии). Наиболее разрушительна для имиджа императора стала, безусловно, позиция, занятая им в отношении Греческой революции. Несмотря на то, что помощь греческим повстанцам была одним из традиционных направлений внешней политики России со времен Екатерины II, Александр отказался помогать "этеристам" , ссылаясь как раз на "легитимность" османского султана, что привело к недовольству в обществе , армии и государственном аппарате .
Однако война привела не только к созданию "Священного союза". Война с Наполеоном превратилась к 1812 году в войну России со всей Европой - с Европой, объединенной под знаменем "вредных философских идей". Такая ситуация легко приводила к идеологическому противопоставлению "правильной", "богобоязненной" и "богоспасаемой" России "развратному" Западу. Так, епископ Воронежский и Черкасский Антоний, подытоживая в 1814 году события войны с Наполеоном, в своем "Слове по случаю благодарственного молебна за победы" говорит о том, что Европа "от века, изощрив свои орудия вредить нам, ополчалась против нашей правоты, бескорыстия и прямодушия", однако Россия все-таки выстояла против нее, "яко с нами Бог". Показательно, что этот лозунг - "Яко с нами Бог!" позже прозвучит еще раз - в 1848 году в манифесте Николая I, посвященном очередной волне европейских революций . Его использование вполне закономерно - николаевский режим была апофеозом того противопоставления России и Запада, которое родилось в горниле 1812 года. Но во времена Александра идеал общехристианской монархии пока перевешивал национальную самость.
Этот - национальный - элемент идеологии привел и к возникновению еще одной "болевой точки" Российской империи - проблеме взаимоотношений с окраинами. Россия в этом отношении была государством имперского типа, то есть составленного изначально из разнообразных культурно самостоятельных территориальных общностей . Формирование национального государства здесь было затруднено огромным количеством входящих народов и размытостью правящего сословия. Великороссы не были той этнической группой, которая составляла здесь абсолютное большинство - тем более что сами её контуры ещё только заканчивали формироваться. Так, по воспоминаниям современников, только к 1812 году были окончательно русифицированы смолятичи , долгое время находившееся в пограничном состоянии между Россией и Польшей (точнее, Великим Княжеством Литовским в составе Речи Посполитой). Таким образом, формирование нации как особой этнополитической группы людей, осознающих себя единым целым именно в рамках государственного единства, не происходило - слишком мозаичным был этнический состав.
Однако важным идеологическим последствием войн с Наполеоном было пробуждение национализма. Это касалось Европы в целом - вспомним, что именно с этого времени ведут свое начало движения за создание единых национальных государств в Германии и Италии. Источник был общим - замена сословного самосознания национальным "общенародным" была рождена Великой Французской революцией и принята на вооружение её победителями. В России эти идеи тоже появились, но здесь формой их выражения была борьба части дворянства за создание подлинно национального государства, с национальной культурой - в том числе и в управлении. Ниже будет показано, как эти взгляды проявлялись в дворянской массе, здесь лишь надо упомянуть о том, какие проблемы это сулило для государства.
Собственно, таких проблем было несколько. Во-первых, недовольство стала вызывать кадровая политика империи - формирование руководящих кадров без учета этнического фактора. Руководящие органы империи всегда были интернациональны, при этом значительный процент в них составляли немцы - как остзейские (прибалтийские), так и выходцы из непосредственно государств Германии. Это было всегда, но XIX век стал свидетелем все возрастающего недовольства этим фактом. В описываемые годы конфликты между русским и немецким дворянством зачастую принимали характер межнациональных.
Во-вторых, неожиданной проблемой стало положение окраин. Политика образца XVIII века, когда вновь обретенные территории старались привязать скорее экономически, оставляя им значительную часть древних вольностей, перестала удовлетворять дворян века XIX. Теперь подобное рассматривалось как "нежность к чужакам", сочетающаяся с презрением к своему народу . Образцом желаемой политики тут выступали действия Екатерины II, проводившей (другой вопрос, насколько успешно) уравнение в статусе и русификацию Смоленщины и Слобожанщины. Политика же Александра I в отношении окраин далеко не была устраивавшей.
Им, по сути, была восстановлена практика сохранения особого статуса новоприсоединенных территорий. Выражалось это во многом - продолжении существования в составе России ряда кавказских княжеств (например, Мингрелии), в сохранении власти бояр в Бессарабии, но больнее всего для национальной гордости русского дворянства были привилегии, данные Финляндии и Польше. Фактически, этим землям был дарован статус независимых государств в личной унии с Россией. Уже сам этот факт позволил расценивать такой жест как "предпочтение" их коренной России , а факт дарования им конституций был еще большим оскорблением.
Особенно сложной в этом смысле была ситуация с поляками. Россию и Польшу противопоставили друг другу века войн, последней из которых был 1812 год, в котором на стороне Наполеона воевал польский корпус Юзефа Понятовского. В сознании российского дворянина Польша представляла собой враждебное государство в смысле как этническом, так и идеологическом - аристократическая республика, каковой была Речь Посполитая, представлялась как образец порока, неслучайно слово "гонор" - "честь" по-польски в русском языке приобрело сугубо отрицательное значение. Казалось, 1814 год должен был поставить точку в существовании этой политической единицы. Однако Александр I Польшу восстановил, дал ей конституцию, армию (одетую в синие мундиры наполеоновского образца и "конфедератки" - головной убор повстанцев Косцюшко), отдельную валюту - флорин, таможни и так далее. Это создало ему репутацию полонофила. Поговаривали, что следующим его шагом станет объединение Царства Польского и Русско-Польских губерний - территорий Речи Посполитой до 1772 года, современных Литвы, Белоруссии и Правобережной Украины. Некое основание для этого было - на этих землях традиционно правящим классом была польская и полонизированная руськая (позже ее назовут украинской) шляхта, а в дворянских собраниях, или как тут по привычке говорили, сеймиках, господствовал польский язык . Перед войной действительно существовали проекты восстановления на этих территориях Великого Княжества Литовского - польского государства, альтернативного наполеоновской Варшаве . Однако этот проект, имевший объективные военные пропагандистские цели, после победы был отложен. Тем не менее, страх передачи этих земель Польше остался - как одна из болевых точек империи.
Идеологические последствия войн с Наполеоном и характер самого Александра привели к изменению образа монарха в России. Изначально Александр позиционировался как император, живущий для блага России, как русский "ангел-хранитель", совершающий дела на благо Отечества . Это обожание императора показано в "Войне и мире", хорошо иллюстрируют это и стихи, которые публиковались в журналах. Написанные простыми обывателями, они по понятным причинам не являются событиями в литературной жизни, но позволяют понять настроения россиян того времени. Так, в 1814 году в "Сыне отечества" печатается стихотворение "Песнь" некоего Лобанова, который просит Александра, "ангела нашего", вернуться в Россию, чтоб "ублажать" своим присутствием не "чужих", а россиян . Подобное же обожание распространялось и на других членов царской семьи - так, в 1817 году ничуть не менее проникновенные стихи обыватель Звенигородка Иван Морозов посвящает великому князю Николаю Павловичу, проезжавшему через его округу .
Однако после войны все чаще заявляет о себе другая тенденция - изображение монарха не как ангела, а как человека, и не как талисмана, а как лидера нации. Началось это еще с XVIII века - со времен Просвещения, когда политические теории постепенно развеяли "священное право" династий на власть. Так, тот же Державин в своей оде на рождение Александра желал ему быть "человеком на троне". А война с Наполеоном и уже упоминавшееся столкновение идеологий привело к новому осмыслению монархии в глазах легитимистов. Теперь император должен был быть лидером своего народа и образцом для подражания - что накладывало определенные обязанности в плане поддержания имиджа царской семьи . Надо сказать, что далеко не всем им Александр мог соответствовать - так, он был бездетен, что немало его удручало . Кроме того, образ лидера нации, охваченной патриотическим подъемом, постепенно перерастающим в националистический никак не шел ему, черпавшему вдохновение из европейских идей. "Венценосным юношей, охладевшим к России в объятиях переменчивой Европы" назвал его Вигель. Таким образом, постепенно Александр терял свое очарование в глазах подданных, что немало способствовало развитию его общего пессимистического состояния .
Религиозная составляющая проявилась и во внутренней политике Александра I. Пытаясь после войны перестроить духовную жизнь россиян на христианских началах, он обратился к опыту протестантских квакерских общин Великобритании. Следствием этого стало создание в 1814 году Российского Библейского Общества. Во главе него был поставлен обер-прокурор Священного Синода князь А.Н. Голицын, как и Александр, после 1812 года перешедший от идеологии Просвещения к религии . Собственно, именно этот сплав взглядов и породил ту концепцию, на которой были основаны Библейские общества - просвещение народа, но посредством религии, а не материалистической философии. Той же цели служило и объединение в 1816 году Министерства Народного Просвещения и Синода в единое Министерство Духовных Дел и Народного Просвещения. Предполагалось, что слияние наук естественных с богословскими пойдет только на пользу обеим. Профессор богословия Швейковский в речи на открытии Варшавского университета в 1818 году объяснял это тем, что науки, в конечном итоге, ведут нас к познанию Творца, и, дабы они не уклонились от конечной своей цели и не ушли в грубый материализм, им нужна помощь теологии, - взгляд, более характерный для западноевропейского протестантизма, религии Паскаля и Ньютона, чем для православия. Религия нужна была и для воспитания молодого поколения не погрязшим в "разврате". В официальном "Журнале" министерства особо подчеркивался тот факт, что упадок Древней Греции и Рима имел причиной духовное обнищание этих народов, в то время как христианские государства процветают и являются главенствующими в мире . Встречались и более радикальные трактовки - так, "Благонамеренный журнал" Измайлова в 1823 году опубликовал статью, в которой доказывалось, что разум по определению не может дать утешения, и по этому человеку необходима религия .
Надо еще раз подчеркнуть тот факт, что библейские общества основывались и руководились людьми, изначально связанными с идеалами Просвещения. Голицын и Магницкий в довоенный период были известными либералами, то же касалось и руководства на местах, в этом отношении наиболее показателен пример Киевского отделения общества, вице-президентом которого с 1819 года был близкий к декабристам генерал Орлов, выдвинувший идею создания на базе общества системы приходских училищ для народа . Библейские общества были проводниками религиозного просвещения, которое должно было порождать нравственных граждан, не испорченных радикальными философскими концепциями. В чем-то они добились определенного успеха - они были распространителями ланкастерской системы взаимного обучения, включенной Голицыным в обязательный минимум знаний российского учителя , деятельность типографий Общества позволили снизить цену на книги, а работы по переводу Библии на языки народов империи (в том числе и на русский) способствовали развитию лингвистики . Однако попытка использования религии для наведения порядка в головах учащихся потерпела крах, наиболее последовательно который проявился в печально известной ревизии Казанского университета попечителем учебного округа Магницким. То была попытка воздействовать на студентов не физически, а морально, через усиленное внедрение религиозных ценностей в их головы. В результате из университета было уволено более половины преподавательского состава - все, кто придерживался рационалистических философских учений, а их место заняли теологи, причем Священное Писание было положено даже в основу политэкономии. Были введены совместные молебны. Студентов обязали посещать службы и петь в церковном хоре. Проводилась и обширная разъяснительная работа в религиозном духе. Голицын оценил эксперимент Магницкого положительно, отдельно выделяя "исчезновение розог", "опустение карцера" и замену этих видов наказаний устными выговорами, что должно было свидетельствовать о "перемене духа под воздействием благочестия" , однако такое казенное насаждение "благочестия" привело только к падению общего уровня университета и духа и запомнилось потомкам как "разгром".
Собственно, проект "христианизации сверху" в деистском духе в России провалился. Голицын, Магницкий и прочие руководители Библейского общества стали ненавистны большей части образованного населения. Кроме того, против них выступили консерваторы-почвенники во главе с Шишковым и Аракчеевым, которых поддержала недовольная протестантским характером реформ церковь. Под их давлением Александр в 1824 году снимает Голицына с поста министра и заменяет его Шишковым, который вскоре восстанавливает Министерство Народного Просвещения. Тем самым знаменуется начала перехода от общехристианских ценностей к национально-почвенническим в официальной идеологии. Однако заметим, что это произошло только в 1824 году, а до того времени позиции правительства и общества расходились.
Глава 2. Послевоенное российское общество: изменение взглядов
Вызванное описанными событиями идеологическое брожение проходило и в российском обществе в целом. Однако там оно не было сколько бы то ни было единым процессом, распадаясь на несколько течений, соответствовавших различным сословиям.
Для того, чтобы понять такое положение дел, следует обратиться к социальной структуре тогдашнего российского общества. Несмотря на то, что ревизии дают достаточно приблизительные цифры (не учитывались женщины и неподатные сословия), определенные выводы относительно тогдашнего демографического и сословного состояния сделать можно. Из 41 миллионов населения большинство - примерно 36 - составляли крестьяне , большинство из которых были крепостными в той или иной форме - принадлежащими конкретным владельцам, царской фамилии или государству. Как показывает Милов в своей работе "Великорусский пахарь" , сельское хозяйство в России было (особенно в центральных губерниях) достаточно малопродуктивным и выматывающим все силы крестьянина. Уже одно это в значительной степени обуславливало его бедность и концентрацию преимущественно на непосредственно земледелии, опирающемся скорее на выработанные столетиями обычаи, чем на какие-то агрономические техники. Вполне решая непосредственно проблему выживания, такой подход обуславливал достаточно презрительное отношение крестьян к образованию как к чему-то не вполне нужному и избыточному. Подобные тенденции будут очень хорошо отмечаться еще долго - так, Гоголь в своих "Мертвых душах" описывает имение помещика, открывшего школы для крестьянских детей, которые крестьяне-старики считали "вредными", так как из их воспитанников "никто работать не хочет, все в писаря хотят, а писарь нужен один". Кроме того, образованность крестьян ограничивалась и законодательно - из господствовавшего взгляда на них, как на двигатель сельского хозяйства - и только. Так, с 1813 года "лицам несвободных состояний" был закрыт доступ в гимназии без специального разрешения министра . Понятно, что при таком подходе крестьянские общины были действительно как бы "мирами", замкнутыми на себя и более интересовавшимися внутренними проблемами самообеспечения. Таким образом, недовольство крестьян носило преимущественно экономический характер. А поводов к этому недовольству появлялось все больше - помещикам требовалось все больше и больше средств, для поддержания своей стремительно поднимающейся жизненной планки (вспомним, что именно на рубеже веков приходит мода на те поместья-"замки", которые мы знаем сейчас), а казне - для поддержания статуса империи, и они начинают все больше требовать с крестьян. Кое-где (например, в Нечерноземье), где подати брались деньгами, это даже способствовало втягиванию крестьян в рыночные отношения, и, в конечном итоге, служило причиной их богатения. Однако зачастую такие меры приводили к ухудшению положения крестьян, и, соответственно, к их недовольству.
