Аннотация: В рамках проводимого конкурса "Победе на Курской дуге - 65 лет"
Они были героями.
- Саша, ты должен поехать с дедушкой.
- Почему именно я? - возмутился парень.- Мам, я не хочу тащиться куда-то только из-за того, что деду вдруг приспичило.
- Александр, - неожиданно твёрдо и тихо сказала мама, - ты не имеешь права говорить о дедушке в таком тоне. Мы с папой работаем, поэтому не можем. Пойми, он может в последний раз туда отправляется.
"Ладно",- думает сыночек,-
"Ненадолго съездить можно.
В самом деле, хоть разочек
Город осмотреть несложно".
- Собирай-ка сумку, дед,
Билеты уж купили.
Там покажешь места, где
Вы немцев победили.
Равнодушный взгляд мальчишки
Не заметил ветеран.
И расчувствовался слишком,
И забылась боль от ран.
Иван Григорьевич подошёл к шкафу и вытащил костюм с медалями и орденами. Аккуратно сняв пиджак с плечиков, надел его и посмотрел на себя в зеркало. Мелодично звякнули медали, когда рука ветерана бережно коснулась их. Нахлынули воспоминания...
- Ты что, дед, с собой всё это возьмёшь? - бесцеремонно нарушив драгоценные для ветерана минуты тишины, спросил Сашка. - И не лень тебе их тащить.
Он провёл пальцами по наградам туда и обратно, как по клавишам пианино.
- Это тебе не игрушки!
Рассердился Сашкин дед.-
Ордена - не безделушки,
Это память прошлых лет.
Вот - "За взятие Берлина".
Трудно было его брать,
Но ещё трудней, смотрю я,
Будет внука воспитать.
Ты не уважаешь старость!
И историю страны
Знаешь самую лишь малость...
Ты не видел той войны.
И тебе не доводилось
Страх испытывать, когда
Немцы, грозной, чёрной силой
Разрушали города.
- Да ладно тебе, дед, чего ты так разошёлся. Я ничего против твоего пиджака и наград не имею. Просто я думал, зачем лишнее таскать?
Иван Григорьевич схватил свою палку и погрозил ею внуку. Сашка сделал вид, что испугался и выбежал из комнаты.
Поезд набирал скорость. За окном мелькали деревья и столбы. Иногда проплывали, покосившиеся от старости, деревянные домики. Иван Григорьевич смотрел на них и вспоминал свою деревеньку, откуда ушёл на фронт. Было ему тогда 26 лет. Дома остались жена Лена, да маленький сын Миша.
...На окраине деревни домик был.
В отчем доме работящий парень жил.
Вёл нехитрое хозяйство сам себе,
Да увидел раскрасавицу в чужом селе.
Через год сыграли свадьбу, и домой
Возвратился с молодою он женой.
Время шло. И вот уж колыбель
Мать с отцом качают. И капель
За окошком капает. Весна...
Тихой радости и счастья та семья полна.
Но бедою чёрною вдруг война пришла,
В домик на окраине разлуку принесла.
Молодая тихо просит об одном:
"Мы тебя, Ванюша, будем ждать вдвоём.
Бей фашистских гадов, нечисть не жалей!
И... пиши нам письма". "Ну-ка, веселей,
Леночка-Ленусик, что за слёзы тут?
Чай, ещё живой я пред тобой стою!
Не боись, родная, немцев победим,
И вернусь к тебе я". Шепнул:
"Богом я храним".
Крестили Ивана Григорьевича ещё младенцем, в 15 году, как и положено было крестить в то время. Советской власти ещё не было, обрядов никто не запрещал. Это потом началось - "Бога нет!", "Религия- опиум для народа!". Но теперь, когда началась война, Ваня почувствовал, что в нём живёт вера не только в победу, но и ещё во что-то большее, что приведёт его к этой победе. Поэтому и не сдержался, шепнул жене, дескать, крещёный я, не бойся за меня. И, улыбнувшись, добавил: "Вот увидишь".
...Поезд остановился. Курск. Иван Григорьевич с Сашкой ступили на перрон. Дед поставил сумку около ног, выпрямился и тяжело вздохнул. Трудно было вновь оказаться в тех местах, где он, молодой, постарел когда-то на несколько лет от увиденного и пережитого.
Остановились в небольшой гостинице и в этот день занимались исключительно хозяйственными делами: распаковывались, раскладывались, словом, располагались.
На следующий день, позавтракав, Иван Григорьевич засобирался.
- Ну чё, дед, веди, показывай свои места боевой славы, - проговорил Сашка, бросая в рот жевачку.
