Стерхов Андрей : другие произведения.

Последний рубеж

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками

   Андрей Стерхов
  
  
   ПОСЛЕДНИЙ РУБЕЖ []
  
  
  
   Пролог.
  
   Пёстрый камень угодил меж двух кувшинок, и перепуганная лягушка, которая ещё миг назад так громко и отвратно квакала, с шумом плюхнулась в тину.
   "Какая же она всё-таки глупая", - подумал Тамрофа-ица и, услышав чьи-то осторожные шаги, обернулся.
   По ступеням беседки медленно, будто с грузом на плечах, поднимался заспанный Экоша-тофо.
   Дойдя до порога, мерклый склонился в почтительном поклоне и, не смея поднять глаз, произнёс обязательную фразу:
   - Слышащий Всех и Всегда явился к Первому и Единственному Триангулятору Империи не один.
   Тамрофа-ица попытался угадать по его лицу, кто именно вышел на связь, но - как и всегда прежде - лицо живого передатчика ничего не выражало. Осознав, что сквозь маску безразличия и на этот раз не пробиться, светлейший повелел:
   - Войди. - И как только Экоша-тофо переступил порог, спросил, с трудом скрывая нетерпение: - С кем пожаловал, Слышащий?
   - Со Стоящим на Перекрёстке, - доложил Экоша-тофо. Бесцветным голосом, еле слышно, но очень внятно.
   Несколько секунд Тамрофа-ица собирался с духом, а после произнёс, уже обращаясь к резиденту:
   - Приветствую, тебя, незамутнённый. Готов принять и выслушать.
   - И я тебя приветствую, Первый и Единственный, - ответил устами Экоша-тофо Стоящий на Перекрёстке и огорошил дурной вестью: - Как ни прискорбно, светлейший, но сбываются твои худшие опасения - Пророчество Сынов Агана становится явью.
   И больше ни слова.
   Лицо Тамрофа-ицы окаменело, в глазах сделалось темно, оба его чутких сердца сжались от боли. Ему показалось, что рухнуло небо.
   Но небо не рухнуло.
   Оно, затянутое тучами, ещё держалось.
   Найдя в себе силы одолеть приступ вселенской тоски, Первый и Единственный смахнул капли холодного пота со лба и спросил со смесью тревоги и надежды:
   - Скажи, незамутнённый, готовятся ли к Охоте наши добрые друзья муллваты?
   Стоящий на Перекрёстке сначала успокоил:
   - Разумеется, светлейший. Охотники никогда не забывают, кто они и зачем рождаются на свет. Всё, как и прежде. Всё, как всегда. - А потом вновь растревожил: - Но грядёт нечто страшное. Настоящая беда. Времени в обрез, а Человека со Шрамом всё ещё нет. Да и с металлом у муллватов...
   - Что там у них с металлом?
   - Может не хватить.
   Тамрофа-ица охнул и огорчённо закачал головой:
   - Скверно. Очень скверно. Надо что-нибудь придумать. Обязательно.
   - Светлейший, муллваты уже придумали.
   - И что же?
   - Решили напасть на конвой пятипалых.
   - Вот как... И когда свершится?
   - В свой срок.
   Тамрофа-ица помолчал, обдумывая новость, а после паузы спросил:
   - Ну а что пятипалые? Узнали хоть что-то о Пророчестве эти диковинные существа, которые поклоняются тысячам богам и не верят ни в одного?
   - Должен огорчить тебя, светлейший: они пронюхали.
   Это сказал тот, кому можно, даже должно верить, и у Тамрофа-ицы сразу заскакали в голове лихорадочные мысли: "Необходимо опередить землян. Необходимо опередить этих проныр. Необходимо опередить их во что бы то ни стало".
   И тут же, не откладывая в долгий ящик, он начал предпринимать безотлагательные меры. Встал в подобающую позу, топнул три раза ногой и произнёс церемониальным тоном:
   - Именем и Словом Ончона-хицэ Семнадцатого, Не Побеждавшего и Непобеждённого Императора Тморпов, повелеваю тебе, Стоящий на Перекрёстке, отправить на помощь муллватам одного из Спящих. - И уже понизив торжественность речи, добавил: - Сам выбери подходящий экземпляр. А чем снабдить и чем озадачить, знаешь лучше меня.
   - Осмелюсь доложить, светлейший: уже исполнено, - чуть помедлив, признался Стоящий на Перекрёстке.
   Когда Экоша-тофо произносил эти чужие слова, его голос передал помимо сути ещё и смущение. Но Тамрофа-ица, учитывая серьёзность обстоятельств, не стал пенять резиденту за нарушение режима подвластности, спросил о главном:
   - Спящий разбужен?
   И услышал в ответ:
   - Разбудим, когда наступит срок.
   - Чем?
   - Запретной Книгой.
   - С Чёрной Птицей?
   - Да, с Чёрной Птицей.
   - Пусть так и будет, - благословил Тамрофа-ица и напоследок распорядился: - Когда угроза Вторжения Щиценов минует, не забудь тотчас доложить. Мне. Императору отрапортую лично. Слышишь меня, незамутнённый?
   - Слышу тебя, светлейший, - отозвался Стоящий на Перекрёстке. - Слышу и повинуюсь.
   - Чистых звёзд тебе, незамутнённый.
   - Чистых и тебе, светлейший.
   Распрощавшись с вернейшим из соратников, Тамрофа-ица, Первый и Единственный Триангулятор Империи Тморпов, величественным взмахом отправил мерклого прочь и неспешно вернулся к парапету. Вытащил из плошки гладкий камень (на этот раз тёмно-бурый), швырнул без замаха и стал наблюдать за тем, как разбегаются по воде круги. Кругов было много, и разбегались они долго.
   А потом гладь пруда покрылась волдырями.
   Пошёл дождь.
   Давешняя лягушка оказалась не такой уж и глупой.
  
  
   Глава 1.
  
   1.
  
   В двадцать восемь сорок местное солнце (на государственном языке Схомии - Рригель, по Единому Классификатору - Эпсилон Айвена 375) окончательно свалилось к линии горизонта, и подсвеченные снизу тучи, прежде убийственно свинцовые, вспыхнули цветами раскалённого для ковки металла.
   Закат расцвёл, но та картинка, что наплывала из глубины экрана, никак не изменилась. Всё тот же песок. Всё те же камни. Те же плешивые холмы, овраги с рваными краями, нещадно пинаемые ветром колтуны перекати-поля и безлистые кусты, похожие на раскуроченную взрывом арматуру. И всё так же - упорно стремясь разнообразить вид - вырастали то слева, то справа от Колеи огромные кактусы - колючие кривляки в три человеческих роста. Только их феерическое уродство уже не впечатляло. Заканчивались вторые сутки рейда, глаз окончательно замылился, и не выделял корявые суккуленты из общей унылости.
   Не смотря на то, что пейзаж на обзорном экране повис столь безрадостный, да и в дальнейшем не сулила Колея взбодрить чем-нибудь занятным, Влад "Кугуар" де Арнарди, борт-оператор актуального конвоя, не раскисал. В прежней жизни, в незабываемую пору службы бойцом Штурмовой Дивизии Экспедиционного Корпуса, доводилось ему видеть ландшафты и потоскливее. На Таргалане, к примеру. На том выжженном, покрытом толщей спрессованного песка, безжизненном шаре, который бывалые люди справедливо окрестили Пляжем Дьявола. Или, допустим, на отведённом под космодром подскока Саулкгасте, мрачном спутнике Порфаса, где помимо гранитного крошева вперемежку с ледяным месивом больше и нет ничего. Вот то - ещё та хрень господня. А здесь - терпимо.
   Не мармелад, конечно, но терпимо.
   А потом скучать Владу было просто некогда. Накануне отключил программу автопилота, теперь приходилось лично, не отвлекаясь ни на секунду, отслеживать параметры, которые сплошным потоком шли от многочисленных систем, как головного вездехода, так и ползущего на виртуальной сцепке грузового тягача.
   Ручной режим - режим нештатный. Это всем известно. И что изматывает капитально - ни для кого не секрет. Только отважился Влад не от хорошей жизни. Вынужденно взялся за девственно шершавую рукоять манипулятора. Обстоятельства заставили.
   Тут такое дело.
   На девяносто шестом километре, сразу после подъёма, который обозначен на карте, как "Проклятый", случился основательный трындец - ни с того ни с сего заглох маршевый двигатель тягача. Вёл себя достойно, кряхтел помаленьку без всякого скулежа и вдруг затих на выдохе. Скончался. Внезапно. Что говорится, скоропостижно. Естественные попытки реанимировать его перезапуском к успеху не привели: Влад попробовал раз, другой - бесполезняк. Взревев, движок заходился надрывным кашлем и тут же глох. А когда и при третьей попытке не вышел на режим, стало окончательно ясно, что застряли основательно и, вероятно, надолго.
   Дело осложнялось тем, что дублирующая водородная турбоустановка на грузовых тягачах данной модели отсутствует как таковая. Она здесь не предусмотрена конструктивно. Что, конечно, досадно, но, с другой стороны, понятно. Тут, собственно, и понимать-то нечего: грузовой тягач не машина бойцов атаки - в десятки раз дешевле, в сотни примитивнее. Словом, пришлось засучить рукава и вникнуть.
   Поначалу Влад грешил на клапан регулирования соотношения компонентов топлива. Довелось однажды помучиться с капризной финтифлюшкой, так что какое-никакое представление об этом слабом месте антикварной "Катьки" имел. Однако предварительный тест выдал на-гора иной диагноз: движок глохнет из-за критичного перегрева, вызванного неполадкой в системе охлаждения. Ознакомившись с отчётом, Влад почувствовал себя пристыженным, энергично поскрёб пятернёй затылок и принял эту плюху к сведению.
   Принять-то, конечно, принял, куда деваться, но прежде чем пускаться во все тяжкие, всё-таки (а вдруг?) ударил ломом фортуне по хребту - перезагрузил бортовой контроллер тягача. Грубо и с размаха - на тебе, дрянь коварная! Отгреби! И...
   Чуда не случилось. Донесение о наличии неисправности с экрана не исчезло, по-прежнему издевательски мигало-подмигивало красным транспарантом. Неисправность, чёрт её дери, оказалась не пустяшным сбоем.
   Тогда уже, не мудрствуя лукаво, прошёлся Влад по обвинённой в измене системе охлаждения. Обстоятельно, не торопясь, то и дело сверяясь с алгоритмом технического руководства, прошерстил параметры всех её элементов. Точечно. Сверху донизу. А потом и снизу доверху. И так - два раза. К позору диагностической программы, а также к своему удивлению, перемешанному со злорадством в пропорции два к одному, дефектов не обнаружил. Не было никаких дефектов в системе охлаждения.
   Вывод напрашивался сам собой, был он однозначным и тянул на откровение: накрылся медным тазом температурный датчик.
   И тут уже - без вариантов.
   Подметив самому себе, что вот оно, то самое место, где придётся окопаться в полный рост, Влад немедленно сообщил о результатах анализа удачно подвалившему на смену Воленхейму. По всей, кстати, форме сообщил. Как оно это, по его разумению, новичкам всех времён и народов и предписано. Дескать, разрешите, сэр, доложить, пока зеваете? Есть доложить!
   И доложил:
   - Конвойное время - пять часов сорок восемь минут. Текущая точка маршрута - девяносто шестой километр Колеи. Зафиксированное состояние системы по Формуляру Классификации Событий - нештатная ситуация четвёртого уровня с индексом неисправности три яйца 2387 полсотни 9. Анализ обнаруживает выход из строя температурного датчика ЭРТС тире 6 системы непрерывного контроля параметров двигателя ВТГ тире 137 точка М универсального тягача КТК тире НН тире 78У. Укладка резервного устройства данной спецификации в одиночном комплекте запасных изделий и приборов не предусмотрена. Доклад закончил.
   Отбарабанил и, как положено, сделал соответствующую запись в бортовом журнале. Аккуратно выводя каждую букву. А цифру - тем более. Стараясь, как говорят почтенные ветераны, истоптавшие на дорогах чужих миров не одну пару рифленых подошв, "для прокурора".
   Курт Воленхейм, сорокадвухлетний рыжий детина, которого по понятным причинам в их пару назначили старшим, слушал доклад с таким видом, будто что-то понимает. А выслушав, почуял нутром, что "пришла - отворяй", и окончательно проснулся: засучил копытами, забарабанил веснушчатыми кувалдами по стеклопластику столешницы и пошёл на чём свет стоит крестить нехорошими словами парней с Базы Комплексного Технического Обеспечения. Парней - скопом, а их начальника, Грэя Саймона по прозвищу Грэй Карте Место, - персонально. Крестил так, что аду стало жарко, и такие завороты, как "три-мудро-гадская звезда-пробоина" со "злобно-жгучим хурма-плодом", являлись самыми добродушными связками в извергаемом потоке.
   Смешав с дерьмом Саймона, Воленхейм не успокоился а, продолжая упражняться в построение многоярусных словесных конструкций, вынудил икать ещё и всех высших менеджеров Всемирной Сырьевой, которым, по его глубокому убеждению, глубоко плевать, на каких развалюхах приходиться ишачить мужественным парням из Корпоративного Конвоя. И до того себя раззадорил, что в запале собрался вызвать на Колею борт технической поддержки с групповым ЗИП-комплектом. Прямо сюда и немедленно. Вот так вот круто.
   Обнаружив, что заполошный его начальник одной рукой заграбастал позорную - в двух местах стянутую грязным скотчем - трубку микрофона, а второй потянулся к замусоленной тысячами нажатий клавише прямой связи с Орбитальной Станцией, Влад хладнокровно, как бы между прочим, просчитал расклад. Вслух просчитал. И вслух, и загибая пальцы.
   Составление служебного донесения по форме МК N128 - раз, ожидание подтверждения - два, отправка заявки в БКТО - три, сбор ремонтного расчёта - четыре, тягомотина процедуры отдачи официального распоряжения на проведение ремонтных работ в соответствии с разработанным, согласованным и утверждённым сетевым графиком устранения неисправности - пять.
   Дальше - больше.
   И по той причине, что от рождения не тморп, - уже на другой руке.
   Раз - это получение расчётом оборудования на складе, два - доставка его на аэродром, три - сбор экипажа, четыре - погрузка, и, наконец, пять - предполётная подготовка.
   По этому нехитрому раскладу - обе ладони сжаты в кулаки - выходило на всё про всё как минимум два с половиной эталонных часа. А если приплюсовать сюда время на всенепременную раскачку и обязательную бюрократическую волокиту, считай, что и все три с четвертью. И тут уже пыжься, не пыжься, потей, не потей, но чисто физически до ночи никак не успеть. А ночью... Вы же ещё помните, сэр, что ночью летать нельзя? Или, виноват, вылетело из головы от тряски?
   Где-то, наверное, с полминуты Воленхейм не мог врубиться, на что это намекает борт-оператор. А потом озадаченно захлопал ресницами. Ещё бы! Забыл всё напрочь.
   Влад напомнил.
   На инструктаже перед рейдом Патрик Колб, начальник штаба их 104-го Дизиона Корпоративного Конвоя, лично довёл среди прочего: третьего дня, вернее как раз ночи, разбился транспорт, доставляющий новую партию рабочих на горно-обогатительный комбинат. По невыясненным пока причинам отклонилась "вертушка" от маршрута, зацепилась при развороте несущим винтом за одну из вершин Кардиограммы - горной гряды, лежащей вдоль северной границы Зоны Отчуждения, и рухнула на скалы. В минуту трагедии на борту находилось тридцать семь парней - тридцать четыре пассажира плюс три члена экипажа. Никто не выжил. Как цинично, но метко выразился старина Колб: "Гикнулись ребятки всмятку".
   Разумеется, как только весть об этом печальном происшествии дошла до штаб-квартиры Корпорации, оттуда немедленно поступила команда "стоп" на все без исключения рискованные воздушные перемещения. Причём, под "рискованными" предлагалось понимать полеты, как в тёмное время суток, так и в иных условиях плохой видимости, наподобие грозы или тумана.
   Команду эту - нервную по форме, но верную по сути - пока ещё никто не отменял.
   Воленхейм, осмыслив невесёлые расклады и вынужденно признав, что на ночь глядя ремонтников на Колею никак не выманишь, с силой шмякнул о панель без того на ладан дышащую трубку. Потом поднял её, осмотрел, жива ли. И ещё раз шмякнул. После чего вознёс молитвенно руки и заорал дурным голосом. Так заорал, будто на гвоздь уселся. Размером не менее "сотки".
   Впрочем, как тут не заорать - из-за какой-то там недоделанной пендюльки ломалось утверждённое серьёзными людьми расписание доставки очередной партии раймондия к грузовому доку космопорта. А это такой облом. Такая, мать его, непруха!
   И что самое обидное - на оставшемся участке, приходящемся большей частью на Долину Молчания, где Колея даёт самые путанные кругаля, нагнать потерянное время представлялось нереальным. Даже если и управиться с ремонтом к завтрашнему полудню, всё одно - нереально. Так что, как ни крути, расписание действительно летело к чертям собачьим. А соответственно делали ручкой и положенные премиальные. Кровные хрусты-хрустики. Пойди потом докажи безмозглым куколкам из отдела логистики, что не по своей вине в сроки не уложились. Запаришься рапорта писать. Ага. И докладные с объяснительными.
   Когда донельзя расстроенный Воленхейм, пытаясь утихомирить разбушевавшиеся нервишки, задымил в рукав весёлой травкой, тут как раз Влад и предложил сотворить одну из тех штуковин, что у поднаторевших бойцов Экспедиционного Корпуса именуются "фокусами дядюшки Афигли".
   Осторожно, кстати, предложил, ни на чём не настаивая. Первый рейс есть первый рейс. Пока ещё не знал, и знать не мог, принято ли в подобных случаях взбивать молоко в сметану у этих непуганых клоунов с пластмассовыми кокардами - пусть и наряженных на охрану, и даже кое-чем вооружённых, но всё же (по повадкам, подходу и тем тонким делам, которые словами не передать) безнадёжно штатских.
   Не знал он этого, и своим писанием чужую казарму загружать не собирался. К тому же ни на миг не забывал, что числится в расчёте вторым номером, что его кресло за пультом правое, а не левое. Прекрасно помнил. А уж для кого для кого, но для него давно не секрет: то, что для "первого" во-первых, то для "второго" должно быть...
   Не-а, не во-вторых.
   Где-то так в-десятых.
   И дело тут не в желании или отсутствии такового брать на себя ответственность. Дело в субординации, на которой всё в этом мире и держится. "Взявшийся грести, рулить не должен" - вот те железобетонные слова, которые во время прохождения курса в Центре Боевой Подготовки имени Командора Брамса вбил в его стриженную под ноль голову главный сержант Джон Моррис. В голову через задницу, между прочим, вбил. А это значит: раз и навеки. И даже сейчас, пребывая в глубоком запасе, не хотел он, Владислав де Арнарди (личный пожизненный позывной - "Кугуар"), отступать от одного из тех немногих принципов, следование которым ни раз спасало ему жизнь. Да и не только ему.
   Словом, посчитал своим долгом предложить возможный выход, а принятие решения, как оно и полагается, оставил за старшим.
   Только медноголовый тугодум про такие дела слыхом не слыхивал. Откуда? Тяжелее ключа "на восемь" ничего в руках отродясь не держал. И ни аза не понял.
   Пришлось растолковать подробно, что к чему.
   А речь, вообще-то, шла о том, чтобы, презрев "красные" указания инструкций и жёсткие запреты "промыслов", исключить не дрожащей рукой навернувшийся датчик из схемы. Удалить из цепи эту чёртову штуку, выдающую ложный сигнал.
   Начальничек, конечно, заартачился. Выдохнул долгой струёй дым в решетку кондиционера и заявил с апломбом, что пломбы не даст срывать. Ни за что. Не положено-де. И понёс какую-то чушь про то, что не всегда возможно наложить на наложенное и положить на положенное.
   Влад переждал мутную волну, а тогда уже - с чувством-толком-расстановкой - объяснил непутёвому, что предлагается вовсе не аппаратное вмешательство, а напротив - программное. То самое, которое позволит по прибытии на место легко и непринуждённо вернуть аппарат в исходное (то есть, получается, в данном конкретном случае - неисправное) состояние.
   Выслушать Воленхейм его выслушал, но в принципиальную возможность подобного колдовства не поверил. Заметил, что легче президенту Корпорации Максу Стокману в рай попасть, чем простому смертному в узко специализированную, а потому намертво зашитую, операционную систему. Дескать, контроллер бэушного трактора это тебе, служивый, не навороченный нейрокомпьютер НП-лайнера. Искусственные сгустки хитро переплетённых нейронов сами легко на контакт идут. Те ещё балаболы. А вот с железными контроллерами такие шутки не проходят. Остынь.
   Тогда Влад признался, что знает дырку.
   Мамой не клялся, зуб на кон не ставил, руку на отсечение не давал, а просто сказал, что так, мол, и так - войти сумею. Но сказал весомо.
   Воленхейм, нервно пожевав заусенцы и взвесив все "про" и "контра", сдался. Хмыкнул, раздавил косяк о матовый плафон подсветки и дал добро. Но, правда, сразу предупредил, если что, то он ни причём. Дескать, если спецы за одно место потом прихватят, то он про "кряк" знать ничего не знал, и ведать про него не ведал. И приказа официально на это дело отдавать не будет. Ни устного, ни тем более письменного. Никакого. И с важным видом помолчав, добавил зачем-то, что у него семья.
   В глубине души офонарел, конечно, Влад от такого дешёвого подхода, от неприкрытой гнили такой, но вслух согласился стрелки на себя перевести, если вдруг прижмут. Ему не привыкать. Проходил такие темы.
   Дальше уже без лишнего трёпа расстегнул верхние пуговки казённого комбинезона и вытащил из-за пазухи заветный жетон - личный знак, который по всем приказам полагается сдавать при выходе на дембель. Разумеется, не сдал. Ещё чего. Перетопчутся. Введённый три года назад "медальон смерти" вернул "погонщикам" от греха подальше, а с жетоном обошёлся, как это оно и принято у правильных мужчин: поставил в кадровом департаменте штаба Дивизии ящик того, чего надо, на стол тому, кому надо, отгрёб по полной выговор за мнимую потерю и оставил цацку себе на память.
   На аверсе пластинки из крутейшего аргоната красуется его учётный военный номер, и ниже - шифр генетической регенерационной карты. Это так и должно быть. У всех бойцов Экспедиционного Корпуса точно так же. А вот на реверсе он когда-то собственноручно нацарапал ремонтным лазером в режиме форсажа семнадцать волшебных цифр и букв - универсальный код доступа к реестрам всех операционных систем, выходящих из недр корпорации "Пластичные Вычислительные Технологии". Причём вывел он эти символы мало кому известной - даже, пожалуй, и самим оставшимся в живых после Известного Инцидента даппайцам - древнедаппайской клинописью. Именно таким вот экзотическим образом зашифровал секретный код на тот подлый случай, который, как известно, "всякий".
   Можно было бы, конечно, и проще поступить - в "сопелку" скинуть. Но где гарантия, что не позабудешь затереть перед очередной плановой диагностикой? Нет гарантии. Ну а позабудешь - выявят на раз. За кукан тебя тогда и на солнышко. В строгом соответствии с Актом о Копирайте Цифрового Тысячелетия. И тогда уже ни Фонд Электронного Рубежа, ни Комитет По Гуманизации, ни какие другие правозащитные организации не помогут избежать Коррекции.
   Честно говоря, Влад и без использования оперативной памяти вживлённого микропроцессора прекрасно помнил все эти символы наизусть. Ночью разбуди - отчеканил бы. Но если предоставлялась возможность, всегда сверялся со шпаргалкой. Обязательно. Ведь тут всё донельзя как строго и круче просто некуда: достаточно допустить одну единственную ошибку, сразу же случится глухая блокировка аппарата. Падай потом в ножки дельфиномордым мальчикам из Агентства Информационной Защиты, винись перед чугунными лбами из службы безопасности ПВТ, объясняй разъярённым начальникам, какого чёрта пытался код подобрать. Не дай то бог - дерьма не оберёшься.
   Так что, принимаясь за столь тонкое дело, лучше (если только, конечно, петух бойцовский в задницу не клюёт и прямой наводкой по тебе не лупят) семьдесят семь раз отмерить, а только потом...
   Ещё раз отмерить.
   И только потом забабахать.
   Когда Влад, внутренне подобравшись, стал через обычную командную строку скармливать аппарату пригретую на груди комбинацию, заинтригованный Воленхейм не удержался от вопроса. Вытягивая шею и безуспешно пытаясь заглянуть через намеренно приподнятое плечо борт-оператора, полюбопытствовал наивно, откуда это у бывшего "кирпича" секретный код. Ничего ему Влад не ответил. Рыбные места выдавать глупо, а в хорошо известном смысле ещё и подло. Промолчал. А на повторный вопрос (Воленхейм настырничал), плечами пожал. Мол, откуда-откуда? Откуда надо.
   А вообще-то: оттуда же откуда вот этот безобразный шрам на правой щеке, умение спать на бегу и привычка пропускать мимо ушей тупые вопросы тупых тупиц.
   С войны, конечно.
   Как только чёрный ход в операционную систему "Курс Один В Один" отворился, сама собой распаковалась скрытая от рядовых трактористов утилита редактирования системного реестра. Влад сразу, чтоб лишний раз потом не париться, скопировал для будущей реставрации текущие значения разделов, и уже со спокойной душой минуты две шаманил - обрубал на правах администратора в мудрёном "дереве" лишние "ветки". А когда все необходимые ключи обнулил, перезагрузил контроллер и "поднял" мнемосхему. Прошёлся пальцем по лабиринту разноцветных линий и, отыскав нужное место, обнаружил, что всё получилось и получилось как нельзя лучше: неисправный датчик на схеме отсутствовал. Не читался. Будто и не существовал никогда в природе.
   Порадовавшись тому, что не подвела его солдатская смекалка, задорно подмигнул сисястой Мисс Июль 2231, которая по-прежнему призывно улыбалась с кожуха блока управления системой жизнеобеспечения, и тут же (не забыв, конечно, без тени какой-либо иронии испросить разрешение) стал запускать турбогенератор в пошаговом режиме. Вбивал команды в аппарат и по армейской привычке, от которой теперь только могила излечит, озвучивал поступающие на экран донесения. Что вылетало, то вслух и выдавал, ничего не придумывая. И понеслись фразы, делящие секунды на мгновения:
   - Есть вращение ротора компрессора!
   - Есть давление окислителя!
   - Есть продувка магистралей компонентов!
   Обдолбленный Воленхейм смотрел на него как на сумасшедшего, только что пальцем у виска не крутил. И хихикал в открытую. Мол, ты чего, в самом деле, служивый? Пилота стартующего НП-лайнера из себя корчишь? Это, что ли? Да? Нет? Если нет, то к чему изгаляешься?
   Но Влад, ничуть не смущаясь, упрямо продолжал бубнить под нос:
   - Есть срабатывание клапанов управления впрыском!
   - Есть подача компонентов в камеру сгорания!
   - Есть воспламенение!
   - Есть вращение турбины!
   И когда загорелся вожделенный "изумрудный глаз", последнее:
   - Есть выход на режим малой тяги!
   Зарегистрировав удачный запуск, подождал с минуту и вывел двигатель на номинальную мощность. Только после этого доложил, что параметры в норме. И на этот раз - что вполне естественно - никакой запись в журнале делать не стал.
   Воленхейм хмыкнул, поаплодировал с дурашливой наигранностью, но команду проверить ход всё же отдал. А куда ему было деваться?
   Во исполнение приказа - слушаюсь, сэр! - Влад запустил давным-давно выработавший ресурс, но вполне ещё борзый дизель, перешёл на ручной режим, проверил параметры сцепки, и, убедившись, что телеметрия в порядке, подал головной вездеход вперёд. Машина прочихалась, вздрогнула и пошла. Ровно и мощно. Колея вновь стала плавно уходить под траки гусениц, а картинка, выведенная на экран с допотопной (да к тому же изрядно запылившейся) камеры заднего вида, хотя и нечётко, но показала, что тягач послушно потянулся следом. Влад поманеврировал: взял мягко влево, потом - круто вправо. Тягач аккуратно повторил движения. Хорошо шёл. Плотно. На строго заданной дистанции. Шёл, будто слонёнок за слонихой.
   К слову сказать, Влад тогда на самом деле ярко представил себе это зрелище: бредёт по саванне такая себе вальяжная слониха, а за ней, ухватившись хоботом за мамашин хвост, слонёнок.
   Напоминало.
   Правда, их "слонёнок" размерами своими превосходил "слониху", пожалуй, раза в три. И ещё к тому же контейнер на себе тянул. Хотя груза в контейнере было нынче с гулькин нос, но и без груза - махина махиной.
   Через полтора километра ровного хода Влад проверил на подвернувшемся холме, насколько плавно состав набирает скорость в гору, потом опробовал резкое торможение при спуске. Ни каких замечаний не возникло. Всё было пучком. И даже лучше. Сам собой напрашивался перевод системы управления движением на автоматический режим. Но вот тут-то как раз Влад и решил, что после случившейся бодяги, пожалуй, не стоит этого делать. Не то чтобы сильно переживал за адекватность взломанного аппарата, но предпочёл не рисковать. Перестраховался.
   Воленхейм не стал возражать, только сам управлять составом в ручном режиме отказался. Наотрез. Переведя тумблер отношения к службе в положение "САМОСВАЛ", заявил беспардонно, что он пас, что не царское это дело и что вообще - раз служивый взялся аппарат курочить, ему и карты в руки. Скинул копыта с пульта и демонстративно перебрался в спальный отсек.
   Ничего Влад ему на это не предъявил, только молча сотворил "торжественный подъём среднего пальца перед парадным строем" и крепче прихватил рукоять манипулятора. И после этого четыре смены подряд, "людскую", "собаку" и ещё две "людских", в одиночку рулил. Без минуты сна и отдыха. Чисто на характере. Ну, и немного, конечно, на стимуляторах. Не без того. Но больше всё же на характере. Даже режим навигационный коррекции в урочный час самостоятельно провёл - не стал будить рыжего поганца. Из принципа. Тот, правда, сам выбирался пару раз пожрать и отлить, но потом вновь заваливался.
   Влад особо на него не злился. Было б на кого. И не ныл. Потому что знал о себе главное. И знал твёрдо. Знал, что куда бы ни занесло, каким бы статусом ни наделила судьба, что бы ни случилось - он солдат.
   Прежде всего.
   Он десять лет тянул лямку в действующей армии, и чем бы теперь не оказались заняты руки, они всегда будут помнить тяжесть винтовки с заводским номером НЛГ 3952371134. Говорят, настоящий солдат не бывает бывшим. Верно говорят. Так и есть. Он перестал быть бойцом Дивизии, но по-прежнему чувствовал себя солдатом. Звание "солдат" - это теперь для него не позиция в формуляре Департамента Учёта Трудовой Деятельности, а крест на всю оставшуюся жизнь.
   Правда, он теперь такой солдат, который сам выбирает, кого защищать, но по сути - всё тоже.
   Ну а коль это в жилу, то не пристало на пустом месте заводиться. И скулить негоже. Солдат, когда ему тяжко, должен сжать зубы и переть танком. А если повезёт, то в танке. В прорыв и без обоза.
   Да, в прорыв и...
  
   2.
  