Определенную роль в изменении взглядов крестьян также сыграла война с Наполеоном, а, точнее, участие в ней, наряду с профессиональными рекрутскими частями, "народного ополчения", сформированного из крестьян. Надо сразу отметить, что в большинстве случаев крестьяне попадали в ополчение не добровольно - их записывали туда помещики, причем зачастую таким образом избавлялись от физически негодных крепостных . Эти ополчения наряду с регулярной армией участвовали и в походе за границу, после которого отношение к крепостному праву у них достаточно сильно изменилось - оно уже не воспринималось как нечто само собой разумеющееся . Меж тем, после войны отменять его никто не собирался. И это уже провоцировало конфликт. Сыграло свою роль и то, что в "Манифесте" от 30 августа 1814 года, объявлявшем о наградах народу по случаю победы, будущее крестьян было сформулировано бостаточно неопределенно: "крестьяне, верный Наш народ, да получит мзду свою от Бога. Мы же в отраду понесенных ими трудов и претерпевший, извещаем, что как войска Наши из запасов достаточно пополнены, так, что состоят ныне в сугубом против того числе людей, в каком состояли при начале войны; то не токмо на нынешний год, но уповательно и на предбудущий или более останутся они без набора рекрут. ... Со стороны же человеческого попечения в удовлетворение всякой нужде и недостатку их, Правительство о казенных крестьянах приложит старание доставлять им всевозможные пособия; что ж принадлежит до помещичьих крестьян, то Мы уверены, что забота Наша об их благосостоянии предупредится попечением о них господ их. Существующая издавна между ними, Русским нравам и добродетелям свойственная связь, прежде и ныне многими опытами взаимного их друг к другу усердия и общей к Отечеству любви ознаменованная, не оставляет в Нас ни малого сомнения, что с одной стороны помещики отеческой о них, яко о чадах своих заботой; а с другой они, яко усердные домочадцы, исполнением сыновних обязанностей и долга, приведут себя в то счастливое состояние, в каком процветают добронравные и благополучные семейства" . Возникли проблемы - крестьяне зачастую трактовали его в том смысле, что их освобождают от податей, в то время как помещики делали упор на возвращение к довоенному состоянию . По этому после войны возникло напряжение, приведшее к ряду бунтов (например, в Пензенской губернии и в современной Белоруссии). Впрочем, оно, благодаря усилиям обоих сторон, достаточно быстро спало. Николай Тургенев описывает это так: "Когда неприятель ушел, крепостные крестьяне полагали, что своим героическим сопротивлением французам, мужественным и безропотным перенесением для общего освобождения стольких опасностей и лишений они заслужили свободу. Убежденные в этом, они во многих местностях не хотели признавать власть господ... В этом случае правительство, местные власти и даже сами помещики вели себя чрезвычайно благоразумно. Вместо того, чтобы прибегать к силе, этому единственному доказательству рабовладельцев, они пассивно отнеслись к действиям крестьян, отлагая до благоприятных обстоятельств восстановление того, что они считали своим правом. Быть может, и некоторые угрызения совести помешали им свирепствовать[53] против людей, принесших такие жертвы и обнаруживших такую любовь к отечеству. Прошло немало времени, пока первоначальное возбуждение крестьян само собою улеглось, восстановился правильный ход администрации, и все вошло в обычный порядок" . Впрочем, это был весьма условный порядок, под которым тлела мина будущих взрывов. Добавил проблем 1816 год - "год без лета", когда из-за взрыва вулкана Тамбора в Тихом океане произошло глобальное изменение климата, приведшее к похолоданию в Европе и Северной Америке, и, как следствие - к неурожаю и голоду . Впрочем, все вспышки крестьянского недовольства ограничивались бунтами и грабежом помещичьих усадеб. Некоторым исключением была ситуация на Украине, где существовала, помимо сословной, еще и национальная дифференциация на панов-поляков и крестьян-украинцев и была давняя традиция антишляхетской партизанской войны - гайдамачества. Но и здесь оно, по сути, было замкнутым проявлением крестьянской среды, почти не затрагивавшим другие сословия.
В целом можно говорить, что в истории идей послевоенной России крестьянство было скорее объектом, чем субъектом - его положение было темой жарких споров, но само оно в них не участвовало. Крестьянское недовольство рассматривалось верхами общества, в основном, в одном контексте - как угроза "пугачевщины" - бессмысленного и беспощадного всеразрушающего бунта, который ни в коем случае не стоит допускать.
Всего около одного процента населения империи составляли дворяне, но их положение в обществе было особенным. Можно согласиться с Пьером Шоню , который представлял Российскую империю периода Екатерины не как империю, но как либеральную республику дворянства, от которой зависели "несколько тысяч крохотных автократий" - действительно, дворяне были не просто привилегированным правящим классом, они были единственным таковым классом, они, можно сказать, были самой властью. Ведь помимо того, что они, по сути, были единственной властью на местах, как властители и судьи в своих имениях , они также составляли основу управления государством в целом.
Положение дворянства в империи, его права и обязанности, можно проследить по тому, как оно позиционируется в различных правовых документах эпохи. Так, в "Манифесте о вольности дворянства" 1762 года оно названо "главным в государстве членом", задачей которого является ношение в себе и распространение просвещения, и принесение славы Отечеству. Сам по себе Манифест, самим фактом отмены обязательной службы для дворян, безусловно, поколебал традиционную для России схему: "крестьяне - рабы дворян, дворяне - рабы царя" . Отмечены случаи того, что крестьяне не понимали, почему им надо работать на помещиков, которые более не служат царю . Однако составители манифеста исходили из другого - из того, что дворяне уже достаточно "просвещены", что "истреблена грубость в нерадивых о пользе общей, переменилось невежество в здравый разсудок, полезное знание и прилежность к службе умножило в военном деле искусных и храбрых генералов, в гражданских и политических делах поставило сведущих и годных людей к делу, одним словом заключить, благородные мысли вкоренили в сердцах истинных России патриотов безпредельную к ним верность и любовь, великое усердие и отменную в службе нашей ревность, а потому и не находим мы той необходимости в принуждении к службе, какая до сего времени потребна была" , то есть обязательное приобщение к знаниям и государственным делам, производившееся с петровских времен , больше не требуется. Примерно в том же ключе была 20 лет спустя составлена и "Жалованная грамота дворянству" Екатерины II. "Знатнейшее и благороднейшее российское дворянство, входя в службы военную или гражданскую, проходит все степени чиноначалия и от юности своей в нижних узнает основание службы, привыкает к трудам и сии нести твердо и терпеливо; а научась послушанию, тем самым приуготовляется к вышнему начальству. Не бысть бо в свете добрый начальник, который во свое время сам повиноватися не приобык. Достигают же до вышних степеней те российскаго дворянства знаменитые особы, кои отличаются или службою, или храбростию, или верностию, или искуством или же те, что в послушании терпеливо пребывая, твердостию духа усердно преодолевают трудности и самое время, умножая опытами знание и способности свои в частях, званию их принадлежащих" - так описывается там жизненный путь российского дворянина . Если посмотреть на структуру государственного управления, то можно заметить, что процент дворянства в управлении менялся. Если еще при Екатерине II для представителей российского "благородного сословия" куда предпочтительней была служба военная, в результате чего зачастую на административные должности привлекались представители других слове населения, то во времена Павла жесткий армейский режим привел к тому, что более привлекательным для дворян стало поприще гражданское , и с этого периода они на какое-то время стали в управлении страной доминирующей силой.
При этом не следует забывать, как формировался слой чиновников в начале XIX века. При фактическом отсутствии до 1804 года системы высшего образования, а до 1809 - обязательности такового для поступления на службу , продвижение молодого человека вверх по служебной лестнице всецело проходило в системе патроната. Знакомства, связи - вот что было главным при приеме на работу, а обучение зачастую происходило уже на месте. Хорошим примером таковой карьеры служит биография Филиппа Филипповича Вигеля - в будущем губернатора Бессарабии и одного из второстепенных членов кружка "Арзамас". Родившись в 1786 году, он получил образование частично дома, у наемных учителей, частично в пансионах Москвы и Киева и в доме князей Голицыных. В пятнадцать лет его устроили по протекции подруги его сестры, графини Салтыковой, юнкером в архив Коллегии внутренних дел, под начало знаменитого историка Бантыш-Каменского "на год или два для получения чина", а получив его, в семнадцать лет был переведен (с покровительства вице-канцлера) в собственно министерство, в Санкт-Петербург. Собственно, до войны 1812 года и последовавших за ним перемен умение играть в карты и танцевать на балах было не последним в жизни человека, поскольку помогало завести лишние знакомства.
Вообще, корпоративная замкнутость дворянства, пронизывающие его многочисленные неформальные связи - семейно-клановые, соседские, по службе и так далее, приводили к тому, что в этой среде жизнь была как бы на виду у всех. Мнение "общества", "публики" значило очень и очень много. "Чертова публика! Нестройный орган страстей, ты, возносящая до небес и втаптывающая в грязь, восхваляющая и осуждающая, сама не зная почему; безрассудный тиран, бежавший из сумасшедшего дома, экстракт ядов, самых тонких ароматов, самых благоуханных, представитель дьявола при роде человеческом, фурия в образе христианского милосердия. Публика, которую я боялся в молодости, уважал в зрелом возрасте и презираю в старости", - так характеризовал этот внешний фактор и свое отношение к нему московский губернатор Ростопчин . Это имело двоякий эффект - кого-то такая система подминала под себя, вписывала в существующие реалии, а кто-то принципиально шел ей наперекор . Два этих типа хорошо известны по литературе - это Молчалин и Чацкий Грибоедова. И возвратившаяся с войны с Наполеоном (где личные достоинства и недостатки быстро проявлялись, а сила такого явления, как патронат, была значительно слабее, чем в тылу) дворянская молодежь зачастую выбирала второй путь.
Система сплошного кумовства в гражданской службе имела и другую сторону - этот род деятельности считался второсортным для дворянина. Как уже говорилось ранее, только военная служба, где достижения, основанные на храбрости, были налицо, ценилась как нечто достойное само по себе, а не как только средство добытия чинов и почестей. Особенно это проявилось после победы над Наполеоном, когда, по словам Герцена - фактически свидетеля тех времен - "всякий признавал превосходство эполет" .
Подобная система всепроникающего покровительства еще более сплачивала дворянство, окружая высших сановников своего рода клиентелой, занимающей административные посты, и тем самым увеличивая их власть. Такая структура управления и неразвитость средств сообщения (не будем забывать, что максимальная скорость передачи сообщения тогда была 20 км/час - скорость несущейся во весь опор лошади) приводили к тому, что на местах роль и власть дворянства была куда больше, чем центральной администрации. Конечно, формально-юридически, дворянские собрания были подчинены губернаторам, однако в обществе, где властные отношения основывались больше на договоренности, нежели на законе, и где интрига являлась одним из распространенных средств достижения цели, местное дворянство, и, прежде всего, аристократия, всегда могли "подвинуть" неугодного им губернатора. Именно поэтому центральная власть более полувека не могла ничего сделать с польской шляхтой на землях современных Украины и Белоруссии , и вообще было вынуждено всю первую половину XIX века сохранять особый статус для окраинных территорий. Аналогичные ситуации порой возникали и в метрополии - так, тот же Вигель описывает Пензенскую губернию 1800-х как "республику в забытом углу, подобную Швейцарии", куда "не достигали и ужасы Павловского царствования" , и где главнейший местный род Столыпиных вел вполне на равных борьбу с назначаемыми из Петербурга губернаторами. И это поднимало самосознание дворян, позволяло им чувствовать себя во многом наравне с властью.
Собственно, столь печальной памяти политика Павла I была как раз и направлена на то, чтобы вернуть дворянство на положение того служилого сословия, каким оно было в России при Петре I или в Пруссии при Фридрихе Великом. Неслучайно, в "Оде" Степана Руссова, написанной в 1797 году, его деятельность описывается следующим образом: "И там чтоб ложью льстец не вкрался и клеветник не обманул, своей рукой за все принялся и оком собственным взглянул ... везде, где спали иль дремали и правил должности не знали, на право кругом первернул" . Восстановление обязательной дворянской службы, закон о майорате, введение палочной дисциплины в армии, постоянные проверки и наезды, и даже введение в России Мальтийского рыцарского ордена - все это в конечном итоге служило для того, чтобы подтянуть дворянство, превратить его из власти в слугу власти - меры, по большей части оставшиеся в воспоминаниях современников лишь "безумствами Калигулы" .
Однако, как это не покажется странным, можно говорить о том, что Александр, проводя реформы, отчасти продолжал политику своего отца в том, что касается рационализации государственного управления. Он, как и Павел, продолжал разрушение того сложившегося в середине XVIII века уклада, который можно назвать "патриархальным", с его неформальными связями, определяющим властные структуры и всевластием дворянства на местах. Только делал он это, опираясь не на армейскую модель железной палочной дисциплины и не на идеалы верности средневекового рыцарства, а на рациональные схемы организации государства. В этом ему помогали люди, которые, несмотря на всю свою различность, стали одинаково ненавистны российскому дворянству - Аракчеев и Сперанский.
Собственно, именно с проведенного Сперанским "закона об экзаменах на чин" 1809 года начался постепенный слом системы патроната и замена его бюрократическим управлением. По этому закону, для достижения чина коллежского асессора требовалось теперь выдержать экзамены в университете . Таким образом, постепенно формировался новый слой управленцев - профессиональных, и уже более не так тесно связанных с дворянской средой (ибо доступ к образованию представителей других сословий изначально не возбранялся), и, фактически, ставший отдельным слоем российского общества. Отношение к новому "сословию" было неоднозначным - многие усматривали в его появлении причину развития в дальнейшем коррупции. Так, уже упоминавшийся нами Вигель пишет :
"В кабинете Сперанского, в его гостиной, в его обществе ... зародилось совсем новое сословие, дотоле неизвестное, которое, беспрестанно умножаясь, можно сказать, как сеткой покрывает ныне всю Россию, - сословие бюрократов. ... Нельзя винить Сперанского в умысле, умножив их силу, дать им более средств воровать; его намерения, конечно, были чище, возвышеннее. ... Желая облагородить гражданскую службу, он думал сделать сие посредством просвещения. По нужде в добром согласии с закоренелыми в лихоимстве умными людьми, Голиковым, Поздняковым и другими, он в то же время хотел в иных правилах воспитывать новое поколение чиновников, которое мысленно составлял он из людей неизвестного происхождения. Но на них действовать мог не сам, а чрез приятелей своих, подчиненных и сотрудников, Магницкого, Лубяновского, потом Кавелина и других приверженцев, кои вместе с европейским образованием проповедовали и европейскую безнравственность. ... Несколько лет все шло как нельзя лучше ... Столь прекрасные начала стали мало-помалу изменяться; духом нечестия, коим исполнены были преобразователи, заразилось зреющее в делах юношество; сохраняющие прежние предрассудки (понятие о чести - И.С.), были тщательно устраняемы от должности и принуждены были удаляться. Когда в 1807 году курс на звонкую монету стал вдруг падать и служащие стали получать только четвертую долю против прежнего, тогда бедность сделалась вновь предлогом и извинением их жадности. ... С распространением просвещения усовершенствовалось и искусство неправедным образом добывать деньги; далее нынешнего оно, кажется, идти не может."
Система управления XVIII века была ценна не только в силу привычки - она демонстрировала собой единение монарха и дворянства, наиболее значимым воплощением которого был двор, где придворные и административные должности совмещались. Теперь же двор заменила, пусть и не сразу, канцелярия, работники которой подбирались уже исходя из практической пользы, а не из традиций и связей, и где личные отношения отходили на второй план. Александр I, тем самым, как бы отрекался от поддержки дворянства.
