Старицкий Дмитрий : другие произведения.

Фебус. Ловец человеков. (2)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    продолжение книги "Фебус. Принц Вианы". Книга вышла в издательстве "Армада" в июле 2014. Обложка в иллюстрациях. Здесь выложен ознакомительный фрагмент.

  
   Дмитрий Старицкий
  
   ФЕБУС
  
   Фантастический рыцарский приключенческий роман.
  
   Книга вторая
  
   ЛОВЕЦ ЧЕЛОВЕКОВ
  
  
   Глава 1. Асасины и неистовые шеффены.
   Гостиница нас встретила не только новой вывеской - две золотые короны на красном поле, но и неожиданно полной иллюминацией двора посередине ночи. Факела откуда, только не торчали, заливая округу относительно ярким светом.
   Не доезжая до ворот, нас грубо окрикнули и под прицелом арбалетов* заставили опознаться. Только после этого воротные створки нехотя стали раздвигаться.
   Что такого с вальяжными кантабрами* могло случиться, что они службу несут как в образцовом кремлевском полку?
   Когда наш эскорт ускакал обратно в герцогский замок, а за нашей кавалькадой захлопнулись ворота постоялого двора, подбежал дежурный по расположению сьер* Вото. Подождал, пока мы спешимся и доложил.
   - Ваше высочество*, ваша светлость*, пока вы отсутствовали некие неизвестные, числом три, попытались убить мэтра Уве. Силами караула эта попытка была пресечена. Один нападавший убит. Двое взяты в плен. С нашей стороны убитых и раненых нет.
   - Хвалю за службу, - сказал дон* Саншо. - Пленные где?
   Ну да, подумал я, все правильно, его человек - ему и хвалить.
   - Пленные связаны и помещены под замок в винный погреб. Сейчас для них строгают колодки. Выражение лица сьера Вото с виноватого постепенно переливалось в довольное. Для служивого часто похвала важнее жалования, тем более для того, кто служит из чести и вассального долга.
   - Давай их в ванной комнате допросим, - предложил я дону Саншо. - В крайнем случае, ее отмывать легче.
   - Дело говоришь, - согласился кантабрийский инфант*.
   - Сьер Вото, а что с мастером Уве? - проявил я беспокойство за своего человека.
   - С ним все в порядке, ваше высочество, - ответил мне рыцарь. - Помяли немного, а так он здоров и даже ран нет. Его же не резать собирались, а вешать.
   ""Вешать? Это точно Фема* его порешить попыталась"", - догадался я. Добрались-таки неистовые шеффены* из города Малина до Штриттматера. Но здесь вам не там. Здесь, пока я тут стою, моя юрисдикция.
   И это уже МОЙ мастер.
  
  
   Пленного, связанного по рукам и ногам, кинули на пол под балкой в ванной комнате. Кантабрийские стрелки длинную веревку от его связанных рук перекинули через матицу и, натянув ее, рывком поставили этого дойча* вертикально. Относительно вертикально, конечно, так как самостоятельно он стоять не мог - его сильно стрелки избили, когда захватывали.
   Хозяин, не доверив слугам, лично принес нам в помывочную табуреты, стол и дополнительные масляные светильники, кидая взгляды, напоенные страхом, то на пленника, то на меня, сидящего в углу, так и не снявшего ни мантии, ни короны, ни цепи, держащего кисти рук на эфесе поставленного между ног меча. По виду почтенного буржуа можно было без труда прочитать, что он уже раскаялся в том, что пустил нас к себе на постой. Но куда уже теперь деваться?
   - Мэтр, еще жаровню с углями и вертел для жаркого, - приказал дон Саншо.
   В глазах ресторатора промелькнул не страх даже, а ужас. Но выдержка у человека железная. Интересно, это профессиональное качество или личное?
   - Но если жалко вертел, - пошел я навстречу той жабе, которая сквозь страх стала душить мэтра: кованый вертел вещь дорогая. - То каких-нибудь совсем не нужных в хозяйстве железок. Мы заплатим.
   Мэтр испарился, а дон Саншо со вкусом стал распекать своих военных.
   - Вы бы хоть сначала раздели этого урода, что ли, - проворчал он. - А то вдруг этот разбойник нам еще живой понадобится, а одежду его вы уже испохабите. И что тогда? Тратить на эту мразь деньги? Чьи? Ваши?
   Стрелки моментом вняли. Все же материальный стимул один из самых действенных.
   Отвязали.
   Раздели.
   Снова привязали. Только уже в одних не первой свежести кальсонах, которые тут называют брэ*.
   Окатили холодной водой из ведра, приводя в чувство.
   - Что вы здесь делали? - спросил Саншо пленного.
   Тот в ответ ему через крошево ломаных зубов прошипел слабо разборчиво что-то типа ""нихт ферштейн"".
   Ага... ""Моя-твоя не понимай"", знакомая песня. Интересно, скоро ли он запоет нам про ""не имеешь права""? За Штриттматера я им матку наизнанку выверну. Ишь, додумались: меня без артиллерии оставить на пороге гражданской войны.
   - А меня понимаешь? - спросил его на хохдойче*?
   - Я... Я-я-я, - бормочет, соглашаясь.
   Понимает, не отказывается. Глаза злые. Страха в них нет. А есть, между прочим, презрение. К нам. Оригинально.
   - Зачем вы пытались лишить жизни моего мастера, подлые убийцы? - заявил я с пафосом и провокацией.
   - Мы не убийцы, мы честные палачи. У нас на руках приговор суда, - прохрипел привязанный свой ответ. - У нас в руках вервие Правосудия.
   - Убийцы, убийцы, - повторил я. - Причем, убийцы, пойманные с поличным.
   Один из стрелков протянул мне мятый пергамент.
   - Вот это у него нашли, ваше высочество.
   А другой, в это же время, пару раз ударил привязанного пленника под дых, приговаривая.
   - Ваше высочество. Не забывай, скотина, прибавлять ""ваше высочество"", когда обращаешься к принцу*.
   То ли этот стрелок немецкий знает, то ли просто догадался, что меня не титулуют соответственно рангу.
   - Бросьте его. Пусть говорит, как хочет, - сказал я стрелкам, рассматривая документ.
   Черт, шрифт готический, я его и в печатном-то виде не люблю, а тут еще почерк у писарчука... Не сказать что некрасивый, да уж больно витиеватый. Разбирать эти каракули придется долго.
   Печать на приговоре стоит фрейграфа* города Малина. Маскируются под фрейгерихт*, конспираторы.
   - И что это за filykina gramota? - спрашиваю его, потрясая документом.
   - Приговор о лишении жизни партача* Уве Штриттматера за колдовство.
   - Угу... - только и нашелся я, что из себя выдавить.
   А что тут еще скажешь? Коротко и ясно. В первом приближении. А вот если разбираться, то слово ""колдовство"" может означать все что угодно.
   - В чем это колдовство состояло?
   - Он постоянно бормотал непонятные добрым христианам заклинания, когда составлял шихту для плавки. И потом его колокола звонили лучше, чем у других. Таким образом, он с дьявольского попущения отбирал законный заработок у честных городских мастеров.
   Смотрю в его глаза и вижу, что этот чувак искренне верит во все, что говорит.
   - Ты сам это видел?
   - Нет. Но за обвинителя поклялись десять человек, в том, что он говорит правду.
   - Знаешь, кто обвинитель?
   - Нет, я - Ганс Эйхе, наемный палач Фемгерихта. Я не вникаю в суть дела. Для меня существует только приговор. Письменный. Я всегда действую строго по праву.
   - Ты знал лично Уве Штриттматера?
   - Нет.
   - Кто его опознавал?
   - Шеффен из цеха литейщиков. Ваши люди его уже убили.
   - Понимаешь ли ты, что этот приговор города Малина, - я кинул на стол пергамент, - здесь, в Бретани, недействителен. И кто тут виноват, а кто нет, решают дюк* и епископ? А кто колдун - святая инквизиция матери нашей апостольской католической церкви, а не ваш фрейграф, который тут никто и зовут его никак.
   - Это не имеет значения, - прохрипел допрашиваемый. - Приговор должен быть исполнен хоть на краю земли.
   Ага... Вот и забавная формулировка, дающая им полное право не преследовать приговоренного за морем.
   - Ну, так знай. На этой земле вы не палачи, а простые убийцы. И поступят с вами соответственно вашему преступлению.
   - Я готов, - твердо сказал пленный. - Я готов любое время предстать перед Господом и дать ему ответ в каждом своем поступке. Надеюсь, перед смертью мне дадут исповедаться и собороваться?
   Крепкий орешек, уважаю. Хоть он и служит организации, из которой выросли все изуверские течения в Германии, в том числе и мистический национал-социализм.
   - Оденьте и отведите его обратно. И закуйте в колодки. Он не раскаялся в своем преступлении, - сказал я стрелкам. - И ведите второго.
   Молчащий все это время дон Саншо только спросил меня, когда Эйхе стали одевать.
   - Ну, и что это было?
   - Фема, - ответил я. - На столе от нее приговор для мастера Уве. А эти - ее палачи. Помнишь разговор на барке в первый вечер?
   - Так почему ты его тогда не стал пытать? - дон Саншо был в некотором недоумении.
   - Незачем. Он и так все что знал, мне сказал. Давай послушаем второго.
   Ну и денек выдался мне на события и происшествия. Богатый. И, чую, это еще не конец.
   Стрелки приволокли второго адепта тайной террористической организации средневековья. Ассассины* христианские, блин. Этот дойч выглядел лучше, был менее покоцаным. По крайней мере, зубы у него были целыми, и на ногах он стоял сам.
   Его быстренько раздели и привязали к импровизированной дыбе.
   Мэтр Дюран внес широкую короткую доску и, положив ее поперек ванной, ушел. Впрочем, отсутствовал недолго, и вернулся с глубокой медной сковородкой на длинной деревянной ручке. В сковородке переливались огоньками свежие угли. Установив импровизированную жаровню на доску, он рядом положил парочку железных спиц - все железо, на которое ему жаба расход подписала. И встал там же. Все же его любопытство пересилило страх. Развлечений в городе мало. Из последних - только пожар в порту.
   - Мэтр, ты свободен, - сказал ему дон Саншо.
   Уходил хозяин постоялого двора из своей ванной комнаты неохотно. Но нам лишние свидетели не нужны. И Саншо поставил часового у двери со стороны коридора. Чтоб даже не подслушивали.
   - Имя? - приступил я к допросу сразу на хохдойче.
   - Иоганн Грау, - вскинув голову, гордо назвался дойч.
   Клоун, ей Богу, он бы еще ""Орленка"" запел. Но, несмотря на гордый вид, отвечает пока охотно.
   - Сословие?
   - Третье. Бюргер из Малина.
   - Род занятий.
   - Мастер цеха плотников.
   - Как здесь оказался?
   - Я шеффен. Выполнял приказ суда.
   - Шеффенов много, я спрашиваю: почему именно ты здесь оказался? - если честно, то они меня уже начинают раздражать.
   - Мой жребий был.
   Ага... голубчик, врать начал. Шеффены - палачи, как я помню из собственных исторических штудий, всегда были добровольцами. А вот что врет - это хорошо. Значит, жить хочет. В его случае никакая правда самой Феме повредить никак не сможет. Первая в мире сетевая структура. Головы растут как у гидры, сколько их не сноси.
   Махнул рукой. И два стрелка синхронно стали бить его плетьми по ребрам.
   Вой раздался просто волчий.
   Впрочем, били его недолго. Так, по парочке плетей от каждого.
   - Повторяю вопрос, - я встал, скинув с плеч мантию - жар от углей сильный пошел, а потеть мне не хотелось. - Почему ты оказался здесь?
   - Я выполнял приказ, - почти выплюнул Иоганн слова.
   Истерит уже клиент, что очень даже хорошо. Процесс пошел, как любил говаривать Михаил Сергеевич Горбачев.
   Ох, до чего же противно все это - людей пытать. Я бы его и так расколол, просто на логике, но времени истратил бы больше. А на меня и так уже с непониманием смотрят не только дон Саншо, но и его стрелки. И гормоны в молодом теле бурлят. Так и хочется самолично этому дойчу морду разбить.
   В кровь.
   В смазь.
   Подошел к пленнику, и, пристально глядя ему в глаза, спросил:
   - Правое или левое?
   - Не понял? - забегал дойч глазками.
   - А ты не понимай, ты отвечай: правое или левое?
   - Ну, левое... - мог бы мастер Грау пожать плечами, пожал бы.
   Я вынул из ножен свой понтовый золотой кортик и отрезал ему левое ухо, которое на удивление очень легко отделилось от его головы.
   После того, как он перестал подвывать-поскуливать, я ему это ухо показал, приговаривая.
   - Ты сам выбрал.
   Бросил его ухо на пол, чтобы он его видел и наступил на него сапогом, с поворотом. Золотая шпора сверкнула сотней зайчиков от светильников.
   - Понял?
   Тот кивнул, насколько смог, насколько позволяла поза растянутого на импровизированной дыбе тела.
   Подошел снова к нему почти вплотную, посмотрел прямо в белесые глаза и кольнул его кортиком через брэ в пах.
   - Правое или левое? - спросил, не отпуская его взгляд.
   - Что вы от меня хотите? - завизжал мастер Грау. - Я все скажу! Все, что хотите, скажу!!!
   - Вот и все, - сказал я, поворачиваясь к удивленному дону Саншо. - И долго пытать не надо. Позови Микала с писчими принадлежностями, пусть составит протокол, как положено. Все должно быть по закону.
   - А он сможет? - не поверил инфант.
   - Сможет. Его готовили к принятию духовного сана, но он не захотел.
   - А ты куда? - спросил дон Саншо.
   - Поспать немного, брат. Меня сегодня эти переговоры на высшем уровне просто вымотали. Целый день ни словечка в простоте. Ходил как по лезвию бритвы.
  
  
   Вошел в свою спальню, и показалось мне, что я дверью ошибся.
   Мой оруженосец* Филипп, закинув ногу на ногу, весело трепался с какой-то девицей, сидящей за столом ко мне спиной. Его улыбчивая рожица, освещаемая трехрогим подсвечником, излучала полное удовольствие процессом.
   - Вот ты где, - сказал я, убедившись, что нахожусь все же в своей спальне. - Прими мантию, Филипп.
   Оруженосец моментально подорвался, подхватывая на руки тяжелый горностаевый плащ, а обернувшаяся девушка - моя белошвейка, как оказывается, увидев меня в короне и мантии, с цепью ордена Горностая на груди, сползла с табурета на колени и сложила ладони у груди, склонив голову. Как на молитве.
   Что за новости?
   - Что тут происходит? - спрашиваю их вроде как безразлично, а у самого ревность взбрыкивает внутри.
   Нет, ну надо же... Девку уводят. Даже не из стойла, а прямо из койки.
   - Ничего особенного, сир, - отвечает дамуазо*, принимая от меня меч. - Просто развлекаю девушку.
   Тут объект нашего разговора стал заливаться набок, и мы поспешили ее подхватить.
   Девица была в обмороке. Полной отключке. Не реагировала даже на легкие пощечины, как моментом среагировала бы любая баба, если она такое на публику разыгрывает. Никому неохота получать по морде, пусть даже в лечебных целях.
   - Развлекаешь? - хмыкнул я Филиппу.
   - Сир, я сам не понимаю что с ней, - оправдывается пацанчик. - Только что смеялась над моими шутками. Нормальная была.
   - Давай, бери ее за ноги. Положим на кровать. Не на полу же ей валяться?
   После того как уложили белошвейку, я снял с себя корону и орденскую цепь отдал их оруженосцу.
   Филипп быстро установил корону на мантии, которую уже успел свернуть и сложить на сундук. И обернул все цепью. Получилось красиво, хоть натюрморт рисуй.
   - Подумай, во что все это надежно упаковать на время переезда, - кивнул я на регалии. - И тару подбери соответствующую, чтобы и в море, и в повозку и на вьючное животное годилась.
   И присел на табурет.
   Филипп снял с меня сапоги с портянками. Ноги мне сказали: ""ох, как здорово"".
   - Портянки в стирку отдай, - напомнил я оруженосцу.
   Внутренне скривившись, мой благородный эскудеро* все же не посмел что-то мне высказать. А то я не понимаю, что это ему не по чину, но пажа* мы отослали в Руан. (Кстати, как он там? Храни его Господь.) И на Микала не спихнуть - нет его в обозримом пространстве - протокол в ванной составляет.
   - Свободен. До утра меня не беспокоить, только при пожаре не забудьте вынести в первую очередь. Но будить не надо. Задание понял?
   Эскудеро подтверждающе закивал, пряча улыбку. И вскочил из комнаты.
   Встав, я закрыл за ним засов. Доски пола приятно холодили пятки.
   Подтащил к кровати трехногий табурет и положил на него клевец* и заряженный пистолет, проверив состояние пороха на полке. Пусть будут рядом под правой рукой. Для моего спокойствия.
   Потом разделся до камизы*. Нашел большой кувшин с водой и, ополоснув над ночной вазой лицо и места совместного пользования, почувствовал себя готовым к лечению девичьих обмороков.
   Встал над белошвейкой и стал тонюсенькой струйкой поливать ее лицо из кувшина. Струйка билась по ее носику, разлетаясь в свете свечи яркими брызгами, напоминавшие драгоценности.
   Очнувшейся девушке сказал только одно слово.
   - Раздевайся.
   - Как раздеваться? - удивилась она, округлив глаза.
   - Как вчера, - напомнил я ей про нашу ночь безумного секса.
   - Это невозможно, ваше величество, - в ее голосе прорезалась мольба. - Это вчера я была подмастерьем цеха веселых женщин, а сегодня я добропорядочная горожанка, дочь цехового мастера. Я продала свое место.
   - Я не величество, я - высочество, - поправил я ее, проигнорировав ее сентенции.
   - А как же корона, цепь, мантия, меч Правосудия? - залепетала она.
   - Это корона инфанта, - просветил бывшую путану ныне честную белошвейку. - Раздевайся и ложись под одеяло, ибо я спать очень хочу. Свечи не гаси.
   Куда делась - разделась, правда, только до рубашки и стеснительной мышкой порскнула под одеяло, больше напоминающее перину. Я худею, дорогая редакция... такие метаморфозы, Овидий отдыхает.
   Я и, по правде, очень хотел спать, все же встал с рассветом и весь день как белка в колесе кувыркался - проблемы решал. Думал, как только голову до подушки донесу, так тут же и вырублюсь. Фигвам - индейское национальное жилье. Усталость усталостью, а юношескую гиперсексуальность надо брать в расчет всегда. Тем более рядом был такой раздражитель, как запах женщины. На расстоянии вытянутой руки. Осталось эту руку только протянуть. Не рукоблудием же мне напряжение сбрасывать при наличии такой классной крошки рядом, что бы она там о себе не воображала.
  
  
   Все равно даже после сексотерапии сна как не и было, несмотря на усталость. Бывает так. Бывает. Перевозбуждение нервной системы называется. Валериана с пустырником, говорят, хорошо от такого помогает. А нету! Есть только шальные мысли, скачущие по внутренней стороне черепной коробки дурными зайцами и прочими хипповыми кроликами Банни.
   Жил себе, жил... Ну, ладно - доживал, если по гамбургскому счету, старый больной, одинокий и никому не нужный музейщик. Целый кандидат исторических наук. Заведующий отделом средневековой истории в губернском музее. Получал нищенскую зарплату, что хватало только на коммунальные услуги и аптеку. На хлеб подрабатывал киношными консультациями и экспертизой антикварного холодного оружия. Никого не трогал. Ничьей зависти не вызывал. Никаких артефактов иных цивилизаций в руках не держал. Лампу Алладина не то, что тереть, в глаза не видел. Как вдруг...
   Вместо рая или ада, или иного какого места на ""том свете"" спецом для атеистов* и агностиков*, после автокатастрофы оказался я - точнее даже не я, а только мое сознание в теле пятнадцатилетнего парня. Красивого парня, развитого, почти качка с золотистыми волосами до плеч. Принца! Без булды, настоящего принца княжества Виана, наследника престола королевства Наварра. Мечты сбываются... И никакого ""Газпрома"". Даже никаких высших сил, которые бы мне объяснили: за что мне такой подарок?
   ""Я мыслю, значит, существую"", - как-то обмолвился третий сын в бедной дворянской семье и случайный придворный шведской королевы Рене де Карт, лет сто как тому вперед. Нет... неправильно. Не так он сказал. Щас припомню и дам вам точную картезианскую цитату: ""Сомнение - достоверный факт, оно существует лишь, поскольку существует мышление, поскольку существую я сам в качестве мыслящего: я мыслю, следовательно, я существую..."". Вот именно, ""следовательно""... а не ""значит"". Ничего не значит, потому как человек всего лишь ""труп, отягощенный душонкой"". Или наоборот ""душа, отягощенная трупом"". И мне совсем без разницы, чей это труп - мой или еще кого. Мой привычней, а молодой - соблазнительней. С кучей возможностей и бонусов. Впрочем, всё в этом мире нам дано напрокат на короткое время: и имущественное, и материальное, и место проживания - планета Земля, и даже тело человека дано ему напрокат, вместе с ливером... даже душа и та напрокат, всего лишь до смерти, потому что далее - ничто! ""Из праха вышел и в прах обратишься"". Легко только тем, кто верит в бессмертие души. Или руками стирать любит.
   Вторая жизнь, что поднесли мне на блюдечке с голубой каемочкой. Тоже напрокат. Жизнь попаданца, как сейчас про такое говорят. Даже целый раздел есть такой в фантастической литературе. Только там все больше про Сталина пишут или русско-японскую войну. Избывают национальные пораженческие комплексы. А я тут торчу, в пятнадцатом веке за десять лет до открытия Колумбом Америки. Охудеть, дорогая редакция... И через год после коронации меня должны отравить. Так записано в "Хрониках Гаскони"". Нет в жизни счастья. Любой дефицит обременен никому не нужным товаром, все как в советском продуктовом наборе к празднику.
   И ведь ни с кем тут своей проблемой мне не поделиться - квалифицируют как бесноватого и на костре сожгут. Кто вселяется в тела добрых католиков? Все знают. Бес!
   Бес как оказывается - это всего лишь придурковатый попаданец, считающий аборигенов глупыми, только потому, что они айфона не видели. Не глупее нас предки. И знают не меньше нашего. Просто знания у них другие. Дай мне топор и отправь в тайгу - долго я там выживу? А русский мужик во все времена с одним топором не только выжил, но и великую империю построил, пока его не коллективизировали.
   Вывод? Забыть, как меня звали в прошлой жизни и впредь даже про себя именоваться только Франциском по кличке Фебус. Я даже не Штирлиц, потому как нет у меня Центра. Я работаю только на себя. И нет у меня другого пути, как лезть на наваррский трон. При этом не дать себя отравить. Любая альтернатива ведет к смерти. А я уже умирал. Больше не хочется.
   И плевать мне каким образом кто-то все это сотворил: сугубо научно темпоро-нано-молекулярно, с помощью примитивной магии или божественного промысла. Мне дали второй шанс прожить еще одну жизнь. Практически с начала. Не в хлеву, не рабом на галерах, даже не феодалом в сельской глуши, где единственное развлечение охота и право первой ночи. Я без пяти минут король басков, путь не всех басков, а только их части. О чем мечтают баски в моем третьем тысячелетии? О своем национальном государстве. Вот и появилась в моей новой жизни достойная цель. А тем, кто меня сюда зашвырнул, просто скажем: "спасибо".
  