   На "полётном" хронометре высветилось двадцать восемь сорок четыре местного, когда Влад почувствовал что-то неладное. Именно так - сначала почувствовал, а только потом уже засёк. В глубине обзорного экрана. Краем глаза. Какое-то неясное движение.
   Накинув мощности центральному прожектору, он увеличил масштаб панорамной картинки, добавил контрастности, и обнаружил дикую вещь: впереди на Колее, прямо по курсу, выдержанному на этом участке строго на запад, расположились всадники.
   Машинально отсёк время запуском секундомера и отсканировал расстояние (сто пятьдесят шесть метров), только потом ахнул:
   - Не может быть!
   Какие могут быть, к чёрту, на удалённой от поселений Колее всадники? Неоткуда им взяться в Зоне Отчуждения.
   Не-от-ку-да!
   Если только, конечно, это не Всадники Апокалипсиса.
   Подумал встревожено: "Может, уже от переутомления того самого... с крыши спрыгнул?"
   Легко допускал такую штуку.
   Но через секунду сенсоры проснулись, и система наблюдения запоздало подтвердила наличие неизвестной групповой цели. Пошла выдавать параметры. И автоматически врубила ревун тревоги.
   Ничего спросонья не понимающий Воленхейм ворвался в рубку и, плюхнувшись в кресло, затравленно спросил:
   - Что за хрень?
   Влад отключил сирену, запустил режим плавного торможения и доложил:
   - Люди на Колее, сэр. Похоже, туземцы.
   - Туземцы?! - не поверил Воленхейм и поглядел на Влада ошалелыми глазами. - Как это они сквозь Сетку прорвались? Там же, мать их, семь тысяч вольт!
   - Не могу знать, сэр, - честно ответил Влад.
   И уже вместе уставились на обзорный экран.
   Ветер гнал с потухающего запада невообразимых размеров тучу. Она, - волнуясь, клубясь, раздуваясь во все пределы, словно переспевшее тесто, - наплывала на долину, сгущая и без того суровые краски позднего вечера. Сумерки гасли на глазах, но идущая им на смену грязно-бардовая темень, как это ни странно, делала фигуры загадочных всадников всё более явственными и преувеличенно реальными.
   Влад насчитал одиннадцать верховых. Одиннадцать суровых бородачей в чёрных широкополых шляпах.
   В позах всадников, которые отворачивали бронзовые лица от блуждающих лучей ксеноновых прожекторов, не читалось никакого напряжения. Приструнивая с угрюмой солидностью разгорячённых долгой скачкой лошадей, они терпеливо поджидали состав. И было очевидно (во всяком случае, для искушенного в боевых разборках Влада), что появились они здесь не случайно, что они здесь по делу, что дело это для них судьбоносно и что всякому, кто попытается помешать им это дело исполнить, несдобровать.
   - И что дальше? - раздражённо и вместе с тем растерянно спросил Воленхейм.
   - Не могу знать, сэр, - вновь вынужденно ответил Влад и сходу предложил: - Разрешите отработать тему?
   - Валяй, служивый.
   - Сдушаюсь, сэр!
   Когда вездеход окончательно встал, и освещение мигнуло, обозначив переход питания с подкузовного генератора на батареи, Влад полез через шлюзовой отсек к верхнему люку. Откинул накидные болты, до упора утопил расколотую кнопку и, дождавшись, когда гидравлика с протяжным стоном сдвинет ржавую, сто лет некрашеную крышку, выбрался наружу.
   Тотчас обдало жаром.
   После двух суток комфортной жизни в кислой атмосфере кондиционера, здешний воздух показался раскалённым. И это несмотря на сильный ветер. От него, от бестолкового ветра, только-то и пользы было, что подхватил он и потянул за собой поднятое составом густое облако пыли. Туда потянул - на чёрный восток. Пронося мимо крепкий запах лошадиного пота, нервный звериный храп и возмущённое ржание.
   Лошади действительно активно выражали недовольство, не нравилось им близкое присутствие стальных громадин. А вот всадники выжидательно молчали и между собой не переговаривались. Во всяком случае, слышно этого не было.
   Влад встал в полный рост и помахал руками. Показал, что готов переговорить. И заодно - что безоружен.
   Они будто ждали этого приглашающего жеста: от группы тут же отделился один верховой - саданув каблуками в упитанные бока своего каурого, направил его ближе к вездеходу. И встал в той зоне, где было светло, словно днём.
   Оказался он не молодым, этот скуластый мужик в потёртых кожаных штанах и светлой, расшитой замысловатым орнаментом, рубахе. Но и стариком он не был. Даже по здешним меркам. Влад, приглядевшись, посчитал его ровесником. Где-то тридцать три на вид, ну, быть может, тридцать пять - не больше.
   Парламентёр сдёрнул с левой руки перчатку и, не поднимая головы, коснулся края шляпы. То ли придержал её, чтобы не сорвало порывом ветра, то ли отсалютовал. Влад на всякий случай решил ответить стандартным воинским приветствием: большим пальцем правой руки коснулся с отмашкой груди в области сердца. Дескать, вот где, почтенный тиберриец, у меня, землянина, сердце. Там же, где и у тебя. Если вздумаешь наповал, засаживай сюда.
   Чем засаживать у аборигена, кстати, имелось. Влад намётанным взглядом сразу заприметил солидный арбалет на две стрелы. И что из-за правого плеча у мужика торчит пук болтов с жёстким опереньем из ярко-красного пластика - тоже заметил. И ещё насчитал два ножа. Один, огромный тесак, покоился в ножнах, висящих на широком поясе. Выгнутая рукоять второго, не такого мощного, но и не перочинного, выглядывала из голенища сапога.
   При этом почти автоматически зафиксировал Влад, что этот глядящий на него исподлобья крепыш, судя по всему, левша. Что ни о чём не говорило.
   И обо всём.
   Чтобы разрядить обстановку, землянин, решил поздороваться на понятном для всех народов Схомии аррагейском языке. Придавая голосу максимум доброжелательности, пожелал ясного горизонта:
   - Торрум оват!
   - И тебе чистого, - ответил всадник и, глядя куда-то в сторону, не без гордости добавил: - Я понимаю ваш.
   Голос его звучал невыразительно, глухо, но при всём при том - очень уверено. Очень.
   Влад спрыгнул с башни на лобовой выступ корпуса, оседлал шар космической антенны и, оказавшись почти на одном уровне с всадником, представился:
   - Я - Влад.
   Тиберриец кивнул:
   - Гэндж.
   Влад перевёл для себя: "Гэндж - это значит "смельчак"", и заметил:
   - Я рад, что ты гэндж, Гэндж. И я хочу спросить у тебя, Гэндж.
   - Давай спросить.
   - Зачем ты здесь, Гэндж?
   - Населяю здесь. А ты, не свой?
   Простой ответ и столь же немудрёный вопрос поставили землянина в несколько затруднительное положение. Если не сказать - в тупик. Но Влад нашёлся:
   - Я здесь служу.
   - Можно, - будто разрешил Гэндж, а потом, резко хлопнув по холке забеспокоившегося коня, предъявил: - Нам нужен фенгхе.
   - Фенгхе? - не понял Влад. Такого слова он не знал.
   Тиберриец, заметив его недоумение, махнул в сторону контейнера и повторил:
   - Нам нужен фенгхе.
   До Влада дошло, что речь идёт о грузе. Присвистнув от удивления, спросил:
   - Зачем вам эта штука, Гэндж? Слышал, вы её за греховную держите.
   - Надо, - ответил тиберриец. - Сильно надо.
   - Верю. Но я не могу его отдать, Гэндж.
   - Зачем?
   - Это не мой раймондий. Или как ты его там... Фен-гхе. Да?
   - Фенгхе, - подтвердил Гэндж и продолжил гнуть своё: - Сильно надо. Отдай.
   Влад мотнул головой:
   - Отставить, Гэндж. Я не уполномочен раздавать подарки.
   - Как? - не понял его Гэндж.
   - Не имею я права распоряжаться грузом. Не могу я его раздавать налево-направо. Никому не могу. И вам не могу. При всём уважении. - Влад старался говорить медленно, тщательно подбирая и чётко выговаривая каждое слово. - Груз не мой. Я его только охраняю. Понимаешь?
   - Понимаешь. Чей?
   Влад ткнул рукой в неприглядную муть чужого неба.
   - Хозяева там, Гэндж.
   - Хозяева - там, фенгхе - нет там. Мы здесь и фенгхе здесь. Мы забираем.
   - Отставить, Гэндж. Те люди, - Влад вновь показал на небо, - договорились с вашим правительством.
   - С правителями?
   - Так точно, Гэндж. С федеральными вашими правителями.
   - Которые в Киарройоке?
   - Да, которые в Киарройоке. Именно с ними. А у нас так: слово сказано - дело сделано. И обратного хода нет.
   Тут Владу показалось, что Гэндж улыбнулся. Сдержанно, но улыбнулся. Это удивило - как уверял инструктор-этнограф, тиберрийцы никогда не улыбаются. Или улыбка почудилась? Быть может, принял за неё игру света? Возможно. Бывает. Тени любят лить пули.
   Гэндж какое-то время молчал, что-то обдумывая. Но ничего нового не сочинил, никаких свежих аргументов не родил, и вновь завёл шарманку:
   - Киарройок там, но фенгхе нет там. Мы здесь - фенгхе здесь. Мы забираем.
   Столь незамысловатая, грубо говоря - первобытная, логика убедить Влада, безусловно, не могла. Отвергая предложенную схему, он мотнул головой туда-сюда - нет. Потом сообразил, что тиберриец может и не знать такого жеста, продублировал словами:
   - Нет, Гэндж. Нет. - И счёл нужным предупредить: - Чтобы забрать фенгхе, вам придётся убить... Меня... И ещё кое-кого.
   - Хорошо, - спокойно согласился Гэндж убить всех желающих. Гордо вскинул голову и впервые за время разговора прямо посмотрел на Влада. С откровенным вызовом.
   Влад выдержал его взгляд, и, не отводя глаз, предупредил:
   - Мы будем защищаться.
   Гэндж не возражал и даже подтвердил за чужаками такое право:
   - Так.
   - Слушай, Гэндж, - Влад постучал каблуком по броне, - там у меня коман... Начальник там у меня. Пойду скажу ему, что вам нужен фенгхе. Доложу по команде. Может, скажет чего умного. Лады?
   - Хорошо. Но - время.
   - Я быстро. - Влад встал, собрался было развернуться, но остановился и попросил: - Ты это... Ты вот что, Гэндж. Не стреляй мне, пожалуйста, в спину. Хотя бы пока.
   Тиберриец рявкнул в ответ нечто непереводимое. Видимо, выругался. И раздражённо сплюнул. Не понравилось ему, похоже, что Влад заподозрил в подобном коварстве. Обиделся. И даже конь его, косящий умным глазом, будто понял всё - фыркнул, недовольно пожевал пенистым ртом мундштук и отбросил копытом попавший под раздачу камень.
   - Ну и чего там? - спросил Воленхейм, когда Влад, задев по пути плечом короб фильтров, скатился во чрево вездехода.
   - Мы атакованы, - выдохнул Влад.
   - Чего-чего?! - не поверил Воленхейм.
   - Мы атакованы, сэр, - повторил Влад, потирая ушибленное место. - Братьям тиберрийцам приспичило вернуть себе раймондий.
   - На полном серьёзе?
   - Так точно, сэр. Они не шутят.
   На лице Воленхейма загуляла нехорошая улыбка.
   - Сколько их там?
   - Столько же, сколько на экране. Одиннадцать штыков. Вернее арбалетов.
   - Арбалетов?
   - Взрослого оружия не видел.
   - Да откуда ему взяться! - Воленхейм, нервно потирая руки, затараторил: - Ну-ну, посмотрим. Посмотрим-посмотрим. Ну-ну...
   В интонациях его голоса вдруг зазвучала радость, похожая на радость человека, который чего-то очень долго ждал и вот, наконец-то, получил. Столь неожиданная реакция начальника озадачила Влада, и он осторожно поинтересовался:
   - Сэр, а что, раньше с вами подобного не случалось?
   - Нет, мать их, никогда - признался возбуждённый Воленхейм и вдруг понёс что-то невнятное о чём-то наболевшем: - Никогда такого... Никогда... Представляешь, служивый? Никогда. Но я говорил... Сто раз им говорил. А они мне... Дурак ты - они мне. Чуханили, мать их. Гнобили. А я предупреждал... А они... А я-то... И вот! Каково, мать их?! Вот то-то.
   Влад прервал его бессвязное бормотание:
   - Я так понял, сэр, что и другие экипажи не сталкивались с такими проблемами?
   Воленхейм посмотрел на него мутными глазами, не понимая, о чём он.
   - Говорю, и других парней аборигены раньше не беспокоили? - повторил Влад вопрос, невольно повысив голос.
   Наконец, до Воленхейма дошёл смысл слов и он подтвердил:
   - Ну да, мать их, никогда такого не было.
   - Тогда... - Влад пожал плечами. - Тогда как-то странно всё это, сэр.
   - Ещё бы! - Воленхейм треснул кулаком по обзорному экрану. - Нарываются зверюшки! Ей-ей, нарываются! Ну и хорошо, клёпаный форс. Ну и славно, мать их. Засадим им, служивый, по полной!
   Он резко встал, лихорадочным движением вытащил из кармана плоскую металлическую флягу и незамедлительно приложился. Хорошо так приложился. Желтоватый напиток, распространяющий дешёвый запах алкогольного эрзаца, струйками стекал по давно небритому подбородку. Выпирающий кадык гулял, будто поршень насоса. Пробка фляжки болталась на цепочке как сошедший с ума маятник судьбы. Зрелище было неприятным. Влад отвернулся.
   Чтоб занять себя, направил одну из камер слежения на Гэнджа, и несколько секунд держал его под наблюдением. Тот, ожидая возвращения переговорщика, спокойно дымил сигарой - красный огонёк то ослабевал, то разгорался. Строгое лицо тиберрийца не выражало ничего, кроме уверенности в себе и в своей правоте.
   И тут вдруг Влад поймал себя на мысли, что этот суровый мужик ему по душе. Что, как это ни странно, вызывает он уважение.
   Удивившись, прислушался к себе.
   Чувство симпатии к налётчику явно шло не от ума, оно шло от чего-то безотчетного. В нём присутствовало нечто глубинное, древнее. Это скорее даже и не чувство было - чутьё. Настоящее такое чутьё. То самое, которое зовут звериным. Известно: всякий зверь чует силу другого зверя. И уважает его за эту силу. Если, конечно, сам силён. Если нет, то он его просто-напросто боится. Боится, поджимает хвост и делает ноги.
   Заметив краем глаза, что напарник, оторвался от соски, Влад поторопил его с решением:
   - Так что предпримем, сэр?
   - Буфем ых ашить, - пробурчал Воленхейм, вытирая рот плечом.
   - Не понял, сэр?
   Воленхейм аккуратно закрутил пробку, утопил флягу в кармане, только потом повторил:
   - Будем гасить уродов!
   Влад оценивающе глянул на Воленхейма, и осознал, что дёрганный его начальник не шутит. И тут же понял, чем питается его решительность. Корявым пойлом, криво лёгшим на косую дурь. Этим. Видно, не впервые за сегодняшний вечер приложился дядя - стало глючить. Всерьёз и затейливо. С выходом на поверхность всего накопленного за жизнь дерьма. Что не есть хорошо, что есть плохо, ибо не лечится. В таком состоянии дров можно наломать изрядно.
   Уяснив случившиеся, попробовал корректно пресечь:
   - А может, сэр, не будем горячиться?
   - А кто здесь горячится?! - вскинулся Воленхейм.
   - Но...
   - Никаких, служивый, "но"! - Воленхейм потянулся и с силой выдернул из тугого паза штырь, блокирующий рукоятку механизма вращения тепловой мортиры. После чего, явно накручивая самого себя, выкрикнул: - Поджарим зверюшек, мать их! К бою!
   Влад поморщился и, буравя взглядом затылок Воленхейма, сказал:
   - Ну хорошо, сэр, будь по-вашему. Тогда разрешите запросить санкцию.
   - Санкцию? - не поверил Воленхейм и обернулся. - Какую ещё на хрен санкцию?! Мы же защищаемся. Они же сами, мать их, нарываются.
   - А как же...
   - Клепал я, служивый, все эти злобно-жгучие подгоны!
   - Сэр, нам необходима санкция, - в пику начальнику твёрдо выдерживал Влад линию поведения. - Стандартная санкция на физическое воздействие. Мы обязаны запросить её, сэр, коль на то пошло. Статья двадцать четвёртая Основного Уложения. Параграф восемь.
   - А у кого запросить-то? - продолжая криво ухмыляться, осведомился Воленхейм и, энергично работая рукояткой, развернул рупор мортиры в направлении всадников.
   Владу захотелось врезать ему по носу. Захотелось резким ударом без замаха вбить внутрь черепа крючковатый хрящ, из дырок которого торчали покрытые росой рыжеватые волоски. Очень-очень захотелось. Просто сил нет, как захотелось. Но сдержался и, ткнув пальцем в потолок рубки, ответил:
   - У Дежурного Координатора Экспедиции Посещения... Запросить санкцию... Сэр.
   Воленхейм постучал себе по лбу:
   - Думай, служивый, прежде чем языком ляпать.
   - В смысле? - не понял наезда Влад.
   - Разуй глаза, глянь, где находимся, - снисходительно, через губу, посоветовал Воленхейм и, по-хозяйски обосновавшись за пультом, стал, делая ошибки и тут же исправляясь, вводить боевые параметры в блок управления мортирой.
   Озадаченный Влад в мгновение ока выгнал на свой экран маршрутную карту и вычислил на обозначенной коричневым цветом линии Колеи текущее месторасположение. Синяя точка "МЫ ЗДЕСЬ" мигала в левом нижнем углу квадрата 22-96. Под значком, обозначающим подвижный состав, горели и более точные координаты. До секунд. Но только на какой именно широте, и на какой долготе они в данное время находились, по большому счёту, было не важно, поскольку, прежде всего, они находились в центральной части Долины Молчания. Это определяло всё.
   Влад понял суть намёка.
   Область, по которой проходит часть арендованной у администрации округа Амве Зоны Отчуждения, называется Долиной Молчания не случайно. Слывёт аномальной. Во всяком случае, так утверждал инструктор, проводящий занятия по прикладному планетоведению. Он заунывным голосом человека, которому до чёртиков и колик надоело в сто тысячный раз талдычить об одном и том же, поведал на последней перед зачётом лекции, что в пределах Долины Молчания странным образом ведёт себя вся радиопередающая аппаратура. Расписывается она здесь в собственной несостоятельности. А именно: без всякой видимой на то причины испускаемые волны не в состоянии выйти за границы Долины. Затухают на высоте от полутора тысяч по границе и до семисот пятидесяти метров в центре, которым, между прочим, является туземный городишко под названием Айверройок. Мало того - войти извне волны тоже не могут. На Долину будто экранирующий колпак накинут. Вернее, если представить форму, - шляпа. И никто, ни один, чёрт бы их всех побрал, умник, не в состоянии растолковать, почему так происходит.
   Вот о каком чуде природного радиопротиводействия предупреждали их на специальных курсах подготовки к самостоятельной работе в составе Экспедиции Посещения.
   Запоздало вспомнив про эти тёмные дела, Влад подумал с досадой, что, видимо, так всё оно и есть - часов уже, пожалуй, восемь Станция не запрашивала доклад по пяти пунктам. Да и уж больно глумливо лыбится придурок Воленхейм, всем своим видом высмеивая предложение выйти на связь с Дежурным Координатором.
   - Я так понял, связи со Станцией нет? - всё же уточнил Влад.
   - И до Подкидного Моста не будет, - отрезал Воленхейм.
   - Тогда - отставить.
   Воленхейм проглотил ухмылку и недоумённо вскинул брови.
   - Чего-чего?!
   Владу надоело корчить из себя салагу.
   Приелась игра.
   - Убери ручонки с пульта, и спрячь под задницу! - приказал он.
   Приказал хорошо поставленным командным голосом. Проще говоря, гаркнул. Так гаркнул, что в миг побледневший Воленхейм испуганно отшатнулся от пульта. И оторопел на несколько долгих секунд - настолько поразило его внезапное превращение салабона в волчару. Но потом, правда, сумел совладать с собой. Смахнул со лба выступивший пот и промямлил:
   - С ума, что ли, спятил, служивый? Забылся, мать твою?!
   - Я запрещаю это делать, - уже спокойно, но с железной увесистостью сказал Влад. И, чтоб было понятно, что имеет в виду, показал на пульт.
   - Да кто ты, мать твою, такой, чтоб что-то мне запрещать?! - нервно взвизгнул Воленхейм.
   Влад мериться резьбой болтов не собирался. Этого только не хватало. Но по тринадцатому параграфу тридцать девятой статьи Основного Уложения перед выстрелом на поражение положен предупредительный выстрел в воздух. Поэтому повторил, чётко проговаривая каждое слово:
   - Я. Запрещаю. Это. Делать.
   - Здесь босс я, и мне решать, - севшим от волнения голосом прошипел Воленхейм, вновь навис над панелью ввода, и, быстро щёлкая по пипкам, задал мортире максимальную поражающую мощь.
   Не смотря ни на что, он всё же намеревался сыграть на этом своеобразном клавире свою печальную мессу.
   А тем временем камера точного наведения уже сфокусировалась на групповом объекте, и на экране выделились его границы. Центр прицельной сетки совместился с интегрированным центром мишени - шестнадцать светящихся точек перестали блуждать и слились в одно пульсирующее пятно. Столбик постоянно уточняющихся показаний сканирующего локатора тревожно мигал у правой кромки экрана.
   Влад уважал себя и никогда никому ничего не повторял трижды. Поэтому, недовольно мотнув головой, встал и двинул на потеющего от алкоголя и усердия маньяка. Тот всё мгновенно понял и, затравленно озираясь, потянулся к кнопке "РАЗРЯД". Нарушив пломбу, откинул предохраняющую крышку. Ещё доля секунды и нажал бы.
   Но не успел.
   Не хватило ему этой самой доли - Влад перехватил его кисть на излёте движения.
   Воленхейм дёрнулся всем телом, пытаясь освободиться от болезненного захвата, но тщетно.
   Схлестнулись взглядами.
   Первым не выдержал Воленхейм, отвёл глаза, и, морщась от боли, сумел задать справедливый вопрос:
   - Кто здесь, мать его, начальник?
   - Ты, - ответил Влад и вырубил его ударом в челюсть. - А теперь - я.
   Влад не сомневался, правильно ли он поступает, "увольняя" зарвавшегося Воленхейма. Он об этом даже не думал. В такие секунды думать вредно. В такие секунды нужно следовать текущей внутренней программе. У Влада она имелась, была проста, исходила из посыла: есть время под Присягой, есть время вне Присяги, а кроме этих двух никаких других времён по большому счёту не существует.
   Год назад, заполнив стандартный бланк рапорта об увольнении, он выбрал для себя время, в котором Присяги нет.
   Всё.
   А дальше, не морща лба: как есть, так есть.
   Присяга обязывает умереть, если так нужно для выполнения приказа. Обязанность умереть, даёт моральное право убить. Твой долг тебя оправдает, а война всё спишет. Баш на баш - таков закон Высшей Справедливости Войны.
   Трудовой контракт с Корпорацией - это не Присяга. Это сортирная бумажка мирного времени. Она не обязывает умереть при исполнении. Но если ты вправе остаться в живых, разве ты имеешь право убить? Пожалуй, нет. Нет. Точно.
   Он устал убивать.
   Он закрыл эту тему.
   Год назад.
   Вырвав с корнем коаксиальный кабель, идущий от блока управления мортирой, Влад полез наружу. Он искренне намеревался уговорить местных парней от глупых намерений. Хотел обрисовать расклады. Объяснить, в чём не правы. Призвать, в конце концов, к порядку. В общем, любыми доступными ненасильственными способами остановить непоправимое.
   Он считал, что сумеет.
   Едва он вынырнул наружу, Гэндж, щелчком отправив недокуренную сигару в темноту, нетерпеливо спросил:
   - Ну что, не свой?
   - Ничего, - спрыгнув вниз, ответил Влад. - Вернее - всё то же самое.
   Гэндж осуждающе повёл бородой:
   - Нельзя хорошо, будем плохо.
   - Мы будем отбиваться, - ещё раз предупредил Влад.
   - Так.
   - Вы погибните.
   - Вы.
   Влад собрался втолковать наивному смельчаку, что арбалеты, как они ни хороши, не идут ни в какое сравнение с тем оружием, которым оснащён Конвой. Решил прочитать что-то типа краткой лекции о тактико-технических характеристиках средств активной обороны, которые стоят на вооружении у стрелков Корпоративного Конвоя. Нет, не напугать хотел, а достучаться до здравого смысла. Для начала.
   Но даже и начать не успел - сверху раздался окрик:
   - Эй, "кирпич"!
   Влад обернулся.
   Это Курт Воленхейм вылез из люка по пояс.
   Лицо чудилы перекосила гримаса ярости, а в руках ходила ходуном винтовка. Автоматическая. М-86. Тип - штурмовая. Вес с оптикой - 4 и 6. Длина регулируемая. Ствол заменяемый. Патрон - семь 62 на 51, специальный. Целеуказатель - ДХЕ 914. Начальная скорость пули - тысяча 500. Прицельная дальность - тысяча 800. Ёмкость магазина - 24 или 48. Отсечка очереди - отсутствует. Использование - боевые подразделения Экспедиционного Корпуса.
   Это раньше она использовалась в боевых подразделениях Экспедиционного Корпуса. Но года три тому сняли с вооружения и передали для оснащения полицейских патрулей, конвойных отрядов и егерских кордонов.
   А вообще-то - достойная машина.
   И безотказная.
   Но выглядящая нелепо в случайных руках.
   Увиденное крайне поразило Влада - не ожидал, что распоясавшийся начальник столь быстро придёт в себя. Бил его, конечно, не насмерть, но прилично приложился, и на полчаса спокойствия рассчитывал. Да, видать, плохо рассчитал. Голова у Курта Воленхейма оказалось чугунной.
   Удивиться - это единственное, что успел сделать Влад. Воленхейм проорал дурным голосом:
   - Сержант Блэр начистил пряжку и надул себе во фляжку!
   И сразу утопил гашетку.
   Рой самонаводящихся разрывных пуль рванулся в направлении солдата - алкающие человечьего мяса снаряды собрались впиться в плоть.
   Но не дано им было утолить свой голод.
   Обломилось.
   Не долетев сантиметров пятнадцати, рой рассыпался. Парфянские пули, сами того не желая, разлетелись в разные стороны: большинство метнулось в ночное небо, какие-то зарылись в песок и там разорвались, несколько, развернувшись, зацвели белыми астрами на броне, а одна, совсем дурная, сбила шляпу с головы Гэнджа.
   Тот, к слову, даже глазом не повёл, а вот конь под ним рванулся, встал на дыбы и протяжно заржал.
   У Воленхейма от удивления отвисла челюсть.
   - Что за чёрт! - проорал он и выдал ещё одну длинную очередь.
   С тем же успехом.
   "Большое число выстрелов в очереди нерационально вследствие увода среза ствола с линии прицеливания", - машинально дал бывалый солдат критическую оценку действиям Воленхейма и, не дожидаясь третьей попытки, рванул к башне сквозь клубы удушливого жирного дыма. Вовсе не для того, чтобы рассказать безумцу, как во время "горизонталки" уговорил полкового коновала Штейнберга оставить в плече блок-имплантант с системой опознавания "свой-чужой". Док, будучи великим любителем всего колющего-режущего, с благодарностью принял в качестве отступного трофейный меч-трость, отобранный Владом у дикого "гаринча" с Прохты. Покрасовавшись перед зеркалом, рассёк майор медицинской службы несколько раз мечом воздух, поцокал языком от удовольствия и без лишних разговоров поставил штамп в обходном листе.
   Только не для рассказа об этой левой сделке карабкался Влад наверх. Конечно, нет. Хотел успокоить Воленхейма оплеухой посолидней. Окончательно собрался снять его с довольствия.
   Но и тут не успел.
   Сообразив, что в пальбе по напарнику толку мало, Воленхейм направил ствол на Гэнджа. Едва он это отчебучил, раздался громкий хруст - арбалетная стрела пробила его лобовую костомаху. Ещё одна вонзилась в горло. А третья, прилетевшая издалека, - в грудину.
   Раз-два, три - и Курт Воленхейм, начальник актуального конвоя, захлебнулся собственным криком.
   Владу доставило труда вырвать из его рук винтовку - держался Воленхейм за неё цепко. Так держался, будто она являлась краем той бездны, в которую суждено ему навеки рухнуть.
   Но всё же не удержался - рухнул.
   Внутрь вездехода.
   Пытался ещё что-то спросить оттуда, снизу, но вместо слов раздалось невнятное бульканье, а через миг всё было кончено - его невысказанный вопрос навсегда застыл в остекленевших глазах.
   Влад, не без основания считая, что следующая порция болтов полетит уже в него, намылился немедленно исчезнуть. Вжал голову в плечи, пригнулся, швырнул в дыру винтовку и приготовился к прыжку.
   Но вновь опоздал на полсекунды.
   Какая-то неведомая сила подхватила его, оторвала от брони, подержала несколько секунд над открытым люком, будто раздумывая, как поступить, а потом потащила наверх. По спирали и с огромной скоростью.
   Он ничего не успел понять - свистящий на невозможно тонкой ноте вихрь мгновенно уволок его в такую сияющую высь, где нечем было дышать. Там, на высоте, лихорадочно болтая ногами, задыхаясь, хватая руками и ртом пустоту, он потерял сначала слух, потом зрение, а, в конце концов, и сознание. И уже не мог слышать, видеть и осознавать того, как та же самая сила опустила его вниз. А она его опустила. И уложила на грунт метрах в двадцати справа от укреплённого бетонными плитами гребня Колеи. Плавно опустила и бережно уложила. Именно вот так вот - плавно и бережно.
   Так деликатно даже ветер не опускает слетевший с ветки лист.
  
   3.
  
   Очнулся Влад от холода - дело шло к рассвету. С некоторым усилием открыл глаза и увидел два светящихся шара. Стояла одна из тех ночей, когда обе местные луны встречаются на небосводе. Эррха и Рроя. Две вишни. Одна, та, что побольше, Эррха, сочилась багряным светом, и казалось переспевшей. Рроя выглядела бледнее. Она высовывалась из-за Эррхы на одну треть, и оттого походила на застенчивую девчушку, выглядывающую из-за юбки старшей сестры.
   Сообразив, что ноги-руки целы, а голова на месте, Влад, с тем чтобы не обнаруживать себя, подниматься не стал, а перевернулся на живот и отполз чуть в сторону. Завалился за первый попавшийся валун и стал осматриваться. Осмотреться - это у солдата, работающего автономно, прежде всего. Потом уже: оценить обстановку и доложить. Если есть кому. А если нет, то принять решение и действовать самостоятельно. Влада учили-учили и научили, что сила армии - в сплоченности, а сила солдата - в способности орудовать в одиночку. Вот и орудовал.
   Между тем, противник не наблюдался.
   Нигде не было видно лихих всадников - ни на том месте, где до того кучковались, ни возле машин, ни за ними. Вездеход стоял на своём месте, тягач - на своём. Их не тронули. Похоже, не интересовали бородачей столь сложные механизмы. А вот контейнер с грузом интересовал. Вернее - сам груз. И над огромным сейфом грабители потрудились славно: створки бронированной двери были сорваны. Одну Влад видел - лежала на этой стороне от Колеи, о другой догадался - там, за насыпью. Выглядело всё так, словно некий исполин рванул с дьявольской силой дверь за ручки, разорвал блок замка и, сорвав с петель створки, отшвырнул их подальше. Одну левой ручищей туда вон отшвырнул. Другую правой - сюда.
   Влад восхищённо хмыкнул и прикинул: "Локальным направленным взрывом дело уладили". Но тут же понял, что чушь городит. Откуда у вооружённых арбалетами взрывчатка? Нет у них никакой взрывчатки. Была бы, на курсах предупредили. Не предупреждали. Значит, нет её.
   Но факты вещь упрямая - одна створка весом под семьсот килограмм здесь, другая, по всему - там. С таким фактом не поспоришь.
   Что-то не складывалось.
   "Хотя, - пустился в рассуждения Влад, - если учесть то, как меня самого с башни вездехода снесло, а потом и у самого башню снесло, тогда, пожалуй, можно всё сложить. Достаточно принять за неизвестное ту силу, которая подняла меня накануне в заоблачную высь и уронила оттуда, да вставить в предлагаемое для решения неравенство, получится красивое уравнение с одним неизвестным. Дай-то бог, чтобы только с одним".
   Подумав так, Влад поднялся на ноги и отряхнулся. Таиться не имело никакого смысла - вид раскуроченного контейнера говорил сам за себя. И говорил он о том, что работа уже сделана, причём уже давно, несколько часов назад. Взяли парни что хотели, и ушли. А "спасибо" и акт приёмки потом пришлют. Фельдъегерской почтой. Ждите.
   Хотя Влад всё уже понял, но к контейнеру прошёлся. Убедиться в очевидном. И убедился - сейф был пуст, как манерка новобранца на двенадцатой секунде после команды "К приёму пищи приступить!" Ограбление по-тиберрийски свершилось - налётчики изъяли весь раймондий. Тонну с лишним. А если точно - одну тонну и двести пятьдесят восемь килограмм. Так значилось в накладной.
   - К шерифу Робин подошел, потряс его слегка, и вытряс груду золотых на плащ из кошелька, - пробормотал Влад и почесал затылок. - Как это они всё уволокли?
   Решил, что где-то у парней стояли наготове подводы. Где-то там, в стороне от Колеи. Иначе - никак.
   Уже отходя от контейнера, споткнулся. Сначала подумал, о камень. Но, в сердцах чертыхнувшись, глянул под ноги и к превеликому своему удивлению обнаружил, что зацепил башмаком лежащий в пыли слиток. Грабители обронили с лотка при перегрузке и впопыхах не заметили. Влад не поленился, поднял. Вытер о рукав, рассмотрел под углом в неверном лунном свете тавро с пробой. Так и есть - слиток чистейшего раймондия весом в килограмм. Повертел в руке сверкающий благородной желтизной кирпич и изумлённо покачал головой - от золота фиг отличишь.
   Золото золотом.
   А раймондий, как объясняли на курсах, он и является на самом деле золотом. Та же самая атомная масса, то же самое место в периодической таблице. Только и отличия, что энергия ионизации не 9 с чем-то там электрон-вольт, а 11 с половиной. Разница меньше трёх электрон-вольт, но из-за неё это уже не какой-то там Aurum, а - о-го-го! - Raymondium. Штука, конечно, не столь ошарашивающая, как, например, Лёд Восемь, который начинает таять при плюс двадцати шести по Цельсию. И не такая забавная, как Стекло Грума, что мнётся в воде словно пластилин. Но тоже удивительная.
   Жил, говорят, на Земле лет девятьсот назад искатель философского камня по имени Раймондий Луллий. Полжизни в затворниках числился, полжизни - в алхимиках. Экспериментировал вовсю и без оглядки. Химичил. А по большому счёту - народ дурачил. Под конец жизни бахвалился, что из ртути, свинца и олова получил-де на круг пятьдесят тысяч фунтов золота. Мастак был парень пошутить. Вот в честь этого весёлого деятеля и назвали золото с необычными свойствами раймондием.
   Обнаружили раймондий на Тиберрии шестнадцать лет назад. Поначалу особого значения находке не придали, поскольку специального применения странному материалу не нашли, а использовать как обычное золото посчитали нерентабельным - запасы оказались не настолько уж велики. Но вот спустя восемь лет, после событий, связанных с открытием Тамги - второй планеты звезды Корчау, о Тиберрии вспомнили.
   Дело вот в чём.
   На этой самой Тамге золота оказалось просто немереное количество - содержание в коре что-то около восемь на десять в минус второй процента от планетарной массы. Не планета - самородок. И пошёл оттуда мощный золотой поток, который незамедлительно накрыл рынок - стоимость жёлтого драгметалла в пределах всей Большой Земли за каких-то пять месяцев упала до неприличия. Цена на Ганзайской Товарно-Сырьевой Бирже выше пятисот тысяч федеральных талеров за тройскую унцию около года не поднималась. Запрет на вывоз металла с Тамги оказался мерой запоздалой, а попытки пресечь контрабандные поставки - малоэффективными. В итоге золото стало дешевле чугуна, запасы Резервной Банковской Системы в части вменённого объёма монетарного золота таяли на глазах, а за похвалу "Золотые слова!" легко было по морде схлопотать.
   Вот такой вот вышел дебет-кредит.
   Какое-то время все пребывали в растерянности. Но тут-то как раз и вспомнили о раймондии. Не могли ни вспомнить - нужно же было золото чем-то заменить, а раймондий для этой цели самое оно. Вроде привычное золото, да золото особенное. Главное - редкое. Редкость и пришлась ко двору. Первыми, кстати, ювелиры интерес проявили, а эти парни умеют других заводить - дирекция Резервной Банковской Системы идею подхватила, Ассамблея одобрила, и пошло-поехало.
   Что касается собственно добычи, продувные менеджеры Всемирной Сырьевой Корпорации подсуетились раньше других. Настолько раньше, что даже совет директоров по данному вопросу провели задним числом. Махом выправили в Ресурсном Комитете Ассамблеи генеральную лицензию на эксклюзивную поставку раймондия и с властями Схомии, той самой счастливой страны Тиберрии, где его залежи обнаружили, за три раунда переговоров все вопросы уладили. Выкупили месторождение на корню. Причём, за смешные деньги. Можно сказать, задарма получили. За бусы из стекляшек. "Бусы" - это, конечно, что касается тамошней казны, отдельным же функционерам центрального правительства Схомии "откатили", как поговаривают, по несколько единиц с девятью нулями. Кинули от щедрот на специально открытые на Ритме счета.
   И ничего в этом удивительного нет. Пробивание нужных решений неформальными способами - общепринятая практика менеджеров Всемирной Сырьевой.
   Дело, разумеется, усилиями конкурентов со временем вскрылось (на то они и конкуренты, чтоб кровушку портить), но официального расследования никто проводить не стал. Себе дороже. Замяли.
   Надо сказать, в последнее время на тормозах спускают все подобные скандалы, ибо превалирует нынче сугубо прагматичный подход: не дело, конечно, разводить коррупцию в элите государства - реального кандидата в состав Большой Земли, но если есть возможность обойтись без проведения спецоперации силами Экспедиционного Корпуса, надо такой возможностью пользоваться. Военная операция она же, ясное дело, огромных денег стоит. Уж куда как больших, чем покупка лояльности туземных правительств. А когда такое приобретение осуществляется не за счёт средств консолидированного бюджета федерации, а за счёт приватного капитала, совсем хорошо.
   Всем хорошо.
   И верховным правителям хорошо - в Ассамблее народ заседает прижимистый. И корпорациям, в принципе, хорошо - дело не тормозится. И князькам местным хорошо - понятно почему. Плохо только тем, кто за бортом остался. Но зато им есть к чему стремиться. И это хорошо.
   Как только ушлые менеджеры Корпорации все формальности утрясли, так сразу без лишних проволочек начали разработку залежей. И как всегда - хватко. За каких-то одиннадцать месяцев отстроили всю инфраструктуру прииска: космопорт, атомную станцию на два блока, аэродром, вахтенный посёлок, при месторождении - горно-обогатительный комбинат, от комбината до космопорта Колею проложили, чтобы туда тягачами раймондий очищенный бесперебойно гонять, а оттуда - взрывчатку, запасные части к драгам, раствор цианида натрия, солярку зимнюю и летнюю, реакторное топливо, замзам-колу, пиццу, туалетную бумагу, зубочистки и прочие нехитрые разности для нужд производства и персонала. Управление деятельностью колонии и защиту её от разного рода гипотетических мерзавцев решили осуществлять с космической станции. Завесили стандартную шестимодульную на орбите и оснастили всем нужным, включая новейшие системы слежения и обороны. Назвали всё это немудрёно, с уважением к традициям - Экспедицией Посещения. И пошёл странноватый металл на Ганзаю - планету, являющуюся деловым центром Большой Земли.
   "И вот теперь за этот металл люди гибнуть стали", - невесело заметил сам себе Влад, нянча слиток на ладони.
   Ситуация, в общем-то, видавшему виды солдату была понятна. Предельно. В части касающейся. Теперь предстояло решить, как поступать дальше. И за этим не заржавело.
   Разработал Влад план действий немыслимо оптимистичный и до смешного краткий. Состоял он всего из двух пунктов. Пункт первый - возвратить похищенный груз. Пункт второй - попытаться не допустить уничтожения тиберрийцев.
   Первый пункт казался Владу более чем очевидным - раймондий надо вернуть. Кровь из носа. И вовсе не о прибылях Корпорации душа болела - обидно стало, что поимели как кутёнка. Материальная ответственность материальной ответственностью, можно было бы, пожалуй, и не заморачиваться, перетоптаться (хотя тоже, конечно, не дело), но вот с той штуковиной, которая самоуважением называется, шутки плохи. Это одно из тех базовых качеств, которые его существо составляют. Он эти качества, можно сказать, по крупинкам собирал. Все тридцать четыре года своей неоднозначной жизни. С кровью и потом собирал. И без любого из них он не он. Особенно - без самоуважения.
   "Если перестанешь себя уважать, что тогда от тебя останется? - сам у себя вопрошал Влад и сам себе отвечал: - Восемьдесят шесть кило дерьма и мяса. - И опять спрашивал: - Хватит ли этого для полного счастья? - И вновь отвечал: - Да не хрена".
   Вот почему переиграть всё назад - было делом принципа. Это даже не вопрос - груз нужно вернуть.
   Или сдохнуть.
   Что касательно второго пункта плана, тут всё не менее круто. Угроза уничтожения не ведающих, что сдуру сотворили, тиберрийцев встала в полный рост. Нависла она чёрной тенью над всеми жителями планеты тотчас, как не стало на белом свете гражданина Федерации Большая Земля Курта Воленхейма. Как только его не стало, так и пошёл для тиберрийцев обратный отсчёт.
   Опасность эту Влад не из пальца высосал, не надумал. Он точно знал - едва об инциденте станет известно в Секретариате Чрезвычайной Комиссии, немедленно заработает карательная машина. В этом даже и сомневаться не стоило. За сорок лет, прошедших со дня принятия Декларации "О Статусе Землян Как Носителях Базовых Ценностей", не было такого случая, чтоб за убитого землянина не отомстили. Как правило - неадекватно. Всей мощью Особой Бригады Возмездия.
   Влад хорошо представлял, как всё это произойдёт.
   Сначала будет непродолжительное расследование. Проведут его особисты - агенты Особого Отдела. Эти пронырливые ребята не страдают лицемерной терпимостью к аборигенам и поиском неопровержимых улик утруждать себя не будут. Управятся за пару дней. Потом начнётся подготовка документов в Секретариате. И сразу - предварительные слушания. Это тоже не затянется дольше двух-трёх дней. Затем случится заседание самой Чрезвычайной Комиссии По Противодействию Посягательствам. Пройдёт оно деловито и предельно организованно, завершится до второго завтрака и заурядно - единогласным вынесением обвинительного приговора. Который, как известно, обжалованию не подлежит. Впрочем, если бы и подлежал, всё равно бы ни один адвокат подсуетиться не успел, поскольку процедура подписания документа Президентом Федерации формальна и стремительна. В тот же самый день: размашистое факсимиле вверху - раз, печать с "башнями-близнецами" внизу - два, и всё - принять к исполнению. Другими словами: "Бригада Возмездия, к бою!"
   Каким образом в данном конкретном случае будут истреблены народы Тиберрии, Влад знать, конечно, не мог. Но знал, что будут. Как обычно - с тупым равнодушием и предельной жестокостью. Во всяком случае, раньше всегда так было.
   Тут ему сами собой припомнились некоторые эпизоды из "славной" истории Бригады Возмездия.
   Все города и посёлки излишне вольнолюбивой Доры залили, помнится, чистейшим хлором с истекающим сроком годности. Одновременно по всем намеченным целям, без предупреждения, в день "Д", в час "Ч" - нате вам!
   Бобби Гонг, парень, которого за душеспасительное пьянство сослали из Особой к ним в Штурмовую, просто ухохатывался, рассказывая о той операции. Провели, дескать, санитарную обработку территории, разогнали тараканов по щелям. Когда перешёл к подробностям, некоторых из парней наизнанку вывернуло. Уползли из курилки блевать в кусты. А чтоб парней из Штурмовой пронять, это, знаете ли...
   Недолго, к слову, продержался у них любитель санитарии Билли, воспитанием которого, похоже, когда папа Карло занимался, когда никто. После первого же боя нашли его с дырой в затылке. Кокнул из чего-то нештатного кто-то из своих. Случайно зацепил во время атаки. Вроде как. Впрочем, дознание не проводили, потому как дело было на Прохте и по запарке. Тихо списали на боевые потери.
   Небольшую по размерам Гелуздию, единственную планету жёлтого карлика с труднопроизносимым названием из созвездия Алохея, превратили в космическую пыль сорока тремя в правильных местах заложенными мега-зарядами. Естественно - термоядерными. Целую планету этими многофакторными штуками изничтожили за шестерых геологоразведчиков с Ритмы. Неслабо. Впрочем, чего жалеть его, чужой шар со скудными природными ресурсами. Объявили - нечего там жалеть. Забудьте.
   Провинившуюся, уже и не вспомнить в чём, Норпалакту обработали жёстким гамма-излучением. Не поленились собрать на орбите боевой реактор и тщательно обработали всю поверхность. Чудом выживших добивал через год десант Бригады. Подобная бойня называется у них "генеральной уборкой". Поговаривают, что за такие наземные операции "бригадиров" даже к Восьмиконечным представляют. Потому как геройством считается. А ведь, правда, не геройство разве - день-другой гоняться в дурацком антирадиационном скафандре за каким-нибудь резвым недобитком? Геройство героическое, конечно. Кто бы сомневался.
   Кстати, за мудя и на крюк подвесили бы того, кто засомневался бы, орлы из Отдела Коррекции Точки Зрения.
   Лучше не сомневаться.
   А ещё, помнится, года три назад Сумайру подвергли репрессированию под бурные аплодисменты прогрессивной общественности. Было дело. Все девять рас планеты извели на корню за неоказание помощи наблюдателю-землянину, повлекшее гибель последнего. Членов Чрезвычайной Комиссии не интересовало, что оказавшиеся поблизости сумайрийцы не сведущи были в хирургии. Незнание отдельных не освобождает от ответственности всех. А непонимание своей вины - от расплаты. Покарали показательно. Заодно и новое биологическое оружие испытали - фаг Ашербраннера-Бейли. Но об этой жути даже и вспоминать не хочется.
   Влада передёрнуло от навалившихся воспоминаний. Не он был слаб - слишком круты воспоминания. И они, эти нахлынувшие разом примеры из прошлого, укрепили его убеждённость в том, что тиберрийцам каюк пришёл. Без вариантов. Но тут, как говорится, сами напросились. И что их подтолкнуло к разбою на большой дороге, теперь не суть. Даже если причины весомы, никого это интересовать не будет. Вольно лежащему на рельсах убеждать поезд объехать, но толку? Поезд скоростной и без тормозов.
   Словом, оправдывайся, не оправдывайся, но конец пришёл всем народам Тиберии. Если только, конечно...
   Если только, конечно, не совершить акт доброй воли, уничтожив все свидетельства произошедшего.
   Почему Влад решил дать тиберрийцам шанс, он и сам толком не понимал. Просто решил так - и всё. Особо не анализируя. Видимо, почувствовал что-то такое, что даже самому себе сходу не объяснишь. Может, правду за ними какую-то - по большому счёту своё же добро они себе вернули. Робин Гуды доморощенные. И потом ведь не убили они его. Вот что главное - в живых оставили. А, похоже, что легко могли уничтожить. Такая за ними силища выявилась непонятной природы, что никаких сомнений нет - захотели бы убить, убили бы. Раздавили бы на хрен как букашку! Но почему-то не раздавили. Почему? Опять же непонятно. Возможно, пожалели, не заметив агрессии по отношению к себе. А возможно, просто не в заводе у них бессмысленные убийства. Местный боевой этикет, быть может, не допускает напрасную жестокость. Может, так. Но это только они сами могут сказать, почему так поступили.
   Влад подумал, что обязательно это выяснит. Потом - когда встретит их. А что встретит, даже и не сомневался.
   Но сначала, конечно, предстояло уничтожить улики.
   И начал действовать.
   Прежде всего забрался внутрь вездехода. Осмотрел окоченевшее тело Воленхейма и озадачился. Было от чего: если даже стрелы вытащить, наличие трёх дырок в жизненно важных органах помешает представить дело так, будто начальник актуального конвоя внезапно умер от сердечной недостаточности. Посему тело предстояло уничтожить. Как говорят дознаватели похоронной команды: "Нет тела - нет дела". Жене - бумага с сакраментальным "пропал без вести" и вечная надежда, Первой Страховой - вечная же радость от отсутствия доказательств факта наступления страхового случая.
   Но перед тем как приступить к невесёлому занятию, решил самого себя в дорогу собрать. Кинул в походный резиновый (в обоих смыслах) мешок найденный слиток раймондия, пять упаковок сухого пайка, две фляги с водой и два "цинка" с патронами к винтовке. Ещё аптечку со стены сорвал, сунул. И войсковой фонарь из ремонтного комплекта. И карту из "чрезвычайного" пакета извлёк. Без карты - куда?
   Попробовал мешок на вес. Хмыкнул - однако! Вытащил одну флягу и один "цинк". Посмотрел на флягу. Посмотрел на "цинк". Прикинул хвост к носу и "цинк" вернул в мешок, а флягу откинул в сторону.
   Армейский бушлат с эмблемой Штурмовой Дивизии (рычащий лев анфас на фоне звёздного неба Австралии и обрамляющая лента с надписью "Победить или умереть") напяливать не стал - приладил к мешку. А вот защитные очки, напоминающие маскарадную полумаску, надел - звезда Рригель, свет которой, как известно, беспощаден к сетчатке глаз генетических землян, уже обозначила себя на востоке оранжевой полосой. Эти защитные очки Влад самолично смастерил. Тысячу лет назад вырезал из тонированного забрала списанного шлема. Края напильником обработал, резинку приделал - лучше фирменных горнолыжных вышли. Как знал, что когда-нибудь пригодятся. Пригодились.
   Закончив с мешком, добрался до оружия. Начал с винтовки. Передёрнул затвор, ловко поймал выскочивший из казённика патрон, отстегнул магазин, вдавил патрон в паз к остальным, дозарядил из россыпи, пристегнул магазин, поставил на предохранитель. Всё - порядок. Доложил сам себе:
   - Оружие заряжено и поставлено на предохранитель.
   И примостил винтовку поближе к выходу.
   Десантный нож у него по жизни на ремне висел. Никогда не снимал. Разве только что в бане, да и то, смотря в какой. Нож славный, грамотно заточенный. Собрал его из частей от разных комплектов. Лезвие взял от "Экстрима" - длина 280, покрыто антибликом, сталь "пульс" - лучше не найдёшь, жесть режет как бумагу. А рукоять длиной в 160 - от "Последней мили". Специально так смонтировал. Форма рукояти "Последней мили" лучше лежит в ладони, что позволяет без проблем менять захват с прямого на обратный. Это - во-первых. А во-вторых - комплект выживания у "Последней мили" побогаче. Метис, конечно, немного разбалансированным получился. Но это для чужих рук проблема, сам Влад уже приноровился. 966 точных попаданий из 1000.
   Кобуру с наградным стволом постоянно не носил. Внутри "бочки" с этим делом неудобно - то и дело за что-нибудь цепляешься. В начале рейда положил в несгораемый ящик с технической документацией. Теперь вытащил и прицепил. Пистолетный комплекс "Ворон". Тип - оружие ближнего боя. Длина - 248. Корпус - металло-пластик. Вес без патронов - 568. Пуля - бронебойная СН тире 7. Самонаведение - лазерное полуактивное. Начальная скорость пули - 780. Емкость магазина - 14. Использование - офицерский состав боевых подразделений Экспедиционного Корпуса.
   Владу нравилась эта машина, способная взломать армейский бронежилет 5 класса защиты с расстояния трёхсот метров. Нравилась главным образом тем, что без дурацких новомодных наворотов. Без всяких там встроенных "маячков", видеокамер, телекодовых терминалов, комплектов с антидотами и прочей пацанской лабуды. Правда, системой распознавания хозяина, обязательной по третьей поправке к сто пятой статье Основного Уложения, оснащена, конечно. Не без этого. Но больше ничего лишнего. Просто пушка. Как в старину. Получил её из рук прославленного четырёхзвёздного "папика"  Алана Пауэра. Этот хромой и контуженный на всю голову лорд войны является тем самым исключением, которое подтверждает известное правило, что любой, кто по чину выше главного сержанта, на самом деле одетая в форму макака. Поэтому получить из его дрожащих рук награду - за честь
   Вручая ему эту штуку перед строем, Пауэр ни слова не произнёс, лишь одобряюще похлопал по плечу. За него всё сказала лаконичная надпись на рукоятке: "Штурма рядовому второго уровня Владиславу де Арнарди от командования Экспедиционного Корпуса за грамотные действия в бою".
   Сдохну, смертью смерть поправ, за народы Большой Земли!
   Грамотно он тогда действовал, или не грамотно, по Боевому Уставу или по наитию, это не так уж и важно. Главное, что отвлёк на себя отряд "Свинцовых маков", дав тем самым парням лейтенанта Чешски проползти по кишащим пиявками Гнилым Болотам. Больше часа возил мордами озверевших сепаратистов с Луао-Плишки, петляя между "зубами" небезызвестного Спящего Дракона. Употел конкретно. Килограмм пять потерял. Не меньше. И еле зад унёс.
   Было дело.
   Было, да быльём поросло.
   Собрав шмотки и определившись с оружием, взялся за мертвеца.
   Вес был приличный, под центнер, но справился - поднатужился и выкинул за борт. И, особо не церемонясь, тащил по каменистому грунту за ноги. А что? Не раненый, чтобы нянчиться. Живых надо жалеть, мёртвых - поздно.
   Доволок до "Катьки", закинул на плечи и, кряхтя, но бодрячком взобрался по трапу на крышу. Открыл люк, сбросил труп и сам следом спустился. Там усадил в покрытое слоем пыли кресло всё то, что раньше было Куртом Воленхеймом, и какое-то время пытался придать охладевшему телу надлежащую позу. Хотел, чтоб как в древних книгах о викингах - грудь колесом, морда клином, руки на штурвале. Но, в конце концов, перестал маяться дурью (не время и не место) и просто пристегнул к сиденью страховочным ремнём.
   Прежде чем выбраться на воздух, нашарил в карманах покойника флягу и потряс - там ещё булькало.
   Уже стоя над открытым люком, Влад, как это в таких случаях и полагается, хлебнул за упокой грешной души. Протолкнув в себя спиртное, чуть не задохнулся: смердящее пойло, которое только большой фантазёр мог принять за виски, обожгло нутро. Когда отпустило, вытер губы и произнёс на отдаче короткую речь. Он всегда считал, что о мёртвых либо правду надо говорить, либо чистую правду, поэтому сказал то, что думал, от души:
   - Покойного знал недолго и не с лучшей стороны. Но это ничего не значит. В пределах свободного Космоса каждый в праве жить придурком и умереть по-дурацки. Пепел к пеплу. Прах к праху. Аминь.
   Перекрестился, швырнул флягу в притороченное к броне ведро с надписью "ДЛЯ ТРАНСМИССИИИ" и с грохотом захлопнул крышку люка.
   Как крышку гроба.
   А потом вытащил из нагрудного кармана пачку жевательной резинки. По виду - энергетическую "Экспансию" из армейского пайка. Но на самом деле никакая это была не жвачка, а сэкономленный за последние полтора года службы дестронид. Четыре пластинки офигительной разрушающей силы.
   Освободив от фольги, Влад прилепил одну пластинку к броне и резко ударил по взрывчатке кулаком. Убедившись, что процесс пошёл, перелез через леер, спрыгнул вниз, чуть не раздавив обнаглевшую двухголовую ящерицу, и начал отсчёт.
   Пять!
   Полагается отойти за пять секунд на шесть шагов. Всего-то. И это даже с избытком. Можно не торопиться.
   Сделал шаг и почему-то сразу вспомнил самое первое в своей жизни практическое занятие по взрывному делу. Тогда у них забавно вышло.
   Четыре!
   Когда подошла очередь, главный сержант Моррис вызвал на огневой рубеж их тройку - Джека Хэули,  Фила Тоя и его, Влада. Выдал каждому по брикету чего-то древнего, кажется, тринитротолуола, и отправил на линию подрыва.
   Три!
   По команде начали поджигать шнуры. У него и у Фила сразу получилось, а у Джека пошли ломаться спички. Два шнура уже сгорели на четверть, а третий ещё был целёхоньким. Джек всё чиркал и чиркал, а спички всё ломались и ломались. При этом Моррис и не думал давать команду на отход: втроём пришли, и уйти должны были втроём.
   Два!
   А потом у Джека, слава яйцам, свершилось - шнур загорелся. От двух других к той секунде осталось по четвертушки. Тут уже Моррис приказал бежать в укрытие.
   Развернулись, но не побежали - пошли. И пошли намеренно неторопливым шагом. Медленно-медленно шли. Смелость свою друг перед другом выказывали. Идиоты. Хотя, честно говоря, хотелось побежать.
   Один!
   И не просто побежать, а так рвануть, чтоб аж пятки засверкали. Но - мужская заносчивость. Она не позволяла.
   Нет, если бы кто-то побежал первым, остальные тоже рванули бы. Но никто не хотел быть в этом деле первым. Взяли друг друга "на слабо".
   Зеро!
   И успели спрыгнуть в окоп за мгновение до взрыва.
   В общем - обошлось.
   А после того памятного случая всюду вместе ходили. До самого выпуска. Потом ещё какое-то время переписывались. Потом созванивались по праздникам. Потом...
   Потом у Джека перехлестнулись вытяжные фалы парашюта. А Фил, осев в штабах, скурвился. Романтика кончилась. Началась жизнь.
   Зеро!
   Зеро уже было.
   Всё.
   Влад развернулся и увидел, что тягач, под которым умерло ни одно поколение механиков, дрожит. Дрожит и светится. Затем эти мелкая дрожь и сиреневое свечение ушли, и тягач стал прежним.
   Но только по виду, на самом деле - нет.
   Через несколько секунд начал осыпаться, через две минуты от него остались лишь одни гусеницы, а ещё через одну уже ничего не осталось - ветер развеял всё без остатка. Будто сделан был тягач не из металла, а из трухи.
   А он и стал после подрыва дестронида трухлявым. Такая уж эта штука дестронид - всё на свете превращает в дрянь.
   - Ну, в общем, так, - прикинул Влад. - Проснулся на смену, гляжу - стоим. Огляделся - Воленхейма нет нигде. Вылез посмотреть - ё-моё, тягача нет. И груза, естественно, - тоже. Вот такая вот беда - ни Воленхейма, ни тягача, ни груза. Хотел доложить, да как тут доложишь, когда кругом сплошная Долина Молчания. Подумал-подумал, да и пошёл искать пропажу. А что мне было, господин следователь, делать?
   Отмазка звучала не слишком убедительно, но время для репетиций ещё имелось. А потом - при всей неубедительности любой озвученной версии, опровергнуть её будет трудно. Прав всегда тот, кто выжил. Что касается полиграфа, клал Влад на него с прибором. Однозначно.
   И вот почему.
   Служил у них в третьей непобедимой боец по имени Пит Кондратьевич Абрамофф. Не кем-нибудь служил - каптёром. Сила! Так вот этот ловчила научил за упаковку дивного самосада с планеты Лайба, как с чудо машинкой обходиться.
   Оказалось, просто.
   Непосредственно перед проверкой необходимо высосать шесть-семь бутылок замзам-колы. Прежде всего. Это чтоб потом всю дорогу нестерпимо хотелось отлить. Далее так. Отвечая на "настроечные" вопросы, нужно напрячься и что есть силы сжать сфинктер. Ну, а когда дело дойдёт до основного теста, тут наоборот - надо расслабиться. Но не просто расслабиться, а ещё и бормотать под нос какую-нибудь мудрёную скороговорку. Например, такую: "Еду я по выбоинам, из выбоин не выеду я". Или такую: "Враль клал в ларь, а враля брала из ларя". Или какую-нибудь другую. Это не принципиально. Главное, чтобы мозг от непрерывного повторения труднопроизносимого и почти не проговариваемого набора звуков начало клинить конкретно. А за мозгом и детектор лжи (будь то традиционный полиграф, магниторезонансный сканер или позитронный томограф) тупить начнёт. "В системе человек-машина человек завсегда машину с ума свести может", - весомо заявлял каптёр Пит Кондратьевич Абрамофф. И при этом крест давал. Хотя и слыл стихийным даосом.
   Кое-кому из парней довелось методу опробовать, и по их словам - верняк.
   Закончив с погребением, Влад уничтожил дверки контейнера, истратив на это дело ещё две пластинки. Затем направился к вездеходу, поднялся наверх и прикрыл крышкой люк. Это для того чтобы, пока хозяев нет, птицы внутрь не гадили и гады гнёзд не вили.
   Спрыгнув на грунт, наткнулся взглядом на шляпу предводителя ночных разбойников - того самого парня, что назвал себя Гэнджем. Как затащило её ветром под замечательную цельнометаллическую гусеницу, оснащённую не менее замечательными шевронными грунтозацепами, так и лежала в пыли. Влад не поленился, поднял. Стряхнул песок с фетра, вставил в дырку палец и поцокал языком - ну надо же! И как это парню-то голову не разорвало? Видать, с серебряной ложкой во рту родился. И с динамической защитой на черепе.
   Нахлобучив эту чужую и дырявую шляпу, он закинул винтовку на одно плечо, мешок - на другое, перекрестился и отправился в путь. Пёхом. Хорошо бы, конечно, было пуститься в погоню на вездеходе. Но нельзя - выберешься за границу Зоны Отчуждения, и встанет машина колом. Сработает защита от того потенциального дурака, которому приспичит съехать с Колеи и махнуть в ближайшую деревню. К примеру, за куревом. Или за девками. И вот эту вот защиту ни фига не взломаешь - там чистая механика, а не кибернетика. Фокусы с кодами не проходят. Каким-то хитрым образом тупо блокируется фрикционное включение всех восьми передних и двух задних передач. Поэтому если валить с Колеи, то только на своих двоих.
   Шёл Влад уверенно, не оборачиваясь и так, чтобы уже зависшее над горизонтом местное солнце (на государственном языке аборигенов - Рригель, по Единому Классификатору - Эпсилон Айвена 375) грело левую щёку, а показавшиеся за оранжевой дымкой вершины Кардиограммы оставались всё время за спиной. Ногтем, под который забились кровь и ржавь, по карте уже поелозил. Знал теперь, идти нужно в ближайший от левого нижнего угла квадрата 22-96 населённый пункт. В городишко под названием Айверройок.
  
