Рита выходит ночью на улицу -- писать эссе; на улице Риту встречает дьявол.
-- Здравствуйте, -- говорит Рита, -- а у вас случайно не найдётся хотя бы ручки шариковой? Мне бы сегодня за ночь эссе написать, а я всё дома зачем-то забыла.
Рита смотрит на дьявола добрыми жёлтыми глазами, прекрасно понимая, кто перед ней, но почти не волнуясь.
-- Вот про кого я буду писать! -- радуется про себя Рита, -- Вот про этого, высокого, у которого смерть из глаз капает.
Дьявол молча протягивает Рите длинную ладонь, на ладони -- фломастер.
-- Зелёный, -- говорит дьявол, -- Извини.
Рита улыбается; Рита хватает фломастер и начинает писать эссе, но через минуту вдруг замечает, что её круглые щедрые буквы плохо держатся на весенней темноте, соскальзывают, падают на асфальт, особенно буква "а".
-- Нет, так не пойдёт, -- нервничает наполовину про себя Рита, молчит, молчит, молчит три секунды, а после с виноватой улыбкой смотрит дьяволу в лоб (в глаза -- нельзя, из глаз колкими каплями сыплется смерть -- больно и грустно смотреть в такие глаза, слишком больно), -- Скажите, а может быть, у вас есть самая обыкновенная тетрадка? Ну или -- я не знаю -- обёртка какая-нибудь, не очень нужная, от шоколадки -- вы любите шоколадки? А я люблю, особенно -- финские, но финских у нас не достать, за финскими надо ехать в Хельсинки, а у меня не часто получается ездить в Хельсинки, поскольку я пока ещё студентка и с временем своим дружить не научилась, как ни прискорбно, -- но вы меня понимаете?
Дьявол молча протягивает Рите длинную ладонь, на ладони -- альбом для рисования, с розовыми листочками, самый лучший.
-- Розовый, -- говорит дьявол, -- Извини.
Но Рита кланяется, довольная; Рита хватает альбом и начинает писать эссе по второму кругу.
-- В принципе, сойдёт, -- говорит Рита, -- хотя, конечно, лучше обёртки от финской шоколадки в таких делах нет ничего; самые удачные свои эссе я написала на обёртках, а на финских обёртках я всегда пишу про смерть, и преподаватели плачут, и в груди у них так сладко что-то хрустит -- я слышу, у меня слух очень хороший; два преподавателя даже умерли от чувств, когда читали, да-да; они успели записать в своих дневниках:
"Поразительно, поразительно!! Я умер сегодня вечером, прочитав перед сном очередное трогательное эссе нашей лучшей студентки Риты!"
-- Я сама видела эти дневники, я держала их в руках -- два стареньких ежедневника, совершенно одинаковые; а сегодня я пишу про дьявола, у которого смерть из глаз капает, и если у меня получится -- а у меня получится, у меня всегда получается, пусть и не всегда так смертоносно печально, как с теми двумя преподавателями получилось, -- так вот, если у меня получится, я... -- Рита замолкает, поскольку крайне неудобно разговаривать, когда у тебя в груди -- длинная ладонь дьявола.
Нет-нет, никакой боли, просто неудобно, даже немножко неприлично, что ли, -- а дьявол тем временем забирает свою ладонь обратно, прижимает к груди, как жадный ребёнок -- что там, что там, в его кулаке?
Там всего лишь яблоко, которое и есть -- Рита; а Рита тихо смотрит в альбом, Рита пишет эссе словами, застрявшими в горле, Рита вспоминает, что у неё не было детства, -- и этим она отличается от остальных студентов: Рита наполовину, Рита не вся, Рите совсем мало лет, Рита -- это Рита и яблоко, которое сейчас изгрызает дьявол, всхлипывая, переживая, даже немножко давясь, хотя у дьявола нет горла, это всем известно.
Дьявол направляется в сторону метро, домой, перемазанный яблочным соком.
-- Я всегда хорошо пишу про смерть, -- вспоминает Рита, очнувшись уже осенью, в куче гнилых листьев, в Хельсинки, -- смертоносно печально и правильно; но иногда, оказывается, смерть пишет мной -- а почерк у смерти размашистый, -- а теперь я, кажется, сама мёртвая.
Отныне Рита не может ходить, но понимает куда больше; Рита шуршит обёрткой, выцарапывая на ней ногтем круглые щедрые буквы; Рита слышит грохот, с которым катится мимо утренний финский трамвай; Рита плачет -- ветер вгрызается в её убежище, разбрасывая листья по булыжнику мостовой.
-- Так вот, если у меня получится, -- вспоминает Рита свои слова, -- я знаю точно: всё рухнет, всё рухнет и все умрут.
Рита торопится дописать эссе, умоляя дьявола не ходить в Хельсинки.
-- Миленький, миленький, -- шепчет она наполовину про себя.
Вот она пишет последнее предложение. Вот она ставит точку.