  
   Капеллан* у герцога* бретонского по сравнению с падре* Дени из шато* Боже был слабоват. Во всем слабоват, но главное - в голосе. Не Шаляпин ни разу. Все его богослужение - обычный поповский бубнёж с попытками подпевки тонким козлиным голосочком. Надо будет у себя в королевстве церковные хоры завести из детских голосов, чтобы совсем со скуки не сдыхать на мессах. Вроде бы уже практикуют тут такое. В Риме, в папской капелле*, мальчишек даже кастрируют, чтобы ангельскую тонкость голоса не теряли с возрастом. И орган не забыть изобрести. Баха Иоганна Себастьяна, конечно, у меня не будет - такие гении раз в тысячелетие рождаются. Но не оскудела же земля басков талантами? Хоть музыку послушать, раз уж в костеле время терять по протоколу обязательно. Но это потом, все потом, когда выживем.
   Капелла была забита битком, но благодаря очень высоким потолкам душно не было. Кроме нашей банды* в полном составе на мероприятии присутствовали все придворные обоих герцогов. Как и сами вип-персоны.
   В том числе и Антуанетта де Меньеле, дама* де Виллекьё - законная любовница местного герцога, почтила всех своим присутствием. Высокая по местным меркам, едва ли не выше самого герцога Франциска II. Красива. Намного краше ""тети"", если положить руку на сердце. Не столько даже чертами лица, сколько неуловимым шармом, располагающим к ней мужской пол, и мало того, вызывающим неодолимое плотское влечение. А в совмещении с ее запредельной верностью герцогу это была гремучая смесь.
   Выглядела она лет на сорок, а сколько ей исполнилось на самом деле, не знал никто. Известно только, что она сменила в постели французского короля Шарля VII свою кузину Агнессу Сорель после ее смерти. А после смерти самого короля успела отметиться в постели юного Паука* Луи, как только тот залез на трон франков под номером одиннадцать. Но к этим годам она сохранила стройную фигуру и удивительную свежесть лица. Разве что носогубные морщинки да лапки вокруг глаз выдавали ее возраст. Носила она открывающую красивый лоб высокую прическу, которая в остальных европейских землях еще не скоро станет модной.
   Как рассказал мне мой шут*, вернувшийся на постоялый двор ранним утром и сопровождавший меня на богослужение, кавалерственная дама* Горностая объявилась при бретонском дворе весьма нетривиально - как шпионка Паука, потому как Бретань выбрали своим убежищем все мятежные принцы Франции. Отсюда как с Дона выдачи не было.
   Франциск Бретонский бабник был еще тот, как только увидел новую красотку, сам полез в ""медовую ловушку"", с энтузиазмом, строевой и с песней. В первый же вечер повел ее показывать только отстроенное крыло своего дворца. Завел в спальню и ничтоже сумняшися, сославшись на позднее время, предложил ей лечь в постель.
   Поначалу дама Антуанетта исправно слала ""шифровки"" в центр, но потом они стали приходить все реже, пересказывая в основном только обычные придворные сплетни. Идиллия продолжалась до тех пор, пока Паук одним прекрасным утром стороной не узнал, что Антуанетта заложила ростовщикам все свои драгоценности, чтобы пополнить казну Франциска для войны с ним же самим, королем Франции. Только тогда он и осознал, что все сплетни про взаимную любовь своей шпионки и бретонского герцога не ловкая игра авантюристки, а самая, что ни на есть горькая правда. Для него. Поручения поручениями, но, чтобы добровольно расстаться с собственными украшениями, нужно иметь очень серьезное чувство, так как обычно фаворитки тянут драгметаллы с камушками только в одну сторону - к себе.
   А сам я подумал, что герцог все же, при всей своей клоунаде, настолько умен, что не прекратил сразу переписку своей пассии с Пауком, а использовал этот канал для втюхивания последнему тонко закрученной дезы.
   После смерти первой жены герцога - Маргариты де Дрё, дочери Франциска I, герцога Бретани и шотландской принцессы Изабеллы Стюарт, через брак с которой Франциск II - тогда еще граф* де Монфор д'Амори, и получил герцогскую корону, все ждали, что следующей женой герцога обязательно станет дама Антуанетта - душа и сердце герцога. Но герцог неожиданно для всех женился на моей тете. И ходят слухи, что тетю в качестве невесты для своего любовника выбрала именно Антуанетта. Чудны дела твои, Господи.
   В церкви этот серый кардинал в юбке стояла радом с герцогиней, как ее первая статс-дама*. Со мной она только раскланялась, не сделав даже попытки заговорить. Ни во время богослужения, ни после него, когда нас представляли друг другу.
   Но, слава Богу, торжественный молебен в его честь закончился довольно быстро. Православные службы, насколько я помню, тянутся дольше. И терпеть ее приходится исключительно на ногах.
   После молебна в той же капелле мой шут дю Валлон в присутствии бретонских придворных принес мне фуа* и тесный оммаж*, что не будет у него других государей, кроме меня. Вот я и получил своего первого настоящего вассала. Шута, блин!
   Свой новый прикид мой шут приобрел себе сам, пока в отрыве от коллектива по городу шлялся. Шелковый. Я ему пообещал восполнить эти затраты.
  
  
   За завтраком Франциск II предложил мне.
   - Дорогой племянник, если тебе нужны корабли, то я их тебе дам, сколько тебе будет нужно.
   - Спасибо, дядя, - ответил я ему, - но у меня уже заброшены авансы на один корабль, который возьмет разом всех наших лошадей. Не хотелось бы мне дробить свою банду. Она и так небольшая.
   - Как скажешь. По крайней мере, мои боевые нефы проводят тебя в тех водах, где могут на тебя напасть корабли франков, - пообещал он. - Мне так будет спокойнее. Но если что еще будет нужно - только скажи.
   Тетя сидела напротив и благосклонно смотрела на нас, мирно беседующих родственников, радуясь. Создавалось такое впечатление, что я для нее как бы родной сын, которого она вырастила такого умного и красивого, а теперь публично гордится им.
   Хорошо иметь союзников, пусть даже с экзотическими тараканами в голове, как у этого герцога. И я тут же стал ковать, пока горячо.
   - Ничего особого мне не надо, дядя... Разве что мастера - сверлильщики, механики. Или стекольщики, которым надоело бусы варить, и душа его желает чего-то этакого, того, что раньше никто не делал. Можно даже не цеховых мастеров - они от твоей земли зад не поднимут, им и так у тебя хорошо. Достаточно подмастерьев опытом уровня мастера, которым не светит вступить в цех. Денег там не хватает на взнос или зажимают талант. Работать будут на меня.
   Герцог что-то покрутил в голове и изрек.
   - Я скажу эконому, он тут всех знает. Может, кого и соблазнит твоим южным солнцем. Кстати тебя не смутит такое новое поветрие среди наших подмастерьев - праздновать понедельник. Одного воскресенья им, видите ли, мало.
   - Многодетность тоже приветствуется, - добавил я.
   Герцог непроизвольно фыркнул, улыбнувшись. Оценил шутку, хотя я исходил из тех соображений, что родным детям мастер передаст все секреты своего ремесла намного охотнее, чем приставленным к нему ученикам.
   - По нашим законам, - пришла мне на помощь тетя, - подмастерье не может жениться, пока не сдаст экзамен на мастера.
   - Но все-таки, я опасаюсь за тебя, - тон герцога сочился родственной заботой. - Может послать с тобой отряд моих башелье* в счет их вассальной службы. Сорок дней не так много, но на первое время, пока ты там осматриваешься, хватит. И тебе не накладно для кошелька будет. А туда и обратно их отвезет мой корабль.
   - Лучше лучников, - ответил я, добавив. - Валлийцев.
   - С длинными луками? - усмехнулся Франциск. - Желаешь устроить в Наварре второй Азенкур своим идальго*?
   - Нет. Планов достойных Цезаря у меня пока не водиться. Просто с лучниками мне будет проще, чем с незнакомыми бакалаврами*, которые будут пальцы гнуть не по делу на каждом шагу.
   - Что гнуть? - не понял герцог, и даже оторвался от фазаньей ножки.
   - Ну, там... - сам я при этом покрутил растопыренными пальцами. - Знатностью своей меряться начнут с моими людьми. Приказы обсуждать, мол, для кавальера* одно низко, а другое неприемлемо, когда действовать надо быстро, и не рассуждая.
   - Тоже верно, - согласился со мной Франциск. - Но у меня не так много валлийцев - всего три десятка на службе. Было больше, но те уехали домой заработок отвозить. Вряд ли их нужно ждать раньше весны - должны же они когда-то и детей делать. Но можно самим скататься через пролив и нанять желающих прямо на месте. Так сказать в ареале их природного обитания.
   Герцог хитровато улыбнулся.
   - Этого количества мне будет пока вполне достаточно, чтобы нормально добраться до дома, - попытался я его успокоить.
   - Только они у меня все пешие, - предупредил герцог.
   - Эта проблема легко решаема на месте, дядя. Им же не нужны дорогие кони. Так что вполне обойдутся резвыми мулами. Или поедут на телегах.
   - Хорошо, коли так, - кивнул головой Франциск. - Если ты, дорогой племянничек, валлийцам еще долю в добыче пообещаешь, то считай они твои навеки.
   Герцог Орлеанский сидел на другом конце стола рядом с дамой Антуанеттой и развлекал ее светским разговором. В нашу беседу он даже не пытались втиснуться, хотя взгляд время от времени бросал в нашу сторону.
  
  
   Посыльный скороход* от банкира Вельзера ждал меня у ворот герцогского замка, у моста со стороны города, с просьбой от своего хозяина удостоить его сегодня аудиенцией. Устная просьба, переданная скороходом, была подкреплена собственноручной мэтра Иммануила запиской на латыни о том же. Я ответил, что с удовольствием сегодня выпью кофе у банкира дома. После обеда. И познакомлю его еще с одним рецептом этого напитка. Последнее сказал для того, чтобы банкир ждал меня с нетерпением.
   Больше никаких происшествий по дороге к постоялому двору не случилось, не считая того что шут мне все уши прожужжал местными сплетнями, которые он за эти дни не только собрал в городе, но и аккуратно классифицировал. Но ничего особо любопытного он мне не сообщил, кроме того что порт начали освобождать от горелых кораблей.
   - Да, и вчера вечером прошли мимо города в море две боевые галеры под белым флагом с лилиями, - добавил он напоследок. - Весел на пятнадцать-семнадцать с одного борта. Но на каждой видели по два десятка лучников.
   Не очень большие галеры, прикинул я, тип река-море, или ни река - ни море.
  
  
   На постоялом дворе Уве Штриттматер, сидя на пороге сарайчика, коротал время за беседой с часовщиком Тиссо, который пристроился напротив литейщика на чурбаке. Мастера попутно заправлялись местным сидром, поставив большие кружки на перевернутый пустой бочонок.
   Дети литейщика играли около конюшни во что-то очень похожее на русские салочки.
   Когда я спешивался, старший сын поспешил подхватить моего коня под уздцы.
   Часовщик с литейщиком встали и поклонились. Точно ко мне мэтр Тиссо пожаловал, удостоверился я, еще ничего от него не услышав.
   - Ваше высочество, Элен сказала мне прийти, - распрямившись, произнес он нейтральным тоном и ждет, что будет дальше.
   Элен - это имя моей белошвейки, как я выяснил ночью.
   - Тебя позовут, - сказал я часовщику и направился к крыльцу гостиницы, по дороге посматривая, как мое копье* из Фуа меняет в расположении любезно одолженный герцогом караул из трех жандармов* и шести арбалетчиков в белых коттах* с черными ""горностаями"".
   Бретонские гвардейцы верхами построились колонной по два и, поприветствовав меня, стоящего на крыльце, ускакали за ворота. Их служба здесь кончилась. Спасибо тете за заботу.
  
  
   В моей спальне коротала одиночество с иголкой моя белошвейка. Услышав открывающуюся дверь, она вскочила и приветствовала меня в реверансе. Весь стол за ее спиной был завален шелковым лоскутом.
   На кровати были выложены уже готовые брэ и камиза из тонкого шелка нежно кремового оттенка. Мне понравилось, несмотря на то, что труселя оказались по местной моде намного ниже колен. Это белье навело меня на определенные мысли.
   - Филипп, - подозвал я следующего за мной в кильватер эскудеро, - прикажи хозяину приготовить для меня ванну. Когда будем мыться, встань снаружи у двери и никого не пускай туда. Понял?
   - Ну, Lenka, хвались работой, - обратился я к девушке, когда оруженосец ушел. - И встань нормально, ты еще не моя придворная, чтобы часами стоять так в раскоряку.
   Девушка смутилась, но приказ выполнила.
   - Ты ела?
   - Нет еще, сир, - потупилась девушка.
   Мда... придворной ей быть хочется, как из пушки. Но не получится. Максимум прислугой при дворе. Так же как любовница д'Артаньяна - Констанция, жена галантерейщика Буонасье, служила кастеляншей самой французской королеве, но, тем не менее, состояла в третьем сословии. Каковы времена, таковы и нравы. И еще она желает уехать подальше от Нанта, где все знают о ее бывшей профессии. Ей очень хочется снова стать порядочной женщиной. Желательно при этом избегнуть пребывания в доме ""Кающихся Магдалин""*.
   Так в царской России деревенские девушки из Эстонии зарабатывали себе на приданое проституцией в Петербурге. Как правило, на корову. Женихи об этом прекрасно знали, но телка им была важнее целки.
   - Иди, поешь, - отослал я ее. - А потом пригляди за приготовлением ванны. И чтобы мыло там было хорошим - хозяин обещал, и губка настоящая морская.
   - А мерить белье вы не будете, сир? Вдруг ушить, где понадобиться? - и лукаво улыбается со смешинками в глазах.
   - После купания обязательно примерю. И даже носить буду. Ступай, и позови мне по дороге Филиппа.
   Оставшись один, приготовил мизансцену. Накрыл бардак на столе скатертью - все же неудобно принцу давать аудиенции в закроечном цехе. Свернул готовое белье в аккуратный сверток. Поставил посередине комнаты стул со спинкой. Накинул на него мантию, горностаевым мехом наружу. Надел на шею орденскую цепь, а на голову корону. И сел.
   Что-то не хватает... Да, не хватает. Державы, скипетра и толпы придворных лизоблюдов. Представил все это в спальне постоялого двора, и меня пробило на хи-хи.
   Явившемуся Филиппу приказал позвать Микала и мастера Уве.
   Начнем, помолясь, привыкать к царской работе.
   Мастер Уве был потрясен, когда Микал закончил читать допросные листы на шеффенов.
   - Я с ним почти пять лет проработал бок о бок, сир. Делил с ним горе и радость, даже последнюю краюху хлеба в плохие времена. Я считал его своим близким другом. В одном доме жили. Жены наши сошлись, а дети вместе играли. Он стольким приемам ремесла научился от меня и мог бы еще научиться. Я отказываюсь понимать человеческую натуру, сир. Это выше моего разумения.
   У этого честного человека взгляд на мир перевернулся, а ему всего лишь назвали имя того, кто обвинил его в колдовстве.
   - Что с ними будет? - напоследок спросил литейщик.
   - С шеффенами?
   Штриттматер кивнул головой.
   - Я этого пока еще не решил, мастер Уве, - ответил я ему честно. - Но без наказания они не останутся, хотя бы, потому, что они напали с целью убийства на моего человека. Скорее всего, повесим за шею высоко и коротко, и будут они так висеть, пока не умрут.
   - Я бы не хотел их смерти, сир, - неожиданно заявил литейщик. - Господь велел нам прощать.
   И процитировал Библию
   - ""Мне отмщение и аз воздам"".
   - Предлагаешь мне отпустить их, чтобы они снова тебя подловили, поймали и повесили?
   - Нет, сир, я не настолько святой. Но у вашего родственника, местного дюка, наверняка есть каменоломни или еще какие тяжелые работы, на которых он мог бы их использовать, не убивая до природного конца их жизни - так моя совесть будет спокойна, сир.
   - Хорошо. Я учту твое пожелание при вынесении им приговора. Но тебе придется поменять фамилию, чтобы сбить с толку других добровольных палачей из Малина. Ты славный мастер и я уверен, что твое имя еще прогремит.
   - Как скажете, сир, - мастер опустил голову и практически пробубнил себе под нос. - Но как же тогда мне быть с именем, которым меня крестили?
   Действительно как? - прикинул я варианты: Уве... Ульве... Ольве... Ольвер... Оливер... Оливье... попробовал я на языке разные лингвистические вариации.
   Есть!
   - Ты всегда будешь знать, что тебя крестили как Уве. Что означает - лезвие. Гордое имя. Но у разных народов есть аналоги одного и того же имени, только звучат они несколько по-разному. На языке франков тебя бы звали Оливье. Мы же тебя будем звать Оливер. Оливер Круп. Нравиться?
   Мастер только пожал плечами, когда я ему присвоил самую знаменитую фамилию из металлургов.
   - Как прикажете, сир.
   - Выше нос, Оливер. К Богу ты всегда можешь обращаться как Уве, чтобы он не забывал о тебе и любил тебя. А вот для людей ты будешь мастер Оливер Круп из Беарна. Но так тебя теперь должны называть не только все окружающие, но и жена, и дети. Это для твоей же безопасности. К новому имени не так сложно привыкнуть, - заявил я, опираясь на собственный опыт. - В конце концов, те же кастильцы дают своим сыновьям по двенадцать-пятнадцать имен зараз, и Бог их как-то отличает друг от друга.
   Литейщик поднял голову и посмотрел мне в глаза с надеждой увидеть в них какой-то сакральный смысл своей дальнейшей судьбы.
   - Я понимаю, мастер, что вас изводит безделье, но мы пока еще в пути. Обещаю, очень скоро у вас будет много работы. Причем работы срочной. Подумайте над этим рисунком пока, как лучше сделать такую штуку, - и я протянул ему сложенный лист пергамента, на котором между делом накарябал, как мог чертеж мортиры в четыре калибра* с концевой цапфой и пообещал. - На корабле мы с вами все обсудим намного подробнее. Там у меня будет время, которого сейчас у меня практически нет. Идите, успокойте семью.
   Как только мастер попятился к двери, меня посетила новая мысль.
   - И еще...
   Новоявленный Круп остановился, вопросительно глядя на меня.
   - Ваш старший сын интересуется лошадьми, я временно его поставлю личным конюхом под начало Микала.
   - Но, сир, конюхов пруд пруди, а хороший подмастерье товар штучный, - внезапно осмелел мастер.
   - Я же не навсегда его забираю. Только на время путешествия. И в конях он должен разобраться не хуже чем в плавке металла. Стрелять из мортир придется вам. А ваш сын будет при вас старшим ездовым.
   - Слушаюсь, сир, - сократился мастер и Микал вывел его из комнаты.
   Да, чую, по профессиональным вопросам с мастером Крупом придется основательно бодаться в будущем, что в принципе неплохо, потому как любой прогресс возможен только на основе уже существующих технологий и с наличием обученного персонала соответствующей квалификации. Иначе никак. Производительные силы и производственные отношения, мать их ети через колено с Карлом Марксом.
   Часовой мастер Тиссо, введенный Микалом, тут же у двери встал на колени.
   - Встань и подойди ближе, - сказал я ему.
   В ответ он просто прополз несколько шагов вперед, не вставая с колен, не отрывая взгляда с моей короны. Спасибо, моя мудрая тетя, за заботу. Все же материальные выражения символов власти имеют над людьми большее воздействие, чем просто голая информация. И вспомнил, как моя белошвейка бухнулась в обморок при виде короны и мантии, хотя перед этим видела меня во всех позах без всякой одежды и знала, что я - принц.
   - Говори, - первое слово было мое.
   - Элен сказала мне придти, ваше высочество, - и поклонился.
   - Ты пришел. Слушаю тебя.
   Мастер поднял голову.
   - Элен сказала, что теперь она служит при вашем дворе и уезжает вместе с вами.
   - Это правда. Она теперь камеристка и заведует моим бельем, - подтвердил я его слова.
   - Дочь сказала, - мастер сделал ударение на слове ""дочь"", - что мы можем уехать с ней.
   - И это правда. Только на сборы у вас не больше двух дней. Вещей с собой брать один пароконный воз.
   - Но за такой срок дом можно продать только за треть стоимости. Я уже не говорю о мастерской и прочей обстановке.
   - А вот мастерскую и инструменты требуется забрать с собой полностью. Но не более двух возов в целом. Сначала грузишь мастерскую. И только потом вещи на что осталось место. А насчет дома в Нанте я подумаю, что можно будет сделать, чтобы получить за него справедливую цену. В любом случае без жилья в Наварре не останешься.
   И прикинул, что это будет очередным поручением Вельзеру. Пусть сейчас выкупает у мастеров дома и прочее имущество за справедливую цену минус реальный, не наглый процент, а потом не торопясь это все распродает. Без прибытка не останется.
   - Ваше Высочество, я тут легко продам свое место в цеху - желающих много, а как у вас там будет с поступлением в цех, - задал часовщик свой главный вопрос.
   - Никак.
   Часовщик чуть не вскочил на ноги от возмущения, но я жестом отправил его в прежнюю позу.
   - В Наварре ты будешь работать в статусе мэтр дель рей*. Главное твое дело будет состоять в обучении рабочих моей мануфактуры и в разработке технологий. Цеховых ограничений не будет.
   - Но у меня, Выше Высочество, есть два сына, десяти и двенадцати лет, которые практически прошли обучение. Зачем мне чужие ученики?
   - Затем, что они нужны мне, - придушил я его амбиции.
   Посмотрел, как мастер усваивает полученную информацию и добавил.
   - А теперь я готов принять от тебя клятву верности.
  