  
   Глава 2.
  
   1.
  
   - Айверройок, говорите? - переспросил Старик и, скомкав исписанный лист, посмотрел на занимающий целую стену экран коммуникатора.
   Джордж Гринберг, вице-президент Всемирной Сырьевой Корпорации покосился на дисплей блокнота и подтвердил:
   - Да, господин Верховный Комиссар, - Айверройок. Именно так называется этот... хм, с позволения сказать, город. - Гринберг ещё раз глянул на дисплей и, опасаясь обмануться, а ещё больше опасаясь обмануть, прочитал прямо с него: - Галактика НГС 891, система звезды Эпсилон Айвена 375, планета Тиберрия, Федеративная Республика Схомия, округ Амве, город Айверройок.
   Старик швырнул бумажный комок на пол и вновь склонился над высоким, напоминающим конторку, столом. Взял из стопки чистый лист, макнул перо в пасть сидящего на заду бронзового гиппопотама и стал писать. Не прекращая столь непривычного для первой половины двадцать третьего века занятия, спросил:
   - Тиберрия - она, кажется, числится в Кандидатах. Так?
   - Вы совершенно правы, господин Верховный Комиссар. В Основном Списке её номер... Секунду... Тридцать шесть.
   - Чёрт знает что и чёрт знает где, - проворчал Старик.
   - Если по Пространству, то двадцать четыре миллиона световых, господин Верховный Комиссар, - услужливо подсказал Гринберг.
   - Вот я и говорю, что чёрт знает где.
   - Но сто восемьдесят шестым каналом через Над-Пространство - неподалёку.
   - Это-то, Гринберг, даже и самому занюханному ублюдку с Прохты понятно, не то чтоб Верховному Комиссару Чрезвычайной... Ладно. Значит, оттуда и исходил это самый ваш... Как его там?
   Перо в руках Старика замерло.
   - У-луч, господин Верховный Комиссар, - напомнил Гринберг.
   - Ну, да... - Перо вновь заскрипело по бумаге. - У-луч. Или анормальный электромагнитный импульс. Так вы, кажется, сказали?
   - Так, господин Верховный Комиссар. Именно так.
   - Послушайте, Гринберг, я, признаться, от всего этого далёк. Скажите, а в чём именно заключается его пресловутая анормальность?
   Гринберг оцепенел, будто почувствовал в вопросе какой-то подвох. Хотя возможно, заминка была вызвана сбоем в канале связи. Так или иначе, но через секунду Гринберг "ожил" и объяснил:
   - Анормальность заключается в инверсии.
   - А подробнее?
   - Понимаете, господин Верховный Комиссар, я не специалист...
   - Не прибедняйтесь, Гринберг.
   - Хорошо, господин Верховный Комиссар, я скажу, как сам понимаю. Дело в том, что любому электромагнитному излучению свойственно затухать. Все знают - удаляясь от источника, излучение делается слабее. А в случае с У-лучом всё наоборот - чем дальше от источника, тем больше мощность. Причём мощность увеличивается пропорционально квадрату расстояния.
   - Странно.
   - Да, господин Верховный Комиссар, весьма странно. И ещё замечу, что энергия элементарных частиц, зарегистрированная на излёте У-луча, составляет 24 джоуля. Говорят, что на лучших современных ускорителях достигаются энергии на порядок меньше. Можете, представить?
   Гринберг ожидал встречной реплики. Но Старик, увлёкшись письмом, ответом его не удостоил. Забыл про него. Возникла пауза.
   Присутствующему при разговоре начальнику Особого Отдела Вилли Харднетту стало совсем тоскливо. Ничего интересного в этом переливании из пустого в порожнее самый молодой полковник Чрезвычайной Комиссии для себя не видел. Поэтому, прикрывая рукой невольную зевоту, он перевёл взгляд с экрана на ту из пяти стен кабинета, которая имитировала веранду деревенского дома.
   Сегодня "веранда" выходила в залитый светом осенний лес: петляла и убегала куда-то за поворот усыпанная палой листвой тропа, деревья безрадостно качали облысевшими ветками, а в клочьях паутины блестели капли недавно прошедшего дождя.
   Картинка поражала своим реализмом. Через секунду-другую уже не верилось, что кабинет главы Чрезвычайной Комиссии По Противодействию Посягательствам находится на сверхсекретном минус двадцать первом уровне штаб-квартиры.
   "Но всё-таки, зачем он меня вызвал?" - в третий раз за последние восемь минут подумал Харднетт. И вновь не найдя ответа, посмотрел на Старика.
   Величайший из сынов Большой Земли выглядел нынче чудней обычного - на голое тщедушное тело накинут полосатый байковый халат, на бритой голове дурацкая, связанная из грубой серой шерсти, шапка, ноги в комичных войлочных чунях, на носу - очки в металлической оправе, место которой, если и не на свалке, то в антикварной лавке точно.
   "Сдаёт Старик и делается всё эксцентричней и эксцентричней, - сочувственно оценил наряд шефа Харднетт. - Похоже, аредовы годы неумолимо делают своё. Сто двадцать восемь - это уже возраст. Это уже серьёзный возраст".
   Старик, почувствовав его взгляд, обернулся и вскинул седую бровь: "Что такое?". Харднетт молча покачал головой: "Нет, шеф, ничего". И слегка повёл подбородком в сторону экрана. Благодаря такой ненавязчивой подсказке Старик вспомнил о собеседнике и прервал паузу.
   - Так что, Гринберг, на самом деле подобный луч из разряда редких? - спросил он, скосившись на экран.
   - За всю историю наблюдений ближнего и дальнего Космоса это, господин Верховный Комиссар, второй случай, - с готовностью ответил Гринберга.
   - А первый - где и когда?
   - Двадцать четыре года назад. Источник находился там же, на Тиберрии. Её, эту планету, господин Верховный Комиссар, в принципе, и открыли после того, как зарегистрировали луч со столь странными свойствами. Галактика НГС 891 в зоне ответственности поста АПН 56, следящего за Приграничными Наделами. Он и зафиксировал сигнал. Когда обработали данные, то...
   Гринберг закашлялся и потянулся правой рукой куда-то за пределы экрана. Старик раздражённо поторопил его:
   - Ну что вы там мямлите, Гринберг?!
   Вице-президент Всемирной Сырьевой Корпорации, компании являющейся мировым флагманом пополнения невосполнимых сырьевых ресурсов, будто школьник, пойманный учителем за каким-то непотребным занятием, торопливо отпил замзам-колу из появившегося в кадре стакана и поспешил продолжить:
   - Прошу прощения, господин Верховный Комиссар. В горле запершило... - Он прокашлялся. - Ещё раз извините. Так вот. Расшифровка полученных данных поразила всех посвящённых и породила жаркую дискуссию в научных кругах. Часть учёных, ознакомившись с полученными результатами, сразу заявила, что никакого У-луча не было и быть не могло. Что, дескать, на лицо сбой в работе аппаратуры. Иные же деятели, напротив, легко допускали возможность подобного луча и приводили тому многочисленные теоретические обоснования. Спор завершился тем, что Объединённый Университет снарядил специальную экспедицию для изучения вопроса. Как побочный результат - открытие обитаемой планеты.
   - С побочным результатом всё понятно, - проворчал Старик. - У нас, за что ни возьмись, всё побочный результат чего-то. А источник-то луча нашли?
   - В том-то и дело, что нет, господин Верховный Комиссар, - с бойкостью первого ученика ответил Гринберг. - Излучение было кратковременным. Зафиксировано, можно сказать, случайно. Да потом расстояние весьма... Мягко говоря, приличное. К тому же шёл лишь восьмой год расконсервации после отмены Моратория на Научные Исследования. Аппаратура была допотопная. Погрешности... Аберрации там всякие. В общем, определить точные координаты источника не представилось возможным. К сожалению. Исследователи Университета года три потратили на поиски, но так ничего и не нашли. Какое-то время отслеживали эфир, надеясь, что сигнал повторится, но затем программу свернули.
   Старик осуждающе покачал головой:
   - Рано свернули, как видно. Импульс-то повторился.
   - Но двадцать четыре года, господин Верховный Комиссар! Четверть века без малого - это всё же...
   - Спешка нужна только при ловле скрытых и явных врагов рода людского, - прервал Гринберга Старик и назидательно заметил: - В остальных случаях спешка - порок. Или нет?
   - О, да! - поторопился воскликнуть Гринберг. - Вы, правы, господин Верховный Комиссар.
   - Я всегда прав, - сказал без тени иронии Старик. Но, сделав небольшую паузу, сухо добавил: - Шучу.
   Гринберг неестественно хохотнул. Старик от его смеха поморщился и, не прекращая своих старомодных упражнений с пером, спросил:
   - Но теперь, я полагаю, и без вечно спорящих друг с другом умников из Университета там было кому определить координаты источника?
   - Да, господин Верховный Комиссар, в настоящее время плотность военных постов системы "Подлёт" в том районе достаточно велика. Да и научных зондов-разведчиков хватает. Теперь предельно точно установлено - источник расположен в этом самом... - Гринберг вновь скосился на свой дисплей и проговорил по слогам: - Ай-вер-рой-оке.
   - А кем конкретно установлено? - поинтересовался Старик.
   - Ну... Военными, насколько я понял.
   - Военными? Молодцы военные. Везде поспевают. А вы, полагаю, узнали об У-луче из открытых сводок Аналитического Центра?
   - Вы абсолютно правы, господин Верховный Комиссар.
   - Говорю же, я всегда прав.
   - Я, господин Верховный Комиссар, в этом даже...
   - Ещё бы вы сомневались.
   Гринберг, застывший с открытым ртом, хотел что-то сказать, но передумал и закрыл рот.
   - Подождите, Гринберг. - Старик перестал писать и повернулся лицом к экрану. - Военные смогли, а что же ваша тамошняя орбитальная станция? Прозевала луч?
   - Видите ли, господин Верховный Комиссар... - Гринберг замялся, начал теребить галстук. - Специально подобная задача персоналу не ставилась. А потом... Я же говорил, У-луч на близком расстоянии от своего источника настолько слаб, что...
   Старик резко оборвал его:
   - Слаб, говорите?!
   В голосе Старика зазвенел металл, лицо сделалось суровым, и Харднетт увидел, как образно отреагировала на это интерактивная картина. Пробивающие крону солнечные лучи стали гаснуть один за другим. На тропу наползла тень. Ветер усилился, стал срывать с ветвей оставшуюся листву и поднимать вверх опавшую. Через несколько секунд в заходившем ходуном лесу закружила багряно-жёлтая карусель.
   "Вот и нас так же по жизни носит", - меланхолично подумал полковник и вздрогнул от неожиданности - с нижней ветки одного из деревьев резко вспорхнула и, заваливаясь на левое крыло, взмыла вверх огромная чёрная птица.
   Обнаружив мигом позже в руке верный "Глоззган 112", Харднетт усмехнулся. То, что для сознания неожиданность, то для подсознания сигнал к действию. Мастерство захочешь, не пропьёшь. Не продашь. Не обменяешь.
   Отщёлкнув предохранитель, быстро вернул ствол в кобуру. Не хотел, чтоб Старик увидел. Подумает ещё, что нервы ни к чёрту.
   А Гринберг тем временем оправдывался:
   - Ну да, господин Верховный Комиссар, я же выше уже говорил - У-луч на близком расстоянии от своего источника слаб. Свойство у него такое.
   - Не так уж, видимо, он слаб, раз вертолёт уронил, - справедливо заметил Старик.
   - Дело в том, что вертолёт попал в зону прямого действия. Расшифровка "чёрного ящика" показала...
   - Я читал, - остановил Гринберга Старик. - Незначительный сбой в интегрированном комплексе бортового оборудования, вызванный слабым электромагнитным импульсом, повлёк... Ну, и так далее. Цепочка, в общем-то, безобидных по своей сути событий привела к катастрофе с многочисленными человеческими жертвами. С этим я ознакомился. Н-да... Всё как всегда. Вы лучше скажите мне, Гринберг, куда был направлен У-луч. Откуда - я уже понял. А вот куда? В никуда?
   - Нет, господин верховный комиссар, как это ни странно - к конкретному объекту. К объекту... Простите, не записал индекс.
   - Бывает. А "на пальцах"?
   - Мембрана Гагича.
   - Крупная?
   - Первого, кажется, класса.
   - Небольшая, значит...
   - Да-да, небольшая.
   Старик собрался было продолжить свою писанину, но замер и посмотрел на перо так, будто впервые увидел.
   - Послушайте, Гринберг, а что если...
   Старик замолчал.
   Вице-президент Всемирной Сырьевой вежливо подождал, но минуты через две, когда почувствовал, что молчание Старика слишком уж затянулось, встревожился:
   - Господин Верховный Комиссар! Алло, господин Верховный Комиссар! Мы ещё на связи? Господин Верх...
   - Всё нормально, Гринберг, - успокоил его Старик. - Я на связи. Просто я тут подумал... Гринберг, а что если этот самый луч шёл не от Тиберрии к мембране, а от мембраны к Тиберрии? А, Гринберг? Что если это мембрана его выплюнула? А? Что если это так? Тогда этот самый ваш чёртов парадокс с мощностью излучения и никакой не парадокс вовсе.
   - Извините, господин Верховный Комиссар, но...
   - Что?
   - Время.
   - Что - "время"?
   - Время не может иметь отрицательную величину, господин Верховный Комиссар. Нет, теоретически, вероятно, может, но... Я, конечно, не силён в квантовой физике, но не доводилось мне слышать, чтобы где-то в пределах Пространства физическое время пошло вспять. Вы понимаете, о чём я, господин Верховный Комиссар? Излучение, о котором мы тут... Оно жёстко привязано к временной шкале. Понимаете, господин Верховный Комиссар?
   Выждав какое-то время, Старик сказал:
   - Да, Гринберг, понимаю. Следствие идёт за причиной. Это вроде того, что я должен прежде чихнуть, чтобы на вас попали брызги. Вы это имеете в виду?
   Гринберг вместо ответа угодливо захихикал. Старик вновь поморщился, будто наступил босой ногой на колючку, и повторил:
   - Сначала в одном месте причина, а только потом, через время и в другом месте - следствие. Но никак не наоборот. Так, Гринберг?
   - Всё верно, господин Верховный Комиссар.
   - Ну и ладно. Ну и пусть. Оставим яйцеголовое яйцеголовым, сами же вернёмся к нашим баранам. Вы, Гринберг, как я полагаю, считаете, что луч имел искусственную природу? Так? Вы думаете, что ваш - к слову сказать, морально устаревший и технически изношенный - вертолёт сбили аборигены? Сбили непреднамеренно, но всё же сбили. Вы так считаете?
   - Упаси Всевышний! - Гринберг театрально всплеснул руками. - Я ничего подобного не считаю, господин Верховный Комиссар, поскольку имею представление об уровне технического развития на Тиберрии. Он чрезвычайно низок. У-луч никак не может иметь искусственную природу.
   - А какого чёрта тогда вы обращаетесь в Комиссию?
   Гринберг ничего не ответил, но его взгляд был красноречив и выражал крайнее недоумение.
   Не дождавшись ответа, Старик ещё раз задал тот же самый вопрос:
   - Я спрашиваю, Гринберг, зачем вы, обращаетесь с этим делом к нам, если на ваш взгляд гибель сотрудников Компании вызвана природным явлением?
   - Как зачем? - всё ещё удивлялся Гринберг.
   - Ну да - зачем? Зачем вы отнимаете моё время? Мне что, по-вашему, больше заняться нечем? Вы думаете, я день-деньской пальцем в носу ковыряю от нечего делать?
   Гринберг пожал плечами и заговорил деревянным голосом:
   - Господин Верховный Комиссар, но ведь есть же предписание информировать Чрезвычайную Комиссию По Противодействию Посягательствам в случаях, вызывающих... Хм... Так сказать, подозрение.
   - А вы, Гринберг, полагаете, что это именно такой случай?
   - Я... - На одутловатом лице Гринберга читалась нерешительность. - Я... - Медлил он с ответом. - Я... - И, наконец, выкрутился: - Я действую в соответствии с процедурой, господин Верховный Комиссар.
   "Как будто воздух вышел из прострелянного колеса", - подумал Харднетт с презрением.
   - А-а-а! - понимающе воскликнул Старик. - Значит, вы, Гринберг, хотя и не считаете, что вертолёт сбили аборигены, всё же проявляете формальную бдительность?
   - Ну да... Формальную. Это в области моих полномочий.
   - Это весьма похвально, Гринберг. Весьма. Формализм - основа безопасности. А то, знаете ли, бывает иной раз, что... - Старик осёкся. - Разные случаи, в общем, бывают. - И внезапно предложил, будто в награду за надлежащее исполнение инструкций: - Послушайте, Гринберг, а вы не хотели бы меня увидеть? А? Хотите увидеть, каков я на самом деле? Я могу устроить. Хотите? Прямо сейчас. А, Гринберг?
   - Сейчас?!
   Вице-президент Всемирной Сырьевой Корпорации невольно вздрогнул, отчего секундой позже смутился и густо покраснел. Старик, радуясь своей шутке, беззлобно засмеялся.
   - Ладно, Гринберг, не пугайтесь. Я пошутил.
   - Господин Верховный Комиссар, я...
   - Оставьте, Гринберг, говорю же, пошутил. - Старик метнул быстрый взгляд на экран. - А вот интересно, Гринберг, каким вы меня представляете? Моё изображение на ваш экран не выводится. Голос преднамеренно искажён. Фото моих в глобальной сети вы никогда не видели, не могли видеть, их там не размещают. Их вообще нигде не публикуют, потому что их нет в принципе. И видео - тоже, разумеется. А когда идёт прямая трансляция Еженедельных Обращений или заседаний Комиссии, то меня... Сами знаете. Короче говоря, никогда вы меня не видели и истинного моего голоса никогда не слышали. Но ведь вы меня, Гринберг, каким-то рисуете в своём воображении. Ведь так? Интересно - каким? Чёрной старухой с отвислыми сиськами?
   - Ну... Я... Понимаете, господин Верх...
   - Ладно, не мучьтесь, Гринберг, это я так... Шутки ради.
   - Да я...
   - Прекратите, говорю. Забудьте.
   Гринберг так и замер с открытым ртом, Старик же, будто вспомнив что-то очень забавное, улыбнулся. И продолжая улыбаться, спросил:
   - А знаете, Гринберг, каким меня видят шрохты?
   - Шрохты?! - удивился Гринберг.
   - Да-да, шрохты. Забавный народец с планеты Прамадш. Есть такая в Приграничье, входит в Лигу Созревающих. Нами используется как исправительная колония.
   Гринберг кивнул, подтверждая, что слышал о такой, и Старик продолжил:
   - Юго-восточный континент этой нетронутой техническим прогрессом планеты заселяют многочисленные племена, входящие в группу шрохтов. Они откуда-то знают обо мне, по-видимому, от заключенных, считают богом и называют Арчионом.
   - Интересно, - соврал Гринберг.
   - Я тоже нахожу это весьма интересным и даже поучительным, - сказал Старик. - Так вот. Они считают, что Арчион, то есть я - это рассерженное восьмирукое божество из сонма огненных божеств. Эдакий хранитель истинной веры, пугающий и безжалостный. По легенде, на моём челе красуется венец из тринадцати черепов, на груди висит ожерелье из отрубленных голов, в одной руке я держу скипетр из берцовой кости Непрошенного Гостя, в другой - чашу из черепа Царя Царей. Одолевая скверных духов, я ем их мясо и пью их кровь. А ещё, по мнению шрохтов, я не способен достичь личного блаженства, и обречён на вечную войну с теми, кто мешает распространению истиной веры и чинит зло сынам Земли. Каково? Впечатляет?
   - Ну что взять с малых сих, господин Верховный Комиссар, - осторожно прокомментировал услышанное Гринберг.
   - А мне кажется, удачный портрет, - продолжая веселиться, заметил Старик.
   - Хм...
   - Вы так не считаете?
   - Вам виднее, господин Верховный Комиссар.
   - Да, верно. Мне виднее. Высоко сижу, далеко гляжу... Кстати, почему вы ничего не говорите о пропавшем раймондии?
   - О рай... - Гринберг растерянно покрутил головой и нервным движением ослабил галстук. Вопрос явно застал его врасплох.
   "Удар ниже пояса", - усмехнулся Харднетт.
   - Вы уже в курсе? - ответил Гринберг вопросом на вопрос.
   - Уже в курсе, - подтвердил Старик и пояснил: - Должность у меня такая - всегда быть в курсе всего.
   - Мы, господин Верховный Комиссар, полагаем, что данный инцидент не выходит за рамки корпоративных интересов.
   - Меня не интересует, что вы там полагаете, Гринберг! На чужой планете пропали двое землян, скоро уже сутки, как вы не можете найти их своими силами, и при этом не соизволите проинформировать Секретариат Комиссии. Это как понимать? Как простую безалаберность? Или как... саботаж?
   Старик говорил негромко, но со зловещим придыханием. Гринберг, словно рыба в руках рыбака, беззвучно хватал ртом воздух. Он не знал, что сказать.
   А Харднетт в это время наблюдал, как в лесу потемнело, потом стало ещё темнее, и ещё - так, мало-помалу, гаснет свет в театральном зале перед началом спектакля. В какой-то миг лес вовсе погрузился в кромешную мгу. Лишь изредка его озаряли вспышки бледно-голубого света, и тогда проявлялись чёрные силуэты деревьев. Эти корявые, многорукие тени выглядели жутковато.
   Гринберг, уличённый в попытке сокрытия важной информации, так и не смог ничего ответить, а Старик наседал:
   - Вы что, действительно не понимаете, что два чрезвычайных происшествия подряд и на одной планете - это не случайность? А? Или у вас есть на этот счёт своя точка зрения? Могу заверить вас, Гринберг, какой бы она не была, она ошибочна. - Произнеся это, Старик некоторое время молчал, что-то обдумывая, а потом предложил: - Послушайте, Гринберг, может быть, вам стоит пройти курс реабилитации в Отделе Коррекции Точки Зрения? Как считаете?
   Гринберг после этих слов Верховного Комиссара побледнел. Потом посерел. Казалось, что он вот-вот потеряет сознание и выпадет из кадра. Но Старик, прежде говорящий жёстко, сыграл на контрасте. Он вдруг перестал запугивать своего впечатлительного собеседника и заговорил с ним совершенно нормально.
   - Ладно, Гринберг, - произнёс он вполне спокойным голосом, - будем считать, что вы осознали свою ошибку. И впредь...
   - Да-да, - вытирая пот со лба, обрадовано закивал Гринберг. Он всем своим видом старательно выражал раскаяние.
   - Что "да-да"?
   - Впредь, господин Верховный Комиссар, мы будем незамедлительно информировать о подобных происшествиях Секретариат Комиссии... Чрезвычайной.
   - И... - ждал продолжения Старик.
   - Что? - не сообразил Гринберг.
   Старик подсказал:
   - И приложим максимум организационных и финансовых усилий, чтобы подобные происшествия в будущем не повторялись.
   - Ну да, конечно! - воскликнул Гринберг, хлопнул себя по лбу, будто только что вспомнил, и послушно повторил: - Позвольте от лица Единой Сырьевой Корпорации заверить вас, господин Верховный Комиссар, что мы приложим максимум организационных и финансовых усилий для того, чтобы впредь подобное не повторилось
   - Всё, Гринберг, конец связи.
   - Позвольте, но...
   - Ваша информация, господин Гринберг, официально принята к делопроизводству. О результатах своей работы Комиссия проинформирует руководство Всемирной Сырьевой Корпорации установленным порядком в установленные сроки. Если... Если, конечно, посчитает необходимым. Всего доброго. Спасибо за сотрудничество и передавайте привет господину Стокману.
   - Всего наилучшего, гос...
   Гринберг не успел попрощаться, Старик отключил коммуникатор. Терминал автоматически вывел на экран сигнал первого федерального телеканала. Шёл рекламный блок. Жизнерадостного болвана, нахваливающего майонез "Полонез", сменила длинноногая красотка в медицинском халате. Завертев неотразимым задом, она начала продвигать в массы пилюли от гормонального дисбаланса. Старик было прислушался к её бодрому верещанию, но потом мотнул по-собачьи головой, сбрасывая морок, и переключил канал. На втором шёл последний период первого матча финальной серии. "Буйволы Ритмы" размазывали по стенке "Ганзайских Дьяволов". Узнав счёт (18-3), Старик отключил звук и вернулся к листу. Вновь стал что-то записывать. Причём, так быстро, как это делает человек, спешащий зафиксировать удачную мысль. К Харднетту Старик обратился, не поднимая головы:
   - Как тебе, Вилли, этот красавчик из Сырьевой?
   Начальник Оперативного Отдела с трудом оторвался от созерцания изменений, происходящих за виртуальным стеклом. Тьма, только что заполнявшая таинственный лес, стала рассеиваться. Солнечный свет вновь заскользил по влажным веткам. Ветер стих. Всё задышало покоем.
   - Обычные дела, шеф, - переведя взгляд на Старика, произнёс Харднетт.
   Такое обращение не являлось нарушением субординации. Верховный сам призывал подчинённых держаться запросто. Даже требовал.
   - Обычные, говоришь? - переспросил Старик.
   - Ну да, обычные, - повторил Харднетт. - Самые что ни на есть обычные. Нас не любят. Не любят и боятся. И дел с нами иметь не хотят. Никаких. Даже тогда, когда чувствуют, что необходимо, всё равно тянут до последнего. Только если совсем уж припечёт, тогда снисходят. Как в данном случае. Не думают парни из Сырьевой о глобальной безопасности. Что им глобальная безопасность? Неликвид. Они о сиюминутном пекутся. О шкурном. Я не удивляюсь. Всё как всегда.
   Старик выслушал и согласился:
   - Да, ты прав, дружище. Боятся они нас, как черти ладана. И за свои задницы трясутся. И за свой бизнес тоже трясутся. И за задницы, и за бизнес. И не знают, за что трястись пуще. Им ведь и не проинформировать жутко - статья корячиться. И проинформировать страшно, потому как накладно. А ну как тиберрийцы в самом деле насвинячили? А? Мы ведь тогда лавочку-то прикроем. Ведь так?
   - Безусловно... А вы, шеф, думаете, до этого дойдёт?
   - Моя интуиция, а она меня не разу ещё не подводила, подсказывает, что всё идёт к тому. Сам-то читал последние сводки по Тиберрии?
   Харднетт кивнул.
   - Ознакомился, конечно. Пропал груз, куда-то исчезли двое конвойных. Всё там как-то неспокойно. Сначала вертолёт. Луч какой-то дурацкий... А через трое суток вот эта вот ерунда с раймондием. Уровень оперативный информации по негативу - "Чёрная Стрела".
   - То-то и оно, - согласился с такой оценкой Старик. - Что-то там не ладно, Вилли, на этой самой Тиберрии.
   - Прикажите отправить федерального агента?
   Сразу Старик ничего не ответил. Какое-то время молча писал. Потом поставил точку, отложил перо и, помахивая листом, чтобы скорее высохли чернила, сказал:
   - Вот что, Вилли... Я тут подумал... Слушай, а не смотаться ли тебе туда самому?
   - Самому?! - изумился Харднетт.
   - А что? - Старик пожал плечами, мол, чего в том удивительного. И стал убеждать чуть ли не по-дружески: - Встряхнёшься. Проветришься. Вспомнишь дни весёлые. А то, глядишь, через пару лет... Ну не через пару, так через пять точно, моё место займёшь, и погрязнешь в бумажной рутине. Чёрта с два тогда из этого кабинета вырвешься. Поверь мне, захочешь куда-нибудь, съездить, а не сможешь. Будешь локти потом кусать и метаться по клетке. - Старик заговорщицки подмигнул. - Ну что? Выписываю лицензию на твоё имя? Или как?
   - Как прикажите, - сдержано, уже без каких либо эмоций, ответил Харднетт.
   Особого энтузиазма от предложения он не испытывал. И дело было не в том, что полевая работа его пугала. Ничего подобного - за радость. Просто не понимал, какой именно хитроумный трюк по отношению к нему затеял Старик. В том, что не всё так просто, как на первый взгляд кажется, даже не сомневался.
   А Старик остался довольным его ответом:
   - Знал, что согласишься, всегда был лёгок на подъём. - Он потащил за цепочку и вытянул из кармана халата медальон лицензии. - Ночью ещё распорядился откатать. На, держи.
   Харднетт вылез из кресла и подошёл к Верховному Комиссару. Взял из подрагивающей руки медальон, приступил к авторизации. И тут Старик, заглядывая в лицо, заметил, словно между прочим:
   - А мне это по душе, Вили.
   - Что именно? - не уловив подвоха, уточнил Харднетт.
   Старик пояснил:
   - Не споришь с тем, что рано или поздно займёшь моё место. Хорошо, что не споришь. Это правильно. Это по-честному.
   Старик явно "брал на пушку", но Харднетт не позволил дрогнуть ни единому мускулу на лице.
   - Я никогда не думал над этим, шеф.
   Сказал как отрезал.
   - Неужели? - с плохо скрытой иронией спросил Старик и снял очки.
   Харднетт на дух не переносил весёлых аппаратных игрищ и всячески избегал их. Он пришёл в органы не карьеру делать, а дело. Без дураков - дело. Но когда нарывался на каверзный вопрос, знал, что ответить. Умные люди и жизнь научили.
   - Если серьёзно, то я считаю, шеф, что вам ещё трудиться и трудиться на благо народов Федерации, - отчеканил Харднетт, мигом перейдя с неформального на сугубо официальный тон. - С вашими знаниями, с вашим богатым опытом, уходить - преступление.
   Говорил он так, чтобы в голосе слышались ноты уважения на грани преклонения. Но не пресмыкательства. Ни в коем разе. Старик не любит откровенных подхалимов. Впрочем, Харднетт таковым никогда и не был. И не собирался становиться.
   Старик слушал, не перебивая. А выслушав, подышал на стёкла очков и с какой-то запредельной тщательностью стал протирать их мятым платком, извлечённым из бездонных карманов халата. Потом спросил:
   - Ты, правда, так думаешь, дружище?
   - Ну разумеется, - ответил Харднетт.
   И сам поверил.
   Но тут же допустил обидную промашку - встретился со Стариком глазами. Тот сразу впился в него своим фирменным пронизывающим взглядом, ощущение от которого всегда было таким, словно в голову вкручивают два шурупа.
   Случился та минута, когда не знаешь, как поступить.
   Отвести взгляд от холодных белёсых глаз, как это всегда и делал прежде, значит, дать Старику предлог думать, что был неискренен в разговоре на столь больную для него тему. Это опасно. Не отводить, дождаться, когда сам отведёт, значит, показать своё превосходство. Пусть в мелочи, но всё же превосходство. Это тоже опасно. Всё опасно, когда имеешь дело с опасным человеком. Да ещё со столь могущественным.
   Харднетт действительно не знал, что делать. Но в замешательстве пребывал лишь несколько волнительных секунд. Являясь достойным учеником своего учителя, нашёл выход: будто совершенно непредумышленно уронил медальон лицензии на ворс ковра, и, обозвав себя растяпой, наклонился поднять.
   - Какие-нибудь особые указания будут? - спросил он, сунув медальон в карман сюртука.
   - Да, Вилли, будут. - Верховный Комиссар даже и не пытался скрыть понимающую ухмылку. - Я попрошу тебя, Вилли, первоначальные следственные действия на Тиберрии провести под прикрытием. Так, чтобы никто из тамошних князьков не знал, что мы работаем. Ни сном, ни духом чтобы. - И, не дожидаясь очевидного вопроса, стал пояснять, с чем связана такая осторожность: - Через неделю... - Прервавшись, он глянул на напольные куранты. - Нет, уже через шесть суток. Так вот - через шесть суток пройдёт заседание Ассамблеи по вопросу национальной политики. Не хотелось бы, чтобы статусные гуманисты из Контрольного Комитета вновь подняли вопрос о нашем чрезмерном рвении и излишней подозрительности. Нельзя дать им повод. Понимаешь, о чём я?
   - Вполне, - сказал Харднетт и повторил задачу: - Нужно отработать тихой сапой. - И сделав секундную паузу, заверил: - Нужно - отработаем.
   Старик одобрительно кивнул, после чего взял Харднетта за рукав и доверительно пожаловался:
   - Ты не поверишь, дружище, как утомили меня эти профессиональные душелюбы. Златоусты - чёрт их дери! - философствующие. Носятся с этой своей... - Он брезгливо поморщился, - толерантностью. Как дурни со списанной торбой носятся. Ей богу - как дурни.
   - С писаной, - машинально поправил Харднетт.
   - Что?
   - С писаной, говорю, торбой.
   - Да - с писаной, - согласился Старик. - А я как сказал?
   - Со списанной
   - Ошибся. Впрочем, им и списанной будет много. Ненавижу их! Даже больше скажу - прибил бы их всех на месте, была бы возможность. Им бы только, знаешь ли, критиковать. Хлебом не корми, дай потрындеть на тему "Как нам тут всё благочинно обустроить". Выползет такой деятель на трибуну и давай - ля-ля-ля, бла-бла-бла и шема-шема-шема. Самоутверждается с утра и до вечера. А скажешь ему: раз знаешь, иди и правь. Валяй. Бери ответственность. И что? Тут же язык в задницу. Ты ему: ну чего, дорогуша, остолбенел? Иди и правь. Давай-давай! Раз знаешь, как. А он мнётся. Нет, говорит, не желаю. А отчего же? - спрашивается. Власть, отвечает, она развращает. Не хочу. Брезгую. Запачкаться боюсь. Ну и не сволочь ли?
   Харднетт покивал, показывая, что глубоко сочувствует Верховному Комиссару, который по долгу службы вынужден общаться со столь пакостными людишками.
   Старик же не сумел остановиться и продолжил гневную речь:
   - Я иногда, Вилли, смотрю на такого малахольного, и вот что думаю. Чёрт возьми, думаю, да тебя развратит и власть, и анархия, и богатство, и нищета, и всё, что угодно! Потому как твоя гнилая душонка и бледная моча в венах от рождения предназначены для растления. Ничего другого тебе не грозит, и ничего другого тебе не суждено. И зря, сулявый, отпихиваешь ты так испуганно власть бессильными ручонками - тебе никто её всерьёз не предлагает. Власть не дают, её берут! - Старик в запале рубанул воздух рукой, чуть не выронив очки. - И сил нет как хочется, дружище Вилли, проорать ему на прощание: пошел вон, слизняк! Прямо в рожу: не путайся под ногами у настоящих людей - затопчем!
   Старик почти прокричал последнюю фразу, зашёлся долгим кашлем и схватился за грудь.
   - Фу... Чего-то я... того... разбушевался.
   - Шеф, с вами всё в порядке? - совершенно искренне обеспокоился Харднетт. Только этого ему ещё не хватало - чтобы Верховный Комиссар отдал Богу душу у него на руках.
   "И его жалко будет, и себя, - промелькнуло в голове полковника. - Его очень - такой человечище уйдёт. А себя и того пуще - по допросам затаскают".
   Но Старик откашлялся и успокоил:
   - Всё нормально, дружище. Всё со мной нормально.
   - Может, врача вызвать?
   - К чёрту врача! - отмахнулся Старик. И тут же, лукаво прищурившись, спросил: - Вот, кстати, Вилли, а ты знаешь, что говорит о толерантности медицина?
   Харднетт ответил неопределённым пожатием плечами. Он прекрасно знал, что есть такое толерантность с точки зрения традиционной науки. Как не знать? В своё время окончил Медицинский. Ему-то и не знать. Знал, конечно. Но он также знал, что никакая сила не в состоянии помешать Верховному Комиссару в сто тысячный раз высказаться на этот счёт. И тот действительно не преминул.
   - Толерантность, - назидательным тоном начал Старик, - есть полное или частичное отсутствие иммунологической реактивности. Что означает... Что это, Вилли, кстати, означает?
   - Потерю организмом человека способности к выработке антител в ответ на антигенное раздражение, - по-военному чётко доложил Харднетт.
   - Правильно, - похвалил его Старик. - Толерантность - это смерть. Вот так вот. Вот так. Но мы смерти организма по имени Большая Земля не допустим. Верно, Вилли?
   - Верно, - согласился Харднетт.
   - Потому что кто мы с тобой?
   - Антитела.
   - Точно, дружище. Мы - антитела. Антитела, сражающиеся за здоровье организма. Так что, иди, Вилли! Иди, и сделай всё как надо.
   - Единое из многого! - коснувшись рукой правого виска, официальным девизом попрощался Харднетт. По-молодецки щёлкнул каблуками и чуть ли не строевым пошёл в сторону леса, от которого с каждым шагом всё больше тянуло сырым мхом и жухлой листвой.
   Но ступить на тропу Харднетт не успел.
   - Подожди, Вилли! - остановил его Старик.
   Полковник замер и обернулся. Старик, близоруко щурясь, произнёс с неожиданным смущением:
   - Я тебе сказал, Вилли, насчёт заседания Ассамблеи. Так я вот что... Я собираюсь выступить с докладом, и набросал тут кое-чего. Ты послушай. Две минуты. Не больше. Добро?
   Харднетт кивнул, дескать, я весь - внимание.
   Старик нацепил очки и, придавая голосу максимум пафоса, будто уже стоял на виртуальной трибуне главного законодательного органа Федерации, зачитал с листа следующее:
  
   - Стало общим местом, что федерацию Большая Земля называют Империей. Мне представляется, что это не презрительное название. Я думаю, что это даже и не название. Это судьба. Нравится это кому-то или нет. Во многом мировая история - это история расширяющихся империй, основной закон для которых - достижение естественных границ. А естественная граница для империи - когда она упирается в Над-Пространство или выходит к границе другой империи.
   Но в последние годы возникла дурная тенденция к построению противоестественных границ. Имя им - декларации о примате "многонационального" характера развития федерации.
   Понятно, что бесчисленные разговоры о необходимости так называемой "толерантности" к другим народам и культурам служат, прежде всего, цели ограждения иноплеменников от критики.
   А между тем Большая Земля многие годы существовала как многоплемённое государственное образование - в ней шли процессы ассимиляции и естественной натурализации, и всё это время вопрос о её "многонациональности" не ставился. Все понимали, что федерация Большая Земля это государство землян, что при всей разноплемённости -- это единый национальный и политический организм. И вопрос о том или ином племени в его особенностях решался на основе равноправия, а не признания "исключительных прав" иноплеменников. Единственным исключением была Даппайя, автономия которой охранялась именно на основе признания политических прав даппайцев. Как и следовало ожидать, эта исключительность привела лишь к постоянной "даппайской крамоле", терзавшей Федерацию более полувека и разрешившейся Известным Инцидентом.
   Я считаю, что высказывание отдельными политическими деятелями требования "многонациональности" - это отнюдь не требования соблюдения прав входящих в федерацию народов, а либо прикрытие сепаратизма, либо оправдание разрушительной работы во вред землянам и на пользу исключительно своему "избранному" племени.
   Я убеждён, что так называемая "многонациональность федерации Большая Земля" -- это ни что иное, как псевдоним господства иных племён над землянами.
  
