...Чёрный Пёс и Белый Олень шли впереди. Чёрный Пёс тащил на своих широких плечах найденного оленёнка, а Белый Олень нёс в руках щенка. Хомяку досталось тащить за ними все три копья, лук Чёрного Пса и Круги, Издающие Гром. Всё это было не столько тяжело, сколько неудобно: вещи все были разной формы и то и дело норовили выскользнуть из рук, и время от времени действительно падали. Тогда Чёрный Пёс смеялся, обнажая в смехе свои чуть желтоватые зубы, и кричал:
- У Хомяка маленькие лапки! Почему Хомяк не несёт свою добычу во рту? Если бы Хомяк пошёл с нами в сопку встречаться с богами, он нёс бы сейчас другую добычу! Боги сказали нам, что мы найдём щенка и оленёнка - и - эй-эй-эй! - мы их нашли! Боги сказали, чтобы мы принесли их в деревню - и мы их несём! А Хомяк, который боится богов, не несёт никакой добычи! Ха-ха-ха! Хомяк несёт всё остальное!
Белый Олень не говорил ничего, но он тоже улыбался, слушая Чёрного Пса. Этот добродушный здоровяк любил посмеяться, тем более, что он имел сейчас на это право - на его печах лежала самая тяжёлая ноша. Но она его, похоже, нисколько не тяготила.
Сегодня был очень удачный день: всё произошло так, как и сказал Старший бог. Волчью стаю они обнаружили в длинной и узкой лощине с почти отвесными стенами, заросшей кустами, по дну которой протекал ручей. Волков было много - столько, сколько пальцев на ногах и на одной руке. Большая стая. Но они не хотели вступать в схватку с людьми - волки были сыты после вчерашней охоты, и видели путь к отступлению. Выбраться наверх они не решались, и погоня долгое время была неспешной: звери отбегали подальше и ждали, что будут делать люди. Люди подходили ближе и кричали, и били в Гремящие Круги - и волки отбегали ещё, ожидая, когда этим двуногим надоест их забава.
Так, по этой лощине они и выгнали стаю к большой реке, текущей от большого озера, откуда в своё время к ним пришли боги. Теперь погоня пошла по берегу реки. Вожак почему-то не сворачивал в редколесье - видимо, стремился затеряться вместе со стаей в пойме, сплошь заросшей ольховником. Но это не удавалось. Охотники были достаточно опытные, чтобы предугадать поведение Серых.
В какой-то момент Белый Олень остановился, к чему-то прислушиваясь. Волки уже не останавливаясь, исчезали из виду. Надвигались сумерки, но они не станут сегодня ночью, они продлятся до утра.
- Больше можно не гнать стаю. - Сказал Белый Олень. - Волки решили уйти совсем. Далеко, туда, где нет людей. Люди прогнали волков.
На этом охота закончилась. Они поднялись на берег, и развели огонь из старых веток лиственниц, в изобилии лежавших в лесотундре. Их ужином была сушёная рыба и та странная еда, которую им дала с собой Безымянная. Пить они спускались к реке, и пили из пригоршней, не спеша и благодаря Духа Реки за то, что он помог им сегодня.
Потом был короткий сон и возвращение в селение, но не вчерашней дорогой, а напрямую, через ровную поверхность тундры, немного оживляемую редкими сопками и оврагами. Щенка Белый Олень нашёл почти сразу: это был волчонок редкой чёрной масти, потерявший свою стаю. Но вряд ли он принадлежал к той, которую они прогнали. Он, по всей видимости, потерялся уже давно, и настолько ослабел, что совершенно не боялся людей. И небольшого кусочка сушёной рыбы хватило, чтобы завоевать его дружбу. Теперь он спокойно лежал на руках Белого Оленя и доверчиво тыкался в его ладонь своим носом.
Потом, действительно, нашли белого оленёнка. Как и сказал Старший бог, оленёнок застрял в промоине, и никак не мог оттуда выбраться. И оленёнок был ослабевшим: когда его осторожно извлекали из этой ловушки, поставленной каким-то Злым Духом Из Нижнего Мира, он только мелко дрожал и косил глазом. Он, кажется, сейчас больше боялся волчонка, чем людей. И совершенно не сопротивлялся, когда Чёрный Пёс взвалил его на плечи.
- Чёрный Пёс никогда не носил живую добычу! - засмеялся здоровяк, пристроив свой трофей поудобнее. - Теперь Чёрный Пёс имеет власть над Белым Оленем! А Белый Олень имеет власть над Чёрным Псом! Ха-ха-ха!
- Но никто из них не имеет власти над Хомяком! - гордо и серьёзно заявил Хомяк, сосредоточенно удерживающий в руках свою ношу.
Чёрный Пёс рассмеялся:
- А кому нужен Хомяк, который боится входить под землю, где светло как днём, и вкусно угощают? Кому нужен Хомяк, которому Боги отказались давать добычу?
- Тогда вы станете моей добычей! - Сердито сказал ему в ответ Хомяк. - И я вас как добычу принесу в селение!
- Хомяк говорит плохие слова. - Серьёзно сказал Белый Олень. - Он плохо говорит: могут придти Плохие Духи и отнять его разум. Они могут поссорить всех между собой, и тогда будут плохие времена. Боги уйдут от нас, и мы будем ссориться и убивать друг друга.
Понятие "убить человека" ещё не входило в речь людей, и слово, которым Белый Олень обозначил это действие, скорее соответствовало понятию "охотиться с копьём или луком". Люди могли пугать других людей в случае ссоры, даже наносить некоторые увечья. Но не так, чтобы обдуманно превратить живого человека в мёртвого! Такого никому пока даже не могло придти в голову. И сама картинка, которая пронеслась сейчас перед мысленным взором Белого Оленя, была до того невероятной, что представляла собой скорее повод для шутки, чем для страха, но всё-таки она заставила его насторожиться. Словно где-то рядом был очень большой и опасный хищник, очень большой... как чёрная туча. Даже больше, чем мамонт. Наверное, это какой-то злой дух пришёл - подумалось Белому Оленю. Надо уходить быстрее с этого места.
- Хомяк зря обижается на слова Чёрного Пса. - Сказал Белый Олень. - Старший бог сказал, что Хомяк тоже найдёт что-то.
Нужно было примирить их быстрее, пока злой дух не овладел ими и не заставил поссориться всерьёз. И Белый Олень прилагал для этого сейчас все усилия. Если они сейчас поссорятся, то останутся на этом месте, ругаясь всё сильнее и сильнее, а злой дух будет овладевать ими всё больше и больше: пока они не подерутся, как дети, из-за одной-единственной шутки и не растеряют всю свою добычу...
- Чёрный Пёс зря смеётся над Хомяком. Охотникам в тундре не надо ссориться. Надо идти домой, и тогда Хомяк быстрее найдёт то, что ему обещал Старший бог.
Все тронулись в путь, каждый со своей ношей. Хомяк недовольно заворчал, уронив в промоину, откуда недавно вытащили оленёнка, один из Кругов, Издающих Гром. Белый Олень не стал останавливаться: похоже, злой дух действительно решил их задержать на этом месте. Промоина неглубока, они идут не быстро - Хомяк их догонит...
Хомяк спрыгнул в узкую яму, образованную солнцем и водой: солнце разогрело и оттаяло обнажённую землю, на которой олени содрали тонкий слой мха, и мерзлота начала поддаваться воде, падающей с неба, и уходящей куда-то вглубь, в нижний мир, наверное... Сначала в земле появилась небольшая дырочка, которая расширялась и удлинялась, пока не превратилась в щель в два человеческих роста длиной и в полроста глубиной. Потом, со временем, она будет становиться всё больше и больше, пока не превратится в овраг, спускающийся к реке, от которой они сейчас шли.
Стены этой ямы были сложены из прослоек промороженного песка и льда, в которых виднелись небольшие серые камни. Хомяк нагнулся и подобрал блестящий Круг, Издающий Гром. И когда он уже выбрасывал его наружу, солнечный свет, отражённый от этого диска, превратился на стене ямы в какое-то мерцание, которое сразу же исчезло. Заинтересованный Хомяк нагнулся, чтобы посмотреть внимательно на это явление.
В полоске льда, почти вытаявший, торчал небольшой чёрный камень очень странной формы. Гораздо позже эту форму люди назовут гексаэдром, или сдвоенной трёхгранной пирамидой, но сейчас ни у кого из людей ещё не было слова для обозначения этой правильной, совершенной и оттого притягивающей сознание фигуры. О том, что это было одно из редчайших в природе образований - чёрный алмаз - Хомяк не знал. Но он, как заворожённый, протянул руку, и находка словно бы сама упала ему в ладонь.