  
   Базар на этот раз я пропустить никак не мог - любопытство просто одолело. Впечатлений захотелось. Историк я или где? Половину стрелков назначили в коноводы и отправили с нашими лошадьми в поводу к недостроенному собору, а вторая половина с сержантом сопровождала меня с Филиппом пешком по торговым рядам - карманников шугать.
   Пока ехали по улочкам Нанта, я вспоминал, как собственноручно купал в ванной Элен, а потом там же дополнительно небольшим уроком анатомии стимулировал ее на отъезд семьи часовщика с нами. Иначе она могла никогда не увидеть больше родных. Свою клятву верности она принесла мне утром еще. На рассвете. Голенькой, положив одну руку на сердце, а вторую на мое причинное место.
   Попутно обучил ее, как можно добиться качественного оргазма в одиночестве, когда меня нет рядом, а очень хочется. Волшебное слово ""клитор"" она узнала первой в Европе. Ее клятва верности содержала запрет на сексуальные отношения с другими мужчинами, и я совсем не собирался толкать ее неудовлетворенные гормоны ""на подвиги"". Потому как сексуальная измена монарху здесь превращалась автоматически в измену политическую со всеми вытекающими последствиями. Да и профилактику сифилиса пока еще никто не отменял. Лучшее лекарство от венерических болезней - моногамия.
   Трактирщик кстати не обманул и добыл для меня вкусно пахнущее нежное венецианское мыло, дающее обильную мягкую пену.
   Потом Элен мыла мои волосы и сушила их льняной простыней. Кстати мне постричься, точнее - слегка укоротить волосы не мешало бы, а то уже ниже плеч болтаются, что не есть хорошо по местной дворянской моде, не допускающей пока волосы ниже ключиц.
   Моет моя белошвейка мои кудри и пришептывает, как она мне завидует, что у меня волосы сами собой слегка вьются, а ей приходится спать с деревяшками, на которых волос наматывается, а это неудобно и даже больно временами.
   Ласковая она - Ленка. Я решил ее при себе оставить. В койке она мне нравится, а регулярный секс для моего нового возраста - это благо. Моча в голову бить не будет. Не буду на матушкиных фрейлин кидаться, что чревато не только политически, но и чисто гигиенически. А Ленка моется с удовольствием. И научил я ее уже многому из насладительного арсенала третьего тысячелетия, от чего местные проститутки тут априори шарахаться будут, не то что ""дамы из общества"". Да и не будет у меня времени не только на придворные интриги, но и на соблазнение местных дворянок - работать надо, пахать аки пчела. Да и надежнее так с моей точки зрения - никто не то, что в инквизицию, просто приходскому викарию* не стукнет. А Ленку я попутно обучил, что на исповеди надо каяться только в ""блуде"", без подробностей. И вообще она девица красивая, есть на что посмотреть, и за что подержаться. А вот связей в Наварре у нее никаких, что тоже немаловажно. Просить что-либо у меня она сможет только за семейство часовщика, если уговорит их переехать за море. А те у меня будут при деле, и если сделают, что я задумал, то будут и так с прибытком хорошим.
   Потом мерили на меня новое белье и ржали непонятно с чего. Просто нам было хорошо вдвоем. После третьего сеанса стимуляции семейства часовщика к переезду оделись и пошли обедать. Довольные жизнью и даже несколько вальяжные.
   За столом я объявил своим людям, что Элен Тиссо моя новая личная камеристка, что было воспринято вояками даже несколько равнодушно. Покивали головами, приняли к сведению и опять ложками махать. Разве что Микал зыркнул слегка недовольно - конкурентку почуял за место подле меня.
   Я к чему это, да к тому, что не удержался на рынке и купил своей камеристке в подарок узорчатые серебряные серьги с крупными овальными аметистами. Камень верности. Три ха-ха.
   А так, сам собой, нантский рынок особого впечатления не произвел, базар как базар, похож даже несколько на рынок в египетской Александрии двадцать первого века, разве что никто за руки не хватает, и не орет в ухо. Нет, тут продавцы столбами не стоят как в Москве, все активно расхваливают свой товар на все лады, но с некоторой культурностью что ли. А вот навесы от солнца очень даже похожие.
   В посуде много изделий из дерева и глины, металла мало все больше немецкое или английское олово. Грубое. Насколько понимаю, что-то более престижное заказывают у соответствующих мастеров напрямую. Тут же в продаже исключительно ширпотреб. Но и цены весьма и весьма демократические.
   Торгуют по рядам. Ряд - отдельный вид товара. Пословица русская: ""Куда прешь со свиным рылом да в Калашный ряд"" как раз не про то, что у чела морда похожая на свиное рыло, а про то, что он прется продать свиную голову там, где торгуют хлебобулочными изделиями, чем злостно нарушает правила торговли.
   Походя, купил себе дюжину льняных полотенец и столько же салфеток. Пару простыней и скатерть. Один стрелок тут же превратился в носильщика.
   Походный погребец еще присмотрел с набором простой серебряной посуды разумных размеров для пития, (а то тут везде кубки минимум на пинту, а то и на литр с гаком). Кроме стаканчиков двух размеров в него входили две литровые фляги, мелкие тарелки; солонка и перечница с крышками, но без дырок; комплект столовых ножей и ложек, тоже серебряных. Все на четыре персоны. Вилок нет, придется заказывать отдельно. Все в аккуратном чемоданчике из толстой бычьей кожи, с креплениями, чтобы не побить и не поцарапать в дороге и заранее приготовленными местами для скатерти и салфеток. Нужная вещь. Сначала приценился к ней сам и, сделав вид, что мне не понравилось, ушел. А отойдя, послал стрелка купить этот погребец как бы для него. Вышло в два раза дешевле. Народный налог на понты еще никто не отменял, а у меня на шее золотая цепь ордена Горностая.*
   Еще разорился на заранее очиненные фазаньи перья, бронзовые перочинный ножик и чернильницу с песочницей - тоже в походном варианте, все, кроме чернильницы, складывалось в узкий деревянный пенал со сдвижной крышкой. Носился такой пенал на поясе, на завязках. Тут всё на поясе носят - до карманов еще не доросли. А чернильница вешалась как орден на шею на приличной такой цепи - кобель не сорвется.
   И с самого края базара зацепил на излете большой набор аккуратно сделанных гребешков и расчесок из можжевельника с зубьями разной частоты, а то волосы длинные - за ними уход нужен. Пусть Ленка трудится. Я ей еще ножницы закажу. Нормальные. С винтиком.
  
