В порыве отчаянья я пишу этот рассказ. Ничего более странного не происходило со мной в жизни, поверьте! В жизни полной приключений, отчаянных поступков, роковых ошибок, нет это не сравниться с теперешним моим положением.
Я болел и несколько дней сидел дома, работал в своем скромном кабинете, и как бы не приказывали мне врачи следить за здоровьем, не переутруждать себя работой, свет в моей квартире гас уже за полночь.
В тот роковой четверг, то есть два дня тому назад, я редактировал статью для моего журнала. Пробило одиннадцать, за окном разбушевалась страшна, петербургская вьюга. Снег лепил в мое окно, иногда выглядывала из-за туч полная и важная луна. Глаза мои разболелись от блеклого мерцания свечи, единственного источника света в квартире этой ночью, и понемногу я начал засыпать над заунывной и, кажется, неисправимой статьей.
Вдруг во входную дверь кто-то гулко постучал, я вздрогнул. Посмотрел на часы, время было довольно позднее, стрелки с каким-то негодованием и удивлением сопровождаемые громким тиканьем куда-то заспешили, услышав шум. " Уже очень поздно, - говорили они, - тебе все кажется. Спать, спать..."
Я накинул халат, подошел к двери, прислушался - тихо, медленно прислонил ухо к холодной деревяшке - ни звука.
- Кто там? - спросил я глухо, сопровождаемый надеждой, что если кто-то там и есть, меня все равно не услышат.
Через секунду все рухнуло. Тишину будто распилил противный, высокий голос из-за двери:
- Это Ёган Броневицкий, я звонил вам вчера в издательство. Потом домой. Я насчет своей статьи. Вы помните? Понимаете меня...
- " Боже мой, - подумал я, - чего, чего, а только этого мне не хватало. Который час? С ума сойти".
Как будто прочитав мои мысли, часы снова громко забубнили в голове: " Тебе это сниться, сниться..."
Я приоткрыл дверь.
- Вы знаете, сейчас уже слишком поздно, - начал было я говорить притворным, больным голосом, - все равно теперешний поздний час ничего не решит, давайте встретимся с вами, скажем за...
- О, нет, - взмолился гость и уперся рукой в мою дверь. Черные, шерстяные рукавицы его покрылись крошечными льдинками. - Прошу вас, каждая минута, вернее, каждая секунда важна и не только во имя моей судьбы, - тут он замялся и прошептал, - всего человечества.
Я оттер со лба набежавший пот и открыл дверь.
- Ну, заходите.
Ёган вошел, только теперь я смог лучше его разглядеть.
" Надо же, - подумал я в испуге, - как на зло, именно сегодня отключили электричество, пришел бы этот писака вчера ко мне ни за что дверь не открыл бы".
Действительно, было в Ёгане что-то от чего по спине, царапаясь и щипаясь, пробегали мурашки время от времени. Он был не высок, худощав, со сказочно короткими ногами, и нечеловечески выпячивающими коленями. На голове у него надет был цилиндр, высокий и в тоже время не по фасону широкий. Лицо же до глаз было буквально перебинтовано шарфом. Над глазами извивались серо-белые кудряшки бровей, перерастающие в седую прическу.
- Проходите, - наконец опомнился я, - может вы желаете чаю или крепкий какой напиток?
- Не откажусь, прорезал мрак квартиры его петкшиный голос, - на улице такая метель, снег, будто конец света ни сегодня, так завтра произойдет. Я предчувствую его. Несколько ночей уже не смыкаю глаз. Жду.
Я наморщился, не нравились мне такие истории. Проводив гостя в кабинет, пошел искать чайник и что-нибудь крепкое. Ёган так и не сказал, что он будет, а я с удовольствием опрокинул бы стаканчик за душу.
Странное суеверное чувство пробралось в мою душу, вдруг захотелось мне подкрасться к дверям кабинета и взглянуть на гостя из под Тишка. Тихо, не дыша заглянул я внутрь. Ужас! Что делал он? Не дождался ли чаю? Витаминов зимой ему не хватало? Он ... ел мою чайную розу! Хамски, жадно ел ее. Я закашлялся. Он точно по приказу поставил горшок с несчастным растением на место, и как ни в чем не бывало сел на диван.
Я вошел. Роза дрожала. Ёган же без тени смущения протянул мне рукописи:
- Вот, - проблеял он и уткнулся маленькими глазками в остатки цветка.
Я сел за стол и начал читать. Минуты через две меня начал душить колючий смех, из глаз моих ручьями полились слезы, я отложил рукопись Ёгана в сторону, чтобы достать носовой платок и привести себя немного в порядок.
- Что в этом смешного, - вскочил на свои уродливые ноги Броневицкий, - что?
