Пёстрый камень угодил меж двух кувшинок, и перепуганная лягушка, которая ещё миг назад так громко и отвратно квакала, с шумом плюхнулась в тину.
"Какая же она всё-таки глупая", - подумал Тамрофа-ица и, услышав чьи-то осторожные шаги, обернулся.
По ступеням беседки медленно, будто с грузом на плечах, поднимался заспанный Экоша-тофо.
Дойдя до порога, мерклый склонился в почтительном поклоне и, не смея поднять глаз, произнёс обязательную фразу:
- Слышащий Всех и Всегда явился к Первому и Единственному Триангулятору Империи не один.
Тамрофа-ица попытался угадать по его лицу, кто именно вышел на связь, но - как и всегда прежде - лицо живого передатчика ничего не выражало. Осознав, что сквозь маску безразличия и на этот раз не пробиться, светлейший повелел:
- Войди. - И как только Экоша-тофо переступил порог, спросил, с трудом скрывая нетерпение: - С кем пожаловал, Слышащий?
- Со Стоящим на Перекрёстке, - доложил Экоша-тофо. Бесцветным голосом, еле слышно, но очень внятно.
Несколько секунд Тамрофа-ица собирался с духом, а после произнёс, уже обращаясь к резиденту:
- Приветствую, тебя, незамутнённый. Готов принять и выслушать.
- И я тебя приветствую, Первый и Единственный, - ответил устами Экоша-тофо Стоящий на Перекрёстке и огорошил дурной вестью: - Как ни прискорбно, светлейший, но сбываются твои худшие опасения - Пророчество Сынов Агана становится явью.
И больше ни слова.
Лицо Тамрофа-ицы окаменело, в глазах сделалось темно, оба его чутких сердца сжались от боли. Ему показалось, что рухнуло небо.
Но небо не рухнуло.
Оно, затянутое тучами, ещё держалось.
Найдя в себе силы одолеть приступ вселенской тоски, Первый и Единственный смахнул капли холодного пота со лба и спросил со смесью тревоги и надежды:
- Скажи, незамутнённый, готовятся ли к Охоте наши добрые друзья муллваты?
Стоящий на Перекрёстке сначала успокоил:
- Разумеется, светлейший. Охотники никогда не забывают, кто они и зачем рождаются на свет. Всё, как и прежде. Всё, как всегда. - А потом вновь растревожил: - Но грядёт нечто страшное. Настоящая беда. Времени в обрез, а Человека со Шрамом всё ещё нет. Да и с металлом у муллватов...
- Что там у них с металлом?
- Может не хватить.
Тамрофа-ица охнул и огорчённо закачал головой:
- Скверно. Очень скверно. Надо что-нибудь придумать. Обязательно.
- Светлейший, муллваты уже придумали.
- И что же?
- Решили напасть на конвой пятипалых.
- Вот как... И когда свершится?
- В свой срок.
Тамрофа-ица помолчал, обдумывая новость, а после паузы спросил:
- Ну а что пятипалые? Узнали хоть что-то о Пророчестве эти диковинные существа, которые поклоняются тысячам богам и не верят ни в одного?
- Должен огорчить тебя, светлейший: они пронюхали.
Это сказал тот, кому можно, даже должно верить, и у Тамрофа-ицы сразу заскакали в голове лихорадочные мысли: "Необходимо опередить землян. Необходимо опередить этих проныр. Необходимо опередить их во что бы то ни стало".
И тут же, не откладывая в долгий ящик, он начал предпринимать безотлагательные меры. Встал в подобающую позу, топнул три раза ногой и произнёс церемониальным тоном:
- Именем и Словом Ончона-хицэ Семнадцатого, Не Побеждавшего и Непобеждённого Императора Тморпов, повелеваю тебе, Стоящий на Перекрёстке, отправить на помощь муллватам одного из Спящих. - И уже понизив торжественность речи, добавил: - Сам выбери подходящий экземпляр. А чем снабдить и чем озадачить, знаешь лучше меня.
- Осмелюсь доложить, светлейший: уже исполнено, - чуть помедлив, признался Стоящий на Перекрёстке.
Когда Экоша-тофо произносил эти чужие слова, его голос передал помимо сути ещё и смущение. Но Тамрофа-ица, учитывая серьёзность обстоятельств, не стал пенять резиденту за нарушение режима подвластности, спросил о главном:
- Спящий разбужен?
И услышал в ответ:
- Разбудим, когда наступит срок.
- Чем?
- Запретной Книгой.
- С Чёрной Птицей?
- Да, с Чёрной Птицей.
- Пусть так и будет, - благословил Тамрофа-ица и напоследок распорядился: - Когда угроза Вторжения Щиценов минует, не забудь тотчас доложить. Мне. Императору отрапортую лично. Слышишь меня, незамутнённый?
- Слышу тебя, светлейший, - отозвался Стоящий на Перекрёстке. - Слышу и повинуюсь.
- Чистых звёзд тебе, незамутнённый.
- Чистых и тебе, светлейший.
Распрощавшись с вернейшим из соратников, Тамрофа-ица, Первый и Единственный Триангулятор Империи Тморпов, величественным взмахом отправил мерклого прочь и неспешно вернулся к парапету. Вытащил из плошки гладкий камень (на этот раз тёмно-бурый), швырнул без замаха и стал наблюдать за тем, как разбегаются по воде круги. Кругов было много, и разбегались они долго.
