Все подчиняется Времени и Временем проверяется. Эту мысль мне нашептал старый крот, высунувший краешек своего носа из под вороха листьев. А может, мне все приснилось, и запах прелых хвоинок в Диковинном лесу, и плотные почему-то красноватые сумерки, словно выступающий суглинок в овраге, и шерстистая спина уставшего кабана Клыкана, мерно перебирающего копытами по мягкой лесной земле... Даже не знаю, но можно быть абсолютно уверенным, что Время в деревне под названием Пеналеп, как ткань удивительного покрывала, расшитого умелой рукой событий, и никто не знает, какие сейчас появятся узоры, никто не может сказать, куда приведет замысловатый рисунок, в какие приключения окунет вас с головой. Ясно только одно, не порваться этой ткани никогда, и не закончатся витиеватые линии узора черными нитками, все будет прекрасно, как утреннее солнце за пригорком, на котором растут обычные подсолнухи и стоит старый дорожный столб, в оранжевую полоску, как на тигриных лапах...
Душистый горошек
В деревушке Пеналеп, раскинувшей свои чудные домишки среди небольших пригорков чуть выше змеистой речки, всегда неожиданно появлялись новые обитатели. И старожилы, то есть, кто уже успел до них поселится в деревне, может даже лишь час назад, всегда с большой радостью встречали поселенцев. И уже на следующий день все дружно делились своими воспоминаниями и дружеской поддержкой, сдабривая душистым чаем неспешную беседу.
Так произошло и в этот день, кстати, ничем не примечательный день. Как обычно стая мух летала наперегонки за мячиком вихрастой ребятни, старая вывеска на харчевне "Сухарь на дорогу" скрипела под ленивым ветром, листва на вязе перешёптывалась с лёгкой клубящейся пылью на дороге... Да, да именно в этот день рядом с густым раскидистым топинамбуром поселилась Нунойка. Она облюбовала пустой домик, раскрашенный, словно банка из-под зелёного горошка. "Вот здорово, - подумала она, - я так всё люблю в горошек". И вскоре среди ветвей ивы появилась верёвка с сохнущим бельём. Нунойка суетилась вокруг своего дома, вскапывала грядки, причёсывала траву, - газон должен быть ухожен, - посыпала дорожки песком и сажала вдоль них бархатцы смоляной душистости. Всё должно быть красиво и приятно. Между ветками старого клена она повесила громадный оранжевый гамак, - вдруг нагрянут подруги или, что ещё хуже, родственники.
Неожиданно во двор вошёл дядюшка Тимим с небольшим дубовым столом. Он тщательно осмотрелся и... поставил свой скрипучий стол прямо на грядку с душистым горошком, затем уселся на него, сосредоточенно посматривая на землю.
- Ох, что вы делаете?! - всплеснула ручками Нунойка.
- Я?! - Удивленно мигнул своими изумительными зелеными глазами дядюшка. - Да так, ничего. Посижу маленько, может, стихотворенье придумаю или вечный двигатель.
- Вы знаете, - строго начала Нунойка, - стихотворенье не придумывают без клубничного варенья с пончиком и чаем.
- Хм, - дядюшка Тимим беспокойно заёрзал на столе, и задумчиво, с явно скрытой надеждой, спросил, - а без чего нельзя придумать вечный двигатель?
- Без томатного сока с хлебом и ветчиной!
- Хорошо, буду придумывать стихотворенье про вечный двигатель, − смирился дядюшка.
Нунойка вздохнула, вытерла маленькие ручки о фартук и пошла готовить, - творчество дело серьёзное.
Когда дядюшка, раскрасневшийся от удовольствия и собственного аппетита, дожёвывал последний пончик, он вдруг подумал вслух:
− Ещё немного и меня посетило бы озарение.
- Оно приходит только на хруст кукурузных палочек и при этом надо находиться в гамаке, - Нунойка сердито морщила свой маленький носик и с показной деловитостью вытирала стол.
- В гамаке?! - И недолго думая, дядюшка потащил свой стол к роскошному оранжевому гамаку.
- Вы что же, в гамак со столом?!
- А как же без него? Чертежи на чём же делать и... всякое там, лучше помогла бы старику.
Нунойка фыркнула, одёрнула юбку и принялась помогать Тимиму. Через некоторое время, а именно после обеда ближе к ужину, они смогли затащить стол в гамак, где он безнадёжно застрял в неудобном положении.
Так был спасён душистый горошек, только дядюшка Тимим сокрушался: "Такой стол, такой стол из чистокровных дубовых обрезков". И предавался философским рассуждениям, раскуривая трубку, набитую лепестками топинамбура. Кукурузных палочек к этому времени ещё не подвезли.
Очарованный флейтой
Мы никогда не задумываемся о звуках, хотя и говорим, что, мол, курлыканье журавлёв разбудило весну, или под завывание ветра у него родилась песня, или ... да что тут говорить, лучше надо слушать и смотреть. Ведь самое удивительное, что можно проглядеть именно ту тонкую ниточку времени, тот трепетный промежуток, когда начинает рождаться нечто, потом переходящее в песню, мелодию, самолёт, танец или великолепный абрикосовый пирог с начинкой из джубги...
Вот так и не успели жители Пеналепа вволю погреться под летним солнцем, наслушаться песен птиц, а уже облетели пожелтевшие листья, и скоро первый снег ляжет на землю. Скоро по витиевато вьющейся дороге из-за пригорка появится рыжебородый старик Аким с матерчатым мешком за плечами. Все в Пеналепе знали, что как только он пройдет по глинистой дороге из Большого Оттуда в Маленькое Туда через Лукавую Балку в Захолмье, и как только жители деревушки услышат звонкий лай его куценогой собачонки, наступит Зима. Она уверенно накроет снежным одеялом землю, как тётка Пенона своих многочисленных приёмышей-племяшей, и тихой звёздной ночью вступит в свои владения. Но каждый житель ждал не только наступления Зимы, они с нетерпением ждали и старика, ведь он придёт обменивать подарки. О, это событие наполнено таинственностью и непредсказуемостью, как слово "охра". Самое немыслимое, что для каждого у Акима находилось в его бездонном мешке нечто ТАКОЕ, о чем вроде даже никто и не мечтал. Хотя, может, и бывали смутные подозрения на мечту, но никто не говорил о ней или о них... А они, Мечты, как слепые котята забивались где-то в глухих уголках души, и только ждали момента, чтобы показаться во всей красе. Однако разбудить их можно было в обмен на что-то очень для тебя дорогое, что ты хотел бы подарить самому близкому другу. Поэтому каждый житель уже приготовил заветный узелок и лишь ждал появления старика Акима.
