Пространство и время − узел несовместимостей, стремящихся в бесконечность. Их причудливые изгибы, рождающие перекрёстки противоречий и сплетение судеб. Иногда они словно клубки, сотканные из невесомых паутин космоса, а нередко подобно лучам солнца в кронах светлого леса, рвутся сквозь причинные препоны и теряются в потоках незримой материи чудес и волшебства. Пространство и время своенравны и подчиняются законам, постичь которые невероятно трудно в своей простоте и безупречности. Единство пространства и времени, словно гармоники совершенства, динамичны и взаимопроникающи, бурлящие в котле воображений и фантазий, существующих в замысловатых мирах, влияющих друг на друга, соединённых незримыми потоками идей, вещей и, нередко, героев.
* * *
На берегу ручья за порыжевшим осенним терновником между двумя вековыми дубами притулилась избушка одной колдуньи - Мулохи-лягушатницы или Головастика. Колдуньи не злой и не доброй, так бестолковой и шумливой. Это качество пронизывало все ее существование и проявлялось во всех мелочах жизни, но особенно в пустопорожней болтовне и мелочных склоках с соседями. В большей степени доставалось скрыге Тяю. Как все скрыги он был молчалив и по собачьему привязчив, от чего постоянно страдал. Он не мог долго обходиться без Мулохи-лягушатницы, а когда приходил к ней в гости или ненароком встречал её на тропинке, то всегда подвергался допросу с пристрастием, который устраивала Головастик, выслушивал поток упреков, заранее подготовленных колдуньей или тут же рождённых в её воспалённой фантазиями голове. Он, молча, смотрел на её ноздреватую кожу лица, слегка подернутую проплешинами чешуйчатой сухости, удивлялся, как ее добрые голубые глаза начинают тонуть в складках кожи, меняться в цвете вплоть до грязно-сероватого с колкими оттенками, что всегда придавало особенную брезгливость взгляду Мулохи. С настырностью настоящего скрыги Тяй выпячивал губы и сердито что-то гундел в свое оправдание. Последнее еще больше заводило колдунью и даже очертания двух веснушек за краем левого глаза начинали расплываться, нарушая безукоризненную коричневатость этих весенних пятнышек. Мулоха при этом с особой тщательностью начинала пережевывать копченых головастиков, за эту страсть её и прозвали Лягушатницей или Головастиком, а, убедившись, что скрыга уже ничего не соображает от её напора, доставала старый чубук, набивала его сухим мхом смешанным с моченым мухомором, щурясь на старое лицо соседа. Едкий дым доставлял Мулохе бездну удовольствий, она расслаблялась и, очаровательно улыбаясь, с какой-то пленительной поволокой смотрела на потерянного скрыгу. Тяй не мог переносить жгучего дыма, съеживался, тряс нижней губой и, подергивая головой, как квелый курёнок, тихо уходил от колдуньи. Вслед ему всегда летели едкие замечания по поводу его походки, отвисшего живота, драных лаптей и, конечно, преданных собачьих глаз, с какой-то бесцветной водянистой печалью. После таких встреч скрыга долго не мог успокоиться и всегда отправлялся в Нижнюю Балку к своему близкому другу − ротану Пупырю.
Дом ротана располагался на Трескучем ручье, что было характерно для всех ротанов, любителей воды. А Пупырь, как самый оригинальный из всего своего семейства, даже тут умудрился отличиться. Ручей с шумом влетал в его дом, протекал через пару комнат и, уже слегка умиротворённый, с тихими бульканьями вываливался на широкую лужайку. Всё бы ничего, если бы как все практичные существа, и в особенности ротаны, он бы поставил в доме мельничное колесо, и занимался каким-нибудь делом, используя плечи и силу ручья. Однако приятель нашего Тяя не любил практичности и не раз говаривал о том, что сама по себе бегущая вода и её весёлый говор это уже великое благо, доставляющая успокоение и прохладу. Конечно, трудно судить о разговорах достаточно непредсказуемого ручья, особенно после обильного дождя, но Пупыря никто не смог бы убедить переделать дом. Ротаны, как известно, невероятные упрямцы.
Тяй подошёл к покосившемуся крыльцу ротанового дома, как обычно посмотрел на обильный мох покрывший неровную крышу, потоптался у дверей, вдохнул полной грудью прелый запах старых досок и, рассматривая многочисленных улиток, облепивших листья дикого винограда, потянул ржавое кольцо. Дверь неохотно подалась на скрыгу, соскребая накопившуюся слизь с порога, и выдохнув сырость и домашний шум ручья, − отворилась.
Убранство дома Пупыря было незатейливым за исключением многочисленных перекладин под потолком, где в одном углу шумной компанией расположились голуби, в другом − нахохлились воробьи, а в третьем, − с умиротворяющим спокойствием потребляли дневные сны летучие мыши, повиснув головой вниз, прикрывшись полами своих кожистых крыльев. Тяя всегда интересовал один вопрос, а сны им приходят тоже верх тормашками, но никто ему так и не ответил. Ротан отмахивался, а мыши смущённо хихикали. Четвёртый угол был пуст, вернее в настоящее время он был не занят. Там изредка располагалась сова Дуська, но она существо более сумеречное, чем даже летучие мыши, уж не говоря про её таинственность.
Тяй застал Пупыря за странным занятием, − тот с самоотверженностью средневековых юных принцесс распарывал на тонкие полоски свою единственную и неповторимую простынь. Скрыга подошёл к пыхтевшему ротану, посмотрел на результаты его деятельности и присел на краешек просторного засаленного стула.
− Ты случаем не заболел? − с сочувствием спросил срыга Пупыря. Не получив ответа, Тяй предположил: − Может, после дождя тебе ручьём нашумело в голову?
− Нет, − буркнул ротан, и с удвоенной энергией принялся кромсать ткань простыни. Неожиданно, после короткого молчания, он возмутился: − Эти летучие мыши настоящие коммунальные бестии! Видишь ли, я тут в добрых сердцах решил привязать красную тряпочку к лапке своей подружке Дуське, она вчера залетала на огонёк, поделится совиными новостями. Так вот эти летучие кожаные кошельки заявили мне, что я не корпоративное начало, и меня надо аннигилировать в пространство.
− Всё так серьёзно? − забеспокоился Тяй.
− А то, как же! − неопределённо возмутился Пупырь. − Они, видишь ли, тоже эстеты и эстетки, и они общественно-стайные образования, поэтому им подавай такие же великолепные отметины, причём всем сразу, и с сохранением индивидуальности. А где я им найду столько тряпочек, да ещё с индивидуальностью. Вот тут-то мне и пришла поистине гениальная мысль, − ротан с гордостью посмотрел на скрыгу, − употребить на мышиные нужды мою простынь, тем более, что каждый кусочек её пространства, это безумство индивидуальности и оригинальности.
− Как-то странно ты говоришь.