А потом гладь пруда покрылась волдырями.
Пошёл дождь.
Давешняя лягушка оказалась не такой уж и глупой.
Глава 1.
1.
В двадцать восемь сорок местное солнце (на государственном языке Схомии - Рригель, по Единому Классификатору - Эпсилон Айвена 375) окончательно свалилось к линии горизонта, и подсвеченные снизу тучи, прежде убийственно свинцовые, вспыхнули цветами раскалённого для ковки металла.
Закат расцвёл, но та картинка, что наплывала из глубины экрана, никак не изменилась. Всё тот же песок. Всё те же камни. Те же плешивые холмы, овраги с рваными краями, нещадно пинаемые ветром колтуны перекати-поля и безлистые кусты, похожие на раскуроченную взрывом арматуру. И всё так же - упорно стремясь разнообразить вид - вырастали то слева, то справа от Колеи огромные кактусы - колючие кривляки в три человеческих роста. Только их феерическое уродство уже не впечатляло. Заканчивались вторые сутки рейда, глаз окончательно замылился, и не выделял корявые суккуленты из общей унылости.
Не смотря на то, что пейзаж на обзорном экране повис столь безрадостный, да и в дальнейшем не сулила Колея взбодрить чем-нибудь занятным, Влад "Кугуар" де Арнарди, борт-оператор актуального конвоя, не раскисал. В прежней жизни, в незабываемую пору службы бойцом Штурмовой Дивизии Экспедиционного Корпуса, доводилось ему видеть ландшафты и потоскливее. На Таргалане, к примеру. На том выжженном, покрытом толщей спрессованного песка, безжизненном шаре, который бывалые люди справедливо окрестили Пляжем Дьявола. Или, допустим, на отведённом под космодром подскока Саулкгасте, мрачном спутнике Порфаса, где помимо гранитного крошева вперемежку с ледяным месивом больше и нет ничего. Вот то - ещё та хрень господня. А здесь - терпимо.
Не мармелад, конечно, но терпимо.
А потом скучать Владу было просто некогда. Накануне отключил программу автопилота, теперь приходилось лично, не отвлекаясь ни на секунду, отслеживать параметры, которые сплошным потоком шли от многочисленных систем, как головного вездехода, так и ползущего на виртуальной сцепке грузового тягача.
Ручной режим - режим нештатный. Это всем известно. И что изматывает капитально - ни для кого не секрет. Только отважился Влад не от хорошей жизни. Вынужденно взялся за девственно шершавую рукоять манипулятора. Обстоятельства заставили.
Тут такое дело.
На девяносто шестом километре, сразу после подъёма, который обозначен на карте, как "Проклятый", случился основательный трындец - ни с того ни с сего заглох маршевый двигатель тягача. Вёл себя достойно, кряхтел помаленьку без всякого скулежа и вдруг затих на выдохе. Скончался. Внезапно. Что говорится, скоропостижно. Естественные попытки реанимировать его перезапуском к успеху не привели: Влад попробовал раз, другой - бесполезняк. Взревев, движок заходился надрывным кашлем и тут же глох. А когда и при третьей попытке не вышел на режим, стало окончательно ясно, что застряли основательно и, вероятно, надолго.
Дело осложнялось тем, что дублирующая водородная турбоустановка на грузовых тягачах данной модели отсутствует как таковая. Она здесь не предусмотрена конструктивно. Что, конечно, досадно, но, с другой стороны, понятно. Тут, собственно, и понимать-то нечего: грузовой тягач не машина бойцов атаки - в десятки раз дешевле, в сотни примитивнее. Словом, пришлось засучить рукава и вникнуть.
Поначалу Влад грешил на клапан регулирования соотношения компонентов топлива. Довелось однажды помучиться с капризной финтифлюшкой, так что какое-никакое представление об этом слабом месте антикварной "Катьки" имел. Однако предварительный тест выдал на-гора иной диагноз: движок глохнет из-за критичного перегрева, вызванного неполадкой в системе охлаждения. Ознакомившись с отчётом, Влад почувствовал себя пристыженным, энергично поскрёб пятернёй затылок и принял эту плюху к сведению.
Принять-то, конечно, принял, куда деваться, но прежде чем пускаться во все тяжкие, всё-таки (а вдруг?) ударил ломом фортуне по хребту - перезагрузил бортовой контроллер тягача. Грубо и с размаха - на тебе, дрянь коварная! Отгреби! И...
Чуда не случилось. Донесение о наличии неисправности с экрана не исчезло, по-прежнему издевательски мигало-подмигивало красным транспарантом. Неисправность, чёрт её дери, оказалась не пустяшным сбоем.
Тогда уже, не мудрствуя лукаво, прошёлся Влад по обвинённой в измене системе охлаждения. Обстоятельно, не торопясь, то и дело сверяясь с алгоритмом технического руководства, прошерстил параметры всех её элементов. Точечно. Сверху донизу. А потом и снизу доверху. И так - два раза. К позору диагностической программы, а также к своему удивлению, перемешанному со злорадством в пропорции два к одному, дефектов не обнаружил. Не было никаких дефектов в системе охлаждения.
Вывод напрашивался сам собой, был он однозначным и тянул на откровение: накрылся медным тазом температурный датчик.
И тут уже - без вариантов.
