Вот не везёт Старух на встречи с авторами, публиковавшимися в "Полдне". Кожин, Субботин, ещё кто-то, с кем Старух забыла/не успела поругаться. Ну или успешно поругалась. Их отличает бездна снобизма при весьма скудных достоинствах собственных произведений. А чё - побывал на Олимпе фантастики, начинай клеймить неудостоившихся. Гоняй стаю графоманов. Требуй с "галдящих" мастерства. Ибо ты не такой, как они, и право имеешь.
По мнению Старух, первый и главный признак работы мастера слова -- умение создать художественную реальность, иной мир, в который читатель всей душой поверит и согласится пережить вместе с героями, рассказчиком перепетии вымышленной действительности, конфликты, коллизии и т. д.
Для этого действительно нужно обладать недюжинным даром. Давайте глянем, как сия задача поддаётся Суботину. Попытаемся прочесть-осмыслить ранний рассказ "Наступит утро".
Ой, что за начало такое странное:
Заблудившийся трамвай отметился дребезжанием стёкол. Вспыхнули лампы над столом. Загалдели, разлетаясь по зелёному сукну, шары.
Чуете, каков "талант"? Ему ничуть не стыдно стырить чужой образ, втиснуть его в текст без нужды, так просто, чтобы "красивше" было. Гумилёву всё равно, он помер давно, а писателю "Полдня" в самый раз.
Старух не может счесть признаком мастерства чисто гениальный пофигизм на организацию художественного пространства. Ну и на читателя заодно, авось, не совсем он туп, догадается о месте действия. А если и догадается, то автор тут же настрогает винегретику из реальностей, прошлого, настоящего и возможного. Поболе непоняток, они же витамины для читательских извилин и показатель мастерства для Субботина. Ведь сейчас поговорка "молчи больше -- за умного сойдёшь" звучит иначе: замути покруче, подкинь оксюморонов, катахрез, антиномий, не забудь вымучить какой-никакой первёртыш... и далее по тексту. А нет вышеупомянутого -- стал быть, и мастерства нет.
И самое главное -- не нужно обращать внимание на понятия, обозначаемые словом. К примеру, на значение слова "галдеть". Из Викисловаря: громко, беспорядочно кричать, говорить. Синонимы: болтать, шуметь. Пускай читатель развивает воображение, представляя "галдёж" шаров: вот они стукнулись и покатились. Катятся и "галдят" себе, "галдят"... Другая у читателя картинка? И чо? Равняйсь на писателя "Полдня"! Подобный набор деталей, связанных лишь авторским воображением, позволяет придать тексту ремарковско-сартровский флёр, намекающий на особый смыл кусочков бытия. Только на деле у Субботина получилась какая-то долбанутость. Правда, с претензией на особый смысл, про который принято говорить "глубинный". Въехать в него получится не у всякого читателя. Вот примеры:
"Ага... Это точно было облако сигарного дыма?" - подумает читающий.
Игорь молчал, вцепившись взглядом в бешено вращающийся почти на точке шар. Какой невежливый Игорь! Или просто не принимал участия в создании говорящего любопытного облачка.
Прокашлялся радиоприёмник.
Военные или послевоенные годы 20-го века? Именно такая картинка возникает с подачи кино и других книг: раздаётся "кашель", а потом - "От советского информбюро..."
Полуночный дождь осторожно потрогал подоконник, раздумывая: не врезать ли в полную силу?
Стоп... Что-то воображение реально буксует. За окном -- карниз, подоконник -- внутри помещения, так? И дождь стал действовать избирательно? А почему? И с какой целью? Или автор нагромоздил столько олицетворений чисто ради форсу -- а посмотрите-ка, как круто пишу!
В олицетворениях всего текста явно просматривается некая тенденция -- действительность распадается на множество сущностей, то бишь вещей с индивидуальным поведением и миром. Это вам не "Выткался на озере алый цвет зари", а дикий литературный выпенжрёж, бессмысленный и беспощадный, или... кто произнёс слово на букву "ша"?
Вот ещё примеры (из них, собственно, и состоит рассказ): Потухшие лампы над столом кивнули, подтверждая; Сигара кивнула, роняя пепел, обозначилась затяжка.
Осилив текст, вдруг понимаешь, что именно вещи совершают чуть ли не половину всех действий рассказа. Ну страсть как мастеровито и художественно!
Вряд ли можно сказать, что в отношении изобразительно-выразительных средств языка Субботин помнил главное: МЕРА, МЕСТО, СМЫСЛ, НЕПРОТИВОРЕЧИВОСТЬ.