− Они неповторимы, можешь сам убедиться, − и ротан протянул ему кипу нарезанных ленточек.
− Да, кто бы сомневался, − поднял руку Тяй, отстраняя тряпки от себя.
− Хорошо, вдвойне хорошо, что ты пришёл, можно сказать вовремя, я как раз дорезаю последнюю полоску, теперь осталось подвязать эту кожгалантерею, и со спокойной душой двигать в "Гнездо гнувливого Растягая", где сегодня я обязательно закажу две тарелки мухоморов и валавастиков в сахаре с мёдом. Гулять так, гулять, после сегодняшних треволнений моё тело требует компенсации. Вот так! А если ты не бросишь друга в беде и поможешь ему расправиться с трудностями жизни, то, думаю, что тебе караси с авоськиной кашей гарантированы.
− Звучит заманчиво, − пожал плечами Тяй.
− Ты какой-то сегодня более кислый, чем обычно. У меня от одного твоего вида тухнут кончики волос, видишь, аж побелели. Опять с Мулохой навздыхался?
− А, э-э...
− Ох, уж мне эта любовь с морковкиным пирогом, да брось ты к ней ходить! Она тебя в понюшку соломенной махорки не ставит, а ты всё вздыхаешь...
− Ну, не скажи...
− И не буду говорить, но меня интересует один вопрос, а если бы она тебе ответила взаимностью, и сказала, Тяй, растакой ты такой, я тебя люблю. И что бы ты делал? А?
− Я бы..., − у скрыги дыхание остановилось и возвращаться не собиралось, по-крайней мере, в ближайшее время.
− Вот и я о том же, − вздохнул ротан, и добавил примирительно, − рухнул бы как трухлявый мешок с имбирными опилками и сидел бы пнём посреди дороги. Ладно, не будем о грустном, лучше помогай мне, а то сумерки уже в носу свербят, скоро эта бестиария проснётся окончательно, тогда ни один мухомор в глотку не полезет. Приступаем!
− Ты иногда такое загнёшь, что с перепугу тебя не поймёшь. Какие опилки? Какие пни?
− Нечего понимать, пусть твоя голова, перегретая солнцем и затуманенная дымом Мулохи, рождает светлые образы осеннего леса. А сейчас бери ножницы, а я начну подвязки раздавать.
Ротан сунул ножницы и остатки недорезанной простыни Тяю, а сам, схватив охапку ленточек, пошёл в мышиный угол дома. Вернее летуче-мышиный угол потолка, а так на полу его дома все углы принадлежали мышам, только не летучим. Пупырь посмотрел на висевшую мышиную ораву, аккуратно поскрёб крылышко одной из них, тяжело вздохнул, потом неожиданно потянулся и сладко зевнул, растягивая рот до невообразимых просторов зимнего луга. Затем опять вздохнул, и осторожно сняв одну из мышей, принялся напевать ласковые колыбельные припевки, его любимые, бабушкины.
Тяя всегда удивляло, как сочетается в этом грубоватом создании, драчуне и выпивохе, такая трогательная нежность к окружающим его зверям и птахам. Ротан мог сидеть ночами над синичкой со сломанным крылом, отпаивая её лекарственными отварами и накладывая тоненькие палочки на крыло для срастания. С умилением склоняться над разинутыми ртами птенцов в гнезде среди колючего терновника. Расплываться в широчайшей улыбке при виде маленьких мышат, делающих первые шаги в его комнате. Блаженствовать весенними вечерами на берегу лесного озера под песни прилетающих птиц.
Нет, всё-таки его друг, ротан Пупырь, необычайно чудесное существо не только во всей Нижней Балке, не только в их округе, но, наверное, и во всём королевстве Пустых Банок. Хорошо, что они друг друга нашли. В жизни иногда бывают такие невероятно приятные совпадения.
Пока скрыга думал обо всём этом и резал остатки многострадальной простыни, ротан повязал всем мышам ленточки, и у него ещё часть осталось. Он недоуменно посмотрел на обрывки ткани, потом глянул на результаты усердной работы скрыги, и приобрёл невероятно весёлое настроение.
− Здорово, теперь мне будет чем пометить свои яблони, а то эти пронырливые кролики обгрызли все деревья в округе, и уже добрались до моих яблонь. Я им сколько раз говорил, не трогайте их, ведь зимой принесетесь не раз ко мне, попрошайничать сладенького яблочка и сухофруктов. А я им, мол, если обгрызёте яблони, то сухофрукты буду делать из ваших хвостов, а начинку для яблочного пирога − из ваших ушей. А они, не желаем есть такие сухофрукты, они, видите ли, будут с шерстью, а яблони надо пометить, чтобы видеть, где какое дерево. Одно косорылое безобразие с этими ушастыми, но вот теперь я все яблони подвяжу ленточками, и у них никаких оправданий не останется. Вот так!
− Неплохо придумал.
− Нет, он не может хоть раз разделить со мной радость моего открытия. У тебя бывает приподнятое настроение?
− Наверное...
− Никогда! − категорично заявил ротан. − Слышишь, никогда оно у тебя не бывает приподнятым, потому что у тебя нет настроения. Ты пребываешь в дыму любовных мечтаний, где нет места ни тебе, ни твоему настроению! И давай не будем об этом! Сейчас мы идём в трактир, набивать мне пузо, наполняя окружающий мир наслаждением, а заодно испортим несколько блюд, то есть покормим тебя.
− Уговорил, а когда будем подвязывать деревья?
− Яблони? Так по пути, они все растут вдоль тропинки, я их специально там рассаживал, чтобы весной была тропинка яблочного дождя лепестков.
Друзья вышли из дома и бодро зашагали по дороге ведущей в дальний конец Нижней Балки, где под глинистым размывом примостился трактир "Гнездо гнувливого Растягая". Этот трактир держал известный в округе дождевой червь по имени Граф Гофрированный. Он был из переростков в отличие от своих заморышей родственников, и обожал вкусно приложиться к изысканной кухне. У него останавливались самые разнообразные существа из прочих миров, особенно из подлунного и залунного. Хотя самыми отпетыми завсегдатаями его заведения были погонщики. Тут же сновали и зазывалы или, попросту говоря, нанималы. Любой мог под сурдинку с соульдиновым соусом подписать договор на перегон нуждающихся в этой процедуре жаждущих существ. А нуждающихся − хоть отбавляй и отливай, это тебе и киты с котиками, и гуси-лебеди и прочая пернатая людь, ну и конечно, это громадные табуны рогатых с копытами, без оных и без иных, могут быть даже всякие грызуны типа полярных леммингов. А уж про рыб и другую чешуйчатую братию говорить не буду, как и про эфемерных созданий из числа букашек, неких кузнечиков, бабочек, стрекоз и остальных хитинообразных. И что самое невероятное, ведь каждый год им приспичивает тащится невесть куда, иногда для этого перелопатить по нескольку тысяч километров. И всё не впрок, − приходит время и им опять надо бродяжничать. Однако тут есть одна загвоздка, вся учёная братия считает, что они сами определяют путь дорогу, сами находят звёзды, а некоторые, страшно сказать, солнце с луной, сверяют со своими внутренними каратами и решают куда двигать. Хотя на самом деле всё устроено достаточно прозаично, эти многочисленные перелёты устраивают нанималы, они же организаторы сей процедуры. Они получают необходимые указания и средства из центра управления полётами, перемещениями, передвижениями (коротко ЦУППП, в народе суп два "п", то есть суп с выпивкой), затем ищут желающих поучаствовать в столь грандиозном мероприятии за немалую мзду в зависимости от дальности, от кучности (табунности, стадности, стайности и других "-сти"). И все ключевые мероприятия, а именно подбор кадров, то есть погонщиков, происходят в одной точке мира − в трактире "Гнездо гнувливого Растягая".