Таким образом, даже без радикальных реформ, подобных введению конституции и отмене крепостного права, в России начался медленный, но верный демонтаж той системы, которая сложилась в эпоху дворцовых переворотов и воспринималась современниками как "патриархальная" и "семейная". Личные отношения монарха и дворянства заменили законы и постановления. Сверху одна за другой шли реформы, вводящие в России новые порядки в отдельных отраслях - финансовых, социальных, политических. И, разумеется, это встречало сопротивление со стороны привыкших к совсем иным порядкам дворян. Наиболее известным документом этого многочисленного и влиятельного лагеря была, безусловно "Записка о древней и новой России" Карамзина, составленная по просьбе великой княгини Екатерины Павловны, младшей сестры Александра I и представленная императору в марте 1811 года в Твери. В ней он едко критикует основные реформы нового царствования - введение министерств, закон об экзаменах на чин, запрет продавать крестьян в рекруты, идею введения нового гражданского кодекса по подобию французского. Карамзин выступает как апологет старой, екатерининской системы, которую, по его мнению, следовало не отменять (что сделал Александр), а улучшать. На его взгляд, "главная ошибка законодателей сего царствования состоит в излишнем уважении форм государственной деятельности", в то время как "не формы, а люди важны". Таким образом, самодержцу следует, прежде всего, подбирать правильных людей на управление государством, тогда никакие изменения формы не дадут лучшего эффекта. Подобная идеология - отрицание роли права и закона, опора на неформальные связи и восхищение "Золотым веком" Екатерины II, а потому представление о самодержавии как об идеальном строе - была характерна для значительного числа представителей русского дворянства. Карамзин аргументировал такую позицию тем, что только монарх способен вовремя и правильно принимать решения и расставлять на нужные посты нужных людей. Он принципиальный враг аристократии и кумовства. Рядовые дворяне зачастую мыслили проще - они просто отстаивали естественный для себя порядок вещей.
Российское дворянство, подобно образованным слоям других европейских государств, не осталось в стороне от тех идей, которые родились в Европе в 1789-1815 годах. Изначально многие поддерживали революцию во Франции, так как зачастую сами были приверженцами тех же идеалов Просвещения, что и ее творцы. Достаточно вспомнить участников штурма Бастилии братьев Голицыных, члена Якобинского клуба графа Строганова, Карамзина, носившего во время пребывания в Париже трехцветную кокарду. С революцией во Франции связывалась возможность улучшения положения дома. Власть, по прямо противоположным причинам, наоборот, всячески боролась с распространением французских идей в России . Но казнь короля и постепенное превращение республики вначале в диктатуру, а потом в монархию изменило положение. Так, именно после 1792 происходит трансформация Карамзина в защитника монархии в России. Не то чтобы либеральная идеология в принципе оказалась за бортом общественного сознания. Ее проявления можно встретить и в дальнейшем, - так, Крузенштерн в 1804 году называет группу островов в Тихом океане островами Вашингтона, "имя которого всякую карту украшать долженствует" , а русский путешественник по Италии еще в 1809 году восхищался "простотой республиканских нравов" Женевы . Переосмыслению подвергался скорее конкретный опыт конкретной революции. Особенно ситуация изменилась с приходом к власти Наполеона, означавшего для многих поражение революции как таковой, и с началом в 1805 году новой войны с Францией, в результате которой вновь начинается масштабная антинаполеновская пропаганда. Наполеон критиковался как душитель революции, похититель престолов законных государей, тиран и жаждущий крови завоеватель. Его типичное писание было приведено еще в 1798 году в итальянском памфлете "он удивителен в хитрости, вероломен, без Религии, но весьма искусен принимать на себя вид добродетели, когда требует того собственная его выгода; жертвенник от природы, беспокоен , вспыльчив, однако умеет владеть собою, где надобно показывать вид сострадания. Мастерски играет роль Тирана, и выступает в одежде льстеца, краток и важен в речах своих, необъясним в поступках: для достижения цели своей готов пожертвовать дружеством, благодарностию и добрым именем ближнего, умеет говорить к народу всегда языком его желаний, и скрывать между тем, собственную свою цель" . До 1812 года антинаполеоновские настроения, впрочем, подогревались не столько колеблющейся пропагандой, сколько самим фактом беспрестанных поражений и зависимости оот Наполеона во внешней политике, пусть даже это и несло определенные выгоды. Вигель рассказывает, как петербургское общество негодовало по поводу войны со Швецией 1809 года, хотя она и имела последствием присоединение Финляндии к России . Война же 1812 года окончательно поставила Наполеона в положение злодея и агрессора.
Надо сказать, что уже сразу после победы в российской дворянской среде предпринимаются попытки осмыслить то, что пронеслось кровавым смерчем над Европой. Так, уже в 1814 году подобную попытку анализа предпринимает молодой тогда Сергей Уваров в статье "Император Всероссийский и Бонапарт", опубликованной в "Сыне Отечества" . В ней он смотрит на недавние события во Франции с умеренно-либеральных позиций - революция в целом была попыткой улучшить систему европейских государств, но попыткой наивной, ибо на вулкане прочное здание не построишь. Неудивительно поэтому, что она привела к общему ухудшению дел, и, как следствие - к тирании, обещавшей все поправить. Итоги же 20 лет войн Уваров, как ни странно, оценивал скорее положительно - народы "почувствовали свою силу", поэтому пути назад к тирании быть не может. По его мнению, будущее было за конституционными монархиями английского образца, уравновешивающими законность и свободу. В том же журнале публикуется и работа французского ультрароялистского публициста Шатобриана "О Бонапарте, о Бурбонах" , в которой революция называется последствием развращения нравов - в том числе аристократии. Надо сказать, что смерть Наполеона в 1821 в ссылке на Святой Елене несколько изменила его образ. Из тирана и жестокого завоевателя он постепенно начал превращаться в романтического мученика идеи, сверхчеловека, подобного описанному Лермонтовым в "Воздушном корабле" , однако его конкретный политический опыт оставался более чем спорным. В этом отношении образцом революции были скорее США, нежели Франция.
Победоносное окончание наполеоновских войн, как уже говорилось в предыдущей главе, вызвало перемены в настроениях российского общества, подъем в нем чувства собственной исключительности и патриотизма. Можно сказать, что в российском образованном дворянском обществе начинают всходить националистические настроения - разумеется, в том смысле, в котором понимался национализм в XIX веке - как замена "глобальной" европейской (тогда французской) культуры культурой национальной русской , прививание национальных традиций во всем - архитектуре, управлении, языке (вспомним известную дискуссию Карамзина и Шишкова). Гордиться своим стало модно.
Надо, конечно, отметить, что свою роль тут сыграл и выход "Истории государства Российского" Карамзина, благодаря которым в массы впервые пришли знания по русской истории. Вообще, соотношение знаний и войны в формировании дворянина последнего десятилетия правления Александра I хорошо показал Вяземский. Рассказывая об одном из замечательных людей своей эпохи - Петре Толстом-Американце, он пишет : "Когда появились первые 8 томов Истории Государства Российского, он прочел их одним духом, и после часто говорил, что только от чтения Карамзина узнал он, какое значение имеет слово отечество, и получил сознание, что у него отечество есть. Впрочем, недостаток этого сознания не помешал ему в 12-м году оставить калужскую деревню, в которую сослан он был на житье, и явиться на Бородинское поле: тут надел он солдатскую шинель, ходил с рядовыми на бой с неприятелем, отличился и получил Георгиевский крест 4-й степени"
Отмечено во многом верно - человек, прошедший войну и победивший сам по себе уже был заряжен патриотизмом, а выход работы Карамзина дал этим настроениям теоретическую базу. Логично, что интерес к истории России появляется после Наполеоновских войн - во многом благодаря им оформляется противопоставление России и Европы, снова возникает идея культурной самости.
Вызванный войной подъем привел к обращению к культурным особенностям своей страны, или, как тогда говорили, к "народному духу". Первоначально к национальным особенностям обращались с целью осмыслить и понять природу произошедших во Франции событий. Так, уже в 1814 году - сразу после окончания основной фазы войны - в "Сыне Отечества" выходит статья "Характер древних Галлов и нынешних французов" , где революция объясняется исходя из присущих французской нации с галльских времен черт - бодрости, активности и ревности в делах. Примечательно, что параллельно с ней печатается работа английского ученого Итона "О характере Русских" - взгляд на Россию из Европы, где выделяются и подчеркиваются достоинства ее обитателей.
Вообще, повышенный интерес к истории характерен для всей эпохи. На публикации исторических работ - статей и мемуаров - приходилась добрая половина всех материалов толстых журналов - "Отечественных записок", "Русского вестника", "Сына Отечества" и других. Интерес этот носил характер преклонения перед величием предков. Как писал один провинциал в "Отечественные записки", журнал ценился за то, что публиковал "сведения о дарованиях и добродетелях Русских, которые иначе исчезли бы в тени истории" . История воспринимается, прежде всего, как воспитатель подрастающего поколения. Каченовский - один из крупнейших профессиональных историков того времени - говорил, что история, "освещенная духом философии и религии", сможет воспитать граждан как членов "государственного семейства" - от селянина до царя, научить их их правам и обязанностям . В общем, историю как учительницу жизни, которая "мирит с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и Государство не разрушалось; питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает душу к справедливости, утверждает благо и согласие общества" признавал и Карамзин , однако для него главным было показать сам исторический процесс во всех его красках, то есть максимально объективно. Поэтому, когда первоначальный восторг от первого опыта популярного историописания прошел, на работу появились достаточно нелестные рецензии. Образованная и мыслящая педагогически публика требовала другого.
"Зачем он (Карамзин - И.С.) хочет быть беспристрастным космополитом, а не гражданином? Зачем ищет одну сухую истину преданий, а не приклонит все предания к бывшему величию нашего отечества? Зачем говорит, что Рюрик был иноземец? Что варяги не были славянами?", - писал Михаил Орлов Вяземскому . Свою позицию он пояснял следующим образом: "Воображение мое, распаленное священной любовью к Отечеству, искало в истории Российской, начертанной российским гражданином, не торжества словесности, но памятника славы нашей и благородного происхождения, не критического анализа современных писателей, но родословную книгу нашего, до сих пор для меня еще не понятого, древнего величия" . Соответствующие таким ожиданиям работы вскоре появились. Из них можно выделить "Дополнение ко введению в Русскую историю и мысли" Сергея Глинки , "Военную историю походов россиян в XVIII столетии" Дмитрия Бутурлина и "Опыт истории российского флота" Николая Бестужева . Эти авторы искали, прежде всего, древнего могущества Руси, утерянного в эпоху раздробленности и снова восстановленного московскими царями. Нечто подобное появляется и на окраинах - так, в Харьковском университете с 1817 года выходит "Украинский вестник", посвященный истории и культуре Украины и Польши. История становится одним из важнейших факторов, влияющих на формирование национального сознания. Используют ее и практически - как руководство к действиям в современности, что вызывает интерес к специальным вопросам, например, к экономической истории. Так, в 1816 году Академия Наук объявляет конкурс на лучшую работу, анализирующую систему налогообложения при Алексее Михаиловиче .
Вообще, "патриотизм" рассматривался в ту эпоху прежде всего как активная позиция, действие, направленное на укрепление Родины. "Выдающимся русским патриотом" назван в некрологе Павел Демидов, основатель Демидовского Высшего училища в Ярославле за распространение просвещения. Вигель считал себя патриотом, потому что вся его жизнь прошла в "борьбе с врагами России" - и в департаменте вероисповеданий и на посту губернатора . Таким образом, война оживила существующее с петровских времен восприятие дворянством себя как передового сословия, целью которого является вести Россию вперед.
Проявлением этого деятельного патриотизма стала послевоенная мода на самообразование. Можно распространить утверждение Лотмана, касавшееся декабристов , на дворянскую молодежь того времени в принципе - образование было привлекательно не само по себе, а как средство улучшения качества собственной деятельности. Поэтому особо ценились работы экономистов , мыслителей, размышлявших об обществе и государстве. Интересным показателем в отношении интересов читающей публики тех времен служат журналы. Они могут называться и литературными и политическими, но практически все без исключения публикуют исторические, философские и экономические материалы. По ним можно было получить достаточно хорошее представление о состоянии экономики - так, "Сын отечества" в 1814 опубликовал экономический анализ состояния земледелия в России , "Украинский вестник" в 1818 - статью о необходимости сбережения лесов , а в "Отечественных записках" за 1824 год была приведена подробная роспись государственных доходов и расходов . Также в этих журналах были опубликованы конституции Франции и Испании , прения во французском парламенте . И эти журналы находили своих читателей. Это очень хорошо показывает исследование М. Альтшулера и И. Мартынова, посвященное декабристской периодике . Исследуя ее читателей, они приходят к выводу, что, так или иначе, в их круг входила значительная часть российского офицерства и чиновничества. Эти выводы в полной мере можно перенести и на упомянутые выше журналы. Несмотря на то, что с 1820-х годов ряд изданий подвергался жесткой цензуре в целях, как писал редактор "Благонамеренного журнала" Измайлов, приведения в соответствие "Русской грамматике, здравому смыслу, благопристойности, а, следовательно, и Уставу о цензуре" , большинство из этих журналов было признано вполне "нравственными", включая декабристскую "Полярную звезду", заслужившую высокие оценки критиков .
Таким образом, русское послевоенное общество оказалось значительно затронуто войной в мировоззренческом плане. Но его жесткое сословное деление привело к тому, что этот эффект оказался достаточно четко дифференцированным. Крестьяне увидели в войне и последующих за ней манифестах надежду на скорую отмену крепостного права и улучшение их жизни, чего, однако, не произошло. В то же время в российском дворянстве появляется большая прослойка людей, ставящих своей целью построение Новой России. Однако в силу известной замкнутости сословий прямого взаимодействия между ними не происходило, и это привело к тому, что во многом ожидания низов и планы верхов не пересекались друг с другом. Одним из наиболее ярких примеров этого стала ситуация в послевоенной армии.
Глава 3. Русская Императорская армия: проблемы и пути их разрешения
Одним из столпов российской монархии была ее армия - армия, только что с победой закончившая войну с Наполеоном, престиж которой был как никогда велик. Однако именно на период 1820-х годов приходится целая череда армейских инцидентов той или иной сложности, позволявших декабристам рассчитывать на войска как на свою опору.
Вступив на престол, Александр I демонстративно открестился от пруссомании своего отца Павла и провозгласил возвращение ко временам Екатерины II. Для армии это прежде всего означало частичный отход от палочной дисциплины и ряда наиболее одиозных павловских нововведений - таких как букли, косы и именования полков по именам своих шефов. Конечно, возвращения к "Потемкинской" армии на деле не произошло. Фактически, за образец была взята армия Наполеона - лучшая армия того времени, и внешний вид русских солдат к войне 1812 года не многим отличался от их противников. Эта армия прекрасно показала себя при Бородино и Малоярославце, под Лейпцигом и Кульмом, при штурме Гамбурга и Монмартра. Однако война принесла не только славу - после и, отчасти, в результате нее в Российской Императорской армии взошло и пышным цветом расцвело множество разноплановых проблем, в большей или меньшей степени сводимых к двум категориям.
Во-первых, резко возросла численность армии. Система рекрутских наборов, когда солдат забирали на 25 лет привела к тому, что в результате войн с Наполеоном армия выросла до колоссальных размеров - до почти миллиона человек, сведенных в 2 армии, 11 отдельных корпусов (Гвардейский, 1 и 3 резервные кавалерийские, Резервный войск Цесаревича, Гренадерский, Кавказский, Финляндский, Литовский, Оренбургский, Сибирский, Внутренней стражи), 12 инженерных округов, 12 артиллерийских округов и гарнизонные части крепостей трех классов , а резко сократить ее состав было невозможно. Это повлекло за собой проблемы снабженческого характера - Российская армия, еще во времена Екатерины II испытывала значительные трудности со снабжением вследствие своей численности и разбросанности , теперь же, особенно после экономического кризиса и голода 1818-1820 годов, она становилась все большей обузой для государства, сама при этом, разумеется, не всегда получая в полном объеме необходимое. Хрестоматийным стал пример выступления гвардейского корпуса в поход к Западной границе (официально - на подавление восстания карбонариев в Неаполе), когда у значительной части солдат не было даже подходящей для столь длительного перехода обуви.