Подметив самому себе, что вот оно, то самое место, где придётся окопаться в полный рост, Влад немедленно сообщил о результатах анализа удачно подвалившему на смену Воленхейму. По всей, кстати, форме сообщил. Как оно это, по его разумению, новичкам всех времён и народов и предписано. Дескать, разрешите, сэр, доложить, пока зеваете? Есть доложить!
И доложил:
- Конвойное время - пять часов сорок восемь минут. Текущая точка маршрута - девяносто шестой километр Колеи. Зафиксированное состояние системы по Формуляру Классификации Событий - нештатная ситуация четвёртого уровня с индексом неисправности три яйца 2387 полсотни 9. Анализ обнаруживает выход из строя температурного датчика ЭРТС тире 6 системы непрерывного контроля параметров двигателя ВТГ тире 137 точка М универсального тягача КТК тире НН тире 78У. Укладка резервного устройства данной спецификации в одиночном комплекте запасных изделий и приборов не предусмотрена. Доклад закончил.
Отбарабанил и, как положено, сделал соответствующую запись в бортовом журнале. Аккуратно выводя каждую букву. А цифру - тем более. Стараясь, как говорят почтенные ветераны, истоптавшие на дорогах чужих миров не одну пару рифленых подошв, "для прокурора".
Курт Воленхейм, сорокадвухлетний рыжий детина, которого по понятным причинам в их пару назначили старшим, слушал доклад с таким видом, будто что-то понимает. А выслушав, почуял нутром, что "пришла - отворяй", и окончательно проснулся: засучил копытами, забарабанил веснушчатыми кувалдами по стеклопластику столешницы и пошёл на чём свет стоит крестить нехорошими словами парней с Базы Комплексного Технического Обеспечения. Парней - скопом, а их начальника, Грэя Саймона по прозвищу Грэй Карте Место, - персонально. Крестил так, что аду стало жарко, и такие завороты, как "три-мудро-гадская звезда-пробоина" со "злобно-жгучим хурма-плодом", являлись самыми добродушными связками в извергаемом потоке.
Смешав с дерьмом Саймона, Воленхейм не успокоился а, продолжая упражняться в построение многоярусных словесных конструкций, вынудил икать ещё и всех высших менеджеров Всемирной Сырьевой, которым, по его глубокому убеждению, глубоко плевать, на каких развалюхах приходиться ишачить мужественным парням из Корпоративного Конвоя. И до того себя раззадорил, что в запале собрался вызвать на Колею борт технической поддержки с групповым ЗИП-комплектом. Прямо сюда и немедленно. Вот так вот круто.
Обнаружив, что заполошный его начальник одной рукой заграбастал позорную - в двух местах стянутую грязным скотчем - трубку микрофона, а второй потянулся к замусоленной тысячами нажатий клавише прямой связи с Орбитальной Станцией, Влад хладнокровно, как бы между прочим, просчитал расклад. Вслух просчитал. И вслух, и загибая пальцы.
Составление служебного донесения по форме МК N128 - раз, ожидание подтверждения - два, отправка заявки в БКТО - три, сбор ремонтного расчёта - четыре, тягомотина процедуры отдачи официального распоряжения на проведение ремонтных работ в соответствии с разработанным, согласованным и утверждённым сетевым графиком устранения неисправности - пять.
Дальше - больше.
И по той причине, что от рождения не тморп, - уже на другой руке.
Раз - это получение расчётом оборудования на складе, два - доставка его на аэродром, три - сбор экипажа, четыре - погрузка, и, наконец, пять - предполётная подготовка.
По этому нехитрому раскладу - обе ладони сжаты в кулаки - выходило на всё про всё как минимум два с половиной эталонных часа. А если приплюсовать сюда время на всенепременную раскачку и обязательную бюрократическую волокиту, считай, что и все три с четвертью. И тут уже пыжься, не пыжься, потей, не потей, но чисто физически до ночи никак не успеть. А ночью... Вы же ещё помните, сэр, что ночью летать нельзя? Или, виноват, вылетело из головы от тряски?
Где-то, наверное, с полминуты Воленхейм не мог врубиться, на что это намекает борт-оператор. А потом озадаченно захлопал ресницами. Ещё бы! Забыл всё напрочь.
Влад напомнил.
На инструктаже перед рейдом Патрик Колб, начальник штаба их 104-го Дизиона Корпоративного Конвоя, лично довёл среди прочего: третьего дня, вернее как раз ночи, разбился транспорт, доставляющий новую партию рабочих на горно-обогатительный комбинат. По невыясненным пока причинам отклонилась "вертушка" от маршрута, зацепилась при развороте несущим винтом за одну из вершин Кардиограммы - горной гряды, лежащей вдоль северной границы Зоны Отчуждения, и рухнула на скалы. В минуту трагедии на борту находилось тридцать семь парней - тридцать четыре пассажира плюс три члена экипажа. Никто не выжил. Как цинично, но метко выразился старина Колб: "Гикнулись ребятки всмятку".
Разумеется, как только весть об этом печальном происшествии дошла до штаб-квартиры Корпорации, оттуда немедленно поступила команда "стоп" на все без исключения рискованные воздушные перемещения. Причём, под "рискованными" предлагалось понимать полеты, как в тёмное время суток, так и в иных условиях плохой видимости, наподобие грозы или тумана.
Команду эту - нервную по форме, но верную по сути - пока ещё никто не отменял.
