В комнату оперативного состава вошел начальник уголовного розыска майор Семенов. Все встали, майор кивком головы поздоровался с присутствующими, но смотрел только на Сашу.
- Александр Петрович, - я за вами.
"Интересно, что же случилось? Неужели все-таки стало известно о его короткой, но весьма кровопролитной войне с наркоторговцами? Да-а. Паршиво, конечно, но за все надо платить".
- Слушаюсь, товарищ майор.
Семенов с удивлением на такой официоз посмотрел на Сашу, а тот последовал за начальником к двери.
Перехватив недоуменный взгляд капитана Камышова, Саша только пожал плечами и, состроил на лице мину, которая должна была дать понять капитану, что он точно также ничего не понимает.
Они поднялись на второй этаж и по коридору подошли к приемной начальника отделения. Саша терялся в догадках. Это то ли торжественное, то ли мрачное шествие под руководством непосредственного начальника к полковнику могло означать как что-то очень хорошее, так и нечто столь же, если не более, плохое.
Что же хорошего могло его ожидать? Орден? Он-то, конечно, был бы согласен и на медаль, но должен был честно признаться хотя бы самому себе, что за известные начальству служебные достижения ни на орден, ни даже на медаль он никак не тянул. Хотя иногда его и не миновала скупая похвала руководства за раскрытие очередного преступления. Но преступления все эти были так себе - мелкие, негромкие. Даже те убийства, которые время от времени Саше приходилось расследовать, вернее, если называть вещи их официальными именами, оказывать помощь в розыске подозреваемых под руководством следователя, были заурядными - либо обычная бытовуха, либо тоже ставшие за последние годы обычными, мелкие бандитские свары. Даже разборками их стало стыдно называть. Хотя кровь была по-прежнему того же красного цвета. А вот на счет взыскания... Впрочем наказывать его тоже было особенно не за что. Если и были какие-то мелкие недочеты в его повседневной работе, то у кого их нет, и на общем фоне он ничем не выделялся.
Вот только кое-какие громкие происшествия, о которых можно сказать прогремела слава по всей стране необъятной, причем даже телевидение уделило толику внимания его скромной персоне, правда само не зная об этом, могли бы, конечно, вызвать нешуточный гнев начальства, если бы оно узнало кто в действительности был непосредственным виновником небольшого скоротечного боя на Старгородском проспекте с подрывом боевой машины бандитов и еще более кровавого побоища на окраине города, на пустыре за парком авиаторов. Но он сильно сомневался, что кто-либо сумел вычислить, что это именно он приложил руку к этим происшествиям. Поэтому он довольно спокойно вошел в приемную начальника отделения следом за майором Семеновым.
За столом как обычно сидела Светлана Георгиевна - пышная дама средних лет, всегда относившаяся с симпатией к капитану Татищеву. Неизвестно за что, правда. Никаким особым вниманием Саша ее не баловал, однако и неприязни к ней не испытывал. Так, была у них непонятно как возникшая симпатия друг к другу. Несколько слов при встрече, мимолетная улыбка. Саша, естественно, не придавал этому никакого значения - для него Светлана Георгиевна была даже не женщиной, а просто приятным человеком, сослуживцем.
Возможно, Светлана Георгиевна думала об этом несколько иначе, но это оставалось ее личной тайной.
По обыкновению, строго взглянув на вошедшего первым майора Семенова, Светлана Георгиевна перевела взгляд на капитана Татищева и доброжелательно улыбнулась.
- Тимофей Вартанович ждет вас, проходите.
Саша чуть-чуть приподнял брови, встретившись глазами с взглядом Светланы Георгиевны, как всегда, когда слышал имя-отчество своего главного начальника. Светлана Георгиевна неодобрительно покачала головой, но в ее глазах сверкнула ответная усмешка. Это был как бы их, незаметный для окружающих, маленький пароль.
Начальник угрозыска ничего этого уже не видел, так как открыл дверь в кабинет и переступил порог.
Приведя лицо в строгое соответствие с уставом, Саша шагнул в кабинет вслед за своим непосредственным начальником.
Тимофей Вартанович Кудрявцев, полковник милиции и начальник отделения милиции, в котором уже десятый год работал Саша, пройдя путь от постового до старшего оперуполномоченного уголовного розыска (правда, в те времена ни майора, ни полковника в отделении еще не было) встал и вышел, навстречу вошедшим, из-за большого полированного стола, на котором были аккуратно разложены несколько папок с документами. Слева от кожаного вертящегося кресла стоял компьютер, с которого Светлана Георгиевна ежедневно стирала пыль и которым Тимофей Вартанович, насколько знал Саша, не пользовался вообще, даже для того чтобы поиграть в какую-нибудь компьютерную стрелялку.
Внимательно посмотрев на Сашу, полковник сказал:
- Не догадываетесь, зачем я вас вызвал, Александр Петрович? - и посмотрел на него маслянистыми хитрыми армянскими глазами, странно смотревшимися на сугубо русском, можно было бы даже сказать чересчур русском лице, таком, каким его обычно представляют себе обитатели дикого запада - словно грубо вырубленном топором из куска корявого ствола дуба. Да и сам он весь был похож то ли на кряжистый дуб, то ли на медведя с заметным животом, поднявшегося на задние лапы. Здоровый мужик, с годами погрузневший от малоподвижного образа жизни.
- Нет, товарищ полковник, - ответил Саша, и как бы извиняясь, слегка развел руками.
Кудрявцев укоризненно посмотрел на Семенова.
- Вот, Владимир Семенович, какие у нас скромные люди работают. Служба, служба, а награды за нее мы не ждем, - задумчиво, даже несколько философски сказал Тимофей Вартанович, еще раз посмотрел на Сашу, потом неожиданно резво для своей массивной фигуры вернулся к столу, взял лежащие на нем бумажки, сжатые канцелярской скрепкой, заглянул в них и сказал:
- Вот, товарищ капитан, руководство нашего отделения за безупречную службу и высокую раскрываемость решило отметить вас премией.
Саша не смог сдержать улыбку удовлетворения - деньги ему сейчас не помешали бы. Впрочем, он подозревал, что размер премии обрадует его гораздо меньше, хотя и те крохи, которые иногда выдавались сотрудникам в виде премии, тоже не могли ему помешать.
- По графику, Александр Петрович, у вас скоро отпуск? Руководство решило премировать вас путевкой.
Улыбка на лице Саши подвяла и он мысленно взвыл. Глаза его невольно, с затаенной мольбой к всесильной судьбе, закатились куда-то вверх, что, очевидно, было принято Кудрявцевым за плохо скрытый восторг от услышанного, потому что словно не замечая, что состояние подчиненного резко ухудшилось, Тимофей Вартанович продолжил, сказав со вкусом:
В круиз....
Саша снова воспрял духом, хотя в глубине души и понимал, что чуда не будет, что немедленно и подтвердилось.
Кудрявцев добавил:
- По Енисею!
Тут Саше отказало знаменитое среди сослуживцев хладнокровие, и он закончил:
- Твою мать! - Мысленно. Только мысленно.
Через неделю он должен был уйти в очередной отпуск. Но это был не просто отпуск. Он три года откладывал деньги, чтобы на неделю съездить на Кипр. Последние два своих отпуска он провел у родителей в Сибири - в маленьком городке Чепецке с большим машиностроительным заводом несколько лет назад остановившем работу и, похоже, насовсем. Особый садизм был в том, что через этот город и протекал Енисей, то есть всю свою жизнь до ухода в армию в восемнадцать лет Саша прожил на Енисее.
Саша основательно готовился к своей первой поездке за рубеж - даже оформил загранпаспорт, несмотря на то, что для поездки на Кипр он и не требовался. Саша уже отсчитывал последние дни в предвкушении своего первого путешествия за настоящую границу и "премия", которой теперь осчастливил его начальник отделения, не могла вызвать у него восторга, тем более "круиз" по Енисею никак не мог вызвать у него прилива восторженных чувств. Ему хотелось, наконец, понежиться на жарком южном солнышке, покупаться в море, и его не влекли холодные воды сибирской реки, в которой для кого-то тоже, наверное, была своя северная экзотика. Но не для него. Он, конечно, любил свою родную Сибирь и величественный Енисей, но в данном случае все это было не при чем. Вполне возможно круиз по Енисею мог вызвать энтузиазм у какого-нибудь жителя тропиков после душной жары тропического леса, но причем здесь он? Саша в тропиках никогда не жил, по крайней мере, не так долго, чтобы ему захотелось каждый год проводить свой отпуск в приполярьи. Ну не было у него скрытой тяги к шестидесятой параллели.