В тот момент, когда камень коснулся его кожи, в голове у Хомяка раздался довольный хохот, и чёрная тень, ждавшая миллионы лет того момента, когда она сможет обрести живого и разумного носителя, наконец, обрела его. Если бы Хомяк не был в тот момент так обижен и зол, если бы он не мечтал в порыве озлобления о том, как его сородичи станут его добычей, и не сказал бы этих слов! Тогда и Хозяин Тёмной Силы, прикованный к этому кристаллу, вряд ли бы смог заставить Хомяка уронить Гремящий Круг в яму, чтобы спуститься за ним. И Хомяк не нашёл бы этой вещи, жадно овладевающей сейчас его сознанием.
Кристалл унесло бы водой в реку, а из реки он рано или поздно попал бы в море, и там остался бы ещё на миллионы лет. Перед этим он уже пролежал миллионы лет в скрытой от всего живого пещере, пока её не снесло ледником, а ледник не перенёс его на тысячи километров, и оставил в толще промороженного песка, перемешанного со льдом. Но сегодня наступил, наконец, день хозяина той силы, которая дремала в камне. Впрочем, и сам хозяин, и его сила были фактически одним и тем же существом: они не имели плоти и были заточены в свой камень ещё до того, как на Земле появились первые люди. И вот теперь настал час освобождения!
И освободителем был обиженный Хомяк. То, что он ощутил в первый момент, было нечто, коснувшееся его сознания и мгновенно подавившее его. Нет, злой дух не хотел убивать Хомяка! Он хотел выяснить, сможет ли Хомяк быть орудием в его руках и, как следует покопавшись в том, что было Хомяком внутри, он пришёл к выводу: получится. И тут же отпустил Хомяка на волю. Пусть думает, что это ему померещилось... или вообще забудет об этом контакте. Но канал связи установлен, и это слабое существо обработано, и можно начинать им управлять, подкидывая ему мысли и слова, идеи и мечты, которые он будет воспринимать как собственные.
Он научит эту новую разумную расу правилам своей Игры: Игры, предназначенной для уничтожения Жизни, которую он ненавидел, и которая была ещё одной Игрой, созданной когда-то его противником и поддержанной поначалу всеми разумами, знавшими тогда об этой Игре - Жизни. Но потом он постарался, и у него появились свои сторонники, так или иначе он добился этого. И ему чуть было не удалось выиграть, но противники одержали верх. Хотя тогда Создатель Жизни был уже почти повергнут им и частично подчинён его воле, нашёлся ещё один очень сильный игрок, и сумел обыграть его... И вообще удалить с игрового поля. Но теперь-то он на свободе!
Не надо сразу показывать свою мощь: на этот раз он будет умнее. Пусть поработают эти юные создания - да поначалу хотя бы этот, несущий сейчас его кристалл. И считающий его своим! Ха! Это то, что нужно...
Теперь добиться чуть-чуть обиды на товарищей, чуть-чуть уверенности в том, что Хомяк лучше их и достоин большего... Да в нём и так есть всё это! Надо же, столько времени прошло, а то, что он придумал для ведения своей игры когда-то, всё это работает! Хотя уже не везде и далеко не в полную силу. Противники основательно потрудились, искореняя все его разработки. Но ничего, он отыграется, и теперь сложно будет догадаться, откуда снова придёт всё то, с чем они так успешно боролись. Они будут считать это природой людей, и между ними, может быть, даже начнётся война, и они начнут истреблять друг друга... Да, это будет самый правильный вариант, и пусть сейчас Хомяк обижается и завидует понемножку, это хорошо... Придёт время, и потомки Хомяка начнут гонять этих зажравшихся победителей, как вчера эти охотники гоняли волков... всё будет хорошо, но не для этого вечноживущего народа. И не для маложивущих людей.
Хомяк выбрался из промоины, опять собрал в охапку то, что должен был нести за старшими товарищами и трусцой бросился их догонять, думая о том, какие же они всё-таки плохие: этот Чёрный Пёс и Белый Олень. Бросили Хомяка одного в яме! Нет, они сами будут в яме - придёт время, он им покажет, как Хомяка обижать... Под ногами Хомяка оказалось гнездо куропатки со свежевылупившимися птенцами, ещё даже не обсохшими и не имеющими никакой возможности убежать. Их мать закричала неподалёку предупреждающе: осторожно, осторожно! Но Хомяк, уже собравшийся по привычке осторожно переступить через гнездо, внезапно для самого себя с силой и каким-то мрачным удовольствием поставил её прямо на птенцов: вот так бы наступить и на тех, кто идёт впереди, и раздавить их, больших и сильных, весёлых и удачливых!
И от сделанного, и от задуманного он внезапно получил волну дикой, ненавидящей всё вокруг радости, и ощутил себя таким большим и сильным, что ему захотелось сделать это ещё и ещё...
А за щекой Хомяка, почти сразу забытый им и сейчас почти не ощущаемый, лежал Чёрный Камень, который мог ослепительно блестеть на солнце, но который никогда не любил свет.
Шторм
Глава первая.
Витёк взвыл и присел, получив тяжёлым кулаком в ухо.
- За что? - Не вставая, спросил он с подвыванием.
- За всё хорошее, падла! Смотри, куда курс держишь! Будет за что - вообще убью! Тварь! Сколько раз тебе говорить - смотри на картушку! На полрумба влево ушёл!
Вслед за этой тирадой последовал хороший удар сапогом по рёбрам, после которого Витек сразу же вскочил и стал по стойке "смирно", понимая, что Сан Саныч зол не на шутку, а умирать совершенно не хотелось.
Сан Саныч сопя, как буйвол, сделал приличный глоток из фляжки, которую держал в руке и, остывая, почти миролюбиво сказал:
- Всё-то вас, салаг, учить и учить надо... Все руки об вас уже оббил, а толку никакого. Я же сказал - смотреть за курсом, а не ворон ловить! А то будет тебе Аргентина... на дне морском, собака! - Снова взорвался он, заметив, что Витёк открывает рот, чтобы начать свои оправдания. - Молчать!
И опять продолжил, почти ласково:
- Ты же пойми, сопля - я ведь не то, что бы злой какой там или изверг... Я же добра тебе хочу: жить будешь в конце концов, как король, свой замок будет, девок вагон... корявые они там, правда - да ничего, для нас получше отберут. Бассейн у тебя будет с голубой водой, прислуга и всё такое. Нам же добраться только надо - а там мы свои порядки быстро наведём, эти дебилы и чирикнуть не успеют. Только порядок нам нужен, порядок! Без него - никуда... Чтобы всё по команде было - и как сказано, так и делать. Если я сказал прыгать - значит, прыгать. А вы всё сами думать норовите. Во, смотри у меня! - Он поднёс к носу Витька свой здоровенный, в татуировках, кулак.
Витёк зажмурился: этот кулак он уже изучил за последнюю неделю от и до, он даже во сне ему снился, и этот кулак, и его хозяин. Хозяин и кулака, и Витька, и ещё одиннадцати душ, попавших на это проклятое судно... Да будь проклята та бутылка, из-за которой он сюда угодил! И все они вместе, вместе с их Хозяином! И он сам будь проклят, дурак, что не смылся, когда ещё была возможность...
- Ты мне ещё позакрывай глаза, скотина! - Опять взревел Сан Саныч, как сирена маяка. И отвесил Витьку подзатыльник. - Я тебе половлю ворон, падла! Я что сказал?..
...Наконец Сан Саныч ушёл, и можно было хотя бы тихо поплакать: больше ничего не оставалось делать. Да и нельзя было, пока стоишь на вахте. Восемь часов навытяжку - и чтобы не шевелиться! Это была уже вторая вахта Витька, и он не знал, сколько их ещё будет впереди, до того момента, как они закончатся и начнётся та жизнь, которую им обещал Хозяин. Теперь они так называли Сан Саныча между собой, и он действительно был их хозяином, полновластным и непререкаемым. Его нужно было бояться до судорог и заискивать перед ним: иного отношения к себе он не признавал... теперь. Когда-то, ещё в то время, когда они вместе работали на шахте, он был другим, но как это было теперь давно... Хотя сильно ли он отличался сейчас от того, прежнего Сан Саныча? Скорее всего, не очень, просто тогда он не был главным. Главным был Палыч, который любил пошутить, был в меру строг, всегда был готов помочь советом или делом... и нажрался, как свинья, когда они вылезли из шахты, и позволил десяти человекам пропасть, и даже не попытался спасти Сан Саныча, когда тот сорвался в шахтном стволе. Может быть, и добрый, но тоже сука порядочная, этого Репу пригрел, который пузырь зажал! А у самого их целая батарея лежала... и всё норовил в грызло двинуть, чуть что! Нет, с такими вожаками, да ещё с астрономом этим несчастным, вокруг которого они прыгали, как кролики, никуда не доберёшься. А ещё этот азербот с ними и китаёза хренов, да что говорить: может быть, он здесь и получает по сопатке регулярно, но всё-таки Сан Саныч - он толк в морском деле знает, до Америки этой доберутся они с ним. Всё-таки вернее: и судно у них надёжное, и оружия понабрали - мама не горюй, и выпить каждый день можно вволю, если не на вахте стоишь. А золота в трюме... Блин, это же всю Америку купить можно! Нет, по башке получать - это, больно, конечно, но оно того стоит.