Да, в этот год он явно опаздывал. Уже осыпались все листья, и уставшие тучи, подтянув свои обвисшие животы, затрусили мелким дождиком за Высокие горы. Неугомонный ветер от безделья трепал на березе обрывок плаката с надписью "Во избежание...". Первый морозец с хрустом пробовал свои силы на лужах..., а рыжебородого всё не было. Даже Нунойка сердито стала поглядывать в окошко, передвигая узёлок с глиняным горшочком в глазурированную ромашку. Она перестала фыркать на Тимима, который без спросу взял старое бабушкино покрывало с зелеными бубенчиками и завернул в него свой двухколесный минитрактор. Сам дядюшка сидел на крылечке и нехотя теребил листья топинамбура, поглядывая на консервную банку, где сонно копался его любимец - дождевой червяк Васька.
- Что ж это удумал он? - Обратился Тимим к Ваське. - Неужели застрял в дороге... или сочиняет где? - Но червяк сосредоточенно не обращал внимания на поскрипывание своего хозяина.
- Чего к животному привязался, может, заболел старик. В дороге всякое бывает, - Нунойка доставала ароматные плюшки из печки. - И покормить его некому, все идешь и идешь... да когда он придет, в самом деле?! - Всплеснула ручонками Нунойка. Вдруг на улице послышался звонкий лай собачонки, ее веселый голос взбудоражил всю деревушку. Из каждого домика выбегали ребятишки, за ними торопились взрослые, семенили бабульки со своими внуками и заветными свертками.
- Ах ты, рыжий проходимец, - ласково прошептала Нунойка, схватила кувшин и побежала на дорогу. Тимим бросился к минитрактору, вцепился в края покрывала и поволок его. Дед Аким брал разноцветные узелки, кидал их в бездонный мешок, и доставал оттуда пестрые свертки. Кто тут же разворачивал свой подарок, кто прижимал его к груди и торопливо бежал в укромный уголок. Тетка Пенона сидела на обочине, держала громадный узел. Она поглаживала желтую ткань, в которую было завернуто что-то... Нунойке достался бумажный цилиндр с нарисованным летучим змеем. Она испуганно сдернула колпак и, ее изумлению не было предела, − в голубой миске с высокими волнистыми краями росла самая настоящая герань. Нунойка радостно запрыгала, хлопая в ладоши. Тимиму в обмен на трактор, который скрылся в мешке как мальчишеский мячик, досталась странная палочка орехового дерева с дырочками. Дядюшка щупал ее и тихо сам себя спрашивал: "Что это за форсунка?" На оберточной бумаге было написано: "Очарованному флейтой". Обескураженный Тимим поплелся домой. Вечером, сидя на крыльце, дядюшка положил рядом с собой странную вещицу, не похожую ни на одну деталь известных ему механизмов, и задумчиво смотрел на заходящее солнце. Из дома были слышны восторженные голоса Нунойки и тетушки Пеноны.
- Моя дорогая Гера будет жить на окне.
- Что ты, соседка, она растет, а не живет.
- Тетушка, вы ничего не понимаете, ведь это благородная Герань и этим все сказано. Ой, Васька, бездельник, куда забрался, брысь к себе в банку. Нашел теплое место. А что вам, тетушка, досталось?
- Ах, голубушка, ты не представляешь, громадный ворсянистый коврик с надписью "Для ног". Очень теплый и гигиеничный. Я теперь укрываю им своих племяшей, им очень нравится, тепло и не дует.
-Тепло - не тепло, дует - не дует, - думал Тимим, держа флейту в руках. Он еще раз её осмотрел и неожиданно для себя дунул в неё. Из флейты выскочил, именно выскочил, как потом говорил дядюшка, очень странный звук. Он проник в самое сердце Тимима и дядюшка... заиграл на флейте. Это была красивая древняя песня Зимы. На крыльцо вышли Нунойка с Пеноной и от удивления замерли. А музыка потихоньку стелилась по деревне и уходила далеко-далеко к Высоким горам... и тут пошел снег. Он тихо падал на землю под звуки флейты...
Туча
До Нового года оставалось несколько дней, полных забот, предпраздничной суеты и приятного ожидания с миндальным привкусом, когда закрываешь глаза. И случилось событие, - в эти взбалмошные дни у поселившейся на подоконнике Герани появились бутоны. Они были свернуты из зеленого бархата листьев в прожилочку и вызвали такую бурю восторгов, что дядюшка посмотрел в окно и с опаской произнес не понятно о ком: "А не отвести ли её к нашему врачу Никодиму?"
Нунойка задумчиво посмотрела на дядюшку и, как бы сомневаясь, сказала: "Пожалуй, я сама справлюсь. У меня уже опыт есть, когда у Жанет были щенки, я за ними ухаживала. Думаю, осложнений не будет, главное усиленное питание", и тут же принялась обильно поливать цветок.
Тимим вздохнул и заковылял во двор, где в сараюшке в промасленных ящиках с запахом дегтя хранились праздничные ракеты. Дядюшка был назначен очень ответственным лицом в Пеналепе по новогоднему фейерверку. И Тимим, как старый солдат, всегда держал заветный ящик в сухом месте. В этот вечер он решил, что для верности не мешало бы подсушить ракеты. Дядюшка занес ящик в дом и поставил его на лавку в угол, подальше от печки. Довольный собой он вышел на крыльцо раскурить трубочку и послушать новую песню на флейте, которую он сам сочинил и сам же исполнял.
Холодное мерцание звезд, игра на флейте и заунывное подвывание соседской собачонки Жанет вызвали поток воспоминаний и дядюшка, смахнув набежавшую слезу, решил, что на сегодня хватит. Завтра с утра ему предстояло пойти в лес и протоптать тропинку к полянке Праздников, где росла самая красивая елка. Жители Пеналепа никогда не рубили елок, а праздновали всегда с одной и той же на Праздничной поляне, но до нее надо было перейти через два холма и ручей. Поэтому Тимиму предстояло не только протропить дорогу, но и укрепить ивовыми прутьями переправу, поставить перила, чтобы какой-нибудь пострел не свалился в воду.