Граф, как хозяин трактира, благосклонно относится ко всем посетителям, главное чтобы посуду не тырили, а с остальным можно и разобраться. Поэтому у него в заведении не редко вспыхивали драки, в которые хозяин очень любит встревать, правда, после его уразумений многие долго в себя приходили. Поговаривают, что есть особо отличившиеся, так в себя и не пришедшие, а есть, кто под прессом неопровержимых убеждений Графа, менялся содержимым со своим соседом, и до сих пор не могут понять кто сеть кто.
Вот в это заведение и направлялись наши закадычные друзья. И каждый из них, входя под прокопчённые своды, вряд ли мог бы с точностью до килограмма сказать, что тут может произойти в ближайшие пять, или даже десять секунд. Хотя необычности и несуразности в трактире были уже обычными, и мало кого можно было тут удивить. Вот и сейчас в дальнем углу сидела требуха по имени Китовый Ус и рассказывала, как она уснула на льдине айсберга, а эти бисовы дети (они же тюлени) успели так разбрестись, что она с трудом их собрала.
− Одна выручалочка у меня, моя верная собачка, касатка Силька, − похохатывала она, − каждый раз, когда мы возвращаемся с перегона, я всегда с благодарностью думаю о кривом дядюшке Нос, который подарил её мне на день моего огнедышащего ангела. Хороший у него питомник!
− Да уж скажешь, − раздался пьяный голос в другом углу трактира, и все узнали известного погонщика леммингов панциря по кличке Кетмень, − мне он несколько раз выращивал песцов для прогона, да толку от них было, что от песцовой шапки!
− Ты сомневаешься в моих словах?! − требуха закатала рукава обширной рубахи, обтёрла ладони о кожаные штаны и поднялась, по пути прихватив кружку с недопитым пивом.
− Я, ежели, правду грю, то не отступлюсь! − вскочил молодым петушком Кетмень.
− А я, значит, морочу воздух грязной брехнёй? − Китовый Ус подошла к панцирю и нависла грозовой тучей у него над головой.
− Стало быть, и так! − не унимался Кетмень.
− Хочешь сказать, что моя Силька пустобрёха?!
− Угу..., − только и успел произнести панцирь, как громадная оловянная кружка опустилась на его маковку. Тут же появился Граф и без особого интереса, поглядывая на обмякшего панциря, спросил: − Ты от души или так, для острастки?
− Смеёшься, от души, она у него вмиг вылетела бы. Так шоб не рыпался на честных барышень.
− Сама отнесёшь его или мне приложится?
− А тащи его.
− Тогда с тебя ещё пару монет и выпивка для панциря на весь вечер. Деньги есть или в кредит?
− Да я же с перегону, конечно, есть, вот видишь, − она потрясла перед его морщинистой мордой кошельком, затем достала монеты, отдала Графу и села на своё место, под бурные возгласы собутыльников. Хозяин трактира как пушинку поднял панциря, отнёс его на своё место, вылил ему на голову остатки пива из кружки, взятой с соседнего столика. А когда панцирь пришёл в себя, то спокойно сказал: − Теперь выпивка будет только под еду, она оплачивает.
− Я всегда знал, что требуха обширнейшей души женщина, − возрадовался Кетмень, слизывая текущее пиво по его лицу, − тащи ведро крабовых клешней, креветок, мидий и жбан зеленовато-тёмного, моего любимого.
Описываемая сцена как раз и произошла перед глазами скрыги и ротана за какие-то десять секунд (плюс-минус минута), и была настолько обычным житейским делом в этом трактире, что на неё никто так и не обратил бы внимания. Если не считать короткого замечания ротана.
− Вот видишь, а ведь это тоже любовь.
− Кого? Панциря что ли? − удивился Тяй.
− Да, его, только он так обожает требуху, и она об этом знает, и ей очень приятно от этого обстоятельства.
− Ага, и за свою любовь панцирь получает всегда кружкой по голове, а потом закуску с выпивкой.
− Страдать надо уметь со вкусом.
− А, по-моему, он просто так клянчит выпивку, сохраняя, так сказать, своё мужицкое достоинство.
− Неужели?! А вот подойди к требухе и скажи, что, мол, панцирь уже который год по ней вздыхает.
− Ей дела до его вздохов, что козлу до балета! Она только о своей Сильке думает, может, иногда ещё и о тюленях.
− А ты попробуй, а я пока закажу поесть, − ротан как-то странно покачал головой и направился к стойке.
Тяй в сомнениях потоптался у порога, его пару раз кто-то толкнул из входящих-выходящих, потом у него внутри что-то засвербело, и он смело шагнул к столу требухи с сотоварищами.
− А Тяй, привет, как там скрыжные дела? Выпьешь со мной за здоровье Сильки?
− Спасибо Ус, всё в кипятке, никаких проблем. А за здоровье я выпью.
− От молодца! − закричала требуха на весь трактир, и Тяй увидел, что сидящий за стойкой ротан открыл рот от удивления (видимо сегодня день не простой). Не успел Тяй присесть на скамью, сделанную из грубо тёсанного бревна осины, как ему поднесли его любимого пива. Скрыга сел, поднял кружку и сказал: − Я хочу выпить во здравие замечательной женщины и неутомимого погонщика, за нашу требуху Китовый Ус, − тут же за их столом, а также за соседними, грянули громкие одобрительные возгласы, но Тяй не обращая на них внимания и, стараясь, перекричать всех, продолжил. − И ещё за того, кто её безумно и безответно любит! За панциря Кетменя!
Если бы сейчас в трактире взорвалась со всем содержимым знаменитая бочка толстуха, что храниться в подвале, то даже это не произвело бы такого эффекта. Мгновенно вокруг повисла такая тишина, что было слышно лишь причмокивание панциря, обсасывающего креветки. Все сначала уставились на Тяя, а потом на Кетменя, но при виде последнего стало ясно, что это шутка. И вот тогда громыхнуло так, что Граф забеспокоился о потолке, как бы он не рухнул.