Витёк провел рукой по лицу, вытирая слёзы. Нет, он научится, обязательно научится! Он станет таким, как Хозяин: большим, сильным, беспощадным, и все сволочи будут перед ним маршировать по стойке "смирно" и ходить по росту строем. Не зря же Хозяин так о нём заботится, рук своих не жалеет! Если учитель бьёт своего ученика, значит, он его любит. И поучиться у него есть чему: в этом мире слабые не выживали и раньше, а теперь не выживут и подавно. И их задача - истребить к чёртовой матери всех слабаков, чтобы они не могли иметь даже возможности давать потомство, и должны добиться того, чтобы на всей Земле жили только люди, похожие на них. Такие, как он и Хозяин. А для этого они должны быть заодно, и он должен слушаться старшего, и учиться у него, и делать всё, чтобы Хозяин был в безопасности и был доволен.
Впереди расстилалось море: море без конца и края, без жизни и без ветра, с ровной, как стекло поверхностью. Интересно, они одни сейчас в этом море? Вряд ли кто-то ещё из выживших догадался решиться переплыть океан: зачем это им? Выжить могли только шахтёры, а они не соображают в радио, и тем более в морзянке. Всё-таки им повезло, что этот профессор оказался с ними, да и умудрился выяснить про эту Аргентину! И здорово, что Хозяин тогда нашёл их, а то бы и он не знал. Так что Витёк теперь на особом счету. Дон Педро Хренов не в счёт - Хозяин только изображает к нему какое-то уважение, а так, при первой же возможности, отправит его за борт, или куда там ещё. Дон Педро стар и ни к чему, кроме пьянства, не способен. Пока от него есть какая-то польза, пусть будет. А потом Витёк сам свернёт ему шею, когда скажет Хозяин.
А всё-таки классно Сан Саныч придумал с этой ловушкой для дураков! И ведь сработала же - и именно тогда, когда он и сказал. Они специально ждали этого момента в двух километрах от бензовоза, в каком-то придорожном кабачке. Тогда Хозяин поспорил с Вовкой по теме: рванёт-не рванёт, и выиграл. Да ещё как - с блеском! Сказал - в девять, и рвануло в девять. Так что пришлось Вовке получить в харю и утереться, именно на это и спорили. Правда, чухался он потом два дня, да и сейчас немного не в себе, что-то отбил ему Хозяин в голове, точно, но зато уже не спорит. Тихий стал, послушный. Только слюни иногда пускает: смотреть противно. Но бугай здоровый и покладистый - теперь. Полезная машина. Хозяин из него в момент робота сделал, другим в назидание, чтоб не возникали.
А смотреть тогда, что получилось, они не поехали - зачем возвращаться? Как раз на развилке стояли. Выпили ещё за успех операции, закинули Вовку в свой микроавтобус, и рванули дальше, в большой город с военным портом. Там и золото, и оружие, и вообще - есть чего набрать. Но как гениально сообразил Хозяин с этой миной и бензовозом! Мину - в колею, кран открыть и, сколько бы их там не ехало, всем кранты. Первых разорвало, остальных зажарило. И когда донесся почему-то слабый звук взрыва - Витёк ожидал чего-то большего, а над лесом встал чёрный гриб - да, это было здорово. Каюк кроликам - они не выживают! И Палыч этот малохольный, и новенький тот пацан, тоже какой-то не такой, противный, и азербот, и китаёза новоприбывший, и Репа с его кулачищами - всем кранты! Разом. Вот она, ваша Аргентина! Получите бандероль! И собирать их теперь по кусочкам даже некому. Жареное на бензине мясо. Все они - мясо, только одни - живое, а другие - нет. И главное в этом мире - остаться живым мясом, а не жареным или дохлым. Кто выжил, тот и прав, и у того больше прав. Кролики не выживают, они пища для тигров и львов, для таких волков, как они, кто в хорошо организованной стае, с зубами, чтобы рвать и без жалости к таким, как те, другие.
Настроение Витька поднималось, и он начал про себя тихонько напевать что-то из репертуара, всё время крутившегося на корабле - "Ветер северный, зла немеряно..." . Хорошая песня, жизненная. Только не будет теперь ни централов, ни этапов: никто их теперь не остановит, не запрёт. Правда, его и раньше не "запирали", но теперь это уже неважно. Всё в этом мире будет так, как захотят они. Зачем кого-то запирать, если они мешают им? Пулю в грызло, и все дела, чего возиться. Кто не с ними, тот против них. А присоединился - прыгай, когда сказали прыгать, и делай то, что сказали. Нечего философию разводить.
Теперь стоялось хорошо: Витёк от всех этих мыслей воспрял духом, ощущая прилив сил и уверенности в себе. Глаза зорко смотрели вперёд, выискивая возможные цели, словно он был самонаводящейся пушкой, способной одним только взглядом вызвать потопление любого другого, не их, а значит, вражеского судна. Впрочем, если такое появится, то ему не сдобровать. Возьмут на абордаж, посмотрят, что к чему, кто захочет с ними - пожалуйста, а кто нет - на дно, к чёртовой матери. Он, Витёк, сам таких уродов расстреляет. Только пусть перед этим они своё золотишко на их посудину перетащат: все сейчас с золотом, дураков нет. Доллары тоже найти неплохо, хотя, может быть, баксы теперь ничего нигде не стоят. Запросто. Но всё-таки - а вдруг? Возьмут и баксы, если что. Чего кораблю везти их, не потонет.
Всё-таки хороший у них флаг: не зря Гришка так старался, с высунутым языком его рисуя. Череп и кости! Здорово! И они, вооружённые до зубов и свободные, как ветер - даже более свободные, потому, что ветер кто-то запер уже который день, а они могут двигаться по этой стеклянной глади, усеянной дохлой рыбой и китовыми тушами, как захотят. Под этим флагом, "Весёлым Роджером" - их флагом, и любого, кто поднимет такой же без их разрешения, они отправят на дно. Они здесь - главные пираты!
Глава вторая.
- На кита бы не налететь, чёрт. - Сказал Саныч, приложившись к фляжке. - Всегда ненавидел этих тварей, а сейчас особенно. Когда они были живые, за ними гоняться нужно было. А теперь, когда дохлые - ещё хуже. И прибыли с них никакой, и никакой пользы, кроме вреда.
- Точно, и ведь не утопишь эту сволочь - сплошной жир. - Отозвался Дон Педро. - И гнить не хотят. Болтаются, как дерьмо - только и смотри, чтобы не вписаться. Так бы дали полный ход - и через неделю - Чили.
- Умный ты мужик, Дон Педро. Молодец, соображаешь. Не то, что эти придурки. Об Витька этого сраного руку сегодня оббил: курс держать не может. Говорил же ему - нечего на вахте мысли думать, а он стоит, ворон ловит, рулит на тридцать румбов влево, сволочь, и хоть бы хны. Трава ему не расти. Придёт время - башку ему сверну, доведёт, гадёныш!
- Ты, это, Хозяин, чего руки марать об этого сопляка... - Дон Педро был изрядно пьян, но как подъехать к Сан Санычу, соображал. - Я не то, что его защищаю - нет, ты скажи только - я сам этого недоумка придушу. А ты, если что - меня прикроешь...
- Чего это ради?
- А ты сам смотри: ты скажешь - никто спорить не будет, все согласятся. И виду даже никакая сволочь не подаст, что не согласна - промолчит, сука, а потом в спину тебе нож воткнёт... Мало ли у него тут какие кореша имеются - он салага общительный, может всяко... Ну, вот, а если я сам как-то его придушу, то на меня такой мудак и окрысится сразу, я же не ты - меня не боится никто, не уважает. Тут он, такой голубец, сразу же себя и проявит. Ты знать будешь, кто есть кто...
- Пьянь ты говённая, Дон Педро, а мозгу имеешь. - Одобрительно хлопнул его по плечу Сан Саныч, отчего Дон Педро свалился со стула. Сан Саныч заржал. - Молодец, рассмешил! На вот, выпей. Учту твоё предложение, учту. Да этот сопляк, если хочешь знать - вообще, Педро, доверие за доверие - он же на тебя зуб держит. - Последние слова Сан Саныч прошептал в ухо Дону Педро. - Понял?
- А за что? Я не понял! Чо я ему сделал, падле такой? Только хорошее, только хорошее! Кто его от этих мудаков вывел? Я! Кто его к тебе привёл? Тоже я! А он, сука...
- Так за то, что он и верно, сука - добра не ценит. Мне же говорит недавно: Саныч, я для тебя - всё что хошь сделаю. Хочешь, говорит, эту Педру на рее вздёрну - только скажи, говорит. Вот так, Петро. Выслужиться он передо мной хочет - чтобы, значит, со мной вот так сидеть, как ты сейчас сидишь. И ни хрена не делать вообще. Что я их, салаг, не знаю, что ли? На твоё место метит. А ты говоришь - за что!
- Да я его, падлу!... Прямо щас! На куски!