Утром он одел свои старые снегоступы, засунул за пазуху большую сладкую ватрушку и, напевая песенку кармазиновых сурков, пошел в сторону леса. Снег был рыхлым и искрился под снегоступами. Дядюшка шел по сугробам с легким настроением, как предновогодний морозец. Он подошел к ручью, посмотрел, как тот извивается под белым снежным покрывалом, иногда откидывая его край, выскакивал на камни, где в воде с мальчишеским задором играли солнечные зайчики. Тимим вздохнул, блаженно щурясь, потоптался на заснеженном валуне и отправился к ивам рубить прутья.
Мостки получились на славу, с настилом и плетеными перилами, теперь по ним можно проходить степенной гусыней какой-нибудь тетке или бежать сломя голову с гиканьем и криками поселковой ребятне. Дядюшка покрякал от удовольствия, достал ватрушку, набрал воды из ручья и уселся на другом берегу на сваленном деревце. "Нет, что ни говори, а день чудесный", рассуждал Тимим, откусывая вкусную ватрушку-посыпушку.
После небольшого перерыва дядюшка встал и пошел дальше. Вскоре он вышел на заснеженный луг, за ним лежал перелесок с лохматыми маленькими елочками и скромными березками, а потом открывалась большая Праздничная поляна. В центре поляны возвышалась пушистая новогодняя елочка, не такая уж большая, но удивительно красивая и необычно радостная в искристой снежной шубке. Дядюшка, как и все жители Пеналепа, очень ее любил. Он протропил к ней тропинку, остановился и невольно залюбовался. Ему показалось, что уже зазвучали праздничные песни, захлопали хлопушки, зазвенели колокольчики ... Нет - это только показалось, он потряс головой и принялся кружить в снегоступах вокруг елочки, утаптывая полянку. В какой-то момент ему опять послышались голоса, вернее перезвон. Он остановился, приподнял треух и прислушался. Точно, где-то из глубины леса доносился странный мелодичный звук, будто звенела капель с прошлогодних сосулек.
Тимим пошел в сторону странного звука. Прошел небольшой лесок, вышел к широкой балке и увидел на ее дне среди чахлой черемуховой поросли дым. Нет, скорее это был не дым, а кусочки тумана, слипшиеся в некое подобие тучки.
- Вот те раз, - недоуменно потер себе нос дядюшка, - это что ж за безобразие среди зимы?
- Где вы видите безобразие? - услышал он простуженный голос, как хруст веток в осеннем лесу. Тимим повертел головой в поисках говорящего и неуверенно, как бы пробуя на вкус зимний воздух, спросил:
- А вы, собственно говоря, кто?
- Разве не видно - туча. Хотя какая туча, так, остатки, на полведра с огрызочком.
- С огрызочком, - удивился Тимим, - не понятно, но все равно..., нет, а кто говорит?
- С вами говорит туча по имени Жуча, обычная дождевая с признаками грозы.
И тут дядюшка увидел лицо в клубящихся витках тумана, то есть тучи. Да-да, самое настоящее лицо, с широкими пышными щеками, как булки у пекаря, маленьким носиком, похожим на дикую грушу, и небольшие, но очень печальные глаза. Тимим от неожиданности сел на снег, снял шапку и обтер лоб:
- Вот надо же, в самом деле облако. Как тебя сюда занесло, ведь зима на дворе, да не просто зима, а ее середина.
- Ох-хо-хо, и не говори, сама не знаю, как прожила все это время, а так осенью летела, летела, устала, решила полежать в балке, да вот в ветках запуталась, до сих пор не могу выбраться, как только не крутилась, исхудала, - и туча принялась плакать маленьким дождиком. Капельки падали на ветки кустарника, тут же превращались в сосульки и звенели, звенели...
- Ладно, не разводи гололед, придумаем что-нибудь, - Тимим сердито нахмурился на небо, видно, мысли в его голове побежали, как весенние мухи.
- Знаешь - пошли к нам, там есть большой сарай, до весны, думаю, доживешь, вот только не хнычь, от этого ты и худеешь.
- А как я выберусь отсюда, запуталась, как карась в сетях.
- Проще простого, - дядюшка резво скатился в балку, вытащил топорик и подрубил под тучкой ветки. Она облегченно вздохнула, попыхтела и медленно поднялась над лесом, от удовольствия пуская маленькие молнии и грозы, больше похожие на бенгальские огни.
- Ты это - высоко не поднимайся, мороз все-таки на улице, ветер может подняться, сдует еще ненароком. Сейчас лети к ручью, я подойду туда же, дальше сама не лети, там открытое место - сдует.
За ручьем дядюшка по-хозяйски привязал один конец бечевки к тучке, другой взял в руки и пошел к деревне. Они пришли в Пеналеп затемно, дядюшка с трудом затолкал тучку в большой дровяной сарай, правда, дрова предварительно пришлось вытащить. Туче сарай понравился, тесноват, зато теплый.
На следующий день, то есть в последний день Старого года, все жители Пеналепа в ярких костюмах потянулись на Праздничную поляну. Дядюшка одел старый гусарский погон, неизменный его карнавальный костюм, взял ящик с ракетами и обмер от ужаса. Ящик был не просто мокрым, он был сама вода, с него ручьями текло со всех щелей.
- Нунойка, - закричал Тимим, - ты что с ящиком сделала?!
- Да ничего я не делала, - ответила Нунойка, прихорашиваясь перед зеркалом, - лучше посмотри, какие у меня новогодние кружавчики, прямо как настоящие снежинки.
- Какие снежинки, ты что сделала с ящиком?! - не унимался дядюшка.
- Да ничего я не делала, так, на время Геру на него поставила, когда на окне прибиралась, ну может, пару раз ее полила, - обиженно надула губки Нунойка.
- О-о-о, - дядюшка уронил ящик, - все, праздник будет без фейерверка. Без огней и больших хлопушек.
- Ты что, Тимим, гороха объелся?! - подбоченилась Нунойка, но тут же увидела мокрый ящик и как-то быстро сникла. - Дядюшка, придумай что-нибудь, ведь праздник испортится, ребятишки будут плакать, никто не будет водить хороводы.