Воленхейм, осмыслив невесёлые расклады и вынужденно признав, что на ночь глядя ремонтников на Колею никак не выманишь, с силой шмякнул о панель без того на ладан дышащую трубку. Потом поднял её, осмотрел, жива ли. И ещё раз шмякнул. После чего вознёс молитвенно руки и заорал дурным голосом. Так заорал, будто на гвоздь уселся. Размером не менее "сотки".
Впрочем, как тут не заорать - из-за какой-то там недоделанной пендюльки ломалось утверждённое серьёзными людьми расписание доставки очередной партии раймондия к грузовому доку космопорта. А это такой облом. Такая, мать его, непруха!
И что самое обидное - на оставшемся участке, приходящемся большей частью на Долину Молчания, где Колея даёт самые путанные кругаля, нагнать потерянное время представлялось нереальным. Даже если и управиться с ремонтом к завтрашнему полудню, всё одно - нереально. Так что, как ни крути, расписание действительно летело к чертям собачьим. А соответственно делали ручкой и положенные премиальные. Кровные хрусты-хрустики. Пойди потом докажи безмозглым куколкам из отдела логистики, что не по своей вине в сроки не уложились. Запаришься рапорта писать. Ага. И докладные с объяснительными.
Когда донельзя расстроенный Воленхейм, пытаясь утихомирить разбушевавшиеся нервишки, задымил в рукав весёлой травкой, тут как раз Влад и предложил сотворить одну из тех штуковин, что у поднаторевших бойцов Экспедиционного Корпуса именуются "фокусами дядюшки Афигли".
Осторожно, кстати, предложил, ни на чём не настаивая. Первый рейс есть первый рейс. Пока ещё не знал, и знать не мог, принято ли в подобных случаях взбивать молоко в сметану у этих непуганых клоунов с пластмассовыми кокардами - пусть и наряженных на охрану, и даже кое-чем вооружённых, но всё же (по повадкам, подходу и тем тонким делам, которые словами не передать) безнадёжно штатских.
Не знал он этого, и своим писанием чужую казарму загружать не собирался. К тому же ни на миг не забывал, что числится в расчёте вторым номером, что его кресло за пультом правое, а не левое. Прекрасно помнил. А уж для кого для кого, но для него давно не секрет: то, что для "первого" во-первых, то для "второго" должно быть...
Не-а, не во-вторых.
Где-то так в-десятых.
И дело тут не в желании или отсутствии такового брать на себя ответственность. Дело в субординации, на которой всё в этом мире и держится. "Взявшийся грести, рулить не должен" - вот те железобетонные слова, которые во время прохождения курса в Центре Боевой Подготовки имени Командора Брамса вбил в его стриженную под ноль голову главный сержант Джон Моррис. В голову через задницу, между прочим, вбил. А это значит: раз и навеки. И даже сейчас, пребывая в глубоком запасе, не хотел он, Владислав де Арнарди (личный пожизненный позывной - "Кугуар"), отступать от одного из тех немногих принципов, следование которым ни раз спасало ему жизнь. Да и не только ему.
Словом, посчитал своим долгом предложить возможный выход, а принятие решения, как оно и полагается, оставил за старшим.
Только медноголовый тугодум про такие дела слыхом не слыхивал. Откуда? Тяжелее ключа "на восемь" ничего в руках отродясь не держал. И ни аза не понял.
Пришлось растолковать подробно, что к чему.
А речь, вообще-то, шла о том, чтобы, презрев "красные" указания инструкций и жёсткие запреты "промыслов", исключить не дрожащей рукой навернувшийся датчик из схемы. Удалить из цепи эту чёртову штуку, выдающую ложный сигнал.
Начальничек, конечно, заартачился. Выдохнул долгой струёй дым в решетку кондиционера и заявил с апломбом, что пломбы не даст срывать. Ни за что. Не положено-де. И понёс какую-то чушь про то, что не всегда возможно наложить на наложенное и положить на положенное.
Влад переждал мутную волну, а тогда уже - с чувством-толком-расстановкой - объяснил непутёвому, что предлагается вовсе не аппаратное вмешательство, а напротив - программное. То самое, которое позволит по прибытии на место легко и непринуждённо вернуть аппарат в исходное (то есть, получается, в данном конкретном случае - неисправное) состояние.
Выслушать Воленхейм его выслушал, но в принципиальную возможность подобного колдовства не поверил. Заметил, что легче президенту Корпорации Максу Стокману в рай попасть, чем простому смертному в узко специализированную, а потому намертво зашитую, операционную систему. Дескать, контроллер бэушного трактора это тебе, служивый, не навороченный нейрокомпьютер НП-лайнера. Искусственные сгустки хитро переплетённых нейронов сами легко на контакт идут. Те ещё балаболы. А вот с железными контроллерами такие шутки не проходят. Остынь.
Тогда Влад признался, что знает дырку.
Мамой не клялся, зуб на кон не ставил, руку на отсечение не давал, а просто сказал, что так, мол, и так - войти сумею. Но сказал весомо.
Воленхейм, нервно пожевав заусенцы и взвесив все "про" и "контра", сдался. Хмыкнул, раздавил косяк о матовый плафон подсветки и дал добро. Но, правда, сразу предупредил, если что, то он ни причём. Дескать, если спецы за одно место потом прихватят, то он про "кряк" знать ничего не знал, и ведать про него не ведал. И приказа официально на это дело отдавать не будет. Ни устного, ни тем более письменного. Никакого. И с важным видом помолчав, добавил зачем-то, что у него семья.
