Смотри, это текстик. Смотри, это маленький ножик для писем -- вскрывать конверты, вспарывать им хрустящие тёплые животы. Смотри, это мешочек с печеньем -- "Зодиак", только знаков почему-то гораздо больше. Смотри, это скромная чашка кофе, увитая сетью золотых трещин, -- это надо сначала разбить, а потом склеить клеем, в который добавлена золотая пыль. Смотри, это сигареты из Сербии, мягкая белая пачка, скромный подарок, который совсем скоро весь будет пеплом и дымом.
Смотри телевизор, читай книгу, а музыку можно потише. Лучше прикрыть окно, потому что март, воздух сыр. В воздухе дыры -- это вороны, смотри. Давно уже нет под окнами любимых деревьев, птицам сидеть не на чем, птицы проскальзывают мимо, жадно заглядывая в окно -- что там делает Рита на кухне?
Рита сидит за столом, Рита смотрит, как остывает кофе и превращается в пепел и дым очередная сигарета на фарфоровом блюдце с синей каёмкой, Рита вскрыла конверт маленьким ножиком для писем, похожим на гладиаторский меч, уменьшенный в несколько раз, Рита читает письмо на жёлтой бумаге, письмо называется "Текстик".
Хороший почерк. На полях завитушки -- автор письма много думал, прежде чем начать, а может, в перерывах между абзацами, когда наливал себе очередную чашку чего-то там или рюмку или стакан -- коричневое пятно, наверное, бренди, самый вредный алкогольный напиток.
Рита выключает телевизор, потому что письмо интереснее, чем казалось поначалу, Рита кладёт на подоконник книгу -- это телефонная книга, самая обыкновенная, зелёная, с пометками на полях: кто-то умер, кто-то сменил имя, кто-то уехал в другой город, кто-то просил ему больше никогда не звонить. Рита выключает музыку -- это новый альбом Моцарта, как пошутил Яков, какая-то академическая прозрачная чепуха, но и она сейчас мешает. Рита прикрывает окно, потому что март, воздух -- жёлтый тягучий сыр, фонари мягко возникают в тумане пушистыми головами электрических одуванчиков.
"Здравствуй, Рита. Ты решишь, наверное, что это шутка, потому я и не называю письмо письмом, пусть вместо письма будет просто текстик. Маленький и, надеюсь, уютный, может быть, даже и ни о чём, тут уже тебе решать, поскольку у меня нет намерений тебя в чём-то убеждать или наоборот, я не прошу тебя верить или хотя бы доверять, просто дочитай до конца, если можешь. Знакомый почерк, правда? Хороший почерк. Вот сейчас глотни кофе".
Рита берёт чашку за тонкое ушко и подносит к губам. Кофе давно остыл.
"Вот и хорошо. У нас сейчас тоже март, сыро, но только снега здесь, у моря, нет -- растаял ещё в феврале. Правда, у меня есть свой сугроб -- живой, но сейчас не такой весёлый, как обычно. Его зовут Снежок. Глупо, правда? Но, я думаю, когда мы любим, мы не боимся быть глупыми. Ему не подходит никакое другое имя. Да я и не могу выкрикивать какие-то неприятные на вкус иностранные слоги, каковыми у нас почему-то принято обозначать собак, когда зову его. Но Снежок -- не собака. То есть, он собака, но он не собака. Ты сейчас закури, пожалуйста, а я продолжу".
Рита делает то, что просят. Тонкий дым повисает над столом вопросительными знаками.
"В общем, я думаю так -- собака бывает собакой тогда, когда она тебе чужая, когда сама по себе или чья-то, а когда собака твоя, то теряет свои собачьи свойства и особенности и становится кем-то другим. Мне иногда кажется, что Снежок мне отвечает, когда я что-нибудь по рассеянности своей спрашиваю у него. Я слышу ответ, а потом понимаю, что Снежок не умеет говорить, потому что он... Да, собака, хотя он, конечно, не собака.
Мы живём здесь уже год. Здесь -- это в маленьком домике на берегу, он, кажется, ничей, этот домик -- по крайней мере, за весь год ещё никто не претендовал на него, кроме нас со Снежком. Мы зарабатываем тем, что собираем мусор, который море выплёвывает на берег, и продаём на рынке то, что не берём себе сами. Как ни смешно, но этого хватает на жизнь. Иногда на столе у нас бывает даже торт. Смотри, ворона!"
Рита медленно поворачивает голову в сторону окна, как будто бы случайно отвлеклась, но вдруг видит на подоконнике ворону. Та смотрит шаловливо и как будто бы даже улыбается. Рита делится с вороной печеньем -- "Змееносец", редко попадается, а ещё какая-то гроздь улыбающихся голов и три трубы без трубачей.
"Я не знаю, что это за страна. Я здесь точно впервые. Говорят тут странно, не теми словами, но всё понятно. Местные нас немного боятся, но любят. По крайней мере, я так думаю. Я бросила курить и снова рисую. В домике раньше жил кто-то вроде художника, правда, ни одной картины на стенах, может, так тут принято, но зато полно бумаги и прочих принадлежностей, огромная коллекция цветных карандашей, от самых крохотных, в половину мизинца, и до гигантов толще и длиннее моей руки. От хозяина остался ещё и старенький проигрыватель и много пластинок, только здесь они белые, а не как у нас. Я шучу Снежку, что всё это -- новые альбомы всеми забытых композиторов, вроде Моцарта, Листа, Шуберта и прочих. Мы слушаем, да. Снежок любит музыку -- ну, мне так кажется. По крайней мере, он ни разу не возражал.
Очень бы хотелось тебя в гости. Я надеюсь, ты меня не забыла ещё.
Целую. Твоя Рита.
P.S. Я не знаю, стоит ли пытаться мне ответить, почта здесь неважно работает. Но я и так знаю, что ты меня любишь. И да, привет тебе от Снежка. Он бы тебе понравился.
Всё, пора, занавес. Пойдём на берег -- собирать мусор".
Ворона съела всё печенье и теперь сидела вопросительно на холодильнике -- чем ещё..? Рита насыпала ей полное блюдце кедровых орехов и пошла в прихожую, к зеркалу.
Как ни странно, но, вместо уже привычной матовой темноты, за стеклом появилось чуть неясное изображение. Это потому что там туман, подумала Рита. Там туман и неслышно шумит незнакомое тяжёлое море, почти фиолетовое, почти не вода. Вдоль моря идёт кто-то смутно знакомый в старом и не по размеру, непромокаемом рыбацком плаще -- идёт спиной, уходит, не разглядеть, какая-то девушка, а рядом -- большая белая собака.