  
   Глава 2 Герцоги, банкиры, сарацины и мешок перца.
   Дверь дома банкира встретила нас новой архитектурной формой: на слуховое окошко снаружи была прибита бронзовая решетка. Быстро тут у них решения принимаются. Уважаю. А может это порка привратника так стимулировала. Да и нос у него как бы ни разу не казенный.
   В этот раз мы даже в дверь постучать не успели, как она резко открылась настежь, едва мы вступили на крыльцо, и встречал нас на пороге сам хозяин дома в почтительном поклоне.
   Долго в доме Вельзера мы не задержались. Ровно настолько, насколько потребовалось мне времени на варку кофе, его дегустацию и на выслушивание хвалебной лести моим кулинарным изыскам. Даже с кухни никуда не уходили.
   Будущий беарнский эскудеро был заранее облачен в дорожное платье и собран, ему на улицу вывели коня - красивого вороного фриза*, и в сопровождении двух своих вооруженных слуг на ронсенах* он повел нас из города знакомить с капитаном галеры.
   Скакать пришлось прилично, километров пять-шесть от города на запад, почти к эстуарию* Луары.
   Путь наш проходил мимо сгоревшего порта, напоминавшего скорее кладбище кораблей. Останки пакгаузов энергично разбирали погорельцы, стараясь найти что-либо чудом сохранившееся от пожара. Мелкий древесный уголь ссыпали в бурты, а обгоревшие, но еще целые бревна укладывали в штабеля для продажи на дрова.
   - С удовольствием раскупят их горожане, ваше высочество, - просветил меня банкир. - Цена будет очень привлекательной, ибо, чем скорее расчистят пожарище, тем быстрее купцы приступят к возведению нового пакгауза.
   - Мэтр Иммануил, а почему пакгаузы не строят из камня? Его же вокруг города полно.
   - Ах, ваше высочество, сразу видно, что сферы мелочной торговли ниже вашего горизонта, в котором вы мыслите большими стратегиями. Деревянный склад быстро возводится и себя очень быстро себя окупает, а каменный - это уже долговременное вложение. Для того кто работает на обороте, это все равно что закопать деньги в землю. Да и не бывает чисто каменных зданий. Перекрытия, стрехи, внутренние перегородки, окна, ставни, ворота все равно будут деревянными. При таком большом пожаре и в каменном здании найдется чему гореть - тот же товар, пусть даже крыша будет из сланцевой черепицы. Вот увидите, что через неделю они уже начнут ставить новые пакгаузы, такие же как были, на тех же местах.
   - А корабли, сгоревшие и утопшие, так и останутся памятником благовонному пожару? - я смотрел на их обугленные останки.
   - С этим повозятся дольше, но разберут на доски и поднимут. Иначе как торговать без причала? Сами увидите, ваше высочество, что до зимы в городе простого подсобника будет не найти. С рыбачьих деревень ныряльщики подтянутся. Все расчистят, как было.
   - Не увижу. Уеду отсюда на днях, вашими стараниями, мэтр Иммануил.
   - Простите меня, ваше высочество, за образную фигуру речи, - потупился Вельзер.
   Наверняка сейчас внутренне костерит себя банкир на все лады за допущенный косяк. Если принц себя ведет запросто, то это еще не повод для амикошонства со стороны представителя третьего сословия.
   - Все нормально, мэтр, мы не сердимся, - отмахнулся я.
   - Благодарю вас, ваше высочество, - низко, насколько позволяло седло, поклонился банкир. - Вы очень добры ко мне.
   Выставка достижений погорелого хозяйства наконец-то закончилась, и мы выехали в чистое поле. Действительно порт в Нанте не столько большой, сколько очень длинный. И будет еще длинней. С края от погорельцев расчищали площадку от камней и кустарника для нового причала и пакгауза.
   - Ого, - вырвалось у меня. - Это кто же такой оборотистый предприниматель?
   - Вы мне льстите, ваше высочество. Любой на моем месте воспользовался бы благоприятной ситуацией.
   Ну и жук ты банкир Вельзер, - подумал я. Не удивлюсь, если первые корабли со специями, которые придут в Нант будут твои или твоих подельников-сарацин.
   После километра-полутора пустырей вдоль дороги стали появляться большие яблоневые сады, разносившие по округе восхитительный аромат спелых плодов. На некоторых участках уже шла уборка урожая. Никакой ограды эти сады не имели. По обычаю любой может зайти в сад и съесть столько яблок, сколько в него влезет. Голодный человек - это плохо. А вот вынос за границы сада хоть одного плода уже квалифицируется как воровство. Со всеми вытекающими последствиями.
   Оглядев эти огромные по площади сады, я чуть не присвистнул.
   - Богато живут тут у вас пейзане.
   - Это не крестьяне в обычном смысле слова, ваше высочество, это арендаторы земель дюка. Хотя они и лично зависимые от него сервы*, и состоят в крестьянском сословии, я бы скорее их назвал предпринимателями. Они не только растят яблоки, но делают из них сидр и продают его. И батраков держат не по одному десятку из свободных вилланов*.
   - Что ж они не выкупятся у дюка на волю, раз такие богатые? - спросил я.
   - А зачем им это надо, ваше высочество. Так они платят господину только талью, оброк и аренду, причем не деньгами, а поставкой определенного количества бочек сидра в винные подвалы короны. Выкупившись же на волю, они будут и за аренду платить вдвое больше и немалые налоги купеческие. И дюку. И городу. Причем звонкой монетой, а не товаром. К тому же пока они пребывают в крепости, то никому кроме дюка неподсудны. Как арендаторы земель дюка, пока они поставляют в казну все что положено и не имеют недоимок, то нет над ними и никаких управляющих от короны. Всем удобно, кроме города, потому как их продукция продается от имени дюка и соответственно налогом городским не облагается. Они даже кредиты у меня берут.
   - Под залог чего? - удивился я.
   - Орудий производства. Что еще с них еще взять? - усмехнулся банкир.
   Дорога от садов вильнула к берегу, петляя среди громадных гранитных валунов оставшихся, скорее всего от ледникового периода, хотя почва под копытами пошла каменистая с того же коричневатого гранита.
   По одному ему известным приметам Вельзер свернул с дороги в сторону берега в распадок, вскоре показалось море, а широкая тропа - телега проедет, вывела на небольшой каменистый пляж. В речном эстуарии в полукилометре от берега стояла на якоре большая галера, а у пляжа качался на малой волне привязанный за камень тузик.
   На уединенном берегу среди гранитных глыб был разбит бивуак с угольным очагом, на котором два стройных сарацина* жарили на палочках что-то похожее на люля-кебаб.
   Третий сарацин прислуживал седому старику, восседавшему на парчовых подушках, небрежно кинутых на каменную щебенку.
   Все трое сарацин красовались богатым лямилярным* доспехом из позолоченных чешуек с рукавами до локтя. На предплечьях кованые наручи. На узких поясах болталось по кривой сабле в потертых ножнах, кинжалу и невысокому шишаку со стрелкой и кольчатой бармицей. Широкие суконные шаровары и сафьяновые сапоги зеленого цвета довершали их облик. Головы они брили и носили на них шапочки - менингитки. Усы и бороды имели короткие. Носы прямые. Глаза большие и круглые.
   Сам старик был еще колоритней. Седой, но с короткой, небрежно остриженной бородой. На голове чуть выше кустистых бровей намотана розовая, видно когда-то бывшая красной, тряпка больше похожая на косынку переросток, чем на тюрбан. Или на основу для намотки нормального тюрбана. Потертый парчовый халат был накинут на голое тело, показывая загорелый торс, когда-то очень сильного человека, но со старостью уже обвисшими мышцами.
   Пояс на нем был красной кожи с золотыми вышивками сур из Корана. И за этим поясом у него был заткнут целый арсенал. Ятаган*, кинжал и два пистолета с ударными замками. Все оружие было пышно украшено золотом, серебром, слоновой костью и бирюзой.
   Довершали его облик широкие шелковые шаровары, бывшие когда-то зелеными и новехонькие тапочки красного сафьяна с вышивкой золотом. С загнутыми носками. Старик Хотабыч, версия миллитари, епрыть. Бородку всю раздергал, колдануть не может, вот и вооружился как туарег*.
   Перед стариком стоял искусно инкрустированный ценными породами дерева и перламутром столик на гнутых низких ножках львиными лапами, заставленный бронзовой чеканной посудой. Изюм, инжир, фисташки, нуга, мелкие кусочки рахат-лукума и засахаренных фруктов. Зелень, и пиалы для напитков. Вся посуда была надраена до золотого блеска. Флот, однако.
   Старик ел кебаб, боком скусывая его с палочки. Зубов у него явно не хватало.
   Увидев нас, старик моментально встал, дожевывая. Тут же подтянулись и его бодигарды*, на автомате сканируя окружающее пространство и выискивая угрозы своему хозяину.
   Когда я спешился и стрелок принял у меня повод камарги*, старик низко по-восточному поклонился мне с касанием правой руки лба, сердца и пупка и с достоинством произнес на хорошем языке франков.
   - Счастлив видеть вас, великий эмир* больших гор. Я капудан* Хасан Абдурахман ибн Хаттаби и для меня большая честь уже говорить с вами. Не будет ли для меня большим нахальством предложить вам разделить со мной эту скромную трапезу. Или хотя бы поднести кизиловый шербет* для утоления вашей жажды этим теплым днем после конной прогулки.
   - Я с большим удовольствием выпил бы кофе, - ответил я ему.
   Ибо не фиг. Нашел чем меня удивить - кизиловым компотом.
   Капудан Хасан хлопнул в ладоши и два его телохранителя рысью разбежались в разные стороны. Третий остался у очага дожаривать кебаб.
   Не дожидаясь понуканий от хозяина, один бодигард принимающей стороны принес мне из-за ближайшего валуна венецианский стул в форме буквы ""Х"". И бархатную подушку на него, обшитую по краю витым шелковым шнуром с кистями по углам. Впечатляющий рояль в кустах. Уважаю такую подготовку к переговорам. Другой метнулся к тузику, достав из него погребец, в котором оказался полный набор для варки кофе, включая сандаловые палочки для помешивания.
   Подозвав сержанта*, я приказал ему взять под охрану и оборону периметр нашего саммита. Около меня остался только Филипп.
   Я сел на предложенный мне импровизированный трон и жестом предложил садиться негоциантам.
   Капудан поделился с Вельзером подушками и тот вполне ловко уселся по-восточному. Филипп встал за моей спиной.
   В душе бродила некоторая щекотка нетерпения первым делом спросить Хасана о том, как поживает его брат Омар, и не жмут ли тому бриллиантовые зубы? С детства каждый советский школьник знает, что Хотабычей без брата Омара не бывает. Но вовремя прикусил язык, а вдруг у этого капудана действительно окажется натуральный брат по имени Омар, тогда как я объясню: откуда мне известны эти факты. Не ссылаться же мне, в самом деле, на Лазаря Иосифовича Лагина, в девичестве - Гинсбург, как на достоверный источник. Поэтому начал переговоры с совсем другой темы.
   - Как идет ваша торговля в этом году уважаемый Хасан?
   - Лучше чем ожидалось, ваше высочество, но намного хуже, чем хотелось бы, - лукаво улыбнулся старик в бороду.
   Ему понравился такой откровенно восточный заход. Это было видно по довольно блеснувшим глазам.
   - Что вы говорите? - сочувственно покачал я головой. - Неужто у вас без венецианских посредников лихва на специи еще не доросла хотя бы до одной тысячи процентов на вложенный дирхем*?
   Не помню уже, где я это вычитал, но засело в голове крепко, что восточные купцы наваривали на венецианцах более восьми сотен процентов на специях. А те еще раза в два-три цену накручивали. Сам же фрахт корабля редко превышал два процента от стоимости груза. В итоге на базаре в Нанте стакан перца горошком стоил целый лиард* остальные специи еще дороже.
   - О, прекрасный эмир, откуда у бедного торговца будет тысяча процентов? - традиционно по-восточному стал прибедняться капудан. - Так... немного чурек кушаем почти каждый день тем и счастливы. И неустанно хвалим милосердного Всевышнего, - тут Хасан воздел руки к солнцу и опустил вниз, проведя ладонями по бороде, - который в беспредельной милости своей позволяет нам заработать еще чуть-чуть на шербет и кофе. Откуда возьмется тысяча процентов, о солнцеликий эмир? Аллах свидетель, что и пяти сотен не наскрести.
   Тут я отметил, что капудан клянется Аллахом передо мной - неверным, а это значит, что может откровенно соврать, не боясь божьего гнева. Вот если бы он поклялся памятью своего отца, тогда можно было бы и поверить. Хотя кавказское ""мамой клянусь"" в большинстве случаев означает, что вам нагло врут.
   А капудан тем временем продолжал грузить меня своей слёзницей.
   - Берберские пираты совсем обнаглели, несмотря на то, что сами магометане они по наущению Иблиса грабят правоверных последователей пророка, будто им христиан и евреев мало. Нынче даже фирман алжирского дея* от них не спасает. А хорошая охрана очень дорого стоит.
   Вельзер даже рот открыл от изумления, глядя на своего контрагента. Наверняка такого показного самоунижения от гордого, знающего себе цену, капудана он никак не ожидал. Точнее никогда не видел раньше, как восточные купцы общаются с властью. Любой властью.
   - Я рад, что у вас дела идут так прекрасно, - похвалил я сарацина. - И надеюсь, что ваша галера и ваш товар не пострадал от пожара в порту.
   - Аллах милостив к правоверным детям своим, - ответил мне капудан. - Галера стояла у противоположного от порта берега. А товар, кроме коней для светлейшего дюка, я еще не успел разгрузить.
   - Не боитесь, что погорельцы именно вас первого обвинят в поджоге, как только увидят ваш товар?
   - Боюсь, о солнцеликий эмир. Очень боюсь, поэтому и не разгружаюсь.
   - И пока вы не разгрузитесь, вы не сможете нас перевезти на север Пиренеев? - высказал я свое подозрение.
   - Истинно так, как бы мне от этого не было огорчительно, - покачал головой старый хитрец.
   - Мэтр Иммануил, как я понял это ваш товар уже?
   - Не совсем так, ваше высочество, - нервно мял банкир ладони. - Товар привезен именно для меня, но я его еще не получил и не оплатил окончательно. Боюсь я именно возбуждения неразумной толпы в порту, где сейчас скопилось много сезонных рабочих с самого дна города. Достаточно крикнуть одному купцу, все потерявшему в пожаре, что порт сожгли сарацины, как тут же начнется погром, в котором я опасаюсь потерять как друга, - он кивнул в сторону Хасана, - так и товар за который уже уплачен немаленький залог.
   - И каков там товар, если не секрет?
   - Какие могут быть у меня секреты от вас, ваше высочество? - банкир подскочил и отвесил глубокий поклон. - Перец, гвоздика, корица и имбирь.
   - Карри не возите? - спросил, и тут мне что-то жутко захотелось курочки-карри на луковом соусе. Даже слюна пошла как у собаки Павлова.
   - Если мне недостойному будет вашим высочеством дозволено говорить, то я поясню этот вопрос, - вмешался в наш разговор капудан.
   Я кивнул.
   - Лист карри тяжело переносит морские путешествия, каких морей на его пути сюда целых четыре и все разные по климату. Теряется в дороге его изысканный вкус. К тому же в Европе мало любителей на эту специю.
   - А не пробовали его разводить в других местах?
   - Пробовали. Все пробовали. Но только в Индии он настоящий. Во всех остальных местах теряет очень сильно во вкусе и особенно в аромате.
   В этот момент сарацин в золоченом доспехе с поклоном принес поднос, на котором стояли три малюсенькие чашечки с кофе. Похоже на фаянс. Снаружи чашки были черные, внутри белые. И три оловянных стакана с чистой холодной водой. Но такое гурманство теперь явно не для меня - в этом веке надо особенно беречь зубную эмаль, так как нормального дантиста не сыскать днем с огнем.
   Капудан кивнул и охранник начал их расставлять на столе.
   - Мэтр Иммануил, - приказал я все еще стоящему столбом банкиру, - садитесь. Стоя, вам неудобно будет пить кофе: половина удовольствия улетучится.
   - Благодарю вас, Ваше Высочество, - широко улыбнулся банкир и снова сел по-восточному на парчовую подушку, протягивая руку к вожделенной чашечке.
   Я попробовал обжигающий черный и очень густой напиток и слегка поплыл от его крепости. Даже сердце стало огорченно бухать о ребра, протестуя на такое насилие над организмом.
   - Капудан Хасан, откуда происходит этот очень крепкий сорт кофе? Это же не мокко из Йемена, - скорее утвердил я, чем спросил.
   Хотабыч снисходительно улыбнулся и кивнул головой.
   - Мокко пьют неженки, великий и проницательный эмир, мудрый не по годам. Эти зерна собирают в горах между Абиссинией и Эритреей. Это дикий кофе с очень мелкими зернами. Старые люди говорят, что там родина этого растения. А в Йемене кофе уже культурная плантация, где полтора века отбирают зерна по особым признакам.
   Интересно, кто для него ""старые люди"", подумалось мне. Кто же я тогда в его глазах получаюсь? Мальчишка? Амбициозный щенок? Если бы не мой титул, боюсь со мной бы тут и разговаривать не стали, несмотря на протекцию Вельзера.
   - Очень крепкий, - пожаловался я. - Хотя вкус восхитительный. У вас талантливый кофешенк*
   - Обычно этот напиток я пью на борту своей каторги* в море, чтобы не дремать на вахте. И больше трех таких чашечек в день такой кофе пить не рекомендуется. В отличие от мокко.
   - Не знал, - слегка склонил я голову, благодаря капудана за науку. - А возите ли вы чай?
   - Чай? - переспросил капудан, не понимая о чем это я.
   - Да, чай. Травку такую из Китая, которую сухой заваривают кипятком и пьют. Точнее не травку, а листья с куста.
   - Вы, наверное, имели в виду у-ча, великий эмир?
   Я кивнул в подтверждение.
   - Нет, великий эмир, морем такой товар не возят - он слишком легко вбирает в себя воду из воздуха и нехорошие запахи. До последователей пророка его доставляют издалека вместе с шелком на верблюдах по еврейскому пути в больших деревянных ящиках, обработанных воском. Говорят, что пока такой караван почти за год проходит через несколько пустынь этот лист в ящиках созревает до готовности к потреблению.
   - Вы говорите: по еврейскому пути? Я слышал, что этот путь называют шелковым.
   - Вы, франки, называете его так. Но весь этот длинный путь многие века поделен между семьями евреев-рахдонитов, которые только одни знают, как пройти через те пустыни от оазиса к оазису. И передают они караваны друг другу по цепочке. Поэтому мы и называем этот путь еврейским.
   - А возите ли вы плотный грубый шелк или только тонкий?
   - Тонкий, да еще фактурный шелк возить выгоднее, Ваше Высочество. Он меньше весит при той же длине и больше здесь стоит. Если я правильно понял, то вы имели в виду ту ткань, которую на востоке одевают под кольчуги.
   - Именно так.
   - Можно привезти ее под заказ, но партией не меньше поставы*
   - А есть у вас шелковая ткань тонкая, но самая простая, даже неокрашенная. Но только чтобы она сгорала без остатка? - продолжал я пытать сарацинского морехода.
   - Я особо этим не интересовался, о солнцеликий эмир, но если что вам будет нужно, старый Хасан для вас все найдет.
   - Как-нибудь можно устроить так, чтобы сначала посмотреть и испытать образцы этих тканей, прежде чем вкладываться в целые поставы товара?
   - Куда нужно будет их доставить? И в каком количестве?
   - Доставить? - прикинул я, - В Наварру. В По... Помплону или Фуа. Туда, где я буду. А по количеству... локтей по десять каждого образца будет пока достаточно. Самого простого неокрашенного и неотбеленного. Только они мне нужны как можно быстрее.
   - Я думаю это возможно будет передать вам через арагонских мосарабов* с острова Майорка.
   - Вы возьметесь за это?
   - Буду рад услужить великому эмиру с надеждой, что если вам что-либо понравиться, то большую партию этого товара вы закажете мне же.
   - Конечно, - согласился я.
   В самом деле, где я буду искать еще одного сарацинского купца, который мне привезет товар без венецианских, генуэзских или арагонских посредников.
   - Тогда я ваш слуга, о, великий эмир.
   Вроде все вежливые темы мы перетерли, пора приступать к главному вопросу переговоров, а эти купцы все титьки мнут, да время тянут. Придется начать самому.
   - И все же дорогие мои негоцианты, чувствую, что зазвали вы меня на этот дикий берег не просто так для светской беседы под кофе, которые можно вести и в городе. С чем связана такая секретность? Только честно. Ни за что не поверю, что нельзя разгрузиться выше и ниже от города по течению реки.
   - Ваше Высочество, тут такое дело, - протянул мэтр Иммануил, - что где не разгрузись, все равно придется товар везти в город. А слухи у нас распространяются быстрее урагана. К тому же запах от такого товара ничем не скроешь. Так что я лично опасаюсь погрома обоза уже в самом городе. А хорошо охраняемого убежища за городом, чтобы оно соответствовало специальным условиям хранения такого нежного товара, у меня здесь нет.
   - И что вы хотите от меня?
   Вельзер немного помялся и высказал.
   - Было бы очень неплохо для всех нас, если бы вы, Ваше Высочество, милостиво изыскали возможность поговорить с вашей тетей, чтобы она разрешила поместить этот товар на ее склад в замке. Не бесплатно, конечно, - вздохнул он тут непроизвольно. - Главное чтобы от места разгрузки обоз сопроводили ее гвардейцы.
   - С тетей? - удивился я. - А почему не с дядей?
   - Всем хозяйством в замке заправляет именно дюшеса*. Даже если вы обратитесь с этой просьбой к вашему дяде, он все равно попросит это сделать именно ее. Зачем плодить лишние инстанции?
   - И тогда? - поднял я бровь.
   - И тогда, по разгрузке, моя галера тотчас отвезет вас, о солнцеликий эмир, ваш груз, ваших людей и ваших лошадей совершенно бесплатно, из чистого уважения к вам, Ваше Высочество, - изрек капудан Хасан. - И туда, куда вам будет угодно.
   Блин, ничего нет нового в моем времени. Везде рулит административный ресурс.
   Ладно, Вельзер, золотая рыбка моя, еще не вечер. Как говорил Остап Бендер: ""Шура вы у меня отработаете каждый калорий, который я вам скормил"". Отработает банкир, никуда не денется. Но есть у меня смутное подозрение, что на этом грузе он легко отобьет ту бочку золота, что выкатил мне за дворянские хартии. Ему главное время не протянуть, пока на рынке за стакан перца вместо лиарда дают целый су*.
   - Только о стоимости этой услуги вы будете сами договариваться с экономом, - поставил я свое условие.
   Не поймите меня превратно, только вот первоочередная задача для меня: попасть быстрее домой, а не срубить тут бабла по легкому, задерживаясь на неопределенный срок.
   Негоцианты переглянулись и радостно вздохнули. И, глядя на них, меня посетила другая идея более продуктивная. В том числе и для моего кошелька.
   - Хасан-эфенди, а где вы разгружали лошадей для дюка?
   - В военном порту в устье реки. Но это далеко от города, почти десять лиг.
   Ага, - подумал я, это там, куда в мое время перенесли порт из города. Сен-Назер.
   - Большой там порт?
   - Не очень, Ваше Высочество, - пояснил банкир. - Скорее там даже не порт, а аванпост бретонского военного флота. Там очень высокие приливы и время погрузки-разгрузки ограничено.
   - А основной военный флот Бретани где стоит?
   - В Нанте - в притоках Луары или в других портах полуострова. Часть кораблей море патрулирует, - просветил Вельзер.
   - Значит, военный флот от пожара не пострадал?
   - Почти.
   - Тогда сделаем так. Бумаги на товар вы оформляете на меня, - заявил я как об уже решенном деле.
   Видя недоуменное лицо банкира, спросил.
   - Вам что-то непонятно?
   - Зачем вам это, Ваше Высочество? - даже голос у Вельзера слегка дрогнул.
   Понятно мне его поведение. Бабки не просто большие, огромные. Вот очко и жим-жим - принц грабит прямо на ходу. Караул! Ратуйте люди добрые! Надо успокаивать.
   - Мы с вами деловые партнеры, мэтр, не так ли? Или вы отказываетесь от нашего сотрудничества.
   Ага... Два раза он отказался, теряя на этом целых триста золотых флоринов, которые он уже отдал мне без каких-либо расписок.
   - Никогда, Ваше Высочество, - возмущенно возразил мне Вельзер. - Как я могу отказаться от сотрудничества с вами при таких деловых перспективах, что вы мне обрисовали.
   - Так вы доверяете мне? - напирал я.
   Вельзер, похоже, не стремился по жизни вообще кому-либо доверять, но раз попала нога в колесо пищи, но беги.
   - Как можно мне оскорбить вас недоверием, Ваше Высочество? - казалось банкир сейчас провалиться сквозь землю от досады.
   - Тогда пишите вексель, что взяли у меня весь этот товар на реализацию. С возвратом денег не позднее Рождества сего года, когда живые деньги в серебре меняются на вексель уже в Наварре. Сумму вы сами знаете. Потом вы делаете с этим векселем все, что вам угодно.
   - И это все? - удивился банкир, но, припомнив про обещанный мне, им же, серебряный обоз к Рождеству, расплылся в радостной улыбке понимания общей тайны. А тайны всегда людей сближают.
   - Как же все? - тут уж я сделал ему недовольно-удивленное лицо. - А два-три процента от этой сделки мне за куртаж? Потому как в кладовые дюшесы этот товар попадет, как мой. Но с вашим правом им распоряжаться по своему усмотрению. Вас что-то не устраивает в этой схеме?
   - Как-то непривычно все это, Ваше Высочество. Раньше так не делали.
   - Раньше говорят люди голыми ходили и ели сырое мясо. Любое дело всегда делается когда-то в первый раз. Но тут вы ничем не рискуете.
   - Желает ли кто-нибудь еще кофе? - вдруг вклинился в наш разговор сарацин.
   - Лучше шербет, - ответил я. - А то сердце скоро через ключицу вывалится.
   Хлопок в ладоши. И на столе появился высокий узкогорлый кувшин с тонкой ручкой. Медный, весь покрытый тонкой чеканкой. Мне еще показалось, что мастер его делавший страдает шизофренией, так как пустого гладкого места на этом кувшине не было совсем - сплошь все начеканено арабесками. Из оловянных стаканов выплеснули воду и заменили ее шербетом.
   Я предполагал, что это будет компот типа казачьего взвара, но непонятно каким образом поддержанная прохладной кисло-сладкая жидкость обладала весьма тонким вкусом от незнакомых мне специй. И очень хорошо утоляла жажду.
   - Хасан-эфенди, сможете вы разгрузиться Сен-Назере за время прилива? В том месте, где вы выгружали лошадей?
   - За один раз вряд ли, - покачал бородой капудан. - Но за два цикла прилива-отлива успею. Меня волнует только тот момент, что капудан порта начнет спрашивать: почему я сразу там все не разгрузил. Что я ему отвечу?
   - Ответите, что после разгрузки у него лошадей для дюка, вы должны были отвезти мой товар вверх по реке, в город Тур. Но узнав, что я покинул гостеприимство двора короны франков, решили подождать меня в Нанте, а тут пожар в порту случился как на грех. Я появился и приказал срочно разгружаться, потому, как решил на эту же галеру грузить своих лошадей, а в Нанте сейчас разгружаться негде. Моим приказчиком я назначил мэтра Иммануила Вельзера, о чем у него на руках будет соответствующий документ. Кстати и у вас на руках будет мой приказ о разгрузке в Сен-Назере. Такая схема вас утроит?
   - Такое положение вещей, думаю, устроит всех кроме замкового эконома, - недобро ухмыльнулся сарацин. - Все стройно, непротиворечиво и логично, о, мой не по годам мудрый эмир.
   Лицо капудана стало возвышенно-торжественным, но в глазах плясали чертики.
   А я подумал, что в прошлой жизни у меня с коммерцией, даже на всеобщем угаре Перестройки ничего не вышло, а тут я прямо Уоррен Баффет какой-то. Вот не был бы я принцем, у меня все так же получилось бы? Три ха-ха. И близко бы не подпустили.
   - Но, тогда каким образом нам обойтись без охраны обоза гвардией дюшесы? - все еще не догонял ситуацию банкир.
   Ему было очень непривычно, что диктует условия не он.
   Хотелось не просто прыснуть в кулак, а в голос заржать, выкрикнув: ""не образом, а канделябром"". Утомился мой мальчишка от этих переговоров, ему побегать хочется.
   - А как вы думаете, мэтр, кто тут будет охранять МОЙ груз, когда моих людей тут не будет? Надеюсь, вы взяли с собой письменные принадлежности?
   Банкир огорченно замотал головой. Вправо-влево. Подписывать что-либо на этом диком морском берегу, среди валунов и камней он явно не рассчитывал.
   - Я пошлю за ними на галеру, - вышел из затруднительного положения капудан Хасан.
   - Прекрасно, - констатировал я, процитировав бессмертное выражение. - ""Согласие есть продукт взаимного непротивления сторон"".
   И повернувшись к сарацину, добавил.
   - Хасан-эфенди, пока ваши люди будут возить нам чернила, вы мне разрешите пострелять из ваших пистолетов. Я таких замков здесь еще не видел.
   - Их делают в Кордове, - ответил вставший с подушек капудан Хасан, протягивая с поклоном мне пистолет рукояткой вперед. - Осторожнее, мой прекрасный эмир, пистолет заряжен.
   После чего по хлопку сарацинских ладоней один бодигард метнулся к шлюпке и усиленно погреб в сторону галеры. А другой стал устанавливать камни размером с кулак на невысокий валун в метрах пятнадцати от нас.
  