С унылой физиономией он принял из рук начальника, словно бы не замечавшего какое сильное впечатление произвела на подчиненного забота о нем вышестоящих товарищей, глянцевый листочек путевки в круиз и билет на самолет и едва сдержался, чтобы не ляпнуть:
"Товарищ полковник, а нельзя ли ЭТО заменить на круиз хотя бы по Черному морю?"
Однако он понимал, что участь его уже была решена, и он крепко пожав лапу Тимофея Вартановича, холодно поблагодарил его.
Нахальный, как и все наши начальники, полковник строго посмотрел на Сашу и спросил:
- Ты, что же капитан, не рад?
Растянув губы в резиновой улыбке, Саша отрапортовал:
- Никак нет, товарищ полковник! Рад!
- Ну, молодец! - сказал Кудрявцев словно бы и, не заметив некоторой отчужденности подчиненного. - Можете идти. Работайте, товарищи, - сопроводил их добрым отеческим словом к выходу начальник и направился к своему столу.
Когда они вышли в коридор, майор с нажимом сказал Саше:
- Думай, что хочешь, но я здесь не при чем!
Встретив пару дней назад в коридоре Светлану Георгиевну и перекинувшись с ней несколькими фразами, Саша, уже знал, что эта путевка предназначалась самому Тимофею Вартановичу. Армянин по матери, он, видимо хотел потешить свою наполовину южную кровь свиданием с холодной красотой полярного сияния. Однако абсолютно русская жена, не имевшая никаких корней южнее Тамбовской области, узнав о том, куда собирается потащить ее муженек, встала на дыбы, и наотрез отказалась ехать с ним. Одну путевку полковнику с трудом удалось сдать назад в турагенство, а на вторую желающих не нашлось и ему пришлось сманеврировать. Чтобы вернуть деньги через собственную бухгалтерию, нужно было премировать ею одного из сотрудников. К Сашиному несчастью выбор пал почему-то именно на него.
Все эти перипетии семейных страстей полковника Кудрявцева мало интересовали Сашу, если бы они так больно не отозвались на его собственной судьбе.
Когда позавчера у них зашел разговор с Светланой Георгиевной она, наверно, еще не знала, что своей жертвой начальник выберет Сашу. Он никак не мог заподозрить тепло относящуюся к нему Светлану Георгиевну в таком низком коварстве. Видимо, полковник держал все это в строжайшей тайне, решив неожиданно обрадовать одного из своих подчиненных.
Шедший по коридору к себе в комнату Саша уныло размышлял о садизме своего начальства и не слушал как майор Семенов, чтобы утешить его, пытался рассказать что-то из своей давней армейской службы примерно в тех краях.
Во-первых, воспоминания майора о его армейской молодости Саше были совершенно неинтересны, хотя бы потому, что он слышал их уже то ли в пятнадцатый, то ли в двадцать восьмой раз, а, во-вторых, Саше самому пришлось провести не самые лучшие в его жизни два месяца во время учебного рейда по сибирской тайге. Возвращаться в те места Саше никогда не собирался, но теперь воля начальника снова отправляла его туда.
"Черт бы тебя побрал вместе с твоими воспоминаниями и вместе с полковником Кудрявцевым, когда вам пришла в голову эта идиотская идея отправить меня в круиз по Енисею. Господи, ну, почему он выбрал именно меня, а, господи?"
Однако, поскольку это было просто случайностью, вряд ли и сам начальник отделения смог бы внятно ответить, почему его выбор пал именно на капитана Татищева, а не, например, на капитана Камышова или старшего лейтенанта Кривопузова. Может быть, он действительно в порыве начальственного отеческого порыва захотел одновременно с извлечением небольшой собственной выгоды воспользоваться случаем и отметить кого-то из своих подчиненных, и почему-то решил, что это вызовет у одного из них радость. А может быть просто ткнул пальцем в список личного состава на кого бог пошлет, и ненароком попал именно в Сашину фамилию, но, скорее всего, она просто в самый неподходящий (для Саши) момент всплыла из недр его командирской памяти.
Думать об этом было бесполезно, стрела судьбы опять со свистом попала именно в него. Саша еще раз вздохнул, понимая, что изменить уже ничего нельзя. Отказаться от путевки он не мог, это значило полностью испортить отношения с начальством.
Не обращая внимания на ухмылки сослуживцев, Саша позвонил в турагенство и отказался от путевки. После работы он зашел на телеграф и отправил на Кипр телеграмму до востребования - Татьяне, которая по его настоянию все-таки взяла отпуск и на всякий случай уехала пораньше из страны. После того, что с ней случилось ей нужно было какое-то время, чтобы прийти в себя, а кроме того, на всякий случай, Саша хотел, чтобы она побыла некоторое время подальше от России, потому что полной уверенности в том, что вся банда наркоторговцев уничтожена, у него не было. В том, что каприз начальства лишил его не только первой заграничной поездки, но и свидания с Татьяной, было уже что-то прямо садистское.
Через шесть часов полета на стареньком, кряхтевшем всеми своими ржавыми сочленениями, Ту-154, Саша сошел по трапу на красноярскую землю, вернее на потрескавшийся бетонные плиты аэродрома.
После довольно прохладной не по сезону погоды в начале августа в Москве Сашу приятно удивило ослепительное солнце и жара за тридцать градусов, стоявшая в это время в Сибири.
Быстро договорившись с частником, который, увидев, что имеет дело с москвичом заломил по его же собственному, разумеется невысказанному, мнению непомерную цену, тем не менее, для москвича оказавшуюся вполне приемлемой.
Он доехал до причала, где стоял огромный белый теплоход "Дмитрий Фурманов".
По мере приближения этой красивой картинки, Саша без труда сумел разглядеть пятна ржавчины на бортах постепенно приходящего в негодность, когда-то красавца корабля, немало перевозившего в себе любителей северной экзотики. В советское время эти круизы по Енисею пользовались довольно большой популярностью, тем более, что деньги тогда у большинства людей были, а поехать за границу было просто нельзя. Сейчас, у тех, кто может быть и хотел бы поехать полюбоваться сибирскими просторами не было денег, а у тех, у кого они теперь были резко изменились желания и запросы, особенно потому, что многие из них знали, что такое Сибирь не понаслышке. И основной поток туристов хлынул через южные границы России и далее за пределы СНГ - в район Средиземноморья. Там и сервис был не такой ненавязчивый и погода лучше, так что почти за те же деньги можно было получить намного больше удовольствия. В сущности, Саша и сам хотел стать одним из этих туристов, но благодаря заботе начальства на этот раз у него ничего не вышло.
Предъявив билет дежурному матросу и, получив ключи, Саша прошел на пассажирскую палубу и начал искать свою каюту.
Наконец, он открыл корабельную дверь с вделанной в нее вентиляционной решеткой и вошел в свое обиталище, в котором ему суждено было прожить следующие двадцать четыре дня. Каюта была чуть больше двухместного железнодорожного купе. Его соседа еще не было, и Саша послал горячую молитву наверх о том, чтобы он и не появился, надеясь, что далеко не все билеты в это малопривлекательное по нынешним временам путешествие были распроданы.
Конечно, Енисей не море, но все-таки палуба даже у стоявшего у причала речного лайнера чуть-чуть заметно подрагивала, как бы напоминая о том, что Саша перешел с надежной тверди на куда более ненадежную водную гладь.
Сидеть в довольно-таки душной каюте Саше не хотелось, он забросил на багажную полку свой чемодан и вышел на палубу. К его удивлению тонкая струйка людей, направлявшихся к теплоходу, не иссякала, а, наоборот, с течением времени даже потихоньку превращаясь в довольно быстро текущий ручеек.