   Старик прервался:
   - Ну и так далее. Как тебе такое, Вилли?
   - Самое оно, - оценил услышанное Харднетт, который хотя и слушал Старика не слишком внимательно (прошли те времена, когда он с жадностью ловил каждое слово шефа), но суть схватил. И в подтверждение того, что всё прекрасно понял, обобщил: - Пришёл в Рим, считай себя римлянином, но и веди себя как римлянин.
   - Вот именно, - кивнул Старик. - Ну, а дальше я там развиваю тему и подвожу к мысли, что в мировой системе, которую мы создаём, единственный путь к безопасности - это путь активных упреждающих действий. Мне помнится, Вилли, ты с этой доктриной был согласен. Ведь так?
   Харднетт прижал руку к сердцу:
   - Шеф, полностью.
   Харднетт не кривил душой, он на самом деле разделял идею, с которой Старик носился все последние годы. Смысл её заключался в том, что на смену пассивной Концепции Устрашения времён "первоначального освоения космического пространства" должна придти более динамичная стратегия. Стратегия, которая строилась бы на упреждающих операциях. Тому, кто по эту сторону невидимого фронта, трудно с этой идеей не согласиться. Она актуальна. В период нарастающей угрозы войны с Империей Тморпов - актуальна вдвойне. Ганнибал у ворот. К чёрту сантименты.
   - Ну, так чего тогда стоишь, раз согласен?! - воскликнул Старик и хлопнул Харднетта по плечу. - Иди, Вилли. Иди. Иди и твори дела божьи.
   И Харднетт пошёл творить дела божьи.
   Как всегда - со звероподобным усердием.
   Едва он вышел в открытую дверь "веранды" и ступил на несуществующую тропу несуществующего леса, тут же услышал встревоженный птичий гомон, шум ручья и шорох листьев под ногами. Увернувшись от собравшейся хлестнуть его по лицу несуществующей ветки, он оказался в служебном коридоре. И уже не мог видеть, как лес внутри виртуальной стены охватило верховое пламя.
   Оказавшись в коридоре, Харднетт направился к лифту для персонала высшего звена.
   Пока поднимался к себе на девятнадцатый, елозил взглядом по накарябанным записными умниками надписям ("Территориальный императив - сила центробежная", "Ответственность - сила центростремительная", "Информативность сообщения обратно пропорциональна его предсказуемости", "Абсолютная безопасность одного означает абсолютную незащищённость остальных") и размышлял о Старике.
   Думал, что таких людей, как шеф, и раньше-то делали штучно, а сейчас так и вообще не делают. Из тех более-менее серьёзных политических лидеров, которых можно вспомнить навскидку, нет таких, кто был бы способен вот так же, выдерживая мощное давление со стороны многочисленных радетелей терпимости, нести бремя ответственности за безопасность всей Федерации. Старик способен. Выдерживает и несёт. Железный человек. Ему глубоко наплевать на то, что думают и говорят о нём другие. "Мы первый и последний рубеж на пути диких иноплемённых орд, - повторяет он на каждой коллегии. - Сломаемся, настанет Мировое Варварство".
   "И он прав, тысячу раз прав", - в который уже раз согласился со Стариком Харднетт.
   Когда лифт остановился, полковник, вытащив из кармана синий маркер, старательно вывел справа от пульта: "Сказанное исчезает. Написанное остаётся". Полюбовался результатом секунду-другую, спрятал маркер и вышел из лифта.
  
   2.
  
   В личном кабинете начальника Особого Отдела не было ничего, помимо длинного металлического стола и жёсткого крутящегося стула. Таков тщательно культивируемый в подразделениях Комиссии строгий стиль. Почти аскетический.
   Единственным нефункциональным элементом скромного, похожего на пенал, помещения являлось чахлое растение в керамическом напольном горшке - давно (а, быть может, и никогда) не видавшая солнца дизиготека Вейча.
   Ну ещё, вероятно, по разряду излишеств мог бы пройти агитационный плакат, приклеенный к полотну бронированной двери. На плакате - боец Особой Бригады Возмездия в экипировке и при полной выкладке: многослойный бронежилет, шлем с приборами индикации, генератор силовой защиты, сенсорный компенсатор, визор системы спутниковой поддержки, шанцевый комплект, все прочие армейские штучки-дрючки, а в руках - штатная лазерная винтовка, ствол которой направлено на зрителя. Обычная мобилизационная агитка. Только поверх стандартного лозунга: "ХОЧЕШЬ СТАТЬ ГЕРОЕМ? СТАНЬ ИМ!" шутники из Аналитического Отдела присобачили другой: "ОТКРОЙТЕ! ДОКТОР ПРИШЁЛ".
   Добравшись до рабочего места, Харднетт оседлал стул и, несколько раз крутанувшись, сначала по часовой, затем против, стал прикидывать с чего начать прежде всего. Решил, что с уточнения некоторых деталей по принятому к производству делу.
   И приступил.
   Вместо того чтобы приказать терминалу голосом, как это и делают все нормальные люди, он по неизжитой детской привычке щёлкнул пальцами. Звук был распознан, и в ту же секунду затрепыхало перед ним прозрачное полотнище экрана. В детстве шутка радовала, теперь, к сожалению, нет.
   Теперь, вообще, мало что радует.
   Для начала Харднетт запросил, случались ли ранее какие-либо крупные инциденты с раймондием. Оказалось, что ничего подобного не бывало. По оперативным данным этот металл нигде не всплывал и по отслеживаемым делам не проходил. Если не считать, конечно, мелкие случаи чисто уголовного характера - грабёж, квартирные кражи и прочее, что проходит по ведомству Министерства Общественной Безопасности.
   Ещё раз просмотрев последние сводки с Тиберрии, Харднетт запросил сведения по пропавшим конвойным. Машина послушно закачала материал и начала выводить на экран в режиме прокрутки.
   Сначала по некоему Курту Воленхейму.
  
   Форма 23/ Справка Базы Данных ЧКПП N45678901315
  
   Имя: Воленхейм Курт
   Идентификационный номер: НМ 76842309-30961
   Отец: Воленхейм Генрих
   Мать: Воленхейм (Монсон) Сезанна
   Дата рождения: 12 ноября 2194 года по Единому Летоисчислению
   Место рождения: Копшшоло, Сарма, федерация Большая Земля
   Национальность: землянин (натурализированный)
   Гражданство: Большая Земля
   Антропометрические данные:
   Рост: 189
   Базовый цвет радужной оболочки глаза: К 92.9945 З 156.7654 Г 140.9873
   Группа крови: АБ
   Резус фактор: плюс
   Мутация гена ТСР 5: плюс - минус
   Шифр генетической регенерационной карты: 2395676549112
   Коэффициент интеллекта: 98
   Индекс жизненной активности: 64
   Индекс лояльности: 89
   Вербовка: признана нецелесообразной
   Текущий статус: Объединённая Сырьевая Корпорация, Корпоративный Конвойный Отряд, конвойный
  
   Приложение 1
  
   Форма 64 / Сопутствующая Справка Департамента Учёта Трудовой Деятельности N78654435673
  
   Имя: Воленхейм Курт
   Идентификационный номер: НМ 76842309-30961
   Дата рождения: 12 ноября 2194 года по Единому Летоисчислению
   Место рождения: Копшшоло, Сарма, федерация Большая Земля
   Начальное учебное заведение N5643 общего регистра, учащийся - 1.09.2201-20.07.2209
   Муниципальный колледж города Копшшоло, учащийся - 1.09.2209-15.09.2211
   Квалификационное училище N33 Департамента Транспорта, студент - 2.08.2211-12.05.2213
   Станция технического обслуживания корпорации "ЭкоОйл" N 123/35, младший менеджер - 11.07.2213-28.09.2213
   Автоматическая заправочная станция корпорации "ЭкоОйл" N 5643/153, оператор - 3.08.2222-11.08.2223
   Центр занятости города Копшшоло, безработный - 5.09.2223-25.06.2225
   Торговый центр сети "Соло Маркет Линия", сотрудник охраны - 26.06.2225-20.05.2227
   Объединённая Сырьевая Корпорация, Курсы подготовки к самостоятельной работе в составе Экспедиции Посещения, слушатель - 26.06.2227-24.08.2227
   Объединённая Сырьевая Корпорация, Корпоративный Конвойный Отряд, конвойный - с 24.08.2227
  
   В этих справках Харднетт ничего интересного для себя не нашёл - пункты заурядной биографии человека, каких миллионы. Пробежал глазами ещё раз - нет, зацепиться не за что. Можно было бы раскрыть каждую позицию в более обширный файл и там поковыряться, но не стал этого делать. Не видел смысла. И перешёл к данным по второму фигуранту.
  
   Форма 23/ Справка Базы Данных ЧКПП N45678901316
  
   Имя: де Арнарди Владислав
   Идентификационный номер: НМ 56437899-34575
   Отец: де Арнарди Кирк Стас
   Мать: де Арнарди (Ковалёва) Дайана
   Дата рождения: 21 мая 2199 года по Единому Летоисчислению
   Место рождения: Старый Град, Ритма, федерация Большая Земля
   Национальность: землянин (генетический)
   Гражданство: Большая Земля
   Антропометрические данные:
   Рост: 182
   Базовый цвет радужной оболочки глаза: К 98.8565. З 86.7655 Г 24.0987
   Группа крови: Б
   Резус фактор: плюс
   Мутация гена ТСР 5: плюс-плюс
   Шифр генетической регенерационной карты: 3952371134237
   Индекс жизненной активности: 87
   Индекс лояльности: 66
   Коэффициент интеллекта: 123
   Вербовка: попытка осуществлена 20.12.2220 федеральным агентом 0887, результат - отказ кандидата.
   Повторная вербовка: попытка осуществлена 28.04.2228 федеральным агентом 0966, результат - отказ кандидата.
   Текущий статус: Объединённая Сырьевая Корпорация, Корпоративный Конвойный Отряд, конвойный
  
  
   Приложение 1
  
   Форма 64 / Сопутствующая Справка Департамента Учёта Трудовой Деятельности N78654435674
  
   Имя: де Арнарди Владислав
   Идентификационный номер: НМ 56437899-34575
   Дата рождения: 21 мая 2199 года по Единому Летоисчислению
   Место рождения: Старый Град, Ритма, федерация Большая Земля
   Частная школа Зольцмана, учащийся - 1.09.2206-25.07.2214
   Северо-Западный Колледж Старого Града, учащийся - 30.08.2214-26.06.2218
   Филологический факультет Открытого Университета Старого Града, студент - 1.09.2218-28.06.2222
   Институт Лингвистических Исследований Объединённого Университета, аспирант - 3.08.2222-11.08.2223
   Австралийский Центр Боевой Подготовки имени Командора Брамса, курсант - 5.09.2223-25.06.2225
   Штурмовая Дивизия Экспедиционного Корпуса, 867-ой линейный полк, рота 3, боец прикрытия, штурма рядовой первого уровня - 26.06.2225-12.02.2227
   Штурмовая Дивизия Экспедиционного Корпуса, 867-ой линейный полк, рота 3, боец атаки, штурма рядовой второго уровня - 13.02.2227-5.09.2230
   Центр Боевой Подготовки "Взведённый Курок", курсант - 6.09.2230-8.04.2231
   Штурмовая Дивизия Экспедиционного Корпуса, отряд "Звёздные Коты", специалист, штурма рядовой третьего уровня, пожизненный личный позывной "Кугуар" - 9.04.2231-7.07.2233
   Объединённая Сырьевая Корпорация, Курсы подготовки к самостоятельной работе в составе Экспедиции Посещения, слушатель - 26.10.2233-24.12.2233
   Объединённая Сырьевая Корпорация, Корпоративный Конвойный Отряд, конвойный - 25.12.2233
  
   В отличие от данных Курта Воленхейма, данные Арнарди Харднетта заинтересовали. И весьма. Во всяком случае, за две нестыковки острый глаз профессионала тайного сыска зацепился сразу.
   Во-первых, было непонятно, почему отлично зарекомендовавшего себя солдата, солдата, которого забрали из линейной части в отряд специального назначения, солдата, который честно отпахал два контрактных срока, солдата, который, в конце концов, получил личный пожизненный позывной (что случается с одним из тысячи) не выдвинули в кадровый состав? Почему при таких блестящих данных он не стал офицером?
   Вот вопрос - отчего так случилось?
   Насколько Харднетт знал, никто пока ещё не отменял директивы Комитета Объединённых Штабов по продвижению бойцов, имеющих высшее образование, туда, куда положено. Даже специальные квоты ежегодно выделяются на это дело. Так кто Владислава де Арнарди затормозил? И на каком основании?
   Харднетт сделал соответствующий запрос, и машина выдала весьма обескураживающий текст:
  
   Предложение N3476/453 на обучение в профильном Училище Кадрового Контингента от 7.08.2229.
   Реакция кандидата - отказ.
  
   Всё понятно - сам себя солдат затормозил. Предложение ему всё-таки сделали. Бюрократическая машина сработала исправно, грех её в данном случае винить. Да только не пожелал солдат стать офицером. Не всегда, выходит, плох тот солдат, который не хочет стать Командором.
   Харднетт понимающе кивнул. Он знал таких людей. Им самим в пекло - за ради бога, а вот других на смерть послать, тут у них как раз кишка тонка.
   "Что ж, - подумал Харднетт, - каждый в своём праве".
   С этим ясно.
   Но было ещё кое-что, вызывающее удивление. А именно: почему парень из благополучной и, видимо, небедной семьи вообще добровольно пошёл в армию? Вот - почему так поступил? Вроде всё у него по жизни шло благополучно, карьера складывалась вполне удачно и вдруг как гром среди ясного неба - Центр Боевой Подготовки. Да ещё и - куда уж круче! - имени Командора Брамса. Может, дело в несчастной любви? А быть может, что-то кому-то хотел доказать? Или не кому-то, а себе? Или всё же не совсем удачно карьера у него складывалась? Или вовсе неудачно?
   Харднетту стало интересно, в каком именно направлении двигал науку аспирант де Арнарди, поэтому запросил тему его кандидатской. Машина мгновенно выдала:
  
   Тема кандидатской диссертации Владислава де Арнарди (идентификационный номер НМ 56437899-34575) засекречена по Распоряжению Секретаря Чрезвычайной Комиссии По Противодействию Посягательствам N132487/456 от 4.09.2222 года.
  
   Харднетт аж присвистнул от изумления. Неужели в Институте Лингвистических Исследований разрабатывают новые виды вооружения? А может, там составляют математические матрицы шифровальных машин? Или, бери выше, используя вероятностные модели, ищут на супер-пупер-компьютерах новые каналы выхода в Над-Пространство? Что за чушь-то такая?
   Он увеличил уровень доступа с общего четвёртого до своего второго и повторил запрос. На этот раз машина скрывать тему не посмела, и на экране высветилось:
  
   "Логико-прагматический анализ элементарных синтаксических знаков высказывания на основе древне-даппайских текстов".
  
   И тут уж, конечно, понял Харднетт, отчего диссертацию аспиранта Арнарди закрыли от простых смертных. Чего тут понимать? Яснее ясного. После Известного Инцидента, вся информация так или иначе связанная с Даппайей, проходит под грифом "совершенно конфиденциально", а иная так и вовсе под грифом "особой государственной важности". Всё в своё время засекретили. Даже рецепт приготовления даппайской сыти. Абсурд, конечно. Полнейший. Но это как раз тот самый абсурд, в котором присутствует глубочайший смысл.
   "Странно всё это как-то", - подумал Харднетт и крутанулся на стуле по часовой.
   Действительно - странно. Вполне перспективную грыз парень тему. С учётом известных обстоятельств, могла бы кормить его всю жизнь. А он взял и сорвался. Как лещ с кукана. Мальчик-отличник подался в племя отпетых сорвиголов. Из учёной палаты в солдаты. Ладно бы ещё технарём был по образованию, а то ведь занимался какой-то заумью несусветной. Филологией. Стишки, вероятно, пописывал украдкой по ночам. Где те стишки и где тот окоп? Нет, так в жизни не бывает.
   Но получается, что бывает.
   "И куда только его родителя глядели?" - подумал Харднетт, опять крутанувшись на стуле. Теперь уже против часовой.
   Кстати, о родителях, - кто они и где сейчас?
   Он приказал раскрыть позицию "ОТЕЦ", и аппарат выдал информацию, которая оказалась очень краткой:
  
   де Арнарди Кирк Стас - в живых не числится с 4.08.2223
  
   Харднетт не стал соваться в архив, а повторил операцию по позиции "МАТЬ". Информация оказалась столь же скупа:
  
   де Арнарди (Ковалёва) Дайана - в живых не числится с 4.08.2223
  
   Что-то в этих лаконичных строчках показалось Харднетту весьма важным. И не только важным, но и знакомым. До боли знакомым. В следующую секунду он понял, что именно - дата смерти.
   Четвёртое августа 2223 года.
   Едва дошли до него эти цифры, в голове взорвалась бомба, начинённая страшными воспоминаниями десятилетней давности. Эта бомба всплыла на поверхность из глубин подсознания, с самого его илистого дна, а когда рванула, в мозгу сразу вспыхнул жуткий заголовок из новостной ленты:
  
   ОЧЕРЕДНАЯ ВЫЛАЗКА ЭКСТРЕМИСТОВ. КАТАСТРОФА НА БОРТУ ПАССАЖИРСКОГО НП-ЛАЙНЕРА. МНОГОЧИСЛЕННЫЕ ЖЕРТВЫ.
  
   И тут уже, прорвав плотину, сами собой пошли вспоминаться сухие строчки информационного сообщения, разделившего его жизнь на "до" и "после":
  
   Информационное Агентство Рейтер со ссылкой на официальные источники сообщает, что 4 августа в 12.05 по Единому Времяисчислению взорвался пассажирский НП-лайнер "Сюита", находящийся в зоне предстартового ожидания НП-узла Апарау.
   НП-лайнер "Сюита" (корабль проекта 56630) следовал рейсом N3452-бис по маршруту Ритма-Апарау-Горосс. На борту находилось 354 пассажира и 29 членов экипажа. Число погибших и пострадавших уточняется. Спасательная операция проводится силами Министерства Ликвидации Последствий. О происшествии проинформирован Президент Федерации. Для расследования причин взрыва создана межведомственная комиссия.
  
   Вспоминать невыносимо, не вспоминать - невозможно.
   Первое движение сознания в ту сторону и сразу - пронзительная боль. Ощущение вбитого в сердце гвоздя. Оцепенение. Лишь потом, из попыток вздохнуть, наплывают: безжизненный свет коридорных ламп, звук шагов по скользким плитам морга, чёрные круги под глазами матери, превратившееся в маску лицо отца.
   А затем...
   Взвизг молнии чёрного пакета сливаются воедино с глухим стоном отца и воплем матери. В круге яркого света - бесформенный сгусток обгорелой плоти. Всё что осталось от человека. От ребёнка. От его, Вилли, сестры.
   Огромный белый бант, пузырь клубничной жвачки, заливистый ребячий смех, улыбка - ничего этого больше нет.
   Улыбка?
   Жуткий оскал оплавленных зубов.
   Смотреть невыносимо, не смотреть - невозможно.
   Тошнота подступает к горлу. Крик отчаяния, пытаясь вырваться наружу, жжёт грудь. Что-то давит, давит и давит на переносицу и мир, в конце концов, исчезает за пеленой хлынувших слёз.
  
   - Вилли, а почему небо синее?
   - Лиза, не трогай меня!
   - А почему, когда идёшь по снегу, он хрустит?
   - Лиза, я тебе говорю, не дёргай меня!
   - А почему листья...
   - Лиза, оставь меня в покое!
  
   Через два дня после того несостоявшегося разговора она оставила его навсегда. Маленькая, ни в чём неповинная жертва большего террора.
   А затем...
   Удар слипшегося в ладони комка глины о крышку небольшого гроба, как предательское согласие с необратимостью бытия.
   Картонные слова сочувствий, за которыми радость - "слава тебе Миссия, что эти ублюдки с Прохты на этот раз не моих".
   Бред поминок - разноцветные канапе на белой тарелке из праздничного сервиза.
   А ночью истерика и вопросы, бесконечные вопросы - зачем? почему? кому это нужно, чтобы всё вот так вот?
   Проклятые вопросы.
   Вопросы, на которые не смог в ту ночь ответить.
   Ни в ту ночь, ни после.
   Потому что на эти вопросы невозможно ответить словами. Нет таких слов. Впрочем, на эти проклятые вопросы вообще никак невозможно ответить. Эти вопросы можно только снять. Поступком. Действием. Решительным и жестоким.
  
   Лиза, сестрёнка, это твоя смерть сделала меня солдатом вечной войны.
  
   Его сестра вместе с группой одноклассников направлялась в Страну Сказок - парк развлечений, построенный за год до того на Гороссе.
   Развлеклись.
   Родители Владислава де Арнарди, судя по датам, решили отметить поездкой на Горосс серебряную свадьбу.
   Отметили.
   Ответственность за тот взрыв взял на себя вечно отсиживающийся в норах лидер "Фронта освобождения Прохты" Зент Гшло.
   Взял, сука, и до сих пор несёт.
   Воспоминания вызвали приступ всепоглощающей ненависти. Белый свет стал чёрным. Ладони сжались в кулаки.
   - Спокойно! - приказал себе вслух Харднетт. - Не психуй! Остынь! Нужно работать!
   Не сразу, но отпустило. Встал, несколько раз прошёлся туда-сюда по кабинету. Спросил у бойца с плаката:
   - Как оно тебе, парень?
   Не дождавшись ответа, понимающе кивнул.
   И вернулся за стол.
   Теперь ему было предельно ясно, отчего это умник-разумник Владислав де Арнарди так резко поменял свою судьбу и в двадцать четыре года встал на ту стезю, которая к тридцати трём сделала его дикой кошкой Кугуаром. Оттого же, отчего и он сам, Вилли Харднетт, подался по окончанию интернатуры Медицинского не в Исследовательский Центр Когнитивной Науки, куда зазывали психохирургом, а в Чрезвычайную Комиссию, где стал опером Особого Отдела. Одна у них причина была для подобного безумства - месть. Та самая штука, зов которой непреодолим.
   Один неглупый и талантливый поэт сказал однажды: "Уж лучше бросить тысячу поэзий, чем захлебнуться в родовом железе". Лучше или не лучше, но по другому - никак.
   Харднетт даже уточнять не стал, как именно ушли из жизни госпожа и господин де Арнарди, настолько было очевидно, что парень из того самого, кровавого, призыва. Без вариантов - у парня имелись личные счеты, и он пошёл их сводить. И сводил, пока не надоело.
   Но вот надоело.
   По всему видать, за десять лет службы устал от войны с террором солдат по фамилии де Арнарди по имени Владислав по прозвищу Кугуар. Устал быть героем и совершать подвиги. Накушался этим делом до оскомины. Опротивело ему, видать, всё это до чёртиков. Воткнул штык в землю и лёг на дно. И там, на дне, пропал.
   Хотя, Харднетту как-то не очень верилось, что бывший "звёздный кот" вот так вот запросто исчез на ровном месте. Не те это парни, чтоб исчезать на ровном месте. А может... Может, он того самого? Сломался и позарился? А? Что если?
   Да нет, не мог он на воровство пойти. Глупость! "Звёздный кот" - вор?! Бред.
   Харднетт ещё раз перечитал справку - впечатление не изменилось. Прокрутил трёхмерное фото по часовой: открытое лицо, располагающая полуулыбка, цепкий, немного усталый взгляд умных, много чего повидавших в жизни, глаз. И горизонтальный шрам на правой щеке. Шрам, кстати, был грубым, неаккуратным, создавалось впечатление, будто солдат зашивал себе рану сам. Возможно, так и было. После атаки. На поле боя. Странно только, что потом в клинике не сделал "пластику". Военная страховка предусматривает.
   "Видимо, оставил на память о службе", - подумал Харднетт и медленно прокрутил фото против часовой.
   Нет, конечно, не мог этот вот бравый воин украсть раймондий. Ни в какие ворота не лезет. Даже если откинуть в сторону симпатию как к товарищу по несчастью (Старик бы, например, откинул без всяких колебаний - как известно, личное делу помеха), всё равно в голове такое не укладывается. Легче поверить, что Воленхейм раймондий утянул. Не очень удачливый уроженец богом забытой промышленной колонии, пожалуй, мог бы на такое пойти.
   Но с другой стороны, разве Арнарди позволил бы Воленхейму похитить взятый под охрану груз? Нет, конечно. Разве только допустить, что Воленхейм убил напарника. Такое можно допустить, но трудно представить. Ничем не примечательный конвойный прикончил "звёздного кота"? Не смешите.
   Выходило, что Арнарди и сам бы не украл, и Воленхейму не дал бы. Третьего не дано. Тупик.
   Ну, хорошо, допустим на секунду (но только на секунду), что Воленхейму удалось справиться с Арнарди. Что он с краденным раймондием-то сделал? Вывезти не мог - космодром корпоративный, всё под контролем, муха не пролетит. Прятать - смысла нет. Убогим тиберрийцам раздал? Ну да, сейчас.
   Оставалось, грешить на самих аборигенов. Но тут возникает естественный вопрос - почему раньше он им на фиг не нужен был? Был не нужен, а теперь резко понадобился. Ерунда какая-то.
   Хотя, может быть, и не совсем ерунда.
   Или даже - совсем не ерунда.
   Вот, например, взять ту же Норпалакту. Стояли у них там эти дурацкие древние пирамиды, сто лет в обед никому не нужны были. Стороной их аборигены обходили. Но стоило археологам из тамошней Экспедиции Посещения одну на блоки разобрать, вырезали археологов. Оказалось, что не всё так просто.
   Так что - всякие случаи бывают.
   Ну, ладно. Ну, хорошо, Предположим, понадобился аборигенам для чего-то раймондий. А как они смогли проникнуть в Зону Отчуждения? Вопрос. А если допустить, что каким-то чудом всё же проникли, то как справились с хорошо вооруженным конвоем? Очень большой вопрос.
   Мозг работал на полную катушку, перебирая варианты и версии.
   Чуть не задымился.
   "Баста!" - наконец остановил сам себя Харднетт.
   Решил, что хватит на трофейной гуще гадать. В тиши кабинетной по этому делу всё равно ничего не высидишь. Нужно, как и приказал Верховный, хватать ноги в руки и двигать на эту самую Тиберрию. Всё своими руками щупать и своим носом нюхать. Изучить тему по полной программе: лично осмотреть места происшествий, опросить свидетелей, собрать улики. Улики - обязательно. И косвенные - наталкивающие, и прямые - неопровержимые. И по делу о сгинувшем конвое, и по делу о рухнувшем на скалы "сикорском". По двум делам. Которые дальновидный Старик, между прочим, уже объединил в одно. И, пожалуй, нужно спешить-поторапливаться, пока прочие заинтересованные ведомства дел не наворотили. С них станется. Ещё те умельцы следы затаптывать и запутывать запутанное. Так что - вперёд! Как говорили древние, время ждать не умеет.
   Поторопил сам себя, и со словами: "Давно не брал я в руки шашек, а в голову - фишек" немедленно приступил к предварительной подготовке.
   Вытянул из приборного пенала шнур переходника. Освободил от защитного колпачка штекер, нащупал за правым ухом и вытащил заглушку порта вживлённого нейрочипа. Затем осторожно воткнул иголку "папы" в подкожную "маму".
   Через три секунды в мозгах зафонило, виски сдавило невидимыми тисками, а кончик языка защипало, как будто лизнул аккумуляторную батарею - пошёл контрольный опрос.
   - Аппаратный контакт? - запросил диагност Центрального Аппарата.
   - Норма, - доложил анализатор терминала.
   - Уровень сигнала?
   - 48 единиц от порогового.
   - Скорость обмена?
   - 8 с половиной.
   - Сжатие данных?
   - Включено.
   - Контроль ошибок?
   - Включён.
   - Тип вживлённого чипа?
   - "Прикладные Цифровые Решения", футорочип, экспериментальная модель, серийный номер ЛК 040314168, экземпляр 2, спецзаказ.
   - Драйвер устройства?
   - "Пластичные Вычислительные Технологии", Фора точка 51, версия 34 точка 9008 точка 75.
   - Идентификационный номер реципиента?
   - НМ 54277059 тире 28956.
   - Дата последней диагностики?
   - 18 ноября 2232-го года.
   - Готовность к обмену?
   - К обмену готов.
   - Обмен разрешаю.
   Как только сетевое подключение состоялось, Харднетт вышел через меню на Обучающий Узел и запросил информационный пакет по Тиберрии. Узел с готовностью предложил возможные варианты. От расширенного Харднетт категорически отказался - зачем грузить лишней информацией память? Не резиновая. Ограничился стандартным пакетом. Запустил загрузку и положил набирающуюся ума голову на по-школярски сложенные руки.
   Операция прошла без прерываний и заняла двадцать две с половиной минуты. За это время Харднетт успел подремать и даже увидеть сон.
  
   Во сне он сидел возле потрескивающего камина и глядел через замызганное осенними дождями окно на ветку вишни. По ней узловатой в поисках чего пожрать носились голодные взъерошенные воробьи.
   Внезапно - будто сорвалась с чьего-то пера жирная клякса - на ветку уселся дрозд. С базарным шумом разогнав пернатую мелочь, дрозд остался в надменном одиночестве и зачем-то стал раскачиваться.
   Видя, как прогибается под тяжестью чёрной птицы ветка, Харднетт подумал: "Сломается". Встал, открыл окно и сделал "кыш". Дрозд не улетел. Мало того, стал раскачиваться сильнее. Харднетт выхватил пистолет. Догадливая птица тут же вспорхнула, но вместо того чтобы исчезнуть, совершила вираж, набрала высоту и, прижав крылья, свалилась в боевое пике.
   "Птицы - не всегда то, чем они кажутся", - подумал Харднетт, вскинул ствол, прицелился и нажал на курок. Но выстрела не случилось. Он нажал ещё раз - нет.
   Ещё, ещё и ещё - нет, нет и нет.
   Пистолет давал осечку за осечкой, а наглая птица уже подлетала. Она стала такой огромной, что затопила своей чернотой весь мир. Зловещая беспросветность грозила через секунду поглотить и самого Харднетта, но он ещё раз, уже пребывая в крайней степени отчаяния и заходясь, как это зачастую и бывает во сне, беззвучным криком, потянул на себя как никогда тугой крючок.
   И долгожданный выстрел всё же раздался.
   В последний миг.
   В самый-самый-самый-самый последний.
   Чёрная масса тут же разлетелась. Мгновенно. Как тьма при включении лампы. И стало видно, что ветка никуда не делась, что по-прежнему торчит она за окном и покачивается.
   Теперь от ветра.
   Когда на неё вернулся первый, видимо, самый смелый, а, возможно, просто глуповатый, воробей, Харднетт проснулся.
  
   И как подгадал - загрузка уже окончилась, Обучающий Узел перешёл в режим тестирования.
   - Испытуемый НМ 54277059 тире 28956, доложите физические параметры планеты Тиберрия, - потребовала машина грудным женским голосом.
   Ответ, как и следовало ожидать, дался Харднетту без особого напряжения. Настолько легко дался, что вместо того чтобы вникать в суть произносимого, он начал представлять себе женщину, голосом которой говорил Обучающий Узел. Вырисовывал в своём взволнованном воображении волнообразные её формы, а сам тем временем тараторил:
   - Тиберрия - четвёртая планета звезды Эпсилон Айвена 375. Скорость движения вокруг звезды - 4 целых 88 сотых километра в секунду. Среднее расстояние до звезды - 174 миллиона километров. Период одного обращения по орбите - 412 земных суток. Период вращения вокруг своей оси - около 29 часов.
   - Точнее, - потребовала "железная леди".
   - 28 часов 57 минут 13 секунд.
   - Принято. Продолжайте.
   - Слушаюсь, мэм! - дурашливо откликнулся Харднетт и продолжил: - Наклон оси - 26 градусов 15 секунд. Средний радиус - 7 тысяч 350 километров. Длина экватора - 46 тысяч 158 километров. Масса - 8 на 10 в 24 степени килограмм. Ускорение силы тяжести - 10 целых 97 сотых метра на секунду в квадрате. Спутники - Эррха и Рроя. Состав атмосферы у поверхности - 77 целых 9 десятых процента азота, 21 процент кислорода, 1 целая 1 десятая процента аргона. Океан покрывает 62 процента поверхности планеты, восемь материков - 35 процентов. Максимальная температура на поверхности - плюс 72 градуса по Цельсию (пустыня Кхалтони), минимальная - минус 86 градусов по Цельсию (район полярной станции Халустияна-Назарова-Блада).
   На этом в принципе Харднетт свой краткий доклад закончил и был готов ответить на уточняющие вопросы, но Обучающий Узел объявил:
   - Зачёт.
   И попросил дать общую характеристику Схомии.
   - Федеративная Республика Схомия, - приступил к ответу Харднетт, - является наиболее развитым государством Тиберрии. Расположена на юго-западе континента Брраррго. Площадь - 7 миллионов 870 тысяч квадратных километров. Численность населения 48 миллионов. Столица - Киарройок. Государственный язык - аррагейский. Уровень развития цивилизации - 53 балла по шкале Штайнера. Внутренний валовой продукт - 11 десятитысячных от общего земного. Денежная единица - удэсхом. Основные этнические группы: аррагейцы (они же - арраги) - 57 процентов населения, муллваты - 18 процентов населения, ламты - 9 процентов населения.
   Харднетт прервался, надеясь, что этого будет достаточно. Но Обучающий Узел молчал. Пришлось продолжить. Чтобы побыстрее набрать необходимые для интегрированного зачёта баллы, обратился к политическому устройству Схомии:
   - После принятия в 2212 году Билля О Единстве, ознаменовавшим конец эпохи междоусобных войн, Схомия номинально представляет собой федеративное государство. Но в силу особенностей исторического развития федеральная власть крайне слаба. Переданные субъектам федерации полномочия по современным представлениям чрезмерны. Система обязательного согласования решений федеральной власти с выборными правительствами всех тридцати двух округов весьма неэффективна. Фактически Федеративную Республику Схомия можно считать аморфным объединением самостоятельных административных субъектов. В целом для Схомии характерна неоднородность состояния политической и правовой культуры, что не только тормозит развитие самой Схомии, но и снижает эффективность присутствия представителей Большой Земли в плане как экономической...
   - Достаточно, зачёт, - прервал Обучающий Узел.
   - ... так и военной составляющих, - по инерции договорил фразу Харднетт.
   А неугомонный Обучающий Узел, не давая ему передыха, продолжал экзамен:
   - Испытуемый НМ 54277059 тире 28956, доложите, что означает понятие "халлачахра"?
   - Халлачахра - это "колесо времени" - дисциплинированно ответил Харднетт. - В муллватской мифологии халлачахра - базовый аспект представлений о мировой истории. Согласно этим представлениям мир вечен и неизменен, однако условия существования его центральной части, где и обитают муллваты, подвержены ритмическим колебаниям. Остальная часть мира пребывает в постоянном, не изменяющемся потоке времени. Халлачахра имеет 12 временных периодов - "спиц". Шесть из них относятся к "прогрессивному", восходящему полуобороту колеса времени (период "агалл"), а другие шесть - к регрессивному, нисходящему (период "тллонг"). Агалл в свою очередь состоит...
   - Достаточно, зачёт, - оборвал Харднетта Узел и сходу стал монотонно произносить гулким мужским басом текст на литературном аррагейском: - Урро тиб тагонато со пррай унго арр жмалк унго? Чрра со. Аган-тиб сум унго атиб дрроп унго ог атиб ой-аган уз пррай ака ой-аган рриорро жакл унго.
   Закончив, Узел потребовал прежним, женским, голосом:
   - Испытуемый НМ 54277059 тире 28956, переведите на всеобщий язык.
   И Харднетт перевёл:
   - Что представляет собой человек, который занят только тем, что спит и ест? Животное, без всякого сомнения. Создавший людей думающими, вложил в них разум, подобный Разуму Высшему, не с той целью, чтоб покрывался он плесенью праздности.
   - Зачёт, тест завершён, - объявил сладкоголосый Обучающий Узел и подвёл общий итог: - Уровень усвоения материала испытуемым НМ 54277059 тире 28956 составляет 87 процентов. Приемлем для выполнения оперативного задания с внедрением на глубину второго уровня.
   - А нам больше и не надо, - сказал Харднетт и выдернул штекер из гнезда.
   Не придуман ещё адаптерный модуль, обеспечивающий стопроцентное усвоение цифрового формата гиппокампом, так чего нервничать? Десять-пятнадцать процентов потерь - пустяк.
   Легенду прикрытия Харднетт решил разработать по пути на Тиберрию. Но о лице побеспокоился сразу. Это, конечно, неправильно - легенду к лицу подбирать. Надо бы наоборот. Но время поджимало - лицо делать дольше, чем разрабатывать легенду для неглубокого внедрения. Для неглубокого можно и вообще сымпровизировать.
   В долгий ящик откладывать не стал и, напевая под нос слова новомодного шлягера "Мы себе не выбирали маски в этом карнавале", быстро выбрал из каталога подходящую физиономию.
   Из всех возможных то ещё личико выбрал - высокие скулы, мясистые, обиженно поджатые, губы, сдвинутые к переносице брови, колючие глаза, возле рта глубокие складки. Всё такое брутальное. Даже дикое. Но особенно нос понравился. Занятный такой шнобель - большой, когда-то правильной формы, но переломанный и свёрнутый набок. Видимо, перебили однажды в драке, да так и сросся. Ну и, конечно, впечатлила борода этого покойного аррагейца. Нечёсаноё чёрное бесчинство, тронутое первой сединой.
   "Такие лица, - подумал Харднетт, - беременным показывать не стоит. Во избежание преждевременных родов".
   Запомнил постоянный адрес файла и отключился. После чего стал прорабатывать маршрут. Перебрал возможные и предпочёл такой: завтра с утра рейсовым НП-лайнером до Саулкгаста, по прибытии попутным военным кораблём до узла Армазд, а с Армазда до Тиберрии на ближайшем НП-сухогрузе Всемирной Сырьевой Корпорации.
   "Вот так, - мысленно утвердил Харднетт это дело. - Вот так и так вот".
   На сухогрузе, конечно, не слишком приятно вояжировать, удовольствие ниже среднего, но дожидаться более комфортной оказии, чего-то типа НП-лйнера Министерства Внешних Сношений, в той глухомани можно и полгода. А то и больше. Времени же на ожидание нет.
   Нет времени.
   Определившись, Харднетт приказал менеджеру терминала зарезервировать места по брони Чрезвычайной Комиссии на все судна выбранного маршрута. А потом вызвал по селектору заместителя.
   - Весь во внимании, шеф, - как всегда бодро отозвался майор Архипов.
   - Сколько на твоих, Рэм? - спросил Харднетт.
   - По Единому - тринадцать сорок восемь.
   - С тринадцати сорока девяти работаешь по плану "Зуммер".
   - Куда-то надумал, шеф?
   - Я - никуда. А вот Верховный кинул на Тиберрию.
   - Ни хрена себе натянули глаз на копчик! - воскликнул удивлённый Архипов.
   Харднетт усмехнулся:
   - Меня, Рэм, всегда восхищало твоё умение обрисовать ситуацию в двух словах.
   - Нет, шеф, скажи, а почему тебя-то?
   - Потому что.
   - Не понимаю.
   - А ты не напрягайся. Полковнику никто не пишет, полковник пойдёт и сам всё разузнает.
   - У нас что, шеф, рядовых агентов не хватает?
   - Сам знаешь, что за глаза.
   - Знаю, потому и кукарекаю. - Архипов красноречиво хмыкнул, а через секунду выдвинул гипотезу: - Чёрт, кажется, врубился. Похоже, Старику в этом деле нужен самый-самый. Я прав, шеф? Скажи.
   Харднетт хохотнул:
   - Грубая лесть, Рэм. Очень грубая. Если уж льстишь, то льсти тоньше.
   - Это как?
   - Провести инструкторско-методическое занятие?
   - Да ладно тебе, шеф! Какая там к чёрту лесть? Ты что - не лучший? Лучший. Спроси у... Да у кого хочешь. Любой скажет. Согласись, в тридцать полковника получить, не каждому дано. Я не прав?
   - Это раньше я, возможно, был неплохим агентом, а теперь я, Рэм, посредственный клерк среднего звена. К тому же ожиревший.
   - Не наговаривай на себя, шеф. Агент твоего уровня - это что-то вроде табельного ствола. Может пролежать сто лет без дела, а понадобится - вытащи, сотри старыми трусами оружейное масло и шмаляй за милую душу. Не подведёт.
   Тут Харднетт представил их разговор с Архиповым со стороны - два руководителя Особого Отдела дурью маются: один льстит, а другой кокетничает. И пресёк это дело на корню:
   - Всё, завязали друг другу животики щекотать. Принимай, Рэм, отдел под команду.
   - Слушаюсь, сэр! - рявкнул Архипов, но тут же добавил: - Чудит Старик. Ой, чудит!
   - Пока Старик чудит, орбиты вписываются в эллипс, - заметил Харднетт.
   - Это верно. Шеф, а это... Послезавтра коллегия - что с докладом?
   - Почти готов. Аналитики добивают статистику. Заберёшь у Бляйбтроя, подпишешь и представишь. Ещё вопросы есть?
   - Нет, шеф.
   - Всё - разделяй и властвуй.
   - И тебе живым вернуться.
   Харднетт отключился, но через секунду вновь вызвал Архипова на связь.
   - Ты ещё с нами, шеф? - откликнулся майор.
   - Как видишь.
   - Ценное указание?
   - Особо ценное, Рэм. Забыл сказать - если через неделю не вернусь, полей цветок. Тот, что у меня... Ну, ты понял. Понял?
   - Конечно, понял.
   - А если совсем не вернусь, отволоки его Лере.
   - Лере, которая Ли? Из шифровального узла?
   - Ей. Уяснил?
   - Так точно, шеф. Сделаю всё в лучшем виде. Даже не вопрос.
   - Я всегда знал, Рэм, что на тебя можно...
   - И даже нужно, шеф!
   Харднетт собрался отключиться, потянулся к тумблеру, но Архипов его остановил:
   - Шеф!
   - Да?
   - Я вот что... Не будешь против, если заберу на память твоё ружьё для подводной охоты? После того, конечно, как отнесу цветок лейтенанту Ли.
   - Иди ты к чёрту!
   Оценив черноту юмора, Харднетт отключил связь, немедленно покинул кабинет и поспешил в лабораторию Мастера Масок.
   Лаборатория занимала весь пятнадцатый уровень. Точнее - почти весь. Новую студию криптографической анимации тоже разместили на пятнадцатом. Мастеру Масок пришлось потесниться.
   Едва Харднетт вышел из кабины лифта, сразу почувствовал острый фармакологический запах. Дежурно подумал, что нужно поставить на ближайшем совещании вопрос о замене здешней вытяжки на более мощную. А следом - самокритично о том, что едва отсюда выйдет, сразу же об этой вытяжке напрочь забудет.
   Мастер Масок, мужчина за восемьдесят с повадками восьмилетнего хулигана, встретил его на пороге лично. Вытер руку о накрахмаленную полу халата и протянул в глубоком дурашливом поклоне.
   - Едрёнть! Какие люди!
   - Они самые, - подхватил тон Харднетт.
   Рукопожатие Мастера оказалось всё таким же крепким.
   Уяснив задачу, чудаковатый гений пластических мистификаций уточнил:
   - К какому сроку, Вилли?
   - К завтрашнему утру, многоуважаемый Эмэм. - Харднетт постарался приказать так, чтобы приказ выглядел просьбой. - Скажем, часикам к пяти.
   - Опять спешка! - недовольно воскликнул Мастер и стал брюзжать: - Всё, едрёнть, бегом да бегом. Всё бегом да бегом.
   - Что поделать, - наигранно вздохнул Харднетт. - Есть такое слово - "надо".
   - Опять придётся штамповать.
   - Мне всё равно.
   - Это тебе, Вилли, всё равно. А у меня, едрёнть как штамповку гнать начинаю, так душу наизнанку выворачивает и пузо чесаться начинает.
   Мастер Масок глубоко вздохнул. Харднетт, сообразив, что взгрустнувший ветеран напрашивается на порцию сочувствия, выдал ему эту порцию:
   - Чего-то ты, многоуважаемый наш Эмэм, совсем раскис. Стряслось чего?
   - Творить хочется, Вилли! - оживился Матер. - Творить! Понимаешь? Чем дольше живу, тем больше хочется.
   - Ну так твори. Кто не даёт?
   - Вы, едрёнть, и не даёте! Вот раньше, помнишь, как было? Лет десять-восемь назад. А - помнишь? Помнишь, как я тебе первую твою маску делал?
   - Помню, конечно, - кивнул Харднетт. - Ещё бы не помнить.
   - Вот! Ювелирная работа! На моих масках синяки от ударов такие оставались, что любо-дорого поглядеть было. А какая кровь из порезов сочилась? От настоящей и не отличишь. Потому как - штучные экземпляры делал. А сейчас - что?
   - Что?
   - Поток.
   - А что поделать, дорогой мой Эмэм, если объём задач возрос в десятки раз? Федерация-то расширяется в геометрический прогрессии.
   Мастер Масок сокрушёно махнул рукой.
   - Да хоть в тригонометрической. Уйду я, Вилли, к чёртовой матери!
   - Куда?
   - Куда-куда. На пенсию, куда ещё.
   - Что, Эмэм, тебе там делать?
   - А тут мне что делать? Раньше-то я вот этими самыми руками клеточку к клеточке, клеточку к клеточке... И сальную железу, и потовую. И тельце Руффини, и тельце Месснера. Всё, едрёнть, вот этими самыми руками. Всё! Не поверишь, Вилли, ведь каждую волосяную луковку вручную высаживал. А сейчас... Посмотри.
   Он жестом пригласил Харднетта в свидетели произошедших в лаборатории изменений. А таковые действительно имелись - огромный зал под завязку был заставлен новейшим высокотехнологичным оборудованием.
   - А сейчас, Эмэм, - сказал Харднетт, по достоинству оценив всё увиденное, - бюджет у Комиссии стал в два раза больше, чем у Министерства Обороны. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Плоды отмены Моратория докатились и до нас: переходим от кустарщины на высокие технологии.
   - Вот именно! Оседлав эти самые ваши логии, с самой сложной задачей теперь любая дура справится.
   Заявив подобное, Мастер Масок беспардонно кивнул в сторону хорошенькой дамы, стоящей возле биометрического сканера. Эта фигурная шатенка с раскосыми глазами украдкой наблюдала за молодым-да-ранним начальником Особого Отдела. С очевидным интересом, надо сказать, наблюдала. Харднетт улучил секунду и заговорщицки подмигнул ей, а затем послал воздушный поцелуй. Она смущённо опустила глаза и стала энергично выкручивать из аппарата силовой кабель. При этом так усердствовала, что запредельного размера её бюст ходил ходуном под ушитым белым халатиком.
   А Мастер тем временем продолжал негодовать:
   - Всё проще простого стало. Понимаешь? Проще просто некуда. Мордель в окошко просунул, железяка её лучами вжик, считала. Потом эта же железяка на модель шаблон образца накинет, и разницу циферками выдаст. А другая железяка, - Мастер со злостью пнул ногой стойку формовочный студии, - по этим циферкам форму отольёт, с учётом того, где чего добавить, где чего ужать. Потом блямб на эту форму шмат имитационного пластика, и всё. Через пятьдесят семь секунд снимай пинцетом и суй в физиологический раствор. Шесть часов цикла - вынимай ткань. Свеженькую дерму с эпидермисом. Подкрась, состарь, волоски натыкай и всё - готово. Так даже и на это, едрёнть, свои аппараты имеются. Беда, Вилли. Просто-напросто беда!
   - Ну а что поделать, Эмэм? - развёл руками Харднетт. - Прошлогодняя трава всегда зеленее нынешней, да только время вспять не повернёшь.
   - Уж это да, не повернёшь, - согласился Мастер. И, заглядывая в глаза, спросил с надеждой: - А может быть, к обеду?
   Харднетт был непреклонен:
   - К утру, Эмэм. К утру.
   - Вот-вот. Вручную маску за ночь не сделать. - Мастер огорчённо помотал головой. - Увы и ах, но так... Образец-то подобрал?
   Харднетт вызвал щелчком экран терминала и запросил файл.
   - Ну и харя! - восхитился Мастер, взглянув на выбранную Харднеттом модель. - Это где же такие красномордые обитают?
   - Тут рядом.
   - Бороду вроде этой отрастить?
   - Не знаю... Ну, сделай, что ли, чуть короче.
   - А по мне, едрёнть, и так хорошо, - прикинул Мастер.
   Харднетт легко согласился:
   - Ну, хочешь, так оставь.
   - Причёску такую же простоватую?
   - Такую же.
   - Височки косые?
   - Косые.
   - Ладно, Вилли, сделаю в лучшем виде, - горячо пообещал Мастер. - Не сомневайся.
   - А и не сомневаюсь, - уверил его Харднетт и ещё раз подмигнул шатенке.
   Та прыснула и отвернулась.
   - Да, слушай, - вспомнил Мастер и схватил Харднетта за пуговицу, - а как с глазами решим? Просто цветные линзы? Или у тебя со зрением проблемы?
   Харднетт похвастался:
   - Зрение, Эмэм, у меня дай бог каждому.
   - Это хорошо.
   - Но есть нюанс. Небольшой. Но важный.
   - Валяй.
   - Понимаешь, дорогой Эмэм, тамошнее светило - дряннее некуда. Поэтому сетчатку желательно прикрыть. Иначе ослепну к чёрту.
   - О, едрёнть-то! Степень нужной защиты в файле указана?
   - Естественно.
   - А может, в очках походишь? Как пингвин.
   - Почему "как пингвин"? - не понял Харднетт.
   - Не знаю. - Мастер пожал плечами. - К слову пришлось. Так что насчёт очков?
   - Мысль дельная. Но только по сведениям, которыми располагаю, очков там простолюдины не носят. К сожалению. Так что буду выглядеть в толпе придурком. Не пингвином - придурком.
   - Значит исключительно линзы?
   - Значит.
   - Ладно, лично напылю защиту.
   - Спасибо.
   - "Спасибо" не булькает.
   - Учту.
   Мастер Масок погрозил пальцем:
   - Смотри!
   - За мной не заржавеет, - побожился Харднетт.
   - Кстати, с утра на себя всё это дело напялишь или переносной комплект подготовить?
   Харднетт ответил, не задумываясь:
   - Переносной. Я потом, на месте, макияж наведу.
   - А справишься?
   - Обижаешь, Эмэм.
   - Ну, смотри... - Мастер Масок почесал макушку, взъерошив седые остатки былой шевелюры. - Ладно, я всё понял, Вилли. К пяти будет сделано. Сам забирать придёшь?
   - Да, сам забегу, - кивнул Харднетт. - Ну, если всё обговорили, я пошёл.
   И стал застёгивать пуговицы своего невзрачно-серого дождевика.
   - Куда, едрёнть, пошёл?! - шумнул Мастер. - Посмотрите на него! Пошёл он... Давай суй мордель вон в то окошко.
   И начальник Особого Отдела, как простой смертный, покорно направился к сканеру.
   На радость засуетившейся шатенке.
   Через две минуты его отпустили. Целым и невредимым. Правда, пышногрудая дамочка всё же потёрлась об него до электрических искр. Не без этого. Намекнув ей на возможность романтического продолжения прозаически начавшегося знакомства, Харднетт откланялся.
   Спасаясь от тошнотворного запаха лаборатории, чуть ли не бегом проследовал к кабинке общего лифта. Заскочил и вдавил до упора кнопку нулевого уровня.
  