Правда, отчасти, экономические проблемы сыграли в развитии внутреннего климата армии и отрицательную, и положительную роли. Да, с одной стороны, существовала старая как сама армия проблема отношения интендантов и офицеров к вверенным им частям как к своему "кормлению" (в прямом и переносном смысле), а к солдатам - как к своим крепостным. Использование личного состава для работ на командира и даже на договорившихся с этим командиром соседних помещиков и купцов (включая евреев, что особенно оскорбляло православных солдат) было практически нормой - иногда до 2/3 личного состава были вынуждены этим заниматься вместо военной подготовки. Также широко было распространено и прикарманивание командирами солдатского жалования и довольствия. При ухудшившейся экономической ситуации вред от них возрос - хищения достаточно больно били по солдатскому и унтер-офицерскому составам, лишая их значительной части и так скромного довольствия .
Практически повсеместно офицеры и интенданты удерживали какую-нибудь часть (зачастую до половины), в ряде особо тяжелых случаев не давали вообще ничего, и тогда части оставались полностью на содержании жителей. Так, в 1817 году жалобу на подобное подала прямо на смотру 2 рота 43 егерского полка - как выяснило следствие, все 689 четвертей муки и 64 четверти крупы, выделенные роте за 1815-1816 годы, были присвоены её командиром. Подобные же случаи произошли в Селенгинском полку той же Молдавской армии и 5 пешей батарейной роте Литовского корпуса .
Однако как бы ни страшны были финансовые трудности, у них была одна особенность, снижавшая накал страстей - они были привычны и с ними как-то, но боролись. В большинстве случаев жалоба на хищения вела за собой следствие и суд над вором-интендантом (собственно, материалы подобных следственных дел и дают нам информацию о происходившем).
Кроме того, как уже говорилось, была в финансовых сложностях российских военнослужащих и неожиданная положительная сторона - расходы заставляли (особенно гвардейцев, вынужденных из-за повышенных требований к внешнему виду иметь по 5-6 комплектов униформы ), кооперироваться в артели для совместного регулирования бюджета и даже возможностей заработка . Артели сплачивали их участников, и позже приобрели характер не только и не столько экономических, сколько дружеских объединений. А послевоенный патриотический подъем привел к тому, что часть подобных офицерских кружков перенаправили свою энергию с развлечений на желание "принести пользу Отечеству". Такие артели стали центрами самообразования (прежде всего экономического и философского), а позже, неизбежно - и политических дискуссий о судьбах России, благо фактографический материал к ним был достаточно легко по меркам того времени получаем. Таким образом из офицерских организаций постепенно выросли "Общество Русских Рыцарей", "Священная Артель", "Общество Любителей Природы" и - "Союз Спасения". Начальство на "поумневших" офицеров смотрело косо , но до поры до времени предъявить им было особо нечего.
Нельзя сказать, что вопросы того, что делать с армией, не обсуждались. Знаменитая теория, гласящая, что вооруженные силы государства не должны превышать 1% населения, была высказана еще Монтескьё. Избыточность российских вооруженных сил по меркам мирного времени и связанные с этим трудности прекрасно осознавались - в том числе и частью генералитета. Так, Михаил Орлов в письме военному историку Д.Бутурлину прямо говорит о том, что для России в данный момент достаточно 300-тысячной армии . Желание сократить армейские расходы, при этом улучшив жизнь солдат, в конечном итоге привело и к самому одиозному из проектов второй половины царствования Александра I - к идее перевести более 600 тысяч человек на поселение .
В теории, идея военных поселений была благой - перевести армию на "поселения", где воины могли бы жить в нормальных крестьянских домах, а не в палатках или казармах. Снабжать армию должны были "военно-рабочие батальоны", занимавшиеся крестьянским трудом (впрочем, дозволялось в помощь им использовать и обычных солдат) из расчета 1 такой батальон на 2 нормальных строевых. Причем предполагалось, что крестьянствовать они будут не просто так, но образцово, руководствуясь инструкциями, принятыми руководством и разработанными с учетом лучших из возможных технологий сельского хозяйства . Фактически, в военных поселениях создавалась система военно-плановой экономики. Провиант распределялся централизованно через систему складов. Устанавливались четкие нормы цен на работы, товары и услуги - за этим, как и за максимально возможным размером кредита, следило руководство поселениями . Кроме того, предполагалось, что образцовым будет не только хозяйство, но и быт таких поселян - пьянство запрещалось, а за чистотой и порядком в жилищах должны были отдельно смотреть командиры. Пострадавшим от пожаров и стихийных бедствий поселянам выделялась помощь деньгами из казны округа и зерном со специальных складов . Вводились даже некоторые нормы по охране труда - причем за их выполнением также должны были смотреть офицеры. Дети поселян мужского пола должны были становиться военными кантонистами, то есть их с детства готовили к воинской службе, жены и дочери могли заниматься крестьянским трудом или торговлей (разумеется, тоже под контролем начальства). Таким образом, предполагалось создать самообустраивающуюся, самоснабжающуюся и самопополняющуюся армию, вполне довольную жизнью и не висящую на шее у государства - своеобразный аналог казачества или австрийских граничар, но организованных в соответствии с рациональными принципами эпохи.
Однако - не вышло. Совмещение армии и крестьянского быта привело к ситуации, по трагичности сравнимой разве что с форсированной коллективизацией в СССР начала 1930-х. Формально свободные люди - солдаты Русской Императорской армии в поселенных частях фактически стали снова рабами - только на сей раз рабами государства. Фактически, вся система обеспечения и весь уклад жизни в военных поселениях был сведен к одному - обеспечить надлежащее хранение и приведение в образцовый вид "живого орудия" - солдат Императорской армии. Интересы этого самого орудия в расчет практически не принимались. Обязательная забота обо всех сторонах жизни поселянина в исполнении его ротных, батальонных и полковых командиров зачастую оборачивалась мелочной регламентацией всего. Специальные офицерские комиссии могли в любой момент осмотреть дом любого поселянина с целью проверки противопожарной безопасности , или даже просто "опрятности" и "здоровости" жилища. Расчеты за работы поселян зачастую устанавливались по цене ниже той, в которую они сами оценивали свой труд , то же касалось расчета с обывателями за землю и недвижимость, покупаемую для нужд военного поселения . О ситуации в военных поселениях - особенно об их отрицательных сторонах - написано много работ, поэтому для показания атмосферы, когда прописывалось и учитывалось все, приведу лишь одни из приказов графа Аракчеева, посвященных хозяйственной стороне жизни поселений:
"Для удовлетворения надобностей в подвозке материалов для строений будущего года предписываю:
1) Трем конно-рабочим командам ... с 15 ноября вступить в следующую работу.
Первой и второй командам ... перевезти бревна, вырубленные и назначаемые к вырубке, около деревень ... и доставить их на берега рек Мсты и Вышеры для сплава по оным будущей весной.
Перевозку сию основать на следующем расчете:
Ежедневно высылать на работу 100 лошадей, по среднему расстоянию 4 ½ версты, вывозить в день на каждой лошади, делая три оборота, по три бревна; полагая в месяце по 24 рабочих дня, обе команды вывезут в месяц 7200 бревен, а в четыре месяца, считая с 15 ноября по 15 марта - 28800 бревен..." .
Кроме того, от офицеров, руководивших теперь просто не частями, а целыми административными единицами, тем более с, назовем вещи своими именами, тоталитарным стилем управления, требовались очень высокие качества. А командный состав поселенных войск зачастую не отличался от общеармейского в плане расхлябанности и стремления к показухе. По сути, по настоящему правильно, по крайней мере по уставу, дела шли только в Новгородских военных поселениях, находившихся под личным контролем Аракчеева , хотя и там проверка выявила ряд неисправностей, а главное - "изможденный" вид поселян . В далеких от Петербурга округах дела шли хуже. А если добавить к этому необходимость для поселян совмещать сельскохозяйственные работы и военные учения, к тому же соединенные со всепоглощающей фрунтоманией, то становятся понятны слова главы генштаба Арсения Закревского, характеризовавшего поселенный эксперимент так: "пользы никакой не видим, а издержки ужаснейшие ... и ожидать ничего путного нельзя" . Полки, которым Аракчеев предлагал "благодарить Бога" за то, что они переводятся на поселение, начали восставать. Наиболее известно, безусловно, восстание Чугуевского уланского полка, переведенного на поселение из казачьего положения. Отрезание у казаков "излишних", по мнению начальства 1350 десятин земли, насильственный выкуп домов в казну по низкой стоимости, необходимость их перестраивать по новым, непонятным планам, наконец, принуждение работать в поле не для себя, а для поселения, и сдавать полученное зерно в казенные магазины - все это привело к тому, что 27 июня 1819 года полк восстал. Восстание под лозунгами ликвидации военных поселений и возвращения угодий охватило не только Чугуевский, но и соседний Таганрогский полки и продолжалось до августа того же года . Оно было подавлено только войсками генерала Клейнмихеля с применением артиллерии, а восставшие были наказаны с показательной жестокостью, изумившей всю Россию - 1903 человека было арестовано, 275 было приговорено к 12 тыс. ударов шпицрутенами, 25 умерло от побоев, несколько сотен было сослано в далекий пограничный Оренбургский корпус . Оно и подобные восстания показали - военные поселения из спасения армии превратились в очередную ее болевую точку.
Однако экономические проблемы были лишь одной - и не самой порой ненавистной - теневой стороной последствий победы над Наполеоном. Куда опаснее были другие тенденции, появившиеся в Русской Императорской армии после войны 1812 года.
Война, как было уже сказано, подняла престиж армии на небывалую высоту, военные стали восприниматься обществом прежде всего как герои, усыпанные десятками орденов десятков стран . И эти герои стали требовать к себе совсем другого отношения. Во многом это случилось из-за трех лет беспрерывных военных действий 1812-1815 годов, которые требовали от солдат выставления на первый план совсем иных качеств, нежели беспрекословное повиновение начальству , и - не для всей армии, правда, - пребывание 30-тысячного русского корпуса во Франции в составе оккупационных войск. Командующий корпусом генерал Воронцов исходил из того, что "дабы сравнение с прочими (английскими и прусскими) войсками не имело худых последствий, нужно было смотреть за обхождением с солдатом... дабы укротить пороки и вместе с тем поддержать дух и надежду добрых солдат, нужно строгое и неослабное наказание за действительные проступки, сопряженное с действительными мерами для укрощения бесчеловечных и без разбору, на одном капризе основанных притязаний ". Таким образом, за тяжкие преступления: "смертоубийство, разбои, кражу, неповиновение и грубость к начальству" следовало строгое, но справедливый суд и наказание, а за меньшие проступки дисциплинарного плана и взыскания были меньше, или их не было вовсе. Причем все телесные наказания вносились в специальную книгу. Повышалось и самосознание солдат, их образовывали, для чего широко применялась "ланкастерская система взаимного обучения". Подобное воспитание рождало совсем иных солдат, менее скованных всепроникающей субординацией и осознающих себя такими же людьми, как и их начальники, а, следовательно, готовыми им ответить, если придется.
Особенно это касалось гвардии, где сословная дифференциация между офицерами и рядовыми была довольно условна - гвардейские полки только на 2/3 состояли из рекрутов, оставшуюся треть составляли дворяне-добровольцы, начинавшие в гвардейских полках свою военную карьеру. Такое смешение заставляло и рядовых смотреть на многие вещи по-другому - начальник не являлся для них безусловным авторитетом. Кроме того, гвардейские полки по определению занимали особое положение - во многом даже не просто как элитная воинская часть, но как символ всей российской истории . В гвардейских полках существовала хоть и не установленная официально, но достаточно четко всеми осознававшаяся иерархия старшинства - по времени основания полка и по количеству пройденных им кампаний. Шефами гвардейских полков были члены царской семьи, и каждый новый правитель при вступлении на престол преподносил гвардии свои подарки - тем более, что в бурный XVIII век зачастую именно настроение гвардейцев определяло, кто займет трон. Таким образом, используя слова, сказанные Петром I про Преображенский полк, гвардия в целом всегда содержалась особо по отношению к армии, и соответственно, дисциплина там всегда больше держалась на моральном духе, чем на страхе начальства. Соответственно, общее расслабление армии после войны проявилось в гвардейцах в первую очередь.
Новый моральный облик военного был, мягко говоря, непривычен. Многие считали, что вернувшаяся из Европы армия "распустилась". Так оценивал положение в 1 гвардейской бригаде (Преображенский и Московский полки) великий князь Николай Павлович : "В сие-то время и без того уже расстроенный трехгодичным походом порядок совершенно разрушился... Было время (поверит ли кто сему), что офицеры уезжали на ученье во фраках, накинув шинель и надев форменную шляпу. Подчиненность исчезла и сохранилась только во фронте; уважение к начальникам исчезло совершенно, и служба была одно слово, ибо не было ни правил, ни порядка, а все делалось совершенно произвольно и как бы поневоле, дабы только жить со дня на день". И так видели ситуацию не только члены царской семьи или косные вельможи. "После 1812 года появились дурные притязания, другие требования. Мне рассказывал старый командир: "Бывало, в армии на ученье, во время отдыха, офицеры соберутся в кружок, беседуют и смеются, а как только командир скомандует "смирно!", то все бегом по своим местам: капитан бежит и толкает в шею поручика, поручик подпоручика, а тот прапорщика, и все как вкопанные на своем месте. А теперь что? Закричишь "смирно!", да еще пред гвардейским полком, а офицеры мерными шагами и преспокойно идут к своим рядам, припевая или присвистывая из Фрейшюца!" - пишет в своих воспоминаниях декабрист Розен . Вернувшиеся из Франции полки еще долго оставались в глазах командование "испорченными ", а в военном ведомстве начиная с 1815 года стали "наводить порядок".
Образцом и на сей раз стала армия Пруссии - после поражения под Иеной достаточно быстро оправившаяся и на заключительных этапах войны проявившая себя. Кроме того, победа над Наполеоном и Венский конгресс очень сблизили двух "Черных орлов", и на определенном этапе прусский король рассматривался как один из ближайших союзников императора всероссийского в Европе. Монархии оказались связаны династическими браками, происходило мощное культурное взаимовлияние, коснувшееся и военной сферы. Прусская армия оделась в мундиры, отличавшиеся от русских только цветом. А в России немецкая военная наука снова стала в чести (зачастую даже в ущерб своей - тому же Суворову), немецкие военные теоретики - Клаузевиц и Шарнхорст - читаемы и приближены, в военном деле снова проявились палочная дисциплина и немецкая педантичность, тем более что ближайшим советником царя по военным делам был граф Аракчеев - человек, педантичный до крайности (даже его мемуары имеют вид скорее хронологической таблицы ) и до крайности же упорный в проведении своих (или чаще доверенных ему к исполнению) идей в жизнь. Поддержал его в этом начинании и военный министр и герой войны 1812 года Барклай-де-Толли. Были произведены кадровые замены в армейском руководстве, и новые командиры начали жесткую компанию по "исправлению" "распущенных" частей.