- А ну, заткнись! Пока я ему добро не дам, не рыпнется. А пока пускай пашет. Мне сейчас люди нужны. Если ты его сейчас грохнешь, сам будешь две вахты тянуть: и в рубке стоять, и гальюны драить. Понял? Чтоб мне никакой самодеятельности!
- Ладно, ладно, Саныч, ты это, не подумай чего, это я так, сгоряча... Слушай, может, опустить его, а? А то у нас баб-то нету, а? А он молоденький, нежный такой - в самый раз пойдёт... Зажмём в гальюне как следует - и готово...
- А потом он раздобудет что - и готово... Об этом подумал?
- А чо он раздобудет-то? Оружие у тебя под замком, хрен так он доберётся...
- Для тебя, идиота грёбаного, ему и топора хватит или ножика кухонного... Да что, на судне железа мало? Но ты не переживай - я его обработаю, он сам согласится... Обломаем - ему ещё нравиться будет. Тут спешить не надо, дрова ломать не зачем.
- Ну, ты, Хозяин, голова... Точно, Хозяин. Ради такого дела можно и потерпеть манёхо...
- Вот и терпи, а если увижу, что язык высовываешь - вырву нахрен. И самого опущу. Понял?
- Понял, понял, как не понять... Слово - серебро, молчание - золото. Что я, не соображаю, что ли?
- Вот и хорошо, что соображаешь. Но - смотри у меня! - Взревел Сан Саныч, и Дон Педро кубарем покатился по полу, сбитый со стула ударом тяжёлого кулака китобоя.
- Пошёл отсюда, падла! И - смотри у меня!
Дон Педро окарачь выкатился в коридор. В захлопнувшуюся за ним дверь с грохотом разбилась полупустая бутылка. "Кому-то драить достанется!" - Злорадно подумал Дон Педро и побрёл, потирая плечо, в машинное отделение: вынюхивать, о чём треплются на вахте.
То, что его так приложил Хозяин, не вызывало в нём никакого внутреннего протеста: на то он и Хозяин, для того он такой мощный, чтобы держать всех в страхе. Иначе, какая дисциплина в этом стаде? Этих идиотов только в страхе и держать, или ничего не получится из того, что они задумали. И того, что задумал он. Только бы в нужный момент добраться до оружейной, а там уже будет ясно, кто Хозяин здесь. Супротив "калаша" никакой китобой не устоит, да и никто, если у него самого "калаша" не будет. А ключик от оружейной - ещё знать надо, где он у него припрятан. Могуч китобой, да голова у него не так, как у Дона Педро, варит: никогда не сообразит, где его срежут. Главное - добиться, чтобы все его ненавидели, но потихоньку, про себя. И чтобы Хозяин только ему, Петро, доверял, и больше никому. И остальные - тоже. Тогда можно будет кое-чего добиться...
Что это такое - "кое-что" - сам Дон Педро ещё не особенно отчётливо себе представлял. Но рулить будет он, в конце концов: только бы добраться до этой несчастной Аргентины. А пока пускай сан Саныч рулит, один кретин уже есть, хорошо получилось, когда он их на спор незаметно подбил! - теперь Вован пускает слюни и делает, что скажут. Ещё бы несколько таких зомби - да лучше всех... И тогда в этой Бразилии у него действительно будет своя фазенда, и работнички - загляденье, без вопросиков и претензий. Пускай китобой старается, а придёт момент, он ляжет. Один раз лёг уже, но встал. Второй раз не встанет. Петро случаю не доверял. Он уж постарается...
Но поосторожнее надо: китобой хренов чует, где что, чуть просчитаешься, и башку отвернёт враз, даже думать не будет. Или приложит так, как Вована приложил: сам потом ходи и слюни пускай. Так что дуриком пьяным прикидываться надо получше и подольше, и пускай думает, что дурак - тогда дотянуть можно до своего светлого часа. Но в момент перед высадкой: гасить его, обязательно гасить! Он же войну в этой Америке развяжет, и всех там положит. Ему что он, Дон Педро, что Витёк, что Гришка - да всё едино этому Хозяину, кого на кого менять в случае чего. И, если они там лягут, а он нет, он тех же аргентинцев наберёт себе. Ему всё едино, кто, лишь бы ему сапоги лизали, падле!
Дон Педро вошёл в машинное отделение. На вахте стоял Гришка: не стоял, а лежал уже. Добрался, значит, до запасов. Ну, счастье его, что Дон Педро первым зашёл, а не Хозяин. А то бы ребра Гришке лечить пришлось.
- Ну чо ты, блин, рабочему человеку отдохнуть не даёшь, Педро хренов... Не борзей, скотина... Дай поспать...
До Гришки никак не доходило, что он на вахте. И если сейчас Дон Педро его растормошит и поставит прямо, то будет ему, дону Педро, счастье, даже сразу два: сам Гришка, как прочухается, будет ему благодарен, что благодаря ему его Хозяин не прихватил, и Хозяин сможет увидеть, как верный Дон Педро для него старается. Этто будет хорошо...
Гришка, правда, никак не желал подниматься: не понимал, скотина пьяная, что ему грозит. Ну, это можно устроить - вскочит, как миленький!
Дон Педро набрал воды - холодной, забортной, солёной - в ведро из-под крана, и, порывшись в аптечке, нашёл флакон с нашатырём. Потом, подумав, нашёл ещё один, для верности. И оба вылил в ведро. Сразу же нестерпимо понесло аммиаком, аж до слёз.
Он выплеснул получившуюся адскую смесь на голову Гришке и отскочил, прикрывая нос и рот рукой. Гадство, переборщил, кажется... вообще дышать невозможно! Не крякнул бы Гришка, и так людей мало... Крякнет - тогда точно ему от Хозяина так перепадёт, что не голубого Витька он увидит, а самого опустят, и гальюн драить навечно поставят в перерывах между...
Сначала ничего не происходило: Гришка как лежал, так и оставался лежать в том же положении. Всё по барабану... или мгновенная кончина. Но внезапно он вскочил на четвереньки, очумело мотая головой, и на тех же четвереньках лихо нарезал куда-то по проходу между машинами. Живой, сука... Он с ходу, не видя дороги - Дон Педро представлял, что у него сейчас творилось с глазами - врезался своей грязной, нечесаной башкой в какую-то трубу и свалился, как мёртвый. Блин... А если череп проломил!?
Но спустя полминуты, показавшиеся вечностью обмершему от страха перед последствиями Дону Педро, долбанувшийся Гришка зашевелился и начал вставать, пошатываясь. Дон Педро сразу же схватил попавшийся под руку гаечный ключ и начал изображать активное затягивание гайки на проходившей поверху трубе.
В глазах Гришки, отчаянно слезившихся, появилось осмысленное выражение. Он, пошатываясь, и хватаясь за всё, за что можно было ухватиться, побрёл к Дону Педро, начавшему крутить гайку ещё старательнее. Это получалось не очень, потому, что ключ был на двадцать четыре, а гайки на фланце - на тридцать два.
- Давай помогу... - промычал Гришка, подбираясь вплотную и протягивая осторожно руку. - Шторм-то какой, ёлы-палы... Как ты держишься, не пойму, Педро... Просто волк морской, не хуже китобоя... Давай помогу... Что за хрень такую прорвало? Воняет, блин, аж глаза режет... Давай помогу... - Монотонно ныл он. - Моя же вахта, что ты... Давай помогу... Дай ключ-то...
- Всё, Гриня, всё уже, порядок! - Бодро отозвался Дон Педро, отбрасывая неподходящий ключ в ящик к остальным. - Усё у порядке, шеф! И правда, штормит - да что ж, мы ж на море! Ты-то что валялся, пьяный, что ли?
- Не.... - Гришка затряс головой. Я... это... Когда оно рвануло, меня шарахнуло, вот. Не пьяный я, какой пьяный. Я ж на вахте, и шторм вон какой - как можно... Ты это, Петро, глянь, что у меня с башкой - когда эта хрень рванула, меня приложило, кажись...
Дон Педро осмотрел Гришкину голову. Кость не пробита, так, ссадина здоровая, кожу порвал и кровищи море, но не смертельно.
- Ты это, Грих, потерпи, щас больно будет, я те ёдом залью... а так нормально всё, будешь жить и тангу танцавать ящё...
Дон Педро из той же аптечки извлёк йод, но, подумав, сменил его на пузырёк с зелёнкой: какая нахрен разница, чем заливать, а вот с зелёной мордой Гришки ещё будет смеху, и заодно будет повод Хозяину для вопроса... Тогда он убедится, что Гриха ещё и врёт ему...
- Я те зелёнкой полью, чтоб не так щипало. - Сообщил он Гришке, выливая на его многострадальный череп весь пятидесятиграммовый пузырёк, стараясь при этом, чтобы побольше потекло на лицо.
- Блин, Педро, смотри, куда льёшь! - Заорал уже почти очухавшийся Гришка. - По морде же течёт!
