Отпев был недолгим, был будничный день, и народу в храме было мало. Поэтому, как только утих последний возглас батюшки в молитве, обращённой к Богу, об упокоении усопшего новопреставленного Виталия, как только была погашена последняя свеча, народ спешно стал покидать храм, оставляя за спиной склонившуюся над практически квадратным по форме гробом в безграничном своём горе мать... Мало кто понимал тогда, что смерть Виталия для его пожилой матери - настоящее горе, ведь все тридцать шесть лет, которые Виталий провёл в инвалидном кресле, были для тёти Павлы настоящим испытанием, поэтому смерть его казалась им, да и мне самой, освобождением тёти Павлы от многолетней непомерной тяжести.
Все, - и взрослые, и дети, воспринимали его как мальчика и звали Виталиком, не смотря на то, что ему уже перевалило за тридцать, и это был, по сути, взрослый мужчина... Крупный, грузный, с непомерно большой головой и непропорционально короткими уродливо скрюченными ножками, Виталик, как только становилось тепло, с удовольствием проводил время на крыльце дома, с упоением читая книги, или беседуя о разном с дворовой ребятнёй. На его лице всегда была улыбка, и глаза неизменно светились счастьем от общения с детьми. Дети тоже его любили, то и дело прижимались к нему, с радостью заглядывали ему в глаза...
- Виталик! Виталик! Мотли, мотли, какая вава! - Как часто детишки бежали к нему с какой-нибудь царапиной или ушибом, зная, что Виталик пожалеет, "подует на ранку"...
- Ой-ой-ой! Какая вава! - Виталик с трудом поднимал малыша на свои бесчувственные корявые коленки, прижимал к себе, - У кошечки заболи, у собачки заболи, а у Ирочки не боли! Давай, вытрем твои слёзы, и больше никогда не будем плакать, потому что у Ирочки болеть ничего больше не будет! У собачки будет, а у Ирочки не будет!
- Нет! Не надо у собаськи!
- Почему?
- Собаське тозэ больно!
- Ну, хорошо, у Виталика заболи, а у Ирочки не боли!
Странно, но то, что будет больно Виталику, а не собачке, ребёнка вполне удовлетворяло.
Высыхали слёзы, заживали ранки... Жизнь продолжалась, шла своим чередом. Шли годы, подрастали дети, но неизменным оставался сидящий на крыльце с книжкой в руках Виталик.
Тёте Павле врачи говорили, что дети с таким врождённым пороком даже при хорошем уходе не доживают и до пятнадцати лет... Бог же, в отличие от светил медицинских наук, отмерил Виталику гораздо более долгий век... Соседи и близкие жалели тётю Павлу за крест, который она вынуждена нести вот уже более тридцати лет...
Я тихонько подошла к тёте Павле. хотелось справиться о её самочувствии и выразить свои соболезнования.
- Здравствуйте, тётя Павла!
- Ах, Леночка, такое горе, такое горе!!!!
- Да, но, что поделаешь, тётя Павла... - Я с трудом подбирала слова утешения. - Теперь он хотя бы не испытывает боли...
- Ты права, он ведь только таблетками и жил... Просто... Как-то всё это неожиданно случилось...
- А как это всё произошло?
- Да набрала я ему ванну, искупнуться он хотел... А через полчаса я зашла, а он уже.... - Тётя Павла не договорила. По щекам снова потекли слёзы. Она положила руку на саван в том месте, где был его ботинок. - Сердце...
- И ничего не смогли сделать?
- Нет. Врачи сказали, что было уже минут двадцать, как сердце остановилось... И я... - Тётя Павла опять залилась слезами.
- Не убивайтесь вы так... Что поделаешь... Да и вы намучались за столько-то лет...
- И ты туда же! Что ты Леночка! Что ты такое говоришь?! Да, если б не он, не знаю, как и жила бы тогда с этим проклятым алкашом! Да он для меня, как солнышко ясное, был! Я не знаю, что бы отдала, чтобы только он ещё пожил!
- Простите, я не то хотела сказать...
Мне стало неловко перед женщиной. Глупо отрицать, что уход за таким больным - очень тяжёлая работа. Но, может, потому, что тётя Павла никогда не жаловалась на судьбу, не все её жалели. Находились, однако, и такие, которые, увидев её с Виталиком на коляске в магазине, недовольно ворчали:
- Хватает же совести таскать больного ребёнка с собой, лишь бы в очереди не стоять!
И тётя Павла молча вставала в хвост очереди...
"Бог с вами," - мысленно прощала их тётя Павла, - "Конечно, откуда им знать, что беру я его с собой потому, что он с кровати падает, а привязывать его у меня рука не поднимается..."
***
В общей бане по средам скапливалась длиннющая очередь.
- Ну, что там, артистку мою ещё не привели? - с усмешкой в голосе, оглядывая очередь, спросил дядя Егор. Дядя Егор был одним из тех стариков, которые любят детишек, умеют с ними ладить, и детишки, в свою очередь, их просто обожают, потому что знают, что в кармане его старенького пиджака обязательно сыщется для них конфетка-другая "от зайчика".