   3.
  
   Нулевой уровень последние пять лет замаскирован под бакалейную лавку. На первый взгляд - самая обыкновенная лавка. Да и на второй тоже. Да и на какой угодно. Если загодя не знать, что одна из дверей подсобки, заваленной ящиками, коробками и пахнущей сельдью бочкотарой, ведёт к терминалу штаб-квартиры Чрезвычайной Комиссии По Противодействию Посягательствам, ни за что об этом не догадаешься.
   А если догадаешься, тебя самого загадают.
   Лет эдак на двадцать пять.
   Попрощавшись кивком с двумя перекидывающимися в картишки грузчиками, каждый из которых имел звание не ниже капитана, Харднетт вышел через чёрный ход. Но тут же изобразил хитрый финт - вернулся. Подошёл к удивлённым его манёвром охранникам (один так и застыл с поднятой для очередного хода картой) и, понюхав рукав плаща, спросил:
   - Парни, от меня сильно химией прёт?
   - Я не чувствую, - сказал тот, что замахнулся, и объяснил: - Нос ни черта не работает. Насморк. Сквозняки тут сумасшедшие.
   А другой, забавно пошмыгав носом, сказал:
   - Немного, господин полковник. - И, шмыгнув ещё раз, добавил: - Совсем чуть-чуть.
   - Вот дерьмо-то дерьмовое, - без какой либо злобы бросил Харднетт и направился к выходу, гадая, кем будет сейчас объявлен джокер.
   Он захлопнул за собой дверь раньше, чем карта коснулась доски, и подумал, что, в конце концов, какие-то вещи в этой жизни должны оставаться тайной даже для начальника Особого Отдела.
   На улице моросил дождь. От дома к дому двигались бесшумные люди. Голуби на карнизах жались друг к другу и чего-то ждали: то ли окончания дождя, то ли наступления ночи.
   Харднетт поднял воротник и поёжился. Пересёк проезжую часть перед носом вякнувшего, больше для порядка, чем по необходимости, трамвая и не торопясь побрёл по Десятинной. На первом перекрёстке свернул в каменную кишку Оружейной и, старательно обходя лужи, в которых уже дрожали янтарные огни керосиновых фонарей, потихоньку вышел к ратуше. От неё под бой курантов, отмерявших очередную четверть, направился к Каменному Мосту. Напрямик, через площадь.
   На мосту, как водится, задержался - постоял, навалившись грудью на отсыревшие поручни.
   Река гнала свои базальтовые воды от грузового порта к Смешной Излучине, и дальше, туда - за пределы Старого Града.
   Река гнала воды, ну а Харднетт погнал из головы мысль о самоубийстве.
   Почему-то всегда, когда он пялился с Каменного Моста на Реку, обязательно появлялась эта подлая мысль. Ночью ли, днём ли, в солнечную ли погоду или как сейчас, когда нависли над городом тяжёлые, давящие на психику, тучи, но эта навязчивая мысль обязательно возникала. Сука.
   Впрочем, возникала и ладно - он всегда с ней справлялся. Во всяком случае, до сих пор справлялся. И каждый раз, подавляя (не сказать, что совсем уж легко, но всё же) эту чуждую для себя мыслишку, чувствовал себя победителем.
   Быть может, есть в этом какая-то патология, но, честно говоря, ему нравилась подобная игра. После неё всегда просыпалось странное ощущение, что ты есть ты и ещё кто-то. И что вы оба тут и ещё где-то. Занимательное ощущение. Одно скверно - не с кем этим ощущением поделиться. Хочется, а не с кем. С подобным к первому встречному не подойдёшь, чего доброго к психоаналитику направит, а такого друга, с которым можно доверительно поговорить начистоту, у него нет. Нет у него такого друга. И вообще никакого нет. И никогда уже не будет. Так жизнь сложилась.
   В очередной раз удачно справившись с искусом, Харднетт по сложившемуся ритуалу смастерил из правой ладони парабеллум и трижды пальнул в коварную реку.
   На! На! На!
   Огляделся по сторонам - никого?
   Никого.
   И засадил контрольный.
   На!
   Представив, что река, дернувшись в последний конвульсии, замёрзла и встала, сдул со "ствола" воображаемый дымок и двинул дальше.
   Где провести этот последний перед отъездом вечер полковник уже решил. В баре "Под дубом". Не было такого свободного вечера, когда бы не заруливал он в подвальчик на Второй Дозорной. И не видел причины изменять своей привычке.
   От Набережной Основателей до места четыре квартала. Такси ловить не стал. Во-первых, рукой подать. Во-вторых, любил пройтись по Старому Граду, столице Ритмы и всей Большой Земли, пешком. Что может быть лучше, чем идти неспешным шагом по знакомым с детства улицам, рассматривать самого себя в зеркалах витрин и думать о всяком разном? Да ничего.
   Это его город. Он в нём родился. Он в нём вырос. Ему знакома в этом городе каждая вылизанная до блеска мостовая и каждая уделанная котами подворотня. Он знает, как постыла здесь осень и невнятна весна, как обескураживающе звучит утреннее эхо в Отстранённом Переулке и какую грустную тень бросает Железное Дерево в последний миг заката на Стену Желаний.
   Он видел этот город всяким, и принимает его любым. Как судьбу. Без упрёков и жалоб.
   Некоторые говорят, что Старый Град более всего похож на Прагу, другие утверждают, что на Вену, а третьи божатся, что на Ригу. На этот счёт много споров. Только Харднетту, положа руку на сердце, всё равно, с каким именно из этих разрушенных столиц Земли более схож его город. Любил его не потому, что здешние архитектурные решения нагружены символами и смыслами. Вовсе, нет. Разве догадывался он, гоняя на роликах по брусчатке Площади Скорби, что при закладке Града колонисты выбрали проект, который призван напоминать грядущим поколениям землян о былой катастрофе? Нет, конечно. Не знал он тогда, что построен Старый Град в память о Европе, которую смела с лица Земли революция парней из депрессивных кварталов. Был несмышлёным мальцом и просто-напросто влюбился в свой город неосознанно. За то, что таков, каков есть.
   Это потом уже, став старше, узнал на уроках истории о Главном Уроке Истории. О том, как привычка видеть во всем розовую плюшевость сыграла со Старым Светом злую шутку. О том, что времена, когда пределом мечтаний для честных граждан становятся два бигмака по цене одного, чреваты катастрофой. О том, как Европа, заражённая вирусом политкорректности и расслабленная комфортом, обессиленная нежеланием сражаться и трусливо прогибающаяся перед агрессивным и наглым врагом, превратилась в сплошные руины.
   Узнал, осознал и запомнил на всю оставшуюся жизнь.
   Но и всё равно, независимо от этого знания, а, может, и благодаря ему, для него Старый Град прежде всего не мемориал, не фантасмагорическая декорация и не куча скрытых ссылок, а дом. Дом, милый дом. И он готов за этот свой дом умереть. Ну и, конечно, оторвать любому голову. Без напряга.
   Он считает, что умереть за своих и своё - дело праведное, а убить в чужом чужое - верное. Тут главное знать, где свои, а где чужое, и ничего не перепутать.
   Он думает, что знает, и верит, что никогда не перепутает.
   Такие дела.
  
   Как ни старался Харднетт идти медленно, но затратил на дорогу всего минут пятнадцать. Не больше.
   Бар "Под дубом", не смотря на своё название, расположен вовсе не под каким ни под дубом, а испокон веков прячется от чужих глаз в тени знаменитой Пороховой Башни. Именно во дворе этого пятнадцатиметрового каменного сооружения, в котором пороху отродясь не водилось, находится вход в заветный подвальчик. Только не в том дворе, который парадный (упаси Бог!), а в том, который открывается с тыльной стороны - в хозяйственном. Тропинка к нему лежит чуть в стороне от основных туристических маршрутов, а потому не затоптана. Как говорится, чужие здесь не ходят. А если ходят, то на цыпочках. Тихо тут, за калиткой чугунного литья. Несуетно. И никто офисному работнику, пребывающему после трудового дня в нервическом состоянии, оттягиваться не мешает. За что Харднетт этот бар и привечает.
   А ещё за то, конечно, что в нём уютно.
   В единственном зале, стены которого обшиты нетёсаными досками, а пол усыпан свежей стружкой, всего шесть столов - три у одной стены, три у другой. Отполированная локтями завсегдатаев барная стойка расположена слева от лестницы. За стойкой, по ту и другую сторону от двери в кухню - шкафы, заставленные бутылками с разнообразным пойлом. На стенах - полки с керамической посудой. И развешены там и сям акварели с видами Старого Града - любительская мазня хозяина. В общем-то, бар как бар, небольшое заведение без претензий. Но и не забегаловка с быстрой едой.
   Посетителей в тот вечер оказалось, как и всегда, немного: четверо расхристанных студентов, сдвинувших столики возле единственного закопчённого оконца, и потёртый жизнью господин на высоком стуле у стойки. Уже прилично поддатые студенты о чём-то заговорщицки перешёптывались. Господи, желая догнаться, канючил у Зоила, местного бармена, порцию в долг.
   Приветственно, на правах хорошего знакомого, махнув бармену, Харднетт занял привычное место за столиком в дальнем углу. Скинул мокрый плащ и, чтоб никто не претендовал, кинул его на спинку противоположного стула. Дальше пошло по накатанной программе. Для начала гарсон притащил одно пиво, а через десять минут - фирменную дршткову полёвку, пахнущую можжевеловым дымком шунку и ещё два пива.
   Девушка вошла, когда Харднетт приканчивал второй бокал.
   Вызывающе одетая, стремительная, чересчур яркая для палевых тонов подвала, она, эта длинноногая с осиной талией брюнетка, явно не вписывалась в стиль пристанища закоренелых холостяков. Место таких продвинутых дам в гламурных кофейнях, а не в сумрачных кабаках под старину.
   Стряхнув капли с апельсинового цвета зонта, она легко, не страшась сломать каблуки-гвоздики, сбежала по крутым ступенькам - цок, цок, цок.
   Студенты перестали бакланить и дружно уставились на это диво-дивное.
   Синий дракон на шее бармена вытянулся.
   Господин у стойки оглянулся через плечо.
   А Харднетт подумал: "Однако".
   Она же, не обращая ни на кого ни малейшего внимания, уселась за свободный столик, положила на него серебристый кофр портативной консоли, вытащила из сумочки сигареты и закурила. После чего движением ногтя подозвала гарсона и сделала заказ. Дождалась коктейля и, время от времени оставляя на бокале вишнёвые отпечатки обворожительно-припухлых губ, стала живо стучать по клавиатуре десятью пальцами.
   Через какое-то время один из студентов, подбадриваемый остальными, подошёл к ней разболтанной походкой, наклонился и что-то сказал на ухо. Она оторвалась от экрана, но долго не понимала, чего от неё хотят, а потом вдруг прыснула и мотнула головой - нет. Студент огорчено развёл руками, смешно изобразил книксен, чуть не плюхнулся на зад и под хохот дружков вернулся на место.
   Но на этом попытки растопить сердце незнакомки не закончились.
   Господин, сидевший у стойки, сполз со стула и собрался было повторить подвиг незадачливого юнца. Вероятно, дядя полагал, что ему, в отличие от пустоголового мальчишки, есть чем заинтриговать девушку. Он даже сделал в направлении её столика несколько неуверенных шагов. Но Зоил, контролирующий на своей территории всё и вся, успел выскочить, дружески обнял за плечи и усадил его на место. А чтобы больше уже не дёргался, плеснул в стакан на четыре пальца. Возможно, даже не в долг, а за счёт заведения. Господин успокоился, забыл обо всём на свете и припал к дармовому источнику в надежде, что живительная влага продлит для него обманчивый смысл бытия.
   А потом ввалились два пилота в форме космо-торгового флота Логоцомы, главной страны планеты Мезана.
   Не сказать, что выглядели явными отморозками, просто парней, похоже, слишком переполняли чувства, обуздать которые они были ни в состоянии. Скорее всего, сдали грузовоз резервному составу и, как водится, получили пару дней на отдых. И на радостях, пользуясь обретённой свободой, пожелали оторваться на полную катушку в столичных кабаках.
   Девушку они приметили сразу. Трудно было не приметить столь яркое пятно на фоне прочей серости. Не спросив позволения, уселись за её столик и взялись окучивать. Заказали вина, фруктов, каких-то немыслимых и глупых лакомств (Харднетт и не знал, что в его любимой дыре подобное водится), стали угощать. Мысли не допускали, что дама может отказаться от компании таких бравых, весёлых и щедрых ухажёров.
   Но только девушка оказалась не "такой" и от предложенного счастья отказалась. Причём наотрез. Мало того, высказала своё однозначное "фи" и попросила отвалить.
   Они и не подумали.
   Напротив, предположив, видимо, что она таким вот образом набивает себе цену, усилили натиск. Тогда девушка, кинув им хамов, сама вскочила, подхватила все свои вещички и перепорхнула за другой столик.
   Один из них, тот, что выглядел моложе, отреагировал правильно - смутился. А другому, тому, что верховодил, мордатому и похожему своими ужимками на древесную обезьяну кмочкмо (Харднетт видел эту зверюшку с планеты Вахада в зоосаде), как с гуся вода. Может, по причине наследственного скудоумия, а может из-за скотства, приобретённого в процессе бестолковой жизни, от своих намерений он не отступил и перебрался из-за столика за столик вслед за девушкой. Не обращая внимания на её возмущённые возгласы, тут же налил вина и предложил выпить на брудершафт. Девушка с отвращением, словно предложили ей не вина, а цианистого калия, отпихнула протянутый бокал. Да так ловко, что вино разлилось и залило белый с иголочки китель. Логоцомец подпрыгнул и стал ощупывать багряное, похожее формой на осьминога, пятно. И настолько судорожно это делал, словно то было не вино, а кровь из смертельной раны. Лицо его исказила изуверская гримаса, он захрипел, как будто действительно нарвался на нож, и попытался схватить девушку свободной лапой.
   Она вскрикнула и отпрянула.
   Наглец потянулся к ней через стол.
   Но к тому времени Харднетт уже поднялся и сходу продемонстрировал, что пилоту для того, чтобы летать, лайнер не обязателен. Хлопнул мордатого по плечу и, как только обернулся, отмерил без замаха.
   Удар получился на славу - логоцомец, перелетев через узкий проход, приземлился на столике студентов, порушив натюрморт из пивных кружек, грязных тарелок и пепельниц. Парни подорвались с мест, загалдели и в праведном гневе принялись дружно пинать незваного гостя. Но эти неумелые пинки только подбодрили его. Издав протяжный рёв, он сообщил городу и миру, что, не смотря на аварийную посадку, цел и невредим. Вскочил, вооружился первым попавшимся под руку стулом и, отгоняя от себя студентов как назойливых осенних мух, стал продвигаться к Харднетту.
   Но тут, наконец, в дело решил вмешаться бармен. Зоил, обеспокоенный не столько здоровьем посетителей, сколько сохранностью вверенного имущества, перестал протирать бокалы и зычно рявкнул: "Не здесь!".
   Мордатый, как это ни странно, приказу подчинился и стул опустил. Возможно, тут сыграли роль габариты бармена. В его ручищах литровый бокал казался напёрстком.
   - Чтиво - выедим?! - коверкая слова, самонадеянно предложил мордатый Харднетту.
   Тот легко согласился:
   - Выйдем.
   На выход потянулся помимо Харднетта и пилотов, ещё и бармен. Но Харднетт махнул ему - останься, Зоил. Я справлюсь.
   И вышли втроём.
   Дождь уже прекратился. На город окончательно свалилась заполошная городская ночь, но во дворе, особенно по центру, было светло. Не так, конечно, как днём, но сносно - двор освещался тремя фонарями. Этот пятачок перед баром вообще мог претендовать на звание эталонного места для потасовок. По всем параметрам. Света предостаточно. Места, где развернуться, довольно. Грунт, будто на гладиаторской арене, аккуратно посыпан мелким гравием, прекрасно впитывающим кровь. Вокруг не жуткие штыри оград, а безопасные кусты. А главное - безлюдно, никто и никогда мешать не станет. Дерись, не хочу.
   Но как раз драться Харднетт не собирался. Драться начальнику Особого Отдела Чрезвычайной Комиссии с подвыпившим болваном? Да ещё и с новообращенной Мезаны? Смешно. Но сказано было: "Исторгните зло из среды вашей". Поэтому что-то делать со всем этим безобразием всё же предстояло.
   - Ну, чтиво, карасиная страшила, ты одна, я одна? - тем временем предложил мордатый. Снял испорченный китель, швырнул напарнику и встал в стойку.
   Харднетт огляделся, убедился, что вокруг никого, и спросил с притворной озабоченностью:
   - Вам когда в рейс?
   - А чтиво, ни по хрену, я твоя мать потрафлял? - огрызнулся мордатый.
   А вот молодой уже почувствовал, что добром дело не закончится, и поспешил ответить:
   - Послезавтра.
   - Успеют присобачить, а не успеют, замену найдут, - прикинул Харднетт вслух после чего выстрелом в колено лешил мордатого правой ноги. А через долю секунды и левой.
   Из-под пилота будто табуретку выбили. Он рухнул и, увидев, как захлестала из культяпок кровь, завопил.
   Молодой испуганно попятился к кустам, в темноту.
   - Куда пошёл?! - прикрикнул Харднетт. - Стой!
   Молодой встал как вкопанный.
   - Сними ремни и перевяжи, - приказал Харднетт. - Сумеешь?
   - Сумею.
   - Молодец. И запомни - приехал в Рим, веди себя как римлянин. Запомнишь?
   - Зап-п-п-помню, - заикаясь от страха, промямлил окончательно протрезвевший парень.
   - Ну, тогда действуй, не стой столбом, - подстегнул его Харднетт. И когда парень приступил к оказанию первой помощи, отошёл в сторону, вытащил коммуникатор и, набрав номер реанимации, представился: - Говорит Вилли Харднетт.
   Дождался идентификации голоса и, снимая возможные вопросы по "двадцать четыре - восемь", назвал номер своей текущей лицензии. После чего сообщил характер травмы - тракционная ампутация ног.
   Вызвав бригаду на координаты уже запеленгованного системой сигнала, отключился и сунул коммуникатор в карман, а пистолет, по-ковбойски крутанув на указательном пальце, - в кобуру. Потом стряхнул с рукава сюртука отсутствующую пыль и со спокойной душой, не оглядываясь в ту сторону, откуда доносились стоны и проклятия, направился допивать своё холодное тёмное пиво.
   Девушка подошла к нему сама. Преодолевая некоторую неловкость, кивнула на пустующий стул:
   - Можно?
   Он обошёл стол, снял со стула плащ и отодвинул.
   - Прошу.
   Устроившись, она горячо поблагодарила:
   - Спасибо вам.
   - За что? - спросил Харднетт, сделав вид невинные глаза.
   - За то, что избавили меня от этих... - Она потеребила воздух холёными пальчиками, не зная, как окрестить пристававших к ней логоцомцев. - Ну, от этих... Ну, в общем, вы понимаете.
   Харднетт кивнул - теперь понимаю, и сказал:
   - За честь.
   - Они не вернуться?
   - Полагаю, нет. Одного я окоротил. У другого - срочные дела.
   - Это радует. Меня, кстати, зовут Эльвира. А вас?
   - Меня? - переспросил Харднетт, чтоб оттянуть ответ, и соврал: - Меня - Влад.
   - Приятно познакомится.
   - Мне тоже. Что-нибудь заказать?
   - Если можно, "Два Д".
   - Можно.
   Харднетт подозвал гарсона и сделал заказ - порцию коктейля "Девочка Дрянь" для неё и ещё одно пиво для себя.
   - А вы здесь часто бываете? - спросила Эльвира, доставая сигарету.
   Харднетт чиркнул зажигалкой.
   - Реже, чем хотел бы.
   - Ясно... - Она прикурила от его огонька. - А вы, Влад, наверное, полицейский, да?
   Пришла пора улыбнуться, что он незамедлительно и сделал.
   - С чего это вы взяли, что я коп?
   Она пожала плечами.
   - Да так... Дерётесь здорово.
   - Нет, Эльвира, я не полицейский. Увы, или, если вам угодно, слава богу. Скучаю тут неподалёку в одной незамысловатой конторе. Отслеживаю день-деньской биржевые кодировки, анализирую в офисной тиши пробегающие мимо фьючерсы, хеджирую риски... Впрочем, всё это не важно. И главное - неинтересно. А то, что дерусь... Тут просто. Рос на улице.
   - Ясно.
   - А вы, похоже, приезжая?
   - Заметно?
   - Есть немного.
   - Из-за того, что я такая вот такая? - Эльвира попыталась жестом передать тот образ, какой, по её мнению, складывается у других, когда они её видят. Жест получился очень красноречивым, но по существу - не точным.
   Харднетт разубеждать её не стал.
   Промолчал.
   - Да, я не местная, - не дождавшись ответа, призналась Эльвира. И к удивлению Харднетта стала "исповедоваться": - Я из Сити. Искусствовед. Работаю консультантом в частной галерее. А ещё колонку веду по арт-искусству в "Вечерней Газете". Здесь как раз по заданию редакции.
   Она протянула висящую на шее карточку аккредитации, и Харднетт, перегнувшись через стол, прочёл сквозь ламинирующую плёнку:

Международная конференции "Значение красочной поверхности в живописи абстрактного гуманиста Марка Ротко. К триста тридцатой годовщине со дня рождения"

ПРЕССА

Эльвира Райт

"Вечерняя Газета Сити"

  
   - Марк Ротко? - не поверил Харднетт. - Это тот парень, чьи полотна на художественных аукционах бьют рекорды цен?
   Девушку сразила его осведомлённость:
   - Вы в курсе?!
   - Имеющий уши... Когда, Эльвира, озвучиваются невероятные суммы, трудно быть не в курсе. Ушки сами на макушке сбегаются. Согласитесь, когда горят "Ротко", мы слышим "деньги".
   - Да, вы правы, Влад. Что есть, то есть. Ротко сейчас цене. В большой цене.
   Харднетт, выражая скорее удивление, чем осуждение, покачал головой.
   - Боже, и за что люди выкладывают такие деньжищи?
   - Как это за что? За это... - Эльвира, словно кистью, изобразила сигаретой некую замысловатую геометрическую фигуру. - За абстрактный гуманизм.
   Харднетт поморщился.
   - Вам не нравится абстракционизм? - заметив его реакцию, спросила девушка.
   - Скажем так - прежде всего мне не по нраву сам этот путаный термин.
   - "Абстрактный гуманизм"?
   - Ну, да.
   - Отчего так?
   Харднетт покрутил пивной бокал по часовой стрелке и, не отрываясь от метаморфоз произошедших с пеной, попытался объяснить:
   - Если твой гуманизм абстрактен, то какой же ты тогда гуманист? - Задав этот не требующий ответа вопрос, Харднетт стал крутить бокал в обратную сторону. - А если твоя отстранённость столь человеколюбива, какой тогда ты к бесу абстракционист? Не понимаю я всего этого. Искренне не понимаю. - Он поднял глаза на девушку и признался: - А, в общем-то, вы угадали. Не по душе мне все эти бессмысленные мазки и пятна. Они напоминают мне кляксы Роршаха, которыми пользуются психологи. Бр-р-р. Бред. По мне, уж лучше вот так. - Харднетт кивком показал на полотна, украшающие стены. - Пусть не профессионально и коряво, зато с любовью.
   - Каждому своё, - даже не пытаясь вступать в дискуссию, философски заметила девушка.
   - Это конечно, - согласился Харднетт. - Но всё же не укладывается в голове, как может называться искусством отсутствие одновременно и формы, и содержания. Искусство - это... Это, прежде всего, отношение автора к выбранному объекту, выраженное через воссоздание автором данного объекта. Единство содержания и формы. Желательно - гармоничное. Ведь так, Эльвира? Или нет? Или я в силу своего дилетантства что-то путаю?
   - А вы забавный.
   - И всё же?
   Теперь уже Эльвира кивнула в сторону одной из висящих на стенах работ и спросила:
   - Где здесь отношение автора к объекту?
   - Нет здесь отношения, - легко согласился Харднетт. - Отсутствует. Может, и есть оно у автора, и, скорее всего, есть, но он не смог его выразить. За неимением таланта. Потому это, конечно, тоже никакое не искусство. Но тут хоть объект в наличие. У абстракционистов и того нет.
   - Допустим, они выражают своё отношение к отсутствующему объекту. Или даже - к отсутствию объекта. Что на это скажете?
   - Игра всё это, - не принял Харднетт всерьёз подобных утверждений.
   - Игра, - не стала спорить Эльвира, лишь добавила: - Азартная.
   - И рискованная.
   - В чём риск?
   - Как в чём? - Харднетт пожал плечами. - Объяснить?
   Эльвира кивнула:
   - Ну, да, конечно. Если не затруднит.
   - Не затруднит. - Харднетт глотнул пива, вытер губы салфеткой и пустился в рассуждения: - Вот смотрите, Эльвира. Некто, пожелавший остаться неизвестным, заплатил на последних торгах аукциона Сотбис сорок миллиардов талеров за работу Марка Ротко под названием "Шафранная полоса". Так, кажется, она называлась?
   - Ну-у... - Эльвира сделала последнюю затяжку и вдавила окурок в дно глиняной пепельницы. - Так.
   - Вот. Спрашивается, что купил этот состоятельный аноним?
   - Как что? - не поняла девушка. - Картину "Шафранная полоса".
   Харднетт возразил:
   - Глупость говорите, дорогая моя Эльвира.
   - Не понимаю...
   - Он, купил не картину, он купил зависть к себе многих миллионов сограждан. Вникаете? Просто зависть. Чёрную зависть, а не "Шафранную полосу".
   Эльвира недоумевала:
   - А зачем ему зависть?
   - На хлеб намазывать, - ухмыльнулся Харднетт. - Или для самоутверждения. Я продолжу мысль?
   - Да-да.
   - Так вот. Чёрное это чувство зиждется исключительно на вере тех самых многих миллионов обывателей в то, что картина "Шафранная полоса" действительно стоит сорок миллиардов талеров. А представьте, что они в одночасье перестанут в это верить. Возможно такое? Легко. Сколько тогда будет стоить эта самая "Шафранная полоса"? Как думаете?
   - Не знаю.
   - Нисколько, Эльвира. Ноль талеров и ноль сантимов. - Харднетт показал пальцами эти нули. - Ноль и ноль. Вот в чём риск игры.
   - Погодите, Влад, но что может заставить всех и сразу отказаться от подобной веры?
   - Да что угодно. Не знаю... - Харднетт пожал плечами. - Самый малый пустяк. Люди за свою многовековую историю массово отказывались от веры и в более значительные вещи, чем какие-то сорок миллиардов федеральных талеров за кусок серой дерюги, перечёркнутый дешёвой краской шафранного цвета. Бывало. И не раз. Впрочем, зачем я это вам рассказываю? Вы сами всё это прекрасно знаете. Не так ли?
   Эльвира улыбнулась.
   - Нет, Влад, всё же вы очень забавный. Очень.
   - Находите?
   - То вы говорите про эти сорок миллиардов - "такие деньжищи", то уничижительно обзываете их же "какими-то".
   Харднетт вымученно усмехнулся и всплеснул руками, мол, что поделать, если я вот такой вот. А вслух произнёс:
   - Всё в мире человека относительно, а сам человек противоречив.
   Эльвира тут же зацепилась за эту проходную мысль.
   - Вы, Влад, на самом деле считаете, что всё на свете относительно? - лукаво прищурившись, спросила она. - Вы не верите в Абсолют?
   Харднетт уточнил, правильно ли он её понял:
   - В ту штуку, которая незыблема, окончательна и служит эвфемизмом понятию "Бог"?
   - Ну да, в то, что так незыблемо и окончательно.
   - Окончательно, как "Чёрный квадрат" Малевича?
   - Как.
   Харднетту порядком надоело тянуть пустой разговор, но прервать его на полуслове, встать и спастись бегством, было бы с профессиональной точки зрения низшим пилотажем, а с человеческой - просто не тактично. Поэтому через силу продолжил светскую болтовню:
   - Видите ли, дорогая моя Эльвира, с чёрным квадратом Абсолюта на поверку не так всё просто.
   - Неужели?
   - Уверяю вас. Я пожил, я побродил... - Он перегнулся через стол и прошептал: - Только вам, Эльвира, и только по большому секрету.
   - Могила, - прошептала она, мигом включившись в игру.
   - Дело в том, что когда подходишь к этому страшному квадрату ближе, видишь, что его чернота вовсе не абсолютна. Она испохаблена такими вот мелкими-мелкими светлыми трещинками. И это те самые трещинки, Эльвира, в которые проваливаются смыслы. Вывод: если и существовал когда-то Абсолют, Он давно уже разабсолютился. - Харднетт откинулся на спинку стула. - Теперь аплодируйте, я всё сказал.
   - Пойдём? - неожиданно предложила она.
   Харднетт с готовностью согласился:
   - Обязательно. Но можно уточнить - куда?
   - Ко мне.
   - Слетаем в Сити?
   - Я снимаю номер в "Златы Врата".
   Через двадцать минут они уже стояли перед номером 306.
   Он целовал её в шею, в то место, где короткая стрижка сходит на нет. Эльвира смеялась, пыталась увернуться и шептала, что боится щекотки. И всё никак не могла попасть ключом в замок. В конце концов, он вырвал ключ из её рук, после чего одним уверенным движением вогнал его в скважину. У Эльвира от укола желания подкосились ноги. Она сдавлено прокричала:
   - И мне! И мне вот так же!
   Он впихнул её внутрь и завалил прямо на пороге.
   Внезапно проснувшаяся в Харднетте животная сущность, - что явно досталась ему от буйно кидавших женщин на траву чёрных предков, - заставила действовать напористо. И даже грубо. Подминая Эльвиру, он в какой-то миг сделал её больно - девушка вскрикнула. Попытавшись вырваться, вильнула по ковру юркой ящерицей. Но он удержал, подтянул за ноги, задрал юбку и, ни секунды не желая больше терпеть, разорвал всё, что было под ней фильдеперсового. А потом и лавсанового.
   Вошёл сзади. Резко. И методично, почти механически, начал вбивать своё в чужое, желая сделать чужоё своим.
   После первого удара Эльвира издала протяжный сдавленный стон, а потом умело подстроилась, выгнулась и, вцепившись в его шею ногтями, стала выкрикивать монотонное "а". Будто хотела рассказать ему о чём-то очень-очень важном, но, поглощённая отупляющей страстью, напрочь забыла все буквы алфавита, кроме первой.
   Когда вселенная привычно сжалась в точку, а точка взорвалась и стала новой вселенной, задыхающийся Харднетт, отпихнув Эльвиру как никчемную и не интересующую его больше никаким образом вещь, повалился набок.
   Она тоже дышала тяжело, но разлёживаться не стала и тут же поднялась. Правда, поднялась с трудом. И поднялась никакая. Не оборачиваясь, кинула тихим бесцветным голосом:
   - Жди, милый, я в душ.
   И неверной походкой ушла за услужливо распахнувшуюся зеркальную перегородку.
   Харднетт посчитал до трёх, и заставил себя встать. Торопливо застегнул брюки, после чего упал плашмя на заправленную кровать. Как был - в плаще и ботинках. Отлично представляя, что случится дальше, изготовился - перевернулся на спину, вытащил "Глоззган 112", снял с предохранителя и передёрнул затвор. А потом, разглядывая потолок, украшенный аляповатыми цветами из розового алебастра, предался размышлениям о том, что неизбежность обнаружения и нейтрализации объекта видавшим виды агентом гарантируется не тем, что опытный агент досконально знает план действия объекта и ловко ставит на его пути капканы. Нет, не в этом гарантия. Гарантия в том, что сам агент не имеет никакого плана. В этом его решающее преимущество. В этом альфа и омега его успеха. Бывалый агент - стреляный воробей. Он не уподобляется тому, кого собрался нейтрализовать. Это было бы глупо. Весьма. Как правило, объект скован жёсткими установками, он ведёт себя по строго определённой программе, и все его двадцать две уловки легко прочитываются. Опытный же агент свободен, текуч и непредсказуем. Он силён импровизацией.
   Эльвира вошла в комнату минут через пять. Вернее - ворвалась. Злая и красивая. Босые её ноги оставляли на ворсе ковра влажные следы. Мокрые волосы блестели как антрацит. Атласные полы аспидно-чёрного халата были бесстыже распахнуты - кофейные круги вокруг сосков просились в ладонь, тёмный треугольник внизу приковывал взгляд.
   Но ещё больше притягивал взгляд порнографический ствол древнего пистолета "Ингрем", рукоять которого девушка крепко сжимала двумя руками.
   Эльвира хотела что-то сказать. Возможно, озвучить приговор. В этот миг автоматическая перегородка между комнатой и ванной захлопнулась, и Харднетт увидел в зеркале своё сосредоточенное лицо.
   "Сон в руку", - подумал он и выстрелил первым.
   Разряд превратил её лицо в кровавое месиво, а его лицо - в зеркальный дождь.
   Опуская пистолет, Харднетт подумал: "Почему всегда вот так вот - когда убиваешь кого-то, убиваешь ещё и себя?" Ответа на этот старый философский вопрос естественно не нашёл, вздохнул и, скрипнув пружинами, поднялся с кровати. Сердце билось ровно. Руки не дрожали. Всё было как надо. Только появилось нестерпимое желание высказаться.
   Он подошёл к лежащему в неестественной позе телу, присел рядом и, прислонившись спиной к стене, устало сказал:
   - Я хочу, Эльвира... Хотя ты, наверное, такая же Эльвира, как и я Влад. Но, впрочем, это уже для меня не важно. А для тебя - тем более... - Прервавшись, он откинул полу плаща и привычным движением вогнал пистолет в кобуру. - Так вот. Я хочу тебе сказать, Эльвира, следующее. Меня учили, что федеральный агент не должен быть слишком разборчивым в средствах, зато у него должны быть хорошо подвешенный язык, быстрая реакция, терпение и, разумеется, везение. Везение - это обязательно. А ещё ему нужна отличная память. Это для того, дорогая моя подпольщица, чтобы вовремя вспомнить, кто такой Марк Ротко и чем он знаменит. У меня, Эльвира, отличная память. Просто супер. Таких вспомогательных микропроцессоров, как у меня, по всей Большой не больше трёх штук.
   Он скосился на мёртвую подружку - лица нет, вместо него красные лохмотья и чёрные пузыри.
   Подумал: "Может быть, зря в лицо?"
   Может, и зря. Но что поделать? Ничего личного. Это уже на уровне рефлекса. Отработал согласно инструкции: если террорист - женщина, и если есть возможность, изуродовать ей лицо, необходимо уродовать. Психологи считают, что женщине-террористке не всё равно, каким предстанет она перед своим последним мужчиной - кочегаром Центральной Котельной. Сам Харднетт полагал, что это их не останавливает. Но инструкция есть инструкция.
   - Объяснить тебе, Эльвира, или как там тебя, в чём твой прокол? - вновь обратился он к трупу. - Объяснить тебе, почему ты лежишь сейчас такая дохлая и такая некрасивая в своей крови и в своём дерьме? Объяснить? Объясняю. Потому, что ты не знаешь... Ты не знала, что единственная картина Ротко, у которой есть название, - это "Посвящение Матиссу". Тебя наспех готовили, Эльвира. Тебя просто-напросто хреново готовили. Нет никакой "Шафранной полосы". Понимаешь? Такой картины вообще нет. Нет её! И никогда не было. Я её выдумал.
   Харднетт встал и подошёл к входной двери. Отпихнул ногой нелепо-яркий зонт и подобрал брошенную у порога консоль. Аппарат, оснащённый и мульти-тюнером, и картриджем для работы в глобальной сети, оказался абсолютно новым, а его узел памяти - практически пустым. Одним-единственным пользовательским файлом был созданный полтора часа назад документ с текстовым расширением.
   Харднетт открыл его.
   Всё, что она успела напечатать в баре "Под дубом" и почему-то не удалила, вместилось в две с половиной страницы концептуального текста. Он состоял из тысячу и один раз повторённого слова "НЕНАВИЖУ".
  
  
   Глава 3.
  
   1.
  