− Ох, Тяй, ну насмешил! Ох, скрыга, во загнул! − посыпалось со всех сторон на Тяя. А требуха стояла растерянная, и как-то неуверенно хихикала, чокаясь со всеми подходящими. А когда Тяй встал, раскланялся и собрался уходить, она тихо его спросила: − Это правда?
Скрыга не ожидал такого поворота, видимо ротан был прав, он смутился и лишь качнул головой. И вот теперь он удивился окончательно, на обветренном лице требухи расправились мелкие морщинки, и по просоленной коже покатилась скупая слеза, прямо на потрескавшиеся губы. Она облизала их, вытерла глаза рукавом и благодарно погладила Тяя по руке. По губам он понял произнесённые слова − спасибо тебе.
Тяй как в тумане подошёл к своему столику, где нервно ёрзал ротан: − Ну, ты герой! − восхитился тот. − День точно сегодня необычный, я как-то сразу и не разобрал, когда увидел пёстрые облака.
− А что тут необычного? − спросил скрыга.
− Хм, − многозначительно вздёрнул брови ротан, − в кои это века, ты совершил поступок?
− Хочешь сказать, − это поступок?
− Я уже сказал. Ведь требуха могла взять тебя в такой оборот, что потом даже сам Граф не откачал бы. М-да, ухарский поступок, не похожий на тебя.
− Пусть будет так, но она меня ещё больше удивила. Ты был прав.
− А я всегда прав, − невозмутимо проговорил ротан, − подай лучше соли. Кстати, а в чём я был прав?
− Когда говорил о панцире и требухе, всё так и есть, ты проницателен.
− Я..., − Пупырь закашлял, подавившись едой, − ты хочешь сказать, что все эти небылицы, которые я присочинил на ходу, правда?!
− Ага, − Тяй невозмутимо взял ложку и принялся ковырять горячую кашу, с наслаждением разглядывая смешавшегося ротана.
− Дела..., − только и смог он произнести. В это время к ним подошёл нанимала Хтырьтебя. Он остановился перед их столом со своим зелёным бокалом, наполненным нечто светящимся, и спросил:
− Позвольте присесть, уважаемые?
− Присаживайтесь, − качнул головой Тяй.
− Вот спасибо, тем более у меня к вам есть один деловой разговор.
− Уж не нанимать ли ты нас собрался? − усмехнулся ротан.
− Не вас, − покачал пальцем нанимала, − а вашего уважаемого друга Тяя.
− Меня?! − удивился Тяй.
− Точно, сегодня пёстрые облака были не к добру, вечер удивлений продолжается, − ротан откинулся на спинку стула, и принялся постукивать вилкой о ладонь.
− Да я ни за что!
− Не торопитесь, друг мой, − Хтырьтебя откинул полу своего плаща, − я понимаю, что ваш друг ротан не может, у него там всякие мыши, голуби и воробьи, то есть домашнее хозяйство, но вы свободный.
− А вот моё хозяйство попрошу не трогать!
− О, помилуйте, я в хорошем смысле, как о заботливом отце...
− Каком отце? − с угрозой поинтересовался Пупырь.
− Всех жаждущим заботы и тепла, в переносном смысле, конечно.
− А, тогда сойдёт, а то вишь куда загнул.
− Итак, возвращаясь к нашему разговору, я хочу предложить вам небольшую работёнку. Так на пару месяцев.
− Ничего себе работёнка! Да за этот срок уже зима начнётся, − не унимался ротан.
− Я понимаю, но оплата приличная, да ещё командировочные, приключения и всё остальное, что вам так сейчас необходимо.
− С какой это стати? − не понял Тяй.
− О, все наслышаны о вашей несчастной любви...
− Что?!
− Только поймите меня правильно, − замахал руками нанимала, − я лишь хочу вам помочь. Если вы захотите, то перегоните бабочек Данай на другой материк, и обратно. Это удивительные создания, и необычно красивы, не пожалеете. Подумайте, завтра утром я буду в этом же трактире, − Хтырьтебя спешно поднялся, коротко поклонился и тут же исчез в дыму, откуда донесся его голос: − Вам надо срочно сменить обстановку.
− Не, он точно рехнулся! − Пупырь вертел в руках вилку, изображая винт самолёта. В это время дверь распахнулась и на пороге появилась Мулоха со своими подружками лиловыми ведьмачками с лохматых болот. Лягушатница повертела головой по сторонам, и, увидев скрыгу и его друга, направилась прямо к ним.
− Нет, вы только на него поглядите, сидит, аппетитно жуёт, а я голодная как сухая вобла на заборе, − выпалила она во всеуслышание, подходя к столу.
− Плакали твои караси, − тихо произнёс Пупырь.
− Ух, ты! Карасиков заказал, наверное, всё-таки ждал меня, − увидела колдунья сковороду с карасями под сметаной и милостиво улыбаясь, потянула её к себе, одновременно усаживаясь и кося глазками на своих подружек.
− А я надеялся провести чудесный вечер, − как-то неопределённо высказался Пупырь.
− Всё ещё впереди, − утешила его Головастик.
− Ты думаешь?
− Конечно, ведь он только начался.
− Для нас уже закончился, − сказал ротан с деланным интересом, поглядывая на своего друга, − верно Тяй?
− Вы что, собрались уходить? − строго спросила Мулоха Тяя.
− Ну, в общем да, − расплывчато промычал скрыга.
− Нет, в тебе не осталось даже мыслимой крошки уважения к любящей тебя женщине. Как смеешь ты покидать её, не заказав ещё пива и жареных лягушек?
− В самом деле, как? − подхватил участливо Пупырь, не расставаясь с вилкою и тыча ею в сторону Тяя.
− Видишь, − не унималась Мулоха, − что друзья тебе говорят.
− Хорошо, хорошо, будут тебе и твоим подружкам лягушки и кружки, − скрыга начинал сердиться.
− Вот и славно, − согласился с ней ротан, − только Тяй видимо забыл, что кредит в этом месте у него давно закрылся, а денег − тю-тю, нет.
− Как так! − возмутилась колдунья. − И после этого ты приглашаешь меня в трактир?
− А ты приглашал? − спросил ротан.
− Вроде нет, − промычал скрыга.
− Видишь, он уже в собственной памяти не уверен, забыл, это ещё было в прошлогоденном месяце весны, − обсасывая голову карася, заявила ему колдунья.
− Дело табак, − вздохнул ротан, − стало быть, я уже наелся, пойду, подышу свежим воздухом. Как ты, Тяй, не хочешь просвежиться?
− Он не хочет, − безапелляционно заявила Мулоха .
− Да нет, я, пожалуй, тоже пойду, у меня ещё столько дел, − сконфужено засобирался скрыга.