- А что я могу придумать, если ты не думала со своею Герой.
- Ты грозы не мечи и на Геру не клевещи, она достойная мамаша, ждет цветковое пополнение, а от недостатка воды может заболеть.
- Какие тут грозы... - дядюшка осекся на полуслове, - грозы, точно грозы. Жучка, ко мне.
И он кинулся к сараю. Нунойка смотрела на него и уже решила доставать йод для лечения больного родственника, как увидела выплывающую тучу из дверей.
- Это тучка - Жучка, - радостно сказал Тимим, - она нас выручит, да и на празднике повеселится, ведь правда, Жучка?
- А почему бы и не повеселиться, - сонно проговорила туча.
Праздник удался. Туча зацепилась за верхушку елки, чтобы ее не унес какой-нибудь баловник-ветер, хохотала низким басом и пускала небольшие молнии и грозки. Вокруг елки бегали все жители Пеналепа от ребятишек до бабок, кидали снежками в тучу, а она весело кричала, что ей щекотно. Целую ночь играли в самые разные игры, угомонились только к утру. А утром был другой год, настоящий Новый.
День рождений или кармазиновые сурки
Как-то раз, наверное, в четверг или, на худой конец, в субботу, Нунойка сказала дядюшке:
- Знаешь, Тимим, все-таки хорошо, что у нас есть замечательные знакомые сурки...
- Кармазиновые сурки, - поправил ее Тимим.
- А я что говорю?! Всегда ворчишь, слово сказать не даешь... так вот, о чем это я, а... мне они все нравятся, у них так много необычного, и все они такие милые, особенно Мамаша сурчиха и Папаша сурок, а дети просто прелесть.
- В прошлый раз эта прелесть сгрызла мою табуретку.
- У детей зубы режутся, а он деревяшку пожалел.
- Чего там деревяшку, они и гвозди проглотили.
- Детям железо нужно для успешного роста. Так мы пойдем в гости или будем весь день разговаривать?
- Я уже готов.
Нунойка строго осмотрела дядюшку, вернее его костюм, стряхнула пыль с плеч, вытащила трубку и кисет с сухими листьями топинамбура из кармана и положила туда банку с леденцами.
- Нечего детям дурной пример показывать, - она пресекла на корню любые возражения дядюшки. - Теперь посмотрим подарки, все-таки на день рождений идем. Надо же, все семеро сурчат родились в один день, здорово. Даже у моей Геры цветы в разные дни распустились. Так, сушки, мешочки с семечками, кедровые свистульки, все на месте, можно идти, - она прикрыла соломенную корзинку льняной салфеткой с розочками, и они вышли из дома. Дядюшка открыл сарай и за бечевку вывел тучу Жучу. Из окна соседнего дома выглянула тетушка Пенона.
- Здравствуйте, соседи. Куда это вы отправились?
- В гости, тетушка Пенона, к кармазиновым суркам. Сегодня у них как раз день рождений семерых малышей.
- Ой, как здорово, можно я с вами пойду?
- А тебя, тетка Пенона, приглашали? - Насупился дядюшка.
- Что с того, - возразила Нунойка, - пойдемте, тетушка, только подарки возьмите.
- Хорошо, хорошо, у меня как раз есть семь пар замечательных шнурков.
- Послушай, Нунойка, из чего сделаны леденцы, которые ты мне дала, ни вкуса, ни запаха?
- Леденцы как леденцы, в лавке купила, мне очень понравился рисунок на баночке, такая бабочка с красными крылышками, как настоящая.
- Какая бабоска? - С трудом проговорил Тимим. - Тут зук наисован.
- Ах, какая у тебя дурная привычка - говорить с набитым ртом! А в банке с жуком лежат мои камушки. Кстати, очень ценная коллекция речных голышей.
Дядюшка сразу же вытащил так называемые леденцы и положил в коробку, на крышке которой красовался жук на колесиках с рогами. Нунойка увидела свою баночку, всплеснула ручками и с укором выговорила дядюшке:
- Ты всегда все перепутаешь.
В это время к ним подошла тетушка Пенона в платье как капустные листья с громадной сумкой, из которой торчали концы разноцветных веревок. В другой руке она держала поводок с собачонкой Жанет. Тимим, увидев веревки в сумке Пеноны, поинтересовался:
- Это что же за шнурки такие?
- Цветные шнурки для морских путешествий, - гордо ответила тетка.
- А-а, - протянул дядюшка, - я думал, бельевая веревка.
- Дядюшка, - строго посмотрела на него Нунойка, - тебя нельзя вывести в люди. Лучше крепче держи бечевку, чтобы ветер не угнал тучку Жучку.
- Да, дядюшка, пожалуйста, держи покрепче веревочку, - проговорила тучка.
- Ох, держу, держу, пошли, что ли.
И они пошли. Дядюшка с тучкой на веревочке и под ручку с Нунойкой и ее корзинкой. За ними важно вышагивала тетушка Пенона с сумкой и с вертлявой Жанет на поводке. После нескольких остановок - Жанет захотела; наставлений - держи крепче веревку, не будь букой; восклицаний - ах, какое сегодня небо! Где ты видел такие цветочки?! - они пришли к косогору, где были норы сурков. У самой большой, парадной норы, сидел Папаша сурок. Он сложил лапки на пузе и тихо подглядывал сон Мамаши, которая тут же спала за его спиной, свернувшись калачиком.
- Привет дерматиновым суркам! - гаркнул дядюшка.
- Кармазиновым, - сердито прошептала Нунойка и громко добавила: - С днем рождений вас!
- Ох, ох, - Папаша открыл глаза и удивленно уставился на гостей.
- А-а, пришли, - сонно протянула Мамаша, - а мы тут все в заботах да хлопотах.
- Где новорожденные? - спросила Пенона.
- Сейчас, сейчас, - ответил Папаша.
- Позвать надо, - сказала Мамаша.
- Точно, - поддержал ее Папаша и засвистел. Из разных нор высунулись семь любопытных мордочек.
- Дети, начинается ваш день рождений.
- Ура! - закричали сурчата и принялись носиться под радостный лай Жанет.