   "Ненавижу!" - попытался крикнуть Влад измотавшей его жаре. А получилось:
   - Ыаиу.
   Как будто жабу трактором раздавили.
   Разбухший язык, уже не помещаясь во рту, ворочался плохо и своим наждаком царапал нёбо. Губы потрескались, стали лопаться и шелушиться. Едкий пот затекал под защитную маску и заливал глаза. Всякий вдох набивал лёгкие очередной порцией стекловаты. Каждый шаг давался с таким трудом, что тянул на подвиг. Лишь в силу былых тренировок сохранял Влад сосредоточенную невозмутимость и держался.
   Если верить карте (а чего ей не верить?), от обнаруженной дыры в электризуемом заграждении намотал за девять часов шестьдесят пять километров. До Айверройока, где надеялся разжиться нужной информацией, осталось ещё тридцать. Три перегона по десять. Три неслабых таких перегона по опостылевшей равнине, где нет ничего кроме выжженной солнцем земли и времени, трудно и вязко текущего в палящем воздухе. Три перегона лёгкой трусцой. Дыц, дыц, дыц. Роняя проклятия, глотая пыль, вдыхая гарь. Гарью тянуло откуда-то с востока. Похоже, горела где-то там сухая трава.
   Что касается дыры в ограждении, долго искать не пришлось. Шёл от вездехода строго на юг и обнаружил её напротив места вынужденной остановки. Дырища оказалась знатной. Аборигены, наплевав на запретительные плакаты (исполненные, между прочим, аж на четырёх языках), куда-то дели пролёт между двумя изоляционными столбами. Испарились на раз восемь с половиной погонных метров системы ЭКП тире 501, в простонародье - Сетки.
   Каково!
   Чтоб вот так вот, не имея специальной подготовки к работе с высоковольтными установками, аккуратно управиться - это, между прочим, особый инструментарий надо иметь. Видать, имеют, раз место не усыпано трупами людей и лошадей. Никто на Сетке не сгорел и от шагового напряжения не погиб. Чисто сработано. Чисто и сходу - без изнуряющих организационных и технических мероприятий.
   С картой Влад сверялся только на коротких привалах. Во время передвижения старался не думать о том, сколько осталось. Знал - будешь об этом думать, обязательно начнёшь, путаясь и сбиваясь, считать шаги. А какой в этом толк? Помимо того, что устанешь физически, измотаешь себя ещё и психически. И неизвестно ещё, что хуже. Тут не думать надо, а ногами веселее перебирать. Глядишь, и доберёшься к ночи, куда наметил. Как говаривал Джон Моррис (дай Бог ему на век здоровья и до краёв в его стакан), если всё время грести от одного берега, обязательно догребёшь до другого. Здравая мысль. Глупо с ней спорить. А раз так, нечего мозги подсчётами парить. Греби себе да греби.
   Правда, отключиться не так уж и просто - ненужная мысль что та липучка. Но выход есть: не можешь отключиться - переключись, постарайся думать о чём-нибудь другом. О чём угодно, только не о километрах. О горячем ветре, например. Которого - ищи в поле. О пыльных армейских ботах. О превратностях судьбы, о мокрых подмышках, о ставшем вязким шоколаде, о Курте... О Курте? А почему бы и нет? Можно и о Курте. О Курте Воленхейме. О человеке, под начало которого попал случайно, из-за чьей-то внезапной болезни.
   И Влад, действительно, - пока мысль не сбилась на что-то другое - размышлял о покойном напарнике.
   Слышал, что родился и вырос в Копшшоло. Есть такой промышленный центр на захолустной и вонючей Сарме. И вот верно говорят - чтобы понять человека, надо взглянуть на место, где он вырос. Видел Влад как-то раз это самое Копшшоло. Есть там на что посмотреть. Посмотреть и ужаснуться. Перекошенные бараки под латанными-перелатанными крышами, бесконечные цеха допотопных заводов, чадящие трубы теплоцентралей, свалки химических отходов, радиоактивные могильники, вонь и чад наползающих на город мусорных полигонов. Дрянь, а не город. Город Копшшоло - дрянь, а Курт - маньяк из дряни.
   Натурально маньяк. Как же ему хотелось кого-нибудь убить. Нестерпимо хотелось. Всё равно кого. Лишь бы.
   Самое забавное, что таких, как он, по всей Большой Земле миллионы. Ей-ей. Миллионы миллионов. Миллионы миллионов, втайне желающих кого-нибудь прикончить. Обнаруживают однажды в себе такую манию и живут с ней, скрываясь и мучаясь. Не дай бог оказаться с одним из них на необитаемом острове. Они казнь-то убийц на электрическом стуле и всяческие акты возмездия приветствуют вовсе не оттого, что жаждут справедливости. Какой там! Зависть, доводящая до неврозов, гложет их. Зависть, что те сумели перейти черту, а они - нет. Сводят счёты.
   А за черту страсть как хочется. Им кажется... Нет, они на все сто и даже двести уверены, что там, за этой табуированной чертой, есть нечто такое, что могло бы сделать их обыденную, пустую, никчёмную жизнь яркой и осмысленной. И, пожалуй, рванули бы толпой, когда бы не страх расплаты. Страх перед наказанием - единственное, что их сдерживает. Слова же не вразумляют. Нет, не вразумляют. И сколько не говори, что нет за этой чертой ничего, кроме чёрного холода и липкой пустоты, они не верят. Думают, это надёжный способ завладеть приставкой "сверх". На самом деле - стать никем, навсегда утратив корень "человек". Солдат знает, солдат там был. Солдат уже не человек. Ну и пусть их глупых. Самому бы хоть чего-то понять о себе и о мире, в котором живёшь.
   Ручей, на который Влад вышел к восемнадцати тридцати, оказался для него полной неожиданностью.
   Сбежал с крутого склона, поросшего цепким безлистым кустарником, хрустнул внизу, не сумев притормозить, попавшим под ботинок обглоданным черепом крупнорогатого скота, встал в раскоряк, а тут глядь - ручей. Течёт себе такой бодрый, журчит между валунами.
   Поначалу Влад огорчился - подумал, что сбился с пути. Не должно было быть в этом районе никакого ручья. Вытащил карту, развернул, проверил себя. Нет, всё верно. Вот он, этот самый холм - безымянная высота 609 запятая 6. А там вон, километрах в трёх, каменная гряда, флегматичным ящером ползущая на юго-восток. На карте почему-то обозначена, как Тугая Тетива. Ориентиры стопроцентные.
   Ещё раз посмотрел на карту.
   Ё-моё!
   Оказалось, что просто-напросто не заметил значка речушки, усохшей в летний сезон до ручья. Из-за того не заметил, что узкая светло-синяя лента пришлась на сгиб. Вот причина - сгиб. Хотя, конечно, никакая не причина. То, что значок слегка затёрся, опытного солдата, не оправдывает. Где глаза были? На заднице? Оплошал. Стыдно. Хорошо, что это не карта минных полей и что он не в боевом рейде. Хотя, кто знает, может, уже и в боевом.
   Ладно, ручей, так ручей.
   Сам Бог велел организовать привал.
   Приняв решение, Влад скинул с плеча мешок, пристроил на него винтовку и надолго припал к воде. Чуть рекорд лошади барона Мюнхгаузена не побил. Затем разделся - тридцать шесть секунд. Смыл с себя три потных дня и две липких ночи. И толком не успев просохнуть, облачился. Тоже, кстати, с опережением норматива - за тридцать восемь. Перекусывать не стал, решил - потом. Мешок под голову, винтовку рядом, шляпу на лицо, всё - пятнадцать минут сна. Время пошло.
   И случилось привычное сновидение. Всё тот же самый запредельный сон. Кошмар, который мучил его уже без малого год.
  
   Сначала, как всегда, крик.
   Истошный такой отчаянный крик.
   Влад оборачивается - обезумевший "горинч" выскочил из укрытия, встал в полный рост и долбит короткими очередями. Влад не видит, он знает - в руке "Ворон". Прежде чем подумать, нажимает на курок.
   Лови!
   Пуля входит между глаз безумца. Тот вскидывает руки, будто надумал взлететь, но вместо этого, бухается в жижу. Он уже мёртв, а его палец всё ещё давит на гашетку, и винтовка, задрав ствол, продолжает дырявить небесную дрянь.
   "Дальше, солдат! Дальше! - беззвучно кричит себе Влад. - Работать!"
   И работает.
   Тупо.
   На поражение.
   Лёгкий поворот руки, и глаз набегающего справа "горинча" взрывается фонтаном красно-розовых брызг. Убитый поскальзывается, по инерции делает шаг и плюхается в зловонную хлябь.
   "Дальше! Дальше! Работать, солдат!"
   Влад слышит фырканье "шмаза" и краем глаза успевает заметить, как луч режет бегущего чуть впереди и слева бойца. Братишка валится на землю по частям: пулемёт стволом вниз - верхняя часть тела - всё остальное. Влад пробегает мимо, стараясь не глядеть на дымящую плоть.
   "Дальше! Дальше! Нужно работать, солдат!"
   И работает.
   Ищет глазами, находит и "делает" ту тварь, которая свалила пулемётчика.
   "Сдохни, сука!"
   На лбу "горинча" вспыхивает кровавая язва, он роняет лейку "шмаза" и роет мордой глину.
   Сдох.
   "Дальше! Дальше! Ра... Вот же дерьмовое дерьмо дерьма!"
   Рядом, захлёбываясь кровью, падает на колени молодой боец. Оружие вываливается из его отказавших рук - пуля пробила горло и вошла в позвоночник.
   "Дальше, солдат! Дальше! Жалеть некогда - нужно ра...О, ё-ё-ё!"
   Выглянувшего из-за бруствера "горинча" сметает чья-то очередь, но гад успевает засадить. Влад исполняет причудливый танец и, загипнотизировав пули невиданными па, уходит не задетым. И сходу, продырявив столб серого дыма, достигает рубежа. Первым первого. Который здесь последний.
   "Не ждали, суки!"
   Горинч, сидящий на дне окопа, вжимает голову в плечи и лупит в упор. Влад разворачивает корпус - пули скользят по пластинам бронежилета - и разряжает из-под руки последний заряд в перекошенное страхом лицо.
   Всё - пуль больше нет, "Ворон" пуст.
   "Всем спасибо, все свободны".
   Но ни хрена подобного - бой не окончен. Рядом падает чья-то серая тень - какой-то не такой-то подкрался сзади.
   "Вот же б..."
   Щелчок.
   "Осечка!"
   Пронесло.
   Влад выдёргивает нож, перехватывает и бьёт с разворотом наотмашь. Стоящий сзади валится без вскрика. Скатывается по размокшей глине в окоп. И падает в мутную лужу на дне.
   Перерезав недомерку горло, Влад разорвал ещё и лямку его каски. Безразмерный горшок слетел с неестественно запрокинутой головы и откатился в сторону.
   "Что за хрень?"
   Длинные соломенные пряди.
   Вплетённые в косы бусы.
   "Девчонка".
   "Ребёнок".
   "Змея".
  
   Змея - это уже не сон.
   Заползла без спроса на правую ногу, блестит чешуёй, сучит языком и, похоже, собралась ползти выше.
   Влад не стал дожидаться, когда пойдёт в атаку - подкинул гадину вверх метра на два.
   Достигнув верхней точки взлёта, змея вильнула всей своей мерзкой длиной и, обнаружив, что ни хрена не птица, тут же устремилась вниз. Но до камней не долетела - Влад изловчился и схватил её мёртвой хваткой. Тут же выхватил тесак и снёс языкатую башку к такой-то матери.
   После этого всё и началось.
   Когда поджаривать на костре добровольно приползшую к нему свежатину, почувствовал, что кто-то подсматривает. Сначала решил, что показалось, поскольку никого вокруг не было. Ни единой живой души. Попробовал отмахнуться. Не ушло.
   Попытался расслабиться: помял затылок, потёр виски, помолотил кулаками воздух. Но нет, не уходило ощущение. Наоборот усиливалось. Появились характерный холодок в груди и чувство пустоты в желудке - первые признаки того, что кто-то держит за дичь. Словно кто-то подкрался и, готовясь к прыжку, глаз не сводит. Или целится через оптику.
   Но всё ещё не верил - подумал, дурной сон разболтал нервишки.
   Чтобы заглушить эту несвоевременную беду, попробовал разговаривать вслух. Сам у себя спрашивал в голос:
   - А не сожрать ли тебе, Кугуар, ещё один кусок этого офигительного жаркого?
   И сам себе громко отвечал:
   -А фигли не съесть!
   И вгрызаясь в хрустящую змеиную плоть, громко нахваливал, причмокивал и просто откровенно чавкал. А потом на сытый желудок ещё и фрагмент песни застольной спел. Старинной. Даппайской. Вытанцовывая вокруг костра нечто среднее между лезгинкой и сиртаки, орал во всё горло:
  
   Ойхм, зачем ты в башне старой,
   Где свирепствуют ветра,
   Глаз под всхлипы арморгары
   Не смыкаешь до утра?
  
   Став сестрой родною ночи,
   Ты печалишься о ком?
   Ты кого увидеть хочешь
   За распахнутым окном?
  
   Окна б ты позакрывала,
   Моя девица-краса -
   Вороньё уже склевало
   Его мёртвые глаза.
  
   Не смотря на все старания, гадостное ощущение не рассеялось. Не исчезло. По-прежнему испытывал Влад неясную угрозу на физиологическом уровне.
   И в который уже раз огляделся по сторонам. Пусто. Нет ни человека, ни зверя. Никого нет. Никогошеньки.
   Вообще-то, казалось, что смотрят откуда-то слева. Но там в принципе спрятаться было негде - голый склон холма, переходящий в каменистую гладь, где самый крупный камень максимум с кулак. Не мог там никто прятаться. Если только не вообразить, что позарился на солдата какой-нибудь местный саблезубый суслик. Чушь.
   Когда бы неприятная эта эманация исходила с правой стороны, другое дело. Там как раз было где укрыться - метрах в двадцати произрастала непроходимая роща чего-то непонятного: не то высокого кустарника, не то низкорослых деревьев. Во мраке этого буро-коричневое безобразия, куда, кстати, и убегал ручей, вполне можно было схорониться. Когда за хворостом ходил, видел.
   А ещё сзади, за огромными валунами на вершине холма, можно было бы зашкериться. Или впереди - в ожидающих очередного разлива сухих зарослях высокого прибрежного травостоя. Очень удобно.
   Но глядели всё же откуда-то слева. Владу даже стало казаться, что щека левая нагревается.
   Он вновь покосился в ту сторону.
   Нет.
   Пустынная местность и никаких нычек.
   Дальше, метров через сто, всё, конечно, терялась в раскалённом, дрожащем мареве, и хоть дивизию там прячь, но только источник напряга находился где-то рядом. Метрах в пятнадцати, максимум - в двадцати. Так он чувствовал. А на этой дистанции - шаром покати.
   На всякий случай расстегнув кобуру "Ворона" и сняв винтовку с предохранителя, Влад крепко задумался.
   Если нет там никого, и ощущение порождено больной фантазией перегревшегося мозга, то можно сворачивать бивуак и идти себе дальше, куда шёл. А если нет? Если не фантазия? Если этот неизвестно кто просто удачно замаскировался? Тогда глупо оставлять его у себя в тылу. То, что он сейчас не нападает, это ничего ещё не значит. Может, не голоден. Пока. А быть может, не уверен в своих силах и минуту удобную выжидает. Например, когда темно станет. Вон Рригель уже покатился по наклонной - ещё немного и дело к ночи пойдёт. Дождётся тать темноты и накинется. Где гарантия, что нет? Нет гарантии. Поэтому хорошо бы сразу с этим делом разобраться - на месте. И на месте, и по светлому часу. А для этого надо как-то этого тихушника выманить. Спровоцировать его каким-то образом на активное действие.
   "Возможно, и пустоё всё это, - подытожил Влад, - но тут лучше, как говорится, перебдеть, чем потом дохлым лежать с пробитым затылком или разорванной глоткой".
   А тут и вообще началось.
   Пока прикидывал, что к чему, да решение судьбоносное принимал, сидел. А как принял, так встал. И сразу почувствовал себя погано - голова кружиться стала. Подумал, жара допекла. Пошёл, не выпуская пистолет из рук, к ручью освежиться, и тут произошло нечто совсем странное - по пути к воде почувствовал себя ещё хуже. Мутить стало нешуточно и сердцебиение участилось. Сердце заколотилось просто как бешенное. Как сердце зайца, схваченного за уши.
   Страх обуял.
   Натурально - страх.
   Но до ручья всё же дошёл, плеснув пару раз на лицо и возвратился. А возле костра заметно легче стало - голова всё ещё кружилась, но сердце на более спокойный ритм перешло.
   Показался Владу такой перепад в состоянии организма неправильным. Сомнения неясные возникли. Поэтому взялся экспериментировать. Недолго думая, вновь отошёл к ручью.
   И там сердце снова заходиться стало.
   Вернулся к костру - отпустило.
   Удивился ни на шутку: что за ерунда такая? Впервые с ним такое. Сколько раз ходил на всякие опасные задания - и в группе, и в одиночку - ничего подобного никогда не испытывал.
   Стал прислушиваться к себе.
   Может, это и есть животный страх? Тот самый, который возникает из ниоткуда, проникает в кровь и лишает воли. И что самое страшное - не контролируется. Бесконтрольность - вот его главная черта.
   "А как у нас с контролем?" - подумал Влад, встал и, проявляя настырность, вновь направился к ручью. Едва тронулся, чуткое сердце опять забеспокоилось. И с каждым шагом билось всё чаще. Тут, наконец, осознал Влад умом то, что сердце его без всякого ума давно сообразило - нельзя от костра отходить.
   Для подтверждения догадки не стал у ручья останавливаться, перешагнул, пошёл дальше. Решил длину поводка определить. И в какой-то миг между ударами сердца вообще перерывов не стало. Ещё два шага сделал, и сердце сказало - всё, браток, пришли! Стало отключаться. Ещё шаг из ослиного упрямства - и голову словно прессом сдавило, да так, что кровь носом пошла. В глазах круги появились, овалы, звёзды, ещё какие-то, более сложные и не имеющие имени, фигуры. А когда невольно закрыл глаза, забились они под веками бабочками, пойманными в сачок. Тут окончательно понял, что ещё секунда-другая и случится с ним кердык. Упадёт и не встанет.
   "Так, - подумал испуганно, - геройство в задницу. Нужно возвращаться к костру. И как можно скорее".
   А состояние такое, что как бы уже и не возможно. Одно желание - упасть, уснуть и видеть сны. Из "быть - не быть" выбрать "не быть", и ну его всё к чертям собачьим!
   Но переселил себя.
   Приказал:
   - Стоять солдат!
   Задрал нос, чтоб не так хлестало, и на остатках воли попятился, что тот рак. И с каждым шагом всё назад отматывалось. Делалось легче. А у костра - совсем хорошо стало. Ну, не совсем, конечно, но сносно. Жить можно. Только кровь из носа всё бежала и бежала между пальцев тонкими струйками.
   "Ни черта себе! - взяло его возмущение, - не хватало, чтобы меня к костру, как козла к столбику, привязали".
   Развернулся в ту сторону, откуда исходила магнетическая волна, и, размазывая кровь по лицу, заорал:
   - Эй ты, ублюдок занюханный! Выходи, тварь, на контакт! Как взрослые рубиться будем!
   В ответ - тишина.
   Лишь лёгкое дуновение ветра.
   Хотел выругаться как-нибудь погрязнее, но передумал, - пустое место разве огорчишь? Да и вообще разговаривать с невидимым не стоит. Выглядит довольно глупо. Хоть со стороны, хоть изнутри, хоть как.
   Тогда выхватил "Ворон" и саданул наобум.
   Не успел затихнуть звук выстрела, с той стороны случился такой порыв, что солдат едва на ногах устоял. Шляпа с головы слетела, огонь в костре охнул и потух, искры разметало, головёшки, угли, даже тяжёлый мешок - всё сорвало с места и поволокло. Едва-едва успел задержать ногой родное, а тут вообще завертело - то неведомое, что так изматывающее на него пялилось, перестало отсиживаться, покинуло свой наблюдательный пункт и пустилось по кругу. Не пыталось приблизиться, не нападало, а именно двинулось по кругу, в центре которого стоял Влад. Лихо закружилось этот некто. Или это нечто. Жах, жах, жах - понеслось по часовой стрелке и с нарастающей скоростью. Поднимая пыль, разметая камни, пригибая траву.
   Влад ткнул "Ворон" мордой в кобуру, подхватил винтовку и завертелся следом. Топтался на месте, стараясь догнать, и целился в это... Не понять, во что. А потом не выдержал и - получи зараза! - стал лупить от плеча.
   - Кого на фук решил взять, демон?! - орал Влад. - Героя Луао-Плишки?! Шалишь!
   Послушные пули рванули выискивать того, кого орущий благим матом солдат не видел, но так остро ощущал всем своим нутром.
   Только пули оказались дуры дурами - они не только не видели, но, в отличие от человека, даже и не чуяли цели. Не находя на кого навести себя, улетали дальше, туда, где на излёте обессилено падали на грунт бесполезными железками. Только немногие из них, наверное, самые удачливые, нашли себе занятие - стали тупо уничтожать стаю крикливых птиц, поднятых шумом выстрелов. Вспорхнули птицы с перепуга из зарослей дружной стаей, тут-то их и накрыло. Пошли разрываться - огонь, ор, кровь, куски плоти, перья, гарь. Всего одна и сумела спастись. Рванула отчаянно к вершине холма.
   И тут Влад увидел такое, что его сильно озадачило.
   Он даже стрелять прекратил.
   Когда пустившаяся наутёк чёрная птица пролетала над вершиной холма, путь ей пересёк короткий огненно-фиолетовый росчерк. Птица замерла. Перестала месить воздух крыльями и застыла. Будто стоп-кадр случился. А когда через миг, всего через один взмах ресниц, всё растаяло и ожило, птиц стало две.
   Влад не поверил своим глазам - вот только что была на этом месте птица в единственном числе и вот уже их две. И это не в глазах двоится - одна дальше полетела и скрылась за холмом, а другая рухнула камнем.
   Потрясённый Влад, продолжая держать винтовку наперевес, подорвался наверх, разбираться. Уже на ходу, с трудом поднимаясь по крутому склону, заметил, что отбегает от кострища и ничего - всё в порядке. Насос качает, дыхалка в норме, голова не кружится, кровь носом больше не идёт. А самое главное - никто не буравит взглядом.
   Дохлая птица и падала камнем, и на ощупь оказалась камень камнем. Когда Влад её разыскал и поднял, то увидел, что произошло с этой птицей, очень похожей на земного чёрного дрозда, нечто невероятное. Полное обезвоживание и мумифицирование. Тело твёрдое, перья слиплись - не расцепить, глазницы так и вообще пусты - потеряла птица где-то по пути свои гляделки.
   "Так не бывает", - подумал Влад и тут же уловил, что ощущение постороннего присутствия возвращается. На этот раз смотрели на него откуда-то сверху. Он задрал голову и увидел птицу, парящую высоко в небе.
   Она парила свободно, легко, то взмахивая крыльями, то отдаваясь потоку. Но общая траектория её полёта шла по нисходящей. Этого почти не было видно, но Влад это чувствовал. С каждым новым витком птицы по невидимой воздушной спирали ему становилось хуже. Сердце вновь напомнило о себе учащающимся пульсом. Голову стало стягивать железным обручем. Тошнота подступала к горлу.
   Он понимал, что нужно спуститься вниз. Понимал, что там, внизу, у кострища, его спасение. Отлично понимал. Но человек - зверь иррациональный и склонный к саморазрушению, чем от всех прочих зверей и отличается. Вместо того чтобы благоразумно отойти, солдат, превозмогая и боль, и страх, вскинул винтовку. Стал целиться. Он был абсолютно уверен, что источник его проблем находится в птице. Мало того, если бы кто-нибудь в те секунды спросил у него, где находится Вселенское Зло, он бы показал на пернатую тварь и, не раздумывая, сказал бы, что вон там.
   "Птицы часто не то, чем кажутся", - подумал он перед тем, как выстрелить.
   И выстрелил.
   Сначала одиночным. Птица сделала кульбит и увернулась. И тогда он пальнул очередью. Результат оказался неожиданным. Ни одна пуля вреда птице не причинила, зато сама она пошла в атаку.
   Она понеслась вниз на такой скорости, что Влад слышал свист трения крыльев о воздух. Хотя, возможно, это был вовсе не свист крыльев, а его собственная кровь сорвалась в запредельное стаккато и долбила на невозможной частоте по перепонкам.
   Владу стало совсем погано, но он ещё не дошёл до того состояния, при котором всё происходящее безразлично. Он ещё мог держать оружие в руках. И он знал, где его враг. Теперь он его видел. Когда видишь врага, сражаться легче, даже если и совсем невмоготу.
   Он долбил, он засаживал по птице, не жалея патронов. Но только выходило, что зря - пули уходили либо мимо, либо каким-то непостижимым образом пролетали сквозь неё, не причиняя вреда.
   А с птицей тем временем начало происходить нечто невероятное - Влад глядел на эту неистребимую тварь сквозь прицел и с удивлением отмечал, что прямо на глазах она становится всё больше и больше. Птица разбухала, разрасталась, и, пытаясь охватить размахом крыльев весь горизонт, вскоре достигла невообразимых габаритов. Сначала она стала размером с облако. А потом - с тучу. И эта огромная чёрная туча в какой-то миг накрыла всё. Весь мир. И накрыла его, Влада. Со всеми его шрамами, мозолями, геморроями и потрохами.
   Нельзя сказать, что он совсем исчез. Просто наступившая тьма, теперь присутствовало не только вне, но и в нём. Тьма стала им. А он стал этой тьмой. Растворился в ней и растворил её в себе. И растворённые друг в друге зазвучали они мелодией, красивее который свет ещё не слышал.
   И Влад чувствовал, что боль и страх ушли. Что ему не холодно, не жарко. Что все его проблемы, напасти и ментальные заморочки куда-то сами собой исчезли. Что стало легко и свободно, как, может быть, никогда в жизни не было. Что он теперь в полном шоколаде. И что желаний, которые, как известно, и являются источником всех бед, теперь у него нет. Ни одного. Даже жить не было желания. Зачем жить, если не жить так чудесно?
   Но если честно, одно желание всё же ещё присутствовало. Одно-единственное. Очень хотелось, чтобы исчез раздражающий звук - невнятное тарахтение, доносящееся издалека. Этот звук напрягал. И мешал звучать мелодии.
   Влад невольно прислушался, и понял, что это человеческий голос. Голос звучал откуда-то сзади, удалялся и был женским.
   Влад сосредоточился.
   Да, так и есть, - истошно кричит какая-то туземная женщина. Он даже умудрился разобрать, что именно кричит эта безумная. Она повторяла одну и ту же фразу на аррагейском: "Не смотри на него! Не смотри на него! Не смотри на него!"
   "Дура, на кого мне не смотреть-то, если кругом тьма кромешная?" - подумал Влад и тут тьма отступила. Не совсем и не сразу, но отступила. Мир стал проявляться как что-то, о чём давно забыли, но нежданно-негаданно вспомнили.
   Но только это был какой-то неправильный мир.
   Он имел обратную перспективу и негативное изображение. То, чему положено быть светлым нарисовалось тёмным, а то, чему испокон веков вменено быть тёмным, стало зачем-то светлым. То, что раньше находилось вдалеке, теперь торчало рядом, а то, что всегда было под рукой, оказалось хрен знает где.
   А ещё - мир был перевёрнут.
   Влад видел мир, как видит его новорождённый в первые свои минуты.
   Единственным правильным объектом в этом вывернутом наизнанку и перевёрнутом с ног на голову мире был только Влад "Кугуар" де Арнарди. Он стоял собственной персоной напротив и так же, как и Влад, целился из выпотрошенной винтовки. Влад целился в него, а сам Влад в него. Это если с этой стороны смотреть. А если с той, то это Влад целился во Влада, а тот в него.
   "Нормально, - подумал Влад, глядя на своего двойника. - Оказывается, я есть я и ещё вот он. И оба мы здесь, а это "здесь" непонятно где. Рассказать кому, не поверит".
   Он глядел сам на себя во все глаза, не обращая внимания на то, что женский голос продолжал предостерегать его. Голос, кстати, звучал всё глуше и глуше. Видимо, женщина подходила всё ближе и ближе. Может быть, даже бежала, стремясь не допустить какой-то, ей одной ведомой, катастрофы. Она умоляла, а Влад не мог не смотреть. Это было выше его сил.
   И он смотрел.
   И видел, что между ним и двойником бьётся тёмно-лиловая огненная дуга. Она исходила из его, Влада, груди и, извиваясь, будто змея в конвульсиях, тыкалась другим концом в грудь двойника. А может быть, наоборот, начало её было там, а конец здесь. Определить было невозможно. Да и не нужно - не хотелось ему утверждаться в собственной первичности.
   Зачем?
   А потом - другим был занят.
   В голове вдруг закрутилось-завертелось бесплатное кино - случилось что-то вроде видения или сна, только насквозь реалистичное.
   И там так.
   Будто стоит он в огромном зале с каменными сводами, а посреди этого наполненного молочным светом зала висит прозрачная сфера. Сама по себе, между прочим, висит, ни к чему не прикреплённая. А внутри неё устроен желоб, вывернутый в не имеющую ни начала, ни конца Ленту Стэнфорда. И по трём переплетённым между собой лепесткам катятся шары. Много-много шаров. И все сделаны из чего-то тяжёлого, блестящего и живого. Вроде как из ртути. Или из Стекла Грума.
   И вот он, Влад, смотрит на всю эту конструкцию и понимает, что шары катятся преступно медленно. Что на самом деле надлежит им катиться в тысячу, в десятки, сотни тысяч раз быстрее. Но чтобы они покатились правильно, для этого нужно кое-что сделать. И сделать это "кое-что" не так уж и сложно. Нужно в девяти ячейках каменного квадрата изменить расположение пластинок. Всего лишь. На пластинках знаки вырезаны. Ориентируясь по этим знакам, и необходимо выстроить нужную комбинацию. И комбинацию эту Влад знает. Квадрат же каменный...
   Тут кино закончилось, и Влад обнаружил, что фиолетовая дуга перестала ходить ходуном и натянулась.
   Ему сил нет как захотелось дотронуться до этой связывающей его с двойником пуповины. Захотелось дёрнуть её, как дёргают, струну гитары. Захотелось услышать, как она звучит. Подыграть хотел мелодии, которая всё ещё слышалась.
   Но не успел.
   "Умри, гадина!" - услышал он всё тот же голос и оглянулся.
   Оглянувшись, увидел огромный наконечник огромной же стрелы. Эта стрела, похожая размерами и формой на католический костёл, летела прямо в него. Влад не испугался, и не стал дёргаться - он каким-то, бог его знает каким, чувством понял, что такова судьба. И смирился, поддаваясь бесстрастному фатализму.
   Правда, в какую-то секунду просветления подумал, что стоит, пожалуй, взглянуть в глаза пославшей стрелу женщины - не так уж часто выдаётся возможность взглянуть в глаза своей судьбе.
   Но та либо находилась ещё настолько далеко, что была неподвластных глазу огромных размеров. Либо вовсе была прозрачна. Что Влад легко допускал. Он понимал, что в этом неправильном мире возможно всё. Даже то, что в принципе невозможно.
   Стрела летела неспешно, как летают снаряды при замедленной съёмке. Но приближалась неумолимо. Как день казни или тормозящий на льду грузовик. И чем ближе она подлетала, тем меньше становилась. В тот миг, когда пробила его спину под левой лопаткой, она достигла привычных для ума размеров.
   Влад ничего не почувствовал. Стрела прошла сквозь него легко, как иголка сквозь ситец, и совсем безболезненно. Только сладостная мелодия оборвалась. Это было неприятно. Но не смертельно.
   Когда он понял, что не пострадал, тут же обернулся. И для того чтобы проследить за дальнейшим полётом стрелы, и - вообще.
   "И вообще" навалилось в полный рост. Двойник исчез. На том месте, где он стоял, Влад увидел пробитую стрелой чёрную птицу. Подумал, что та самая, которая. Сделал (не без труда) три шага, чтобы разглядеть, но птица - фьють - исчезла. Правда, не совсем - превратилась в змею. Хотел пнуть куда подальше гадину, но и она исчезла. Эта - с концами.
   В результате с ума сводящих метаморфоз и трансформаций обратной эволюции осталась лежать на песке одна только стрела.
   Одна, но не простая.
   Испытывая любопытство, подобрал и повертел в руках. По виду, вроде как арбалетная. Стало быть - болт. Сантиметров в тридцать, не больше. Наряжен оперением из сероватого пергамента. Наконечник восьмигранный и отчего-то золотой. И тянется от его острия какая-то непонятная лиловая спираль. Мало того, её саму оплетают две спирали потоньше - бежевая и тёмно-жёлтая. Эти две, правда, через секунду-другую растаяли, а вот лиловая осталась. Продолжала струиться как дым от сигареты. И не только струилась, но ещё и шипела злобно. Да так разило от неё какой-то пакостью, что в носу свербело и хотелось чихнуть.
   Влад попытался, взмахивая этим своеобразным хлыстом, сбить несимпатичную штуковину с наконечника, но не вышло - приклеилась намертво.
   Ещё пару раз щёлкнул - никак.
   А затем спираль, которая поначалу была небольшой, где-то, наверное, с полметра в длину, вдруг стала увеличиваться в размерах и стремительно потянулась к небу. Небо было рядом, рукой подать, но вертлявая удрать не успела: в какой-то миг сверкнула яркая алая молния и оборвала диковинный процесс. Обе части перерубленной спирали подёргались в конвульсии, после чего развалились на мелкие куски. Лиловый свет, который от них исходил, осыпался вниз холодными искрами победного салюта, а небо от такой развязки качнулось и ушло в даль дальнюю. Где ему, вообще-то, и положено быть.
   Не сразу Влад понял, что упал, а когда понял, потерял сознание.
   Но только на секунду.
  
   2.
  