- Нет, дядь Егор, нет ещё. - ответил ему кто-то в очереди. - Иди, садись сюда.
Сидящие потеснились, освобождая место старику. Дядя Егор опустился на лавку и упёрся подбородком в свою палку.
- Ну-ну, подождём... А-то я уж думал, что опоздал на концерт...
В очереди засмеялись.
И когда в душное помещение зашла женщина с девочкой на руках, очередь заметно оживилась.
- О-ох, о-ох! - разведя широко в стороны руки, закудахтал дядя Егор. - Артистка моя пришла! А-ну, поди, поздоровайся с дедой!
Люди улыбались.
- Ну-ну, раздевайся, давай, я уж заждался... концерт-то сегодня будет, нет?
- Будет! - звонко ответила девчушка. - А мне там зайсик ничего не пеледавал? - лукавая улыбка просто обезоружила старика. - Сьто хочесь, дедуська?
Все снова дружно засмеялись. Мама начала раздевать малышку, и всеобщему взору предстала девочка полутора лет с длинными волосами и вся в накрахмаленных кружевах.
- Мужичек-с-ноготок, можно?
Девочка кивнула, театрально встала, подтянула сползшие с ножек колготки, "сделала" выражение лица и звонко продекламировала:
- Музысёк-с-ноготок!
Дети покатились со смеху, женщины вытирали выступившие от смеха слёзы, а мужчины сдерживали смех, ограничиваясь похмыкиваниями в кулак.
-... Откуда дловиски? - Любопытная мордашка живо сменилась на угрюмую, - Из лесу, вестимо!...
В помещении стояла гробовая тишина, все с замиранием сердца слушали, как, не выговаривая ещё и половины букв, юная актриса в лицах изображала паренька и прохожего человека.
-... Ну, млётвая! Кликнул малютофька бафом, ввануй под узцы и быстлей засагал!
Поклонившись в реверансе, Леночка побежала к маме и уткнулась ей в грудь.
"Концерт" закончился, и "актрису" унесли в женское отделение...
***
После бани мама везла распаренную курносую девчушку на санках домой. Личика не было видно, - оно было до глазёнок перевязано шарфом.
Приятельница её, будучи на седьмом месяце беременности, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, как уточка, еле за ней поспевала...
- Везёт тебе, Галька, такое чудо у тебя растёт! Леночка у тебя, как куколка! И красавица, - глаз не оторвать, и умница, такая развитая, такая смышлёная! Кто ни посмотрит, того и гляди, сглазит, - каждый потискать её норовит! Эх, мне бы такую дочурку!
- Брось ты, Павла, прибедняться-то! Сама-то, - того и гляди, родит, а всё что-то прибедняется! Тебе осталось-то пару месяцев, и у тебя будет такое же чудо, ничуть не хуже! - улыбнулась молодая женщина.
- Да, конечно... - Павла разочаровано махнула рукой, - Пацан у меня будет.
- Ну и что ж, что пацан?! Пацаны порой лучше девок бывают! Это уж, как воспитаешь. И лицом, порой красивее девок! Тебе-то грех жаловаться, вы с Генкой оба хороши, - Галина лукаво улыбнулась, - Первая пара на деревне, как говорится!
- Издеваешься?! Этот урод уже две недели не просыхает! Тоже мне, красавец! От такого урода ничего, кроме урода и родиться-то не сможет!!!
- Что ты, Павла! Что ты такое говоришь? Как ты можешь своё дитё, ещё не родившееся, так называть?! Ты второй раз не скажи, побойся, не гневи Бога...
- И скажу! Ты ж его не знаешь! Генка сам урод, и только урода родить может! Да не беги ты так, тяжело мне, еле поспеваю за тобой!
- Морозно, - в угрюмой задумчивости тихо ответила Галина. Она шла, молча таща за собой санки с малышкой, а её материнское сердце сжалось от боли и дурного предчувствия...
***
- Ах, Леночка, так больно внутри, что сказать не могу!
- Вы присядьте на лавочку, тётя Павла.
- Нет, отпевание закончилось, сейчас выносить будем моего мальчика... - Пожилая женщина снова залилась слезами... - Ты поедешь на кладбище?
- Нет, тётя Павла. Мне на работу надо. Я же с работы отпросилась на пару часов с Виталиком поститься...
- Ну, ладно... а вы ж с Виталиком почти ровесники...
- Да, он на два года младше меня.
- Да, я помню, какая ты маленькая была... Артисткой тебя все звали, всё концерты давала ... - На лице пожилой женщины промелькнула слабая улыбка. - Все думали, артисткой станешь, а ты вот учительствовать пошла... Ну-ну, иди, моя хорошая...
Я вышла из храма. По щекам моим тонкими струйками потекли слёзы.
Не раскрывая зонта, я брела по залитому дождём тротуару в сторону школы. Пусть никто не поймёт, кто из нас плачет, я или дождь...