Программа была следующей - кардинально подтянуть расшатанную дисциплину путем усиленных тренировок. Направление же подготовки было задано той ролью, которую играла армия в России. Можно сказать, что она была любимой игрушкой российских государей и апофеозом имперской мощи государства как такового. Наглядным воплощением этой мощи был парад, где геометрически точные построения солдат воспроизводили сложнейшие приемы и фактически слившийся с ним к тому времени армейский смотр. Еще со времен XVIII века армейские парады были ключевым составляющим коронационных и даже религиозных (таких, как Водосвятие) торжеств в Петербурге и Москве. А эпоха Александра превратила его в важнейший символ самоутверждения монархии. Первым из них был, безусловно, смотр войск антинаполеоновской коалиции в Вертю 29-30 августа 1815 года - по сути, парад Победы над Наполеоном. Именно на этом смотре в командование гвардейскими частями вступили совсем еще юные младшие братья императора - Николай и Михаил. Удовлетворенный увиденным, Александр на нем сказал - "я увидел, что моя армия - первая в мире" . Позже грандиозные парады устраивались по самым разнообразным поводам - от торжеств до освящения новых зданий и визита императора в воинские части. Большой смотр-парад стал неотъемлемой частью каждых маневров и армейских учений. И на них войска должны были выглядеть соответствующе
Поэтому при подготовке солдат упор делался на, прежде всего, строевую подготовку, умение показать себя на парадах и смотрах. Бесконечные упражнения в строевой подготовке проводились весь день и зачастую даже ночью, при свечах. Стандартной процедурой была "десятка" - последнее построение части, проводившееся в 10 часов вечера (при подъеме в 5 утра). В русской армии был введен - по германскому образцу - наисложнейший из возможных "гусиный шаг". К тому же в российской армии это прусское изобретение было развито и дополнено введением "варшавских", "могилевских", "московских" и других вариантов строевого шага, отличавшихся количеством шагов в минуту и прочими тонкостями. Например, при маневрах 1822 года "введены были несколько новых ружейных приемов и новый шаг, по коему учили поднимать ноги живо из-под себя и ударять ими в землю с темпом, отчего шаг выходил не больше как в пол-аршина, и, таким образом, масса двигалась с усилием и вместе с тем очень медленно достигала цели" .Многочасовые тренировки в нем были зачастую даже для закаленных в походах солдат неимоверно тяжелыми - по свидетельству современника, госпиталя "были полны надорвавшимися" . Такие вышколенные войска должны были всегда быть одеты с иголочки, бляхи должны были блестеть, форменные лосины - всегда быть белоснежными, а высокие султаны на киверах - стоять идеально прямо. Происходили беспрестанные проверки аккуратности несения караула, внешнего вида, точности строя, ровности шага - и за невыполнение новые командиры карали строго. Солдаты должны были быть абсолютно одинаковым образом одеты, абсолютно одинаково стоять в строю и держать оружие. За не по уставу носящийся элемент формы могли арестовать, могли наказать палками или просто избить. Палочная дисциплина стала отличительной чертой российской армии того периода, а количество засеченных палками, забитых и повесившихся из-за дурного обращения солдат даже по официальным данным достигало нескольких сотен ежегодно .
Вот как описывает происходившее в гвардии декабрист Лорер: "В городе они ловили офицеров; за малейшее отступление от формы одежды, за надетую не по форме шляпу сажали на гаупвахты; по ночам посещали караульни и если находили офицеров спящими, строго с них взыскивали... Приятности военного звания были отравлены, служба всем нам стала делаться невыносимою! По целым дням по всему Петербургу шагали полки то на ученье, то с ученья, барабанный бой раздавался с раннего утра до поздней ночи. Манежи были переполнены, и начальники часто спорили между собой, кому из них первому владеть ими, так что принуждены были составить правильную очередь. Великий князь Николай даже по вечерам требовал к себе во дворец команды человек по 40 старых ефрейторов; там зажигались свечи, люстры, лампы, и его высочество изволил заниматься ружейными приемами и маршировкой по гладко натертому паркету" .
Подобное не могло не привести к резкому всплеску солдатского недовольства. Для того, что бы понять реакцию рядового состава на происходящее, достаточно привести следующие цифры:
1819 год - из II армии дезертировало 1086 человек (1,3%)
1820 год - 1405 человек (1,54%)
1821 год - 1612 человек (1,6%)
1816 год - в армии 119 самоубийств
1817 - их 159
1818 - 177
1819 - 199
1820 - 195
1821 - 205
Дезертирство вообще стало одной из главных проблем тогдашней армии, особенно в дальних приграничных районах, где возникали трудности со снабжением. Временами вспыхивали и открытые бунты, известнейшим из которых, стало, безусловно, восстание Семеновского полка против своего нового командира Шварца, введшего жесточайший палочный режим. По сути, это была скорее акция протеста - отказ от выполнения ненавистной "десятки", произведенный 1й (Государевой) ротой полка, приведшей к аресту роты и возмущению всего полка . Выступление проходило в Петербурге и было расценено властями как чрезвычайно опасное - по тревоге был поднят весь гарнизон , а после подавления всю гвардию "на всякий случай" перебросили к западной границе - официально это подавалось как поход против неаполитанских карбонариев . Семеновский полк был расформирован и составлен заново из солдат армейских полков.
Однако, если посмотреть на то, как видели проблемы армии ее офицеры, то можно увидеть, что вовсе не "палки" занимали их умы больше всего. Вопрос стоял в том, куда ведет такая политика.
Созданная в результате военная машина выглядела на первый взгляд более чем внушительно. Единообразные зелено-белые шеренги, геометрически точно выполнявшие все команды и "евшие глазами" начальство (чему солдат отдельно учили) производили вроде бы неизгладимо-положительное впечатление. Однако в целом создавалось впечатление, что "армия учится не для войны, а для парадов на Марсовом поле ", а командный состав превращается в "болванов для лучшей просушки униформы ". Это вызывало недовольство многих представителей генералитета. Например, герой-гусар-партизан Денис Давыдов подает в 1823 году в отставку, по собственному утверждению так как "единственное упражнение: застегивать себе поутру и расстегивать к ночи крючки и пуговицы от глотки до пупа, надоедает ему до того, что он решается на распашной образ одежды и жизни ".
А вот как воспринял начавшиеся перемены генерал граф И.Ф. Паскевич : "После 1815 года фельдмаршал Барклай-де-Толли, который знал войну, подчиняясь требованиям Аракчеева, стал требовать красоту фронта, доходящую до акробатства, преследовал старых солдат и офицеров, которые к сему способны не были, забыв, что они недавно показывали чудеса храбрости, спасли и возвеличили Россию. ... Рот (запомним эту фамилию - И.С.), командующий 3 дивизией, в один год разогнал всех бывших на войне офицеров и наши георгиевские кресты пошли в отставку. ... фельдмаршал свою высокую фигуру нагибает до земли, чтобы равнять носки гренадеров. И какую потом глупость нельзя ожидать от армейского майора. ... В год времени войну забыли, как будто ее ни когда не было, и военные качества заменились экзерцирмейстерской (строевой - И.С.) ловкостью. ... Регулярство в армии необходимо, но о нем можно сказать то, что говорят про иных, которые лбы себе разбивают Богу молясь. Оно хорошо только в меру, а градус этой меры - знание войны, а то из регулярства выходит акробатство".
Из этой гневной записи старого воина можно выделить все то, чем был так ненавистен новый порядок для офицерства. Это не столько жалость к солдату ("регулярство в армии необходимо"), сколько то, что таким жестоким образом готовили не к боевым действиям, а к парадам и смотрам. Против самого факта телесных наказаний и наведения дисциплины в армии они не выступали, сами "палки" для них не были чем-то отрицательным .
В конечном итоге, идеалом для патриотически настроенной части русского офицерства была армия времен Екатерины Великой, армия Суворова, где господствовал такой способ наведения дисциплины (вплоть до предотвращения случаев "небережения себя") .
Вообще, этот самый идеал - восприятие Суворова российским генералитетом 1820-х годов можно проследить по главе "Встреча с великим Суворовым" в воспоминаниях Дениса Давыдова . Полководец описывается там как подлинное отражение всего русского в военной науке, человек, опирающийся не на заимствованные из учебников по тактике схемы, а на свою смекалку и тем самым побеждающий своих врагов. В число его выдающихся заслуг Давыдов включает быстрые переходы и маневры, а также прием прорыва строя противника. Суворов предстает как идеал русского полководца, вызывающий ненависть у "врагов России", которые всячески стараются умалить его славу. Что же касается отношения к солдату в этой идеальной армии, то Давыдов пишет так:
"Предводительствуя российскими армиями пятьдесят пять лет сряду, он не сделал несчастным ни одного чиновника и рядового; он, не ударив ни разу солдата, карал виновных лишь насмешками, прозвищами в народном духе, которые врезывались в них, как клейма"
"Сверх того, когда и по сию пору войско наше многими еще почитается сборищем истуканов и кукл, двигающихся по средству одной пружины, называемой страхом начальства, - он, более полустолетия тому назад, положил руку на сердце русского солдата и изучил его биение. Он уверился, вопреки мнения и того и нашего времени мнимых наблюдателей, что русский солдат, если не более, то, конечно, не менее всякого иностранного солдата причастен воспламенению и познанию своего достоинства, и на этой уверенности основал образ своих с ним сношений. Найдя повиновение начальству - сей необходимый, сей единственный склей всей армии, - доведенным в нашей армии до совершенства, но посредством коего полководец может достигнуть до некоторых только известных пределов, - он тем не довольствовался. Он удесятерил пользу, приносимую повиновением, сочетав его в душе нашего солдата с чувством воинской гордости и уверенности в превосходстве его над всеми солдатами в мире, - чувством, которого следствию нет пределов".
А вот как описываются проводимые Суворовым учения по атаке конницы на пехотный строй, когда кавалеристы должны были на полном скаку вплотную подъезжать к рядам стреляющей пехоты:
"Случалось, что от дыма ружейных выстрелов, от излишней торопливости всадников или от заноса некоторых своенравными лошадьми не по одному, а по нескольку вдруг, они попадали в промежуток, назначенный для одного: это причиняло увечье и даже смертоубийство в пехотном фронте. Вот отчего маневр был так неприятен тем, кому выпадал жребий играть роль пехоты. Но эти несчастные случаи не сильны были отвратить Суворова от средства, признанного им за лучшее для приучения конницы к поражению пехоты: когда доносили ему о числе жертв, затоптанных первою, он обыкновенно отвечал: "Бог с ними! Четыре, пять, десять человеков убью; четыре, пять, десять тысяч выручу", - и тем оканчивались все попытки доносящих, чтобы отвлечь его от этого единственного способа довести конницу до предмета, для которого она создана".
Итак, с одной стороны - "не сделал несчастным ни одного чиновника и рядового", с другой - "четыре, пять, десять человеков убью; четыре, пять, десять тысяч выручу". Парадокс, но только на первый взгляд. Идеальной для офицера "суворовской школы " была ситуация, при которой офицер был "отцом" своим солдатам, лучше знающим, что надо для превращения их в грозную боевую машину. Солдат должен во всем слушаться командира. Командир же должен заботиться о солдате как... об орудии, которое нужно содержать в порядке, но которое можно и должно отлаживать без его на то согласия - дабы оно работало. В общем - зверств быть не должно, но и отступлений от дисциплины тоже.
Факт того, что военные годы и пребывание в Европе армию распустили, в общем-то, признавался очень и очень многими. Современный историк Михаил Давыдов хорошо показывает это на примере тех, кого он считает наиболее прогрессивными деятелями той эпохи - командира российских оккупационных войск во Франции, а затем генерал-губернатора Новороссии фельдмаршала М.С. Воронцова, героя войн с Наполеоном генерал-лейтенанта Д.В. Давыдова, наместника Кавказа генерала от инфантерии А.П. Ермолова, генерал-губернатора Финляндии и позже министра внутренних дел генерала от инфантерии А.А. Закревского, начальника штаба 2 армии (той самой, где действовали Южное и Славянское тайные общества) и позже министра государственных имуществ (и автора крестьянской реформы 1837-1841) генерала от инфантерии П. Д. Киселева и командующего 6 корпусом той же армии генерала от инфантерии И.В. Сабанеева. При том, что все они крайне негативно относились к "змею" -Аракчееву и его присным (что, впрочем, было характерно для большинства российского дворянства тех лет, вне зависимости от идеологических взглядов или их отсутствия ) и к идее военных поселений, в отношении того, что в армии надо наводить дисциплину, они с властью (за исключением, быть может, Воронцова) были едины.
"В службе нет дружбы, а тем более панибратства. Заставить себя любить забвением обязанностей своих стыдно. Пусть ненавидят, но уважают, - так комментировал Киселев в письме Закревскому действия офицера-либерала Михаила Орлова, однозначно занимавшего сторону солдат - Одну и ту же цель можно достигнуть разными способами. Он (Орлов - И.С.) употребил те, которые в России не годятся.. Он утверждал, что нравственные способы приличнее и полезнее тех, которые невеждами употребляются, и думал, что с Адамовыми, Брюхатовыми (командиры Камчатского полка, доведшие солдат до восстания - И.С.) и нашими солдатами красноречивые толки могут иметь успех. Ошибся и сам пострадать может". Почти того же мнения был и Закревский: "Наш солдат не есть иностранный, его надо держать в руках, чтоб боялся поставленных над ним начальников, которые имеют право всегда его наказывать; но всегда отпускать все ему принадлежащее, ничего не удерживать, пекись о нем, быть строгу, но справедливу, тогда служба пойдет надлежащим порядком ". В лучшем случае лучшие представители российского офицерства выступали не против телесных наказаний как таковых, а против самовластия и самодурства тех, у кого была власть "надзирать и наказывать" - то есть низшего командного состава. Поддержание же устава и субординации в армии для них было делом само собой разумеющимся, как и то, что солдат есть по сути орудие, которое надо поддерживать в рабочем состоянии, но не более. Основные же их протесты шли против того, что новомодные учения тренировали солдат скорее маршировать перед императором, чем сражаться с врагом, а также против однобокого копирования иностранного опыта.
Кроме того, была еще одна неприятная для многих сторона происходивших в армии перемен - они проводились на немецкий (прусский или австрийский) манер. Для многих офицеров это было отступлением от нормальных принципов русской армии, принципов Суворова, который гордился, что он "не пруссак, а чистокровный русак". Теперь же порядок в армии наводили и были приближены к императору зачастую генералы иностранного происхождения - принц Евгений Вюртембергский , генералы Ганс-Карл-Фридрих-Антон фон Дибич и Логгин Рот , полковники Шварц , Пирх , Фредерикс , Стюрлер ... перечислять можно долго. В принципе национальный состав российского офицерства всегда был смешанным, значительную его часть всегда составляли остзейские немцы и принятые на русскую службу иностранцы. Однако в данной ситуации это еще больше усиливало раздражение, придавая ему характер патриотического негодования у значительной части офицерства, тем более что новые начальники не смотрели ни на какие предыдущие заслуги человека, которого признавали неусердным в исполнении воинской службы. Горькая фраза Паскевича про Рота, отправившего в отставку "георгиевских крестов" 14 дивизии в общем-то типична - боевая слава предыдущей кампании враз оказалась не нужна. Отдельным раздражителем в этом отношении послужила судьба Семеновского полка - полк, бывший "вторым" по старшинству в армии, полк, бывший под командованием Петра I и всех императоров, полк, овеянный воинской славой боевого пути от Нарвы до Кульма, был расформирован, и его солдаты были распределены по армейским полкам, а новый полк создали из солдат аракчеевских гренадерских и карабинерных полков . Ну а для солдат все было проще - они просто ненавидели своих начальников-немцев, зачастую списывая на них все свои беды.