Когда они вышли на улицу, уже порядком стемнело. Первые звёзды появились на небосводе, и вскоре должна была взойти луна.
− А не пойти ли нам на озеро, встретить луну? − ротан пытался как-то смягчить неприятную ситуацию, возникшую в трактире.
− Пойдём, − обречённо согласился скрыга.
Они повернули за трактир и, шагая по мягкой тропинке, усыпанной хвоёй сосен, направились в сторону лесного озера.
На следующий день скрыга сложил свой нехитрый скарб в небольшую котомку, сшитую из мешковины, и направился в сторону трактира. К ротану он решил не заходить, они на озере просидели далеко за полночь и, вроде как, попрощались. Однако, подходя к питейному заведению, Тяй был удивлён, и надо сказать, что приятно удивлён, увидев ротана, который сидел недалеко от дверей и беспечно жевал жухлую травинку. Рядом с ним приплясывал нанимала Хтырьтебя, жестикулируя своими длинными руками. Полы его плаща, заляпанные болотной жижей, вспархивали крыльями большой неухоженной птицы, когда он принимался вышагивать из стороны в сторону. Скрыга так и не понял, о чём так возбуждённо говорил нанимала, потому что увидев его, Хтырьтебя заулыбался, раскинул свои руки и нарочито весело высказался о погоде: − Не правда ли, какая великолепная сегодня погода! Скоро заморосит дождь, а там смотришь и первые заморозки. А тебе всё нипочём, ты уже будешь на далеком материке принимать стаю бабочек. Я тебе завидую.
− Так вот сам бы и поехал, погонял бы бабочек.
− Ох, Тяй, ты многого не знаешь, я до того как стать организатором, поработал простым погонщиком. Я изнутри знаю все трудности и прелести вашей будущей работы.
− Ага, только ты гонял мелких улиток с одного луга на другой, − услышали они тяжёлый бас требухи Китовый Ус. Она вышла из трактира и потянулась, счастливо улыбаясь и вдыхая свежий утренний воздух. − Привет Тяй, здорово Пупырь, ты чего такой грустный? Друга провожаешь? Ничего, не беспокойся, все когда-то начинают стоящие дела, а потом их за уши не оттянешь.
− Привет Ус.
− Здорово, китобой, − хмуро произнёс ротан, − а грустный я не поэтому, просто как-то жалко пропускать осень.
− А зачем тебе пропускать осень? − изумилась требуха. − Ты же не кикимора болотная, и не водяной, в спячку не впадаешь. Вся осень твоя.
− Всё правильно, только я с Тяем улетаю на погоняло.
− Кто? − Ус чуть не села от удивления.
− Ты? − не меньше удивился сам скрыга.
− Да, − скромно согласился ротан, − можете спросить его.
− Можете даже не спрашивать, − махнул рукой Хтырьтебя, − мы уже оформили все бумаги, так сказать формальности позади. Кстати, Тяй, тебе тоже нужно подписать пару бумажонок.
− И мне тоже, − Тяй был настолько поражён и смущён, что не мог сдвинуться с места. И даже когда вышел панцирь Кетмень, поздоровался со всеми и, приобняв требуху (полностью её обнять вряд ли кому удалось бы), склонил голову на её широкий живот, это не произвело должного впечатления. А Ус светилась и ласково поглаживала голову своего возлюбленного.
− Как так? − не понимал Тяй происходящего.
− Да видишь ли, − растерянно начал говорить ротан, − я подумал, что тебе будет трудно одному, будет скучно.
− Что вы говорите?! − воскликнул нанимала. − Как можно скучать в окружении таких великолепных созданий, как порхающие цветы, они же бабочки.
− Не про то разговор, − обиделся ротан, − я имею в виду близких друзей. Без них трудно в таком мероприятии как перегон бабочек. Вот я и подумал...
− И меня про это не спросив..., − вздохнул Тяй.
− Ты не рад?
− В общем, конечно рад, но как твоё хозяйство?
− Ничего, оно перетопчется, хотя на всякий случай я попросил Дуську присмотреть за ними.
− Интересный поворот, − задумался Хтырьтебя, − сова приглядывает за мышами и воробьями.
− А что тут интересного? − пожал плечами ротан.
− Нет, я просто подумал, ведь совы ловят мышей и всякое прочее...
− Ловят вне моего дома, а под крышей они даже очень дружны. И мне кажется, она их окружит материнской заботой.
− Я тоже с тобой согласен, − сказал нанимала, − иногда для расшалившихся мышей нужна материнская строгость.
− Что вы всё о мышах, да совах, − требуха нежно отодвинулась от панциря и достала их под фартука вязанные носки, − вот это тебе Тяй. А то, что Пупырь с тобой отправится в перегон, я не знала, поэтому у меня нет ему подарка, − она развела руками.
− Подожди, дорогая, − сказал Кетмень, − у меня есть славные перчатки, в самый раз для перелётов.
− Ох, Кетмень, − потряс головой ротан, − ты уже требуху называешь дорогая?
− А что тут странного? − буркнул панцирь. − Она теперь моя невеста, мы решили зимой пожениться.
− Вот те раз! − Тяй почесал за ухом.
− Да, − игриво проговорила требуха, − и тебе, Тяюшка, большое спасибо за это. Открыл мне глаза.
− Вообще это не я, это Пупырь увидел, что вы не равнодушны друг к другу.
− Неужели?! − всплеснула руками Ус. − Но ты же мне об этом сказал.
− Да, но первым был Пупырь, он у нас глазастый.
− Всё отлично, всё прекрасно, − затараторил нанимала, − я всех поздравляю, но, к сожалению времени осталось в обрез. Пора улетать, сегодня отбывает последний недельный дирижабль, вам, друзья мои новоиспечённые погонщики, места уже забронированы, так что прощайтесь с молодожёнами и в путь.
На Лысой поляне у старого дуба без вершины (когда-то молния посчитала его рост великоватым) пришвартовался дирижабль. Туда они шли, казалось, целую вечность. Суматохой, прощанием, советами, дружеским похлопыванием по спинам, просьбами, всхлипами был наполнен этот, в общем-то, короткий путь. Тяй надеялся тихо, без шума удалится к своему месту назначения, но многие окружающие его жители и знакомцы узнали, что он стал погонщиком и отправляется в своё первое путешествие. Они выходили на дорогу, ведущую к поляне, чтобы попрощаться с ним, но как оказалось ещё и с ротаном. Последнее обстоятельство привносило дополнительные охи, с оттенками удивления и восхищения, что также сказалось на скорости их продвижения. И уже когда до поляны оставалось не больше сотни метров, Хтырьтебя нервно заламывал руки, тёр свой и без того уже покрасневший нос, вскрикивал, постоянно говорил, чтобы народ не толпился на дороге, и, подпрыгивая, махал руками капитану дирижабля грейту Мистралю. Дирижабль с ярко-оранжевыми буквами на гондоле, изображавшими его название, которое с трудом читалось, что-то типа "Альматрос", "Альбатрос" или, на худой конец, "Альбинос", возвышался над поляной и лесом как последний оплот нерушимости мира. И все, кто когда-либо видел этот чудовищный сплав техники и сумасшествия (попросту говоря - мысли), считали, что оно (он, она) носит гордое имя птицы "Альбатрос". Дирижабль носовой частью оболочки был прикреплён к мачте, а к гондоле был приставлен трап, у которого стоял капитан и с невозмутимостью айсберга взирал на происходящее, попыхивая папиросой. А когда разношерстная компания провожающих подошла к трапу, капитан не вытаскивая папиросы, процедил с мрачностью предстоящего шторма:
− Забронировано только два места, остальным нужно ждать следующего рейса.