Саша обреченно подумал, что и здесь его надеждам на спокойное существование в двухместной каюте вряд ли суждено сбыться. Не дай бог поселится с ним некто храпящий по ночам и тогда это путешествие может превратиться из какого-никакого, но все же отдыха, в сущее мученье.
От нечего делать Саша рассматривал раскинувшийся по обоим берегам могучей реки город, в котором несмотря на его близость по сибирским масштабам к его родным местам ему еще ни разу не приходилось бывать, и не заметил как почти к самому трапу подъехал красный Икарус с до боли знакомой с советских времен надписью "Inturist". Он обратил на него внимание только когда услышал около себя иностранную речь.
Оказывается, где-то на Западе нашлось несколько любителей холодных земель, пожелавших испытать на себе сибирский экстрим. Впрочем, ничего удивительного тут не было. Саша вспомнил, что теперь существует даже туристический маршрут к Северному полюсу на атомоходе "Арктика", причем билеты туда стоят сумасшедших денег. И, тем не менее, каждый раз желающих попасть таким необычным способом на Северный полюс находится больше, чем мест на атомоходе. А здесь им даже не придется ломать торосы. Пока что погода стояла если и не средиземноморская, то по крайней мере летняя резко континентальная.
Понаблюдав за царящей на палубах теплохода предотъездной суетой перед скорым отплытием, Саша спросил у пробегавшего мимо стюарда, где находится столовая первого класса, и сходил туда, чтобы узнать расписание работы этого основного на любом корабле учреждения.
Из надписи на табличке у входа он узнал, что до обеда ему предстоит еще маяться бездельем по меньшей мере полтора часа и снова пошел в свою каюту.
К его разочарованию дверь в нее оказалась открытой, и на второй койке сидел, по всей видимости, тот, кто должен был стать его спутником на ближайшие три с половиной недели. Худощавый незнакомец, увидев Сашу, медленно встал и протянул руку. Он был довольно высок, по крайней мере, выше Саши, который и сам был немаленький - сто восемьдесят сантиметров. К удивлению Саши незнакомец, протягивая руку, сказал:
- Гутен таг!
К еще большему своему удивлению Саша ему немедленно, не задумываясь ответил:
- Гутен морген!
Сказав это, Саша так и застыл с чуть приоткрытым ртом. Почему он ответил немцу на языке, который он абсолютно, совершенно не знал? Если не считать нескольких фраз, знакомых ему по кинофильмам о Великой Отечественной войне. "Хорошо хоть не вырвалось: "Хенде хох!", полиглот несчастный," - подумал про себя Саша и, сделав над собой некоторое усилие, улыбнулся.
А немец в это время уже что-то быстро лопотал по-своему. Но Саша только еще шире улыбнулся и развел руки, как бы демонстрируя необъятную широту своего национального характера.
Немец недоуменно посмотрел на него, и Саша, собрав волю в кулак, постарался вызвать из глубины подсознания те немногие знания английского языка, которыми снабдили его когда-то инструкторы для контактов с вероятным противником. В результате ему удалось кое-как наскрести несколько слов, и он со всей большевистской откровенностью тайного коммуниста сказал:
- Ай доунт андестенд ю!
Немец замолчал, похлопал глазами, потом рассмеялся и сказал на довольно хорошем русском языке, если не считать чудовищного акцента:
- Я прошу вас извинить меня, но когда вы так быстро ответили на мое приветствие, я решил, что вы знаете мой язык. Еще раз извините меня. Разрешите представиться: Иоганн Киршнер, Гамбург.
Саше ничего не оставалось делать, как представиться в ответ:
- Александр Татищев. Москва.
Саша как-то сразу почувствовал, что немец не вызывает у него отрицательных эмоций. Наверное, это было взаимно. Немец, все так же доброжелательно улыбаясь, старался тщательно выговаривать трудные русские слова и по возможности согласовывать падежные окончания, и у них мало-помалу завязался дружеский разговор.
Не спрашивая ни о чем Сашу, немец рассказал, что он мелкий торговец антиквариатом из Гамбурга. У него жена и две дочери, которые помогают ему в его маленьком магазинчике на Шнобельштрассе.
Саша лихорадочно соображал, что ответить немцу, ведь нельзя же было просто промолчать после того, как человек выложил свою краткую биографию, но в тоже время говорить о том, что он работает в милиции, Саше как-то не хотелось вообще никому, а немцу в частности. По опыту он прекрасно знал, что в ста одном случае из ста возможных это волей-неволей вызывает у собеседника некоторую скованность. Сразу же исчезает теплота отношений, часто возникающая между случайными попутчиками и появляется определенная настороженность. А Саша, хотя его и насильно загнали в этот чертов круиз, тем не менее, собирался использовать эту возможность, и отдохнуть более-менее нормально.
Ему не хотелось ни представляться частным детективом в отпуске, ни привлекать к себе ненужное внимание. Он хотел быть просто одним из двух сотен пассажиров этого пока еще довольно уютного корабля.
Он быстро решил эту проблему и представился школьным учителем математики. Это был наиболее безопасный вариант. Он прекрасно знал, что обыватель, хотя и уважает математику, но не любит, и кроме четырех арифметических действий, необходимых при соприкосновении с прилавком, знать не желает больше никаких математических операций. А вот если бы он представился учителем истории, музыки или рисования, это могло бы потребовать от него впоследствии каких-то действий. Мало ли, например, капитан мог попросить его нарисовать какой-нибудь плакат - трагический пример Остапа Бендера взывал в этом вопросе к особой осторожности, или любознательные пассажиры могли попросить рассказать что-нибудь на историческую тему и так далее. Об участи музыканта на корабле не стоит и говорить, к тому же он не умел играть даже на барабане.
Учителем физкультуры он не хотел представляться из принципиальных соображений, потому что в глазах большинства населения учителя физкультуры обычно были довольно ограниченными, туповатыми людьми. Сашу это не устраивало.
Немец выдал вежливое удивление. Но на его законный вопрос о том, как согласовать утверждение средств массовой информации о тяжелом материальном положении российского учительства с поездкой одного из его представителей в довольно дорогую поездку, он сразу же получил лаконичный ответ, в котором упоминалось о профсоюзе работников народного образования, направившего Александра Татищева за хорошую работу на скудеющей ниве народного просвещения.
То, что перед ним школьный учитель почему-то еще больше расположило Киршнера к Саше. Он достал из кармана пиджака бумажник и стал показывать Саше фотографии своего семейства.
Саша сделав вид, что разглядывает фотографии с интересом, быстро пришел к неутешительному выводу, что жена у немца довольно-таки страхолюдное создание, хотя, возможно, это искупается ее исключительными душевными качествами, о которых Саша ничего не знал, но с готовностью верил немцу на слово. Девочки, вернее уже девушки, по Сашиному мнению тоже не блистали внешностью фотомоделей, но, в общем-то, как и все девушки в этом возрасте производили приятное впечатление.
Вернув фотографии владельцу, Саша признался, что он холост и детей не имеет.
- По крайней мере, мне об этом ничего неизвестно - добавил он с улыбкой.
Немец сначала не понял шутки, когда до него дошло, он расхохотался и даже хлопнул Сашу по плечу от избытка чувств.
Саше решил не скромничать и спросил, не желая оставаться в долгу:
- Иоганн, извините, что я спрашиваю об этом, но ... иностранцы обычно предпочитают каюты люкс, одноместные или по крайней мере селятся вместе со своими соотечественниками. Ведь у нас здесь билеты, по-моему, намного дешевле, чем у вас на теплоход такого же класса?
В ответ Киршер сделал грустную мину, покачал головой и объяснил, что это для российских граждан так обстоят дела, а им - иностранцам, билеты продают втридорога. А что касается отдельной каюты, то ... немец развел руками:
- К сожалению я не располагаю такими средствами и не смог выделить достаточную сумму, чтобы ехать с максимальным комфортом. Магазинчик приносит небольшой доход. К тому же вы сами понимаете, что когда у вас две взрослые дочери, то приходиться экономить каждый пфенниг.