Таким образом, мы видим, что недовольство положением в армии также имело два четко выраженных сословных пласта. Офицерству в первую очередь не нравился сам подход к наведению дисциплины в армии, когда основой становились не учения, а парады, а армия готовилась не к войне, а к смотру. В целом, большинство командиров осознавало, что дисциплину нужно восстанавливать после войны, вопрос только в степени жестокости при этом восстановлении. Солдатское сознание же просто фиксировало ужесточение режима как невозможное для нормальной жизни, и реагировало на это бунтами и побегами. При этом любой курс на восстановление дисциплины воспринимался скорее отрицательно. Теории и взгляды могли быть любыми, но ясно становилось одно - напряжение в армии росло. И на эту благодарную почву упали призывы декабристских "Дум".
Некоторые итоги:
Рассматривая общественные процессы первых десятилетий XIX века, можно заметить, что российское общество в целом - включая и власть, и верхи, и низы - находилось как бы на переходе от традиционной монархии XVIII века к национальному государству - процесс, так в России и не завершенный. В идеологической сфере это значило пересмотр образов практически всех элементов устройства.
Разрушалась традиционная патрональная система, где дворяне были слугами царя, а в ответ могли господствовать над крестьянами. "Манифест о вольности дворянству" отменил обязательную службу для этого сословия, а реформы Сперанского передали госслужбу из их практически полного ведения в руки специальной прослойки бюрократов. Общение монарха и подданных стало более формальным - место двора постепенно выполняли канцелярии. В свою очередь, крепостное право постепенно перестало восприниматься как нормальное общественное явление, и, как снизу так и сверху появились требования о его упразднении.
Произошел резкий поворот в государственной идеологии - место "общечеловеческих" идеалов Просвещения и преклонения перед французской культурой заняло восприятие своей Родины и нации как основной ценности. Монарху теперь надлежало быть не просто богоподобным "вершителем судеб", но лидером своей нации - обязанность, с которой Александр I достаточно плохо справлялся.
Война пробудила невиданный патриотический подъем, приведший к распространению среди значительной части дворянства идей по улучшению российской действительности. По времени это совпало с волной протестных настроений в низах общества, вызванных не оправдавшимися надеждами на отмену крепостного права и введением жестокой палочной дисциплины в армии. Однако протесты низов и прогрессизм верхов не сошлись - подход к проблемам через призму определенных концепций давал совсем другое видение, нежели непосредственный контакт с ней, тем более что этот контакт у разных сословий был разным. Наглядно это проявилось в проблеме армии - в то время, как солдат волновала палочная дисциплина в принципе, большинство прогрессивно мыслящих офицеров воспринимали её как само собой разумеющуюся, возмущаясь в основном направленностью подготовки на парады, на не войну. Таким образом, сословная иерархия российского общества поделила пополам даже протестные настроения на дворянские (национальные и либеральные) и крестьянско-солдатские (социальные). И очень хорошо эта двойственность проявилась в самом трагичном из событий эпохи послевоенного общественного подъема - восстании декабристов.
Часть 2. Восстание: идеология руководителей и взгляды участников
Глава 1. Идеология тайных обществ: путь к революции
Тайные общества, члены которых известны нам под именем декабристов, начали возникать в России после Заграничных походов Русской армии 1813-1815 годов. Это было вполне закономерно - многое из происходящего тогда подхлестнуло движение, определив его характерные черты. В общем-то, они стали продолжением всех тех процессов и проблем, которые были характерны для российского общества после победы над Наполеоном. Это и внутреннее и внешнее положение страны, и знакомство с европейскими идеями и последовавшее за этим брожение умов, и перемены в армии.
Бывший декабрист Розен в своих воспоминаниях характеризует первые офицерские либеральные организации как "изменение жизни нескольких офицеров в каждом полку, которые из легкомысленных вертопрахов и игроков стали заниматься литературою и составлять свои кружки". При всей иронии и уверении в несерьезности (фраза дается в контексте "Семеновской истории") в главном не поспоришь - подобные организации были закономерным развитием армейской офицерской артели в условиях, когда значительная часть армии окунулась в атмосферу патриотического и мыслительного подъема. По сути, и "Орден Русских Рыцарей" Дмитриева-Мамонова, и "Священная Артель" Муравьевых и Трубецкого, и - позже - "Общество соединенных славян" - были изначально дружескими компаниями офицеров. Только в компаниях этих меньше, чем обычно, пили, курили, а вместо разговоров о ногах - собачьих, лошадиных или женских - основной темой бесед была политика. И еще - они много образовывались. Первоначальную информацию о животрепещущих вопросах современности достать можно было, как уже говорилось, достаточно легко. А вслед за статьями из "Вестника Европы" шли работы иностранных (прежде всего французских и английских) и отечественных (того же Карамзина) философов и мыслителей. Обобщался и анализировался и личный опыт знакомства с иностранными системами, и приходившие из-за рубежа новости.
Вообще, если говорить об эпизодах новейшей истории, то можно выделить три, оказавших наибольшее влияние на "дворянских революционеров":
1) Американская революция 1775-1783 годов. Представлялась многим как идеал революции - не вызвала смуты, переход к конституционному правлению произошел сравнительно мирно - Джордж Вашингтон, несмотря на свой колоссальный авторитет отказавшийся от трона и после двух положенных президентских сроков вернувшийся к частной жизни выглядел как идеал революционера. Кроме того, эта революция будто бы показала, что республика и демократия вполне возможна и в большой стране, сопоставимой по размерам с Россией.
2)Великая Французская революция, или, лучше сказать, события во Франции 1789-1815 годов. Несмотря на то, что двигали ее схожие идеалы, она несла в себе достаточное количество отрицательных черт. Прежде всего, стоит отметить кровавый якобинский террор, который во многом поставил перед участниками тайных обществ проблему пролития крови в ходе революции. Кроме того, история Наполеона Бонапарта прямо показывала, как революция может быть уничтожена изнутри. Вообще, Наполеон оставался в их глазах своего рода "злым гением" - пропагандистские штампы времен антифранцузских коалиций, наловившись на личный опыт восприятия врага у участников тех войн, были надолго укоренены в российском обществе . Времена Евгения Онегина, хранившего дома статуэтку великого корсиканца "с сумрачным челом, с руками, сжатыми крестом", еще не настали.
3)Значительное влияние на идеологию декабризма оказали недавние события в Европе - первая волна европейских революций, пришедшаяся на конец 1810-х - начало 1820-х годов - события, параллельные с существованием тайных обществ. Особенное место здесь занимали события в Германии, Италии, Испании и - позже - Греции. Так, Германия и Италия имели со времен борьбы с Наполеоном свои, достаточно оригинальные и заслуживающие изучения тайные общества. Основанный в Кенигсберге в 1808 "Союз доблести" - Тугендбунд - был организацией просветительского толка, целью которой было формирование в немецком обществе либерально-освободительной идеологии. Итальянские карбонарии с 1807 года применяли заговорщицкую и партизанскую тактику в борьбе за независимость своей родины - сначала от французов, потом от австрийцев. Эти два пути будут основными, между которыми придется выбирать. Кадисская конституция, дарованная Испании Фердинандом VII, была опубликована в "Вестнике Европы" 1813 года и стала предметом дискуссий, как и отмена ее впоследствии. Начавшееся в 1821 восстание в Греции против Османской империи имело скорее моральное значение - героическим "этеристам ", храбро отстаивающим свою свободу, сочувствовали (впрочем, не только в России), а упорное нежелание Александра I, соблюдавшего принцип легитимизма даже по отношению к заклятому врагу - Турции, помочь грекам, только усиливало раздражение.
На этом начальном этапе деятельности тайных обществ их членов можно было пересчитать по пальцам, реальные ресурсы были невелики, а надежда на мирное обновление государства еще оставалась. Поэтому и Союз Спасения и Общество Русских Рыцарей ставили своей целью прежде всего борьбу с коррупцией - злом, борьба с которым, в принципе, не противоречила общегосударственной политике, путем разоблачения имеющихся злоупотреблений, а также выдвижения людей "с качествами душевными и нравственностью твердой" (разумеется, из членов общества) на руководящие посты. Последнее казалось средством и против засилья немцев в государстве . Второй целью было освобождение крестьян, но опять же - путем сближения дворян с крестьянами и убеждения первых . Крайней целью, по утверждению самих участников общества было установление в России конституционного строя с народным представительством и свободой печати . Но это была именно "крайняя", далекая цель- слишком ничтожны были силы обществ. Тем более о каких насильственных действиях, ни о каких планах государственного переворота в этот период речи не шло. Участники на данный момент познавали - себя и предмет, в который они окунулись, общались между собой, обсуждали познанное и прочитанное. Писались первые работы, планирующие преобразования в стране. Так, Пестель создает свою первую программу политических преобразований в России - программу пока достаточно наивную и умеренную в своих целях, где главным является скорее "русификация России" и борьба с немецким влиянием, чем изменение политического строя . Общества оставались, прежде всего, дискуссионными клубами и все попытки перейти к активным действиям были более чем несерьезны. Собственно, иначе быть и не могло - единственный способ, которым они могли добиться радикальных изменений, был прямой мятеж и/или цареубийство с расчетом вызвать хаос власти. А этот путь требовал решиться на очень серьезное преступление - почти без вариантов если не выжить, то хотя бы победить. Единственный всплеск активности и радикализации пришелся на 1817 год когда по стране поползли слухи о грядущем присоединении Русско-Польских губерний (современных Литвы, Белоруссии и Правобережной Украины) к Царству Польскому . Не сказать, чтоб они были так уж беспочвенны - эти области находились на особом положении в империи. По сути, уклад Речи Посполитой к 1817 году сохранился там в значительной степени - большая часть земли принадлежала польской шляхте, сохранившей свой статус и сеймики, на тот момент с трудом приводимые к общероссийским дворянским собраниям. Проект создания на этой территории польского государства, лояльного России, рассматривался в 1811 году , а теперь, после создания в 1815 году Царства Польского и дарования ему конституции (что привело к обвинениям Александра I в пропольских симпатиях) и армии, а также создания отдельного Литовского корпуса из войск, сформированных в этом регионе и подчиненных не Петербургу, а Варшаве (точнее, наместнику Польши цесаревичу Константину) , казалось, снова стал иметь место. По дворянству пошли слухи. В среду "Союза Спасения" их занес Трубецкой, в свою очередь, услышавший от Лопухина. Слух этот, приобретал самые невероятные формы. Так, говорили, что император намерен удалиться в Варшаву, оттуда провозгласить отмену крепостного права и тем вызвать смуту, в ходе которой указанные области отойдут к Польше . Как видим, эпицентром зла как бы становилась личность Александра. Под влиянием этих слухов закономерно возникла идея цареубийства. Убить царя и потом покончить с собой вызвался капитан Якушкин, который в тот момент пребывал в глубочайшей депрессии из-за несчастной любви . Его порыв был, однако, остановлен товарищами с тем обоснованием, что общество не способно воспользоваться плодами покушения. Ничем окончился и проект еще одного участника общества, Артамона Муравьева, истребить царскую фамилию во время бала в Грановитой палате .
Собственно говоря, отчасти поэтому образованный в 1818 году Союз Благоденствия имел "свободное правление в России" только в качестве дальней, "сокровенной" цели, известной только узкому кругу его руководителей . Официальные же цели общества, согласно его "Уставу", были следующими :
1)действовать по пути чести и добродетели
2)распространение убеждения в необходимости лучшего воспитания
3)помощь заведениям в пользу человеколюбия и призрения
4)распространение мысли о долге Гражданина совершать свои обязанности с правосудием знанием прав.
5)противодействие мздоимству, невежеству, лихоимству и жестокосердию.
6) сближение дворян с крестьянами с целью подтолкнуть освобождение крепостных
7)образование низших слоев населения .
Таким образом предполагалось пойти по пути "малых дел", где каждый член общества мог что-то изменить в своем конкретном случае в определенной сфере деятельности. Даже продвижение к главной цели - достижению конституции предполагало не столько активные действия по слому существующего порядка вещей, сколько "подготовку России к конституции", главным элементом которой становилось распространение политической литературы - написанной самими членами или переведенной с иностранных языков . Главным же средством достижения своих целей было умножение членов. Однако оно имело и свои минусы - Союз еще не успел разрастись до предполагаемых для начала действий размеров , а количество случайных людей уже достигло некоторой критической массы, после которой выработка некоторой единой тактики была невозможна. Кроме того, открывались большие возможности для проникновения в число членов общества шпионов. В результате в 1821 году было предложено союз распустить. Однако период Союза благоденствия был полезен для заговорщиков, прежде всего, тем, что, сознательно вмешиваясь в общественную жизнь, они столкнулись с реальной ситуацией в тех сферах, которые они хотели изменить. И это дало им опыт - разносторонний и разнообразный, внесший коррективы в их взгляды.
Возьмем, к примеру, армейскую сферу. Интересно в этом отношении рассмотреть деятельность командира 16 дивизии 2 армии Михаила Орлова , являвшегося членом "Союза Благоденствия", но стоявшего на куда более радикальных позициях, чем большинство его товарищей. Приняв командование дивизией, он столкнулся с огромным количеством дезертиров , все его недолгое командование было посвящено попыткам решения этой проблемы. Причем к решению подошел он не стандартно по меркам тогдашней армии, но вполне логично исходя из человеколюбивых концепций "Союза" - бороться начал не со следствием, а как ему казалось, с причиной зла. Уже в одном из первых приказов от 3 августа 1820 года он, проанализировав возможные причины побега, вывел три главные - недостаток продовольствия из-за хищений, ослабление дисциплины (под этим подразумевалось прежде всего пренебрежение проведением воспитательной работы у младших командиров, ведущее к разложению солдат) и "дисциплина, основанная на побоях". "Я почитаю великим злодеем того офицера, который... часто без нужды и даже без причины употребляет вверенную ему власть на истязание солдат" - так сформулировал он свое отношение к этой третьей проблеме. В целях борьбы с побегами решено было повести наступление по всем трем направлениям. В частности, уже 13 ноября появилась "Секретная инструкция для полковых командиров Љ 791" - своего рода "Основной закон", регулирующий отношения в его дивизии. В ней говорилось:
"1)Всякий полковой командир должен иметь в полку и власть и силу, ибо на его единственной ответственности лежит порядок и устройство. Но из сего не следует, что он может быть тираном своих подчиненных, ибо подчиненные - такие же люди, как и он, и служат не ему, а отечеству.
2) Следовательно - сила и власть полковых командиров должна быть ограничена постановлением; вот для чего дается сия инструкция. Но они не должны быть уничтожены в глазах подчиненных; вот для чего сия инструкция сделана секретною.
4) С одной стороны, сказать - учите солдат во что бы то ни стало и поставьте их в самое скорейшее время на ту точку совершенства, которая требуется - это значит позволить забить половину армии, чтоб плохо выучить другую. Но с другой - сказать солдатам в нынешнем их положении - вы освобождаетесь от всех телесных наказаний - это значит разрезать одним махом узел дисциплины и дать вольное стремление всем их страстям. То и другое опасно, но то и другое можно совместить.
5) ... На все есть мера. Преступления наказываются законом, обращение в пороках исправляется силой полкового командира, ошибки - властью частных начальников.
6) Преступления состоят в неповиновении, в смертоубийстве, в воровстве насильственной рукой и с заговором, в побеге, в насилии, в мужеложстве и скотоложстве, в неисправности на часах, в упущении арестантов и проч. На все сие есть законы, один который решит судьбу преступника. Начальник только есть орудие, чрез которое закон постигает оного...
