Старый агрегат щелкнул, заурчал, зашуршал, из него полились звуки. Рваный диффузор фальшивил.
...Агрессивная среда, агрессивный четверг... каждый день агрессивная среда, каждый день подобен раскаленной сковородке, каждый день ад... ад 365 дней в году, и не важно какой год - високосный или обычный. Ничего не важно в этом новом безумном мире.
Нет больше старого мира состоявшего из повседневных забот, нет чистого ясного неба над непокрытой головой. Нет зелёной травки-муравки, которая заставляла всякое черствое сердце улыбнуться, нет больше весны... и детей, которые резвились бы на этой траве. Ничего нет, только руины и развалины - осколки цивилизации. Небоскребы - беззубые монстры, нависшие бездыханными остовами над головой... Разоренный город - пустыня, соединяющаяся на линии горизонта с черным небом... все, как и тысячи лет назад... Нет не все, я это знаю, но, все же, пытаюсь убедить себя, что все это - мой реальный мир, такой, каким он и должен быть.
Да... мне чуть больше за сорок, но по нынешним меркам - я старик. Когда-то давно я был юн, тогда была трава, тогда был хоть какой-то намек на жизнь. Теперь же, только сплошная выжженная бесплодная земля.
Земля была опустошена безумием, и одновременно с тем, земля была опустошена холодным расчетом и здравомыслием. Все случилось давно, парой, мне кажется, что все это было до моего рождения.
Тяжелые свинцовые тучи закрывают солнце, обрушивают поток небесного гнева и негодования на головы уцелевших призраков... Мы - люди, призраки, нас больше нет. Все, что составляло человеческое общество, разрушено, теперь над зараженной планетой клубы черного радиоактивного дыма. На поверхности сей обреченной земли, обитают лишь обезумевшие от гнева людские тени.
Мне чуть больше за сорок... Раньше у меня было все, но теперь у меня нет ничего. Все сгорело в ядерном зареве: любимая, дети, родня, дом... Ничего не осталось, только тупая ярость вперемешку с усталостью. Не могу даже думать о том, что бы завести новую семью, я столько вложил сил в создания той, которую у меня отняла война.
Бывают дни, когда тучи рассеиваются, когда показывается солнце, оно нещадно жарит, оно выжигает этот полудохлый труп планеты своими жесткими лучами. День подобен раскаленному металлу, ночь подобна арктическому дыханию... частые и большие перепады температуры. Мы едва живы.
Мельчайшие частички радиоактивной пыли проникают сквозь мою маску, я чувствую едкий смрад разлагающихся тел. Если я чувствую запах - значит мне скоро конец. В моем мире нельзя прожить без защиты, никак нельзя. Многое из обыденного нельзя. Вода - зараженная, земля - заражена, воздух, и тот заражен. Весь мир враждебная, агрессивная среда.
Выдалась свободная минутка, я записывал всякие глупые мысли в дневник.
Вокруг было тихо, пока что. Вокруг только развалины былого города. Вот уж не знаю, для чего мне был нужен этот город? Надо было выбираться из этого местечка, но куда? Весь мир - большая свалка.
Война - страшное слово, я как-то привык его произносить без особой помпезности, ни то, что эти слащавые вояки из штаба.
Да, кстати, я ведь до войны был консультантом по кибердайвенгу, славные были времена. Ничего не осталось, нет ни мировой компьютерной сети, ни кибердайвенга, все пожрало ненасытное чрево войны.
Хлынул дождь. Мне стоило поискать убежище.
...* шипение *...
...Здесь было хорошо, сухо, хороший подвальчик. И почему я раньше его не обнаружил? Отсюда был прекрасный обзор для снайпера, а я - снайпер. Лезть куда-то на высотку не имело ни малейшего смысла - дружеские тепловизоры с легкостью меня обнаружили бы.
Жизнь странная штука. Вот идет человек, прислушиваясь... клац! И мертвый мешок жил, крови и костей падает.
Нам повезло - мы наделены способностью мечтать. Мечты - это было моей единственной отдушиной. Сколько мне самому оставалось? Сколько до того, как я сам также упаду подкошенный вражеской пулей или может мне суждено было навсегда заснуть в том подвале? Я не знал. Может быть, моя маска уже настолько истрескалась, что ей вместе со мной пора в длительный отдых?..