- Вы не бойтесь моей собачки, - сказала Пенона, - она очень воспитанная.
- Да, я очень воспитанная, - согласилась Жанет.
- Кто ее боится?! - удивились сурчата.
- Кто меня боится? - не меньше удивилась Жанет.
- Ее надо отпустить, пусть побегает.
Собаку отпустили, подарки раздали и пошли за праздничный стол в парадную нору. Бечевку с тучкой дядюшка привязал к маленькой березке, крикнул ей: "Не скучай", и залез в нору.
Как только кончился пирог и был выпит чай с земляникой, сурчата с Жанет побежали на лужайку. Мамаша сурчиха, Папаша сурок, Пенона, Нунойка и дядюшка остались чинно сидеть за столом и вести беседу. Но не успели Тимим и Папаша обсудить преимущества стамески перед велосипедом, а тетушка и Нунойка навосхищаться кружевом Мамаши, как в нору забежала самая маленькая из детворы, Малышка сурчиха, и быстро-быстро заговорила: "Там, они, бум, а она как полетит, а он за нее бах и их нет".
- Не понял, - мотнул головой Тимим.
- Тучу оторвало, - крикнул Папаша и заторопился из норы, за ним кинулись остальные. Точно, на месте тучки не было, как и одного из сурчат. Оказывается, сурчонок привязал к бечевке Тимима свой подарок, красную веревку Пеноны, но налетел ветер и унес тучку с сурчонком. Все побежали вдогонку за ними. Вскоре увидели на пригорке Жучку, которая зацепилась за елку, сурчонок болтался на веревке чуть выше нижних веток.
Вместе аккуратно сняли тучку и шалуна сурчонка. Тимим сказал, что больше без присмотра не оставит ее, а она, надув губки, ему ответила: "Было бы хорошо, а то лопаете всякие булки в норах, а мне скучать".
Решили впредь так и делать, а сейчас тучка согласилась покатать сурчат.
- Только по одному, пожалуйста, и под привязанным присмотром Тимима, то есть пусть он держит за длинную веревку меня и малыша.
Вволю накатались, навизжались, налаялись, набегались, накувыркались, напрыгались, навалялись. Домой пришли, когда солнце садилось за пригорок.
- Нет, до чего же шумно у них, - ворчал дядюшка, - и леденцы из твоей коробки они сгрызли, а ты говорила, что это камушки.
- Камушки! - невозмутимо отвечала Нунойка. - Но они же речные и потом - у детей зубы режутся.
Ойка
Прошла весна с большой водой, с шумными прилетами птиц на озера, со снежными полянами первоцветов среди щетинистой травы, с первыми запахами сырой земли, теплым весельем свежего солнца. Прошла, поспешно скрылась за первым громом, унеслась с кукушкиной песней, вслед за ней пришло лето, степенно, хотя и неожиданно, по-хозяйски прихорашивая лес в пышную сочную зелень, раскидывая яркие лоскуты луговых цветов. Лето пришло, казалось, надолго, а может, навсегда.
Тимим с Нунойкой возвращались с утренней прогулки по лесу. Они очень любили выходить рано утром, когда первые лучи солнца вязнут в стелющемся тумане, а сырой ночной воздух норовит забраться за шиворот и досмотреть свои ночные сны. Нунойка всегда куталась в большую стеганую куртку с оттопыренными карманами и ромашкой на спине. Дядюшка поверх свежей рубашки надевал свой неизменный свитер крупной вязки в исторических дырках от отвертки, прожженных паяльником, пробитых гвоздями, в масляных пятнах, в белесых кислотных проплешинах. На любые восклицания Нунойки о недозволенности такой одежды он всегда отвечал, что удобная одежда как приросший сук - не оторвать, не отрубить без боли. На прогулки они никогда не брали тучу, потому что та боялась простудиться. "Это все от зимних переживаний", - оправдывал ее Тимим, а сам чесал в затылке, пытаясь понять, что такое простуда тучи.
Они возвращались, когда солнце перевалило далеко за полдень. Теплые вещи дядюшка нес в рюкзаке за спиной, а Нунойка была с обязательной корзинкой, пучком полевых цветов, с веточками свежей земляники. Они шли, разморенные солнцем и долгой прогулкой, шли и вспоминали прошлое лето, неприветливое с хмурыми облаками и проливными дождями. Вспоминать было очень приятно, потому что светило солнце, дорога была сухой, накатанной и прогретой с запахами мятой травы.
Внезапно хорошее настроение пропало, стало тревожно и неуютно на дороге. Дядюшка остановился и хотел было набить свою трубку листьями топинамбура, как Нунойка приложила пальчик к губам и настороженно потянулась в сторону одиноко стоящего на лугу пня. Тимим тоже стал присматриваться к нему и вдруг услышал тихий детский плач. Они прошли среди травы к пню и увидели среди разлапистых корней маленького серого с желтоватыми пятнами зайчонка. Тот сидел с опущенными ушками и плакал. Нунойка всплеснула ручками и запричитала:
- Ой, ой, кто же обидел маленького?
Зайчонок от неожиданности сжался в комочек и забился под корягу.
- Ты, малыш, не бойся нас, мы тебя не обидим, - сказал Тимим.
- Нет, что ты, выбирайся скорее, я тебе землянички дам, смотри, какой у меня пучок, - засуетилась Нунойка.
- А ты не лиса?
- Я? Какая из меня лиса, тоже скажешь.
Появилась взъерошенная мордочка зайчонка, он с интересом посмотрел на дядюшку, на умиленную Нунойку, вздохнул облегченно и тут же опять заплакал.
- Я потерялся, мама всегда говорила, что я потеряюсь, если буду бегать далеко от нее. А я боюсь лисы, мама говорила, что она злая и ест маленьких зайчат, а я не хочу, чтобы меня ели, я сам хочу есть, и-и-и-и... - затянул он.
- Вот опять за свое, - растерялся дядюшка.
- Ты ничего не понимаешь в детях, вот возьми землянички, а тут у меня еще клевер есть, - она протянула малышу пучок листьев и ягоды. Зайчонок быстро все запихал в рот.
- Как тебя зовут?
- Ойка.
- Как, как, я не понял?
- Зайчонок Ойка.
- Не говори с полным ртом, - принялась поучать его Нунойка.