- Да-да, конечно, извините за любопытство. - Саша поднял руку, как бы заканчивая этот неприятный разговор, в котором он невольно выявил свою милицейскую сущность. Но немец вряд ли об этом догадался. Репутация у русских за границей всегда была своеобразная, а после перестройки и реформ, мы вообще стали для всего мира "крейзи" и не совсем тактичный вопрос русского попутчика вряд ли мог вызвать у иностранца так далеко простирающееся подозрение.
То, что русский оказался интеллигентным молодым человеком, школьным учителем из Москвы, для немца уже было подарком, ведь его вполне могли поселить с каким-нибудь "полуновым" русским.
Новые-то, конечно если и ехали здесь вообще, то занимали люксы, а не двухместные каюты.
- Ну, что же, - сказал Саша. - Тогда надо отметить наше знакомство, Иоганн. Пока что все равно делать нечего...
Саша порылся в небольшой спортивной сумке, в которой вез с собой некоторые самые необходимые вещи, чтобы не лезть каждый раз в чемодан, и достал оттуда бутылку "столичной". Немец крякнул то ли от удовольствия, то ли вторя каким-то своим горестным мыслям о путешествии в Россию, которые начинали оправдываться. Однако, никаких возражений с его стороны не последовало.
Саша налил в пластмассовые стаканчики грамм по сто водки, выложил на столик нарезанную еще в Москве колбасу и баночку с солеными огурцами. Они сделали вид, что чокаются хлипкой пластмассовой посудой и выпили по первой. Немец поставил на стол стаканчик и вопросительно посмотрел на Сашу.
Тот сначала не понял немого вопроса и приглашающе показал на колбасу и огурцы. Но немец только покачал головой.
- Так, понятно, - пробормотал Саша. - Значит, после первой не закусываем. Хорошо.
Чтобы не уронить свое национальное реноме, он тоже не стал ничего есть и налил еще.
Немец кивнул и теперь уже не пытался чокаться, только сказал по-своему: "прозит" и опрокинул в рот водку так, словно пил минеральную воду.
Саша мысленно крякнул и последовал его примеру.
Хотя организм его был достаточно крепок и закален в куда более отважных схватках с зеленым змием, которые ему пришлось выдерживать в армии, патрульно-постовой службе, а потом и время от времени, правда уже не так часто, с коллегами по уголовному розыску, тем не менее он почувствовал, что с виду безобидная, прозрачная жидкость все-таки чуть ударила ему в голову.
Он вновь посмотрел на немца и снова сделал приглашающий жест к столу. Но немец опять упрямо мотнул головой.
" Вот немчура попалась какая крепкая!"
Саше уже становилось интересно. Он разлил остатки водки. Получилось меньше, чем по полстакана, но второй бутылки у него не было, потому что он, в общем, не был таким уж любителем этого дела. И бутылку водки взял так, на всякий случай - мало ли как повернется дело в походной ситуации, и лучше уж пить проверенную, отличного качества московскую водку, купленную в магазине на территории самого завода, чем какую-нибудь разбавленную в лучшем случае водопроводной водой политуру местного розлива.
Немец уже не только не чокался, но и, не сказав ничего, молча опрокинул в себя водку, шумно вдохнул в себя воздух и осторожно взял кусочек копченой колбасы. Медленным движением он отправил ее вслед за водкой и стал неторопливо жевать, одобрительно гладя на Сашу.
Саша с уважением посмотрел на попутчика и последовал его примеру.
Немец улыбнулся и добродушно сказал:
- Повторим?
Саша сглотнул и теперь уже с некоторым испугом посмотрел на сидящего напротив него человека.
"Да, полноте, немец ли это?" - Ведь недаром же у русских существует поговорка: "То, что русскому здорово, то немцу - смерть!"
Но немец явно не собирался умирать, у него только слегка раскраснелись чуть впалые щеки на худом лице с выдающимся вперед арийским носом с горбинкой.
Саша постарался в ответ улыбнуться как можно доброжелательней, но с огорченным видом развел руками и показал на свою сумку - мол, рад бы, да больше нет.
Чисто русским жестом немец успокаивающе поднял руку ладонью вперед и повернулся к своему багажу. Из мягкой и довольно объемистой кожаной сумки, расстегнув молнию, он быстро достал здоровенную бутылку, и Саша почему-то сразу понял, что в ней, несмотря на то, что языка он не знал. Это был немецкий шнапс и это не вызывало никаких сомнений.
"Круто забирает, чертяка," - подумал Саша, но решил стоять до последнего. Саша не знал, какие цели преследовал немец. Возможно, он просто хотел напиться вдали от укоризненных взглядов соотечественников, а от русского он, конечно, не мог ожидать никаких укоров, тем более, что пил не на халяву, а делил наравне с попутчиком все тяготы начала пути.
У шнапса был своеобразный вкус, отличающийся от вкуса водки. Вернее, у него не было вообще никакого вкуса. Немец, по виду добродушный, все-таки начал вызывать у Саши некое раздражение. Он совсем не собирался напиваться в первый же день путешествия, и ему уж в страшном сне не могло бы присниться, что спаивать его станет добропорядочный немецкий бюргер - хозяин антикварной лавки.
Черт возьми, неужели правду говорят, что как только они дорвутся до России, так тут же напиваются в стельку? Нет, это, впрочем, кажется, про финнов говорят. Немцы разве что на дармовщинку напиваются, но здесь этим и не пахнет. Неужели мне "посчастливилось" и я встретился, может быть с одним на тысячу немцем-алкоголиком? Но делать было нечего. Отступать он не мог. Это был его последний рубеж, и он должен был его отстоять.
Через полчаса они прикончили шнапс. Немец лихо закусывал хрустящим соленым огурцом, Саша тоже отдавал огурцу должное, но не забывал и про колбаску.
Когда они заканчивали допивать полтора литра, если считать вместе Сашину поллитровку и солидную немецкую бутыль Киршнера, Саша понял, что напрасно ходил смотреть расписание работы столовой. Сегодня его там точно не будет. И какие блюда сегодня там будут подавать, он уже никогда не узнает.
С печалью глядя на двух немцев, сидящих напротив него, Саша вдруг почувствовал, как начинает проваливаться в какую-то глубокую воронку с чрезвычайно гладкими краями, за которые, как он не пытался, не мог уцепиться и соскальзывал все ниже и ниже, куда-то в темноту. Потом все исчезло.
Он тяжело очнулся только на следующее утро. Было еще довольно рано, потому что солнечные лучи, проникавшие в иллюминатор, лежали почти параллельно потолку. Саша со стоном приподнялся на локте, и взгляд его упал на соседнюю полку. Он потряс головой, и у него после этого будто выскочили пробки из ушей. Голова его вдруг наполнилась мощным храпом спавшего напротив попутчика-немца. Саша закрыл глаза и застонал - все удовольствия сразу!
Поскольку он вчера повалился на свою койку полностью одетый, даже не сняв туфли, то и одевать сейчас ему ничего не пришлось. Он прошел в санузел и попытался привести себя в порядок. Чувствовал он себя в общем-то неплохо, только слегка болела голова и во рту было так, словно там ночевал табун лошадей.
Выпив литр холодной воды прямо из крана, Саша почувствовал себя немного лучше, но теперь, когда в пустом желудке плескалось море холодной воды, Саша показалось, что его вроде опять начинает разбирать хмель, так как будто он выпил грамм сто водки. Но он знал, что максимум через полчаса это ощущение пройдет.
Потихоньку выйдя из каюты, он поднялся на палубу, на которой в этот утренний час не было ни единой живой души и посмотрел вокруг.
А вокруг была неописуемая красота. То гористые, то пологие берега, поросшие лесом. Заливные луга. И все это освещалось ярким летним солнцем. Острые солнечные лучи играли на чуть волнуемой ходом корабля водной глади, вызывая мгновенные всплески солнечного огня и алмазно отражаясь в тысячах тысяч водяных капель.
Саша простоял так, наверное, целый час, наслаждаясь свежим, еще чуть прохладным после ночи, речным воздухом. Постепенно корабль начал оживать. Появлялись и исчезали матросы, занятые своими делами. Прошел один из помощников капитана с недоумением посмотревший на торчавшего в такую рань на палубе пассажира. И Саша спустился к себе в каюту. Тяжелая атмосфера, застоявшаяся в ней со вчерашнего дня, заставила его попытаться открыть иллюминатор с заржавевшей защелкой. Ему удалось это сделать с большим трудом.