Да какие там смысл и непротиворечивость? Иногда из-за предложений, потерявших свой контекст/абзац/связь с другими вообще неясно, о чём говорится:
...Обошёл стол, наклонился, примеряясь.
Кто, кто обошёл, наклонился? Дождь? Игорь? Трамвай?
Дальше -- круче. Герой-то, оказывается, синестезией страдает, пардон, наслаждается: Окатило обидой. Оранжевой с лиловыми прожилками. Ну что сказать? Так ощущать мир или прикидываться "недотыкомкой", потом писать в подобной манере, наверное, модно и креативно. А для смысла эта мода-- ноль. Для читателя же вникать в значение образов - мука смертная.
Отсутствие смысла в употреблении тропов часто соседствует с какими-то дикими противоречиями деталей общеизвестным и общепонятным фактам:
В застиранной белизне халата было что-то беспомощное.
Где, в какой дыре, нет, скорее, щели видывал автор "застиранные" халаты?! При современных-то отбеливающих средствах и требованиях к форменной одежде? И почему застиранная ассоциируется с беспомощной? А не с неряшливостью, пренебрежением, расп..дяйством? Вот уж что беспомощное в тексте, так это уровень владения языком и техническими средствами создания рассказа.
Однако... Вот это поворот авторского сильно художественного мышления! Ага, особенная удача хирургии -- больничная гнойная инфекция. Она быстро сменит неудачливый "стерильный порядок".
Что же касается повествовательной манеры автора "Полдня", то трудно подобрать адекватное название -- то ли полный ахтунг, то ли полный вася. Субботин, видно, так стремился "показать, а не рассказать", что попутал действие с состояниями. Сцены покорёжены субботинским пониманием прекрасного, значительного и гармоничного, поэтому выглядят незаконченными, рваными, смердят псевдопсихологичнотью (то есть недостоверностью, пафосностью до напыщенности и грубой тенденциозностью).
Вывод: подальше бы от такого мастерства. Однако интересно посмотреть, как пишет Субботин ныне.
И вот оно - "Главное". Сразу видно, что (маразм) мастерство имеет свойство крепчать. В первой сцене таймер, слава Богу, просто включили, и он не кивнул и ничего не обозначил. Правда, за каким чёртом его включали, непонятно. В финале он отключится, и новая Лиза растеряет все слова. Можно ли сказать, что оная деталь текста существует лишь для того, чтобы прогнать дух Лизы, Старух не поняла.
По-прежнему в рассказе присутствуют странные, не имеющие ничего общего с реальностью детали - "бормотание" аппарата ИВЛ, "свистящий выдох кардиомонитора", "речитатив колёс каталки". Привет им всем разом от галдящих бильярдных шаров.
По-прежнему повествование невнятное, с нарушенными причинно-следственными связями: Лиза открыла шкаф (петли молчали), увидела, что он пуст, и вот только тут "петли запели, соглашаясь". Привет им от потухших ламп и сигары.
Коридорная плитка почему-то "зябкая". Привет ей от беспомощности застиранных халатов.
Ну и не обошлось без предложений с "заблудившимися" предикатами, потерявшими своё подлежащее: "Рисунок... вывел к сестринскому посту. Приметила связку ключей, перегнулась, задела..." Кто именно? Коридорная плитка, сестра, героиня?
Всё так же шедеврально словоупотребление: автор подобрал синоним к карточкам, закладкам - "бумажные лепестки". Ага, точно, это они -- лепестки роскошного цветка графомании обыкновенной.
Действие рассказа стремительным домкратом летит в сюр ("Порывом бурного теченья корабль несло на край мышленья"(с). Вот почему-то совсем не странно, что на месте туалетной двери - "пальмы, дворцы, горы". А гудки там же напрягли. Ассоциациями.
Про что данный текст? А хз. Версия Старух такова: Влад, сердобольный терпила-рассказчик, своей тупой упёртостью и желанием вернуть сознание Лизы в тело достиг прямо противоположного: сознание взяло да и материализовалось там, где ему будет вполне хорошо. Но новая Лиза с новыми телом, жизнью, судьбой и реальностью всё же приходит попрощаться. Ибо это главное. Отсюда мораль: господа коматозники, уходя, тушите свет. Не разбазаривайте энергию и ресурсы всяких "сенсов".
В общем, Старух сыта субботинским мастерством до отрыжки. Получать замечания она предпочтёт у других авторов. А этот пусть ставит тексту Старух колы. Такой оценкой она будет лишь гордиться.