  
   - Феб, где тебя носит? Тут весь город с ног сбился тебя искать, - выговорил мне дон Саншо, едва я слез с кобылы на постоялом дворе. - Скороходы от твоей тетки через каждый час прибегают, интересуются. Где ты был?
   - Дела делал. Освобождал галеру под наших лошадей. Ты же хочешь домой?
   - И как? Освободил? - дон Саншо поднял бровь над единственным глазом.
   - Почти. Один штришок остался и тут посыльные от тети мне прямо в кассу. Я уже сам собирался набиваться на визит к ней.
   - Это хорошо. Это очень хорошо, что ты заботишься о нас, дружище. Но нельзя так пропадать, никого не поставив в известность, где тебя в случае чего искать. Ты же не сам по себе. Ты же без пяти минут рей* наваррский. А ведешь себя как паж переросток, - дон Саншо резко перешел на назидательный менторский тон, который я и в прошлой-то жизни не жаловал. Просто терпеть ненавидел.
   - И что, что я без пяти минут рей? - возмутился я. - Теперь меня всегда под ручки водить должны? Неторопливо и степенно.
   - По крайней мере, теперь тебя всегда должна сопровождать соответствующая свита, - заключил кантабрийский инфант.
   - А то я один без свиты ездил, - возразил я.
   - Это не свита была. Это охрана, - инфант стоял на своем до конца. - Свита состоит из благородных идальго.
   - Вот жизнь настала... - пожаловался я в пространство. - Скоро и в сортир не сходить без сопровождения придворных с родословной длиннее, чем у моего коня. Может мне теперь, и подтираться самому нельзя? Особого придворного для этого приставить. Статусом не ниже барона*, а то и виконта*. Будет главный подтиратель высочайшей задницы и дон - хранитель монаршего горшка. Не подскажешь кандидатуру?
   Пожалуй, зря я повысил на него голос, хотя дон Саншо после этого все же немного сократился в педагогическом порыве. Видать от неожиданности.
   - Не пыли, Феб, - сказал он вполне примирительным тоном. - Жизнь монарха не мед сладкий. И главная ее трудность в том, что ты всегда на виду. Всегда в толпе. Все от тебя хотят благ земных. И при этом ты всегда одинок. То, что я имею твою дружбу это просто счастье. Божий подарок. И я не хочу ее лишаться по твоей легкомысленности.
   Я огляделся. Мы стояли с доном Саншо у колодца нос к носу, как два петуха на бойцовской площадке, во все стороны растопорщив перья. Вся моя свита попряталась по конюшням от греха подальше. И караульных наших тоже видно не было - схоронились, чтобы не огрести под горячую руку. Двор опустел, и только из сарайчика вышла жена литейщика и прямо на пороге принялась вдумчиво стряхивать какие-то тряпки. Глядя на нее, дон Саншо сменил тему.
   - И вообще пошли, поговорим в мою комнату. Мы же не жонглеры* чтобы устраивать представление для толпы посередине двора.
   На крыльце я тормознул подвернувшуюся под руку служанку и заказал нам две кружки сидра.
   - Большой кувшин сидра и две кружки, - поправил меня дон Саншо.
   Когда мы вошли в комнату Саншо, которая была зеркальным отражением моей, только без той захламленности, которую моя спальня приняла в последние дни при моем активном участии, инфант спросил меня.
   - Что ты думаешь, наконец, делать с этими дойчами в винном погребе? Хозяину они уже надоели, да и мне тоже.
   - А что с ними делать? - удивился я.
   Откровенно говоря, со всеми проблемами, которые на меня навалились, я о них как-то позабыл. Низачет!
   - Твой человек ими обижен. Твой суд, - напомнил мне дон Саншо.
   Тут в дверь постучали и та служанка с крыльца, кажется дочь хозяина постоялого двора, внеся, прижимая руками к животу большой тяжелый кувшин - литра на три, с кружками на пальцах, пропищала.
   - Ваш заказ, господа принцы.
   - Поставь на стол, - приказал ей дон Саншо.
   И когда она все это выполнила, он звонко хлопнул ее по заднице, придав ускорение в сторону двери.
   В дверях служанка обернулась и одарила инфанта таким зовуще-обещающим взглядом, с таким обожанием, что мне даже завидно сделалось. И это несмотря на ее внешность серой мышки.
   - Ты ее трахнул? - спросил я Саншо, когда за прислугой закрылась дверь.
   - Вот еще... - буркнул кантабрийский инфант. - Хотя это мысль, Фэб. А то местных баб для развлечений мы уже рассчитали.
   То-то я смотрю: в харчевне как-то пустовать стало. И тихо.
   - Так все же: что ты будешь делать с этими... шеффенами, - повторил свой вопрос дон Саншо, разливая сидр по большим глиняным кружкам.
   - Я бы их повесил, но мастер Уве упросил меня оставить им жизнь, - ответил я ему, предварительно отхлебнув слабо пенящегося напитка. - Вот и ломаю голову. Так, чтобы они живыми остались, и чтобы наказание понесли соответствующее. Ноги что ли им отрубить... по самую шею.
   Саншо сначала недоуменно смотрел на меня, а потом заразительно засмеялся.
   - Что смеешься? - обиделся я, и поставил кружку на стол. - Тебе смешно, а я всю голову сломал. Не нахожу ничего лучшего, как продать их в рабство на галеру сарацину, чтобы им жизнь показалась страшнее смерти.
   Отсмеявшись, дон Саншо сделал большой глоток сидра, а потом снизошел до меня, неразумного. Взгляд его стал настолько серьезен, что я предпочел смотреть на черную повязку его левой глазницы.
   - Феб, тебя точно по голове как-то странно ударили, что ты простые вещи перестал понимать. В лицо тебе, конечно, никто ничего не скажет, но лучше бы ты этим дойчам живьем живот разрезал и заставил самостоятельно намотать свои кишки на столб, пока ноги ходят, а потом, пока еще не померли, сжег на костре, и пепел их развеял над рекой. Ты представляешь, что потом о тебе говорить будут? Сколько потенциальных сторонников ты мигом утратишь. Сколько врагов приобретешь на пустом месте. Тебе это надо? Подумай своей ударенной головкой хоть немного. У тебя коронация впереди. Да и наваррские кортесы тебя еще не провозгласили своим монархом. Я уже не говорю про церковь. Орден тринитариев* тебя точно анафеме предаст. Скандал выйдет знатный, до папы в Риме дойдет, это точно. А к тринитариям прислушаются, особенно после того, как в прошлом году в Тунисе, когда у них не хватило денег на выкуп, десять монахов добровольно пошли в мусульманское рабство в обмен на десять кастильских пленников, их вообще святыми почитают. Понял?
   Ой, мама, роди меня обратно! Как все здорово и лихо получается в книжках про попаданцнев. И вумные они как вуточки, и вотруби не едят. Интриги предков как орешки щелкают и глупых местных, походя, учат прогрессу и гуманизму. И Рембы они, все как один пополам с Кононом-варваром, помноженным на Макиавелли. И все у них гладко как по рельсам. А у меня все какие-то скачки с препятствиями на ровном месте. До дому и то нормально доехать не могу.
   - Так что мне с ними делать прикажешь? - меня мнение кантабрийского инфанта действительно интересовало, потому как своего у меня не было.
   - Отдай их тому, кто тебе денег ссудил, - посоветовал дон Саншо. - Он все сам устроит. А ты как бы и не причем, в таком случае.
   - Он рабами не торгует, - ответил я, а сам подумал, что это вовсе не факт, просто я всего не знаю.
   - Зато евреи тут ими вовсю торгуют. После каждого сражения они как из земли вырастают: пленников скупать. Тех, за которых родня выкупа не даст. Найдет твой купец кому и через кого их продать.
   Тут за воротами коротко прозвучал сигнальный рожок. Прибыл очередной скороход из замка по мою душу.
  
  
   Выдвигаясь в герцогский замок назло Саншо без бла-а-а-ародного окружения, только с копьем из Беарна и оруженосцем, я на все корки корил себя за то, что поспешил и к себе в комнату не зашел. Так и скачу с разряженным пистолетом.
   На береговых пострелушках с сарацином мы весь порох наперегонки сожгли. И его, и мой. Зато, с гордостью скажу, что стрелял я лучше капудана. Особенно под заклад: моего пистолета на его пару. Хотя где-то под спудом победных эмоций вяло ворочалась подлая мыслишка, что таким вот Макаром, мне просто взятку сунули. Хорошую взятку, дорогую: пара пистолетов с ударными замками и полный обвес со снарягой. Даже шесть чеканных патронных газырей для готовых патронов на поясе есть, а я считал, что они более позднее изобретение. Все очень богато и шикарно украшено: золото, чеканка, разве что бирюзы нет. Сам смеюсь: музейщику музейные вещи. Это как деньги к деньгам. Причем мне достались не рабочие пистолеты Хотабыча, а пара, специально привезенная, вместе с писчебумажными принадлежностями с галеры. Новенькие - муха не сидела.
   Бумаги, точнее - пергаменты, мы там, на берегу, быстро выправили и теперь я официально владелец шести сотен мешков со специями. Хитрых таких мешков, как яйцо Кащея, но весьма удобных для мелкооптовой распродажи. Провощенные пергаментные мешочки зашитые по отдельности в просмоленную парусину и опечатанные свинцовыми пломбами как текстильная постава. С гарантией веса нетто в три аптекарские либры*. В свою очередь скомплектованные по дюжине и снова обшитые в просмоленную парусину, заново опечатанные. Морская упаковка, даже если где и протечет, то не подмочит. И посторонних запахов не наберет.
   И таких мешков, как я уже сказал, ровно шесть сотен. Почти семь с половиной тонн дорогущих специй, к тому же на сегодняшний день весьма и весьма дефицитных в этом городе. Правда, моих там всего три процента. Какие-то жалкие двести двадцать три килограмма перца, гвоздики, корицы и имбиря. Мало, но, все же... поднял я их как говориться с земли на пустом месте. Да я же еще в этой сделке и благодетель. Красиво!
   Хорошо быть принцем.
   Для себя я условился оставить на галере по два мешка каждой специи. Один комплект для собственного потребления. Второй - в приданое ""сестре"", типа, знай наших! Тут вам не у Пронькиных.
   На оставшуюся от моей доли сумму Хасан-эфенди кредитуется для последующих поставок мне в Беарн на все деньги и как можно быстрее: бумаги, как писчей, так и грубой, картона и хорошей разноцветной туши; очищенной селитры; марганца, новомодных карамультуков с ударными замками - эти без деревянных частей, только ствол и замок в сборе. Приклады и ложа мы на сами на месте вырежем, такие как надо, а не такие как тут пока делают. А то навезет эта восточная морда от собственного понимания красивого сплошную инкрустацию перламутром, и что мне с ней потом делать? А денежки уже тю-тю. Еще пулелейки к этим стволам калиброванные, пороховницы для натруски простенькие заказал. Потому как солдат с непривычной амуницией все равно, что дурак со стеклянным членом: или разобьет, или потеряет.
   Обратно капудана будут ждать в Сан-Себастьяне мои люди. Хотабыч обещал мне к ноябрю туда обернуться.
   С Вельзером простились у его дома. А сержант, скакавший позади меня, после нашего прохода вокруг рыночной площади, когда стало на улицах Нанта от людей посвободнее, поравнялся со мной и спросил.
   - Сир, я так понял, что мы на этой сарацинской галере домой поплывем?
   - Скорее всего, на ней, - ответил я, на автомате, несколько занятый другими мыслями.
   - Не получится никак, сир. Гребцов мы освободим от плена, и некому будет нас доставить домой.
   Я чуть с седла не сковырнулся. То что у меня в мозгах звучит чисто гипотетически, как один из вариантов, у моих людей, оказывается, не вызывает даже тени сомнений. Зашли, провели контр террористическую операции и аля-улю. Вот это попандос!
   - Мы их в Сантандере освободим, - сказал я первое попавшуюся в голове мысль, чтобы только соскочить с этого неприятного разговора.
   Ну, Саншо, ну ласточка, дай только домой вернуться, я тебе за такую педагогику устрою - весь верхний планш выверну. Ля-ля, лю-лю, бла-бла-бла, а о главном ни с полслова.
   - Сир, я в восхищении от вашей коварности, - заявил мне заулыбавшийся в усы сержант и отстал, слава Богу, снова заняв место в кавалькаде сразу за мной.
  
  
   При въезде в герцогский замок фанфары зазвучали сразу по нашему выезду из воротного туннеля. На этот раз уже полдюжины персеванов* выдували из серебра нечто похожее на музыкальную заставку советского киножурнала ""Новости дня"", который в кинотеатрах перед кино крутили.
   На замковом дворе меня встречали собственными персонами владетельные монархи Орлеана и Бретани в окружении многочисленных пажей и придворных.
   После того как я наобнимался с герцогами, Бретань мне попенял.
   - Наварра, где ты пропадал? Я тебе уже к обеду подарок приготовил: всех валлийцев рассчитал. Теперь они только тебя и ждут.
   Придворные расступились, и мне открылся посыпанный песком плац, на котором в некотором отдалении выстроилась в две шеренги четверть сотни валлийских лучников в полном вооружении. С двухметровыми тисовыми луками, боевыми топорами и ""свиноколами"" длиной в локоть на поясах. На теле - кожаные гамбизоны*, на головах стальные шапели* с очень широкими полями и стальные наколенники на ногах. Вид они имели сытый и бравый, а рожи бандитские. Каждый из них в левой руке сжимал по полудюжине стрел.
   Дальше - больше. Почти два часа ушло на то, чтобы индивидуально проверить мастерство стрелков, что меня откровенно впечатлило. С полсотни метров каждый из них легко клал в центр мишени по шесть стрел за полминуты в красный двухдюймовый круг. А когда мишень перенесли на сто метров, то валлийцы аккуратно дырявили своими длинными стрелами черный круг на соломенной мишени размером в десять дюймов, разве что чуток помедленней, поднимая лук выше прямого выстрела и выцеливая. Редко кто из них попадал вне этого пятна, но вполне в воображаемый силуэт человека.
   Придворная братия герцогов изобразила из себя благодарную публику на стрельбище. Только что не аплодировали удачным выстрелам и не свистели. Но криков одобрения было в достатке.
   Лучники тоже сияли довольными мордами, показав свое мастерство.
   Потом от каждого лучника я торжественно принимал присягу на верность. Лично мне.
   Объяснил всей банде* условия найма, требования к дисциплине, размер жалования и строгие условия насчет добычи. Договорились на том, что я заранее перед боем объявляю: будем брать добычу или нет - все же воевать придется на своей земле, не чужой. Вся добыча собирается только после боя. Нарушителей вешаю. Срок найма три года. Статус - моя личная гвардия. До отплытия корабля они живут в замковой казарме, где и жили. Дал им даже такую льготу, как самим выбрать себе капрала.
   - Готовьтесь, бойцы, - предупредил я их, - уплыть мы можем в любой день, начиная с послезавтра. Груза взять, сколько сами на себе унесете. Не больше. Но чтобы стрел у каждого при себе постоянно было три десятка, не меньше.
   - Сир, - выступил вперед из строя рослый для этого времени широкоплечий детина, где-то метр семьдесят, возрастом под тридцатник. - Согласно мобилизационным правилам английского кинга* мы должны иметь с собой две дюжины стрел, сверх этого количества стрелами нас обеспечивает корона.
   Оттараторил он все это четко, по делу и без рассусоливаний.
   - И есть такой запас здесь? - полюбопытствовал я.
   - Есть, сир. Хранится в бочках в казарме. Но это собственность дюка. У нас же у каждого только положенные две дюжины.
   - Еще какие-либо вопросы есть, которые надо решать на этом берегу, - обвел я взглядом этот взвод лучников.
   Преобладали молодые парни лет двадцати. Но встречались и ветераны за тридцать.
   - Нас не будут заставлять жениться на местных женщинах? - вдруг раздался голос из задней шеренги.
   - Я лично никого к женитьбе принуждать не буду, - успокоил я солдат. - Но и препятствовать обиженным родителям порушенных дев не собираюсь. Так устраивает? За изнасилование же накажу по всей строгости.
   Судя по тональности галдежа, их это устроило. После чего дал им команду разойтись и с двумя герцогами отправился во дворец ужинать.
   Вовремя, однако. Жрать уже откровенно хотелось. Как из пушки.
   Глядя искоса на герцогов, понял, что это испытание в их глазах я выдержал, хотя и упарился до мыльной холки.
   По дороге в обеденный зал герцогского дворца я легко решил вопрос с запасом стрел для валлийцев. Их оказалось всего шесть бочек, которые легко потянет одноконная повозка. Франциск II проявил родственное великодушие и подарил их мне с барского плеча.
   - Новая партия валлийцев весной мне еще привезет, - пояснил свою позицию герцог. - Все равно для обороны замка такое количество просто мизер.
   Тут я поделился с герцогом моей проблемой с дойчами.
   Герцог даже остановился, удивленный.
   - Веди их ко мне на суд. Такое безнаказанно оставлять нельзя.
   - Дядя, - возразил я ему, - преступление совершено на территории моей резиденции. Так что не обижайся, но суд будет мой.
   Бретань согласно кивнул, соглашаясь.
   - А что тогда нужно тебе от меня? Веревка?
   - Нет, - усмехнулся я высочайшей шутке юмора. - Место отбывания ими наказания. Я приговорил их к бессрочным пожизненным работам в кандалах. Есть у тебя, где им камешек рубать под охраной?
   - Есть один такой карьер. Думал закрыть, так как работа вольных каменщиков мне дешевле обходится, - сообщил герцог. - Но ради тебя я сохраню этот карьер. Вези этих душегубов сюда. Пусть пока в подвале с крысами посидят.
   Тут мы вошли в зал, где у накрытого стола нас уже встречала улыбающаяся тетя, которая первым делом с радостью кинулась ко мне обниматься. Дай ей волю, она бы меня от себя и не отпускала.
   Сына ей надо, сына. Но не даст Господь, к сожалению. Судьба. За неродившегося сына будет отдуваться дочь - Анна Бретонская, которая сейчас сидит на коленях у няни за столом и размазывает по щекам гречишный мед. А я вместо того, чтобы просто наслаждаться обществом этого ангелочка - сестренки своей двоюродной, должен расчетливо у нее о себе положительные впечатления оставить - все же в перспективе это жена двух французских королей. Потенциальный союзник. Или враг. Тут уж как фишка ляжет.
   После утоления первого голода я негромко спросил тетю, как у нее в хозяйстве со специями.
   Та в ответ только вздохнула.
   - Эконом пришел сегодня с рынка вне себя от злости. Цены так взлетели, что стало даже для меня дорого. Этот пожар в порту еще долго нам будет аукаться. А заставлять купцов вернуться к справедливой цене сейчас чревато или бунтом, или полным исчезновением товара с прилавка.
   - Тетя, я готов развеять эту твою грусть, - я с довольным видом откинулся на высокую спинку стула. - У меня шесть сотен мешков перца, имбиря, корицы и гвоздики на корабле. Думал с собой увезти в Наварру, но выгоднее это сейчас продать здесь.
   Герцогиня развернулась ко мне с внимательным взглядом, словно изучая меня заново.
   А я продолжал ездить ей по ушам.
   - Если ты разрешишь положить все это на хранение в твоем складе в шато, то за это ты сможешь отобрать себе нужное количество специй совсем бесплатно. А там и цены в норму войдут.
   - Ты же уедешь, Феб? А торговать твоим товаром прикажешь мне?
   - Тетя ты меня обижаешь. Как я могу заставить заниматься таким презренным делом как торговля такую очаровательную и благородную госпожу? Для этого купчины есть на доверии. Эту партию товара будет распродавать Иммануил Вельзер.
   - Банкир из Аусбурга? - герцогиня посмотрела на меня, как будто увидела в первый раз. - А ты тут времени не теряешь, пока от тебя все в городе только пьянок и млядок ждут. Или еще каких буйных выходок. А ты, оказывается, дела делаешь с сомнительными банкирами.
   - Плохая кандидатура? - попросил я прояснить вопрос.
   - Плохая. Плохая уже тем, что он не местный, - умозаключила дюшеса.
   - А может именно этим она и хороша, - возразил я тете. - Местные за такую партию специй сейчас передрались бы друг с другом до крови. А так нет повода для лютой зависти к соседу.
   Герцогиня налила мне и себе в кубок красного вина. Покачала свой сосуд в руке, вертя на ножке. Что-то решала в своей умной голове. И вдруг ляпнула трагическим шепотом.
   - Пожар в порту твоя работа? - и явила собой инкарнацию железного Феликса.
   Я сел на копчик. Вот так вот, на пустом месте дело шьют. А я тут, что обидно, порожняком.
   - Нет, - сделал я глоток из кубка. - Когда мы подплывали к Нанту, порт уже полыхал. Вовсю. Зарево было видно на несколько лиг по реке. И вообще плохо ты обо мне думаешь, тетя. Если бы я решил сжечь твой порт, то у меня был бы не один корабль со специями, а десять. Как минимум.
   - Как ты стал похож на отца, - тетя ласково взъерошила мои золотистые волосы, - а будешь просто копия. В том числе и по уму. Я рада, что это так. Знал бы, как я боялась за тебя, когда узнала про заговор в Плесси-ле-Туре и не имела возможности тебя о нем вовремя предупредить.
   - Дочка Паука, Анна де Франс в заговоре участвовала?
   - Дочь Франции? - тетя подняла брови. - Возможно, но откуда у тебя такие подозрения.
   - Она меня в койку чуть ли не силком затащила, а Орлеан потом приревновал.
   - У них очень сложные отношения, - подтвердила дюшеса мои догадки, но моментально съехала со скользкой темы. - Так что тебе от меня надо, кроме склада?
   - Твои гвардейцы в охрану обоза. Хотя бы символически, для демонстрации флага. Я со своей стороны на телеги валлийцев посажу. Разгружаться мы будем в Сен-Назере, чтобы не дразнить гусей в Нанте.
   - Ах, Феб, знаешь же, что я тебе ни в чем не откажу, - лукаво улыбнулась тетя краешком губ и лучистыми глазами, говоря эту двусмысленность.
   И у меня опять на нее стоит как деревянный. И это несмотря на регулярный сброс дурной крови с белошвейкой. Хорошо еще, что гульфик в этих пуфах твердым сделан, а то был бы просто конфуз.
  