- Вот так всегда - сделай человеку хорошо, а в благодарность одни маты! - Возмутился Дон Педро. - Тебе течёт - ты и вытирай, руки же есть! А то сейчас вся роба зелёная будет! Как же я тебе нормально полью - качка же!
Гришка послушно начал вытирать физию пятернёй, и превратился уже в жертву не несчастного случая, а самой настоящей мутации человека разумного: вся его и без того не особо красивая морда теперь была ещё и в причудливых зелёных пятнах, которые - Дон Педро знал это твёрдо - не отмываются.
Глава третья.
Сан Саныч сидел, слушая музыку и через каждые пять минут прикладываясь к своей фляжке. В нём было уже литра полтора водки, и он был пьян, но не чересчур. Его опьянение держалось на одном уровне, который его вполне устраивал: и думать можно, и не так давит это что-то, сидящее внутри, дающее Силу и угрожающее одновременно, позволяющее ему управлять людьми как нужно, и в то же время управляющее им самим. Странное что-то, но без него - куда... Сразу же сожрут, как шакалы: здесь только дай слабину. Всяка сволочь на этом корабле, кроме Вовки, норовит улучить момент, чтобы встать на его место. Никому доверять нельзя. Да и Вовке тоже: а если очухается вдруг? Мужик он здоровый, и завалить может... Или не очухается, а в буйство впадёт. Пока он идиот тихий, а кто его знает... За борт бы его спихнуть, под винты, с кормы - хорошо было бы, да нет, пока это рано. Эх, камень-камушек, зачем ты мне дан...
Сан Саныч в который раз уже достал из кармана небольшой чёрный кристалл, ослепительно сверкавший в любых лучах, и посмотрел на него. Камушек как камушек - алмаз. Только здоровущий для алмаза и чёрный. Вот ведь стоит, поди... но продавать нельзя, как сказала эта сволочь подземная. Ну и ненавидел этого недомерка он! Но ведь трогать нельзя. Или можно? Камушек-то у него, и Сила тоже. Так, что, встретит он ещё раз его, припомнит тот случай в забое...
Перед глазами Сан Саныча опять встала картина и безвозвратно ушедшей теперь жизни: этот несчастный гном, получивший от него хорошего пинка - нечего было пугать, выворачиваясь из темноты! - и каменюка, запущенная им в его морду. В его, Сан Саныча, лицо, камнем! И каким-то грязным, вонючим гномом! Ему, блин, такому мужику! Ну, сволочь!
Смылся он тогда, гад. Утёк по штрекам. Жаль, не поймал он его тогда сразу, была бы тогда сенсация... И камень бы сразу у него отобрал, и были бы все двадцать человек сразу под его властью. Сразу же. И не пришлось бы тогда валяться чёрт знает сколько на этой клети, и терпеть эту гномскую первую помощь... Скоты подземные.
Опять вспомнился ужас падения: когда рука внезапно не нашла перекладины лестницы, а под ногой уже не было твёрдого пола, только спёртый шахтный воздух. И полёт в темноте вниз, в преисподнюю, и удар о крышу клети...
Когда он тогда открыл глаза в первый раз, было совершенно темно: только сверху, с невообразимой и недосягаемой сейчас высоты, где тускло светился выход, доносились звуки человеческой речи: это Палыч выводил бригаду на свет Божий. А он лежал, беспомощный, с отбитыми в студень потрохами, со сломанным позвоночником, с вырывающимся из горла предсмертным хрипом. Он знал, что с ним всё кончено. Но всё равно очень хотелось жить, курить и пить, бить кому-нибудь морду, жрать и иметь баб... всего хотелось. Но жизнь утекала из его разбитого и изломанного тела, подло покидая своего хозяина и равнодушная к его желаниям: он не нужен был теперь Жизни. Она, как последняя проститутка, не любила бедных, она любила богатых. Пока у него было здоровое, сильное тело, которое он так любил и дорожил им, жизнь любила его, и ничего не имела против того, чтобы он побеждал, отнимая другие жизни у других. У тех, кто больше его. Или меньше. Или таких же... да, пришиб он пару человек за свою жизнь, и лишь раз отсидел за это. И то немного, самооборона...превышение. Кореша помогли, дали показания в его пользу...
Жизни это нравилось: и после каждой такой победы она в нём бурлила адреналином, заставляя ликовать и ужасаться одновременно, вводя его в состояние злобного транса, опьянения кровью, одним видом крови. Он чувствовал почти сексуальное возбуждение, когда наносил удары и ощущал при этом, как из противника уходит Жизнь: словно он насиловал или отбивал чужую бабу, неведомую ему до сих пор - и вот, она в его полном распоряжении теперь. А её защитничек - а где он теперь? Нетути! А он, Сан Саныч-китобой - есть!
А теперь его Жизнь покидала его тело. Теперь он сам был не нужен ей, и если бы кто-то его победил в этом поединке! И поединка-то никакого не было, и он не мог даже глянуть в глаза с ненавистью в свой последний момент тому, кто теперь будет иметь его Жизнь. Её сейчас никто не отнимал - она уходила сама. Стерва. Она им играла, как бирюлькой, пока не наигралась, и теперь всё! Поломанная игрушка может лежать тут и гнить: нахрен он ей такой? И ведь не сам же он сорвался: не иначе, как она его сама и подтолкнула, помогла сорваться. Может быть, этой грёбаной падле стало интересно посмотреть на его падение? Или другого где присмотрела, получше его? Чего думать теперь: уходит - так уходит, и хрен с ней. Темнота - так темнота. Он своё пожил, попользовался Жизнью, пусть не досыта, но с удовольствием. Его боялись - все и всегда! Правда, и он тоже боялся - могли его уесть по-другому, не в прямом бою, а по-хитрому, используя власть над ним... Жаль, что этих сволочей нет рядом... Да и не знал он, сколько ему осталось, тогда бы всем головы поотворачивал напоследок, точно. Это бы у него получилось... И умирать сейчас было бы радостно, уничтожив напоследок всех своих врагов.
Жизнь покинула его окончательно, и глаза перестали видеть. Он знал, что Жизни в нём нет, но почему-то не испытывал никакой грусти по поводу её ухода. Только ненависть ко всем, кого знал. К этому Палычу, к этому Белому Оленю и Чёрному Профессору, к китам и птицам, червям и гномам, ко всем, в ком была сейчас эта подлая Жизнь. Его не удивляло, что, ощущая себя мёртвым, он продолжал что-то чувствовать, и ненавидеть, и думать, и вспоминать всех тех, кто его когда-то обидел. Чувства его теперь не были чувствами тела: это были только эмоции, отделённые от всего, и от этого становящиеся в нечто почти материальное...
Хотелось смерти: для всех. Раз он лишён Жизни, то пусть её будут лишены все! Все! Все! Смерть для всех! И пусть они все будут в той яме, в которой его бросили, а сами ушли со своей добычей по залитой солнцем тундре. И где его Чёрный камень? Они унесли камень с собой, и вместе с ними ушла та Сила, которая даёт возможность всегда побеждать и отнимать эту проститутку Жизнь у незадачливых соперников, которым она совсем ни к чему...
И этот Старший бог... Тоже, между прочим, ещё та сволочь. Свернуть бы ему башку: всю жизнь он делал его противников умнее и расчётливее, сильнее и непокорнее ему. Дотянуться бы до него!
Сан Саныч не знал, сколько он уже лежит вот так, но он сейчас знал, что на самом деле его должны звать Хомяк, и у него старые счёты со многими, многими врагами, а друзей у него нет, и никогда не было. Их просто не может быть: дружба лишь обман, предназначенный для того, чтобы отнять Жизнь, воткнув нож в спину, когда расслабишься и почувствуешь себя в безопасности.
Перед глазами появилась бородатая рожа того самого гнома, его губы шевелились в каких то словах, и через некоторое время Хомяк услышал слова Древней Речи, которой не слышал уже так давно...
- Ты, отказавшийся от сил Жизни, получи силы Смерти! Ты, сделавший свой выбор и проклявший Жизнь - прими Смерть и подчинись ей, а она пусть подчинится тебе! Ты, избравший своего повелителя и заключивший с ним союз, вспомни о договоре и возобнови его! Пусть Смерть восстановит твоё тело и даст ему новые силы, пусть твой Хозяин обретёт тебя вновь, как преданного раба, а ты обретёшь его, как высшего Господина, чья воля для тебя - закон, и чьё слово для тебя - правда. Пусть он даст тебе свою удачу, а ты ему - свои труды. Пусть свершится то, что им задумано - и ты станешь величайшим из великих после него. Да станет Тьма для тебя светом, а Свет - тьмой, и да откроются твои глаза, чтобы видеть правду Смерти! И да откроются твои уши, чтобы внимать словам Смерти! Да оживут твои руки, чтобы творить дела Смерти! Да встанет на ноги твоё тело, чтобы идти дорогами Смерти и вести по ним людей! Да будет так - ибо завет твой нерушим, и завет Хозяина вечен. И я, посредник, подтверждаю этот завет и обязуюсь без своих желаний и своих стремлений свидетельствовать то, что знаю, и лишь то, что мне известно. Не находясь ни на чьей стороне, я являюсь лишь посредником между сторонами - и исполнителем взятых на себя обязательств. Да будет так, пока стороны, нанявшие меня как посредника, выполняют свою часть договора и дают мне обещанное. Я, Туркай, горный гном из рода горных гномов, потомок великих завоевателей, сказал. Встань, человек, и выбери себе новое имя, и соблюдай свой договор.