− Так улетают только двое, − заискивая и хихикая, проговорил нанимала.
− Остальные провожающие, − хмуро подтвердил ротан.
− Тогда хватит рассусоливать, я уже на полминуты задержал отлёт, грузитесь.
Хор пожеланий и прощальных напутствий усилился до легкого рокота проходящего поезда (если его можно назвать легким). Ротан и скрыга выбрались из толпы и поднялись по трапу. За ними шествовал Мистраль, и как только они нырнули в дирижабль, он тут же захлопнул небольшую дверь, прокрутил какой-то винт и уже дружелюбно сказал, указывая на пустующий пассажирский салон: − Выбирайте любое место, наш "Альбинос" приветствует любых пассажиров в своём ненасытном брюхе.
− Так вы же сказали, что осталось только два места?! − удивился ротан.
− Если забронировано два, то значит, имеется в наличии два, тут вам международная магистраль, здесь порядок нужен.
− Странно, − протянул ротан, − а я думал, что ваш летательный аппарат зовут "Альбатрос".
− Еще чего, − фыркнул капитан.
− Ну, не знаю, гордая птица и тому подобное...
− Не люблю птиц, они гадють на казённую обшивку, а здесь нужен порядок, и споры неуместны.
− В самом деле, − быстро согласился Тяй, затем снял котомку и понёс её на вытянутых руках, выбирая удобное место. Ротан повертел головой и, увидев, что передняя часть салона застеклена и перед ним открывается великолепная картина, сказал, что будет сидеть в первом ряду, чего желает и Тяю. Скрыга молча с ним согласился, развернулся и прошествовал к застеклённой части салона, и они разместились в удобных кожаных креслах. Грейт поднялся на вторую палубу, где размешался капитанский мостик. После несколько необычных звуков: скрипа, шуршания падающих тросов, неразборчивый говор наверху, глухие хлопки, они первоначально почувствовали ровную дрожь салона, заработали двигатели, а затем услышали легкий свист запушенных винтов. Дирижабль медленно стал подниматься. Ротан и срыга зачарованно смотрели на удаляющуюся землю, на пёструю толпу провожающих, на плывущий лес, изгибы реки, на домики, уменьшающиеся на глазах. Дух захватывал от такого зрелища. Вскоре они попали в плотную пелену облаков и Тяй только тогда смог немного расслабиться и перевести дух. Он откинулся на спинку кресла, и принялся осматривать салон дирижабля. Он заметил потёртости на лакированных поручнях, кожа кресел в некоторых местах полопалась, но была подшита заботливой рукой, плафоны осветителей были мутными. Несмотря на это вокруг них была идеальная чистота и порядок.
Через несколько минут после взлёта к ним в салон спустился мехлин, он весело посмотрел на пассажиров и представился: − Меня зовут Зира, я старший помощник, а также стюард, штурман и кассир в одном лице, всё, что вам будет нужно, я обеспечу в разумных пределах. На нашем толстяке, − он любовно похлопал обшивку салона, − есть практически всё, чтобы безбедно пробыть в автономке с месячишко.
− А зачем так много? − удивился ротан, − нам было сказано, что мы долетим за неделю.
− Любая неделя может превратиться в месяц, вот попадём в какой-нибудь циклон, и будем с ним бродить, пока не выберемся.
− Обрадовал, − угрюмо проронил Пупырь.
− А мне здесь нравится, − сказал Тяй, и блаженно улыбаясь, добавил, − я готов месяц пробыть на борту замечательного толстяка.
− Свой человек! − расплылся от удовольствия Зира. − Вы не бойтесь, с нашим кэпом мы враз пройдём любые преграды. Он не любит опаздывать.
− А сколько вас на дирижабле?
− Трое, я, кэп Мистраль и кошка Блошка, кстати, вы её не видели, наверное, опять пошла холодильник проверять. Представляете, в прошлый рейс я не заметил и случайно закрыл её в сосисочном отделении морозильника. Через пару часов мы её вытащили, к хвосту примёрзла связка сарделек, а последняя сосиска, которую она доедала, так и застряла у неё в глотке.
− Какой ужас! − поёжился ротан, − что вы потом сделали?
− Ничего, в микроволновке всё растаяло, − весело пожал плечами мехлин, − сардельки потом зажарили на гриле.
− А кошка?
− Что кошка? Жарить на гриле мы её не стали.
− Она погибла?
− Кто? Наша Блоха? Ха-ха, она день лежала, переваривала сосиски, а потом снова как новенькая, просила добавки. Да, я пошёл в холодильную, могу принести вам вкусные напитки. У нас есть лимонад, три морса − клюквенный, брусничный, тыквенный, − соков целый букет, пива три сорта, вино четырнадцать сортов, и старый виски − только для капитана.
− Эх, мне бы кружечку "Темного Джонни", пенистого как прибой, − облизываясь, сказал ротан.
− Такой бурды не держим, могу предложить тёмного пива "Скарлет".
− Погляди на них..., − обиженно сказал Пупырь, − тащи чего уж там.
− Я тоже попробую, − согласился Тяй. Мехлин ушёл в конец салона, где скрылся за плющевыми шторками. Скрыга блаженно вытянул ноги и принялся рассматривать облака, видимо дирижабль набрал высоту и теперь они летели над ними. Кое-где открывались просветы, словно окна в чарующий новый мир. Под ними величественно раскрывались поля, темнели хвойные леса, забрызганные яркими пятнами желтеющей листвы тополей и берёз. Дороги пронизывали тонкими паутинками желто-зелёную массу леса, перекидывались через реки, петляли среди холмов. Мелкие озёра рассыпались словно бисер, а крупные лежали большими лужами, на краю которых изредка притуливались мелкие коробчонки домиков.
− Пожальте ваше пиво, − от голоса мехлина скрыга вздрогнул, задремавший ротан также вскинулся и мутным взглядом невыспавшегося носорога посмотрел на Зиру. А тот так радостно улыбался, так искренне радовался им, что у Тяя где-то внутри зазвучала музыка. Последнее время он редко испытывал такое блаженство, но сейчас...