7) Обращение в пороках - то есть в пьянстве, воровстве такого рода, которое называют обыкновенно шалостью, в лености и проч. - все сие может быть предупреждено строгим надзором и исправлено взысканием, зависящим от полкового командира, которому позволяется наказывать до 100 палок.; все случаи, требующие большего наказания, передаются на рассмотрение бригадных командиров...
8) Ошибки составляют третий разряд, который подлежит наказанию того старшего начальника, который на месте присутствует. ... только чтобы был офицер. ... Позволено определять наказания от 5 до 30 палок, не повторяя оного за одну и ту же ошибку...
9) Все наказания шомполами, тесаками и проч. уничтожаются...
10) Унтер-офицеров и кавалеров от телесных наказаний вовсе освободить ... а тех из них, кто оказался ... недостоин, судить и разжаловать.
11) О штрафной книге в точности исполнять повеления господина корпусного командира ...
Нельзя сказать, что подобные меры полностью прекратили побеги, однако их число сократилось до 23 в месяц, что уверило Орлова в его правоте. Он решается на последний и важный шаг - изменить саму схему следствия по делу побегов. Его новый приказ отменяет предыдущую систему предотвращения побегов и учреждает комиссии по расследованию их причин, в составе трех офицеров и аудитора, при каждой бригаде. Расследуя побег, комиссия должна была прежде всего выяснить "а) не было ли каких-нибудь побудительных причин к побегу от начальства вообще, b) не было ли излишней строгости, с) несоразмерного с силой человека учения, d) не было ли притеснений от ротного командира, от частного офицера, от фельдфебеля или унтер-офицеров...". Все это рассматривалось как смягчающие обстоятельства на суде. Таким образом была создана система, в которой солдат имел не только обязанности, но и четко очерченные права.
Последствия были двояки - с одной стороны, Орлов заручился ( по крайней мере, так ему казалось) безоговорочной поддержкой во вверенной ему дивизии - не случайно именно от него исходили все самые радикальные идеи в обществе - он был готов начать восстание хоть сейчас. С другой - на его либеральничанье с солдатами начальство реагировало нервно, его подозревали в "карбонаризме", и не сказать, что зря - Селенгинский, Камчатский и Охотский полки 6 дивизии пережили череду конфликтов солдат с их командирами - отчасти из-за того, что командир дивизии в спорах зачастую становился на сторону солдат. Конец был логичен - столкновение между солдатами Камчатского полка и их ротным командиром Брюхатовым приводит к аресту командира Камчатского полка Раевского и отстранению от командования дивизией Орлова. Попытка организовать договорные отношения в армии провалилась.
Нечто подобное при ближайшем рассмотрении произошло и с крестьянским вопросом. Он вступил в противоречие с другой основополагающей целью тайных обществ - достижением конституции в России. Несмотря на то, что осознание крепостного права как зла, как мы видели, частично происходило, большинство помещиков было явно против того, что могло лишить их, путь крещеной, но собственности. А в условиях, когда дворянство было, фактически, единственным образованным классом, введение конституции значило укрепление их власти. Поэтому приходилось выбирать - для одних декабристов, подобных Николаю Тургеневу, свобода крестьян была определенно важнее, и поэтому они предпочли надеяться на реформы "сверху", способные сломить сопротивление помещиков . Другие же стали пересматривать свое отношение к крестьянскому вопросу. К тому же, при дальнейшем рассмотрении возникли и другие проблемы. Бесконтрольное освобождение крестьян грозило вылиться в столкновения между ними и помещиками, в тот самый русский бунт, бессмысленный и беспощадный. Всплеск крестьянского насилия пугал заговорщиков, хотя бы потому, что они понимали, что контролировать его они будут не в состоянии. Хрестоматийны слова декабриста Штейнгеля о "68 тысячах слуг в Москве, готовых на все неистовства" - от лишенных наделов и униженных барских слуг можно было ожидать чего угодно. Пугачевщина пугала и по другой причине - она была чревата гражданской войной "всех против всех" и распадом государства - вспомним, что именно с освобождением крестьян и провоцируемой им смутой связывали передачу Русско-Польских губерний Польше . Именно поэтому вопрос с отменой крепостного права так всегда и оставался для декабристов лишь дальней целью - во всех программах было прописано, что она является конечной целью, но на практике - по причинам изложенным выше, а также из страха развалить сельское хозяйство признавалось, что с этим вопросом надо обращаться как можно осторожнее, и уже позже, на совещании Северного общества в Москве в 1825 году было принято решение о том, что крепостное право отменять рано (ибо в России"не было примера фермы, пригодной для обработки земли свободными людьми и способа управления оными") .
Также противостояли друг другу сторонники монархии и республики, сторонники постепенных действий, революционеры и просто случайные люди, занимавшиеся в обществе "самообразованием". Можно сказать, что Союз благоденствия, как и Союз Спасения, представлял собой не столько революционные общество, сколько корпоративное и просветительское, привлекая в себя (в конце концов, петербургское дворянство и александровской поры было достаточно узким кругом, где практически все друг друга знали) многих впоследствии видных политических деятелей - например, братьев Перовских , будущего министра внутренних дел Ланского, будущего полководца Крымской войны Муравьева-Карсского и других , большинство из которых не разделяло впоследствии от общества отошли. Союз еще не успел разрастись до предполагаемых для начала действий размеров , а количество случайных людей уже достигло некоторой критической массы, после которой выработка некоторой единой тактики была невозможна. Кроме того, открывались большие возможности для проникновения в число членов общества шпионов. В результате в 1821 году было предложено союз распустить.
Однако пути декабристских организаций радикально разошлись уже после 1820 года, когда на одном из многочисленных совещаний Коренной Думы уже рыхлого и распадающегося тогда Союза Благоденствия, происходившего на квартире одного из членов Союза, Федора Глинки, был поднят вопрос о том, какую форму правления для России (монарха или президента) собравшиеся считают предпочтительной. Большинство проголосовало за республику. Впрочем, как уже отмечалось ранее, Союз Благоденствия был скорее дискуссионным клубом, чем организацией, и решения, принятые на его собраниях, далеко не все считали нужными выполнять . Для других же принятое решение говорило о победе республиканского направления над конституционно-монархическим . Позднее, после распада в 1821 году старого Союза, первые в основном станут "северянами", вторые (так и не признавшие факта распада и воспринимавшие себя как продолжение старого союза) - "южанами".
Спор о форме правления имел весьма далеко идущие последствия. Он во многом определил не только идеологические, но и тактические различия между этими двумя организациями. Действительно, республиканизм во многом способствовал радикализации "южан" - отрицая монархию, они теперь не могли рассчитывать на мирное достижение своих целей, на постепенную эволюцию самой российской политической действительности в нужном им направлении, что было характерно для старого Союза Благоденствия. Теперь им оставался только один путь к достижению своей цели - насильственный, путь цареубийства и вооруженного восстания. Неудивительно, что именно эти методы достижения цели стали основными в их тактике. К тому же управы Южного общества располагались вдали от столиц, зато в непосредственной близости от частей второй Западной армии, которых, казалось, легко было поднять на переворот. К тому же в эти части регулярно наведывался для проведения смотров и учений сам государь император. Оставалось одно - расширить сеть членов в войсках, чтобы получить возможность ими управлять.
Первый раз план армейского вооруженного восстания был предложен в 1823 году во время смотра 9 пехотной дивизии императором в Бобруйске. Ряд членов общества (Повало-Швейковский, Норов, Бестужев-Рюмин) предлагали, воспользовавшись ситуацией, захватить государя и идти с силами дивизии на Москву . План был отвергнут - слишком мало было сил у общества на тот момент. Второй раз идея восстания обсуждалась во время маневров под Лещиным в сентябре 1825 года. На сей раз ядром восстания должен был стать Саратовский пехотный полк, командир которого декабрист Повало-Швейковский как раз на этих маневрах был отстранен от командования . Предполагалось убить Александра I, поднять 3 корпус и с ним идти на Киев и Москву, где потребовать от сената преобразования государства . Этот план на совещании на квартире Муравьева-Апостола был признан весьма перспективным , ибо солдаты 3 корпуса были ндовольны своим корпусным командиром - немцем Ротом (что позже проявилось и в восстании Черниговского полка), но на следующем совещании на квартире подпоручика Якова Андреевича (более известном тем, что на нем в состав Южного общества влилось Общество Соединенных Славян, основанное в 1823 году братьями Борисовыми и Юлианом Люблинским и имевшее целью, помимо установления республики, объединение всех славянских народов ) он был отложен до будущих маневров близ Белой Церкви летом 1826 года. Предполагалось, что за это время удастся решить ряд основополагающих вопросов технического плана - например, о снабжении восставших войск - для этого каждый член общества был обложен дополнительным сбором, кроме того, рассчитывали на грабеж имения графини Браницкой. Однако, как потом оказалось, решение это было роковое - действовать пришлось почти на полгода раньше и в гораздо худших условиях, чем рассчитывали.
Разумеется, места для императорской фамилии при таких целях и методах просто не оставалось. Безусловному уничтожению подлежал сам император - с его убийства предполагалось начать восстание. А на совещании у Андреевича было принято решение истребить всю царскую фамилию, поскольку предполагалось, что пока останется в живых хоть один законный наследник престола, республика будет под угрозой (пример Франции был у всех перед глазами) . Для исполнения этой цели был сформирован так называемый "обреченный отряд" - пять человек (в основном из числа бывших "соединенных славян"), готовых пожертвовать собой для этого . В свою очередь, от союзного южанам Польского общества Пестель требовал совершить то же по отношению к великому князю Константину.
А где насилие и радикализм, там и диктатура. Поэтому Южное общество с самого начала было очень жестко централизовано, подчинение рядовых членов руководству было беспрекословным. И в случае захвата власти для проведения столь масштабных преобразований устанавливался "переходный период" на 10-15 лет, в течении которого власть в стране должна была бы осуществлять "Национальная Директория" из 5 человек, обладающая диктаторской властью . Неслучайно, что в отличие от, например, "северянина" Никиты Муравьева из-под пера Пестеля вышла не конституция, а "Русская Правда" - руководство по государственным преобразованиям для "Национальной директории". А преобразования эти были масштабны - по сути, весь существующий в России порядок вещей предполагалось изменить на рациональный ("благоудобный") манер - создав унитарную республику, основанную на принципе разделения властей, ликвидировав сословное деление и заменив его на единую для всех прописку по волостям, освободив крестьян с разделом земель между ними и помещиками, заменив губернское административное деление на более укрупненное волостное, ассимилировав нерусские народы, преобразовав армию и даже определив раз и навсегда границы России - естественно, исправив их с точки зрения "Благоудобства" - и все это с вводом везде русских национальных терминов и названий - по сути, речь шла в том числе и о создании нового языка.. В общем, задачи были поставлены крайне масштабные, и Временное правительство грозило превратиться в постоянное. А для того, что бы народ не роптал, его предполагалось отвлечь войной с Турцией, конечной целью которой было освобождение Балкан и создание там независимых государств . Кроме того, в планы Пестеля входило создание Управы Государственного Благочиния - по сути, мощнейшей политической полиции, примера которой в тогдашней России еще не было. Неудивительно, что многим (особенно на Севере) Пестель виделся вторым Наполеоном.
В свою очередь, так и не выработавшее единой цели Общество убежденных и присоединенных, более известное нам как Северное общество, осталось, по словам одного из своих членов - "игрушкой" по сравнению с Южным . Там не было единого представления ни о том, что надо сделать в России, ни о том, как этого добиться. Были свои сторонники конституционной монархии (Никита Муравьев) и республики (Рылеев), разделявшиеся в свою очередь на много подтечений в зависимости от конкретной политической направленности. Вопросы крепостного права, судьбы императорской фамилии, Польши - вот только некоторые пункты раскола общества. Единоначалия в таких условиях, понятное дело, не могло быть в принципе, более того, сама идея концентрации власти в руках одного человека считалась "бонапартизмом", вредным для дела. Так, усиление власти Трубецкого в Северном обществе привело к ропоту и реформе, в результате которой члены Думы общества, до тех пор несменяемые, стали избираться сроком на год . Тем не менее, постепенно, во многом на волне восхищения перед четко организованным Южным обществом и разочарования в желании царя идти на реформы, на Севере возобладали схожие тенденции - радикализация и расчет на вооруженное восстание. Центром этого республиканского направления стал Рылеев, чья политическая программа, по сути, была сходна с пестелевской - вооруженное восстание а после него - удержание власти Думой общества . Даже такой конституционнй монархист как Муравьев признал вооруженное восстание единственно возможным методом .
Пестель не оставлял попыток объединить общества под своей властью. В 1823 и 1824 годах происходили переговоры о возможном объединении. Однако слишком разными были подходы, чтобы оно произошло. Для одной части руководства Северного общества были неприемлемы идеи Пестеля относительно захвата и организации власти - диктатура представлялась варварством (Муравьев) , а республиканские идеи - неприемлемыми для монархически настроенной России (Пущин) . Республиканцам же общества, подобными Рылееву, идея объединения также не нравилась, но уже по более прагматическим причинам. Жесткое подчинение единому мнению - мнению Пестеля у южан и полная разноголосица в этом отношении у северян в случае объединения давало бы возможность Пестелю полностью подчинить себе Север, просто имея большинство голосов , а правящие круги Севера вовсе не хотели подчиняться "новому Бонапарту".
Время шло и шло, а цель так и оставалось далекой. К 1825 году стал заметен определенный кризис общества, связанный с отсутствием возможности что-то изменить. в результате в рядах декабристов стали возникать идеи о переводе деятельности организации в сферу практической благотворительности. Так, в начале 1825 года Иваном Пущиным был основан "Практический союз", имевший своей целью освобождение дворовых людей от крепостной зависимости путем их выкупа членами союза .
Таким образом, к концу 1825 года можно выделить два подхода к достижению своей цели у декабристов, которые в целом охарактеризоваются как попытки решить стоящие перед Россией проблемы идя по грани закона или находясь вне его, насильственными средствами, причем второй путь - путь насилия и диктатуры - постепенно начинает доминировать как на Юге, так и на Севере. А для совершения подобного насилия нужна была сила, которую можно было обрести, только распространив свое влияние на армию и управленческий аппарат. И поэтому одним из главных направлений работы тайных обществ становится "умножение членов".
Глава 2. Пропаганда и агитация тайных обществ: офицеры и солдаты, организаторы и исполнители
Итак, "умножение членов" признавалось основным способом увеличить силу тайных обществ для совершения задуманного. На кого же рассчитывали декабристы? Самая важная, да и самая многочисленная, пожалуй, категория - это непосредственно офицеры и чиновники соответствующего ранга, непосредственно принимавшиеся в состав организаций. На них ложилась основная ответственность за подготовку "пехоты революции" - солдат и вообще они фактически являлись единственной активной силой общества.