- Ну уж, вы, молодой человек, не по адресу пришли, - сквозь остатки смеха начал говорить я ему, - у нас научный журнал, а вам надо в "Фантастику и реальность", - при этих словах я снова рассмеялся, что ж вы пишите, массовое бешенство рогатого скота перед концом света. Берегитесь, если они вас укусят, беды не миновать. Превратитесь в корову, овцу или не дай Бог в ... в козла.
- Но, - закипятился автор, - но ведь это правда. У меня опыт, то есть знакомый ... его покусали козы, то есть быки и он, он...
- Пришли бы вы ко мне лет пять тому назад, когда я был редактором " Новой Звезды", я бы вас как сенсацию, - я опять засмеялся, - на первую страницу, портрет на обложку и заголовок цветными буквами: "Спасайся, кто может!" Вы стали бы знамениты, Ёган, но всему свое время.
- Прекратите, что вы гогочите, сумасшедший! - прорычал тот.
Я перестал смеяться примерно так же быстро, как Броневицкий поставил на место розу.
- Что? - закричал я, позабыв про поздний час и существование спящих соседей за стенами, - что вы сказали? Вы, вы, вы невежда! И вообще, когда входите в дом, особенно в мой, шляпу и шарф надо снимать или вас этому не учили?
Я набросился на него, словно безумный, через мгновение верхняя одежда Ёгана была мной повержена и валялась на полу.
- Так - то лучше, вы... - здесь моя речь оборвалась на долго. Передо мной скромно стоял самый настоящий, взволнованный козел. Маленькие, точно пуговки глазки умоляюще смотрели то на меня, то на чайную розу.
- Вы не позволите? - сказал козел человеческим голосом, - я со вчерашнего дня ничегошеньки не ел, видите ли зимой достать мне пропитание трудно...
Ёган наклонил голову, словно провинившейся гимназист и жалко заблеял. Я решительно заслонил цветок спиной и гаркнул:
- Нет!
- И...нет? - переспросил он, - а статья... ну моя статья. Теперь - то верите? Напечатаете?
- Нет, - с издевательской улыбкой процедил я сквозь зубы.
- Нет? - немного увереннее переспросил Ёган, - точно?
- Да, точно!
- Хорошо подумали?
На эти слова я вдруг замычал и бросился на козла, потащил его к дверям и тут резко выпустил. Боль резко пронзила мою руку. Он меня укусил! Я озверенел, бросился искать наглеца, но Ёгана нигде не было. Входная дверь была распахнута, и где-то далеко слышалось цоканье копыт по лестнице.
Я молниеносно, ничуть не задумываясь об укусе, сунул ноги в валенки, надел пальто и побежал за ним. Ёгана надо было догнать и сдать на исследования в больницу, институт, в суд, в тюрьму, да куда там ... в стадо!
Я выбежал на улицу, шатаясь и скрипя от ветра ее освещал один уцелевший фонарь. Как раз около него показалась неестественная фигура Ёгана. Я побежал быстрее к Броневицкому. Ноги мои утопали в снегу, ветер нещадно бил в лицо, от отчаянья и боли я крепко зажмурил глаза, через несколько минут я уже не мог идти дальше. Ёгана не было видно, фонаря тоже, ужасно было то, что я не знал, где я теперь нахожусь.
Эта улица была мне не знакома, а все таблички на краях домов занесло снегом, и ничего не было видно, кроме пары ни о чем не дающих знать букв.
Вдалеке шел кто-то, кажется, какой-то мужчина, это был не Ёган, ноги были длинные, колени не торчали. Я окликнул его, он остановился и посмотрел в мою сторону.
Я быстрым шагом подошел к нему спросил какая это улица, но тот с диким выражением лица побежал прочь от меня, крича что-то вроде:
- А-а-а, говорящий козел!
Я решил, что он испугался моего раскрасневшегося от бега лица, да и время позднее. Вдруг заметил я, что ноги мои заметно укоротились и стали похожи на колеса велосипеда, и на лице появилась противная бородка. Я в безумии схватился за голову - рога...
Еган Броневицкий не врал, найти бы мне его теперь. Бедняга, а я смеялся над его статьей о бешенстве и рогатом скоте.
Мой журнал закрылся, я перестал приходить на работу. Как мог я еще поступить?
Теперь работаю над статьей Ёгана, корректирую ее, вношу новые, уже свои поправки и наблюдения. Мне сниться конец света!
Завтра ближе к полуночи надену ёганову шляпу, оставшуюся у меня в квартире, перевяжу шарфом лицо или, извините, морду и поцокаю со статьей по бушующему зимнему Петербургу к Славинскому - редактору нового, заменившего мой, научного журнала.