− Хм, вполне приличное, − произнёс Пупырь, погружая свои губы в плотную пену, обхватив кружку двумя руками.
− Обрати внимание на цвет, − обрадовался мехлин, − видишь, оно слегка отдаёт солнцем, это всё от хмеля, который вырастили на холмах Пеналепа.
Тяй осторожно взял кружку, подержал в руках холодную ручку, потрогал запотевший бок, и лишь после этого потянулся к пиву.
− Хорошо, хорошо, − неожиданно заторопился Зира, − я не буду вам мешать, однако не забывайте, что через час у нас легкий обед в кают-компании. Так сказать маленький банкет в честь новоприбывших гостей. Капитан приглашает, вход в центре салона, за алыми шторами, не заблудитесь, − он лихо развернулся и, поднимаясь по лестнице ведущей на капитанский мостик, прокричал, − Кэп, ваш виски!
− Славный малый, − улыбнулся скрыга, − и путешествие обещает быть забавным и приятным.
− Пока всё хорошо складывается, но каково будет потом...
− А ты не загадывай, лучше наслаждайся моментом, может, в самом деле, другого такого не будет, − засмеялся Тяй.
− Зря веселишься, − поёжился ротан, но потом вдруг тоже засмеялся, − но пока всё отлично, будет, что вспомнить.
Они замолчали, и скрыга погрузился в какую-то необычную дремоту. Он будто не спал и видел всё вокруг, слышал, и даже ощущал запахи, но это было явно не в салоне летящего дирижабля. Ему казалось, что поля, как ковры, поднял беззвучный ветер, деревья выскочили из земли и закрутились среди кресел. Он слышал лёгкий шелест травы, чувствовал их простой запах, ему даже показалось, что мимо пролетел лохматый труженик шмель, но его жужжание было похоже на звук моторов дирижабля. И тут он увидел, как ротан летает среди плавающих полей, как он размахивает руками, которые погружены в шерстистые крылья неизвестной конструкции. Он был таким счастливым, таким весёлым и беззаботным, что скрыга даже удивился, − ведь надо же, таким он не видел никогда своего друга. С этой мыслью Тяй окончательно уснул.
Разбудил его ротан: − Пора вставать, нас зовут в кают-компанию.
− Какую кают-компанию? − недоумевал скрыга, но реальность быстро стала восстанавливаться под ехидным взглядом Пупыря. Тяй вспомнил, что они уже не у себя в Нижней Балке, а неведомо куда летят на удивительной машине, дирижабле, по имени "Альбинос".
Тяй с трудом поднялся, ноги не хотели его слушаться, видимо он долго проспал в одном положении. Да и голова как-то не очень соображала, казалось, что все уголки в его сознании завещаны плющевыми шторками, как в салоне дирижабля. Внутри пахло техническим мылом и ноющей тоской, странно, может это всё от высоты или... от пива. Они прошли на второй этаж по тесной алюминиевой лестнице, скрипучей и блескучей. На втором этаже опять таки за плющевыми шторками открылся просторный зал кают-компании. В центре стоял большой овальный стол, вокруг выстроились строгие стулья. В дальней от них части каюты стояло несколько уютных столиков и кресел. По стенам были развешаны картины, изображавшие битвы с мифическими животными (главным героем естественно был дирижабль "Альбинос"), редкие сувениры (капитан любит называть их трофеями) чередовались с корабельной оснасткой наземных посудин, как-то колокол (она же рында), шпангоуты, обрывки верёвок, блоки, компас (не забудьте правильно поставить ударение). В целом в кают-компании было приятно и для новичков очень даже забавно.
В каюту забежал загадочно улыбающийся мехлин, он подскочил к колоколу и ударил несколько раз. Из-за дверей капитанского мостика раздался глубокий баритон Мистраля: − Зира, склянки пробили на ужин, пора подавать.
− Так точно, кэп, − Зира встал по стойке смирно и отдал честь, − уже подаю и тут же скрылся за очередной шторкой, а через мгновение появился с громадным подносом. Хитро подмигивая пассажирам (то есть скрыге и ротану), Зира быстро расставил тарелки с едой, раскидал ложки, вилки, ножи и вновь скрылся за таинственной дверью. Не успели наши друзья разглядеть блюда, как мехлин вновь появился с еще большим подносом. Однако в этот раз он не стал расставлять тарелки, а лишь поставил рядом с каждым по бокалу и налил зеленоватую жидкость из стеклянного кувшина.
− Это апперитивчик, − мехлин причмокнул губами, − можете пить, кэп всё равно будет прикладываться только к своему напитку. − Затем развернулся и, не снимая полотенца с руки, прокричал в сторону капитанских дверей: − Кэп, всё готово, можете входить.
Неожиданно шторки раздвинулись, и степенно по красной дорожке прошествовала... кошка. Ротан не успел описать своё отношение к происходящему, как шторки вновь взмахнули своими краями, и в салоне появился капитан Мистраль собственной персоной. Он строго осмотрел сервировку стола, неопределённо хмыкнул, мимолётом глянул на выправку мехлина, затем подошёл к своему стулу, где уже сидела Блошка, наклонился над ней и жестко спросил: − Не соизволит ли любезная барышня занять место согласно судовому предписанию?
− Так точно, − пропищал мехлин и скрыга вздрогнул, ему показалось, что именно кошка ему ответила.
− Тогда позвольте, − Мистраль взял кошку и аккуратно перенёс на соседний стул.
− Больно надо, − низким хриплым голосом сказала кошка, в этот раз сомнений ни у кого не возникло, что именно Блоха проговорила, так как усаживаясь, она добавила, обращаясь к мехлину: − Мог бы не передразнивать, сама знаю.
− Если знаешь, то почему не следуешь правилам "Альбиноса".
− А кто их выдумал? − спросила она и поставила лапы на стол.
− Они созданы поколениями капитанов! − величественно заявил Мистраль.
− Вот именно! − проникся мехлин.
− Довольно морить наших уважаемых гостей, можно сказать пассажиров, пустой болтовнёй с вздорной кошкой. Приступим к трапезе. А прежде позвольте поднять этот скромный бокал за ваше здоровье, дорогие пассажиры. Надеюсь, вам понравится на нашем судне.
− Ура! − вскрикнул мехлин, но как-то тихо, хотя и торжественно.
− Весьма, − невозмутимо сказал капитан, также невозмутимо опрокинул толстобрюхий бокал, потом вздохнул и придвинул к себе тарелку с ухой.
Разговор как-то не клеился, возможно, виной тому замечательная кухня (хотя как она может быть виновата?) или неразговорчивость капитана. На любые вопросы он отвечал односложно, но прежде чем произнести очередное "угу, ага, отсвистать всех или рад", он пыхтел, водил языком за щекой, при этом косил глаз куда-то внутрь себя (возможно, искал кариес), потом вздыхал и выдавал короткое, но содержательное. В целом ужин удался. После чая с рассыпчатым бисквитом ротан и скрыга отяжелённые пищей спустились к себе в пассажирский салон. Мехлин тут же появился и расправил им кресла так, что они разложились в две удобные кровати.