- Мама тоже всегда так говорит, но меня в самом деле зовут Ойка.
- Хорошо, Ойка, а где же маму твою искать?
- Не знаю, - вновь захныкал зайчонок.
- Ладно, ладно не плачь, найдем твою маму. Ты лучше вспомни, где вы живете, где ваша нора или дом какой.
- Я не помню, только знаю, что с нашего капустного огорода виден ручей и над ним склонилось большое дерево с кривым стволом.
- Ха, так это же на Большом Бугре, точно - там зайцы живут. Вот что, Нунойка, ты сходи туда и приведи мамашу или, может, кто знает, у кого потерялся зайчонок. У короткохвостых, наверное, переполох. А я тут посижу, пригляжу за востроглазым.
Нунойка как-то странно без лишних разговоров поставила корзинку на землю и зашагала в сторону ручья. Дядюшка присел на пенек, достал трубку и, шурша листьями топинамбура, принялся ее набивать. Зайчонок повозился немного в траве и уснул. Тимим пускал дымные кольца и с тихой радостью где-то под мышкой смотрел на летний лес.
- Все-таки хорошо на свете, - шептал он, поглядывая на вздрагивающие ушки зайчонка, видимо, тот во сне убегал от лисы.
Вскоре пришла Нунойка с ворохом зайцев и перепуганной мамашей - толстой зайчихой. А Ойка так и не проснулся, его унесли спящим с подрагивающими ушками.
Спасение утопающих или мускатно-ореховый
пирог вприкусочку
По лесу бежал небольшой поросенок с полосатой спиной и мокро-розовым, как свежий мармелад, пятачком. Он не просто бежал, а летел, как упругий резиновый мячик, ломая сучья, взрывая листву низкого кустарника, петляя по скользким склонам логовин, недовольно похрюкивая, если больно цеплялся плечом за корягу. Любому прохожему, а также немного задремавшему под кустом, становилось ясно, что чадо решило немного отдохнуть от взрослых родственничков. Сутунок, а это был именно он, поросенок с изрядно шерстистой холкой и большими прижатыми к спине ушами, мог только спешно хрюкнуть в подтверждение.
Неожиданно он выскочил из чащобы на пригорок чуть правее Пеналепа, если смотреть со стороны Высоких гор. Перед ним лежало небольшое, но очень хитрое и топкое болотце по прозвищу Тряская. Хитрое оно было потому, что казалось всем большой лужей с чахлой осокой на берегу, хотя было первостепеннейшим болотом. А топкое потому, что в нем безвозвратно пропадали вещи, будь то брошенный левой рукой угловатый сиреневый камень из ручья или случайно залетевший красно-полосатый мячик. Так вот, у Сутунка при виде такого зрелища в обеих дырочках пятачка сладко засвербило.
- Повезло, ох, как мне сегодня повезло, - довольно хрюкал вслух поросенок, - ведь надо же, удалось не только сбежать от старого пня Клыкана, но еще встретить на своем пути такую первоклассную лужу! Ух-хо-хо-хрю, отведу я сегодня душу-у-у - славно поплескаюсь.
После этих хрюкнутых речей Сутунок радостно заверещал на всю округу и побежал по склону. Он влетел в болото со скоростью гоночного верблюда. Раздался громкий, но слегка глуховатый "Хлюп" и все затихло. Первоначально поросенок даже не понял, куда он влип, но когда до его теплых ушей дошла холодная вода Тряской, он не на шутку испугался. Визг о помощи утопающим понесся во все стороны, не разбирая дороги. И в первую очередь он влетел в нору Магараджика. Никто бы и не удивился, почему так получилось, ведь жилище лохматого и носатого было вырыто как раз над болотом на склоне бугра.
От такого пронзительного звукового сигнала из норы выскочил сам Магараджик, стряхивая комочки земли с копны черно-коричневых волос и поправляя портки. Он уставился на торчащее из болотной жижи рыльце Сутунка и так сморщил свой нос, что тот уменьшился, по крайней мере, на длину двух банок сливового повидла.
- Нет, каков нахал! - После недолгого молчания фыркнул Магараджик, - я не успел выкушать свой бублик с дырочкой и чаем по-аглицки, как он туда же.
- По-мо-гите-е-е, буль, хрю-ю-ю, - в ответ донеслось до носатого.
- Будь вежливым и изъясняйся с четкостью телеграфного столба, - строго поучал Магараджик, - а то тут развелось молодых да наскоро спелых, что дыхание в зобу ломит. Если вам угодно, - уже прокричал лохматый, вздергивая палец в сторону солнца, - я в дыть седьмом году от великого батона уже строил свою нору, вы тодыть, наверное, даже лаптем щи не хлебали, а туда же.
В ответ ему донеслось только тихое похлюпывание, что еще больше раззадорило Магараджика.
- А вот нам отвечать надоть, мы вам не перловки жмень, да и ее подыть найти надо. Если вам угодно, так я еще в большой потоп за валенками ходил, такой мороз был, что мы мерзли, как прокисшие кубики в коробке, но ничего, донёс, не то, что нонешние и не хвалюсь, и нос не задираю, как некоторые из присутствующих.
В это время мимо проходил дядюшка Тимим с механической удочкой для ловли особенно больших рыб. Он не заметил тонущего Сутунка, а остановился около Магараджика и спросил:
- Ты, сосед, на кого так пыль свою расходуешь?
- Да вон погляди, - ткнул пальцем в сторону болота шерстистый, - видишь, он еще пузыри не научился пускать, а туда же.
Тимим глянул на болото и ахнул, когда увидел торчащий пятачок и пару кончиков ушей из мочажины.
- Ты что, ржавый гвоздь, ослеп, он же тонет, помогать надо! - И тут же прокричал Сутунку: - Держись, парень, я мигом, только за веревкой сбегаю. А ты, пень носатый, смотри, чтобы он совсем не ушел в болото.
Сердито помахал кулаком Магараджику и побежал в деревню.
- А я вам не слепой, можно сказать, я первый его заприметил, - замялся лохматый, - все вам Магараджик плохой, а я, может быть, впервые в жизни подвиг совершить решил без утреннего чаю, это вам о чем-то говорит? Нет?! Так вот то-то же, сидите тогда и не лезьте туда же.