В глубине души офонарел, конечно, Влад от такого дешёвого подхода, от неприкрытой гнили такой, но вслух согласился стрелки на себя перевести, если вдруг прижмут. Ему не привыкать. Проходил такие темы.
Дальше уже без лишнего трёпа расстегнул верхние пуговки казённого комбинезона и вытащил из-за пазухи заветный жетон - личный знак, который по всем приказам полагается сдавать при выходе на дембель. Разумеется, не сдал. Ещё чего. Перетопчутся. Введённый три года назад "медальон смерти" вернул "погонщикам" от греха подальше, а с жетоном обошёлся, как это оно и принято у правильных мужчин: поставил в кадровом департаменте штаба Дивизии ящик того, чего надо, на стол тому, кому надо, отгрёб по полной выговор за мнимую потерю и оставил цацку себе на память.
На аверсе пластинки из крутейшего аргоната красуется его учётный военный номер, и ниже - шифр генетической регенерационной карты. Это так и должно быть. У всех бойцов Экспедиционного Корпуса точно так же. А вот на реверсе он когда-то собственноручно нацарапал ремонтным лазером в режиме форсажа семнадцать волшебных цифр и букв - универсальный код доступа к реестрам всех операционных систем, выходящих из недр корпорации "Пластичные Вычислительные Технологии". Причём вывел он эти символы мало кому известной - даже, пожалуй, и самим оставшимся в живых после Известного Инцидента даппайцам - древнедаппайской клинописью. Именно таким вот экзотическим образом зашифровал секретный код на тот подлый случай, который, как известно, "всякий".
Можно было бы, конечно, и проще поступить - в "сопелку" скинуть. Но где гарантия, что не позабудешь затереть перед очередной плановой диагностикой? Нет гарантии. Ну а позабудешь - выявят на раз. За кукан тебя тогда и на солнышко. В строгом соответствии с Актом о Копирайте Цифрового Тысячелетия. И тогда уже ни Фонд Электронного Рубежа, ни Комитет По Гуманизации, ни какие другие правозащитные организации не помогут избежать Коррекции.
Честно говоря, Влад и без использования оперативной памяти вживлённого микропроцессора прекрасно помнил все эти символы наизусть. Ночью разбуди - отчеканил бы. Но если предоставлялась возможность, всегда сверялся со шпаргалкой. Обязательно. Ведь тут всё донельзя как строго и круче просто некуда: достаточно допустить одну единственную ошибку, сразу же случится глухая блокировка аппарата. Падай потом в ножки дельфиномордым мальчикам из Агентства Информационной Защиты, винись перед чугунными лбами из службы безопасности ПВТ, объясняй разъярённым начальникам, какого чёрта пытался код подобрать. Не дай то бог - дерьма не оберёшься.
Так что, принимаясь за столь тонкое дело, лучше (если только, конечно, петух бойцовский в задницу не клюёт и прямой наводкой по тебе не лупят) семьдесят семь раз отмерить, а только потом...
Ещё раз отмерить.
И только потом забабахать.
Когда Влад, внутренне подобравшись, стал через обычную командную строку скармливать аппарату пригретую на груди комбинацию, заинтригованный Воленхейм не удержался от вопроса. Вытягивая шею и безуспешно пытаясь заглянуть через намеренно приподнятое плечо борт-оператора, полюбопытствовал наивно, откуда это у бывшего "кирпича" секретный код. Ничего ему Влад не ответил. Рыбные места выдавать глупо, а в хорошо известном смысле ещё и подло. Промолчал. А на повторный вопрос (Воленхейм настырничал), плечами пожал. Мол, откуда-откуда? Откуда надо.
А вообще-то: оттуда же откуда вот этот безобразный шрам на правой щеке, умение спать на бегу и привычка пропускать мимо ушей тупые вопросы тупых тупиц.
С войны, конечно.
Как только чёрный ход в операционную систему "Курс Один В Один" отворился, сама собой распаковалась скрытая от рядовых трактористов утилита редактирования системного реестра. Влад сразу, чтоб лишний раз потом не париться, скопировал для будущей реставрации текущие значения разделов, и уже со спокойной душой минуты две шаманил - обрубал на правах администратора в мудрёном "дереве" лишние "ветки". А когда все необходимые ключи обнулил, перезагрузил контроллер и "поднял" мнемосхему. Прошёлся пальцем по лабиринту разноцветных линий и, отыскав нужное место, обнаружил, что всё получилось и получилось как нельзя лучше: неисправный датчик на схеме отсутствовал. Не читался. Будто и не существовал никогда в природе.
Порадовавшись тому, что не подвела его солдатская смекалка, задорно подмигнул сисястой Мисс Июль 2231, которая по-прежнему призывно улыбалась с кожуха блока управления системой жизнеобеспечения, и тут же (не забыв, конечно, без тени какой-либо иронии испросить разрешение) стал запускать турбогенератор в пошаговом режиме. Вбивал команды в аппарат и по армейской привычке, от которой теперь только могила излечит, озвучивал поступающие на экран донесения. Что вылетало, то вслух и выдавал, ничего не придумывая. И понеслись фразы, делящие секунды на мгновения:
- Есть вращение ротора компрессора!
- Есть давление окислителя!
- Есть продувка магистралей компонентов!