  
   В эту ночь меня провожали до постоялого двора герцогский сенешаль* и мои - уже мои, валлийцы.
   Конное факельное шествие по ночному Нанту повторилось в большой схожести с прежней прогулкой, только вот в этот раз не несло для меня никакого налета мистики. Привыкаю, наверное. И все чаще замечаю, что не отделяю себя от Феба. Думаю я об этом мальчишеском теле как о себе самом и все чаще в мыслях именую себя Франциском. Даже его родню, которую никогда не видел, ощущаю уже как свою. Правда, в этом большая заслуга тети. Ее радушие и любовь ко мне покоряла.
   Но главной мыслью моей был вопрос: когда же я, наконец, всласть высплюсь? Только и делаю я в этом времени, что встаю с рассветом, а ложусь далеко за полночь. Хорошо организм мне достался, хоть и контуженый, но молодой и крепкий. Иначе была бы просто беда.
   Вот и сейчас мне бы прямиком в люлю, но весь командный состав моей банды преградил мне путь: сидел в харчевне и потихонечку наливался вином. Чувствую, только нас с сержантом и ждали, даже пажей разогнали, не говоря уже о стрелках. Мимо никак не пройти.
   Сонный хозяин постоялого двора откровенно дремал за стойкой, навалившись виском на кулак и опершись о локоть, но в полной готовности вскочить по первому приказу и выполнить любой каприз высокопоставленных постояльцев. Служанок и его дочек в зале не наблюдалось. Наверное, спать ушли. Время-то второй час ночи, а им вставать до рассвета.
   - Что полуночничаем? - спросил я честную компанию, показывая жестом, что вставать не надо, одновременно присаживаясь за стол и показывая сержанту, где ему сесть.
   - Вино пьем, сир,- ответил за всех шевалье* д'Айю. - Не желаете присоединиться?
   - Хорошее хоть вино, Генрих?
   - Попробуйте, сир, - налил он рубиновую жидкость в кубок и пододвинул его ко мне, не отрывая от стола.
   Вино было неплохим, даже качественней, чем то, что я сегодня пил за герцогским столом. Чем-то напоминало болгарскую ""Гамзу"", только не ординарную, а выдержанную лет так пять-шесть и желательно из Сухендола. Балует нас мэтр Дюран.
   - Может, кто-то меня просветит какова povestka dnia этого собрания, - нарушил я молчание за столом после дегустации вина.
   Вижу, что меня не поняли и поправился.
   - Что обсуждаем на этой тайной вечере?
   - Не богохульствуй, Феб, - отозвался дон Саншо. - И вообще нам не нравится, что ты связался с сарацинами. Это противно Богу.
   - Значит с евреями дела иметь можно, а с сарацинами нельзя? - спросил я ехидно - Противно Богу, видите ли.
   - Евреи с нами не воюют, - подхватил мотив сюзерена сьер Вото.
   - Зато обдирают как липку, - возразил шевалье д'Айю, повышая голос.
   Видать где-то евреи успели моему шевалье наступить на любимую мозоль, но скорее всего на любимый кошелек.
   - Тихо, - пристукнул я ладонью по столу. - Jidosrach потом разведем, если силы на него останутся.
   Осмотрел своих соратников. Хмурые сидят. Безделье, в которое они окунулись последние дни, действует на них разлагающе. А тут еще Саншо опрометчиво проституток рассчитал.
   Дождавшись тишины, я пояснил свою позицию.
   - В настоящий момент лично я нахожусь в состоянии войны с руа* франков. Доказывает ли это, что общение с франками противно Богу?
   - Ну, ты сравнил? - возмутился дон Саншо.
   - Что поделать, друг - логика всесильна. На самом деле ситуация такая, что только у сарацин есть единственный корабль, который может взять всех нас разом на борт. Хоть завтра, - и, повернувшись ко всем, продолжил. - К тому же он не зависит от капризов ветра. Вы вообще в курсе насколько поднялась в городе цена морского фрахта? А у нас, как мне еще недавно доказывал дон Саншо, не хватало денег даже на провоз лошадей до Пиренеев. А теперь я договорился, что нас перевезут бесплатно. И тут опять надо сказать спасибо моему дяде - дюку бретонскому. А заодно и подумать: так ли уж плохи именно эти сарацины конкретно для нас?
   - Где мы возьмем гребцов, сир? - спросил шевалье.
   - Нас отвезут в Сантандер те же гребцы, что и сейчас сидят на галере.
   - Силой с нашей численностью захватить галеру не получится, - буркнул сьер Вото. - Даже если нам и не придется брать ее на абордаж по шпироту.
   - Наша численность с сегодняшнего дня выросла на двадцать пять валлийских лучников, - заявил я, гордясь собой. - Так что при желании экипаж галеры мы в состоянии перебить, но никак не в состоянии довести ее до Сантандера. Где мы возьмем столько гребцов здесь?
   - Сорок весел с одного борта. Сто шестьдесят человек, - выдал справку сержант.
   Мои собутыльники заметно повесили носы. Выхода они не видели.
   - Ваш дядя, Ваше Высочество, мог бы отвезти нас на своих кораблях, - подал голос сьер Вото.
   - Мог бы, - не стал я отрицать очевидного. - Но мой дядя и так уже расщедрился на валлийцев нам в охрану и на припасы нам в дорогу. И надо учесть, что карман у него не бездонный. Кроме того его отношения с Пауком и так постоянно на грани скатывания в вооруженный конфликт. Мне бы не хотелось стать поводом для очередной франко - бретонской войны. Это было бы с нашей стороны черной неблагодарностью по отношению к нему. Мы уедем, а ему из-за нас воевать. Причем мы еще уведем с собой не меньше двух единиц военного флота Бретани, потому как купеческого фрахта на сегодня и вовсе нет после пожара в порту. Ни за какие деньги.
   - Но какой-то выход должен быть? - спросил дон Саншо, мудро съехав с религиозного диспута.
   - Естественно, - ответил я, припомнив старый анекдот. - Всегда есть два выхода. Из любого положения. Кстати, а где мой шут?
   - Спит у себя, Ваше Высочество, - ответил сьер Вото.
   - Непорядок, - заметил я.
   - Сир, вам скучно? - ехидно осведомился шевалье. - Я считаю что ситуация и так обхохотаться можно, без шутов.
   Да, дисциплинка в банде действительно от безделья падает. Валить отсюда надо, чем быстрее, тем лучше. Иначе... лучше себе даже не представлять, как может быть иначе.
   - Сержант, разбудите мессира дю Валлона и попросите его почтить нас своим появлением здесь, - приказал я.
   Сержант поставил свой кубок на стол и грузно поднялся. Ему тоже не было понятно: к чему на военном совете мой шут. Но пошел. Приказ, есть приказ.
   - Итак, мон сьерры*, подумаем вместе над вопросом: кем заменить нам гребцов с галеры? - изложил я повестку дня.
   С тем, что гребцов придется освобождать ан масс, я уже смирился. Против всех не попрешь. Хороший монарх если не может прекратить пьянку, должен ее возглавить. Осталось только найти решение, удовлетворяющее все стороны, в том числе и капудана Хасана. Но вот тут-то и лежало слабое звено цепи нашего состояния. Вроде я все виражи отлетал, всех свел, все шнурочки завязал, кого надо зарядил, а не складывался пазл, хоть ты тресни.
   Сержант привел шута, зевающего во всю глотку демонстрируя нам неполный комплект своих гнилых зубов. В руке он встряхивал свою дурацкую шапочку, позванивающую бубенчиками.
   Дю Валлона усадили за стол, опохмелили, хотя он еще от вечерней пьянки не отошел, судя по выхлопу. И рассказали наперебой о возникшей проблеме.
   Мессир Франсуа помолчал немного, икнул и выдал.
   - Галеру захватить, сарацин перебить, но гребцов освободить уже в Сантандере. И саму галеру там продать - добыча же.
   - Мессир, ваши шутки не смешны. Этот сарацин возит нужные товары дюку бретонскому, минуя венецианских и генуэзских посредников, - поправил я условия задачи.
   - Это серьезный аргумент, сир, - согласился со мной шут. - Так в чем проблема? Оставляем его в живых и привлекаем к тому, чтобы он и нам возил товары с востока по дешевке. Это возможно?
   - Легко, - ответил я. - Сарацин этот действительно нам весьма и весьма нужный, и на сотрудничество с нами идет. Но гребцов с его галеры нам надо освободить, и от этого никуда не деться. Вот такая проблема.
   - А поменять не пробовали?
   - На что? - спросил сьер Вото.
   - На старые вонючие шоссы, - попытался я пошутить, но меня никто не поддержал.
   - Ну.... на сарацинских пленников, к примеру, - махнул рукой шут и подставил кубок под новую порцию вина.
   Сержант ему налил и вставил свой резон.
   - Откуда они у нас, мы еще галеру на копье не брали.
   Дю Валлон повернулся к инфанту с вопросом.
   - Дон Саншо, в ваших краях найдутся пленные сарацины или рабы-магометане? На худой конец - мориски* в долгах.
   - А что, мысль! Только в сантандерском дворце не менее десятка муслимских рабов, - высказался инфант.
   - К тому же поменять можно не голову на голову, а одного раба на двух гребцов, - вклинился сержант, - так как гребцы, скорее всего, измождены непосильным трудом и как рабы не представляют собой большой ценности.
   - В общем, так: пока плывем, думаем: где еще нам добыть шесть десятков сарацин на обмен, - подвел я итог совещания. - Все. Вы дальше как хотите, а я спать.
   Оказавшись наконец-то в своей комнате, я упал в кровать и сказав лезущей с поцелуями белошвейке.
   - Все. Я никакой. Хоть самого долби.
   Ленка весело хихикая, закрыла за мной засов, прыгнула в койку и прижалась ко мне горячим юным телом.
   - Занятно было бы на такое посмотреть, сир, - проворковала девушка, ошпаривая ухо жарким дыханием.
   И не сделав никакой паузы принялась его целовать, превращая поцелуй в неистовое вылизывание моей ушной раковины острым шаловливым язычком.
   Затем она, попутно освобождая мою тушку от разнообразного текстиля, спустилась немного ниже, где порция ласки от теплых губ досталось уже шее, ключице, груди, пузику... пока она не добралась до моего нефритового стержня, который сначала со вкусом и громким хулиганским чмоком поцеловала, а затем и полюбила ""по-наваррски"". Это было сладко и насладительно.
   - А теперь спите, сир, приятных вам сновидений, - пожелала Элен мне спокойной ночи, одновременно снимая с меня сапоги и портянки. - Я же еще повторю урок этой, как ее... анатомии, который вы мне дали сегодня в помывочной. Я сегодня в ваше отсутствие, сир, его разучивала, самостоятельно нашла клитор и мне понравилось.
   И счастливый женский смех колокольчиками был мне колыбельной.
  
  
   Утром, до завтрака, вместо запланированной зарядки и упражнений в стрельбе из пистолетов и аркебуза* принимал ремесленников, желающих переселится ко мне на Пиренеи. Не сказать, чтобы народ ломился ко мне толпами, но пару часов на них я потратил, работая сам на себя айчаркой*.
   В итоге сманил многодетную семью мастера-стеклодува, которому надоело клепать бусы для португальцев.
   Семейного же слесаря-механика широкого профиля, которому просто узко тут стало в цеховых рамках.
   Подмастерье чеканщика. Холостого.
   Две семьи ткачей. Кстати это мужская профессия пока. Мужской и останется вплоть до конца девятнадцатого века. Окончательно ткачихи выдавят с фабрик ткачей только после первой мировой войны. На волне автоматизации производства.
   Спецу по разнообразным давильным прессам я порадовался особо. Были у меня на него разнообразные виды. Даже спрашивать не стал у него причин отъезда.
   Мастера - сверлильщика с семьей. С этим пришлось поговорить серьезно, но вроде ответил он на все вопросы четко, не путаясь, обогатив меня знанием современной технологии.
   Подмастерья бондаря, умеющего делать большие винные бочки. Значит и маленькие делать умеет и других обучит.
   Златокузнеца*. Мастера, у которого недавно умерла жена, и вид этого города вызывал у него психотравму. Представленные им образцы своей работы восхищения у меня не вызвали - далеко не Бенвенуто Челлини, но все же это было выше среднего по рынку.
   И просто кузнеца, подмастерья лет тридцати.
   Вот и весь улов: девятнадцать человек, если считать с женами, детьми и тещами.
   Плюс ранее завербованные семьи литейщика и часовщика.
   Нормально. Куда мне больше. Галера же у сарацина не резиновая. Так что остальной толпе просто отказал. В основном тем, кто мне просто не понравился. Отбор я поставил на свое первое впечатление, все равно других критериев, более объективных у меня не было.
   Условия отъезда, сроки и количество клади всей толпе избранных объяснял уже Микал, которого я поставил над переселенцами надзирателем. А так как он еще и сумку денежную таскает, то и в качестве физической защиты дал ему пару стрелков из копья сержанта.
   Скороходу от Вельзера, который терпеливо дожидался окончания этого кастинга, передал для банкира список переселенцев с заданием о покупке их домов и прочего оставленного имущества, обеспечения их гужевым транспортом до Сен-Назера. (Кстати, на этих же повозках обратно повезем специи в герцогский замок.) А также проживанием их, да и нас в Сен-Назере, пока будет разгружаться галера.
   С этим же скороходом отправил приказ в замок: десятку валлийцев выдвинуться в военный порт, где принять под охрану и оборону груз, складированный на берегу, при разгрузке галеры. Второму десятку заступить на охрану постоялого двора. Остальным дожидаться меня в замке.
   Шевалье д'Айю с его копьем отправил в Сен-Назер квартирьерами и если понадобиться, то и в помощь лучникам.
   Сьер Вото со своим копьем остался ответственным за весь наш груз, который скопился на постоялом дворе. Упаковка его для морского путешествия, погрузка на телеги и охрана в пути.
   После завтрака, погрузив неистовых шеффенов Фемы на открытую повозку с ослом в оглоблях, вместе с доном Саншо, шутом и остатками копья сержанта, выехал в герцогский замок. Шеффены в деревянных колодках, зажимающими им голову и кисти рук, смотрелись очень живописно для того, чтобы люди на улицах Нанта останавливались и откровенно глазели на нашу процессию. Все же хило тут с развлечениями.
   Совсем забыл, я еще Ленку отпустил до вечера по ее просьбе помочь своей семье собраться в путь. Лишняя пара рук там будет совсем не лишняя. Отъезд уже назначен на завтрашний день.
  
  
   Во дворе герцогского замка был сооружен из досок небольшой эшафот - лестница в три ступеньки, по которому из конца в конец площадки неторопливо расхаживал со страхолюдным топором на плече одетый полностью во все красное, с маской на лице, важный человек - ""хранитель меча Правосудия герцогства Бретань"". В просторечии - главный палач. Оперативно работает тезка, уважаю. Вчера только проблемой нагрузил - утром все готово.
   Никакой левой толпы на плацу не наблюдалось, собрались только придворные Бретонского и Орлеанского дворов да гвардейцы дюка и дюшесы. Слуги. Священник еще - целый епископ в фиолетовой рясе с группкой прихлебателей из церковников же, куда без него на казни. Все равно толпа получилась приличной. Тетя и законная любовница герцога казнь решили не посещать, хотя фрейлин своих отпустили утолить их сенсорный голод. И эти девушки ждали обещанного зрелища намного нетерпеливее мужчин.
   Алебарды*.
   Фанфары.
   Барабаны.
   Последняя исповедь преступников и последнее причастие, данное им самим епископом города Нанта.
   Герольд* с угла эшафота прочитал приговор громким, хорошо поставленным голосом. После чего наемному убийце Фемы не торопясь красиво отрубили голову. С одного удара. Подручный палача с корзиной в руках аж подпрыгнул как в баскетболе, чтобы поймать отскочившую от досок эшафота голову. На что толпа глазеющих одобрительно загудела. Совсем как на соревнованиях после красиво положенного в корзину мяча.
   Несмотря на обещание мастеру Уве, я решил, что такого врага - упертого и не раскаявшегося, за спиной оставлять негоже. Тем более профессионального киллера.
   Второй незадачливый убийца - малинский шеффен из столярного цеха, будучи поставленным на колени перед окровавленной плахой, откровенно поплыл на грани отключки сознания. Я подманил к себе помощника палача и приказал привести того в чувство, чтобы он хотя бы понимал, что ему читают в приговоре. Паренек птичкой взлетел на эшафот мимо лестницы и куда-то кольнул осужденного ножичком. Отчего дойч действительно, ойкнув, приобрел осмысленный взгляд. Палачи тут, смотрю, профи.
   Герольд тем временем принялся читать второй приговор.
   По щекам столяра катились крупные слезы. В нем не было стойкости киллера. А сломался он еще раньше, на допросе. И сейчас просто оплакивал свою жизнь. Хорошо хоть не выл.
   После того как герольд умолк и помощники палача нагнули столяра головой в выемку плахи, уложив его голову так, чтобы удобно было рубить палачу, приговаривая.
   - Ты не бойся, больно не будет. Даже ничего не почувствуешь. Наш палач лучший во всей Европе. Главное - не дергайся.
   Тревожно забили барабаны. Толпа невольно подобралась, подтянулась. И после того, как резко оборвалась барабанная дробь, герольд снова зачитал уже другой документ.
   - Однако, учитывая откровенное признание Иоганна Грау, его честность со следствием и искреннее раскаянье в своем богомерзком поступке, Его Высочество дон Франциск принц Вианский, в христианском смирении своем, находясь в своем праве, милостиво соизволил помиловать означенного мастерового и заменить ему смертную казнь пожизненными принудительными работами в каменоломне на усмотрение дюка Бретонского. А чтобы он запомнил этот день на всю жизнь всыпать ему два десятка плетей.
   Дальше счастливого дойча на эшафоте пороли, впрочем, без фанатизма, но это уже было не так интересно собравшимся, и толпа стала потихоньку рассасываться, не увидев во дворе никакого угощения.
   И весь дальнейший день до обеда я крутился в замке, как белка в колесе с экономом, коннетаблем* и сенешалем* бретонского герцога по поводу обеспечения всей моей разросшейся банды* продовольствием и другими необходимыми для путешествия припасами. В том числе и запасными стрелами в бочках для валлийцев.
   Заодно и склад под хранение специй присмотрели, нормальный такой, сухой. Без посторонних запахов.
   Пока я занимался хозяйством, дон Саншо, его паж и мой эскудеро, а в основном мой шут, развлекали местных придворных дам. Я застал только декламацию стихов о несчастной любви. Дю Валлон был в ударе. У дам и девиц глаза на мокром месте, а лица просветленные. Самое то, после зрелища казни. Еще вина пару глотков и тащи на их сеновал. Подогрели их замечательно. На мокром сидят, как на рок концерте.
   Но вместо сеновала был предложен обед. И очень вовремя - я проголодался.
  
  
   Утро дня отъезда началось с попытки заезда на постоялый двор пароконных фур с валлийцами, которые привезли все то, что вчера мы отобрали в замке. А там и ставить их уже было негде - своих повозок набралось с десяток.
   Гвалт.
   Сутолока.
   Бардак, как всегда.
   Но сьер Вото оказался опытным обозным воеводой, посему подготовительный период к отъезду занял не более полутора часов. А там, помолясь, поехали, оставляя мэтра Дюрана в странных чувствах. С одной стороны ему было очень жаль упускать таких щедрых постояльцев, а с другой им овладело чувство облегчения, что больше его постоялый двор не будут использовать как пыточную. И вообще все войдет в правильную колею, которая хоть и вульгарней, но зато привычней. Посему все его семейство высыпало на улицу проводить наш обоз, попутно рассыпаясь в уверениях служить нам в любое время.
   На выезде из города, около сгоревшего порта, нас встречали еще пара десятков повозок с переселенцами, тетя дюшеса и оба герцога с небольшой свитой.
   Я даже представить себе не мог, как я за эти дни оброс людьми и имуществом. Главное, чтобы все это поместилось в галеру, в чем я уже начал сомневаться.
   Недалеко гарцевали еще два десятка конных гвардейцев, выделенных нам в охрану до Сен-Назера. Ну, и в охрану груза специй на обратном пути.
   Не буду описывать мое прощание с тетей и союзниками, все прощания всегда и везде одинаковые, что по действиям, что по словам. Разве что здесь все сидели верхом.
  