- С кем? - Спросил Сан Саныч, не совсем понимая, что происходит.
- Со своим хозяином, не со мной же. У меня с тобой никаких договоров быть не может - кроме того, что я - твой свидетель. Ввязался я в эту хрень, прости меня Господи...
Сан Саныч вдруг с удивлением обнаружил, что может шевелиться. Жизнь возвращалась к нему, но даже думать об этой сволочи, так подло бросившей его, было теперь отвратительно. До омерзения.
- Какая жизнь? - Рассмеялся Туркай. - Это - не жизнь!
- А что же?
- Смерть! Теперь ты - ходячий мертвец. Привыкай к новой роли в этой Игре.
- И зачем... мне она?
- Искоренять Жизнь, и сеять Смерть. Откуда я знаю, зачем ты выбрал этот путь? Это ты его выбирал, не я. Ко мне какие вопросы?
- А ты кто такой?
- Кто, кто... Дед Пихто! Тебе какое дело? Получи своё - и проваливай!
- Чего - своё?
- А, блин, забыл совсем с этими заморочками... Вот, держи - и постарайся, чтобы эта дрянь ко мне больше не попадала. Я тебе не камера хранения... и не свалка для всякой пакости. Я-то от неё сейчас избавлюсь наконец, а ты уже не сможешь. Тебе - учти - ни продавать, ни дарить её нельзя... В общем, не советую передавать в чужие руки.
На протянутой к воскресающему человеку не очень чистой ладошке гнома лежал небольшой чёрный кристалл, бросающий радужные отсветы на всё, что его окружало. Сан Саныч внезапно осознал, что видит в полной темноте всё до мельчайших деталей: и каждую ниточку в комбинезоне гнома, и мелкие трещинки на уходящих ввысь стенах шахты...
- Чего удивляешься? - Сердито спросил его гном. - Бери своё - и вали отсюда, только такой параши, как ты, нам тут не хватало...
Сан Саныч взял с его ладони кристалл, и тот час же в его голове раздался довольный хохот, который он уже слышал - когда-то невообразимо давно... и вместе с этим хохотом он ощутил, как забилось сердце, почему-то справа, упругими толчками разгоняя по артериям застоявшуюся кровь, и тело начало наливаться такой силой...
Гном куда-то мгновенно отскочил в сторону и словно растворился.
- Ты, сволочь горная, иди сюда! - Рявкнул Сан Саныч, поднимаясь на ноги.
- Хрен тебе, дураков в другом месте ищи. Один вопрос задать можешь - и гуд бай, вали куда хочешь. - Ответил ему голос гнома словно бы из стены.
- Это ты вали, падла, отсюда!
- Да я-то свалю, а вот если ты тут остаться хочешь навсегда - так о таком мы даже мечтать не смели! - Засмеялся невидимый теперь собеседник. - Замуруем тебя в этом стволе, и сиди тут до скончания времени!
Сан Саныч понял, что ляпнул глупость. И решил воспользоваться правом на вопрос:
- Как это я вижу? Света ведь тут нет?
- Тебе было же сказано: "Да станет Тьма для тебя светом, а Свет - тьмой и да откроются твои глаза, чтобы видеть правду Смерти!". Или не помнишь? Всё, вали отсюда. Базар окончен.
Сан Саныч попытался это вспомнить, но в голове всплывали лишь какие-то неясные обрывки непонятного языка, который казался почему-то знакомым так давно...
Он плюнул на всё это и начал подниматься наверх, перехватывая руками по свисающему тросу - чтобы добраться до лестницы. Своего веса он совершенно не ощущал, и двигался вверх со скоростью пешехода. Больше всего китобоя сейчас заботило то, что лицо его было в грязи и засохшей крови: надо бы, поднявшись, где-то умыться.
Глава четвёртая.
Когда он выбрался на поверхность, был уже вечер. Тела, лежащие вповалку в накопителе, его не испугали, он равнодушно перешагивал через них. Хотелось пить. Сколько он там провалялся? Он этого не знал. И где все эти козлы, бросившие его подыхать, как собаку? Куда-то смылись... Умыться бы, переодеться в чистое... нет, умыться сначала... И тут его прихватило. Та Сила, которая помогала ему выбираться наверх, проявила себя полностью. Он понял, наконец, что это за договор, и что он по этому договору должен. Он понял, что он теперь может делать - и как. Он понял, зачем он вообще выжил... если это теперь можно назвать жизнью. Кажется, он теперь бессмертен: потому, что мёртв. И эта Сила будет руководить им до скончания времён, как куклой на ниточках... или даже - как куклой-перчаткой. Он всего лишь перчатка для невидимой руки. Руки Хозяина. И сам он теперь - Хозяин. Всем, только не себе. Эта могучая, тёмная сущность вторично обрела его как носителя за полсотни тысяч лет, и теперь он - не он больше. Он никогда уже не сможет стать собой, это приговор. Он всего лишь перчатка на невидимой руке. И он к ней подходит идеально: он сам, неосознанно, подгонял себя под неё, вот уже многие жизни...
Тогда, когда всё только начиналось, Хозяин показал ему часть своих возможностей ,и ушёл, оставив ему мечту о Силе. О Власти. О Вечной жизни... И всё это время он старался быть таким, каким нужно, чтобы заслужить возвращение Хозяина к нему. Теперь это произошло: и оказалось, что он выполнил своё задание в срок и блестяще. Только радости от этого не было. Хозяин его не обманул. Он пришёл, как и обещал. Он собирался дать обещанное, и он это даст. Только Хомяк уже никогда не будет Хомяком. И Сан Санычем тоже. Он будет теперь Хозяином. Только не самим собой. Теперь его злость будет не его злостью. Его радость будет не его радостью. Только боль будет его болью. Но и боли больше не будет. У него не будет ничего: только возможность наблюдать, как его с каждым днём и годом становится всё меньше и меньше, как его сознание истаивает, как лёд, испаряется, как вода из лужи, но всё это не от тепла и не от солнца...
Если он решится сейчас разорвать договор, то от него ничего не останется мгновенно, он и так уже мёртв. Если он будет поддерживать договор, от него тоже ничего не останется, но позже, много позже... И никогда, никогда ему не стать человеком, быть которым он сам отказался. И никогда ему не вернуться к Жизни и не вернуть её к себе: он сам её прогнал от себя. Ни-ко-гда...
Это было потерей - и Сан Саныч заплакал бы, если бы это разрешил Хозяин. Но он не разрешил. Он приказал ему искать людей. И найденных подчинять. Подчинять себе так, как он сам был подчинён. Это было условием Игры. А как подчинять - Хозяин подскажет.
Сан Саныч, как слепой, брёл по двору. Пятьдесят тысяч лет упорно добиваться того, чтобы стать игрушкой и исчезнуть как личность в конце концов... Он тщетно искал лазейку в договоре, хоть что-то, что оказалось бы обманом... Ничего. Только его собственная доверчивость и глупость восхищения силой, ослеплявшая его все это время. Ему была обещана щедрая награда, но он не спросил тогда, какая. Он представлял её по-своему, и не уточнял, считая, что она именно такова, какой он её себе представляет. И некого теперь винить, кроме самого себя. Он проиграл всё в тот момент, когда считал, что выиграл.
Кто-то попался ему навстречу. Петро. Что же, этот человек будет теперь его человеком. Он испуган, и это хорошо.
- Петро! Стой!
- А? Кто здесь? - Из рук Петро выпала бутылка и покатилась по асфальту. Он нагнулся, чтобы её подобрать и, не удержав равновесия, встал на четвереньки. Подхватив свой злосчастный пузырь, он смог подняться только на колени.
Ещё не совсем стемнело, и Петро мог его узнать. И узнал. И сразу же начал креститься, что-то лопоча.
- Господи Иисусе, пресвятые хранители, смертью смерть поправ, восстал ты из мёртвых, иже еси на небеси...
Похоже, он собрал в кучу все обрывки известных ему молитв, или того, что таковыми считал. При виде Сан Саныча с мёртвым, окровавленным лицом, не выражающим ничего, в драной робе, из-под которой выглядывало тело с висящими лохмотьями такой же драной плоти, Петро не нашёл ничего лучшего, как вспомнить о вере - о которой до сих пор вспоминал лишь для того, чтобы поёрничать по пьянке. Теперь он решил вспомнить о ней всерьёз. Наконец, он вспомнил какую-то осмысленную для него строку:
- Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй! - Монотонно забубнил он и начал биться лбом об асфальт перед ногами Сан Саныча - нет, теперь уже Хозяина. Его, Петро, Хозяина. Он присягал ему на верность, но сам не отдавал себе отчёта в этот момент, что же он делает.