Обдолбленный Воленхейм смотрел на него как на сумасшедшего, только что пальцем у виска не крутил. И хихикал в открытую. Мол, ты чего, в самом деле, служивый? Пилота стартующего НП-лайнера из себя корчишь? Это, что ли? Да? Нет? Если нет, то к чему изгаляешься?
Но Влад, ничуть не смущаясь, упрямо продолжал бубнить под нос:
- Есть срабатывание клапанов управления впрыском!
- Есть подача компонентов в камеру сгорания!
- Есть воспламенение!
- Есть вращение турбины!
И когда загорелся вожделенный "изумрудный глаз", последнее:
- Есть выход на режим малой тяги!
Зарегистрировав удачный запуск, подождал с минуту и вывел двигатель на номинальную мощность. Только после этого доложил, что параметры в норме. И на этот раз - что вполне естественно - никакой запись в журнале делать не стал.
Воленхейм хмыкнул, поаплодировал с дурашливой наигранностью, но команду проверить ход всё же отдал. А куда ему было деваться?
Во исполнение приказа - слушаюсь, сэр! - Влад запустил давным-давно выработавший ресурс, но вполне ещё борзый дизель, перешёл на ручной режим, проверил параметры сцепки, и, убедившись, что телеметрия в порядке, подал головной вездеход вперёд. Машина прочихалась, вздрогнула и пошла. Ровно и мощно. Колея вновь стала плавно уходить под траки гусениц, а картинка, выведенная на экран с допотопной (да к тому же изрядно запылившейся) камеры заднего вида, хотя и нечётко, но показала, что тягач послушно потянулся следом. Влад поманеврировал: взял мягко влево, потом - круто вправо. Тягач аккуратно повторил движения. Хорошо шёл. Плотно. На строго заданной дистанции. Шёл, будто слонёнок за слонихой.
К слову сказать, Влад тогда на самом деле ярко представил себе это зрелище: бредёт по саванне такая себе вальяжная слониха, а за ней, ухватившись хоботом за мамашин хвост, слонёнок.
Напоминало.
Правда, их "слонёнок" размерами своими превосходил "слониху", пожалуй, раза в три. И ещё к тому же контейнер на себе тянул. Хотя груза в контейнере было нынче с гулькин нос, но и без груза - махина махиной.
Через полтора километра ровного хода Влад проверил на подвернувшемся холме, насколько плавно состав набирает скорость в гору, потом опробовал резкое торможение при спуске. Ни каких замечаний не возникло. Всё было пучком. И даже лучше. Сам собой напрашивался перевод системы управления движением на автоматический режим. Но вот тут-то как раз Влад и решил, что после случившейся бодяги, пожалуй, не стоит этого делать. Не то чтобы сильно переживал за адекватность взломанного аппарата, но предпочёл не рисковать. Перестраховался.
Воленхейм не стал возражать, только сам управлять составом в ручном режиме отказался. Наотрез. Переведя тумблер отношения к службе в положение "САМОСВАЛ", заявил беспардонно, что он пас, что не царское это дело и что вообще - раз служивый взялся аппарат курочить, ему и карты в руки. Скинул копыта с пульта и демонстративно перебрался в спальный отсек.
Ничего Влад ему на это не предъявил, только молча сотворил "торжественный подъём среднего пальца перед парадным строем" и крепче прихватил рукоять манипулятора. И после этого четыре смены подряд, "людскую", "собаку" и ещё две "людских", в одиночку рулил. Без минуты сна и отдыха. Чисто на характере. Ну, и немного, конечно, на стимуляторах. Не без того. Но больше всё же на характере. Даже режим навигационный коррекции в урочный час самостоятельно провёл - не стал будить рыжего поганца. Из принципа. Тот, правда, сам выбирался пару раз пожрать и отлить, но потом вновь заваливался.
Влад особо на него не злился. Было б на кого. И не ныл. Потому что знал о себе главное. И знал твёрдо. Знал, что куда бы ни занесло, каким бы статусом ни наделила судьба, что бы ни случилось - он солдат.
Прежде всего.
Он десять лет тянул лямку в действующей армии, и чем бы теперь не оказались заняты руки, они всегда будут помнить тяжесть винтовки с заводским номером НЛГ 3952371134. Говорят, настоящий солдат не бывает бывшим. Верно говорят. Так и есть. Он перестал быть бойцом Дивизии, но по-прежнему чувствовал себя солдатом. Звание "солдат" - это теперь для него не позиция в формуляре Департамента Учёта Трудовой Деятельности, а крест на всю оставшуюся жизнь.
Правда, он теперь такой солдат, который сам выбирает, кого защищать, но по сути - всё тоже.
Ну а коль это в жилу, то не пристало на пустом месте заводиться. И скулить негоже. Солдат, когда ему тяжко, должен сжать зубы и переть танком. А если повезёт, то в танке. В прорыв и без обоза.
Да, в прорыв и...
2.
На "полётном" хронометре высветилось двадцать восемь сорок четыре местного, когда Влад почувствовал что-то неладное. Именно так - сначала почувствовал, а только потом уже засёк. В глубине обзорного экрана. Краем глаза. Какое-то неясное движение.
Накинув мощности центральному прожектору, он увеличил масштаб панорамной картинки, добавил контрастности, и обнаружил дикую вещь: впереди на Колее, прямо по курсу, выдержанному на этом участке строго на запад, расположились всадники.