  
   Глава 3 Морской круиз по Бискаю.
   Штормило немилосердно. Ужасающе скрипящую скорлупку кораблика кидало с борта на борт, словно кто-то большой и глупый игрался с ней, перекидывая с руки на руку. Разом пропали вокруг все краски кроме разных оттенков серого колера. Воды стали тягучими и на вид как бы свинцовыми. С высоких валов сильный ветер срывал обильную седую пену и бросал ее на галеру, снасти которой тревожно гудели эоловой арфой*. Горизонт со всех сторон закрыли низкие темные облака. Бискайский залив, он и в третьем тысячелетии один из самых опасных для мореплавания мест, что ж говорить про пятнадцатый век, в котором просто отсутствует такое понятие, как борьба за живучесть корабля.
   Осталось только молиться, отдав себя в руки высших сил. От человека уже практически ничего не зависело.
   Невероятно то, что еще недавно шпарило жаркое для осени солнце, а Атлантический океан встречал нас почти полным штилем, так, что шли мы практически на веслах, постоянно ожидая сопровождавшие нас бретонские военные нефы, пытающиеся большими парусами поймать слабый ветер. До самого горизонта не виднелось ни облачка, и галера тихонько шлёпала плицами весел по своему курсу.
   - С такой скоростью нам не хватит и недели, чтобы добраться до Сантандера, - ехидно заметил я капудану, оглядываясь окрест с командного мостика.
   - Не зарекайтесь, ваше высочество, мы находимся в самом непредсказуемом месте мирового океана, - спокойно и даже несколько наставительно произнес сарацин. - В Бискайском море резкое изменение погоды норма, как к лучшему, так и к худшему.
   И, как накаркал, старый морской шакал.
   Сначала при, казалось бы, слабом ветре поднялась на море крупная зыбь и пошли короткие ветровые волны, среди которых радостно резвились многочисленные дельфины. А потом внезапно налетел шквал, сопровождавшийся холодным дождем с мелким градом, периодически гремел гром и на горизонте сверкали молнии. Странные такие молнии, длинные, рассекающие небо параллельно водной поверхности моря.
   Но чем шквал хорош, так это краткостью. После него море не успокоилось, но вполне позволяло идти ходко под косыми парусами, которые капудан поставил ""на бабочку"", разведя реи обеих мачт по разным бортам. Казалось бы, для гребцов настала пора отдыха, но галера с помощью весел резко повернула на запад от едва видимого французского берега, казалось, чтобы совсем уйти от Старого Света к неизведанному еще материку. И весла активно шевелились в помощь парусам, поставленным круто к ветру.
   Для меня, воспитанного на либеральном кинематографе, гребля на галере представлялась каторжным утомительным трудом с полным напряжением сил ворочать длинным веслом на всю амплитуду его поворота в уключине. Ну, как на скифе в академической гребле. Оказалось все намного проще и хитрее. Длинные весла разом опускались в воду на половину лопасти, затем следовал очень короткий резкий гребок на небольшую дистанцию. Сантиметров тридцать для крайнего гребца, но отлично работал физический принцип рычага. Рабы на галере совсем не корячились. А учитывая, что на каждое весло их было по двое, так не особо и напрягались. Потом снова весла опускались в воду, легко, так как поднимались от пленки поверхностного натяжения воды всего на несколько сантиметров. Смысл был не в индивидуальном напряжении каждого гребца, а в слаженной синхронной работе всех гребцов. Небольшое усилие каждого превращалось в мощный импульс энергии всех. Все же разом работало восемьдесят весел. И все под ритм двух медных литавр, в которые стучал на палубе перед полуютом сарацин обмотанными тряпками колотушками, (наверное, для смягчения акустического удара по ушам). Все отличие в гребле состояло в этом задаваемом ритме. Реже стучали литавры или чаще. И гребцы совсем не выглядели измученными этой работой.
   Кстати, и жестоких мострообразных надсмотрщиков с длинными бичами я на галере тоже не увидел. Нежелание работать подавлялось простым правилом первых христиан: ""кто не работает, тот не ест"". И с ним не едят напарник по веслу и два весла спереди и сзади. Коллектив быстро такого ""нехотяя"" приводил в чувство. Сам, без надсмотрщиков. Возможно, надсмотрщики и бичи были в ходу на галерах, где гребцами отбывали наказание уголовники в более поздние времена.
   А кормили гребцов хоть и без изысков, но сытно. Голодные они бы наработали... Особенно когда нужно оторваться от преследования.
   Что соответствовало моим прежним представлениям, так это то, что гребцы были все же прикованы к своим банкам медными цепями и справляли естественные нужды под себя, отчего духан на корабле стоял соответствующий, несмотря на свежий ветер. Понятно стало почему в парусном флоте начальство всегда жалось ближе к корме, откуда дул ветер в паруса.
   Для команды и пассажиров гальюн был обустроен на баке, рядом с форштевнем, который постоянно омывался набегавшей волной.
   Капудан, как бы предвидя мои вопросы, дал мне вполне исчерпывающие пояснения.
   - Впереди, мой эмир, прямо на нашем пути, будет подводная банка Плато-де-Рошбонн шириной две мили с глубинами не больше дюжины локтей, которая тянется примерно на пять миль с северо-запада на юго-восток. Это наиболее опасная банка к западу от континента. В шторм там, на мелководье поднимаются высокие волны, и происходит сильное их обрушивание, которое может разбить корабль. И большие волны там ходят по три подряд. Так что надо уйти минимум на пять-семь миль в открытый океан и уже там разворачиваться на юг. Лучше еще дальше, чтобы берегов совсем не было видно. Один шквал мы пережили, а сколько их может быть еще, только Аллах ведает.
   Капудан Хасан, управляя галерой, даже не отдавал никаких команд, ему достаточно было переглядов с кормчим, и казалось мне, что он просто комментировал мне действия своего рулевого, настолько команда галеры работала слаженно. А команды барабанщику на изменение ритма отдавались негромким голосом рулевого.
   - А чем так опасен нам шквал? Кроме града, он нас особо ничем и не побеспокоил, - выдал я свои замечания.
   - Тем, Ваше Высочество, что в этих водах при шквале часто образуется новая система волн, идущая под углом к уже существующей. Сейчас при постоянном северо-западном ветре даже в жестокий шторм мы нормально пройдем до Пиренеев, хотя, гарантирую, будет весело, - усмехнулся он, - а вот если нашу каторгу будут бить волны с двух сторон разом, то я ни за что не поручусь. Нет на свете человека, который бы сказал: я знаю бискайские воды. Они каждый раз как новые.
   Это все случилось на второй день морского круиза. В первый день я как зачарованный мальчишка облазил всю галеру от трюма до клотика, выспрашивая у всех подвернувшихся под руку: ""для чего?"" и ""зачем?""... Мне действительно все было интересно, как историку. Да и как пацану, в теле которого я находился. Так что мое поведение не вызвало ни удивления, ни насмешек.
   Потом со вкусом пообедал в компании капудана, его штурмана и своих рыцарей. По моему предпочтению был приготовлен плов из свежего барашка (в носовом трюме их целая отара для нашего прокорма теснится). Правда, капудан называл это блюдо ""пилав"". Но все равно было очень вкусно. Прям, как дома.
   А после обеда играл с капуданом в нарды, которые тут назывались трик-трак, и уверенно продул ему восемь су.
   Предложил продолжить игру на деньги в шахматы, но этих фигурок на корабле не оказалось. Хотя Хасан-эфенди знал эту индийскую игру и сказал, что его корабельный плотник вырежет нам фигурки из дерева.
   Играть же в кости или местный аналог наших наперстков, я сам отказался. Плавали - знаем. Дурных не мае.
   Предложил кроме шахмат вырезать также набор шашек и пообещал капудана научить играть в ""Чапаева"".
   Все же плыть нам еще долго, надо же как-то развлекаться.
   Вторую половину дня я посвятил проверке обустройства всех своих людей и лошадей: как устроили их, как покормили, нет ли жалоб.
   Потом отдыху, во время которого усиленно, согласно ритму литавр, валял Ленку по широкой оттоманке в предоставленной мне шикарной каюте. Под конец, упав с оттоманки на палубу, покрытую пушистым ковром, мы продолжили афинские игры там же где упали, не вставая. Как сладка молодость, как ярки ее впечатления и ощущения. По первому разу не все это понимают.
   Ночью любовался звездным небом, после того как проверил караулы, в которые поставил валлийцев. Лишний раз убедился, что я на планете Земля. На своих местах оказались и обе Медведицы, и Орион, и Млечный путь. На большее мои познания в астрономии не распространялись.
   Караулы я выставил на всякий случай, но с бодрянкой в подвахте, а также внушением остальному воинству спать вполуха, держать оружие под рукой и клювом не щелкать. Не доверял я что-то сарацинам, которые паслись в команде у капудана, особенно после сеанса свободы, когда они стали смотреть на меня злыми волками.
   После завершения погрузки в Сен-Назере, я взошел я на палубу галеры последним. Надел на голову корону и заявил капудану.
   - Как христианнеший государь приказываю вам немедленно отпустить на волю всех христианских пленников на этом судне. Ибо невместно мне находиться там, где мои единоверцы томятся в плену и страдают в рабстве.
   Таковых оказалось не очень-то и много.
   Четверо православных худых голубоглазых амхарцев* с кожей цвета маренго из далекой Абиссинии, где царствует ""чорный властелин"", которого называют негус, и который, кстати, прямой потомок библейского царя Соломона и Шебы - царицы Савской. Когда в семидесятых годах двадцатого столетия коммунисты свергали последнего императора Эфиопии Хайле Селассие, то он был 556 поколением этой непрерывной династии. Самой длинной в истории.
   Один зеленомордый низкорослый копт*
   Два католика - кастильца*, постарше и помоложе, похожие друг на друга как близкие родственники.
   И один совсем православный ортодокс*, по внешнему виду так просто запорожец, одетый в обрывки красных шелковых шаровар. Такого оставалось только побрить, оставив усы с оселедцем, и годен в свиту Тараса Бульбы.
   Освобожденных я приказал отвести на бак. Вымыть их не мешало бы, как следует и лохмотья с них отстирать, а то смердели все старой козлиной посильнее скотного двора. Аж глаза рядом с ними слезились.
   Все остальные гребцы на галере оказались неграми разных оттенков черной кожи. Как мне объяснили - язычники, которых купили в Марокко у португальцев.
   Когда уводили освобожденных христиан к шпироту*, один здоровенный негр цвета спелого баклажана - чисто Кинг-Конг, яростно бесновался, пытаясь сорваться с цепи, стуча огромными кулаками по ближайшим поверхностям, и что-то выкрикивая, явно привлекая к себе всеобщее внимание.
   - Что он кричит? - спросил я.
   В ответ мне сарацины только пожали плечами.
   - Он кричит, что его крестили португальцы, - обернулся старший из кастильцев. - Только он говорит по-португальски с таким жутким акцентом, что его очень тяжело разобрать.
   - Скажите ему, пусть он перекрестится, - потребовал я.
   Кастилец незамедлительно перевел тому на португальский мое требование.
   Негр тут же успокоился и торжественно, я бы сказал, широко осенил себя крестом животворящим. И запел красивым густым басом. Чисто Поль Робсон.
   - Что он поет?
   - Молитву, - ответил мне кастилец. - Отче наш. Тоже вроде как по-португальски.
   И усмехнулся уголком рта.
   - Освободить его, - приказал я, - и отправить с остальными на бак. Отмываться!
   Старшими над помывкой поставил Микала и Филиппа, как уже имеющими подобный опыт с дю Валлоном на Луаре. Все нужное для тщательного мытья у них запасено, сам проверял.
   Все остальные разборки с расконвоированным контингентом я оставил на потом. Пообщаюсь с чистыми. А то от их вонизма глаза режет.
   Проходя обратно на ют мимо наклонных мачтовых вантов, ухватился за веревочные ячейки, подтянулся и сделал ""уголок"". Получилось! Нормальное тело мне пацанчик оставил. Тренированное. Надо будет попробовать сейчас размяться по Мюллеру, а потом со шпагой. Вроде как последствия сотрясения мозга прошли. Не мутило, не кружило, не болело...
   Но, пришлось играть с капуданом в нарды,- дипломатия, епрть, утешая себя, что в третьем тысячелетии они тоже вроде как спорт, вместе с шахматами.
   После незамысловатого обеда я спросил капудана. Так вскользь, как бы меня эта тема совсем не интересует, а я просто поддерживаю светский треп с хозяином ""поляны"".
   - Хасан-эфенди, а почему вы не плаваете на запад? Там вроде как земли есть, мне говорили, нам незнаемые. Вы - сарацины, более опытные мореходы, чем мы, даже в Китай ходите, как я слышал. Неужели через этот океан вы никогда не плавали? Я не имею в виду лично вас, но других ваших моряков.
   - О, мой прекрасный эмир, - ответил мне старик, - это для вас - франков, те воды - Океан, а для нас они - Море Мрака. Действительно говорят, что удачливый капудан может за этими водами обогатиться несметно, коли отыщет в них растущую из вод гору Гиверс, в которой спрятано волшебный султанат, дома в котором выстроены из золотых кирпичей, заборы из серебряных слитков, а дороги выложены железной брусчаткой. Там даже песок пляжей серебряный. Жители там не особо гостеприимны, но если ""крокодилу моря"" удастся по-хорошему договориться с местными обитателями и их султаном, то дождавшись противоположного благоприятного ветра, при поддержке своего фатума его корабль благополучно вернется домой, а его экипаж до конца жизни, ни в чем не будет нуждаться. Серебряный песок пляжей там считается как ничей. Но с большей вероятностью они там и погибнут все, потому как Море Мрака не только холодное, но и очень грозное своими свирепыми штормами и жуткими морскими тварями. Кисмет*. Я слышал всего про один такой случай, что ушедший на запад корабль вернулся назад в Магриб с грузом серебра. И то было это лет двести назад, если не больше.
   - Давно и неправда, - съехидничал я.
   - Истину говорите, мой прекрасный эмир, - поддержал меня капудан. - Столько баек сколько расскажет моряк, не сочинит ни один поэт. У поэта просто фантазии не хватит. Это же не новый эпитет для восхваления правителя сочинить.
   - Что есть примеры? - поднял я бровь
   - Как не быть... - захихикал он ехидно. - Вы, наверное, не знаете, но есть записки одного морехода по имени Симбад, написанные давным-давно в Индии. Там такое наворочено, что кровь в жилах стынет, когда читаешь, а на самом деле страшнее пиратов ничего на тех водах южных нет. Пираты там действительно свирепые, что правда, то правда.
   - Это какой Симбад-мореход? - переспросил я. - Из ""Тысячи и одной ночи"" или другой?
   - Вы знакомы с этой книгой волшебных сказок, мой эмир?
   - Читал как-то в детстве, - обошел я возникший острый угол. - Очень толстая книга про говорливую Шехерезаду, которая вместо того, чтобы ублажать султана как женщина, по ушам ему три года ездила, но так и не дала.
   - Интересная трактовка, - откликнулся капудан. - Никогда не слышал такой.
   И заразительно рассмеялся.
   А отсмеявшись, передвинул камни на доске, развел руки и добавил.
   - С вас восемь су, ваше высочество.
   На доске меня опять наголову разбили в нарды. В который раз. Как ему это удается, просто не представляю. Мечем же одни и те же камни по очереди.
   - Кофе? - участливо предложил капудан.
   Я охотно кивнул в подтверждение заказа.
   - Кстати, насколько я помню эту книгу, ваше высочество, то Шехерезада, пока рассказывала султану свои сказки, родила троих детей, - капудан посмотрел на меня несколько с высоты своей образованности.
   - Мда... - не нашелся я сразу что ответить. - А там точно сказано, что она рожала от султана?
   - Этого я не помню, - засмеялся Хотабыч. - Но судя по тому, что султан время от времени порывался ее казнить, может и не от него.
   Развел капудан руками.
   Тут засмеялись все, кто присутствовал на обеде.
   А потом во мне проснулась страсть, и я отправился насыщать ее сосредоточием чести девицы Элен. Так что знакомиться с освобожденными пленниками я вышел почти перед самым закатом. Нашел их всех на баке, веселых, увлеченных поглощением бретонской ветчины с белым хлебом, но с большим удовольствием отдающих предпочтение грушевому сидру.
   - Бог в помощь, - только и нашелся что сказать, видя такое усердие в чревоугодии.
   - Присоединяйтесь к нам, - предложил старший кастилец, после паузы, во время которой он усиленно прожевывал то, что раньше запихал в рот.
   Я не стал отказываться от сидра, который мне с готовностью нацедил Микал. Сел на бухту просмоленного каната, отпил глоток и, обратившись к бывшим пленникам, прояснил свою позицию.
   - Меня зовут, как вы все, наверное, уже знаете от моих людей, дон Франциск, принципе* де Виана. У вашего освобождения есть одно обременение: вы должны оборонять эту галеру в случае нападения на нее. Кто бы ни напал. И на этом все ваши долги ко мне закончатся в Сантандере, где все мы сойдем с корабля. А теперь бы я хотел знать ваши имена.
   Старший кастилец, дико обросший седым волосом не только на голове но и на груди, встав, произнес, указывая рукой на младшего.
   - Это мой сын Сезар. Несмотря на то, что ему было всего четырнадцать лет, он мужественно и без жалоб разделил со мной все тяготы сарацинского плена. Нас захватили на траверзе Туниса два года назад, когда мы ездили проведать моего старшего сына на Мальту. Он там член братства святого Иоанна*. Ему я и хотел отдать Сезара в окончательное обучение ремеслу кабальеро*. Вместо этого полгода мы с Сезаром крутили колесо на мельнице у какого-то дикого бербера, пока нас не продали на эту галеру. О чем мы постоянно благодарим Господа, так как здесь к нам относились вполне терпимо, грех жаловаться. Но пребывание в рабстве научило меня христианскому смирению, ваше высочество, отсутствием которого я страдал до того. По гордыне и спеси моей наказал меня Господь рабством и по смирению моему послал вас освободить нас.
   После чего он поклонился мне в пояс. Выпрямившись же, продолжил свою речь.
   - Меня зовут дон Хуан Родригез сеньор де Вальдуэрна, конде* де Базан и Сант-Истебан, барон де Кастро. Мы из Леона. Не смотрите, что я весь седой, мне всего сорок один год, и я готов выступить в вашу защиту, ваше высочество, при нападении на этот корабль, хоть он и сарацинский. Только дайте мне оружие.
   - За оружием дело не станет, - ответил я ему.
   - Ваше высочество, - на этот раз он отвесил мне учтивый придворный поклон, что выглядело весьма забавно в его живописных лохмотьях.
   - Ваше сиятельство*, - ответил я на его поклон, согласно протоколу.
   Четверо амхарцев, зрелых годами - тридцатник по виду разменяли все, оказались рыцарями ордена Святого Антония Великого*, попавшими в мусульманскую засаду в пригороде Мероэ в Судане. В самом центре их орденских земель, где нападения мусульман в принципе не ожидалось. Так что ехали они в небрежении, даже не надев доспехи, за что и поплатились. Их старший, который весьма терпимо изъяснялся на слегка архаизированной латыни, назвался как Гырма Кассайя. Имена остальных абиссинских рыцарей я тут же забыл, потому что они прозвучали для моего уха полной абракаброй. Буду общаться с ними как в армии - через командира.
   - Если дадите нам оружие, ваше высочество, то мы встанем в битве плечом к плечу с вами, - заявил Гырма за всех своих собратьев.
   Остальные сдержанно кивнули в подтверждение.
   - Благодарю вас, - вернул я им сдержанный поклон.
   Копта звали Бхутто, он был купцом, попавшим под раздачу ливийских пиратов, когда вывозил из Греции в Египет груз оливкового масла. Этот вечнозеленый перец был вообще полиглотом, разве что не знал васконского* и русского. Общались мы с ним на окситанском* наречии. По его внешности было трудно определить возраст. Да еще эти его космы с проплешинами и бесформенная борода...
   - Я всего лишь скромный негоциант, ваше высочество, и плохо владею оружием, но дайте мне его. Я не хочу еще раз попадать в плен, - заявил он.
   Остатний колоритный персонаж, самый молодой в компании, здоровенный широкоплечий детина лет двадцати, хоть особо ростом и не вышел, успел не только отмыться до скрипа, но и в отличие от остальных узников побриться, выпросив на время бритву у моих людей. Оставил он на себе только черные вислые усы и длинный оселедец*, намотанный на ухо. Точно дзапар, хоть ставь его на картину Ильи Репина ""Запорожцы пишут письмо турецкому султану"", но для Сечи на днепровских порогах вроде как время еще не пришло. Этот парень, как заправский хохол он ни на каком языке кроме ""руського""* не балакал, зная на остальных языках всего по нескольку фраз типа ""Гитлер капут"", ""Сколько стоит?"" и ""Угости!"". Правда закралось подозрение, что последнее слово он знает на каждом существующем в мире языке. Позже выяснилось, что половецкий и татарский языки он знал даже лучше ""руськаго"". Впрочем, Микал с ним общий язык нашел. А мне так было даже легче, чем выходцу с самого западного ареала славянских языков.
   - А ты, казаче, никак с Днепра будешь? - спросил я его по-русски, удостоверившись, что западных я зыков он не знает. - Будешь защищать корабль от нападения?
   - Корабелю* дашь, дык, и разговору нет, княже, - подбоченился он.
   - Сабли нет, есть рогатина, - огласил я список.
   - Та хоть дрючок, лишь бы острый был, - осклабился он крепкими белыми зубами.
   - А в плен-то ты как попал, такой шустрый да умелый?
   Тут парень немного смутился, но врать не стал.
   - Та мы, добрый человек, на Анатолию* ходили на чаечке* малость тутейших за зипун пощипать, так я тама на бабе попалился, - рассказывал он со смешочками, типа: ну вышло так. - Зашли мы ночью в бухту шепотом, весла тряпками обмотав. Село бусурманское усе дрыхло без задних ног, даже собаки не брехали. Пока хлопцы их добро на лодки таскали, я знойненьку таку бабенку найшов, та и в кусты ее завалил - мыслил: успею... Не успел. С нее меня басурмане и сняли. У нее меж ног оказалось так узенько-узенько, а мой струмент ты сам видал - с мисячного порося буде. Тока разобрался и вдул, тут меня агаряне и повязали, тепленького. А казаки уси сплыли вже. С добычей. А меня связалы и в кутю к баранам покидали, даже не били. Правда и исти не давали. На третий день жиду продалы. Тот меня в Истамбул на шебеке* привез и там перепродал на галеру. Потом и на другую перепродали. Потом уже на эту. Пять рокив, считай, как все гребу и гребу. Конца краю этим волнам не вижу. Вот те крест.
   И перекрестился по православному.
   Окружающие нашу беседу не понимали. Кроме Микала, который от смеха сложился пополам, упал на палубу, закатился под фальшборт и страдальчески там икал дрыгая ногами. Ржать по человечески он уже не мог.
   - Что он с меня смеется, княже? - обиделся казак.
   - Да он такой же ходок по бабам, как и ты, - ответил я ему. - А смеется, потому что представил, что это не тебя, а его за задницу с бабы повязали. Я вот что хотел спросить: служить мне будешь? Дом твой далече отсюда будет.
   - Не во гнев буде сказано, не буду. Домой пийду, княже, в Полтаву. Дюже соскучился. А что далече отсель, мне то не боязно. Ты мне только корабелю дай и пару монет на хлиб с салом.
   - А звать-то тебя как? - восхитился я этим экземпляром.
   - Меня-то? - почесал он пятерней бритый затылок, будто припоминая собственное имя. - Мамай. Грицком крестили.
   - Мамай, говоришь? - усмехнулся я.
   - Та у нас уси в роду Мамаи. Набольшие наши только стали по-литовски Глинскими князьями зваться. Им великий князь местечко Глину в удел дал. А Полтава наш родовой город.
   - А тот Мамай, что на Москву сто лет назад ходил, кто тебе?
   - Это хан-то ордынский, который Кият Мамай?
   Я кивнул в подтверждение.
   - Родней нашей будет. Предок у нас общий. У всех Мамаев.
   - Хорошо. Об этом попозже поговорим. За кувшинчиком вина.
   Дзапар довольно осклабился.
   Микалу вообще не надо отдавать приказаний. Все сам чует, что нужно. Вырос из-под палубы и с ним сержант. Потом и стрелки объявились с рогатинами в охапках, которыми они и оделили бывших узников совести.
   - А где этот сиреневый амазон*? - спросил мой раб, подтаскивая срахолюдную секиру скотского* барона.
   - Он в гальюне мается. Обожрался непривычной еды, вот и пробило его, - засмеялся молодой кастилец.
   - Это ему притащили этот маленький топорик? - попробовал я пошутить.
   - А что? В самый раз под его лапу будет, - уверенно заявил Микал, оглаживая секиру. - Остальным даже поднять это чудовище будет сложно.
   Прибежавший на наш хохот из гальюна Кин-Конг, с ходу бухнулся передо мной на колени и что-то активно залопотал, стуча лбом в палубу.
   Я беспомощно посмотрел на кастильцев.
   Дон Хуан что-то спросил у него.
   Здоровенный негр ему ответил, не вставая с колен, только выпрямившись. А он действительно был здоровенным не только по саженному росту, руки в объеме у него в бицепсе ого-го-го... Чемпион по армрестлингу. Ну, как у Рождественского: ""руки как ноги, ноги как брусья"". Грудные мышцы лежали мощными плитами, на животе четким рельефом выделялись ""кубики"" под черной кожей с оттенком баклажановой шкурки. Лицо у него было слегка вытянутое и неожиданно скуластое. Лоб высокий. Нос прямой длинный, хотя и с большими ноздрями, но не вывернутыми, а вполне себе нормальными. Подбородка не видно из-за курчавой бородки. Глаза карие, белки с легкой желтизной, которой совсем не было у амхарцев.
   - Он говорит, ваше высочество, что отныне и навсегда он ваш раб. И единственное его желание это служить вам.
   - Но он волен уехать домой, - сказал я.
   Дон Хуан перебросился несколькими фразами с Кин-Конгом и пересказал мне по-кастильски.
   - Он говорит, что у него больше нет дома. Его дом разрушен врагами, которые захватили их всех в плен, чтобы продать португальцам.
   - Кто их захватывал?
   - Царь Текрура. Он мусульманин и дружит с португальцами. Сначала продавал им своих людей. А теперь захватывает для продажи соседей. У него большое войско из личных рабов.
   - Царь? - переспросил я.
   - Ну, так можно перевести этот невоспроизводимый на человеческом языке титул, ваше высочество, - помявшись, ответил граф де Базан.
   - Как его зовут?
   Граф перекинулся с негром несколькими словами и тот ответит что-то совсем непроизносимое с большим количеством дифтонгов ""мгве"", ""нг"" и ""бва"".
   - Скажите ему, что отныне я его буду звать Куаси-ба.
   Чем я хуже Жофрея де Пейрака? Разве что отсутствием Мишель Мерсье. Но у меня Ленка не хуже будет.
   - Кстати, а каким именем его крестили?
   - Говорит, что Марком.
   - Вот и будет он Марк Куаси-ба. Скажите ему, что я беру его к себе в дружину, но он должен выучить наш язык.
   И протянул руку, в которую Микал вложил скоттскую секиру.
   - Носи его с честью, милит* Марк.
   Принимая боевой топор, эта громада черного мяса посекундно мне кланялась и что-то лопотала.
   Я вопросительно взглянул на графа де Базан.
   - Он говорит, ваше высочество, что убьет этим топором каждого, на которого вы ему покажете.
   - Микал, - приказал я, - тебе особое задание: как можно быстрее обучить его нашему языку, - кивнул я головой на ""баклажана"".
   Ступенька - ""стремянной"" - телохранитель - казначей - порученец - слуга - и исполняющий обязанности моего пажа только вздохнул, подтверждая кивком полученное задание. Что-то много дел я на одного парня наваливаю. Все по принципу: вьючат того, кто везет и не брыкается. Надо осмотреться с обязанностями моего окружения и что-то переиграть.
  