Вскоре прибежал Тимим с веревкой и тучей, за ним увязалось все население Пеналепа, как только прослышали от Нунойки, что в болоте поросенок тонет. Последней припыхтела тетка Пенона и принялась наполнять окружающий воздух оханиями, причитаниями и густыми запахами тертого мускатного ореха, ее как раз оторвали от печки, где она пекла знаменитый мускатно-ореховый торт вприкусочку с комковым сахаром и душмянистым чаем.
- Ты, тетка, охолодись, - строго сказал Тимим.
- Какой там охолодись, ребенок в болоте! Ой, сейчас мое бедное, надорванное старым одеялом сердце лопнет на мелкие кусочки и разлетится вдребезги.
- А вот сорить рядом с моей норой я не позволю, - повернул свой нос Магараджик в сторону Пеноны, - ишь, кусочки разлетятся! Вам что тут Новый год, конфитюр разбрасывать! Разве не видите, мы тут, можно сказать, спасательными работами организуемся.
- Так, все замолчали, - уже грозно проскрипел Тимим, потом обратился к туче и тростниковому суслику малышу Цуне.
- Жуча, ты аккуратно подлети к поросенку, а малыш зацепит веревкой за его пятачок. Как только я свистну, потихоньку поднимайся, а когда он немного вылезет на поверхность, постарайтесь другой веревкой перехватить его под брюхо.
- Постараемся, - суслик с радостью схватил край веревки.
- Конечно, постараемся, куда нам деваться, - мрачно добавила тучка.
- Нет, постойте, давайте я привяжу Цуню к веревке, свалится еще ненароком, - поторопился дядюшка. Потом он привязал малыша и туча медленно поднялась над болотом. Когда она подлетела к утопающему, то суслик набросил на пятачок петлю, Тимим тут же свистнул, как заправский разбойник. Тетка Пенона от свиста сразу же села и схватилась за сердце, а Нунойка кинулась к ней, обмахивать платочком. Туча так напряглась и изменилась в форме, что больше напоминала дымную морковку, чем кучерявую тучку. Через некоторое время на поверхности появилась голова, а потом и передние ноги Сутунка. Он от радости и страха заверещал, как сто поросят. Суслик испугался и точно бы свалился в болото, если бы не был привязанным.
- Ох, и верещит же этот с пятачком, - закрыла ушки руками Нунойка. Тимим же не обращал никакого внимания на поросячьи звуки, он помахал суслику и тот второй веревкой перехватил под брюхом Сутунка. В это время тучка не выдержала и резко опустилась к болоту, да так низко, что поросенок снова нырнул в болотную жижу, а за ним и Цуня.
- Что ты делаешь?! - прокричал Тимим. - Скорее поднимайся, ты же их утопишь!
Вокруг все заохали, заахали, кто-то из мелюзги заплакал и попросился домой, но туча как только поняла, что суслику угрожает опасность, взмыла вверх и вытащила его. Вся пеналеповская ребятня замахала руками и прокричала восторженное "Ура". Туча, пыхтя и сопя, осторожно подлетела к Тимиму. Он отвязал суслика, взялся за веревку, к которой был привязан поросенок, и прокричал окружавшим его жителям: "Взялись дружно и потянули!"
Первым схватился за веревку Магараджик и тут же со всех сторон кинулись помогать дядюшке. Даже беспокойная тетка Пенона отстранила Нунойку, бодро вскочила, лихо подбежала к концу веревки и ухватилась за нее как заправский боцман. Долго тянули поросенка, но все безрезультатно, слишком он был тяжелым и Тряская очень уж не хотела его отпускать, видимо, понравился он ей. Никто не знал, что делать, но тут на косогор вышел дядька Сутунка, старый Клыкан, громадный кабан со сломанным клыком и седыми бакенбардами. Он поводил большим, потертым, как кирзовый сапог, пятаком, сердито хмыкнул и подошел к толпе на веревке.
- Отойдите все, - пробурчал он, - сейчас я ему задам желудевой шелухи, будет неделю чесаться.
- Не ругайся, дядя Клыкан, - проговорила устало Нунойка, - надо вытащить Сутунка.
- А я что хочу сделать? - сказал кабан, взял зубами конец веревки и так дернул, что Сутунок вылетел из болота, как пробка шампанского, с шипением, пузырями и приличной скоростью. "Ура" теперь кричали так долго, что туча приняла форму чайника на плите. Увидев такое преобразование тучи, тетка Пенона взмахнула руками и запричитала:
- Мой мускатно-ореховый пирог, наверное, трижды сгорел в черную корочку!
- Не-а, - проговорил вихрастый племяш тетки, - я сбегал и вытащил его.
- Какой примерный и хороший малыш! - умиленно сложила ручки Нунойка, - не то, что ты, дядюшка, никогда не вытащишь пирожки из печки.
Тимим тяжело вздохнул, покачал головой и продолжал скручивать веревки. Неожиданно на его защиту встал Магараджик.
- Нам, первостатейным героям вытаскивания пострадавших из луж, болот и прочей сырости не пристало лазать по печкам, помню, я еще только под стол ходить научился, а уже тоды геройством занимался, можно сказать, сызмальства приучен к подвигам, а какого им, нынешним, молокососам, а все туда же.
- Где вы видите примерного малыша?! - прервала его тетка Пенона. - Ведь это не ребенок, а уничтожитель пирогов и тортов. Признавайся, репейная твоя душа, все съел за здоровье твоей тетушки, а?!
- Каво там, - удивился малыш, - хочешь, шоб я объелся, спекла такой громадный пирог. Им можно всю деревню накормить.
- Ой, и правда, - обрадовалась Пенона, - он получился таким громадным, так что приглашаю всех к чаю с пирогом. Вас, дорогой соседушка Тимим, и вас, почтенный Магараджик. Ведь если бы не вы - утонул бы наш Сутунок.
- И поделом ему, - сердито хрюкнул Клыкан.
- Ой, да что вы, дети такие шалуны. Тем более он сам себя наказал, посмотрите на него - продрог, проголодался, перепугался. Он больше не будет, - принялась защищать поросенка тетка Пенона.
