Испуг от треска и звона разбившегося рядом стекла, вскинул в сед на краю дивана хорошо спавшую Марину.
Рука рефлексом включила торшер.
Перед стеклянной дверью в коридор стояла оцепеневшая Дина, уставившись отсутствующим взором в пролом с кинжалами осколков торчавших из пазов.
На вопрос матери "Ты что? Дина?! Что с тобой?!" она страшно, как заколдованная, не обратила внимания.
Словно в гипнозе, всматриваясь стоячим взглядом во что-то видимое только ей, она окаменела скульптурой обнаженной десятилетней девочки.
Остро полоснула по сердцу мыль о ненормальности, потому что такой потусторонний взгляд родных васильковых глаз появлялся уже дважды.
С год назад, когда Дина уснула на любимой тахте, Марина, включив люстру, чтобы проверить оставшиеся тетради, удивилась, что дочь, видимо от света, открылась, спустив ноги и стала озабоченно заглядывать под тахту, сложив ладони как в восточном приветствии.
Бросив ручку, Марина кинулась к ней, присев на корточки, и, вглядываясь в завороженное лицо, спросила: " Диночка! Ты что? Что там?", а дочь ее ошеломляюще не замечала, даже тогда, когда Марина взяла ее нежное, но отчужденное лицо задрожавшими руками.
В тот раз от тревожного потряхивания Дина очнулась и, вопросительно приходя в осмысленность, трудно улыбнулась, но на вопросы ничего ответить не могла, а только пожала плечами.
Весной такое снова повторилось, и Марина решила было сходить к врачу, но подруга работавшая в педколледже преподавателем психологии ее успокоила тем, что у подростков это случается, а с возрастом проходит.
Тревожно оглянув чудом не порезавшуюся Дину, Марина открыла двери с разбитым стеклом, осколки которого упали за двери перед входом в туалет, и подошвой шлепанца сдвинула их к плинтусу. С трепетом в груди она обняла сумеречную дочь и запинаясь словами запричитала:
- Зиночка! Милая! Что с тобой? Очнись! Я с тобой! Куда ты хотела? Писать? Идем тихонько...
Но Дина не шевельнулась.
Темнота расширенных зрачков сделала ее быстрые васильковые глаза стеклянными, как протезы. Они застыло уставились на что-то невидимое. Лишь немного спустя они оживились усилием узнавания.
- Тебя сон испугал? - нежностью тона скрашивая страх от мысли о помешательстве, поспешно спросила Марина,- или в туалет хочешь, а забыла, что двери закрыты?..
Дина, трудно соображая молчала.
"Лунатик. Лунатик. Она лунатик".- билось в голове, и туманно на фоне лунного неба мерещилась Дина скользяще, как по канату, шагавшая по коньку крыши.
От хруста отчаянного объятия она все же очнулась и упрямо двинулась не туалет, а к тахте и уныло произнесла:
- Я не выспалась. Я спать хочу.
Остаток ночи прошел в изнурении.
Уроков в этот день не было.
Как могла спокойнее, словно ничего не случилось, проводив Дину в школу, Марина позвонила однокласснице Наде Яровой окончившей мединститут. Выслушав ее Надя, с прозвуком сочувствия, посоветовала сходить к психиатру.
На улице упруго дул северный ветер. Заносчиво высокие пирамидальные тополя согласно кланялись. По атласной голубизне поспешно плыли в сторону гор сугробы белых, как вата, облаков с изорванными ветром краями.
В здании психоневрологического диспансера обновленного евроремонтом было прохладно.
Флегматичный дежурный врач с внушительным туловищем тяжеловеса в тесном халате встретил Марину с безразличием.
Выслушав ее, он неожиданно, не по комплекции тонкими режущими словами, раздельно сказал:
- Есть такая болезнь - эпилепсия. Пор вашему описанию у дочери типичный синдром этой болезни. Ее надо обследовать в психиатрической клинике и начать лечение. Чтобы выписать направление я должен ее посмотреть.
Оглушенная сказанным Марина дрогнула и сжалась, словно ее окатили ледяной водой. Она долго растерянно молчала, не глядя на врача, пока он не встал со стула.
- От чего это бывает? - со слезной дрожью спросила Марин.
-Причин эпилепсии много. Она бывает врожденной, если в роду были такие больные. Часто это следствия травм головного мозга в утробный период или во время родов, ушибов черепа; бывает от испуга и потрясений. Сейчас этим заболеванием страдают довольно много детей наркоманов и пьяниц...
Как в кошмарном сне, старалась не упасть, Марина вышла на улицу. Автопилотом ее занесло в грозно шумевший от ветра парк.
Сознание, едва воспринимая окружающее, суматошно прокручивало тягостное прошлое и ужасное будущее на фоне картины виденной однажды в Уфе.
В окружении прохожих, на панели перед почтамтом, лежа в луже мочи, судорожно дергалась и билась затылком об асфальт молодая женщина с красивым затененным синевой лицом и с пеной на подкрашенных губах...
Сердце и мозги Марины палило понимание наставшей пожизненной расплаты за безумство юной влюбленности в крутого симпатягу Вована, оказавшимся наркоманом и подбившего ее на пробу балдежного кайфа, от которого - хоть и слишком поздно - у нее хватило силы отказаться когда забеременела.
Крутой (она так его звала), чтобы жениться на ней, тоже клялся, что завяжет и никогда, ни за что ее не бросит, но так подло и жестоко поступил обездолив ее и особенно Дину.