   Через секунду вновь включился.
   И, наконец, увидел ту женщину, которая так за него переживала.
   Это была всадница.
   Осадив скакуна возле низкорослого кактуса, чем-то похожего на утыканного гвоздями бегемота, она махом спешилась и поторопилась на помощь.
   Оказалась молода, замечательно сложена и красива той особенной красотой, которую знатоки, цокая языками и вкладывая в слово ещё тот, старинный, смысл, называют неземной.
   Но не её упруго-округлые прелести сразили Влада. И не экзотический наряд - дикая смесь поделок домов высокой моды Ритмы и причудливо скроенных шкур и холстин. Всё это видел. И не раз. Потрясло то, насколько в её выразительном смуглом лице было неподдельного сострадания. Вот что действительно торкнуло. Давно ему никто так не сочувствовал. По-человечески.
   Когда девушка склонилась, солдат, обгоняя самого себя в желании выяснить всё и сразу, спросил что-то вроде того:
   - Кто-что-ты-случилось?
   - Землянин? - удивилась незнакомка.
   Облизав сухие губы, Влад подтвердил:
   - Землянин, землянин. Кто же ещё? Смотрю, говоришь на всеобщем?
   - Нет, я на нём не думаю.
   - Понимаю, что не думаешь. Но ведь говоришь?
   - А-а, ты в этом смысле... - Девушка какое-то время молчала, пробуждая свои познания во всеобщем языке. После чего сказала: - Ну да - говорю, конечно.
   У Влада промелькнуло в голове: "До чего же, наверное, сложно жить на свете людям, в языке которых один и тот же глагол означает и "говорить", и "думать". Как можно, право слово, всегда говорить только то, что думаешь?" Но излишне вдаваться в особенности национального мышления муллватов не стал, принялся знакомиться:
   - Ты кто?
   - Тыяхша, дочь Дахамо и Хенсы, - с достоинством ответила девушка и тряхнула длинными соломенными волосами.
   - Тыяхша, - повторил за ней солдат, будто пробуя имя на вкус. Потом сам представился: - Ну а я - Влад. Сын Кирка и Дайаны.
   Подложив под его голову свою походную сумку, Тыяхша спросила:
   - С тобой, Влад, всё в порядке?
   - Пока не знаю, - честно ответил солдат. Попробовал встать, но, испытав невероятную слабость, вновь повалился. - Похоже, контузило по-взрослому. Так что извини, буду разговаривать лёжа. Не до этикета.
   - Ты лежи-лежи, не вставай. - Тыяхша взяла его за руку, нащупала пульс и через десяток секунд сокрушённо покачала головой. - Здорово он тебя... Удивительно, что жив остался?
   Хотя и было Владу худо, но мыслил адекватно, поэтому сходу попытался взять быка за рога:
   - А ну-ка, подруга, давай как на духу: что со мной случилось?
   Вместо ответа девушка очень красноречиво пожала плечами. Дескать, как "что случилось"? Всё то же самое, что и с другими случалось, случается и будет случаться. Не ты, землянин, первый. Не ты единственный. И не ты последний. Но затем всё-таки сказала:
   - Чрра Ахап.
   Влад легко перевёл фразу на всеобщий, но, не будучи уверенным, что перевёл правильно, уточнил:
   - "Зверь бездны"? Так?
   - Всё верно, - кивнула Тыяхша и сказала как о чём-то само собой разумеющимся: - Колесо Времени сделало полный оборот. Время агалл уступил место времени тллонг.
   Влад не понял.
   Тогда девушка сказала по-другому:
   - Зверь снова выскочил из Бездны, пришло время Охоты.
   Пояснение не помогло, в чём Влад и не постеснялся признаться:
   - Мрак. Полнейший. Ты толком скажи, что происходит?
   Сообразив, что землянин слишком далёк от злободневных местных реалий, Тыяхша решила не вдаваться в детали и перевела разговор в практическое русло:
   - Наступило такое время, когда нужно всегда быть готовым.
   - К чему?
   - К встрече с Чрра-Ахап, конечно. К встрече со Зверем.
   Солдат так ничего и не понял, но согласился в принципе:
   - Это верно - по жизни каждую секунду нужно быть готовым к подлянке. - И натужно усмехнувшись, добавил: - К дяде Джону Моррису не ходи.
   Девушка тем временем коснулась его маски, поскребла ногтем тонированную поверхность, после чего сказала:
   - Всё. Поняла.
   - Что поняла?
   - Поняла, почему не умер.
   - И почему?
   - Глаза.
   - А подробнее.
   - У тебя глаза этой штукой защищены.
   - И что с того?
   - Зверь не сумел войти через глаза. Тогда начал петь. Парализовать парализовал, но тут я подоспела. Не дала украсть твою... аган дой. Как будет на всеобщем языке "аган дой"?
   Влад немного подумал и выдал возможный вариант:
   - Огонь Господа.
   Тыяхша покачала головой:
   - Нет, немного не то.
   - Пламя Бога? Огонь Господний? Божья искра?
   - Не то. Не то. Не то.
   - Ну, не знаю тогда, - развёл руками Влад.
   - Божественное присутствие в тебе - как это будет?
   - Быть может - душа?
   Тут Тыяхша закивала:
   - Да-да. Точно - душа.
   - И что? Зверь собирался вынуть из меня душу? Так?
   - Ну да.
   - Пробравшись через глаза?
   - Он всегда начинает с глаз. Через глаза ему легче. Через уши и нос - труднее. Через кожу - совсем тяжело.
   Переварив услышанное, Влад сказал тоном эксперта:
   - Логично. Когда надо, мы тоже так поступаем - стараемся броситься в глаза. Попал человеку на глаза, и ты уже у него внутри. Человек восемьдесят процентов информации через глаза получает.
   - Вот Зверь этим и пользуется. А у тебя... - Она опять дотронулась до маски. - А у тебя вот эта штука. Повезло.
   - Везёт тому, кто сам везёт, - не стал скромничать Влад.
   На это Тыяхша ничего не сказала, ещё раз провела по стеклу и зачем-то спросила:
   - Какие у тебя глаза?
   - Сейчас, наверное, мутные, а вообще - зелёные.
   - А почему сейчас мутные? - не поняла девушка. У неё самой глаза были голубые. Бездонные.
   - Глаза - зеркало души, - вспомнил Влад расхожее утверждение. - На душе у меня сейчас мутно, в глазах - соответственно. - Он облизал потрескавшиеся губы и попросил: - Слушай, у тебя вода есть? Что-то в горле совсем пересохло.
   - Сейчас.
   Она отошла к лошади и принесла походный сосуд из уродливой тыквы, покрытой чёрным лаком. Придерживая голову землянина, помогла ему напиться. Сделав несколько жадных глотков, Влад оторвался от фляги и поблагодарил кивком. Ему полегчало.
   - Значит, говоришь, дьявольщина у вас тут происходит, - сказал он, вытерев губы ладонью. - Зверь выскочил из бездны, и давай души людские воровать. Так?
   - Можно сказать - Зверь, а можно сказать - Звери, - поправила Тыяхша. - Зверей Бездны много, но все они - один Зверь.
   - И все такие вот невидимые?
   - Ты его не видел?
   - Нет, знаешь, не видел. Чувствовал зад... Чувствовал что где-то рядом, но не видел. Потом птица появилась. Потом... Слушай, а ты что - его видела?
   - Конечно, видела. Я же Охотница. Я из Круга Хранителей Сердца Мира.
   Тыяхша произнесла это так, словно её принадлежность к некоему таинственному ордену могла объяснить всё.
   Влад несколько растерялся.
   Не давав землянину опомниться, девушка бесцеремонно ощупала его голову за правым ухом, затем за левым, после чего заявила:
   - А ты, между прочим, особенный.
   - Это я-то? - удивился Влад. - Это чем же?
   - Чувствовал присутствие Зверя?
   - Так точно. Было дело.
   - Вот. А обычные люди этого не могут.
   - Совсем?
   - Совсем.
   - Надо понимать, чуют его только такие, как ты?
   - Ну, да, - подтвердила Тыяхша. - Только Охотники ощущают присутствие Зверя. И только они видят, каков он на самом деле. Другим взглядом.
   - И какой он на самом деле?
   - Зверь?
   - Ну да.
   Девушка попыталась найти слова, чтобы описать неописуемое, но не смогла и сама спросила:
   - А какой из себя ужас?
   Влад хмыкнул.
   - Извини. Всю тупость своего вопроса осознал. Больше ни о чём подобном спрашивать не буду. Во всяком случае, постараюсь. - И, помолчав, решил сменить тему: - Слушай, ты так здорово на всеобщем шпаришь. Где научилась?
   - Вы земляне, наверное, считаете, что мы тут совсем дикари отсталые, - сказала Тыяхша, нахмурив красивые брови. - А мы не отстаём. Мы просто никуда не спешим.
   Произнесла она это вызовом. И поджав губы, стала смотреть куда-то вдаль. Влад понимающе улыбнулся и, чтобы впредь не было между ними никаких недомолвок, озвучил свою личную позицию по столь болезненному для малых, но гордых, народов вопросу:
   - За всех, подруга, не скажу, не уполномочен, а лично я ничего такого не считаю. По мне - хоть голышом тут бегайте и колеса не знайте, только людьми порядочными будьте.
   И пока Тыяхша решала, обидеться или нет, ещё раз спросил:
   - Всё-таки - где так щебетать научилась?
   - В здешнем филиале Открытого, - наконец, ответила Тыяхша и махнула рукой в сторону запада. - Там, в столице.
   - В Киарройоке?
   - Ну да, в Киарройоке. Где же ещё?
   - Столиц много, - напомнил Влад. - А сейчас где трудишься?
   - Преподаю в частной школе. Там же, в Киарройоке.
   - Что припадаёшь, если не секрет?
   - Авологию.
   - Это что за беда такая?
   - Наука о взаимосвязи всего со всем.
   - Мать моя женщина! - искренне восхитился Влад. - Ты, Тыяхша, представить себе не можешь, до чего люблю я всякие лженауки.
   Она вновь обиделась:
   - Сам ты "лженаука"!
   - Раньше да, был, - признался он. - А теперь я не "лженаука". Теперь я перекати-поле: ни о чём не жалею, ни о чём не мечтаю, качусь туда, куда дует ветер.
   - Ты что - поэт?
   - В душе - да. По жизни - нет.
   - Бывает.
   - Послушай, работаешь в Киарройоке, а здесь что делаешь?
   - Пришло время тллонг. Каждый Охотник на счету. Я - Охотник.
   - Взяла отпуск и рванула на сафари?
   - Что такое "са-фа-ри"?
   - Охота на экзотических зверей.
   - Тогда верно: взяла отпуск и рванула на сафари. Чем больше Охотников будет в границах Долины Молчания, тем меньше Зверей останется перед Последним Днём Охоты.
   - А что - будет такой день?
   - Конечно. Через четыре дня.
   - Откуда знаешь?
   - Тут и знать нечего. Девятый день Вторжения всегда Последний. К этому дню Зверь насытится, окрепнет, соберётся в стаю и пойдёт на Сердце Мира. Так всегда было. И в этот раз так будет.
   Влад усмехнулся:
   - Ясно. Если "так всегда было" - тогда молчу. Сильный аргумент.
   Тыяхша, пропустив мимо ушей его колкость, а может, просто не заметив её, спросила:
   - Легче не стало?
   - Не знаю. Вроде ничего не болит, но вставать пока не тянет.
   - Тогда лежи, я сейчас.
   Она подскочила и, двигаясь по-кошачьи грациозно, стала спускаться по северному склону холма. Когда окончательно скрылась из вида, Влад перевёл взгляд на жеребца и, глядя снизу вверх на забавную морду этого игреневого чуда, стал осмысливать приключившееся.
   Ни в каких таких мифических зверей из какой-то там бездны он, конечно, не поверил. Склонялся к тому, что попал под действие одного из тех природных явлений, которые при всей своей внешней загадочности объяснимы с научной точки зрения. Его боевой опыт подсказывал, что встреча с двойником - феномен того же порядка, что и поющие ловушки Вахады или интерактивные миражи Таргалана. Или это нечто вроде Светящейся Леди, которая приходит по ночам к часовым на Прохте. Об этой даме, доводящих бойцов до самоубийства, тоже сказок полным-полно в своё время навыдумали, пока не выяснилось, что так своеобразно влияет на человеческую психику газ, выделяемый в темноте фиолетовой болотной ряской.
   Пока прикидывал, что к чему, вернулась Тыяхша и сразу протянула ему тёмно-зелёные листья с красными прожилками. Такие узкие и твёрдые, что их можно было легко принять за колючки.
   - Что это? - недоверчиво скосился Влад.
   - "Ресницы ветра", - ответила Тыяхша. - Растение такое. Жуй.
   - Ты уверена?
   - Встать хочешь?
   - Хочу.
   - Жуй.
   Влад закинул в рот листки и разжевал. Рот сразу наполнился горьковатой слюной, язык задубел.
   - Ы её алуя? - спросил Влад, кривясь и морщась.
   - Чего? - не поняла Тыяхша.
   Влад сглотнул и переспросил:
   - Спрашиваю, ты ещё и колдунья?
   - Не то чтобы... А вот отец мой - да. Сливает.
   - Что сливает?
   - Нет, не "сливает", а... Ох, как это? Ну, когда другие думают, что он такой.
   - Может - "слывёт"?
   - Ну да, правильно - слывёт, - повторила слово Тыяхша и смущённо призналась: - Извини, давно языка... Давно языковой практики не было.
   - Да брось, ты отлично говоришь на всеобщем, дай бог каждому, - успокоил её Влад. - Значит, твой отец колдун?
   - Немного. Как у нас говоря, он... Словом, на всеобщем это будет "Читающий Книгу".
   - Наверное, что-то вроде "чернокнижника".
   - Что-то вроде того. И ещё он Хранитель.
   - А чего хранит?
   Тыяхша врать не хотела, а правду сказать, похоже, не могла. Ответила неопределённо:
   - Одну вещь.
   Влад не стал пытать. Зачем? Тем более стало не до того - зелье начало действовать. В груди потеплело, кровь по венам заметно веселее побежала и в голове как-то сразу светлее сделалось. Травка подействовала лучше всяких патентованных стимуляторов.
   - Дай ещё корма, - попросил Влад.
   Просьба не прошла.
   - В больших дозах нельзя, - заявила девушка.
   - Почему?
   - Ты идти хочешь или лететь?
   - Вообще-то идти.
   - Чтобы идти, хватит того, что дала. Вставай.
   - Уже?
   - Пора. Давай помогу.
   Она взяла Влада за руку и потянула.
   Воспользовавшись помощью девушки, Влад встал. Постоял, привыкая быть перпендикулярным небу, и оглядел панораму с высоты холма.
   Долина, насколько достигал взгляд, выглядела заморенной. Ветер, который весь день носился по холмам и низинам, безуспешно пытаясь оживить их потную дремоту, выдохнулся и затих. Даже облака и те плыли теперь по серому полотну неба неторопливо, словно с трудом им давалась волочение собственных теней по камням.
   Звезда Рригель, готовясь к закату, перебралось на правую сторону небосклона, и оттого там, на западе, облака были насыщенного цвета, а ближе к востоку - бледнее. Выглядело это так, как будто какой-то маляр-гигант макнул кисть в банку с шафрановым колером и шаркнул по небу. Одним движением - с запада на восток. Под конец краски на кисти совсем не осталось, оттого и вышла полоса неравномерной.
   В общем, было вокруг душно, нерадостно и по-прежнему с востока тянуло гарью.
   Осмотревшись, Влад оторвался от Тыяхши, как корабль от причала, и сделал несколько пробных шагов. Некоторая слабость ещё чувствовалась, но идти не мешала. Потоптался немного на месте. Почувствовав себя уверенней, несколько раз подпрыгнул. Потом осмелел настолько, что побоксировал воздух длинной серией с уходом вниз от встречного. Покрасовавшись, поиграв мускулами, повернулся к девушке и смущённо произнёс:
   - Не знаю, что со мной такое было и не понимаю, как ты меня оттуда вытащила. Знаю только, что было, и понимаю, что вытащила. Поэтому спасибо тебе, Тыяхша, за помощь. Большое такое спасибо и... И всё такое.
   Он не знал, как подушевнее выразить признательность. Не находил правильных слов. Если даже и знал их когда-то, то забыл. Совсем. С концами. Слишком долго был солдатом и слишком старался быть солдатом, чтобы помнить всякое-такое. На войне оно ведь как было - сегодня тебя раненым кто-то вытащил с поля боя, завтра ты его вытащишь. Вот и вся благодарность. А тут...
   А тут - чёрт его знает, как надо.
   Но, похоже, девушка не ждала от него специальных слов. То ли не считала, что сделала что-то, достойное таких слов, то ли к этикетным церемонностям относилась сдержано. Так или иначе, отмахнулась от его невнятицы, но потребовала:
   - Стрелу отдай. Ещё пригодится.
   Тут Влад заметил, что до сих пор сжимает в правой руке золотой снаряд убойной силы. Причём с такой силой, что даже ладонь вспотела. Переложив стрелу из правой руки в левую, он сказал с улыбкой:
   - Забрал царевич стрелу, поцеловал лягушку в нос, и стала та девицей-красавицей.
   Девушка его улыбки не поняла:
   - Ты чего это?
   Быстро смекнув, что раз тиберрийцы улыбаться не умеют, значит, и не разбираются в подобных обезьяньих ужимках, Влад проглотил улыбку и объяснился:
   - Сказку вспомнил. Мама в детстве рассказывала. Стрелу увидел, вспомнил. А тебе мама...
   - Моя мама умерла при родах.
   Тыяхша произнесла эти слова без придыхания. Не ища сочувствия. Просто проинформировала.
   - Извини, - тихо сказал Влад.
   - Ничего.
   - А мою маму убили.
   - Кто?
   - Люди. Злые глупые люди
   - Отомстил?
   Вопрос девушки заставил Влада задуматься.
   - Полагаю, что да, отомстил, - сказал он через некоторое время. - Только, знаешь, легче мне от этого почему-то не стало.
   Не желая больше говорить на эту больную тему, он протянул Тыяхше стрелу и заметил:
   - Смотрю, крутая вещица. Похоже, наконечник из чистого раймондия?
   - Из фенгхе.
   - Я и говорю - из раймондия.
   - Из фенгхе, - настаивала девушка.
   - А почему он из... фенгхе? - не желая больше перепираться, спросил Влад.
   - Прежде чем выпить яйцо, нужно расколоть скорлупу. Так отец говорил, когда учил охотиться. Чтобы расколоть скорлупу Зверя, обязательно нужен фенгхе.
   Дотошный Влад уточнил:
   - Значит, Зверя можно убить только стрелой из фенгхе?
   - Ты меня не понял, - сказала Тыяхша, выразительно покачав головой. - Я же говорю, что фенгхе вскрывает оболочку Зверя. Успокаивает его хонгвей.
   - Хонг-вей?
   - Да, хонгвей.
   - Та молния, которой ты фиолетовую спираль раскурочила? - догадался Влад.
   - Ты видел спираль? - удивилась Тыяхша.
   - Ясен пень.
   - Пень чего?
   - Видел, говорю, спираль. И не одну.
   - Ты же сказал, что не видел Зверя?
   - До этого не видел, а после твоего золотого укола прозрел. Копошились там всякие разноцветные червяки. Самый жирный - фиолетовый. Ты его потом, когда сбежать хотел, срезала молнией. Тюк - и салют.
   - Хонгвей - это не молния, - возразила Тыяхша. - Хонгвей - это...
   Она задумалась.
   Влад подождал, ещё подождал, а потом помог:
   - Сила, наверное, какая-нибудь магическая. Ага?
   - Можно, конечно, и так назвать для простоты. На самом же деле это... Скажем так - вся энергия Мира.
   - Вся?
   - Не веришь?
   - Да как-то не очень.
   - Но это так. Хонгвей - вся энергия Мира. Её сначала вот здесь собирают. - Тыяхша коснулась ладонью солнечного сплетения. - А потом, когда понадобится, извлекают. И тогда она идёт, идёт, идёт... - Девушка провела ладонью линию по животу, перевалила через тугую грудь, провела по шее, по дугам губ, по милому, чуть вздёрнутому, носу, дотронулась пальцами до глаз, таких глубоких, что утонуть в них - только так, опустила руку и сказала: - Выходит через глаза и...
   Влад представил, что это не Тыяхша, а он проводит ладонью по её животу, груди, шее, касается кончиками пальцами губ. И сглотнул. После чего подумал: "Видимо, совсем оклемался, раз такие фантазии в голову лезут". А вслух закончил за девушку:
   - И разрывает зверя в клочья.
   - Ну да. Сам видел. Высвобожденная энергия Мира разрушает чуждую ей энергию. Только сначала всё же стрелой попасть нужно. Но если зверь без оболочки, то можно сразу насылать на него хонгвей. А если он в двух оболочках, тогда в него две стрелы придётся пустить.
   - Что за оболочки? - не понял Влад. - О чём речь?
   Тыяхша пояснила:
   - Зверь принимает форму того, у кого украл аган... душу. И эта форма - его временная защитная оболочка.
   - Постой, ты сейчас сказала, у зверя может быть две оболочки. Выходит, приняв чей-то облик, он на этом не останавливается?
   - Продолжает. До Последнего Дня.
   - Даже если принял облик человека?
   - Всё равно.
   - Вот же ненасытная тварь этот ваш зверь!
   - Он не наш, он Бездны.
   - Ну, да - Бездны, конечно - Бездны, - исправился Влад. - Послушай, а если он, допустим, из троих душу вынул, то тогда нужно засадить в него три стрелы? Так?
   Тыяхша кивнула:
   - Конечно.
   - А если восемь, то восемь?
   - Восемь.
   - Во, блин, матрёшка!
   - Что?
   - Да ничего. В целом технология понятна: увидел, вскрыл, прикончил.
   - Да, увидел и вскрыл, но только не прикончил, а успокоил.
   - Какая разница?
   - Убить можно только живое.
   - Зверь не живой?
   - Нет.
   - Мёртвый?
   - Нет.
   - А какой?
   - Никакой.
   - Ладно, пусть так - увидел, вскрыл и успокоил. Дело за малым: научиться видеть, раздобыть стрелы и обзавестись хонгвеем. Всего ничего.
   - Хочешь? - спросила Тыяхша.
   - Чего хочу? - не понял Влад.
   - Научиться успокаивать Зверя.
   - Думаешь, мне под силу?
   - Думаю, да.
   Пораскинув мозгами, Влад отверг заманчивое предложение:
   - Нет, подруга, извини, но... - Задумался ещё на секунду, но потом мотнул головой так, будто хотел стряхнуть севшую на нос стрекозу, и окончательно отказался: - Не помешало бы, конечно, да только спешу я.
   - Куда? - спросила девушка.
   - Да тут неподалёку. В Айверройок.
   Ответ подействовал на Тыяхшу магическим образом - в её глазах вспыхнула тревога. Она посмотрела на Влада так, будто только что его увидела - пристальным, изучающим взглядом. Медленно оглядела с головы до ног, а потом и с ног до головы. Но, видимо, ничего подозрительного в крестнике не обнаружила - мужик, как мужик, мешком, правда, пыльным из-за угла ушиблен, но это не в счёт. И спросила, будто проверяя, не ослышалась ли:
   - Так, значит, ты в Айверройок идёшь?
   Влад уже понял, что ляпнул что-то лишнее, но летел с горки и повернуть не мог.
   - Так точно, - кивнул он. - Точнее не бывает. Есть у меня там одно небольшое, но очень важное дельце. Вернее не дельце, а дело. Дело принципа.
   - Какое?
   Это уже было чересчур.
   Не дождавшись ответа, Тыяхша глянула куда-то поверх его головы и вдруг завила:
   - Боюсь, до Айверройока не дойдёшь.
   - Почему это? - не понял Влад.
   Она произнесла только одно слово:
   - Зверь.
   И тут Влад крепко задумался.
   Она была права. Где гарантия, что он во второй раз не вляпается в подобную бяку, природы которой так и не понял, но погибельную сущность уловил?
   Нет такой гарантии.
   - А что - в окрестностях Айверройока много этих чудищ? - полюбопытствовал он, стараясь не обнаружить беспокойства.
   - Кишмя кишит, - огорчила его Тыяхша.
   - Вот чёрт!
   - Открою тебе тайну. Звери приходят из Бездны не просто так. Не для того, чтобы порезвиться на лужайке. Все они пытаются добраться до Айверройока.
   - Там что им мёдом намазано?
   - Там Сердце Мира.
   - Во как!
   - Именно так. Их цель - Сердце Мира.
   - Понимаю... То есть ничего не понимаю, но... - Влад мялся, не зная, как начать, а потом выпалил: - Слушай, а ты бы не могла проводить меня до Айверройока?
   Вопрос Тыяхшу ничуть не удивил, она лишь уточнила:
   - Что - прямо сейчас?
   - Ну да, сейчас. Я бы тебе заплатил. Хорошо бы заплатил.
   Она отказала не сразу. Немного подумала, что-то к чему-то прикинула, только потом сказала:
   - Сейчас не могу. Отец ждёт. Завтра утром - пожалуйста. Сейчас - нет.
   - Жаль.
   - Как есть.
   Тыяхша, махнув на прощание, развернулась и направилась к коню, который уже нашёл себе занятие - пасся невдалеке на вяло зеленеющем пяточке.
   Когда девушка решительно воткнула носок сапога в стремя, ухватилась правой рукой за гриву, левой - за переднюю луку, и одним пружинистым движением взлетела в седло, Влад подумал: "Странно. Садиться с правой стороны. Левша?"
   Едва он так подумал, Тыяхша столь же ловко спрыгнула и через секунду вновь оказалась рядом.
   - Слушай, Влад, - сказала она сходу. - Я тут подумала, а почему бы тебе не пойти со мной? Переночуешь у нас, а завтра поутру провожу тебя в Айверройок. Бесплатно. Я и сама туда собиралась.
   - Это точно?
   - Ну да. Меня там братья ждут.
   Влад впал в раздумья, как Геркулес на распутье. Стал просчитать варианты. Их было немного. Два. Согласиться с девушкой и потерять время. Это - раз. Рискнуть, но выиграть время. Это - два. Правда, выигрыш времени может обернуться полным п... Проигрышем.
   - Так что скажешь? - поторопила его девушка. Не дождавшись ответа, пожала плечами, мол, как знаешь, и направилась к скакуну. Сделав два шага, буркнула: - Моё дело - предложить, твоё - отказаться.
   В её голосе слышалась лёгкая обида.
   - А это удобно? - остановил её Влад. Он был несколько смущён. Его в гости десять лет не зазывали.
   - Не понимаю, о чём ты, - кинула девушка через плечо.
   - Ну, прилично это?
   Тыяхша развернулась.
   - В каком смысле?
   - Ну, блин, как сказать-то... Пристойно?
   - Я тебя не в свою кровать зову.
   - Да я не о том. А о том... Короче - не стесню я вас?
   - А-а! Нет, что ты! Дом у отца большой, братья в Айверройоке, места хватит.
   - А далеко дом-то?
   - До заката успеем. Если поторопимся.
   Проклиная в душе своё незавидное положение, Влад, наконец, рубанул:
   - Ладно, согласен. Всё равно деваться некуда. В открытый космос без скафандра не тянет.
   - Вот и хорошо, - кивнула Тыяхша. - Пойдём.
   - Подожди секунду, - попросил Влад. - Я за вещичками метнусь.
   Он сбежал с холма к оставленному внизу мешку. Достаточно бодро, надо сказать, сбежал. Будто и не лежал несколько минут назад в пыли как тряпичная кукла.
   Мешок сразу нашёл, валялся там, где его и оставил. А вот шляпу искал долго. Унёс её вызванный демоном вихрь к зарослям и закинул на верхушку одного из деревьев. Стряхнуть труда не составило, справился и нахлобучил.
   Про неё, про шляпу эту, и спросила Тыяхша, когда Влад вновь поднялся на гребень холма:
   - Откуда она у тебя?
   - Одолжил у одного парня на время, - неопределённо ответил Влад. - А что?
   - Да ничего. У брата такая же. У старшего. Я ему из Киарройока привезла в подарок. Только та целая.
   - Это у меня дырки для вентиляции, - объяснил Влад. - Чтоб голова не перегревалась.
   Тыяхша не поверила:
   - Издеваешься?
   - А у тебя много братьев? - меняя скользкую тему, спросил Влад.
   - Двое, - ответила девушка.
   - А сестёр?
   - Сестёр нет.
   - Было у старика три сына, двое умных, а третий - дочь.
   - Не поняла.
   - Везёт, говорю, тебе. Хорошо, наверное, быть сестрой двух братьев?
   - Не жалуюсь, - сказала Тыяхша и предложила: - Ну что - пошли?
   - Пошли, - согласился Влад.
   - Ты в седле, я рядом.
   - Почему?
   - Ты ещё слаб.
   - А что - вдвоём нельзя?
   Влад надеялся, что она согласится. Он даже представил, как обнимет её за талию. Обнимет бережно, но крепко. С той силой, с какой птицу в руке держат - и так, чтобы не улетела, но и так, чтобы не задохнулась. Только Тыяхша, будто заглянув в его фантазии, отрезала:
   - Нельзя.
   - Можно спросить, почему?
   - Спрашивай.
   - Почему?
   - Потому.
   - Тогда так - ты в седле, а я рядом. Конный по пешему.
   - Почему?
   - Потому, - отомстил он, а потом напомнил: - Я мужик. Или ты не заметила?
   Тыяхша спорить не стала и через миг оказалась в седле. Взяла мешок, приладила его к седлу и разобрала поводья. Пустила коня шагом и жестом пригласила Влада следовать рядом. Тот поторопился, но едва подошёл ближе, конь покосился на него настороженным глазом и многозначительно хлестнул по крупу дымчатым хвостом.
   Желая сразу наладить контакт с животным, Влад решился на банальную взятку. Стянул мешок, вытащил несколько кусков оранжевого пайкового сахара и сунул жеребцу в морду. Но только тот не обратил на лакомство никакого внимания.
   - Что, не в коня корм? - спросил Влад, не убирая ладони.
   Тыяхша погладила жеребца по холке, и что-то сказала ему, наклонившись прямо к уху. Видимо разрешила, потому что жеребец обрадовано фыркнул и быстро смахнул угощенье шершавой верхней губой.
   - Надо же, будто пёс! - удивился Влад и схватился за путлище у левого стремени. Но потом передумал и быстро перешёл на правую сторону.
   Сам сначала не понял, почему так сделал. Только потом сообразил - чтобы шрам спрятать. А когда сообразил, удивился. Раньше как-то это дело по барабану было. Он в своё время и не убрал этот шрам, потому что не комплексовал никогда на этот счёт. Если кто-то и спрашивал бестактно, почему, дескать, не лицо не очистил, отвечал заученно - так, как в детстве мама ему говорила: "Шрамы для настоящего мужика - пропуск в сердце настоящей женщины". А вот сейчас чего-то дал слабину. Видать, захотелось девушке понравиться. Ведь красавицы, они только в маминых сказках в чудовищ влюбляются. В жизни - нет.
   Они тронулись в путь, и какое-то время шли молча. Потом Влад, неожиданно даже для самого себя, стал декламировать по-русски:
  
   Люблю глаза твои, мой друг,
   С игрой их пламенно-чудесной,
   Когда их приподымешь вдруг
   И, словно молнией небесной,
   Окинешь бегло целый круг.
  
   - Это что? - не поняла Тыяхша, для которой стихи прозвучали набором хоть и мелодичных, но ничего не значащих звуков.
   - Стихи одного древнего поэта, - ответил Влад.
   - На каком?
   - На языке предков моей матери.
   - Переведи.
   - Запросто.
   И он перевёл:
  
   У тебя чудесные глаза, любимая.
   В них живёт волшебный огонь.
   И когда ты их поднимаешь,
   Становится так светло,
   Будто небо озарила молния.
  
   - Это об Охоте на Зверя? - внимательно выслушав, спросила девушка.
   Влад покачал головой - нет, и пояснил:
   - Это о любви.
   - Разве?
   - Точно. Там у поэта так дальше:
  
   Но ещё больше мне по нраву,
   Когда ты закрываешь глаза
   В миг сладкого поцелуя.
   Тогда сквозь опущенные ресницы
   Виден бледный огонь желания.
  
   - Да, - согласилась Тыяхша. - Это не про Охоту.
   В её голосе прозвучало некоторое разочарование.
   - Тебе, похоже, не нравятся стихи о любви? - поправив сбившуюся на бок шляпу, спросил Влад.
   - Да нет, почему же. Если стихи хорошие, то очень даже нравятся.
   - А мне показалось...
   - Просто сейчас у нас такое время, что и не до стихов о любви, и не...
   - И не до самой любви? Да?
   - Да.
   - Почему?
   Тыяхша ответила после паузы:
   - Любовь изнуряет, делает слабее, уязвимее. Сейчас нельзя быть слабым. Идёт Охота.
   - Не согласен в корне, но спорить не буду, - сказал Влад. - Ладно, уяснил: любовь в морковь, лирику по боку, идёт Охота. Тогда давай, начинай.
   Девушка не поняла:
   - Что начинать?
   - Как "что"? Чего такая недогадливая? Давай учи меня, как на зверя охотиться. Чего зря время терять.
   - Вот ты о чём.
   - Об этом, об этом. Надеюсь, курс недолог?
   - Для того, у кого есть способности, да.
   - А для остальных?
   - Для остальных он вообще не предназначен. Но в тебе задатки Охотника есть. Я вижу. Только одна беда - ты не веришь в существование Зверя. Сомневаешься. Цепляешься умом за то, что попал под воздействие природной аномалии.
   Влад, ничуть не смущаясь, что его раскусили, решил взять риторикой:
   - Но ты ведь веришь, что Зверь существует?
   - Я не верю, я знаю, - твёрдо сказала Тыяхша.
   - Вот и хорошо, что знаешь. А скажи, если ещё один стрелок появится, пусть даже и не особо верящий в Зверя, хуже ведь не будет?
   Видимо, в его словах имелось какое-то рациональное зерно, потому что Тыяхша, чуть подумав, согласилась:
   - Да, хуже не будет. Чем больше Охотников, тем лучше.
   - Ну вот, - обрадовался Влад. - Так что давай, выкладывай свои тайные знания.
   - Да нет никаких особых знаний, - покосившись на него, сказала Тыяхша.
   Влад не поверил:
   - Как это так?!
   - Всё, что нужно для Охоты на Зверя, у тебя уже есть. Надо просто этим пользоваться.
   - Но ведь есть же какое-нибудь руководство по эксплуатации всего этого добра?
   Влад спрашивал, а сам в это время гладил влажный круп жеребца. Хотя погладить ему хотелось совсем другое.
   - Ну, хорошо, - сдалась Тыяхша. - Я, пожалуй, попробую.
   - Давай-давай. Я не совсем тупой.
   Охотница начала издалека:
   - Прежде всего, ты должен уяснить, что всё в Мире крутится вокруг сознания. Если ты научишься управлять сознанием, то ты сможешь всё.
   - Всё? - будто не веря, переспросил Влад.
   - Всё.
   - А смогу, например, человека поднять в воздух?
   Едва он задал этот опрометчивый вопрос, сторонняя сила приподняла его и резко потянула вверх. Хорошо представляя, что будет, если эту силу не остановить, солдат, придерживая шляпу, отчаянно закричал:
   - Эй, подруга, достаточно! Майна! Поставь, где взяла!
   Тыяхша сжалилась, и та же самая сила осторожно опустила его.
   Когда Влад догнал наездницу, та спросила:
   - Ты это в виду имел?
   - Так точно, - отдышавшись, закивал Влад. - Оно самоё.
   - Ответ понятен?
   - Ещё бы! Мало того, я начинаю догадываться, почему вы носитесь с арбалетами. Ружья вам только мешать будут. Ага?
   Тыяхша пожала плечами:
   - Есть арбалеты, зачем на ружья тратиться? В старом оружии есть минусы, но зато всё просто и надёжно - натянул тетиву и выстрелил.
   - Вот и я про то, - поддакнул Влад. - Натянул и выстрелил. А выстрелить не получится, взглядом можно врезать. Короче - я тоже так хочу. Рассказывай. Прервались на том, что надо научиться управлять сознанием. Что дальше?
   - Дальше так. Для того чтобы изменять состояние ума, ты должен понять, что твой ум и ты - это не одно и то же.
   - Я это и так понимаю, - самонадеянно заявил Влад.
   - Да ну?! - Тыяхша глянула на Влада сверху и вниз с нескрываемой иронией. - Тогда попробуй ни о чём не думать. Освободись от своего ума хотя бы на минуту.
   Влад какое-то время шёл молча, старательно пытаясь ни о чём не мыслить. Минут пять прошло, прежде чем сказал:
   - Вообще-то получается. Только не очень. Когда вроде бы уже никаких мыслей нет, появляется мысль, что никаких мыслей нет. А когда её прогоняю, появляется другая мысль. Мысль, что мысли о том, что у меня нет мыслей, больше нет. А когда с ней справляюсь, появляется мысль о том, что у меня больше нет мысли о том, что мысли о том, что у меня нет больше мыслей, больше нет. Ну и так далее. Эти мысли такие цеплючие. Заразы!
   - Плохо, - сказала Тыяхша.
   Влад развёл руками.
   - Понимаю, что плохо. А что делать?
   - Забудь все слова, какие знаешь, - посоветовала Тыяхша. - Пользуйся образами. Представь, что твой ум - пустыня, а мысли - дюны. И пусть дюны катятся по пустыне. Только так - сначала одна дюна, потом через промежуток - другая, потом, через больший промежуток, - третья. И так дальше. И старайся, чтобы промежутки между появлением дюн становились всё дольше и дольше. Добейся, чтобы промежуток стал равен вечности.
   - У меня на это может и уйти вечность.
   - Или миг. Этого нельзя угадать, пока не попробуешь.
   Он попробовал. Попробовал честно. Потому-то через какое-то время и завыл. Вой этот прозвучал жутко. Так безысходно воет волк на луну долгой зимней ночью или спящий человек, который пытается крикнуть, чего-то сильно во сне испугавшись. Тыяхша, выводя Влада из транса, хлопнула его по плечу. И когда очнулся, спросила:
   - Ты чего воешь?
   - Страшно стало, - признался Влад и перекрестился. - Там такая пустая пустота в пустыне случилась, что не выдержал. Будто выпрыгнул из самолёта, а через десять секунд вспомнил, что парашют забыл нацепить. Полные штаны восторга. Извини, если напугал.
   - Не извиняйся. Что страх испытал - это даже хорошо.
   - Чего хорошего?
   - Ведь это смуллт аган дой. Что на всеобщем означает ... - Тыяхша недовольно покачала головой. - Вот же! Опять слово забыла.
   - Волнение души, - дословно перевёл Влад, а потом предложил подходящий эквивалент: - Чувство, наверное. Или - эмоция.
   Тыяхша обрадовалась так, будто не слово они нашли, а банкноту номиналом в сто миллионов федеральных талеров:
   - Да-да, эмоция! Спасибо, что напомнил.
   - На здоровье. И что у нас с эмоцией?
   - Понимаешь, - сказал Тыяхша, - чтобы изменять состояние ума, не достаточно одного умения освобождаться от мыслей. Надо уметь обращаться и с эмоциями.
   - В том смысле, что не нужно быть рабом своих эмоций? - догадался образованный солдат. - Так? Надо со страшной силой с ними бороться - в этом смысле?
   Но Тыяхша возразила:
   - Если ты борешься с эмоцией, разве ты не остаёшься её рабом?
   Влад несколько растерялся.
   - А как тогда быть?
   - Нужно использовать заключенную в эмоциях энергию.
   - Ну-ка с этого места медленнее и подробнее.
   - Во-первых, в тот миг, когда испытываешь какую-нибудь эмоцию - злость, например, или уныние, или радость или тот же самый страх - не надо выплёскивать её на то, по причине чего она возникла.
   Вот этого Влад совсем не понял:
   - А на что её тогда выплёскивать?
   - Да не надо её никуда выплёскивать, - ответила Тыяхша.
   - Обратить на себя и взорваться?
   - Не обратить на себя, а представить её как чистую энергию и дать ей возможность циркулировать свободно. Нужно сосредоточиться на том, что эмоция - это только энергия и ничего более. Нужно научиться срывать с энергии маски "уныние", "злость", "радость", "страх" и видеть её в чистом виде. Потому что никакого страха, радости и прочего на самом деле нет. Есть энергия.
   Влад слушал Охотницу, не перебивая. И не забывал при этом бросать на умную девушку любопытные взгляды. Личность учительницы интересовала его, пожалуй, не меньше, чем содержание урока. В какой-то миг Тыяхше показалось, что землянин слишком рассеян, что его мысли где-то далеко, поэтому спросила:
   - Алло! Влад, ты меня слушаешь?
   - Внимательно, - поспешил заверить он. - Ты сказала, что между страхом радостью нет разницы. Разве?
   - Только в названиях. Твой ум говорит тебе про что-то: "Страшно", и ты боишься. А скажет про то же самое: "Какое чудо", и ты ликуешь. Ум большой баловник и путаник.
   Тут же примерив сказанное на себя, Влад заметил:
   - Я думаю, это сложно - срывать маски. Слышала песенку? - И он, страшно фальшивя, напел: - Мы себе не выбирали маски в этом карнавале.
   - Нет, не слышала, - поморщилась Тыяхша.
   - Её сейчас везде крутят.
   - Я уже вторую неделю живу в пределах Долины Молчания. А насчёт масок... Маски срывать только поначалу сложно. Но почувствовав себя однажды огнём, больше никогда не захочешь быть горящим поленом. И тогда уже само собой всё будет получаться.
   - Хорошо бы, - мечтательно протянул Влад.
   - Давай вот что попробуем, - предложила Тыяхша. - Я сейчас тебе одну вещь скажу. Думаю, ты на неё поймаешься. И когда случится, сначала постарайся почувствовать себя не Владом, который испытывает эмоцией, а самой эмоцией. А потом забудь, что ты - эмоция, и обнаружь себя энергией в чистом виде. Давай?
   Влад повёлся:
   - Давай.
   - Только сними для начала шляпу, - попросила Тыяхша.
   - Зачем?
   - Ты и так-то выглядишь, как идиот, а в этой шляпе - как полный идиот.
   - А вот и не сниму, - вспыхнул Влад. - Из принципа.
   - Обиделся?
   - Обиделся.
   - Ты теперь обиженный Влад?
   - Ну...
   - А теперь стань не обиженным Владом, а просто обидой. А потом сорви с обиды маску и сделайся чистой энергией. Давай.
   Влад всё понял, хохотнул и попробовал. Но вскоре огорчённо замотал головой:
   - Нет, не могу.
   - В чём проблема? - спросила у него Тыяхша голосом врача, пытающего пациента.
   - Понимаешь, - объяснил солдат, - я теперь знаю, что ты нарочно меня идиотом назвала. И обида сама собой ушла.
   - Ну, хорошо. Тогда вновь сделай свой ум пустыней. И когда испытаешь тот самый ужас, не ори, как резанный, а убедись, что твой страх - это всего лишь энергия.
   Через время, необходимое на то, чтобы это время прошло, Влад обрадовано воскликнул:
   - Получилось! - И поторопился рассказать: - Сначала как тогда страшно стало от онемевшей и обессмысленной пустоты. Но я взял и представил, что мой страх - мираж. И только представил, вообще ничего не стало. И я возрадовался.
   - Вот видишь, - назидательным тоном сказала Тыяхша, - ты превратил свой страх в ничто, а ничто - в радость. Что это значит?
   - Что?
   - Что это ничто и есть энергия. И ты можешь управлять этой энергией. Страх или радость - разницы нет. Всё энергия.
   - Понимаю. А дальше что?
   - А дальше... Подожди.
  
   3.
  
   Тыяхша осадила жеребца и стала вертеть головой, пытаясь кого-то или что-то увидеть. Даже в стременах привстала. И всё это делала с явной опаской, не выпуская из рук заряженного золотой стрелой арбалета.
   Её напряжение передалось Владу. Озираясь по сторонам, он сорвал с плеча винтовку. И развернулся к девушке спиной, чтобы прикрыть её с тыла. Так чисто механически сработал в солдате армейский навык.
   За разговором они прошли приличное расстояние - удалились от холма, где повстречались, километра на три-четыре. А то и на все пять. И вышли на какое-то подобие грунтовой дороги, которая, впрочем, от бездорожья мало чем отличалась - те же камни, те же ямы и бугры. Только разве по невзрачным кустам, растущим с двух сторон в линию, и можно было понять, что это всё-таки дорога.
   - Зверь? - тихо спросил Влад, не оборачиваясь.
   Тыяхша подтвердила его догадку:
   - Зверь. - Но через пару секунд успокоила: - Был.
   - Ушёл гад?
   - Ушёл.
   - То-то мне не страшно, - заметил Влад, опуская винтовку. И собрался было поразглагольствовать на тему развития открывшихся у него способностей. Но не успел - Охотница крикнула:
   - Там что-то есть!
   - Где?! - вновь вскинул винтовку Влад.
   Тыяхша не ответила, дала коню шенкеля и проскакала дальше по дороге. Метров через сорок остановилась и спешилась. Над чем-то склонилась.
   Когда Влад подбежал, то увидел, над чем.
   Над трупом.
   То, что перед ним мертвец, Влад с одного взгляда понял: живой человек, пусть даже и раненый, всегда лежит в максимально удобной позе, мёртвый - как кем-то брошенная вещь. Впрочем, в этой обёрнутой в задубевший плащ тёмно-коричневой массе с трудом можно было разобрать человека. Безобразно скрюченное тело походило на человеческое столь же, сколько высушенная груша на только что сорванную. Зрелище было то ещё. Не для слабонервных. Влад не выдержал и отвернулся. Но, преодолевая секундную слабость и сдерживая рвотные позывы, заставил себя вновь поглядеть. Не солдат, что ли? Мёртвых не видел?
   Видел.
   Но таких вот - нет.
   Несчастный лежал с поджатыми ногами, неестественно вывернув руки. На его скукожившемся лице выделялся перекошенный рот, который походил на нору мелкого зверька. Превратившаяся в пергамент кожа местами потрескалась. С носа она вовсе сползла. Глаза отсутствовали. Лунки глазниц запеклись.
   - Давно, наверное, лежит? - предположил Влад, протолкнув ком в горле.
   - И четверти часа не прошло, - прикинула девушка по каким-то, ей только одной ведомым, приметам.
   Влада внезапно пронзило понимание, что и он бы стал вот таким же сухарём, если бы Тыяхша не успела выстрелить. Там, на холме. Его аж передёрнуло от этой мысли, а с губ сорвалось:
   - Вот хрень-то!
   Тыяхша тем временем подняла валяющуюся рядом с трупом сумку, заглянула внутрь и определила:
   - Курьер. Судя по всему, из Досхана в Киарройок возвращался.
   Влад, прикинув расстояние от административной столицы округа Амве до столицы Схомии, удивился:
   - Неужели пешком шёл?
   - Лошадь, наверное, убежала, - сказала Тыяхша. - Или Зверь забрал.
   - Жаль, пригодилась бы лошадка, - сказал Влад, чтобы что-то сказать. А потом спросил: - Что теперь с ним делать? К родственникам везти?
   Тыяхша мотнула головой:
   - Зачем? Сами справимся.
   - А как у вас принято? Закапываете?
   - Нет.
   - Сжигаете?
   - Зачем?
   - А как тогда?
   Тыяхша не ответила. Отошла к лошади и принесла небольшой кожаный мешок, похожий на кисет. Но не кисет - внутри что-то постукивало. Уж точно не табак.
   - Что это? - заинтересовался Влад.
   Девушка вновь промолчала, лишь повела плечом, мол, сам сейчас всё увидишь. Развязала шнурок и вытащила горсть разноцветных стеклянных шаров. Выбрала два тёмно-болотных размером с перепелиное яйцо. А потом сотворила нечто странное - упала на колени перед трупом и впихнула один шар в правую его глазницу, а другой - в левую.
   Влад не понял сути ритуала:
   - Для чего это?
   Тыяхша объяснила тем тоном, каким мамы растолковывают детям, зачем нужно чистить зубы:
   - Ему сейчас в Ущелье Покинутых идти. Как дорогу без глаз разберёт? Без глаз нельзя.
   - Ну, если идти, то без глаз, оно конечно, нельзя, - согласился ошалевший Влад. Как тут было не согласиться? Логика.
   - Отойди, - попросила Тыяхша.
   Влад не понял:
   - Куда?
   - Ну, в сторону куда-нибудь.
   - Зачем?
   - Чтоб не зацепило.
   - Чем?
   - Заклинанием.
   Влад, вспомнив, как несколько минут назад изображал воздушный шар, засобирался:
   - Понял. Не дурак. Уже ушёл.
   Меньше всего Владу хотелось ещё раз испытать на себе действие загадочной силы. Он и раньше знал, а за последние сутки особенно чётко понял, что воздух - ни его стихия. Топтать ногами песок гораздо приятней. Летать же... Летать лучше в космосе. Там падать некуда.
   - И Тукшу захвати с собой, - попросила Тыяхша.
   - Тукша - это у нас, простите, что? - вежливо поинтересовался Влад и стал оглядываться вокруг себя.
   - Тукша - это у нас он. - Тыяхша показала на жеребца. - В переводе с муллватского - Увалень. Имя у него такое.
   Влад, искренне удивляясь странному чувству юмора того, кто назвал резвого жеребца увальнем, схватил последнего за поводья. Тукша недовольно фыркнул, повёл головой и дёрнулся в сторону. Тыяхше пришлось прикрикнуть. Только тогда конь смирился и позволил чужаку повести себя.
   Влад отошёл дальше по дороге шагов на двадцать.
   Потом - для верности - ещё на десять.
   И не удержавшись, оглянулся.
   Произносимых слов он не услышал, но увидел, как Тыяхша с напряжённым выражением лица исполняет руками пассы.
   Когда она закончила, произошло то, что, возможно, здорово поразило бы Влада, если бы он не устал в этот день удивляться.
   А случилось вот что.
   Мертвец вдруг вздрогнул и выгнулся мостом, высоте которого позавидовал бы профессиональный гимнаст. Продержавшись в этой нелепой и напряжённой позе некоторое время, он завалился на бок и затих. Но секунд через пять вновь зашевелился. Начал извиваться и трястись. А когда конвульсии прекратились, он сел. Потом встал. И, повернувшись к Тыяхше, застыл в немом вопросе. Девушка не стала его мучить - указала верную дорогу, махнув рукой на запад. Оживший труп благодарно кивнул, неуклюже развернулся и, медленно переставляя негнущиеся ноги, отправился в указанном направлении. Пошёл прямиком через придорожные кусты. И дальше - вдоль края небольшого оврага.
   Шафранный шар Рригеля в ту минуту нырнул за высокий холм, и как бывает в таких случаях, оставил за собой след - широкую огненную полосу. На фоне пылающего зарева фигура уходящего в небытиё курьера смотрелась особенно жутко. Влад невольно перекрестился.
   После этого события минут двадцать шагали молча. Когда молчание стало невыносимым, Влад спросил:
   - Что там дальше?
   Тыяхша вздрогнула:
   - Ты о чём?
   - Всё о том же. Об охоте на зверя. Я кажется...
   - Вижу. Ты, наконец-то, стал верить в существование Зверя.
   - Поверишь, когда такое увидишь. И озаботишься.
   - А на чём остановились?
   - На том, что все эмоции суть энергия, - напомнил Влад.
   - Правильно, эмоции - энергия, - похвалила Тыяхша солдата, как учительница прилежного ученика. - Ты это понял. А дальше просто. Не только эмоции, но и Мир, являющий себя через эти эмоции, энергия. Энергия и ничего более.
   Влад аж присвистнул:
   - Час от часу не легче. Мир, по-твоему, не материален? - Он постучал себя по лбу. - Вот слышишь, как кость гудит? Материя!
   - Материя - это всего лишь сгущенная энергия, - спокойно сказала Тыяхша.
   - Чем она сгущена?
   - Словом, конечно. Придумает ум слово и налипает на него энергия. Поэтому хорошо, когда слово правдиво, а когда лживо - худо.
   - Ты всерьёз веришь, что слово творит предмет?
   - Я бы сказала - феномен.
   - У-у, какие ты слова знаешь! - искренне восхитился Влад.
   Тыяхша горделиво вскинула подбородок:
   - Да уж, не ветром в люльку заброшена. Или ты хочешь, чтобы я из себя дурочку провинциальную разыгрывала?
   - Не-а, не хочу. Мне как раз умные девки нравятся.
   - Ой! - воскликнула Тыяхша. - Сейчас сомлею - я нравлюсь Носителю Базовых Ценностей!
   Она произнесла это с такой язвительностью, что Влад смутился. По-настоящему смутился. И, сообразив, что ляпнул что-то не то, постарался вернуть беседу в правильное русло.
   - Ты знаешь, - сказал он. - А на Земле когда-то жил человек, который учил, что в начале было слово.
   - Правильно учил, - похвалила Тыяхша неизвестного ей человека.
   - Якобы Бог сказал это слово, и всё появилось.
   - Правильно. Очень правильно. Только не появилось, а проявилось.
   - Ну, пусть так. Как видишь, идея мне в принципе знакома, живёт в крови, и отторжения не вызывает. Больше того - слова я люблю, они меня греют. Но что дальше?
   - А дальше... - Тыяхша на секунду задумалась. - А дальше нужно уяснить, что в Мире всё едино и всё связано со всем. Всё. Абсолютно всё. А значит и ты. Ты связан со всем.
   Влад с готовностью принял такое положение вещей:
   - Ну и чудесно. Со всем, так со всем. - Какое-то время он прокручивал в голове эту мысль, потом поделился с девушкой выводом: - Тогда и всё в Мире связано со мной.
   - И ты со всем и всё с тобой, - подтвердила Тыяхша. - Ты связан с любым феноменом Мира, а любой феномен Мира - с тобой. Мало того, в определённом смысле ты - это и есть весь Мир.
   - А Мир - это я?
   - Ну да, конечно. - Она махнула рукой в сторону, где лежал бурый валун. - И вон тот камень на дороге - это ты. Возникнет желание, можешь поднять его в воздух и отшвырнуть.
   Она продемонстрировала - валун вдруг сорвался с места, завис на двухметровой высоте, потом отлетел по дуге в сторону и покатился в овраг. И там где-то с полминуты, ссыпаясь на дно, шуршал потревоженный щебень.
   - Сможешь так? - спросила Тыяхша.
   Влад мотнул головой.
   - Это выше моего понимания.
   - А ты разве понимаешь, как ты вскидываешь руку, когда ты её вскидываешь?
   - Рука она часть меня.
   - Я про то и толкую. Пойми - тот камень тоже часть тебя.
   - Если бы он был в почке...
   - Он и без таких сложностей часть тебя.
   - И тебя?
   - Бесспорно. Ведь всё связано со всем.
   - И я с тобой?
   - Конечно.
   - Приятно подумать, что ты и я - одно.
   - Учу-учу не думать, а он всё думает. Да ещё и о всякой ерунде. Прекращай! Лучше приступай к тренировкам. Вон, видишь, впереди камень?
   - Вижу.
   - Сдвинь.
   - В смысле - не прикасаясь?
   - Ну, конечно. Как ещё?
   Они остановились, и Влад попробовал. И до того он сосредоточился, что аж пот на лбу выступил и позвоночник заныл в районе копчика. Но всё равно ничего не вышло. Попытался ещё раз - без толку. Не выходило. В третий раз пробовать не стал. Развёл руками, дескать, извини, подруга, но такие чудеса мне не по силам, и признался:
   - Не могу. Мир меня окружающий увидеть в виде чистой энергии получается. Честное слово - получается. Это в принципе не так уж и сложно. Даже без пойла и дури. Но использовать эту энергию я не могу. Сам в ней растворяюсь без остатка. Так что - уволь. И извини, если разочаровал.
   - Не сдавайся, пробуй ещё, - подбодрила Тыяхша. - Ты способный. Ты очень способный. Ты просто не представляешь, какой ты способный.
   - Не выдумывай.
   - Правду говорю. Ты вот что... Постарайся собрать энергию Мира в точку, а потом материализуй себя так, чтобы эта точка была у тебя вот здесь. - Она ткнула себя в область солнечного сплетения. - И используй её затем по своему усмотрению.
   - То превратись в энергию, то снова материализуйся в точке сборки, - проворчал Влад. - Это прямо как у древних наших мудрецов - чтобы понять, что горы есть, нужно сначала понять, что их нет.
   - Всё верно, - согласилась с мудрецами Тыяхша. - Так что давай, Влад, упражняйся.
   И весь остаток пути, он только тем и занимался, что пытался сдвинуть попадавшие на глаза камни. Потом с камнями завязал, взялся за шары перекати-поля. Думал, раз легче, значит, проще будет. Где там! И с этими ничего не вышло. То ли Тыяхша плохо ему объяснила, то ли он был никудышным учеником.
   Пришли - как она и обещала - на последних минутах заката.
   Дом стоял на поляне в роще странных деревьев, стволы которых выглядели беременными, а листва - пахла жасмином. Тёмное двухэтажное здание с почерневшей покатой крышей казалось очень старым, но отнюдь не ветхим. Из-за широкой открытой веранды и вытянутой пристройки (как потом оказалось, конюшни) оно походило на затаившуюся хищную птицу, которая левое крыло поджала, а правое зачем-то расправила.
   Бросилось в глаза отсутствие забора. Хозяева не удосужились построить даже маломальской изгороди. Из этого обстоятельства напрашивалось одно из двух: либо хозяева никого не боятся, либо уверены, что их все боятся.
   "Хотя, быть может, и то, и другое вместе", - подумал солдат.
   Поразило его и то, что входная дверь, наличники и ставни оббиты широкими полосами из чистого раймондия. Полосы эти были приколочены как попало. Неровно. Сикось-накось. Явно наспех и не для украшения, а для каких-то сугубо утилитарных целей.
   И тут Влада осенило.
   Догадался, наконец, почему, когда находился у костра, зверь не нападал. Дело, оказывается, не в огне, как сперва предположил. Дело в килограмме раймондия, который лежал в походном мешке. Вот от чего дьявол шарахался, как зверь от огня. От раймондия.
   Решив удостовериться, спросил у Тыяхши:
   - А эти штуки из фенгхе для чего? Зверя отпугивать?
   - Угадал, - сказала девушка. - Зверь фенгхе стороной обходит. Боится запаха. И чем больше фенгхе, тем Зверю хуже.
   - Нужно крестиком из этого дела обзавестись, - прикинул на будущее солдат.
   - Только учти, - предупредила Охотница, - выкрав душу у человека, Зверь запаха фенгхе уже не боится.
   - И что тогда делать?
   - Ты же видел.
   "Чего я видел?" - растеряно подумал Влад, но в следующую секунду догадался:
   - Стрелой его гада?
   Охотница кивнула:
   - Да, тогда стрелой. И насквозь.
   - Как всё сложно-то тут у вас. - Влад поскрёб затылок. - Без бутылки фиг поймёшь.
   Тыяхша ничего на это не ответила, уже приветственно махала отцу. Мистер Дахамо, сбитый дядька с лицом круто пожившего, но не уставшего жить человека, вышел на крыльцо встречать дочь. Выглядел он щёголем - поверх открахмаленной белой рубахи накинул на себя неописуемых цветов камзол, а чёрные кожаные штаны заправил в остроносые сапоги, начищенные до такого состояния, что в них как в зеркале отражалась уже выскочившая на небосвод Рроя.
   И это ещё не всё.
   Дополнительного шика-блеска придавали ему украшенный бисером пояс, золотая брошь на груди и увесистые перстни чуть ли не на каждом пальце.
   Гость, глядя на хозяина, почувствовал себя замухрышкой. Каковым после нелёгкого и продолжительного марш-броска, собственно, и являлся. Видок у солдата на самом деле был тот ещё. Физиономия небритая. Нечесаные волосы превратились в паклю. Комбинезон в пятнах пота и крови. Ботинки грязные.
   "И надо думать, воняет от меня километра за три, - добил себя Влад. Но потом мысленно преодолел смущение и махнул на всё рукой: - А-а! Как есть, так есть. Переживут. И я переживу".
   Когда Тыяхша представила своего спутника, хозяин на пожелание горизонта качнул приветственно холёной седой бородой и тронул пальцами край шляпы.
   И ничего не сказал.
   Поначалу мистер Дахамо вообще не проявил к землянину никакого интереса. Ну пришёл человек и пришёл. Мало ли в прошлом было здесь пришлых. Как приходили, так и уходили. И этот тоже - как появился, так и исчезнет. Но потом всё резко изменилось. Это когда он увидел на щеке гостя шрам. Приблизился, бесцеремонно потрогал рубец длинными холодными пальцами и, поцокав языком, задал вопрос на неизвестном языке.
   Ни черта не разобрав, Влад обратился за помощью:
   - Тыяхша, я туплю. Слышу, вроде, на аррагейском, а вроде нет. Что он спрашивает?
   - Это на муллватском, - пояснила девушка. - Мы ведь не арраги, а муллваты. Отец на аррагейском принципиально не говорит.
   - Уважаю, - сказал Влад. - Только я-то на муллватском ни гу-гу.
   - Он спрашивает, что означает твоё имя.
   Солдат, обращаясь к отцу, но глядя на его дочь, охотно объяснил:
   - "Влад" это коротко от "Владислав". На языке народа моей матери означает "владеющий славой".
   Выслушав перевод, мистер Дахамо ещё пристальней взглянул на гостя. Затем покачал головой, дескать, ну надо же, что на свете делается, и показал жестами: мой дом - твой дом. После чего взял Тукшу под уздцы и повёл вываживать. При этом выражение лица у хозяина оставалось весьма и весьма задумчивым.
   Тем временем Влад решил хоть немного привести себя в порядок, и попросил у Тыяхши воды. Пока та собирала всё необходимое (кувшин, таз и мыло с полотенцем), разделся по пояс. Сбросил верх комбинезона и стянул через голову мокрый тельник.
   Мылся там же, возле крыльца. Тыяхша лила ледяную колодезную воду ему на руки, а он, фыркая и вскрикивая, изображал из себя тюленя. Когда попросил плеснуть на спину, девушка разглядела старую рану под левой лопаткой.
   - Откуда? - спросила она, коснувшись шрама.
   - Прививка от оспы.
   - Врёшь?
   - Шучу.
   - А на самом деле?
   - Не волнуйся, дырка не от твоей стрелы.
   Он стащил с её плеча полотенце и стал яростно растираться, поигрывая накаченными мышцами.
   - Знаю, что не от моей. Я не в тебя стреляла. В Зверя.
   - А мне казалось, в меня.
   - Мало ли что и кому кажется.
   Влад согласился:
   - Что да, то да.
   - Так откуда? - не унималась Тыяхша.
   Пришлось солдату поведать о своём позоре.
   - Это память об одной моей идиотской выходке. Выбежал как-то сдуру за границу блокпоста без бронежилета. На секунду всего-то и выбежал. Туда и обратно. Дорожный знак поправить. А снайпер, сволочь, не дремал. Пуля вошла в грудь, пробила лёгкое и там вон, видишь где, вышла.
   - Больно было?
   - Больно не больно, но когда пулю ловишь, ощущение, доложу тебе, мерзкое.
   - Верю.
   - И, знаешь, что интересно?
   - Что?
   - Когда пуля входит в тело, не чувствуешь, что это что-то острое. Кажется, что кулаком саданули. Тупой удар. Но такой силы, что дух сразу вон. Бац - и ощущаешь себя марионеткой, у которой все нити, идущие наверх, обрезали. Падаешь и понимаешь: "Конец".
   Тут Влад осёкся и перестал корчить из себя героя, ветерана и инвалида, потому как подошёл к ним и встал рядом мистер Дахамо. Не из пустого любопытства, между прочим, встал, а по делу. Решил подсветить. В руках держал несусветной конструкции керосиновый фонарь, огонь в котором дрожал, задыхаясь от нехватки кислорода.
   Тут и произошло то, что произошло.
   Поднёс мистер Дахамо фонарь поближе, и громко вскрикнул. Его дочь от этого возгласа узнавания чуть кувшин не выронила.
   А дальше стало твориться что-то невероятное.
   До этого вальяжно хозяин держался, с холодной солидностью, а тут вдруг засуетился, заскакал козликом, руками начал всплёскивать, призывая то ли богов, то ли высыпавшие на небо звёзды в свидетели явленного чуда. А таковым, судя по всему, счёл он татуировку, что синела на правом плече гостя. Тыкал в неё мистер Дахамо пальцем, и как заведённый повторял одно и то же слово.
   - Чего это папаша так разволновался? - не понимал Влад.
   Тыяхша, которую поведение отца удивило не менее, пояснила:
   - Он говорит, что это тот самый знак.
   - Какой ещё знак?
   - Знак Зверя из Бездны.
   Влад усмехнулся:
   - Что вы, ей богу. Никакой это у меня не зверь из бездны. Это кугуар.
   Тыяхша что-то сказала отцу. Но тот от неё отмахнулся - подожди, мол, не до тебя. И продолжил, охая и ахая, изучать клыкастую морду. Девушка пожала плечами - ну, как знаешь, и обратилась к гостю:
   - Ты сказал "ку-гу-ар". Что такое "ку-гу-ар"?
   - Кошка дикая, - пояснил Влад. - Водилась на Земле, пока не перебили. Сильная такая была и ловкая кошка. Ударом лапы оленю хребет перебивала. Целую лошадь могла утащить в зубах. Представляешь? Лошадь - как нечего делать. А ещё могла запрыгнуть на высоту в пять метров.
   - А зачем у тебя эта кошка на плече?
   - Затем, что я сам Кугуар. Прозвище у меня такое. Дали в своё время за заслуги.
   - Зачем?
   - Хм... Долго объяснять. Ну, вроде как в награду. У нас так принято. Традиция такая. Понимаешь?
   Тыяхша кивнула - понимаю.
   Пока они обсуждали татуировку, взволнованный хозяин окончательно впал в транс, закатил глаза и начал произносить нараспев какой-то длиннющий текст.
   - Чего он? - насторожился Влад - Не падучая у папаши?
   - Нет, это он Пророчество читает, - успокоила Тыяхша. - Похоже, всерьёз решил, что ты - Тот Самый.
   - В каком смысле "тот самый"? Кто это "тот самый"?
   - Человек Со Шрамом. Человек из Пророчества.
   Владу стало интересно:
   - А ты можешь мне эту канитель перевести?
   Тыяхша взобралась на перила крыльца и стала переводить. При этом прикрыла глаза. Не от удовольствия. От напряжения.
   И вышло у неё так:
  