Да, Хозяину был знаком этот человек и раньше, и теперь он возвращался в его строй, для завершения Большой Игры. В этой Игре не было случайностей, и к нужному моменту каждая фигура оказывалась на своём месте, знала она об этом или нет. Сейчас главное было сделано - они вдвоём... нет, втроём - уже образовывали группу. Теперь всё пойдёт как бы само собой, чтобы придти к финалу этой партии, тщательно рассчитанной и спланированной Хозяином.
Сейчас нужно было лишь закрепить результат. Сан Саныч поднял Петро, упавшего в очередном поклоне к его ногам, за пояс и, держа на вытянутой руке - он казался лёгким, как воздушный шарик - заглянул в его вытаращенные глаза. Хозяин сказал:
- Теперь ты будешь звать меня Хозяин. Через сутки будь здесь, и приведи с собой людей. Чем больше - тем лучше. Понял?
- Понял...Хозяин... - почти прошипел Петро. - Сделаю...
Хозяин разжал пальцы - и Петро шмякнулся наземь. Ударился сначала коленями - потом лбом. И остался торчать в этой нелепой позе, замерев и не смея пошевелиться.
- Что раком торчишь? - Равнодушным голосом спросил его Хозяин. - Марш отсюда. Быстро.
Петро, не пытаясь даже подняться, на четвереньках ломанулся куда-то прочь, не выпуская, впрочем, из руки зажатую в ней бутылку, которая стучала и булькала при каждом его "шаге". Не смог выпустить: наверное, руку свело.
Сан Саныч развернулся и пошёл в технический корпус. Там он умылся из какой-то противопожарной бочки и, сбросив с себя всю одежду, вернулся в раздевалку, где старательно оделся в свою собственную одежду из шкафчика. Теперь нужно было найти в округе кое-что и кое-кого, и подождать ещё пару дней. Тогда будет ясно, что делать дальше. Более всего ему сейчас было интересно оружие. И транспорт. За эти сутки нужно было успеть сделать многое.
Он остановился в придорожном магазине, по дороге к воинской части. В окне горел слабый свет, а внутри сидели в дупель пьяные Гришка и Хохол. Вован уже валялся на полу, рыгая под себя.
- Привет честной компании. - Сказал Сан Саныч, входя внутрь.
- Проходи, Саныч, гостем будешь! - Заорал Хохол радостно. - Что-то живых гостей сегодня нету... А мёртвые все вповалку, даже не шевелятся.
- О, так хоть один мёртвый да зашёл всё-таки! Этта - уважуха к нам, живым! Давай, Саныч, ты не смотри, что мы живые: это недолго нам осталось, радияция там, то-сё... Скоро мы, как и ты, будем. Токо те больше свезло: ты шмяк! - и готов хомяк! А нам от радияции ентой подыхать помалу, кишки выблёвывать. Вован уже - во, гли, Саныч - уже блюёт вовсю. Этта за... по-то-му, что он пить не хотел, как мы. Здоровье берёг своё. Ну, быстрее нас подохнет, токо и всего. А ты - самый первый! Везде поспеваешь.
- Ты, Гриха, это - не тормози процесс. Гость пришёл - уважуха к нам. И гостю - соответственно уважуха от нас должна быть. А для гостей нам нииичё не жалко! - Радостно заорал Хохол, сбрасывая на пол кассу. - Во - давай, причащайся! Сегодня праздник у девчат, сегодня - в клубе танцы!
Хохол вытащил откуда-то гранёный стакан и до краёв набулькал в него из литровой бутылки.
- Давай, Саныч, за нас, живых! Щоб нам не мучаться!
- А чтоб вы так жили. - Сказал Хозяин серьёзно, принимая стакан. - Зажевать чего дай.
- Во, ковбаска! О, яка гарна! Да ти ишь, не стесняйси! У нас её - завались! А що, мертвяки тож едять?
- Едять, твою мать.
- Ин-на! - донеслось с пола. Орал Вован, глядя на Хозяина. - Ин-на отсюда!
- Чегой-то он? - Заинтересованно спросил Гришка.
- Это он мне. - Спокойно ответил сан Саныч. - Не любит, значит.
- Вован, ты это брось - так на гостей орать! Мы - без пяти минут его, а ты орёшь. Саныч за нас уже и словечко там замолвил - да, Саныч? - а ты орёшь. Заткнись, а то всех подставишь!
- Ты чё блажишь, падаль! Пасть закрой! - Прикрикнул на Вована Хозяин.
- Инн-наааа!!! - пуще прежнего возопил Вован.
- Ты энто, Саныч, не ррр...пе-ре-жи-вай - щас мы его уконтрапупим, контру. Будет знать, как варежку раскрывать без разрешения сверху. - Сказал Хохол. - Гриня, подсоби, ща мы его в подсобку сволочем, сволоча такого. Там прикроем - и пусть себе орёт, пока не здохнет.
- Это его от радиации глючит. - Сказал авторитетно Гришка, откусывая колбасу.
- А мине от нее тильки пучит! - Радостно заржал Хохол, шумно испортив воздух. - Теперь всё можна...
- Ты кончай язык коверкать, придурок. - Сказал хозяин Хохлу.
- Та я ж и не коверкаю, я ж на ридной мове...
- Вот её и не коверкай. А то учить заставлю...
В подсобке они от души надавали беспомощному Вовану по сопатке, но ему было уже всё равно, он сразу вырубился. По крайней мере, в магазине стало тихо.
Глава пятая.
Перекусив и выпив, Хозяин скомандовал сбор: ему было необходимо получить то, за чем он отправился. Вовку оставили запертым в подсобке - никуда до утра не денется, а с собой его пьяного тащить - кому такой геморрой нужен? Для верности, чтобы не вырвался и не убрёл, его связали. На улице, посвечивая себе фонариком, выбрали машину с водителем, чтобы не возиться с зажиганием. Труп выбросили на обочину, Сан Санычу почему-то хотелось сейчас думать, что этого водилу: какого-то молодого чувака, чуть ли не тинейджера, замочил именно он. Немного позондировав себя, он вдруг осознал: он не то, чтобы хочет так думать, он попросту в этом уверен. И уверен в том, что все эти трупы вокруг - его работа. Он что, свихнулся? - подумалось ему. Потом он понял: это действительно так, только сделал это не Сан Саныч, а Хозяин. И ещё раз остатками чего-то человеческого в себе содрогнулся, увидев, как размывается грань между ним и не им. Между человеком и неизвестно даже чем. Вот так он и исчезнет.
Зато он теперь знал, кто всё это придумал и как осуществил. Действительно, мастерская комбинация и, главное, её невозможно было предотвратить. Хозяин гениален...
Машина завелась сразу, и они полетели сквозь ночь. Вёл Хозяин, совершенно не жалея ни мотора, ни покрышек, ни коробки скоростей, хотя вёл мастерски, как супергонщик. Через пять километров этого бешеного полёта, в котором даже пьяные в умат Хохол и Гришка протрезвели со страху, на дороге показались огоньки.
- Саныч, люди вроде, с фонариками... - Только и успел сказать Гришка.
Идущие по дороге появились из темноты мгновенно: четверо, действительно с фонариками. Они сейчас стояли у обочины и размахивали руками. Хозяин, совершенно не раздумывая, направил машину в группу людей. Двое успели отскочить, а ещё двое...
Раздался резкий и глухой двойной удар. Один из них исчез в тёмном поле, второго перебросило по капоту и лобовому стеклу через крышу, и он свалился мёртвой тряпичной куклой позади, и покатился вслед за машиной, словно желая догнать своего убийцу. Хозяин затормозил: от места аварии они успел пролететь метров сто, и резко сдал назад. Машина подпрыгнула на лежащем теле, которое, как ни странно, ещё шевелилось.
Ни Хохол, ни Гришка, не успели произнести и звука, пока всё это происходило, и сидели сейчас с лицами белее мела, дико поглядывая то на Хозяина, то на лежащее на дороге тело. Он же, не моргнув глазом, лихо сдал задним ходом к стоящим на дороге в оцепенении людям и, потянувшись назад, открыл дверь.
- Садитесь. - Коротко скомандовал он.
Мужики, как будто загипнотизированные, молча сели. Хохол, сидящий на заднем сидении, потеснился. Дверь захлопнулась, и Хозяин нажал на газ.
Машина летела по шоссе, с визгом покрышек и тормозов объезжая стоящие изредка на нём другие автомобили. В салоне висело молчание. Наконец Гришка, заикаясь, спросил:
- Сссан-ныч... Ззз...зач-чем ты их?
- Я тебе не "Ссаныч". Я - Хозяин. Запомнил?
Гришка только кивнул, не в силах преодолеть охватывающий его смертельный ужас. Остальные сейчас испытывали почти то же самое.