Машинально отсёк время запуском секундомера и отсканировал расстояние (сто пятьдесят шесть метров), только потом ахнул:
- Не может быть!
Какие могут быть, к чёрту, на удалённой от поселений Колее всадники? Неоткуда им взяться в Зоне Отчуждения.
Не-от-ку-да!
Если только, конечно, это не Всадники Апокалипсиса.
Подумал встревожено: "Может, уже от переутомления того самого... с крыши спрыгнул?"
Легко допускал такую штуку.
Но через секунду сенсоры проснулись, и система наблюдения запоздало подтвердила наличие неизвестной групповой цели. Пошла выдавать параметры. И автоматически врубила ревун тревоги.
Ничего спросонья не понимающий Воленхейм ворвался в рубку и, плюхнувшись в кресло, затравленно спросил:
- Что за хрень?
Влад отключил сирену, запустил режим плавного торможения и доложил:
- Люди на Колее, сэр. Похоже, туземцы.
- Туземцы?! - не поверил Воленхейм и поглядел на Влада ошалелыми глазами. - Как это они сквозь Сетку прорвались? Там же, мать их, семь тысяч вольт!
- Не могу знать, сэр, - честно ответил Влад.
И уже вместе уставились на обзорный экран.
Ветер гнал с потухающего запада невообразимых размеров тучу. Она, - волнуясь, клубясь, раздуваясь во все пределы, словно переспевшее тесто, - наплывала на долину, сгущая и без того суровые краски позднего вечера. Сумерки гасли на глазах, но идущая им на смену грязно-бардовая темень, как это ни странно, делала фигуры загадочных всадников всё более явственными и преувеличенно реальными.
В позах всадников, которые отворачивали бронзовые лица от блуждающих лучей ксеноновых прожекторов, не читалось никакого напряжения. Приструнивая с угрюмой солидностью разгорячённых долгой скачкой лошадей, они терпеливо поджидали состав. И было очевидно (во всяком случае, для искушенного в боевых разборках Влада), что появились они здесь не случайно, что они здесь по делу, что дело это для них судьбоносно и что всякому, кто попытается помешать им это дело исполнить, несдобровать.
- И что дальше? - раздражённо и вместе с тем растерянно спросил Воленхейм.
- Не могу знать, сэр, - вновь вынужденно ответил Влад и сходу предложил: - Разрешите отработать тему?
- Валяй, служивый.
- Сдушаюсь, сэр!
Когда вездеход окончательно встал, и освещение мигнуло, обозначив переход питания с подкузовного генератора на батареи, Влад полез через шлюзовой отсек к верхнему люку. Откинул накидные болты, до упора утопил расколотую кнопку и, дождавшись, когда гидравлика с протяжным стоном сдвинет ржавую, сто лет некрашеную крышку, выбрался наружу.
Тотчас обдало жаром.
После двух суток комфортной жизни в кислой атмосфере кондиционера, здешний воздух показался раскалённым. И это несмотря на сильный ветер. От него, от бестолкового ветра, только-то и пользы было, что подхватил он и потянул за собой поднятое составом густое облако пыли. Туда потянул - на чёрный восток. Пронося мимо крепкий запах лошадиного пота, нервный звериный храп и возмущённое ржание.
Лошади действительно активно выражали недовольство, не нравилось им близкое присутствие стальных громадин. А вот всадники выжидательно молчали и между собой не переговаривались. Во всяком случае, слышно этого не было.
Влад встал в полный рост и помахал руками. Показал, что готов переговорить. И заодно - что безоружен.
Они будто ждали этого приглашающего жеста: от группы тут же отделился один верховой - саданув каблуками в упитанные бока своего каурого, направил его ближе к вездеходу. И встал в той зоне, где было светло, словно днём.
Оказался он не молодым, этот скуластый мужик в потёртых кожаных штанах и светлой, расшитой замысловатым орнаментом, рубахе. Но и стариком он не был. Даже по здешним меркам. Влад, приглядевшись, посчитал его ровесником. Где-то тридцать три на вид, ну, быть может, тридцать пять - не больше.
Парламентёр сдёрнул с левой руки перчатку и, не поднимая головы, коснулся края шляпы. То ли придержал её, чтобы не сорвало порывом ветра, то ли отсалютовал. Влад на всякий случай решил ответить стандартным воинским приветствием: большим пальцем правой руки коснулся с отмашкой груди в области сердца. Дескать, вот где, почтенный тиберриец, у меня, землянина, сердце. Там же, где и у тебя. Если вздумаешь наповал, засаживай сюда.
Чем засаживать у аборигена, кстати, имелось. Влад намётанным взглядом сразу заприметил солидный арбалет на две стрелы. И что из-за правого плеча у мужика торчит пук болтов с жёстким опереньем из ярко-красного пластика - тоже заметил. И ещё насчитал два ножа. Один, огромный тесак, покоился в ножнах, висящих на широком поясе. Выгнутая рукоять второго, не такого мощного, но и не перочинного, выглядывала из голенища сапога.
При этом почти автоматически зафиксировал Влад, что этот глядящий на него исподлобья крепыш, судя по всему, левша. Что ни о чём не говорило.
И обо всём.
Чтобы разрядить обстановку, землянин, решил поздороваться на понятном для всех народов Схомии аррагейском языке. Придавая голосу максимум доброжелательности, пожелал ясного горизонта:
- Торрум оват!