От шума, который ему пришлось при этом произвести, заворочался герр Киршнер. Саша присел на свою постель, решив, что попутчик сейчас проснется. Но этого не произошло. Поворочавшись, немец повернулся на другой бок и снова захрапел. Он так и не проснулся до завтрака, а Саша маялся бездельем, не зная чем заняться. Он не мог даже почитать, потому, что могучий тевтонский храп отвлекал его и не давал сосредоточиться, а снова болтаться по палубе ему не хотелось. Наконец он все-таки не выдержал и решил осмотреть корабль, втайне надеясь найти где-нибудь открытый буфет. Но такого подарка судьбы он не дождался, и ему пришлось продолжать свою экскурсию до самого завтрака, который должен был начаться в девять часов.
В числе первых Саша вошел в кают-компанию и остановился в недоумении, не зная, куда ему идти. Он догадывался, что вчера ему должны были определить его место, но поскольку он так и не появился, ему следовало определиться сейчас. Он подошел к метрдотелю - полной женщине лет тридцати-тридцати пяти, одетой в строгий черный костюм с табличкой, прикрепленной на левом лацкане пиджака.
Прочитав ее имя и отчество, он улыбнулся ей и сказал:
- Татьяна Юрьевна, к сожалению, мне вчера не удалось побывать в вашем заведении, поэтому если не трудно, соблаговолите указать мне место моей дислокации, - сказал он, глядя ей прямо в глаза.
Женщина, которая с началом Сашиной тирады постепенно смотрела на него все строже и строже, наконец, не выдержав, фыркнула и спросила номер его каюты и места и указала столик, за которым он должен будет сидеть во время корабельных трапез.
Саша вежливо поблагодарил, еще раз заглянул ей в глаза, но метрдотель уже снова стала строгой и деловой дамой. Мало расстроенный этим обстоятельством, Саша подошел к своему столику, за которым сидели мужчина и женщина, поздоровался и уселся на свое место.
Разговаривавшие до его прихода некоторое время молча ели, видимо, не желая продолжать свой разговор при постороннем. Саша решил не торопить события, быстро молча съел свой завтрак и, распростившись, снова вышел на палубу.
Постепенно его начинала одолевать тоска. Боже мой, неужели все двадцать четыре дня пройдут также? Напиваться каждый день у него не было совершенно никакого желания, но и атмосфера на корабле пока тоже его как-то не воодушевляла. Правда, насколько он знал, вечером тут должны быть какие-то развлечения. На корабле был кинозал, а теперь, скорее всего, и видеозал, какие-то игры, дискотека, бары.
Когда он снова пришел в свою каюту немца там уже не было. За целый день он с ним больше не встретился, если не считать, что он один раз видел его мельком издалека в кают-компании, беседовавшим со старшим помощником капитана. Но поскольку немец его то ли не заметил, то ли не захотел замечать, да Саше особенно и не хотелось с ним сейчас общаться после вчерашнего, он не стал к нему подходить, а за едой они тоже ни разу не пересеклись, хотя по идее должны были сидеть за одним и тем же столиком. Но, видимо, немец, занятый какими-то своими делами, попадал в кают-компанию в разное время с Сашей.
Вечером Саша пошел в танцзал, где к его приходу уже вовсю веселились туристы, чему немало способствовало присутствие там бара. Однако пока что все было благопристойно, то есть не было пока пьяных выяснений отношений и мордобития, но вечер только начинался, и все еще было впереди.
Окинув взглядом публику, в которой как всегда женщин оказалось больше, чем мужчин, Саша остановил его на довольно молодой брюнетке, и, решившись, подошел к ней, чтобы пригласить на танец.
Оценивающе взглянув на Сашу, и, видимо, получив положительное впечатление от его внешности, молодая женщина в ответ на его приглашение призывно улыбнулась ему, и они влились в гущу танцующих пар.
Они быстро разговорились. Оказалось, что женщину зовут Наташей, можно просто Тата. Саша тоже не стал задаваться и предложил называть его просто Сашей. Из короткого, но содержательного разговора выяснилось, что Тата живет в Новосибирске и работает в коммерческом банке, у нее муж и восьмилетняя дочь, а сюда она попала потому, что банк оплатил девяносто процентов стоимости путевки в этот круиз, иначе, как она сама призналась, предпочла бы съездить отдохнуть в намного более южные широты.
- Но ... - она загадочно посмотрела Саше прямо в глаза. - Возможно, климат здесь окажется не таким уж холодным.
В этом Саша был с ней полностью согласен, и через полчаса Тата постучала в дверь своей каюты, после чего оттуда донеслись звуки приглушенного разговора. Слов, которыми его новая знакомая, обменивалась со своей соседкой, не было слышно. Через пять минут, ушедших на пререкания и одевания, из каюты вышла мало чем примечательная женщина лет сорока, с откровенным любопытством взглянувшая на Сашу и с ехидной улыбкой бросив ему:
- Заходи уж, Дон Жуан, - пошла прочь по коридору, слегка повиливая широкими бедрами.
Это жуткое зрелище не особенно заинтересовало Сашу, и он не став отрицать то высокое звание, которое неожиданно присвоила ему попутчица его новой знакомой, быстро вошел в каюту и закрыл за собой дверь.
К его удивлению на откидном столике уже стояла откупоренная бутылка с цветной наклейкой. Судя по тому, что жидкость, плескавшаяся в ней, заполняла бутылку только на две трети, женщины тоже зря время не теряли задолго до Сашиного появления.
Тата деловито раскладывала съестные припасы.
- Присаживайся, Сашок. Что ты как не родной? Давай разливай!
Темпы, взятые его новой знакомой, которые по логике вещей, вроде бы должны были только радовать Сашу, вместо этого вызвали некоторую настороженность и у него стали появляться разные нехорошие мысли по поводу того, с кем он познакомился. Однако отступать было нельзя и он недрогнувшей рукой разлил ликер по рюмкам.
- За знакомство! - улыбаясь и глядя ему в глаза, сказала Тата.
- За знакомство, - слегка натянуто улыбнулся ей в ответ Саша.
Вторую они выпили, по предложению Таты, на брудершафт. До третьей дело не дошло...
Выйдя через час из каюты и несколько воровато оглядываясь по сторонам, потому что Татины стоны и вопли должны были слышать обитатели, по крайней мере, двух соседних кают, Саша мысленно хвалил себя за предусмотрительность, за то, что заранее еще в Москве запасся пачкой презервативов. Тата не внушала ему доверия, и он решил, по возможности больше не общаться с ней так тесно. Ее это вряд ли должно было особенно огорчить - возможностей для удовлетворения ее страстной натуры на корабле было предостаточно и без него. После таких шустрых дамочек, их мимолетным знакомым обычно приходится либо длительное время посещать вендиспансер, либо тратиться на частных врачей.
"Что за сволочная поездка, - думал Саша, спускаясь по трапу на свою палубу. Сначала в первый же день напился как свинья до беспамятства, на второй день нашел себе какую-то проститутку. Хотя с другой стороны, почему я решил, что она проститутка?" - попытался возразить себе Саша, но в глубине души он знал, что его мнение о новой знакомой верно. Скорее всего, почти все сто процентов. И даже, если она не является профессионалкой на отдыхе, то по крайней мере - любительница, а это, пожалуй, еще хуже.
"Ну, не жениться же тебе на ней?!" - успокаивал себя Саша, идя по коридору к своей каюте. Ковровая дорожка заглушала его шаги. Стояла тишина, которую чуть тревожили работавшие где-то далеко внизу двигатели корабля и легкое ощущение движения по воде передавалось от корпуса ко всем частям корабля.
Не дойдя пяти метров до двери своей каюты, Саша инстинктивно остановился и прислушался. Да, действительно, ему не показалось - подозрительные звуки раздавались именно из его каюты. Он тихо подошел к двери. Эти звуки были ему хорошо знакомы. Эти глухие звуки слышны, когда бьют по чему-то мягкому, а это мягкое является человеческим телом, которое отзывается непроизвольными стонами.