   И говорю я вам - у времён есть начало, и оно - Сердце Мира. И есть конец у времён - Бездна. Так повелел Аган.
   И говорю я вам - придёт в Мир то, что рождено Бездной. То, что беззвучно и не имеет вида. Что может стать всем и остаться ничем. Я не ведаю имени его, но называю Зверем, ибо ненасытно и беспощадно.
   Так говорю я вам.
   И говорю я вам - пришлёт Бездна зверей своих, чтобы вгрызлись они в Сердце Мира, и выпили кровь его, и вынули душу его. Суждено будет случиться тому - не станет Мира. И наступит конец времён, и воцарится Вечная Тьма, имя которой - Бездна.
   И горькие слёзы не будут утешением в непоправимом бедствии, ибо не будет тех, кто мог бы пролить их.
   И возликует Зверь.
   Так говорю я вам.
   И говорю я вам - будут те из людей, кто слышит беззвучное и видит невидимое. Те, кто принудит зазвучать беззвучное и заставит невидимое стать видимым. И нарекут они себя Охотниками.
   И говорю я вам - огласят Охотники: "Мы убьём Зверя ненасытного и беспощадного, ибо те мы, кто защитит Сердце Мира!" И слова их утешат поверивших.
   Так говорю я вам.
   И говорю я вам - оседлают Охотники коней своих, и приладят к лукам своим стрелы острые, из фенгхе литые, и начнут Дикую Охоту за Бездны исчадиями. И ни один зверь не уйдёт от стрелы. Ни один не спасётся.
   И возрадуется Сердце Мира.
   Так говорю я вам.
   И говорю я вам - провернётся Колесо Времени, время агалл уступит место времени тллонг, и Бездна вновь пришлёт зверей своих. И всё повторится.
   И ещё раз повторится.
   И тысячу тысяч раз повторится.
   И говорю я вам - будет время агалл сменять время тллонг, а время тллонг - время агалл, пока не наступит время Последней Охоты. Тогда придёт Охотник Со Шрамом. И будет Он мечен знаком зверя. И назовёт Он себя Славы Мира владыкой.
   Так назовёт Он себя.
   И даст Он Бездне дно и забудет она сама себя. И перестанет присылать в Мир зверей своих.
   И наполнится Мир светлой радостью на веки вечные.
   Так говорю я вам.
   Истинно, говорю я вам, ибо так повелел Аган.
  
   Когда мистер Дахамо прекратил бормотать, а его дочь - переводить, Влад интенсивно почесал затылок и спросил:
   - И что это всё значит?
   - Только то, что сказано, - ответила Тыяхша.
   - Смысл-то в чём?
   - В том, что придёт тот, кто учинит Последнюю Охоту.
   - И твой папаша думает, что это я?
   - Как видишь.
   - Переведи ему, что я не тот, о ком он думает.
   - А откуда ты знаешь, что ты не тот?
   - Мне ли не знать, - усмехнулся Влад.
   На что Тыяхша мудро заметила:
   - Всё про себя знать, никому не дано.
   - Это-то, конечно, но...
   - Сейчас проверим, тот ты или не тот. Отец собрался принести шорглло-ахм. Старую Вещь.
   В ту же секунду мистер Дахамо оставил их и, продолжая громко причитать, направился в дом чуть ли не прыжками.
   - А что это за старая вещь такая? - спросил Влад.
   Ответ Тыяхши его удивил.
   - Никто не знает, - сказала она.
   Влад хотел ещё кое-что уточнить, но хозяин уже вышел из дома. В руках мистер Дахамо держал небольшую деревянную шкатулку, которую чуть ли не с поклоном стал всучивать гостю. При этом что-то бормотал. По-прежнему - на муллватском.
   - Эту шкатулку со Старой Вещью ему отец оставил, - начала переводить Тыяхша. - А тому его отец, а тому его отец, а тому...
   Влад прервал её:
   - Я понял. Правнук деда своего отца всё время передаёт шкатулку деду своего правнука.
   Девушка замерла, прокрутила в голове фразу и подтвердила:
   - Ну да. У нас такая традиция: из поколения в поколение отец передаёт шорглло-ахм старшему сыну.
   - А тот, кто был в цепочке первым, где эту штуку взял? - спросил Влад.
   - Откуда я знаю, - пожала плечами Тыяхша. - Это неизвестно. Известно только то, кому её, в конце концов, нужно отдать.
   - И кому же?
   - Выходит, что тебе. Бери и владей.
   - Думаешь? - усомнился Влад.
   - Всё сходится, - настаивала Тыяхша. - Всё. Джжог, жанглло, атип-ор. Шрам, знак, имя.
   - Чего-чего?
   - Говорю, все приметы, указанные в Пророчестве сходятся. Да ещё и в нужное время.
   - А если вы ошибаетесь? - всё ещё сомневался Влад. - Если совпадение?
   - Если совпадение, то ты не сумеешь её открыть, - показав на шкатулку, пояснила Тыяхша.
   Мистер Дахамо каким-то образом понял, что сказала дочь, и энергично подёргал узловатыми пальцами инкрустированную крышку. Та не поддалась. Он ещё раз дёрнул. С тем же успехом. Показал мимикой, мол, видишь, я, простой смертный, открыть не могу. И вновь протянул - пробуй ты. Владу ничего не оставалось, как принять непонятный дар. Взял в руки и, чувствуя некоторое смущение, неловко пошутил:
   - Где расписаться в получении?
   Тыяхша недовольно покачала головой.
   - Прошу прощения, - ещё больше смутился Влад. - Не каждый день доводится...
   - Ну, давай-давай открывай, - поторопила девушка. Было видно, что ей передалось волнение отца.
   Влад усмехнулся:
   - Вечность ждали, секунду подождать не можете?
   Шкатулка открылась легко - чуть потянул, внутри что-то щёлкнуло, крышка чмокнула и откинулась. Мистер Дахамо обрадовано ахнул, а Тыяхша, с не девичьей силой ударив Влада по плечу, воскликнула:
   - Вот видишь!
   - Без комментариев, - только и смог растерянно произнести солдат. И сам удивился своему осипшему голосу.
   Джин из шкатулки не вылетел. Бриллиантов в ней тоже не оказалось. На дне темнел плоский и невзрачный предмет. Влад - надо сказать, не без некоторой внутренней тревоги, которую всеми силами пытался скрыть, - вытащил вещицу на свет. Оказалась глиняным, по виду весьма старинным, диском. Вернее обломком диска. Похоже, кто-то когда-то круг диаметром сантиметров в десять разбил строго по диагонали и сунул одну его половину в шкатулку. А вторую в каком-то другом месте спрятал. Если, конечно, не потерял.
   Влад провел пальцем по неровной линии разлома и непонимающе пожал плечами.
   - И что дальше?
   Тыяхша переадресовала вопрос отцу. Тот пожал плечами - не знаю, мол. Моё дело передать, а что дальше - это не ко мне.
   - Тут барельеф какой-то, - поднеся пластинку ближе к свету, обнаружил Влад. - Круги, какие-то линии. Напоминает электрическую схему.
   - Дай глянуть, - попросила Тыяхша.
   Влад не стал жадничать.
   Девушка, осмотрев артефакт, предположила:
   - Может, лабиринт?
   - Похоже, - согласился Влад и начал водить по схеме пальцем. - Вот это устье - вход. Вот эти круги - подземные залы, а все эти линии - ходы. Очень похоже. У вас тут есть где-нибудь поблизости лабиринт?
   - Не слышала.
   - А папаша?
   Тыяхша обратилась с вопросом к отцу, но тот так красноречиво замотал головой, что землянин без перевода понял, что ни о чём подобном мистер Дахамо слыхом не слыхивал.
   - Жаль, - посетовал Влад. - Возможно, в центре этого лабиринта супер-пупер оружие лежит, которым зверя можно одолеть раз и навсегда. - Влад помолчал, потом мотнул головой, словно в волосах у него запутался жук, и заметил: - Впрочем, даже если бы и был такой лабиринт, я б в него, пожалуй, не сунулся. Не стал бы горячиться.
   - Почему? - спросила Тыяхша.
   Влад объяснил:
   - С неполной картой прохождения рисковать бы не стал.
   Девушка промолчала, повертела пластинку в руках и, приглядевшись к чему-то, сказала:
   - Тут на обратной стороне надпись.
   - Где? - Влад вырвал пластинку из рук девушки.
   На обратной стороне действительно виднелись вырезанные буквы. Он поднёс пластинку ближе к фонарю. Алфавит был очень похож на аррагейский, но как не пытался Влад собрать буквы в слова, у него ничего не выходило. Поэтому вернул пластинку Тыяхше со словами:
   - Наверное, на муллватском.
   Та минуты две всматривалась в надпись и подтвердила:
   - Да, на муллватском. Только на древнем. Точно перевести не могу, но по смыслу что-то вроде того: "Слава и Сила, слившись по Промыслу, да утвердят силу действий, происходящих..."
   - А дальше? - спросил Влад.
   - Это всё, - ответила девушка. - Продолжение, надо понимать, на другом фрагменте диска.
   - И что делать будем?
   - Ужинать.
   - Ужинать?
   - Ужинать.
   - А потом?
   - А потом - будь что будет, - невозмутимо сказала Тыяхша. - Что от нас зависит, сделали. Что потребуется, сделаем. А там - как получится.
   Влад против подобного фатализма возражать не стал:
   - А и действительно, чего заранее изводиться? Глупо. Тем более что лично я сейчас соображать ни в состоянии - есть хочу. Голоден как... Как не знаю кто. Как... Просто как Минотавр какой-то.
   - Минотавр - это кто?
   - Это персонаж земной мифологии. Сын Миноса, царя острова Крит. Очень уродливый, надо сказать, сын. Хотя, конечно, никакой он ему на самом деле не сын.
   Тыяхша попыталась найти в словах Влада логику. У неё не вышло. О чём и сообщила:
   - Ты меня запутал.
   - Сейчас распутаю, - пообещал Влад и сразу взялся за это дело: - Там у них такое дело приключилось. Однажды этот самый царь, который Минос, ни за что ни про что, как это зачастую и случается у людей, оскорбил бога морей Посейдона. На пустом, можно сказать, месте оскорбил. Из спеси пустой. А Посейдон взял да и обиделся. Ни на шутку. И примерно покарал - наслал противоестественную страсть на жену царя. Та сдерживать себя не стала, вскоре понесла от первого подвернувшегося быка. А в положенный срок родила странное существо - человека с бычьей головой. Чтобы скрыть позор от людей, под дворцом царя Миноса построили лабиринт. Туда и упрятали Минотавра. Кормили его мясом людей - каждые девять лет ему на съедение привозили семерых юношей и семерых девушек. Вот такая печальная и поучительная история
   - И хватало ему? - помолчав, спросила Тыяхша.
   Влад не понял:
   - Кому и чего?
   - Минотавру мяса. Девятьсот килограмм на девять лет - так и отощать можно. Шакал и тот в год тонну съедает.
   - Точно?
   - Да.
   Обескураженный Влад поскрёб затылок:
   - Знаешь, я как-то не задумывался на этот счёт. - И махнул рукой, подводя черту под темой: - Да и толку в дебри лезть? Всё это миф. Всё это сказка.
   Но Тыяхша его наплевательскую позицию не разделила, обронила с грустью:
   - Несчастный.
   - Ты про Минотавра? - не поверил Влад.
   - Про него. Ни за что ведь страдал.
   - Что поделать, у нас, землян, сын всегда был в ответе за отца.
   - Это неправильно.
   - Как есть.
   Ужинали на веранде.
   Хозяева подали на стол еду, быть может, и не изысканную, зато сытную и обильную: громадные куски зажаренной дичи, бесформенные лепёшки из муки грубого помола и овощной салат, наструганный по-мужски - здоровыми ломтями. Пища богов. Нектар и амброзия. Только всё недосолённое. Впрочем, как известно, это пересол на спине, а недосол на столе. Тем более мистер Дахамо помялся-помялся, но вынул откуда-то солонку из горного хрусталя. Протянул дорогому гостю и разрешил пару раз отщипнуть.
   Запивали всё это дело пахуче-гремучим напитком крепостью градусов под семьдесят. Как Влад в процессе выяснил, данный "вырви глаз" мистер Дахамо лично выгоняет из губчатой настырницы - широко распространённого в местных краях кактуса.
   Тыяхша свою стопку брала изредка и то лишь для того чтобы пригубить самую чуточку. Из вежливости. А вот Влад, подбадриваемый радушным хозяином, зачастил. Первая, как говорится, колом, вторая - соколом, а остальные - мелкими пташками. И понеслось: за встречу - за горизонт - за тех, кто не с нами, - за то, чтоб никогда - за то, чтоб всегда. Потом - за то. И ещё, вдогон, - за сё. И вскоре здорово набрался. Дошло до того, что в какую-то минуту обнаружил: Тыяхши за столом нет, а сам он сидит в обнимку с её отцом и грузит его россказнями из армейской житухи. При этом, понимая всю пошлость своего поведения, остановиться никак не может, и всё наседает и наседает на бедного мистера Дахамо.
   - А вот ещё был случай, - нёс помимо прочего распоясавшийся дембель. - Пришёл как-то раз главный сержант Гринг Пасс к главному сержанту Джону Моррису и ну сетовать. Говорит, во взводе одни олухи царя небесного собрались. И это, доложу я вам, многоуважаемый мистер Дахамо, было сущей правдой. Те ещё ребятки главному сержанту Пассу попались. Их в Центр Боевой подготовки имени Командора Брамса аж с Бонраймии прислали. Понимаете, о чём толкую?
   Мистер Дахамо, уловив вопросительную интонацию, кивнул, и подбодренный Влад продолжил:
   - Бойнраймия тогда ещё в Кандидатах числилась. Правда, уже в верхней части Списка. Словом, на подходе была к Принятию. Вот тамошние верхние люди на радостях и решили, что нечего сложа руки сидеть, надо срочно гвардией обзаводиться. Собственной. Чтоб всё как у людей было. На случай, значит, обострения сепаратистских настроений. Понимаете? Ну, вы понимаете. Наверное...
   Мистер Дахамо никак не отреагировал, но Влада это не остановило:
   - Так вот. Сказано - сделано. Подписали бойнраймианцы с Министерством Обороны Большой Земли договор и прислали к нам в Австралию сотню отъявленных балбесов. Натурально - балбесов. Нет, мистер Дахамо, правда. Истинная. - Влад врезал себя по груди кулаком, дескать, клянусь. - Балбесы балбесами! Никакого понятия о дисциплине! В помине. Было, отчего Грингу Пассу сетовать. Было-было. Чего там говорить. Допекли старого вояку уродцы.
   Тут вежливо внимающий гостю Дахамо налил по новой и протянул стопку. Они чокнулись и выпили. Уже без тоста. Между делом и вдогон. Влад закусил кисло-сладкой мякотью неизвестного жёлтого овоща, вытер сок с губ тыльной стороной ладони и стал рассказывать дальше:
   - Ну а потом, уважаемый мистер Дахамо, вот что приключилось. Выслушал главный сержант Моррис своего старого кореша и решил помочь. Как корешу не помочь? Святое дело! Откладывать это дело не стал, вызвал через службу троих - Джека Хэули,  Фила Тоя, ну и Владислава де Арнарди. Меня то есть. Это я - Владислав де Арнарди. А Владислав де Арнарди - это я. - Влад виновато развёл руками. - Так уж вышло. Ну и вот. Нас кликнули, мы нарисовались. А как нарисовались, так он нас и напряг. Так, мол, и так, говорит: кровь из носа, только нужно, парни, Грингу Пассу помочь. И спрашивает: подпишитесь? Спросил, а сам ждёт. Ну а мы... А что мы? Мы, конечно, подписались. Ну, а как хорошему человеку не помочь? Хорошим людям нужно помогать. Верно, я говорю?
   Мистер Дахамо вновь уловил, что его о чём-то спрашивают, и кивнул. Ничего дядька не понимал, но ему легче было кивать, чем мотать головой туда-сюда. Влад этого уже не осознавал и обрадовано протянул старику пять, чтоб закрепить рукопожатием схожесть подходов к важнейшим принципам бытия. Обменявшись рукопожатиями, они тут же обменялись и кое-чем более существенным. Влад сорвал с запястья и вручил хозяину хронометр. Отличный армейский хронометр - противоударный, водонепроницаемый и огнеупорный. Мистер же Дахамо отдарился массивным браслетом из белого с прожилками металла. Материализовал его из воздуха как заправский фокусник. Натянув браслет на место хронометра, Влад с минуту любовался, как здорово штуковина смотрится на руке. Потом хлопнул себя по лбу:
   - Я же ещё не рассказал вам, мистер Дахамо, чем там у нас всё дело кончилось.
   И вернулся к рассказу. Ничего не мог с собой поделать - тянуло трепаться. Растормозила его на шутку первач из губчатой настырницы.
   - Так вот, мистер Дахамо, дальше. А дальше... Отставить. Прежде вот о чём. У нас же дело тогда к выпуску шло. Вот что. Это существенно. Должны мы были через каких-то два дня документы на руки получить и убыть к местам дальнейшего прохождения службы. Скачками по окопам в соответствии с проведённым... - В этом миг Влад, увидев, что хозяин разливает по новой, вздохнул, но возражать не стал и рассказа не прервал: - ... распределением. И вот. В день выпуска все на плац - со стягом прощаться, а мы - в лесок, что неподалёку от Центра растёт. Дождались на опушке главного сержанта Морриса и под его чутким руководством сварганили в охотку по окопу для стрельбы в полный рост. Отрыли, стало быть, и стали ждать.
   Дахамо протянул стопку, Влад поморщился, выдохнул и опрокинул. Закусывать не стал, продолжил:
   - Дальше так. Дело к обеду - Гринго Пасс архаровцев в лесок. Построил полукругом, "смирно" дал. Но им что "вольно", что "смирно" -один пень. Галдят, в носах ковыряются, яйца чешут. Ладно. Нам-то что. У нас своё. Стали смертников изображать. Натурально. Встали у вырытых могилок, головы понуро повесили, ждём. А главный сержант Моррис, отец родной, хоп - вытащил откуда-то листок помятый, расправил, брови сдвинул и зачитал. Приговор смертный. Без балды - смертный. Так и так, мол, за систематические нарушения воинской дисциплины в ходе прохождения курса обучения в Центре Боевой Подготовки имени Командора Брамса курсанты Джек Хэули, Фил Той и Владислав де Арнарди приговариваются к расстрелу. А как зачитал, тут же выхватил музейный кольт размеров невероятных и - бабах! бабах! бабах! - привёл приговор в исполнение. Холостыми, конечно, патронами. Но попадали мы в свои ямы, будто боевыми он в нас засадил. Что там говорить - красиво померли. Как в кино. Не вру - ей богу, как в кино. А обалдуи бойнраймийские сдрейфили. Натуральным образом - чуть не уделались. Притихли от ужаса и рты раззявили. А как взялся Моррис за лопату, вроде как, могилы закапывать, Гринго Пасс дал им "налево". И пока в себя не пришли, повёл на приём пищи через рот. Мы ещё для верности полежали в ямах минут пять, только потом воскресли. Раздал нам Моррис предписания и обнял на прощание. Подхватили мы свои вещички, что в кустах припрятаны были, и прямым ходом на космодром.
   Влад посмотрел на мистера Дахамо - слушает ли? И, убедившись, что с этим всё в порядке, подытожил:
   - Вот такие вот пироги с капустой. Говорят, парни с Бойнраймии до самого выпуска шёлковыми ходили. Прониклись, видать. - Влад посмотрел на пустую стопку и добавил: - Впрочем, всё это было давно. И как отсюда кажется - неправда.
   Мистер Дахамо, сообразив, что рассказ (в котором он не понял ни бельмеса) наконец-то завершён, сочувственно покивал и вытащил из кармана коробку с сигарами. Сначала предложил гостю. А когда тот отказался, сам засмолил.
   Долго, подперев отяжелевшую голову кулаками, смотрел Влад на кольца, которые мистер Дахамо пускал под навес веранды. Кольца навивали тоску. Точнее не сами кольца, а их обречённость. Глядел-глядел и не выдержал, сорвался. В смысле - запел. Естественно любимую. Даппайскую.
  
   Ойхм, зачем в полях потравы,
   Где не вьют архтвары гнёзд,
   Ворошишь ты злые травы,
   Собираешь слёзы звёзд?
  
   Не страшась ни ран, ни порчи,
   Ты зачем бежишь в рассвет?
   Голос чей, скажи, ты хочешь
   Там услышать? Дай ответ.
  
   Возвращайся, умоляю,
   Моя девица-краса -
   Злые ветры растерзали
   Сердцу милых голоса.
  
   Мистер Дахамо слушал песню, не скрывая удовольствия. Видно, был он из тех исключительных людей, которые, любят красоту чужих звуков, даже не понимая их смысла. И он бы, наверное, слушал и слушал эту песню ещё и ещё. Но только Влад внезапно прервал её. И ткнулся лбом в стол. Силы покинули солдата.
   Силы - да, но огонёк разума ещё теплился. Поэтому, собрав остатки воли, Влад попытался оторвать голову от нетёсаной доски. Не из глупого упрямства. Не потому что вздумал сопротивляться неизбежному. Просто, следуя нормам приличия, хотел перед окончательным уходом в темноту заверить мистера Дахамо в своём глубоком уважении. Хотел. Но только голова, зараза, оказалось неподъёмной. Только то и сумел, что повернуть её набок.
   А мистер Дахамо в это время поймал прилетевшего на огонь ночного мотылька. Приложил кулак к уху, послушал, как трепещет. Потом разжал кулак, и с ладони взлетел уже не один мотылёк, а многие тысячи. И рванули они огромным шелестящим облаком к звёздам. "Чтоб я сдох - колдун", - успел подумать Влад. А потом последние искры его сознания угасли, и он отключился.
   Увидев, что гость вышел из игры, хозяин пустил вверх очередную порцию колец и одобрительно кивнул. Выглядел мистер Дахамо в ту минуту умиротворённым. Как человек, которому в жизни по большому счёту уже ничего не нужно, ибо исполнил он своё высшее предназначение.
   Что походило на правду.
   На ту правду, которая в том заключается, что если правители должны править, монахи молиться, воины воевать, крестьяне пахать, то мужчины рода Дахамо - сохранять Старую Вещь для Человека Со Шрамом.
   А Человек Со Шрамом должен успокоить Зверя.
   Раз и навсегда.
   Всё остальное - суета сует.
  
   Проснулся Влад глубокой ночью. Проснулся от жажды - всё внутри пекло, будто тлеющих углей наглотался. Открыв глаза, ничего не увидел - вокруг царила кромешная темень. Долго вспоминал, где и по какой причине находится. С трудом, но вспомнил. Поднёс к глазам фосфор хронометра. Хронометра на руке не оказалось. Пощупал - вместо хронометра какой-то металлический браслет. Вспомнил - подарок.
   Продолжив обследование, обнаружил, что лежит одетым, а пошевелив ногами - что ботинок нет. Кто-то снял. Это его несколько смутило, поскольку в свежести своих носок уверен не был. Но, впрочем, сосредотачиваться на этом не стал: во-первых, сильно хотелось пить, во-вторых, пронзила мысль о мешке. Вернее, не о самом мешке, а о лежащем в нём спасительном слитке раймондия. Повернулся на бок и, подгоняемый инстинктом самосохранения, пошарил рукой по полу. Мешок лежал рядом. И винтовка тоже. Успокоившись, заставил себя сесть. Вспомнив, что где-то в мешке лежит ещё и фонарь, полез искать. На ощупь найти нужную вещь всегда трудно, а в нетрезвом состоянии тем более, но нашёл. Вытащил и тут же врубил.
   Свет так больно резанул по глазам, что Влад невольно зажмурился. Уменьшил мощность луча, только потом осторожно приподнял веки. Сквозь образовавшуюся щель увидел, что находится в небольшой - метра три на три - комнате. Хотя единственное окно и закрывали наглухо ставни, но по скосу потолка догадался, что расположена комнатушка на втором этаже.
   Мебели было мало. Узкая жёсткая кровать, на которой, собственно, себя и обнаружил. Напротив неё массивный, сколоченный из плохо тёсаных досок стол и такого же качества табурет, а по диагонали, в углу - огромный сундук. На сундуке что-то бесформенное. То ли груда белья, то ли шкуры. И это всё.
   Влад поводил фонарём - нет ли где чего попить? Но на столе ни кружки, ни кувшина не оказалось. Только продырявленная шляпа. Тут вспомнил о фляге. Опять полез в мешок. Фляга оказалась пустой. Ни капли. Недовольно крякнув, Влад стал обуваться. Против физиологии не попрёшь - хочешь, не хочешь, а нужно спасать себя от обезвоживания.
   Долго возился со шнуровкой. Кое-как справился, подхватил мешок и, не забыв про винтовку (всё своё ношу с собой), встал. И тут же вскрикнул - долбанулся о балку. Потирая ушибленное место и проклиная сволочную деревяшку, пошёл на выход.
   Дверь оказалась не запертой. Противно взвизгнули несмазанные петли, и Влад очутился в длинном коридоре, по сторонам которого разглядел ещё несколько дверей. Крадучись, чуть ли не на цыпочках, прошёл мимо всех и добрёл до лестницы. Стараясь не шуметь (что получалось плохо - ступени совсем рассохлись и стонали при каждом шаге), стал спускаться.
   Шёл медленно. Пройдя несколько ступеней, застывал, вслушивался в тишину, царившую в доме, и делал ещё несколько шагов. Спустился на первый этаж за пять приёмов. В холле на предмет чего попить рыскать не стал - боялся неосторожным громом-стуком потревожить сон хозяев. Освободил входную дверь от крепкого (брусок в ладонь) засова, налёг на массивную створку плечом и вывалился наружу. Как птенец из скорлупы.
   Экономя заряд аккумулятора, фонарь тут же отрубил - ночь стояла ясная. Набежавшие в час заката тучи уже рассеялись, и на чистейшем небосклоне сияли обе луны. Рроя - полным диском. Эррха - надкусанным.
   Ополовиненная луна своим видом тут же напомнила о Старой веще. Влад смачно выругался и стал лихорадочно - не хватало по пьяному делу посеять то, что люди хранили веками! - ощупывать многочисленные карманы комбинезона. К счастью нашёл. Глиняный фрагмент лежал в левом нагрудном. И за это время никак не изменилась. Всё та же картосхема лабиринта. Вернее - часть картосхемы.
   Успокоившись, землянин перекрестился, поцеловал большой палец в то место, где был когда-то ноготь, и ещё раз рассмотрел артефакт.
   Как известно, лабиринты бывают трёх видов.
   Во-первых, греческий лабиринт. Спираль. Заблудиться в таком лабиринте не возможно. Один вход, он же - выход. Дошёл до середины, сразился с Минотавром и домой. Если победил. Если нет, то - нет.
   Во-вторых, - лабиринт-сетка. В таком лабиринте каждая дорожка может пересечься с каждой. Нет центра, нет края, нет границ, нет выхода. Такая штука одновременно и не достроена, и безгранична. Как гиперсеть, где каждая ссылка таит в себе целый космос подобных ссылок. Буквально - выхода нет. Есть его поиск. Процесс.
   И, наконец, подобный тому, что изображён на этой древней пластинке, - маньеристический лабиринт. Он напоминает дерево: корни, ствол, ветки. Всё как полагается: куча коридоров и множество тупиков. Нужное место без плана найти безумно тяжело. Пробираться методом проб и ошибок глупо.
   "И зачем мне всё это?" - подумал Влад, вертя обломок в руке..
   Ответа внутри себя не нашёл, спрятал Старую Вещь в карман и пошёл к колодцу. Пока шёл, приговаривал:
   - Чем чаще воду берут из колодца, тем она чище.
   Будто оправдывался перед кем-то.
   Колодец оказался таким глубоким, что Влад поднимал ведро, наматывая цепь на барабан, целую вечность. Несколько раз порывался бросить, но жажда вынуждала крутить и крутить рукоять. Чуть кровавые мозоли не натёр. Зато вода колодезная оказалась чудо как хороша. Только жутко холодной - после каждого глотка казалось, что по зубам молотком вмазали. Но пил.
   Пил, пил и пил.
   И всё равно не напился - отходя от колодца к дому, несколько раз останавливался и припадал к фляге, которую предусмотрительно наполнил. Только уже на крыльце почувствовал себя человеком.
   На веранде задержался - постоял, опираясь на перила с пузатыми, плохо отшлифованными, балясинами.
   Ночь без всяких натяжек тянула на твёрдую четвёрку. Жара спала. Аромат листвы пьянил. Перезрелые звёзды истекали соком. Сверчок резал по живому - делил тишину на аккуратные куски.
   Влад вдруг ощутил такое единение со всем окружающим, что ахнул от восторга. Ахнул и пропал. А когда пропал он, куда-то делся и окружающий его мир. Остался только свет. Не яркий, не пугающий - мягкий. Мягкий, переливающийся всеми оттенками бежевого, свет.
   Долго искал Влад себя в этом первичном, заполнившем все мыслимые и немыслимые пределы, свете. Искал до тех пор, пока не открылось ему через тихий суфлёрский шёпот, что он и есть этот свет. А когда случилось это понимание, свет мгновенно собрался в сияющую точку. Та в свою очередь каким-то чудесным образом оказалась внутри самой себя и, вывернувшись без промедления там, внутри самой себя, наизнанку, стала Владом.
   Он по-прежнему стоял (будто никуда и не девался) на крыльце чужого, старого, неуютного, похожего на перевалочную базу, дома и всё так же пялился на звёздное небо. И всё вокруг казалось прежним.
   Только сам он изменился.
   Влад вдруг почувствовал в себе такую силу, что мог, пожалуй, пробить дыру в небе, столкнуть Ррою с Эррхой или вообще устроить глобальный звездопад.
   Запросто.
   Но глупить не стал. Решил излить обретённую силу на что-нибудь попроще. Первым на глаза попалось ведро, стоящее на краю колодца. Вот оно-то через долю секунды и полетело вниз от брошенного на него взгляда.
   "В колодец!" - мысленно приказал Влад ведру.
   И оно свалилось.
   Звон ржавой цепи показался упоительной музыкой. И эта музыка провозглашала, что он действительно стал иным. Хотя, конечно, и остался прежним.
   В отведённую ему келью Влад заходил в приподнятом расположении духа. А когда закрыл за собой дверь, обнаружил, что возбуждение сыграло с ним злую шутку - перепутал двери и вошёл не туда. Хотя и выглядела эта комната почти так же как та, в которой проснулся, но была совсем другой.
   Точно.
   Точнее не бывает.
   Во-первых, в этой два окна. Во-вторых, на столе горит свеча. В-третьих - здесь на кровати спит Тыяхша.
   Влад чертыхнулся и стал осторожно приоткрывать дверь, чтобы свалить по-тихому. Но петли предательски скрипнули. Тыяхша вздрогнула и открыла глаза. А, увидев гостя, улыбнулась.
   - Извини, ошибся дверью, - смущённо прошептал Влад, поражаясь тому, что девушка улыбается. Тиберрийцам ведь не дано.
   - Подойди, - сказала девушка и села, натянув одеяло до подбородка.
   Влад стушевался:
   - Зачем?
   - Затем.
   Оставив винтовку у двери, Влад подошёл к кровати.
   - Я нравлюсь тебе? - спросила Тыяхша.
   - Очень, - признался он с замиранием сердца.
   - Ты хочешь меня?
   Вопрос позвучал просто. Так просто, будто её интересовало, хочет ли он пить. А пить он хотел - от волнения вновь пересохло в горле.
   - Обними меня, - не дождавшись ответа, попросила Тыяхша.
   Он сбросил мешок и присел на край кровати, но наклониться к девушке не решался. Тогда, откинув одеяло, она сама потянулась.
   И очутилась в его неуклюжих объятьях.
   Прижав девушку, Влад к своему восторгу почувствовал, что она обнажена. Испытав прилив щенячьей нежности, ткнулся своими сухими в её влажные губы. И стал пить. Пил долго. Очень долго. Всё никак не мог оторваться. И оторвался только тогда, когда почувствовал - сейчас задохнётся. Глотая воздух, стал перебирать её длинные, вкусно пахнущие терпкими травами, соломенные волосы и, сбиваясь от волнения, зашептал:
   - Милая моя, как же ты мне... Как же я тебя...
   Она накрыла ладонью его губы и попросила:
   - Сделай темно.
   Он кинулся к столу и, задув свечу, тут же вернулся. Дрожа от нетерпения, вновь заграбастал. Медведь медведем. Но она не возражала. Напротив - прильнула, потёрлась кошкой и выгнулась, призывно запрокинув голову. Влад потянулся губами к её груди, но поцеловать не успел.
   С всё тем же мерзким поросячьим визгом распахнулась дверь.
   Резко обернувшись на звук, Влад увидел, что в комнату со свечой руке входит Тыяхша. Она выглядела так, будто только-только вернулась из ночного дозора: уставшая, с осунувшимся лицом, в запылённой одежде и при полном вооружении - за спиной колчан, в левой руке взведённый арбалет.
   Увидев Влада, Охотница недоумённо вскинула брови.
   - Ты здесь зачем?
   Обнаружив, что страстно сжимает в объятьях пустоту, Влад подскочил как ужаленный. И единственное что смог выдавить из себя, так это всю ту же банальную фразу:
   - Видимо, ошибся дверью. Прошу прощения.
   - А-а, - протянула девушка. - Я было подумала...
   - Да что ты! - театрально всплеснул руками Влад. - Ей Богу - ошибся дверью. Случайно зашёл и... И ничего такого.
   - Какого?
   - Ну, такого... - Влад, срывая смущение, прокашлялся в кулак. - Такого, о чём ты подумала. Ни-ни.
   Девушка устало вздохнула:
   - Верю. Ну, а теперь иди. Твоя комната последняя по коридору.
   - А эта разве не последняя?
   - Последняя. Но только в другом крыле.
   - Понял. Не дурак. Уже ушёл.
   - Да уж, пожалуйста. - Тыяхша поставила на стол плошку со свечой. Рядом пристроила арбалет. И, снимая через голову колчан, призналась: - Устала чертовски. Спать хочу.
   Влад уже пришёл в себя и, закидывая мешок на плечо, решил похвастаться:
   - Кстати, ты знаешь, а у меня...
   - Знаю, - оборвала его Тыяхша.
   - Я там ведро...
   - Видела.
   - Значит, всё под контролем?
   - Потому до сих пор и живы.
   - Логично.
   Проходил он мимо Тыяхши боком. Чтоб не дай бог не задеть. А она даже на миллиметр не отошла в сторону. Упрямая женщина. Вредная.
   И такая загадочная.
   Прошагав по коридору до своей комнаты, Влад не поленился - вернулся. Приоткрыл дверь и крикнул в темноту:
   - Ведьма!
  
   Глава 4.
  
   1.
  
   - Ведьма, - услышал Харднетт громкий шёпот и невольно повернул голову.
   Толстый коротышка, сидящий в кресле через проход, вновь взялся чихвостить жену - высокую тощую блондинку. И та опять не пожелала оставаться в долгу.
   - Козёл! - взвизгнула она пронзительно. Как кошка, которой наступили на хвост.
   - Да пошла ты!
   - Сам пошёл, импотент!
   Толстяк задохнулся:
   - Да я! Да ты!
   Блондинка ехидно хохотнула, скорчила гримасу и показала язык. Толстяк дёрнулся, хотел вскочить, но сразу у него не вышло - не позволило крайнее положение спинки кресла. С трудом дотянувшись короткими пухлыми пальчиками до рычага фиксатора, он поставил спинку вертикально и только тогда выбрался. Оправил полы сюртука, комичным винтовым движением подтянул брюки и, не оглядываясь на покатывающуюся со смеху супругу, посеменил в сторону кают-компании.
   Лайнер "Махаон", успешно стартовав с НП-узла Апарау, уверенно и без какого-либо надсада шёл по разгонной дуге к зеву сто тридцать восьмого Канала. До Перехода в Над-Пространство оставалось что-то около двух часов - пассажирам ещё не возбранялось покидать свои места и свободно перемещаться по "зелёной" зоне.
  
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"