- Мест в салоне только два было. Что я, пассажиров на крышу должен сажать? Хочешь, тебя выкинем, того подберем?
В тоне Хозяина сейчас не звучало даже раздражения: он говорил добродушно и терпеливо, словно разговаривал с ребёнком. И от этого стало жутко совершенно. Никто не мог сказать даже слова.
- Так что? - спросил Хозяин Гришку. - Выкидывать?
- Нет, нет! - Гришка в ужасе вцепился руками в кресло и в ручку над дверью. - Не надо...
- Хорошо, что ты понимаешь. А остальные? Не слышу ответа.
Опять никто не отозвался.
- Я не привык повторять дважды. Кто не хочет разговаривать, тому язык ни к чему, вместе с головой. Кто не хочет быть со мной, тот...
Один из новоподсевших внезапно набросился на Хозяина сзади, и тут же затих, сползая по сиденью от невероятной силы резкого удара, мгновенно нанесённого Хозяином.
- ...тот будет против меня. - Как ни в чём не бывало, продолжил он свою фразу. - В общем, если я попался вам навстречу - значит, вам со мной не по пути. Доступно? Не слышу ответа.
- Да.
- Да.
- Да.
- Этот что молчит? Что молчит, я вас спрашиваю?
- Без сознания он. - Ответил новенький.
- Оно ему ни к чему. Не умеет пользоваться, только во вред самому себе. Пусть пока без него побудет, да и дальше я тебе советую слушаться меня, как отца родного. - Говорил Хозяин, почти ласково обращаясь уже к лежащему без сознания человеку. - Когда очнёшься, будешь делать то, что я скажу. Я о тебе позабочусь, а остальные только гадости тебе натворят и опустят. Поэтому - от меня ни на шаг.
Немного помолчав, он сказал сидящему сзади новенькому:
- Будешь Лёхой. - И, заметив в зеркало заднего вида, что тот начинает открывать рот, спокойно спросил:
- Твоё мнение спрашивали? Лёха.
Сидящий сзади закрыл рот и ничего не сказал, и Хозяин продолжил:
- Эй, ты, в бессознанке по жизни! Ты - Козёл. И - чтобы никак иначе, раз так бодаться любишь. А своё прошлое имя можешь забыть, ни к чему оно тебе теперь.
Молча пролетели ещё несколько километров. Хохол и Гришка думали сейчас об одном и том же: как им повезло, что Саныч... Хозяин встретил их в магазине, где они смогли сразу соорентироваться и угостить его как следует, а не на дороге, где он их попросту бы замочил, как тех двоих. То, что они совершенно ни в чём не ориентировались на момент встречи с Хозяином, а просто перепугались слегка: кто-то вошёл, когда никого нет, да ещё и оказался, вроде как погибший, Саныч, и потому начали нести пьяный бред, им сейчас совершенно не приходило в голову. Надо же хоть в чём-то считать себя умными... Особенно в той ситуации, в которой они оказались.
Машина свернула с главной дороги на какую-то боковую, но покрытие на ней было даже лучше: асфальтированная недавно бетонка. Впереди в лучах фар показался шлагбаум: бело-красная конструкция, перекрывающая проезд. Хозяин не снижая скорости, приближался к ней. Гришка, с открытым ртом и вытаращенными глазами смотрел, как приближается их смерть, но машина резко затормозила прямо возле препятствия.
- Открой. - Было сказано Гришке.
Он вылез из машины на трясущихся ногах. Долго возился с системой, открывающей шлагбаум, наконец, тот поехал вверх. Гришка сел, автомобиль тронулся дальше, набирая скорость. Впереди высветились зелёные, глухие железные ворота. Опять произошёл тот же манёвр с резким торможением: на этот раз "Жигуль" становился в трёх сантиметрах от ворот. Хозяину, по всей видимости, нравилось играть со Смертью.
- Открыть. - Коротко скомандовал он. И добавил: - Всем.
Трое вылезли из машины и начали разбираться, что к чему в этой конструкции. Никто уже не был пьян: все были трезвы, как ангелы перед причастием. И протрезвели они от небывалого страха, который невозможно испытать в обычной жизни, общаясь с нормальными людьми.
Глава шестая.
С военной базы выехали через три часа на чёрном микроавтобусе, забитом оружием. Много набирать не стали: в основном, стрелковое - автоматы, пулемёты, несколько гранатомётов, и в придачу к этому мины, патроны, гранаты, приборы ночного видения, каски, бронежилеты... Всего понемножку. Так, на чёрный день. На всякий случай.
Козёл уже очухался, но больше на Хозяина не бросался, лишь смотрел вокруг мутным взглядом. Почему-то он постоянно оказывался рядом с Сан Санычем, шарахался от него, но через полминуты снова словно прибивался к нему невидимым течением. Он почти не разговаривал и, что интересно, на остальных посматривал с ещё большим ужасом, чем на Хозяина. Даже на Лёху, который так и не произнёс своего настоящего имени. Правила этой игры стали понятны всем, но обратно уже не было никакой дороги. Разве что грохнуть Хозяина, что казалось сейчас более невероятной затеей, чем зажечь ночью солнце.
Странность ситуации заключалась в том, что каждый из них тихонько хотел это сделать сейчас, и каждый имел массу возможностей, пока возились с оружием. Но никто не решился даже на слабую попытку: все были более безропотны, чем овцы на дворе мясокомбината. Действовали, как единый отлаженный механизм, а Хозяин был его водителем... или оператором. Каждая его короткая команда выполнялась мгновенно, словно они всю свою жизнь тренировались для этого.
Потом, на обратном пути, забрали Вована, который немного успел проспаться, и совершенно не помнил, что тут было, и почему он оказался связанным в подсобке, и почему у него разбит нос и все стены и пол в крови. Но ему шустро объяснили, что он перепил и начал буянить, и его пришлось немного приструнить. У Вовки был вид, словно ему что-то не даёт покоя в этой истории, и в появившемся Сан Саныче, но он списал это на свой похмельный синдром и зарёкся пить впредь. Хозяин взял это на заметку, но пока не сказал ничего.
Дальше двинулись не на шахту, а в какую-то деревню, лежащую километрах в десяти отсюда. По дороге, на автозаправке, Хозяин присмотрел себе новенький серебристый "Лексус", и распорядился его освободить. Вован с Лёхой сделали это, причём Лёха получил хороший пендаль: за то, что они с Вовкой копались с трупом, укладывая его по-людски. И дальше двинулись уже на двух машинах.
"Лексус" был избран Хозяином не за красоту и комфорт: он был к ним равнодушен, а за тихую, почти неслышную работу двигателя. Это на данном этапе ему было необходимо более всего. Микроавтобус же, хоть и ревел, как слон, по сравнению с новой тачкой Хозяина, но был чёрен как ночь, и с выключенными фарами его невозможно было разглядеть в темноте. А голубой огонёк, горящий на его крыше спереди, прямо над лобовым стеклом, придавал ему вид мрачный и таинственный.
В деревне освободили от тел какой-то дом. Уже вставало солнце. Натащили из лавки водки, и началась пьянка, серая и безрадостная. Не было песен, не было тостов. Вовка хотел выпить за всех погибших, чем вызвал смех Хозяина и Хохла. Но всё-таки выпили, каждый о своём. Потом завалились спать, кто где: все, кроме Хозяина. Он спать не хотел, а водка его почти не брала. К двум часам дня он растолкал Козла и Гришку и отправил их топить баню, чтобы к темноте была готова. Потом походил по остальным домам, словно что-то высматривая, но ничего не нашёл. В этот момент он был более Сан Санычем, чем Хозяином: злым, как собака на всех, но всё же человеком, и не мог понять, что же ищет в этих домах Хозяин, или кого.
Мужики проснулись, и опять пошла пьянка. Гришка умудрился запалить вместе с печью и баню, когда начал растапливать её бензином, и все весело ржали вокруг пожара, а незадачливые истопники, получив по шее от Сан Саныча, отправились топить следующую. У Гришки были опалены морда и руки, и от него вовсю несло палёной шерстью.
Ближе к закату, попарившись и помывшись, Сан Саныч исчез на своём "Лексусе", никого не предупредив, куда едет: лишь сказал, чтобы никто никуда не разбредался, иначе поймает и головы свернёт. Ему поверили, и никто не сделал попытки срулить в сторону, хотя возможность была, да ещё какая: и оружие у них, и хозяина нет... Но что-то уже произошло с людьми, и они перестали мечтать о свободе, считая себя в безопасности с таким вожаком, и выполняя все его требования.
Сан Саныч остановил машину возле остановки, неподалёку от входа на шахту. Одет он был сейчас во всё чёрное, взятое по пути в магазине: ему нужно было быть невидимым и неслышимым при этой операции. Снова в полную силу вступил Хозяин, и все чувства обострились до предела, и было предельно точно ясно, куда и когда идти и что делать.
Подойдя к ларьку, он взял из него бутылку пива: после бани хотелось пить. Потом высосал с жадностью ещё одну, и понял: хватит.