Саша хотел было рвануть дверь на себя, но в последнее мгновение его рука остановилась как бы сама собой. Он быстро наклонился к замочной скважине. Так и есть - дверь заперта изнутри. Если там и совершается что-то преступное, он ничего не сможет сделать, только вспугнет тех, кто там находится. А в наше время такой испуг вполне может вылиться в несколько выстрелов через дверь, а то и в очередь из автомата, от которой хлипкие корабельные перегородки не защитят. Саша прижался спиной к проему рядом с дверью и постарался прислушаться к тому, что происходит в каюте. Но там стало совсем тихо. Потом раздалось какое-то шуршание, тяжелые вздохи и в замочной скважине тихо лязгнул поворачиваемый ключ.
Дверь немного приоткрылась, потом растворилась шире, все больше скрывая Сашу от тех, кто находился в каюте.
Через щель между косяком и дверью Саша почти ничего не видел, кроме того, что какая-то массивная фигура заслоняет почти весь дверной проем. Потом послышался чей-то тихий голос. Он явно не принадлежал немцу.
- Бери его за ноги.
"Ни хрена себе! - подумал Саша, ловя себя на том, что рука его хотела машинально нырнуть за борт пиджака, к ребристой ручке табельного "Макарова". Но пистолета с ним не было. Он не взял с собой оружие сознательно, хотя и мог бы. Он ехал отдыхать, а не гоняться за преступниками и не собирался таскаться весь отдых с килограммом железа подмышкой. Это занятие осточертело ему и в Москве на службе. Сейчас он мог только мимолетно пожалеть о своем легкомыслии. Кто знает, с чем пожаловали эти незнакомцы, и что у них есть в запасе. Вполне вероятно, что в запасе у них было тоже, что и у московских бандитов - по крайней мере, по стволу у каждого.
Саша не знал, стоит ли ему вообще вмешиваться. Хотя с другой стороны - что за дела? По праву хозяина, а ведь он был на корабле хозяином, по крайней мере, в своей каюте, он небезосновательно считал Киршнера своим гостем. Человек приехал из другой страны, и здесь какая-то шпана нагло лупит его. Впрочем, это только в том случае, если Саша не ошибается и речь идет именно о его немце. Он еще раз перевел взгляд на номер каюты. Сомнений не было. Каюта была его, а значит, и немец тоже. Но мало ли, чем черт не шутит, вдруг немца здесь вовсе и нет, а эти козлы просто устроили разборку в его номере? Но, вероятность этого была исчезающе мала. Правда, в любом случае, даже если они не трогали его соседа, они все равно заслуживали наказания. Лезть в каюту, где проживает капитан уголовного розыска Александр Татищев было верхом наглости. Хотя откуда им знать, что он не учитель математики, а капитан угро?
"Тем хуже для них", - подумал Саша и вышел из-за двери.
Его появление было ознаменовано немой сценой.
Здоровенный парень, держащий безжизненное тело Иоганна Киршнера подмышки, широко раскрыл рот и выпучил глаза. Деловито поддерживающий тело Киршнера за ноги второй паренек примерно такой же комплекции, что и первый - килограммов сто, не меньше, с каким-то странным равнодушием скользнул взглядом по лицу Саши, как напильником.
Мгновенно решив, что теперь уже немцу вряд ли что повредит, Саша нанес удар первому посетителю его каюты. Одновременно с его ударом, второй бандит отпустил ноги Киршнера и попытался сунуть руку под пиджак, в результате чего немец с глухим стуком упал на пол. В это мгновение Саша нанес второй удар стоявшему впереди бандиту, который после первого удара захрипел и отпустил тело Киршнера, а после второго уже не издавая никаких посторонних звуков, обрушился всей своей массой на второго. В результате чего оба влетели в каюту, рухнули на откидной столик и погребли его под своими телами в самом прямом смысле этого слова, потому что столик не выдержал упавших на него двух сотен килограммов, умноженных на импульс скорости, преданной им Сашиным кулаком.
Стоявший сзади бандит при этом врезался затылком в металлический уголок, которым был отделан проем между койками и с удивленно раскрывшимися застывшими глазами, стал медленно сползать по стене, оставляя на металле ярко красный след.
Увидев, что в ближайшее время от незнакомцев ему ничего не грозит, Саша быстро бросил взгляды в оба конца коридора и убедившись, что там никого не было, одной рукой приподнял за шиворот тело Киршнера и забросил на его койку, а другой прикрыл за собой дверь в каюту. Освободившись от немца, он тут же закрыл каюту на ключ.
Положение было более чем странное. "Ладно, будем действовать по обстановке", - подумал Саша.
А обстановка предполагала для начала самые простые действия.
Первым делом он быстро связал руки бандитам их же ремнями и положил их лицом на пол. В тесной каюте после этого буквально нельзя было никуда ногу поставить, но пачкать свою постель Саша не собирался.
Теперь надо было выяснить, что с Киршнером. Саша пощупал у него пульс на шее. Из этой манипуляции выходило, что немец пока жив, несмотря на то, что из уголка рта у него вытекло немного крови. Но она уже запеклась. Видимо, это было просто оттого, что его сильно ударили по лицу.
Оглянувшись в поисках тары, Саша наступив на спину одного из бандитов, зашел в ванную, набрал в бритвенный стаканчик немца холодной воды из крана и щедро плеснул Киршнеру на лицо. Тот застонал, но глаза не открыл, и Саша пока оставив его в покое, перешел к обыску лежавших на полу тех, кто привел немца в это неудобоживое состояние. В то, что Киршнер сам избил себя до полусмерти (такие чудеса иногда появляются в протоколах его коллег), Саша почему-то не верил.
Перевернув на спину того, кто держал немца спереди, он быстро обыскал его, бросая найденное на свою койку. Парень пришел в себя и с ужасом смотрел на Сашу, потому что, когда он попытался, видимо, по привычке обрушить на своего обидчика ругань, смешанную с угрозами, изо рта вместо звуков вырвались несколько беззвучно лопнувших розовых пузырей - у него несомненно были сломаны несколько ребер.
Со вторым дело обстояло еще хуже. После удара о металлический косяк он так и не пришел в себя и по всей видимости спасти его теперь могла только реанимация.
Однако, Саша решил пока попридержать прыть своего гуманизма - он еще не решил, стоит ли этим двоим вообще задерживаться на белом свете после того, что они сделали с немцем и сообразуясь с тем, что он выудил у них из карманов. И вообще хотелось бы разобраться в том, что здесь произошло и почему. И кто такой этот добродушный Киршнер. Саша грешным делом начал подумывать о том, а немец ли он вообще, если может выпить полтора литра водки на двоих со случайным попутчиком, а потом ввязаться в драку с двумя молодцами, каждый из которых по возрасту годился ему в сыновья и явно мог бы с ним справиться даже в одиночку. Черт его знает. Саша присел на свою койку и стал перебирать вещи, вынутые им из карманов у бандитов. "Беретту" и "Макарова" он сразу отложил в сторону. В толстых портмоне у одного лежало семьсот долларов, у другого триста, кредитные карточки и документы, которые свидетельствовали о том, что они работают на частную охранную фирму города Красноярска "Казачок".
У него было большое желание послать на хрен эти ненужные ему подробности. Передать всех троих капитану, который на корабле является царем, богом и воинским начальником. Пусть он сам с ними и разбирается. Плохо, конечно, что теперь все равно ему не удастся полностью увильнуть из этой истории - его собратья по профессии, конечно же, не оставят его в покое. И, несмотря на то, что в тайном кармашке под поясом брюк у него на всякий случай было зашито его служебное удостоверение, которое должно было значительно облегчить общение с местными органами внутренних дел, предстоящие допросы, а в том, что они будут, Саша не сомневался, не прибавляли бодрости в его настроение.
Он наклонился к немцу и похлопал его по щекам. Тот замычал, мотнул головой и открыл глаза. Сначала он бессмысленно смотрел на Сашу - наверное сейчас лицо соседа было для него просто белым пятном, потом взгляд его постепенно начал фокусироваться. Узнав, соседа по каюте, Киршнер сделал попытку улыбнуться, закончившуюся стоном. Потом глаза его испуганно забегали.