- Самонаказание - лучшее противодействие при самовоспитании подрастающего поколения, - взъерошился Магараджик, - бывало, по молодости выйду на большак, сяду у колоды с медом и давай творить самонаказание, пример убийственный, помню, мимо пробегал бык с сумасшедшим рогом, дык при моем самонаказанном виде у него все рога отвалились, а было их штук двадцать, я потом чесалки из них делал, и ничего, подействовало - больше не стал, а ведь каков оборванец был, но воспитался, для детей главное вовремя придать значение. Они же все равно тудыть дети, что твой пырей на огороде, сколько не рви - все лезут куда не попадя, да все туда же.
- В самом деле, дорогой дядюшка, - обратилась к кабану Нунойка, - дети они всегда дети. Не сердитесь, пойдемте лучше скушаем чаю со знаменитым пирогом.
- Чай это хорошо, - подобрел Клыкан, очень уж он любил пироги, - но этому прохвосту я все равно начищу пятачок крапивой, пусть запомнит, как бегать от дядей.
- Да, чай замечательное блюдо, - радостно почесался Магараджик, - помню, я еще в чайную кампанию тудыть банки от гуталина поставлял, так вот снег был в ту зиму, что твоя крупа в кастрюле. Так и сыпал, так и сыпал, да все туда же.
- Нет, я этого не вынесу, идем пить чай, - схватился за голову дядюшка Тимим.
И они пошли пить чай с мускатно-ореховым пирогом. Потом долго веселились, малышня каталась на тучке, а вечером, когда совсем стемнело, дядюшка устроил настоящий фейерверк, с Нового года все ракеты уже просохли, не пропадать же такому удивительному зрелищу.
Карамазь
На следующий день после большого чаепития дядюшка Тимим решил все-таки испытать свою механическую удочку для ловли особенно больших рыб. В этот раз ему не удалось тихо ускользнуть от Нунойки. Пока он натягивал на ноги очень резиновые сапоги с железными пипками на голенищах, Нунойка успела одеть стеганую куртку с оттопыренными карманами и ромашкой на спине. Тимим удивился, когда увидел ее на пороге дома и даже присвистнул, заметив полную корзинку в руках Нунойки.
- Вроде, раннее утро, сверчки еще спят, а ты как солдат на посту.
- Экий ты, дядюшка однолюб, только о себе и думаешь, а мне, может, тоже хочется особенно большую рыбу поймать.
- Хе, скажи на милость. А чем ты ее ловить будешь?
- Я буду участвовать в ловле, буду кормить тебя бутербродами, а так ты, может, проголодаешься и уйдешь не вовремя, а в это время самый клев особенно больших рыб начнется.
- И то верно, - почесал в затылке Тимим, - хорошо, пошли, коль проснулась, птаха ранняя, а то скоро солнце взойдет, припекать станет, какая же рыбалка на солнцепеке, один морок только.
Солнце еще не взошло, но очертило своими лучами тонкую полоску горизонта и слегка окрасило в красноватые тона продрогшее от ночной сырости небо. В Пеналепе было так тихо и свежо, что хотелось молчать, топать легко по тропинке и радоваться жизни.
Они поднялись на пригорок, внизу лежало злосчастное Тряское болото. Тропинка поворачивала на склоне в сторону реки и пролегала почти у самого порога норы Магараджика. Сам хозяин почему-то сидел у дверей, закутавшись в свою гриву волос, и посапывал с тихим припискиванием.
- Ох, нам еще этого болтуна не хватало, - опешил Тимим.
- А кому он мешает? - удивилась Нунойка. - С ним даже весело, а сейчас он спит, но почему только на улице?
- Пойдем побыстрее, еще проснется, а нас особенно большая рыба ждет.
- Нет, дядюшка, ты не прав, может, носатый устал и уснул на пороге, а сейчас самая утренняя сырость, а он босиком и без куртки, может простудиться. Давай разбудим его.
- О, этого не надо делать, - взмолился Тимим, но Нунойка уже все решила. Она подошла к Магараджику, тронула его за плечо, тот встрепенулся, как воробышек, открыл глаза и тут же снова зарылся в свою копну волос. Тогда Нунойка сильно толкнула его и Магараджик сразу же завалился на бок.
- Ничего не получается, - тихо ликовал дядюшка.
- Подожди, не торопись, я его быстро в чувство приведу, - сказала Нунойка и полезла в свою корзинку. Она достала запеченный бутерброд с ветчиной и сыром, проложенным веточками укропа и зеленого лука. Запах от него был такой, что Тимим зажмурился, а Нунойка поднесла к носу Магараджика это кулинарное произведение. Лохматый на некоторое время затих, потом заводил своим носом, вытянул его на длину руки и резко подскочил, расширив глаза при виде такого нежданного блюда. Немного посидел, потер глаза руками и сказал:
- Кто-то из нас троих крепко спит. Или я сам, или мой нос, или мои глаза.
- Тогда уж из четверых, - недовольно проскрипел Тимим.
- Это еще почему? - возмутился Магараджик.
- Посчитай - нос, ты сам и два глаза.
- Хм, в самом деле, - не сводил своих глаз от бутерброда носатый.
- Дядюшка Магараджик, скушай бутерброд и иди в нору, продолжай смотреть свои сладкие сны. А на улице не надо спать, скоро роса выпадет, промокнешь.
- Вот еще глупости, - проговорил Магараджик с набитым ртом, - сами посудите, сижу я у порога, жду Тимима, чтобы посодействовать ему в ловле особенно большой рыбы, а меня тудыть в нору, где же здесь равноправие и разноголосица, я, может, еще в ранней осени бывал на рыбозаготовках, а тогда спрос был не то, что нонешний, там строго, а ежели не так, так туда же.
- Что?! - возмутился Тимим. - Ты меня ждал, чтобы идти на рыбалку? Со мной на рыбалку?!
Магараджик не ожидал такого бурного потока вопросов, поэтому он только качал головой в знак согласия и пятился поближе к двери норы. Нунойке стало жалко Магараджика и она со слезой в голосе стала уговаривать Тимима:
- Дядюшка, тебе вредно так распаляться, опять икота будет мучить всю ночь.
- Какая икота? - не понял Тимим.
- Страшная, желтая икота, придется корень полыни прикладывать к затылку, а ты так не любишь лечиться, так что давай возьмем Магараджика на рыбалку, ему тоже хочется, а вдруг он от расстройства тоже заболеет, что тогда?