У нас красные руки -- в нашей крови, уверяю вас, только в нашей!! -- сегодня вечером мы убили Риту, а Рита -- это мы. Впрочем, она не заметила. Впрочем, её никогда не было рядом.
Над нами парит чёрный остров -- это Исландия. По телевизору сказали -- Исландия вышла из берегов, мы не поверили, но сейчас мы собственными жёлтыми глазами видим: Исландия вышла из берегов, медленный ветер тянет Исландию на восток. Скоро длинные корни Исландии будут здесь, в наших краях.
Мы идём в подземный театр. Мы -- актёры. Сегодня наша очередь запускать зверя. Мы очень долго готовились. Нам даже пришлось убить Риту в процессе подготовки, но -- честно признаемся -- Рита не мучилась, поскольку Рита всё равно живёт в обратную сторону.
Мы выходим ночью из дома и натыкаемся на деревья -- мы никак не можем попасть на главную улицу, которая ведёт прямо в подземный театр.
Мы -- это я и Рита. Мы -- это Рита и черноголовый кинокефал в зелёной рубашке.
Сдавленно вопят мобильные телефоны в наших карманах: мы опаздываем, за нас волнуются, нас уже давным-давно хотят видеть на сцене.
Над нами парит огромный чёрный остров -- это Исландия сорвалась с цепи и вышла из берегов.
Рита смеётся.
-- У него получилось раньше нас, -- говорит Рита, задыхаясь.
-- У него получилось раньше и лучше, -- думаю я, зная, что Рита прекрасно меня слышит, -- Только вот я не вижу поводок. Или корни Исландии, которые скоро будут здесь, в наших краях, это и есть -- поводок?
Но Рита не отвечает. Рита сосредоточенно мертва. Рита ничего не видит. У Риты из глаз -- серьёзные крупные слёзы, как будто бы серьги на веках.
-- Мы опаздываем, -- кричит Рита за моей спиной, -- Где же мы? Эта чёртова Исландия, из-за неё темнее, из-за неё ещё темнее, чем бывает обычно!!
А я вижу в ответ только чёрные стебли. Фонарик выскальзывает из когтей.
-- Рита, -- думаю я оглушительно, -- Рита, мы, кажется, в другом городе. Рита, мы не туда вышли. Рита, мы катастрофически опаздываем, мы катастрофически опоздали. Рита, как ты думаешь, в этом городе есть метро? Рита, нам нужна главная улица, а не этот удушливый подземный лес. Рита.
Впрочем, всё бесполезно, -- и я роняю фонарик в мокрую от пота траву.
Рита смеётся.
-- У него получилось раньше и лучше нас, -- говорит Рита, подставляя лицо небу, как будто бы умея видеть, -- Посмотри, -- и тянет холодный кровавый пальчик вверх, -- это Исландия, которая вышла из берегов. Этот зверь в небе -- это Исландия, которая сорвалась с цепи и вышла из берегов. У него получилось лучше, а поводок ему не нужен, поскольку такие, как он, знают другие способы держать при себе, но далеко от себя.
У меня получается только выть. У меня получается упасть на землю и грызть её клыками.
-- Рита, неужели это так важно? Мы идём в подземный театр. Мы -- актёры. Сегодня мы запускаем зверя, нашего зверя, -- но неужели это так важно? Мне кажется, мы перестарались, Рита. Мне кажется, мы можем сделать это в этом лесу, Рита. Сегодня мы вышли из берегов, Рита.
Мы -- это я и Рита. Мы -- это Рита и черноголовый кинокефал в зелёной рубашке. Сегодня вечером мы вышли из берегов и убили Риту -- и это заметно: у Риты дыра в груди. Сквозь Риту можно смотреть на луну и звёзды и острый край чёрной Исландии.
-- Это такая считалочка, -- думаю я шёпотом, -- мы ходим по кругу, мы водим себя по широкому кругу. Мы натыкаемся на деревья -- это больно, поскольку ни одно из деревьев не умеет быть видимым в практически полной темноте.
-- Не отвечай, -- говорит Рита, прислушиваясь.
В кармане у меня жужжит и дёргается похожий на обмылок крохотный телефончик.
-- Не отвечай, это из театра. Пусть думают, что мы умерли. Что мы попали под корни Исландии и умерли. Нас раздавили длинные корни Исландии. Мы больше не будем играть в подземном театре. Когда мы выберемся -- если мы выберемся! -- мы уедем. Уедем на север, куда угодно на север, потому что на севере никто не живёт, никто не знает нас в лицо, никто не помнит отпечатков наших ладоней. Сегодня у нас красные руки -- мы убили себя, пробуя новые актёрские техники. Это правильно. Это правильно. Мы больше никогда не будем актёрами и не прикоснёмся к стенам ни одного театра на свете.
Я соглашаюсь, размалывая телефон когтями в горячую муку.
-- Мы будем запускать зверя здесь, в этом лесу, -- думаю я хрипло, срывая с себя рубаху, -- мы будем запускать зверя для себя, Рита. Где цепь?
Рита показывает мне пустые ладони в засохшей крови:
-- Вот она, держи.
Исландия прямо над нами, длинные корни с истошным хрустом убивают невидимый лес.
-- Рита, -- думаю я напоследок, -- а может быть, это не мы вышли из дома, а дом -- вышел из нас? Весь, полностью, без остатка? Может быть, это вовсе и не Исландия? Может быть, это просто наша самая последняя смерть? Может быть, всё уже было? Ты знаешь, а я ведь не помню, как просыпался сегодня ночью.
Но Рита не слышит меня. Риты больше нет. Рита -- сосредоточенно мертва под внезапно исчезнувшим небом.
-- Мы больше никогда не будем актёрами, -- пытаюсь не думать я, взлетая вверх.
Рита обвисла в моих руках, как набитая мясом полость неправильной формы.
-- У нас не получится, -- пытаюсь не думать я, прикасаясь к Исландии и сбрасывая якорь -- никогда не бывавшую рядом чудесную Риту.
А у него и правда получилось лучше. Его зверь -- Исландия. Его чёрный зверь -- плывущая на восток Исландия, на спине которой каждую минуту вспыхивают белёсыми огоньками смех и аплодисменты.