- И тебе чистого, - ответил всадник и, глядя куда-то в сторону, не без гордости добавил: - Я понимаю ваш.
Голос его звучал невыразительно, глухо, но при всём при том - очень уверено. Очень.
Влад спрыгнул с башни на лобовой выступ корпуса, оседлал шар космической антенны и, оказавшись почти на одном уровне с всадником, представился:
- Я - Влад.
Тиберриец кивнул:
- Гэндж.
Влад перевёл для себя: "Гэндж - это значит "смельчак"", и заметил:
- Я рад, что ты гэндж, Гэндж. И я хочу спросить у тебя, Гэндж.
- Давай спросить.
- Зачем ты здесь, Гэндж?
- Населяю здесь. А ты, не свой?
Простой ответ и столь же немудрёный вопрос поставили землянина в несколько затруднительное положение. Если не сказать - в тупик. Но Влад нашёлся:
- Я здесь служу.
- Можно, - будто разрешил Гэндж, а потом, резко хлопнув по холке забеспокоившегося коня, предъявил: - Нам нужен фенгхе.
- Фенгхе? - не понял Влад. Такого слова он не знал.
Тиберриец, заметив его недоумение, махнул в сторону контейнера и повторил:
- Нам нужен фенгхе.
До Влада дошло, что речь идёт о грузе. Присвистнув от удивления, спросил:
- Зачем вам эта штука, Гэндж? Слышал, вы её за греховную держите.
- Надо, - ответил тиберриец. - Сильно надо.
- Верю. Но я не могу его отдать, Гэндж.
- Зачем?
- Это не мой раймондий. Или как ты его там... Фен-гхе. Да?
- Фенгхе, - подтвердил Гэндж и продолжил гнуть своё: - Сильно надо. Отдай.
Влад мотнул головой:
- Отставить, Гэндж. Я не уполномочен раздавать подарки.
- Как? - не понял его Гэндж.
- Не имею я права распоряжаться грузом. Не могу я его раздавать налево-направо. Никому не могу. И вам не могу. При всём уважении. - Влад старался говорить медленно, тщательно подбирая и чётко выговаривая каждое слово. - Груз не мой. Я его только охраняю. Понимаешь?
- Понимаешь. Чей?
Влад ткнул рукой в неприглядную муть чужого неба.
- Хозяева там, Гэндж.
- Хозяева - там, фенгхе - нет там. Мы здесь и фенгхе здесь. Мы забираем.
- Отставить, Гэндж. Те люди, - Влад вновь показал на небо, - договорились с вашим правительством.
- С правителями?
- Так точно, Гэндж. С федеральными вашими правителями.
- Которые в Киарройоке?
- Да, которые в Киарройоке. Именно с ними. А у нас так: слово сказано - дело сделано. И обратного хода нет.
Тут Владу показалось, что Гэндж улыбнулся. Сдержанно, но улыбнулся. Это удивило - как уверял инструктор-этнограф, тиберрийцы никогда не улыбаются. Или улыбка почудилась? Быть может, принял за неё игру света? Возможно. Бывает. Тени любят лить пули.
Гэндж какое-то время молчал, что-то обдумывая. Но ничего нового не сочинил, никаких свежих аргументов не родил, и вновь завёл шарманку:
- Киарройок там, но фенгхе нет там. Мы здесь - фенгхе здесь. Мы забираем.
Столь незамысловатая, грубо говоря - первобытная, логика убедить Влада, безусловно, не могла. Отвергая предложенную схему, он мотнул головой туда-сюда - нет. Потом сообразил, что тиберриец может и не знать такого жеста, продублировал словами:
- Нет, Гэндж. Нет. - И счёл нужным предупредить: - Чтобы забрать фенгхе, вам придётся убить... Меня... И ещё кое-кого.
- Хорошо, - спокойно согласился Гэндж убить всех желающих. Гордо вскинул голову и впервые за время разговора прямо посмотрел на Влада. С откровенным вызовом.
Влад выдержал его взгляд, и, не отводя глаз, предупредил:
- Мы будем защищаться.
Гэндж не возражал и даже подтвердил за чужаками такое право:
- Так.
- Слушай, Гэндж, - Влад постучал каблуком по броне, - там у меня коман... Начальник там у меня. Пойду скажу ему, что вам нужен фенгхе. Доложу по команде. Может, скажет чего умного. Лады?
- Хорошо. Но - время.
- Я быстро. - Влад встал, собрался было развернуться, но остановился и попросил: - Ты это... Ты вот что, Гэндж. Не стреляй мне, пожалуйста, в спину. Хотя бы пока.
Тиберриец рявкнул в ответ нечто непереводимое. Видимо, выругался. И раздражённо сплюнул. Не понравилось ему, похоже, что Влад заподозрил в подобном коварстве. Обиделся. И даже конь его, косящий умным глазом, будто понял всё - фыркнул, недовольно пожевал пенистым ртом мундштук и отбросил копытом попавший под раздачу камень.
- Ну и чего там? - спросил Воленхейм, когда Влад, задев по пути плечом короб фильтров, скатился во чрево вездехода.
- Мы атакованы, - выдохнул Влад.
- Чего-чего?! - не поверил Воленхейм.
- Мы атакованы, сэр, - повторил Влад, потирая ушибленное место. - Братьям тиберрийцам приспичило вернуть себе раймондий.