В вагоне неожиданно включили свет и наруже сразу потемнело. Павел придвинулся к окну вплотную, затенил его занавеской, чтобы еще посмотреть на родные края, которые постоянно вспоминал в неволе. Когда проезжали полукругом уплывающие назад деревни и полустанки он вытягивался, иногда привставал, поворачивал остриженную " под ноль" круглую голову, задевая изборожденным лбом холодное стекло, после чего садился прямее, стеснительно оглядываясь на соседей. Ему казалось, что все на него смотрят с презрением.
Хмурясь, он незаметно одергивал робу, машинально поджимал ноги, пряча под боковое сидение тяжелые колодки зековских ботинок, а думалось все время о предстоящей встрече. Он пытался ее представить, но не получилось: то отвлекали разговоры соседей, то привлекали внимание отрадные после тундры пейзажи, то лезли свинцовые мысли и картины прошлого... и, как всегда, во внутренним взгляде назад возникло самое страшное - когда он заорал диким матом, услышав вместо выстрела чикнувший звук опустевшей винтовки.
Пока он скреб по глине ниши, шаря глазами по дну окопа, огромный немец возник на бруствере и, направив зрачок автомата в лицо, пролаял: "хенде хох!"... Не подними он тогда руки, немец прошил бы очередью, и было бы лучше... Но были каторжные ужасы концлагерей, изнурение голодом, стужей, тупость обреченности, не ожидавшееся уже освобождение, в которое долго не верилось, и ... трибунал.
Потом совсем обидная, неволя "власовца" на родине, в Воркуте.
Жена на единственное письмо ответила, что не сможет жить бобылкой и просила не судить, если свяжет судьбу с другим, в надежде родить ребенка.
... И вот, через пятнадцать лет мучений, полное оправдание - ре-а-би-ли-та-ци-я!..
Стоило - ли ехать домой, если жена наверняка замужем?
Но ему неодолимо хотелось "показаться на глаза".
После короткой остановки на станции районного центра, откуда уезжал на фронт, Павел надел фуфайку, закинул за сутулую спину вещмешок и вышел в тамбур - следующая остановка была в Антоновке. Там он жил до войны.
Поглубже натянув казенную кепку. Он часто высовывался, заглядывая вперед, и увидев за поворотом красивые огни светофоров, зажмурился; а поезд, перестучав на стрелке, неожиданно въехал в поселок, затормозил толчками, и, вздохнув, остановился.
Павел спрыгнул на хрустящую щебенку, закурил и, осмотревшись, быстро, грохая ботинками, пошагал на свою Советскую улицу.
Он никого не встретил, только у дома Лобановых его, как и раньше, зло облаяла цепная овчарка. Перед своим, отцовским, домом он, стараясь не топать, пошел тише. В доме, через кусты палисадника светились окошки горницы.
Остановившись, он долго заглядывал в просветы, но из-за штор ничего не увидел и, шаркнув кулаком по зачесавшимся глазам, зашел во двор.
На крыльце он побрякал накладкой по петле - по этому стуку Лиза его узнавала и отпирала не спрашивая.
В сенях скрипнули половицы, и молодой женский голос спросил:
- Кто это?..
- Я - а, - уверенно, но глупо ответил Павел и, спохватившись, исправился, - хозяин приехал...
- Какой хозяин? Он дома!
- Да я это - Павел Рябинин. Лизин муж. Позовите ее.
После небольшой паузы, знакомо громыхнув кованым запором, женщина отворила и боязливо прошла в раскрытые двери комнаты.
Павел осторожно зашел за ней и остановился у порога.
В знакомой до боли комнате пахло пеленками, у дверей горницы притулившись стоял молодой мужчина в спортивных брюках с лампасами.
"Дом продала" - ударило в голову и сжало горло.
Подвинув табуретку мужчина предложил пройти.
Стянув кепку, Павел неловко прошел, устало присел и многозначительно глухо выдавил:
- Вот я и дома... А где же Лиза? - морганием разгоняя влагу, спросил он
подняв голову.
Мужчина переглянулся с женщиной и, видимо слыхав про Павла, участливо рассказал, что Елизавета Ивановна живет у машиниста водокачки Банникова - Павел такого не знал - на Вокзальной, а этот дом они у нее снимают.
Услышав это, Павел посидел некоторое время молча, словно усваивая сказанное, и чтобы скорее все выяснить спросил:
- А дети у них есть...?
- Нет. Детей у них нету. - ответила почему-то женщина.
- А как бы ее найти? - спросил Павел в расчете на то, что они сообразят сходить за Лизой - так было бы проще.
- Детсад старый помните? - словно не поняв намека, спросила женщина, - от него через дом. У них веранда дверями на улицу.
Взявшись за лямку мешка, Павел задумался и кивнул на него:
- Можно - я оставлю? Ночевать, пожалуй, у вас придется... Пустите?
- О чем речь?, - ответил мужчина, - дом-то ваш..
- Вроде, да - а. -произнес Павел и вышел.
У ворот он сел на скамейку - надо было подумать и настроиться.
За детсадом вызывающий тревогу дом стоял особняком, все окна у него
были глухо закрыты ставнями. Тихо поднявшись на двухступенчатое крыльцо, Павел подумал, что надо бы было прямо попросить квартирантов вызвать Лизу, но идти к ним снова было неловко, так как они явно уклонились.
Решив, что так, может быть, к лучшему, он тронул двери, которые, к удивлению, были не заперты; засветив спичку он подошел к обшитой клеенкой двери, и, помешкав, неуверенно постучал.
- Да, да! - беззаботно - приветливо прозвенел в ответ знакомо высокий голос Лизы.
Решительно выдохнув, Павел открыл двери и прямо перед собой увидел... мужа своей жены, который хотел открыть двери, но, не успев, остановился посреди комнаты и вопросительно смотрел на Павла.
За столом что-то шила Лиза. Она, видя, что прихожего встречает муж, равнодушно взглянув на Павла, вернулась, было к шитью, но тут же испуганно вскинула голову и уставилась на него своим огромными глазами.
-Здравствуй, Лиза! - чувствуя в голосе оттенок невольной издевки, сказал Павел.
-Го-споди-и! - взмолилась она, пришибленно ткнулась головой в тряпки и затряслась взрыдывая.
Муж бросился к ней, но, видимо сообразив, отошел и сел на стул, удрученно глядя на Павла.
Павел же, прислоняясь к косяку, стоял у порога и не знал что делать...
Наконец, видя, что Лиза не успокаивается, он поборов тягость растерянности, сказал неожиданное для самого себя, но уже созревшее под спудом:
-Ладно, Лиза, не реви. Скажи только - с кем жить будешь? Меня оправдали... и, если нужен, еще - пойдем домой...
Она медленно подняла голову, значительно посмотрела на опешившего мужа, ни слова не говоря, оделась и вышла в открытые Павлом двери.