− Вот это смак! − потрясённо проговорил ротна, укладываясь в кровать и закрываясь большим легким, но очень тёплым, пуховым одеялом. Прикрыв глаза, он спросил скрыгу: − Тяй, ты не знаешь, может, мы умерли и находимся в раю?
− Точно ответить не могу, − сказал скрыга.
− Ничего подобного, − прозвучал хриплый голос кошки, − в раю на каждом углу висят сосиски, и реки наполнены парным молоком, а в озёрах из сливок, плескаются жареные караси.
− Откуда знаешь? − удивился ротан.
− Сама видела.
− Это когда же?
− В морозильнике, когда засыпаешь, не то ещё увидишь.
− А, понятно.
− Ничего тебе не понятно, − проворчала кошка, после этого прыгнула на кровать к ротану и проворчала, − мог бы подвинуться, ишь, распластался как черепаха на помоле.
− Каком помоле? − изумился Пупырь, невольно отодвигаясь на край кровати.
− На морском.
− Тогда на моле.
− Моле пишется через букву "р", − сворачиваясь в клубок, проговорила кошка.
− Вот как с ней спорить? − обречённо спросил ротан, завернулся в одеяло и засопел. Скрыга долго не мог уснуть. Он наслаждался уютом, покоем, слушал ровный гул двигателей и потихоньку заснул. В этот раз он не успел посмотреть свой сон, как проснулся от неожиданного грохота. Скрыга сел, осмотрелся, вроде всё было неизменным, в салоне слабо горели светильники, ротан и кошка спали, но что-то же прогремело? И тут он увидел, что плющевые шторки раскачиваются, дирижабль мотало. Он почти не слышал звука моторов, за окном гудело, шумело и дождь бил по обшивке. Так вот в чём дело, − они попали в дождь. Тут же сверкнула молния, и сразу же так громыхнуло, что задрожал слабый свет. Скрыге показалось, что весь мир вокруг потяжелел, и основательность корабля оказалось мнимой. Весь дирижабль наполнился отчаянными звуками старого корабля, скрипом, скрежетом и дрожью стенок, а периодическое чихание двигателей звучало как просьба о помощи. Тяю стало страшно и он, как в детстве, зарылся с головой под одеяло. Неожиданно с хлопком открылось окно, и в пассажирский салон хлынул холодный воздух с беспорядочными брызгами дождя. Тяй уже собирался встать, как в окно влетела лохматая грязная тряпка и тяжёлым комком рухнула среди кресел. Скрыга вскочил, поёжился и подбежал к открытому окну, его окатило водой, а когда он взялся за фрамугу, полыхнула молния. Резкий гром ударил по барабанным перепонкам, и Тяй на какое-то время потерял слух. Он никак не мог совладать с защёлкой, и видимо так и простоял бы всю ночь, удерживая окно, если бы не подоспевший мехлин. Тот быстро дёрнул на себя замок, после чего сильно ударил по окну, оно тут же закрылось. В салоне немного затихло, струи дождя беспощадно били в дирижабль, а его уже раскачивало как настоящий корабль в шторм. Неожиданно дождь прекратился, и ветер сник, но тут же ударила молния и двигатели резко остановились. Тишина наполнила всё вокруг, и иллюминаторы стали наполняться зеленоватым светом. Тяй невольно прислонился к стеклу и увидел, что все конструкции дирижабля светятся. Неровный зеленовато-синий свет мерцал на тросах, отсвечивал на крепёжных болтах и мерцающей волной окатывал тело одного из двигателей. Тяй не мог отвести взгляда от такой фантастической картины.
− Огни танцующего Вальмана, − слова мехлина прозвучали так резко, что скрыга вздрогнул, − кое-кто его считает святым, а по мне обычный пьяница, разливший священный напиток патоку, вот она и налипает на корабли, особенно после молний. Теперь установится хорошая погода.
− А что с двигателями, они сломались? − обеспокоено спросил скрыга.
− Наверное, грозой пробило обмотку, но ничего пока поболтаемся на ветру, а там и починим, не в первой.
− А капитан знает о поломке?
− Вот ещё, он, как только началась гроза, пошёл спать, всё по расписанию, его ничего не свернёт. Да и в самом деле, ничего необычного не стряслось, − пожал плечами Зира. − Ложитесь и вы, завтра по светлому разберёмся.
Скрыга устало опустился в ближайшее кресло и, повернувшись в сторону ротана, к своему удивлению увидел, что тот так и спит с кошкой.
− Вот надо же, − только и смог он прошептать. Потом поднялся и поплёлся к своей кровати, но не успел он к ней подойти, как почувствовал, что кто-то смотрит на него. Тяй никогда не мог объяснить, почему он чувствовал чужой взгляд. Когда на него кто-то пристально смотрел, он всегда испытывал чувство неловкости, будто его уличили в чём-то неприличном. Вот и сейчас было такое ощущение, что он стащил в булочной старый засохший кекс, и стоит в недоумении, зачем ему этот сладкий сухарь, не говоря уже о скверном поступке, совершённом им, но не по своей воле. Скрыга поёжился, посмотрел по сторонам, но так ничего не заметил. И уже собрался идти дальше, но увидел развязанный шнурок на своём ботинке, наклонился, чтобы завязать его и буквально упёрся взглядом в два испуганных глаза, блестящих под креслом. Тяй медленно поднялся, немного постоял и вновь опустился на корточки, теперь глаза не только блестели, но ещё и судорожно бегали из стороны в сторону. Под взглядом Тяя они остановились, и хриплый голос спросил его: − Воды не найдётся?
− Сейчас, − поспешил Тяй и облизал пересохшие губы, он тоже неожиданно захотел пить. − Минутку подождите, кажется, в шкафу есть минеральная вода.
− Пойдёт, − согласились два глаза, − но только быстро, а то пересохну и буду как прошлогодний пряник без начинки.
− Не торопитесь, − зачем-то сказал скрыга, поднялся и как сомнамбула побрёл за минеральной водой. Он подошёл к шкафу, с трудом открыл его створки и долго копался, пока не увидел пластиковые бутылки. Найти стакан ему не удалось, и он решил отнести бутылку с водой. Подойдя к креслу и заглянув под него, Тяй не увидел глаза незнакомца и уже подумал, что молния наслала на него всякие видения, как услышал хриплый голос, но под другим креслом: − Я не там, ты что, своей памятью не владеешь?
− А? − завертел головой скрыга.
− Смотри налево и вниз, − строго приказал голос. Скрыга ещё немного повертелся под шипящие замечания неизвестных глаз, и, наконец, вновь их увидел. Он подошёл к креслу и засунул под него бутылку с водой.