Ветеран посмотрел на улыбающегося внука, подумал: "Неужели он и вправду такой...?". И, молча, направился к выходу.
Шли молча. Сашка чувствовал какую-то неловкость.
- Слышь, дед, - миролюбиво спросил он, - а тебе война снится или уже нет?
- Снится, Санёк, и до самой смерти ещё буду видеть её...
- Эй, пехота, всё бредёте?
Даже если вы бегом,
Мы на танках до Берлина
Побыстрее вас придём!
- Это мы ещё посмотрим,
Кто кого опередит.
- Что там спорить, истребитель
Всех быстрее долетит.
Да как будет перед носом
Он у Гитлера летать,
Вот тогда уж без вопросов
Белый флаг им поднимать!
Балагурили солдаты,
Веселее чтоб идти,
Шутки, смех. Потом в отряде
Дружно песню завели...
На привале отдыхают,
Наслаждаясь тишиной,
Письма пишут, так как знают -
Скоро будет сильный бой.
...Иван Григорьевич вдруг остановился и огляделся. Вокруг была вроде бы ничем не привлекательная местность. Деревья, кусты, какие-то старые дома... Но ветеран всё смотрел и смотрел. И видел он перед собой не этот, а тот, оставшийся в памяти, пейзаж 43 года.
- Вот, Сашка, вот она, эта земля, политая кровью наших солдат. Знаешь, сколько их тут полегло? Тысячи. Многих даже похоронить не смогли по-человечески. Ничего не осталось от них. Разве, только, память.
Да и та недолго протянет, с такими как ты.
Ветеран разволновался. Он весь как-то сгорбился и стал неловко вытирать рукой выступившие слёзы.
Санёк никогда не видел деда таким беспомощным.
- Сядь, дедушка, на скамью. Ты чего? Ну, не надо, - пытался он хоть немного успокоить ветерана.
...Гул орудий, лязг машин,
Стоны, крики, вой.
И горел сам воздух, кажется,
Над Курскою дугой.
Мощный залп артиллеристов
Землю вдруг потряс.
Вслед за ним пустились пули
В свой смертельный пляс.
Танки траками лязгают,
Дуло сверкает огнём.
Можно ли смертному выжить
Под этим свинцовым дождём?
И всё ж отстояли землю,
И немцев погнали вспять.
Ведь каждый знал, что Отчизну
Врагу нельзя отдавать.
Иван Григорьевич молча сидел на скамье и глядел вдаль, думая о своём. Сашка покусывал травинку и украдкой посматривал на деда. Что-то изменилось в Сашкином сознании. Он ещё сам не до конца понял, что именно, но эти изменения он почувствовал.
- Бабочки. Смотри, Санёк, бабочки порхают, - как-то тихо и в то же время неожиданно произнёс ветеран.
- Ну и что, - не понял Сашка, - бабочки, дед, всегда летом порхают. Чего тут удивляться.
- Не скажи.
Дед повернулся к внуку.
- Читал Приставкина когда-нибудь? - спросил он, не ожидая, впрочем, услышать утвердительный ответ. - Так вот. Повесть у него есть, "Судный день" называется...
Ветеран говорил медленно, как будто хотел, чтобы Сашка понял каждое слово, чтобы представил себе хоть малость того, что услышал.
...- Там фронтовик, вернувшийся домой, заметил как-то: "И на фронте были вёсны, а вот бабочек почему-то не было. Когда под Курском на танках вперёд прорывались, не то, что железо - воздух вокруг горел. Может, войной и спалило, бабочек-то". Правильно заметил. Всё так и было.
Иван Григорьевич вздохнул и замолчал на несколько минут. Видимо, нелегко было вспоминать фронтовые вёсны.
Но вдруг он бодро хлопнул себя ладонями по коленям и сказал уже другим голосом:
- А теперь смотри,
Какая красота:
Птичка полетела
С пышного куста,
Бабочки порхают
Над цветами,
Мы любуемся
С тобою облаками...
Главное - мы выжили,
Вырастили вас,
Чтобы жизнь достойная
Была у всех сейчас.
И нельзя нам, внучек,
Ту войну забыть.
Дедову победу
Надо сохранить.
- Дед, - тихо спросил Сашка, - а почему ты мне раньше ничего не рассказывал?
- Ты просто не слышал меня. Или не хотел ...
- Папа, папа, а что это за значки такие?- спросил шестилетний сын у папы, показывая ему что-то блестящее.
- Ты где это взял?
- В шкафу. Там ещё много таких значков.
- Это, Дениска, не значки, а медали. Их заслужил твой прадед. Он был настоящим героем...