  
   Ночью, проверив караулы и бодрянку, узрел не спящего Мамая, который увлеченно смотрел на чистое звездное небо.
   - Что, удивляешься, что до дома топать и топать, а звезды над головой все те же? - спросил я его по-русски, когда подошел ближе, и сам настолько впечатлился этим зрелищем, что неожиданно для себя процитировал Ломоносова. - ""Раскрылась бездна звезд полна. Звездам числа нет. Бездне дна"".
   - Красиво сказано, твое высочество, - отозвался казак. - Только звезды и примиряли меня с тяжкой долей раба, прикованного к веслу. Ночью смотришь на них, веслом ворочаешь, а сам бредешь себе мыслью по Чумацкому шляху,* и мечта тебя греет. Обо всем тогда блазнишь. Особливо о бабах. Красивые у нас дома бабы.
   Он повернулся ко мне и широко бесхитростно улыбнувшись, продолжил.
   - Все мои страдания через их чертову красу произошли.
   - Вот как?
   - А як жеж. Князь великий литовский решил земли наши населить селянами с Карпат да Польши. В осадчие они шли охотно - там их папежники* ваши зажимали, по своему, по православному креститься не давали. Наш князь тому не им препятствовал, мало того тридцать девять лет льготы им по поборам дал - только заселяйся и паши целину. Казаки пахать не любят: охота, рыбалка, скотина всякая... это да, а вот землю пахать - дурных немае. Земли много, хорошей, черной, а людей на ней не так чтобы очень. Батый многих убил, а еще больше согнал на север, страху на них напустив. Со своих же черкас нашему князю много не взять - у нас кажный казак сам себе с усам, и кроме военной службы ничего князю должен. А селяне, понаехавшие, уже привычные и спину пану гнуть, и налоги платить. А тут льгота на треть века...
   - А где земля ваша?
   - По Днепру от порогов и Синих вод до кромки лесов на Черниговщине. От самого Днепра до Дона. Весь Великий Луг - присуд наш. Степи ковыльные под ветром волнами ходят, как в вода в море. А запах... А небо... Нет ничего на свете краше нашей степи, княже. Коня не дашь, так я пешком домой пойду.
   И набычился, будто я ему уже наобещал с три короба, а потом передумал, да и во всем отказал.
   - Весной домой поедешь. Зимой в одиночку бродить - замерзнешь еще или волки схарчат дорогой. А так до весны мне послужишь, денег заработаешь, коня, саблю. Папаху каракулевую, - усмехнулся я своим мыслям. - Как человек поедешь, не как пан голоштан. Ты же не нищеброд какой...
   - Верно гутаришь, твое высочество, - согласился со мной парень. - Род мой старый. Всегда конную лыцарскую службу нес. Всегда в старшине. И батька мой атаман гродский в Полтаве. Он князю Михаилу Глинскому двоюродным стрыем* доводится.
   - А как так стало, что Мамаи в Глинских обратились?
   - То совсем просто, княже. Когда в Кафе хана Мамая фрязи* отравили, тело его отдали хану Тохтамышу, а тот повелел его закопать на Волге, у Сарытина*. С тех пор там этот высокий курган Мамаевым и кличут. А сын его - темник*, бий* наш Мансур Киятович увел всех наших воинов домой - всю тьму.* И в Полтаве сказал на черной раде*, что нет над ним и над нами больше царя. Что не властна больше Орда над нами.
   - А за что генуэзцы хана Кията отравили?
   - Понимаешь, княже, всю ордынскую замятню он у них постоянно серебро брал, возами, чтобы наемников собрать в свое войско. Мурзы* и сеиты* со своими казаками не шибко-то хотели друг с дружкой воевать. Вот он и греб в свое войско всех до кого рука дотянется: с Кавказа, с Молдавии, с Литвы. Весь юг Крыма от гор до моря фрягам в залог отдал. А те ему на поход в Москву две сотни лыцарей навербовали у фрязей - кони и те в броне, да четыре тыщи пеших пикинеров с арбалетчиками из Генуи. А Кият их всех в том бою с москалями у Непрядвы и положил ровненько. И чтобы земли в Крыму не отдавать потом, его и отравили купцы из Кафы.
   - А что генуэзцы в той Москве забыли? - я примерно представлял, что забыли, но хотелось услышать автохтонную версию.
   - Торговый путь по Дону. Меховой путь. Их всего два. Один в Новгороде Волховском, другой в Москве начинается. Меха, воск, пенька. И главное - ревень сушеный, чтобы моряки запорами не маялись на солонине с сухарями. Вот этот меховой путь, который сурожане* держали, фряги хотели под себя подгрести. Не вышло. А крымский берег так у них и остался.
   - Не остался. Пять лет назад его турки под себя подгребли. Нет там больше генуэзцев. И хан крымский теперь вассал падишаха в Истамбуле. С его рук ест. С его фирманом на стол садится.
   Грицко широко перекрестился и молвил.
   - Верно дед мой гутарил: бог долго терпит да больно бьет.
   - Ты так мне и не сказал, как Мамаи стали Глинскими.
   - Ну, так слухай, княже. Бий Мансур Киятович Мамай сделавшись совсем независимым государем, сам стал дружить с Литвой против Орды, и детям то заповедал. Через двадцать лет по смерти хана Кията, когда Тохтамыша выгнал с Орды хан Култуг и тот к Витовту в Литву сбежал, получив от великого князя на кормление Киев, наша тьма с литвой, ляхами, татарами Тохтамыша с киянами, да божиими лыцарями* из Пруссии схлестнулись на речке Ворксле с Ордой. Командовал всеми Боброк Волынец, тот, что войско Мамая нашего на Куликовом поле разбил. Боброка убили в самом начале схватки, князь великий Витовт не справился и побил его хан Култуг. Крепко побил. Едигей с подмогой ему подоспел. Первыми побежали с поля боя божие лыцари, за ними и все полсотни литовских и русских князей с дружинами утекли, кого не убили. С раненым великим князем только наши казаки и остались. И вывели того в безопасное место. Тогда бию нашему Александру Мамаю, сыну Мансура Кията, Витовт в благодарность за спасение дал в удел местечко Глину и часть черниговщины. И признал тогда бий Олекса Витовта ""старшим братом"" своим ""в отца место"". С тех пор и стал писаться он в грамотах как князь Глинский. Ну а мы, все остальные Мамаи, так Мамаями и остались. Так что недолго наше государство независимости радовалось. Да и не выжить нам одним было после такого разгрома. Култуг до Киева все разорил.
   - Шибко по дому скучаешь?
   - Не то слово, княже, тоскую.
   Тут его глаза слегка замутнели.
   - А все ж красивая она была...
   - Кто? - не понял я такого резкого перехода от геополитики к красоте.
   - Ганна. Дочка осадчего войта*. Меня с нее братья ейные сняли на сеновале, в самый сладкий наш миг. Побить меня хотели - женись, мол, коли девку спортил. Четверо их у нее было, братьев-то... Отбился... Да убегая мотней за плетень зацепился и об землю ушибся. С меня дух вон, воны меня тут и словили. Старикам нашим на майдане меня представили с той же песней: или пусть жениться, или к старосте на суд. Дюже подняться хотели: были крепаками, а станут родней подханку. Вот сестру свою сами мне и подсунули. А мне тогда было... Ну, как тебе сейчас - пятнадцать. Как нюхнул бабью промежность, так и мозги вон... Один звон в голове. А девка сама ластиться...
   Смеется Гриць заразительно, покачивая бритой головой.
   - Ты смотри, Гриня, на моих землях не озоруй, - предупредил я его. - В каждом городе бордель есть с непотребными девками. И стоит это удовольствие недорого. Так что к честным женщинам не лезь. Народ тут горячий, ревнивый, под руку и убить могут. И будут в своем праве. Даже к женитьбе принуждать не будут. Ты в этом вопросе Микала держись - он ходок по бабам уже опытный. Знает что можно, а что нельзя.
   - Дякую за мудрость вашу, твое высочество.
   - Ладно тебе дякать. Одна, Гриц, дяка, что за рыбу, что за рака. Лучше расскажи, что дальше было с той Ганой. Интересно же.
   - Та ни что... С поруба, куда меня до суда засадили я втик. Седмицу в плавнях рыбалил, потом с дядьями и брательниками на Дон ушли. С тамошними черкасами в набег поплыли до Анатолии. Далее ты знаешь.
   - Ну, так что решил? До весны мне служишь?
   - А в чем службица-то? Мне не всякая служба в почет, не во гнев твоему высочеству будет сказано.
   - А на кого пальцем покажу, тому голову с плеч. Вот и вся служба.
   - А бабы будут?
   - Будут тебе бабы, - усмехнулся я. - хоть без шахны, да работящие.
   - Откуда, княже, так на руськой мове балакать умеешь? Любопытно мне.
   - А я много языков знаю. Таков царский удел, - ушел я в несознанку. - Служить будешь?
   - А корабелю дашь? Из милости.
   - Все дам. И коня милостивого, и саблю, и шапку каракулевую, - смеюсь.
   - Тогда я твой, - склонил голову хлопец. - Только, чур, княже, до весны.
   И мы оба засмеялись задорно.
  
  
   Второй день плавания я решил посвятить сначала физическим упражнениям, проверить все же возможности моего нового тела, да неспешным подведением итогов и построению планов на будущее, но обломился, так как нас стали преследовать две галеры под белыми флагами с золотыми лилиями. На каждой стояло не меньше полусотни арбалетчиков. И все мои благие пожелания накрылись медным тазом.
   Бретонские парусные нефы от безветрия приотстали и маячили далеко за кормой.
   Франкские галеры очень долго с нами сближались, практически до обеда, меняя галсы по ветру, и мы почти потеряли за кормой более тихоходные и менее маневренные союзнические парусники. В любом случае рассчитывать на их помощь было нечего. Если ветер покрепчает - помогут. А нет, так нет. Кисмет, как любит говорить капудан.
   Я как-то читал, что морской бой парусников мог длиться всего минутами, а основное время - часто часами, съедало именно маневрирование, отнятие ветра у противника, проведения правильного маневра для абордажа, или подводки корабля противника под огонь своей бортовой артиллерии.
   А вот и сам капудан спешит ко мне, шлепая задниками богато расшитых туфель по палубе.
   - Мой солнцеподобный эмир, какие будут приказания? - склонился он передо мной, являя глазам розовую косынку.
   Однако под халатом негоцианта блестела позолотой дорогая кольчуга панцирного плетения, и весь его арсенал на поясе был готов к применению.
   - Мы сможем от них уйти? - спросил я в лоб.
   - Попробовать можно, но на парусах они будут быстрее нас. А весельная команда у меня сейчас вашими стараниями ослаблена, - посетовал он.
   - Зато усилена абордажная команда, - осадил я его попытку снова посадить узников совести на весла. - Кроме копта там все неплохие бойцы. Лишними не будут.
   Наконец галерам франков, уже после того как мы успели со вкусом и не торопясь пообедать, удалось взять нас в клещи, пока еще на расстоянии больше двух кабельтовых*. Все же они были помельче, поуже в корпусе и повертче большой сарацинской галеры. Наш корабль только на прямой дистанции выигрывал у них в скорости, дважды вырываясь из этих ""клещей"" короткими рывками. Последний раз, выйдя прямо из под шпирота франкской галеры, на который уже готовы были спуститься их абордажники. Пару их воинов даже удалось подстрелить сарацинским матросам из тугих турецких луков. И одного ссадить с мачты, когда тот лез в воронье гнездо с арбалетом. Стрела попала ему в левую руку, но вот громкое падение с реи на палубу вряд ли добавило ему здоровья.
   До этого мы дважды уже сходились с франками на перестрел, но легкие стрелы валлийцев относил посвежевший ветер и я приказал бросить это бесполезное занятие и не тратить зря стрелы. Выждать пока ближе не подойдут. Арбалетный болт доставал палубы противника, но его также, хоть и намного меньше, сбивал с прицела ветер.
   Пока мы с франками вот так играли в морские кошки - мышки, небо потемнело, и ветер резко усилился. Паруса все убрали и гоняли друг друга исключительно на веслах.
   А потом неожиданно пришел шторм.
   Да что я говорю, не шторм, а ШТОРМ!!!
   И нас разнесло с противником высокими водяными валами далеко друг от друга.
   Ощущение того, что низ моего живота стремиться оторваться в район коленок, появилось у меня и больше не пропадало. Точно также как и верх желудка поселился где-то в районе зоба, стараясь проскочить наружу. Но пока было еще терпимо. А потом нас стало немилосердно мотать на больших волнах, которые шторм перекатывал через палубу.
   Это был первый настоящий шторм, который я видел за обе свои жизни, и поначалу зрелище разбушевавшейся стихии завораживало и притягивало к себе мой взгляд этой величественной нечеловеческой жутью, но постепенно морская болезнь взяла свое. Я неожиданно обнаружил себя в каюте, валяющегося пластом на оттоманке с вывернутым наизнанку желудком и привкусом медной пуговицы во рту. Периодически сокращался буквой ""зю"" и блевал горькой желчью - больше нечем было. Да и желчи во мне почти не осталось. Казалось еще чуть-чуть и выблюю в медный таз свои потроха.
  
  
   Так прошло более суток... или еще больше. Достаточно долгое время для того, чтобы измучить и измотать доставшийся мне юный организм буйством морской стихии до состояния: бери меня тепленького и делай со мной что хочешь. Однако, признавая такую возможность в принципе, сарацинский капудан повел себя в этой ситуации весьма благородно. То есть не сделал совершенно ничего из того, что мог. И я, и мои спутники, и даже освобожденные гребцы остались на свободе, даже при всем состоявшим при нас имуществе.
   Вместе со мной в каюте страдал от морской болезни Филипп. А вот Микал и Ленка, казалось, в этом буйном море родились, настолько им было хорошо, как нам плохо, если не считать надоевшей и им качки. С помощью чернокожего Марка они заботились обо мне с моим оруженосцем с полной самоотверженностью, не гнушаясь никакой грязной и противной работы, которой мы им периодически добавляли.
   Но все кончается. Кончился и этот чудовищный шторм. Но не кончилось волнение. На высоких и длинных валах корабль скользил как на американских горках. По крайней мере, ощущения были именно такие как в юности, когда я водил девочек в Луна-парк около Речного вокзала. Почему-то после таких адреналиновых аттракционов они были более податливы на поцелуи.
   Но выматывающей бортовой качки больше не было. И я смог проглотить без последствий чашку куриного бульона.
   Посетивший меня капудан Хасан, посетовал.
   - Ваше высочество, не гневитесь на старого капудана, я не в силах бороться с морскими стихиями. Тут на все воля Аллаха, который был к нам в этот раз благосклонен. Самое страшное уже позади. Сейчас при умеренном северо-западном ветре мы довольно быстро доберемся до суши, где моему кораблю предстоит серьезный ремонт. И я надеюсь на ваше содействие.
   - Что от меня потребуется, Хасан-эфенди.
   - Охранная грамота от ваших подданных и некоторое количество высушенного дерева.
   - Считайте, что они у вас есть, - успокоил я его и тут же задал самый для меня актуальный вопрос. - А куда нас выбросит на берег морская стихия?
   - По моим расчетам. Очень приблизительным. Где-то от Байоны до Бильбао. Точнее пока сказать не могу. Но мимо континента не проскочим это уже точно.
   - Какова сейчас высота волн?
   - Где-то шесть-семь локтей, мой эмир. Против них идти бесполезно, даже с такой большой командой как у меня. Остается только держать корму под ветром, благословляя Всевышнего за то, что ветер нам относительно попутный. Надеюсь, к вечеру волнение утихнет, и я смогу взять ориентиры по звездам.
   И тут же оговорился.
   - Хотя все в руках Аллаха.
   Капудан меня покинул и прислал мне большой кувшин кислого питья. От этого напитка действительно стало легче. И я решился выйти на палубу.
   День клонился к вечеру. Небо прояснилось и даже солнце иногда проглядывало в разрывы между светлых облаков. Гнетущей серости большого шторма не осталось и следа.
   Галера, втянув в себя весла, шла под зарифленным латинским парусом фок-мачты резво взлетая на высокий гребень волны и глиссируя на большой скорости летела в длинный провал между волнами, и, опережая их, снова легко взлетала на гребень следующей. Действительно американские горки. В отличие от болтания корабля в большой шторм, ощущения скорее были радостные, чем гнетущие.
   На палубе, держась за какую-то веревку стоячего такелажа, я полной грудью с наслаждением втянул в себя свежий просоленный воздух, от чего закружилась голова. Но огромный Марк легко придержал меня, позволив снова уцепиться за трос.
   Чистый воздух поднял мне настроение, позволяя забыть ту мерзкую смесь газов с густым запахом желчной блевотины, которой пропиталась атмосфера каюты.
   Не могу сказать сколько времени я так простоял, но организм испытывал эйфорию от которой отказаться у меня не было сил, и я не давал себя увести с качающейся палубы.
   К закату волнение уменьшилось, и галера став ""крылата парусами"", с тихим шипением вод скользила по пологой волне как призрак в ночи.
   Только когда стемнело, и на корабле зажглись ходовые огни, меня смогли увезти в проветренную каюту, где я наконец-то уснул и проснулся только от крика множества глоток: ""берег!!!"".
  
  
   Конец ознакомительного фрагмента.
  
   Книга вышла в издательстве "Армада" в июле 2014. Обложка в иллюстрациях.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"