Саша успокаивающе положил руку ему на плечо:
- Не бойтесь, Иоганн. Те, кто напал на вас, не представляют больше опасности.
В глазах немца появилось удивление. Он попытался приподняться, застонал, но прежде чем потерять сознание успел увидеть два тела, лежавшие на полу, и рассыпанные по Сашиной постели пистолеты и бумажники.
Саша, в общем-то, был даже рад, что немец потерял сознание - это пока избавляло его от ненужных вопросов.
Тяжело вздохнув, Саша подумал:
"Не тащить же их на себе наверх? Нет, не тащить, конечно. Надо просто пойти доложить обо всем капитану. А он уж сам решит, что дальше делать. Где причалить, чтобы сдать раненых в больницу и вызвать милицию. Если он каждый год ходит по несколько раз туда-сюда по этой речке, кому как не ему знать, где это лучше сделать".
Саша закрыл дверь и перешагивая через несколько ступенек поднялся на верхнюю палубу, а потом в ходовую рубку.
Капитан сурово-недоумевающе посмотрел на нахального пассажира, посмевшего ворваться в святая святых корабля. Но Саше сейчас было не до переживаний речного волка по этому поводу. Быстро и четко он объяснил, что произошло.
Матросы перенесли раненых в корабельный лазарет, где ими занялся врач.
- Через два часа будет остановка в Карамышеве, - сказал капитан Саше. - Раненых сдадим на берег. Придется объясняться с милицией.
- Это понятно, - невозмутимо ответил Саша.
- А вы, пока, пожалуйста, посидите у себя в каюте и никуда не выходите. Это полностью соответствовало Сашиным намерениям, поэтому он не стал возражать капитану.
Он лег на свою койку и уставился в потолок.
"Что, собственно, здесь произошло? Что нужно было этим двум частным охранникам, а, скорее всего, обычным бандитам, действующим под прикрытием документов охранной фирмы, от гражданина ФРГ Иоганна Киршнера? Не грабить же они его сюда пришли? А если и грабить, то зачем бить в усмерть и куда-то тащить? Если немец не врал ему, то он совсем не та птица, которую им захотелось бы ощипать. Наверняка, на корабле были пассажиры и богаче, и палубой выше, и классом получше. Тем не менее, они приперлись именно к нему. Значит, либо герр не тот за кого себя выдает, либо у него есть что-то такое, что кого-то очень интересует. Тогда становится понятно это жестокое и совершенно ненужное при обычном ограблении избиение, которому его подвергли. От него хотели что-то узнать, но то ли просто перестарались, и немец не успел им ничего сказать, то ли наоборот - перестарались потому, что немец оказался крепким орешком.
Так какого же черта им понадобилось от него?
Саша прислушался. Все было тихо. Он встал с койки и осторожно осмотрел багаж Киршнера.
Конечно, что-то могло быть спрятано между стенками чемодана, но Саша ничего подозрительного не заметил. Однако, приглядевшись к дну чемодана повнимательнее, он удовлетворенно хмыкнул, достал свой перочинный нож и аккуратно подцепил пластмассовую петельку. Щелкнув, она открылась и Саша разочарованно пожал плечами - в этом "тайнике", если это вообще был "тайник", можно было спрятать разве что листок бумаги.
Подумав немного, Саша стал методично обыскивать каюту. Ничего не найдя в самой каюте, он перешел в санузел. Здесь было уже совсем не так много мест, где можно было бы что-то спрятать.
Сливной бачок унитаза был прикреплен к стене каюты четырьмя болтами, проходившими через кусок толстой фанеры. Саша снова достал перочинный нож, просунул лезвие в щель между металлической переборкой и фанерной и осторожно поводил там. Если Киршнер что-нибудь там спрятал и потом собирался достать, он не мог засовывать это слишком далеко. Лезвие ножа не ушло в щель еще даже наполовину, а уже уткнулось во что-то.
Саша вынул нож и засунул его под фанеру сбоку и попытался приподнять нечто, находившееся в щели. Как только показался краешек чего-то черного, он зацепил его пальцами левой руки и осторожно вытащил.
Это был тонкий пакет, сшитый из черной непромокаемой ткани.
Саша перешел в каюту, расстегнул едва заметную молнию на чехле и вытащил сложенный вчетверо лист бумаги. Это была карта размером примерно тридцать на сорок сантиметров, но не настоящая, отпечатанная в соответствии с правилами картографии, а нарисованная от руки.
Правда, это был не подлинник, а ксерокопия. Саша с удивлением рассматривал надписи на карте. Он с трудом, да и то не всегда, мог понять, что они означали, потому что были написаны старославянским шрифтом.
Таким образом, подлиннику было не меньше трехсот лет - старославянский шрифт был заменен Петром I новым, более ясным и четким, впрочем также как и все, что он делал, гражданским шрифтом.
Хотя это нововведение относилось больше к типографскому делу, а писать по старому продолжали еще чуть ли не сто лет, а староверы так и больше... Так что... а что "так что?" Во всяком случае, карта, довольно старая, если это не подделка, а подделать несколько слов любой дурак может - собственно и подделывать-то ничего не нужно - достаточно найти в старинной рукописи несколько нужных слов и скопировать их. Слева снизу вверх и в соответствие с нарисованной сбоку стрелкой компаса, острием указывающей на север, протекает Енисей, по которому они сейчас плыли. Справа был нарисован изрядный кусок Восточной Сибири. Снизу рядом с городом (вернее - острогом) Карамышевым начиналась и шла снизу и вправо - на северо-восток толстая линия извилисто проходившая... (Саша прикинул масштаб) километров на триста-четыреста в глубь тайги и заканчивалась кругом, очерченным такой же толстой линией, как и идущая к ней. Этот кружок был площадью, наверное, километров в пятьдесят квадратных. Искать что-нибудь на такой площади и с такой картой мог только сумасшедший. Впрочем, смотря, что искать - если речь идет о какой-нибудь горе или даже таежной заимке, то поиски будут не столь уж безнадежными, но если речь идет о чем-то небольшом, спрятанном или зарытом внутри этого "кружочка" - дело полностью дохлое. К тому же, если это действительно такая старая карта, то за эти двести-триста лет ландшафт мог просто неузнаваемо поменяться. Если немец шпион, то какого дьявола он здесь может искать, и почему эти ребятишки действовали так грубо и под таким странным прикрытием? Нет, на шпионаж это не похоже, да и что там может быть в этой глухой тайге? Хотя, конечно, раньше там могло быть все, что угодно. Но все-таки на шпиона немец был не очень похож. Вернее, совсем не похож. Хотя, черт их этих шпионов знает. По роду своей деятельности Саше не приходилось сталкиваться с иностранными шпионами, о чем Саша нисколько не жалел и тут, конечно, опыт ему ничего не мог подсказать. Зато у него был очень богатый опыт по части разной сволочи другого рода и то, что произошло у него в каюте, он безошибочно определил как разбойное нападение. И переубедить его в этом вряд ли кому удастся.
Нет, это не шпионские дела, а что-то другое. Что же надеялся найти немец во глубине сибирской тайги? Наркотики? Там не то, что наркотики, грибы не растут. Золото? Черт его знает, вполне возможно. Хотя, шпион-то он, конечно, не шпион, но ведь шпионы это не только ракеты и танки. Может быть, он из этих ... промышленных шпионов? Может быть, речь идет о каком-то месторождении? Нефти или алмазов? Чем черт не шутит?
Тоже, конечно, за уши притянуто. Какого черта посылать шпиона, когда сейчас любая иностранная фирма вполне легально, заплатив не такие уж большие деньги, может обследовать все, что угодно? А если не удается обследовать, то можно купить или украсть.