Первоначально общества, как было сказано ранее, комплектовались на основе неформальных связей своих участников и прихода людей со сходной идеологией. Правда уже тогда конечные цели, мотивации и психологические типы этих людей были весьма разнообразны, если не сказать - во многом противоположны друг другу. Так, в "Союз Спасения" входили Пестель, отправной точкой размышлений которого было создание русской национальной культуры в управлении и военном деле , Тургенев, для которого идея вольности крестьян затмевала даже представительное правление , разрабатывавший конституцию для России Никита Муравьев и многие другие с разными взглядами, дополнявшими друг друга. Были в их рядах и те, кто мстил царю за личные обиды, подобно капитану Якубовичу, дуэлянту и задире, несправедливо, по его мнению, переведенному из гвардии в действовавший на Кавказе Нижегородский драгунский полк и получившему там тяжелое ранение в голову. Потеряв, как он думал, смысл жизни и саму жизнь, Якубович хотел убить Александра I, но был охлажден своими же товарищами и отправлен лечиться на целебные воды в Пятигорск . Вернувшись оттуда, он уже стал гораздо менее активным и решительным, и почти никак не смог проявить себя в восстании на Сенатской. Картина стала еще более пестрой в "Союзе благоденствия", отделом которого было литературное общество "Арзамас", объединявшее в себе таких разных людей, как Пушкин и Орлов, Жуковский и Вигель... Однако здесь рассматриваться будет преимущественно более поздний этап существования тайных обществ - с 1820 года, когда состоялся раскол Союза Благоденствия на республиканскую и конституционно-монархическую фракции, позднее оформившиеся как Южное (Союз Благоденствия) и Северное (Общество убежденных и присоединенных) общества. Такое ограничение временных рамок сделано вполне сознательно - именно с момента образования Южного общества, хорошо организованного, сплоченного единой идеей - можно говорить о переходе от разговоров о том, ЧТО можно сделать, к разговорам о том, КАК это сделать - то есть к собственно политике обществ. Именно с этого момента оформляется идеология каждого из тайных обществ, они пускают свои ветви в различных частях Русской Императорской армии и начинается "умножение членов" - то есть начинается вербовка новых людей, то есть пропаганда на армию.
Всех вступающих можно (очень и очень условно) подразделить на несколько категории в зависимости от мотивации их деятельности. Во-первых, идейные люди, искренне понимавшие (или считавшие что понимавшие) всю сложность ситуации в России, стоявшие перед ней проблемы и пути их решения. Обычно такие и на допросе были словоохотливы, подробно объясняя причины своих действий, как например, поручик лейб-гвардии Измайловского полка Гангеблов , выделивший три беды России - деспотизм помещиков, корыстолюбие чиновников и темноту духовенства, а также выводы, которые они сделали, наблюдая окружающую их действительность, подобно поручику Свиты по квартирмейстерской части Крюкову, воочию убедившемуся в бедственном положении крестьян вовремя службы в Полтавской губернии . Некоторые из них, подобно Барятинскому и Крюкову , под влиянием идей Просвещения и, в частности, Руссо, переходили к атеизму. Такие люди зачастую не отличались от старожилов обществ в плане деятельности - так же разрабатывали уставы, писали научные и политические труды, проекты законов , активно участвовали в работе обществ. В конечном итоге, не надо забывать то, что основные черты декабристской идеологии: республиканизм (подразумевавший государство "общей пользы" - не обязательно республику в современном смысле слова), национализм (в смысле создания своей, русской, культуры, противопоставляемой "глобальной" европейской культуре французского образца) и Просвещение - явления, достаточно широко распространенные в кругах российского дворянства тех лет. Неудивительно, что утопия "Сон", в которой ярче всего проявилось то, к чему стремились декабристы, вышла из-под пера Александра Улыбышева - члена "Зеленой лампы", но не собственно декабристских организаций, не принимавшего участия в деятельности движения после 1820 года. Были и просто желавшие принести пользу Отечеству, подобно исследователю Новой Земли Николаю Чижову . На допросах они говорили о своей мотивации схожим образом: "желал иметь отечество, огражденное законами, охраняющими собственность и жизнь каждого" , " хотел освободить Россию от засилья иностранцев" , "вступил как в организацию, пекущуюся о благе отечества" , "хотел дать России положительные законы" , "хотел доставить пользу Отечеству" . Эти офицеры были захвачены теми процессами, которые происходили в послевоенном российском обществе и армии, во многом сами были их порождением, и не могли безучастно смотреть на окружающую действительность. Вступая в общество, такие люди находили там единомышленников и впоследствии могли стать весьма активными участниками процесса, другое дело, что их политические взгляды далеко не всегда совпадали с "генеральной линией" - так, значительная часть низших членов даже Южного общества отрицала цареубийство как метод. В основном приходили они в общество, узнав по неформальным каналам - через общих знакомых, сослуживцев, родственников - о существовании организации со взглядами, сходными с их собственными. Определенную роль в этом играли и декабристские журналы, подобные "Полярной звезде" или "Мнемозине". Подобным образом в "Северное общество" пришел Чижов, чья история была емко описана Пасецким: "Путешествовал, написал статью, принес ее в редакцию "Полярной звезды" и встретил там единомышленников" . Декабристские журналы были добротны, чем вызывали одобрение даже консервативных изданий , и пользовались большой популярностью - так, в списке подписчиков "Мнемозины" мы находим имена чиновников, министров и генералов, а тифлисский губернатор Ховен выписал сразу 13 экземпляров - видимо, для распространения среди своих сослуживцев .
Иногда сочувствующие вступали в контакт с декабристскими организациями, уже сами сорганизовавшись в общества, подобные их ранним "артелям" - как произошло в случае с Обществом соединенных славян и организацией молодых республиканцев-англофилов, возникшей в Гвардейском экипаже.
Безусловно, в таком способе приема новичков существовали и свои недостатки. В общество таким образом нередко попадали и случайные люди, подобно поручику Загорецкому, вступившему в общество "для самообразования" , и шпионы. Впрочем с последними как-то пытались бороться, - так, попытка проникновения в общество начальника Новороссийских военных поселений и руководителя тайного сыска генерала Витта, к дочери которого сватался Пестель, была пресечена руководством Южного общества . Однако значительная часть их не была выявлена, подобно капитану Майбороде, которого Пестель считал своей правой рукой.
Во-вторых, с самого начала деятельности, сделав ставку на "умножение членов" декабристские общества не только надеялись на самотек и распространение идей, но и пришли к прямой вербовке. Особенно активно этим занимались в Южном обществе, где действовала целая система привлечения новых членов. То, как принимали в общество, подробно рассказал на следствии Александр Бестужев . "Каждый член (общества - И.С.) имел право выбирать только двух адептов и никогда не сводить их вместе - так более последовательно. Члены из первого круга (то есть убежденные - И.С.) принимать членов более двух. ... Заметив человека, член передает его имя принявшему, тот - выше, и, наконец, в думе решают, стоит или нет такой-то приема. ... О цели и мерах (деятельности общества - И.С.) говорили не вдруг, и не все, и не всем одинаково, смотря по степени его (новичка - И.С.) характера, образованности и образа мысли - принявший должен был обрабатывать тех, которые не готовы". Примерная схема вербовки новичка была таковой : находили офицера, страдающего от деспотизма начальства, и постепенно подводили его к мысли сначала о том, что каждый человек должен мечтать о вольности, а затем и к антиправительственным настроениям. При этом широко использовались и личные мотивы недовольства, - так, значительное число членов Южного общества в 3 корпусе объяснялось ненавистью, которую испытывал младший комсостав к его командиру - немцу Роту . Вообще декабристская пропаганда очень хорошо сращивала общее и частное, убеждая, что для борьба с тиранией и самодурством конкретного начальника неотделима от борьбы тайных обществ за улучшение дел вообще , что быть свободным можно только делая общее дело . Эта идея была в целом характерна для взглядов декабристов - достаточно вспомнить философскую основу "Русской правды" - и произрастала из теории "Общей пользы", но она была послужила хорошим приемом пропаганды - было достаточно легко подвести человека, разозленного на обидевшего его вельможу и желающего его смерти, что этой смерти гораздо более заслуживает царь, покровительствующий всему этому безобразию. Или убедить полковника, у которого во время учений "несправедливо" отняли часть за неуспехи в строевой подготовке и передали немцу, начать восстание против царя, чтобы и отомстить, и прекратить подобное впредь - так было в 1824 году с Повало-Швейковским , тогда восстание отложили из-за нехватки сил. Имевшие личные претензии к власти были куда активнее, чем просто распропагандированные члены - ведь ими двигали куда более осязаемые интересы. Бестужев по этому поводу достаточно метко заметил на одном из заседаний общества, что один недовольные равен двадцати пяти обычным членам . Поэтому особенное место в пропаганде тайных обществ занимали бывшие семеновские офицеры, распределенные после ликвидации старого полка по армейским соединениям. Обиженные дважды - сначала Шварцем, а потом царем, они, как казалось заговорщикам, представляли собой ту горючую смесь, которая требовала только искры, чтоб взорваться .
Для того, что бы не просто привлечь, но и поддержать такую достаточно разнородную массу в боевом состоянии духа, требовалось ей внушить то, что в конечном итоге их деятельность не будет бесплодна. Для этого широко применялись примеры из истории и новости из бурлящих революциями Испании, Греции, Латинской Америки (параллельно таким образом еще и подчеркивались преимущества армейской революции - на сравнении "кровавой" Французской и "бескровной" испанской, "начавшейся от взбунтовавшегося взвода" ) а так же рассказы о зверствах "царизма" - страшной судьбе крепостных и рекрутов, жестокостях, творившихся в военных поселениях и кровавых подавлениях антиправительственных выступлений . Всячески подчеркивалось то, что у заговорщиков есть реальная возможность победить - так, Бестужев-Рюмин (Южное общество) утверждал, что "вся армия готова, в Москве 300 чиновников на своих местах" поддерживают декабристов . Вступающим "Соединенным Славянам" говорили, что на стороне Южного общества "13 полков 2 армии, все 3 и 4 корпуса, гвардия и лучшая часть московского дворянства" . Также говорили о большой поддержке движению в верхах. Здесь назывались имена председателя Вольного экономического общества адмирала Мордвинова, советника царя Сперанского, генералов Киселева и Сипягина, адмирала Сенявина, генерал-губернатора Финляндии Закревского, митрополита Филарета. Особенно большие надежды возлагались на генерала Ермолова, наместника Кавказа. Побывавшие там участники тайных обществ приносили с собой картину "Кавказского общества", якобы возглавляемого Ермоловым. Говорили, что создаваемые Ермоловым в Грузии пороховые и литейные заводы, а также монетный двор имеют своей целью создание базы для революции . Что же касается европейской помощи российской монархии, то война 1812 года ясно показала, что вторжение в Россию бессмысленно, а, следовательно, революции здесь извне не подавить . Утверждалось, что при таком раскладе сил революция в России будет бескровной, так как сопротивление оказывать будет, по сути, некому . Более того, она будет отправной точкой для революций по всей Европе, "которая ждет только сигнала". Таким образом, вступавших в общества офицеров приучали к мысли, что они не преступники и не убийцы, а освободители своей страны от тирании. В принципе, таковое позиционирование было естественным и логичным, другое дело, что руководители тайных обществ цену революции называли по-разному, там шли дискуссии относительно степени насилия, и многие были готовы пролить кровь - хотя бы членов царской семьи. На низы же общества это, по понятным причинам, не выносилось - образ борца за свободу должен был быть чист. Для объяснения республиканских идеалов использовались памфлеты, которые в легкой форме объясняли, почему именно такая форма правления является лучшей. Зачастую для этого использовались ссылки на Библию. Лучшим примером такой республиканско-религиозной пропаганды является "Православный катехизис" , написанный Сергеем Муравьевым-Апостолом, в котором и использованием обильных ссылок на Священное Писание объяснялось, что "Бог не любит царей", что народ Израилев управлялся выборными старейшинами-первосвященниками, которые только потом, не Божьим повелением, но обманом стали передавать свою власть по наследству и превратились в царей. Такая пропаганда изначально была рассчитана на необразованных солдат, однако применялась и по отношению к профессиональным военным, не поднаторевшим в современных философских теориях . Христианская фразеология использовалась и в других проявлениях деятельности движения - так, Пестель требовал от вступавших в Южное общество целовать крест, ибо "кто не верит в Бога, тот способен на все преступления" , а "Манифест Сената", написанный Трубецким перед восстанием 14 декабря и содержавший в себе план реформ, начинался словами "Спаси Господи люди Твоя и благослови достояние Твое!" - из псалма, просящего у Бога чистоты в помыслах .
Помимо "умножения членов", важную роль в успехе дела декабристов должно было играть "распространение просвещения". В этом проявилось то самое стремление к образованию, которое было характерно для дворянской молодежи того периода. Практически чисто образовательным был "Союз Благоденствия",то же касалось и более поздних обществ. Так, в уставе "Общества Соединенных Славян" прямо прописывалась обязанность каждого его члена самообразовываться , подобные принципы были и в других обществах. И значительной частью эти принципы выполнялись. В личных вещах арестованных декабристов находили философские труды мыслителей Античности и Просвещения, а многие из них и сами занимались написанием трудов.
Однако история со старым "Союзом благоденствия" привела к тому, что возникшие на его развалинах организации были куда как осторожнее по отношению ко вступавшим новичкам. В среде участников тайных обществ существовала своя - весьма жесткая - иерархия, заимствованная частично у масонских лож и Ордена иезуитов, частично от европейских революционных организаций, подобных Тугенбунду. Так, Северное общество делилось на три уровня - Совет из трех человек, убежденных, имевших голоса в Думе общества и присоединенных, которые были обязаны беспрекословно повиноваться её решениям - "когда будет приказано, идти со своей командой туда, куда будет приказано", как было прописано в "Артикулах" общества , и не имевшие права знать никого из членов общества кроме своего принимателя и узнавать о них . Впрочем, в этом достаточно рыхлом обществе по крайней мере на первых двух уровнях было достаточно демократическое устройство, вызванное как тем, что члены общества не пришли к какой-то единой программе действий, так и тем, что сама идея концентрации власти в руках одного человека считалась "бонапартизмом", вредным для дела. Так, усиление власти Трубецкого в Северном обществе привело к ропоту и реформе, в результате которой члены Думы общества, до тех пор несменяемые, стали избираться сроком на год .
Нечто подобное было и в Южном, правда с присущей его руководству любовью к стилизации под старину - там члены делились на (сверху вниз) Бояр, Мужей и Братьев. Бояре знали всех членов общества, Мужи - себя и принимаемых ими Братьев, Братья - только себя . Дума общества, состоявшая из двух человек - Пестеля и Юшневского, не переизбиралась, ее приказы выполнялись беспрекословно . В процессе подготовки к восстанию, так или иначе начавшейся у южан с 1824 года, была произведена реформа структуры. Отныне члены организационно были четко привязаны к своим частям - в каждом корпусе была своя управа, которая через посредника (например, в 3 корпусе это был Бестужев-Рюмин) контролировала отделения общества в дивизиях и артиллерийских бригадах . Последним ставилась цель принимать как можно больше неофитов , но только из среды офицеров - общение с гражданскими на политические темы было приказано прекратить . При этом выходить в отставку и менять место службы запрещалось . Информация об идеологии общества до новичков доходила в крайне урезанном виде через принимателя - самостоятельно интересоваться о ней новичкам запрещалось.
Такая схема организации, не вполне обеспечивая конспирацию - вспомним, что одним из главных агентов правительства в Южном обществе был капитан Майборода, которому Пестель вполне доверял, считая его одним из вернейших и надежнейших членов, - создавала проблемы в период массового набора новых участников. Бывали случаи, когда новичок был связан с организацией только через одного своего знакомого, и при исчезновении того контакт рвался - так произошло с подпоручиком Измайловского полка Матвеем Лаппа . Или в его голове куцая информация о целях общества приобретала вид, совсем не соответствующий действительности - подобно артиллерийскому офицеру Михаилу Берстелю, который утверждал, что смысл государственного преобразования в "Русской правде" заключается в разделении России на Север, Юг и Польшу - каждую со своей Думой - образующих единую федерацию .