Нет, тут все-таки что-то не так. Да и эти бандитские рожи не стали бы из-за какого-то промышленного шпионажа или возможного месторождения нефти действовать таким образом. По своему опыту Саша знал, что подобные орангутанги появляются, когда раздается запах настоящих живых денег, а не каких-то мифических нефтяных пластов, которые то ли есть, то ли нет. Бьют смертным боем конкурентов именно из-за живых денег, настоящих, которые вот они - здесь. Так. Живые деньги. Кто-то чего-то насобирал и спрятал. Допустим. Немец об этом как-то узнал. Так. Возможно. То есть это - клад. Иными словами полная херня.
В клады Саша не верил. Но. Конечно, немца кто-то мог здорово надуть. Продать ему эту дурацкую карту. Но неужели правильный немец (а что может быть правильнее немца?) был настолько глуп, что мог поддаться на такую ахинею и рвануть на край земли, в страшную русскую Сибирь, чтобы рыться там посреди тайги, разыскивать какой-то мифический клад? Нет, это тоже отпадало. Саша понимал, что-то здесь не вяжется. Подвигнуть на такой подвиг порядочного бюргера, владельца маленького магазинчика старых вещей, добропорядочного семьянина и отца двух взрослых дочерей, могло только что-то очень и очень серьезное, вызвавшее у него не просто доверие - он должен был быть уверен в правильности своих действий на сто пятьдесят, а, то и на все двести процентов, никак не меньше, чтобы поехать в Сибирь. Или же он все наврал вчера Саше - никакой он не семьянин и не владелец лавки древностей, а, возможно и не немец даже. В этом что-то есть. Может быть, там что-то и есть, но то , что я туда не собираюсь переться ни один, ни с немцем, ни даже с батальоном милиции, это без всяких сомнений.
Он зевнул, сложил карту и сунул ее в чехол. Пусть со всей этой ерундой разбираются те, кому положено, а он здесь на отдыхе. Он и так влез туда, куда совершенно не хотел. По чистой случайности. Так уж ему повезло, что этот чертов пьяница немец поселился именно с ним в одной каюте.
"Будем надеяться, что это первая и последняя неприятность, случившаяся в моем путешествии". Саша с усмешкой вспомнил недавние печальные мысли по поводу скучных двадцати четырех дней предстоявшего ему плавания по великой сибирской реке.
В замочную скважину нежно вошел ключ. Саша неслышно поднялся, мысленно похвалил себя за то, что не надевал туфли и, бесшумно ступая в одних носках, по покрытому потертой ковровой дорожкой полу встал сбоку от двери в каюту.
Дверь медленно открылась, и на пороге появился старший помощник капитана.
Саша чувствительно нажал ему указательным пальцем в бок и ласково сказал:
- Пух!
Старпом вздрогнул и перевел взгляд с лежащего на койке черного чехла с картой на Сашу.
Глаза у него были какие-то безумные.
- Что вам нужно? - спросил Саша.
Глаза старшего помощника, вставленные в багровую физиономию записного пьяницы, приняли нормальное человеческое выражение, если можно так сказать о скрытой ненависти, с которой он смотрел на пассажира.
- Вы, что с ума сошли? Взрослый человек, а ведете себя как мальчишка. Так ведь можно до инфаркта довести.
Саша немного смутился.
- Извините, только и вы тоже хороши. Открываете дверь в мою каюту своим ключом. Что это значит?
- Что это значит? - переспросил старпом. Саше этот вопрос не понравился, и он напрягся. Поэтому тусклый блеск пистолетной стали, когда старпом начал вынимать правую руку из кармана, не оказался для него полной неожиданностью.
Старший помощник капитана стал медленно заваливаться на бок. Саша и не подумал подхватывать его, только легким движением подправил траекторию падения, и в результате бесчувственное тело моряка с уголовным уклоном, аккуратно легло на койку Киршнера.
"С ума, что ли они все посходили?" - растерянно подумал Саша, доставая пистолет из судорожно сжатых пальцев старпома. Это оказался довольно старый "ТТ". От времени и множества прикосновений у него сошло воронение.
"Ну, если уж и капитан полезет на меня с пистолетом из-за этой карты, тогда уж я и не знаю, - подумал Саша и решил от греха подальше, сам отнести карту капитану. Так оно здоровее будет.
Он взял чехол с картой. Взвалил на плечо так и не пришедшего в сознание старпома и пошел к лестнице.
Жизнь ему спасла только армейская спецподготовка, звериный нюх на опасность, данный ему от природы и помноженный на десять лет работы в милиции, которая ежедневно грозила смертельной опасностью.
Он успел заметить, ступая на трап, как сбоку к нему метнулась тень и наклонился вперед.
Но все равно удар то ли обрубком водопроводной трубы, то ли фомкой был настолько силен, что он отключился быстро и основательно.
Он пришел в себя от ночной прохлады, которая веяла от огромной реки.
Сначала он ничего не понял, потом сквозь шум в голове начали появляться обрывки мыслей, он осознал, что чьи-то руки несут его над палубой. Он осторожно приоткрыл веки и увидел над собой темно-фиолетовое небо, усыпанное крупными звездами.
Его опять начала засасывать мутная, тошнотворная темнота, из которой он только что вынырнул, и Саше только огромным усилием воли удалось снова не провалиться в нее.
Чей-то голос рядом с ним мерзко хихикнул и сказал заискивающе:
- И концы в воду.
"Концы в воду?" - непонимающе подумал Саша, но вдруг до него дошло. Он хотел дернуться, вернее попытался дернуться, но почувствовал, что летит. Одновременно с этим он понял, что у него связаны руки и ноги. Да и летел он как-то странно... Раздался всплеск, и он почувствовал, как погружается в холодную воду. Камнем он шел на дно.
Мысли путались, голова плохо соображала после удара, но холодная вода быстро приводила его в чувство, и он вдруг понял, что мысль только что пришедшая ему в голову - "камнем на дно" полностью соответствует действительности. Бандиты привязали что-то тяжелое ему к ногам, чтобы он не всплыл. "Концы в воду! Ах ты, тварь! Ну, попадись ты мне, я тебе покажу "концы!"". Он согнулся и, продолжая погружаться, все глубже и глубже попытался дотянуться связанными руками до ног. Наконец, ему это удалось, но чем это могло ему помочь?
"Ну, падлы, погодите! Еще узнаете, что, значит, связываться с капитаном Татищевым!"
Он нащупал металлическую пряжку на своем ремне, и намертво вцепившись в нее пальцами, понимая, что это его единственная надежда остаться живым, вытащил тонкую пилку. Несколько движений стали с алмазным напылением и веревка, с привязанным к его ногам колосником, унеслась прочь от него на дно. Тело, освобожденное от огромного груза, тут же рванулось вверх. Воздух в легких закончился. Стиснув зубы, и почти теряя сознание, Саша последним усилием воли пытался не раскрыть рот, но он чувствовал, что еще секунда-другая и потеряет контроль над собой. В это мгновение им владела только одна мысль - как можно скорее вынырнуть на поверхность.
Прохладный ночной воздух полился в его жадно открытый рот. Он поглощал его жадно, ненасытно. Только через несколько минут он понял, что спасен, а пилка выпала у него из рук, когда он рвался наверх из глубины реки и уже ничего не соображал. Теперь он хотя и жив, но находится со связанными руками на середине огромной реки.
Стараясь не нахлебаться воды, он огляделся. Впереди от него, уже в метрах в двухстах-трехстах, медленно уплывали вдаль огни теплохода. Он перевел взгляд правее, туда, где должен был быть берег и увидел довольно далеко по курсу корабля слабые огоньки.
В памяти всплыла фраза капитана о городе Карамышове, где происшествием на корабле должна была заняться местная милиция. Да, возможно и займется, но только главного свидетеля на теплоходе уже не будет, а может быть и не только на теплоходе, мелькнула у него грустная мысль. "Ну-ну!" - прикрикнул он мысленно на себя. "Не распускаться! Из любого положения есть выход".
Он вцепился зубами в грязную мокрую веревку и стал терзать ее как голодный тигр прутья решетки. Вкус у веревки был противный, Саша не знал, что ею до этого связывали, но явно, что-то очень неаппетитное и вонючее. Тем не менее, он продолжал рвать ее. Наконец, он почувствовал, что веревка стала сползать у него с рук.
"Свободен, наконец, свободен", - рассмеялся Саша и быстро поплыл к берегу.