Мир обречен. Он был обречен с самого того дня, когда Каин убил Авеля. Я не имею права судить этот мир. Мне, честно говоря, уже наплевать, что будет с этим миром и со мной в частности. Кто знает, из-за чего все началось? Из-за смертоносного вируса или из-за хакера-шутника, который неосторожно баловался у себя в гараже... кто знает? Так получилось, что весь мир, подобно клочку бумаги: ежится, горит, обжигает руку держащую его, и осыпается черными хлопьями в томящую древнюю пустоту космоса. Что ж, так получилось, не смогли выжить люди, что с того? Глухие созвездия ответят скорбным молчанием и продолжат свой полет по незримым первозданным орбитам.
Война все опустошила, возможно, это и к лучшему. Я не представляю, как бы я сейчас работал в сервис центре. Не представляю, что мог бы возвращаться с работы и сидеть перед телевизором, пить "горячительный кофе", смотреть спортивный канал. Мужчины моего возраста в далекие времена моей юности любили смотреть спортивные каналы. Мне много не хватает, но я не могу представить как бы я жил в том - старом мире. Возможно, оно и к лучшему. Ядерные стрелы перепахали поля и пересчитали ребра городам.
Каждое время рождает своих героев. Я - снайпер, ну сейчас конечно уже бывший, хотя это еще как посмотреть, говорят - бывших стрелков не бывает. Во владении винтовкой и в тактике выжидания со мной никто не сравнится, вот потому-то я все еще и был жив.
Неужели когда-то существовал суетливый мир, где люди уподоблялись роботам и были все на одно лицо? Неужели работали и любили, неужели прожигали свою жизнь по кабакам, вечеринкам, театрам и ресторанам? Да ведь и я так жил! Но если задуматься, отбросить боль и ярость, забыть, что у меня отняла война, можно сказать - я счастлив. И не важно, что на ноге растет шестой палец, и не важно, что дозиметр зашкаливает, а волосы давным-давно выпали. Я рад тому, что мне подарил этот новый жестокий мир, рад тому, чему меня научил этот хаос.
Раньше все было просто - было много нытиков, которые были чем-то вечно недовольны, и раньше было много неудачников, подобных мне, которые не могли найти свое место в той жизни. Да, тот мир был предназначен только для одного типа людей - дельцов. Мир не оставлял выбора и каждый должен был плясать под его дудку. Тысячи плакатов программировали нас, они кричали, изобилуя завуалированными извращенными идеями дизайнеров, они завлекали, они диктовали, что нужно одевать, что нужно есть и где нужно жить... они диктовали то, что нужно было думать. А думать, всегда нужно было только одно - где больше заработать; заработать, чтобы пуститься в погоню за очередной навязанной идеей, что бы купить очередную материальную псевдоценность.
Теперь больше ничего не осталось, теперь каждый сам волен выбирать свою судьбу. Теперь каждый сам за себя. Больше нет правительства и больше нет армии, ничего больше нет! Я совсем недавно задумался обо всем этом и понял что, теперь я истинно свободен. Свобода от всего. Единственная причина, которая удерживает мой истерзанный скитаниями дух на этой земле - любопытство. Сейчас, как никогда оживились изобретатели и различные умельцы.
Из немногих уцелевших военных баз редко выдвигаются патрульные отряды. Патрульные - самый лакомый кусочек! Они всегда хорошо экипированы, у них всегда можно найти что-то съестное.
Недавно появился какой-то новый тип войск - странные ряженные шуты. Больше всего они напоминают средневековых рыцарей. Ладно, пора спать.
***
Я проснулся от какого-то хлопка, нерешительно выглянул из своего укромного убежища.
Снаружи было какое-то движение. Нехотя я протянул руку за биноклем, затем прильнул к нему одним окуляром маски. На расстоянии трехсот метров передвигалась небольшая группа странно одетых смельчаков.
- Мины, - подумал я, хотел, было попытаться заснуть вновь. Дым рассеялся. - Что за... - группа продолжала движение! Я прильнул к оптическому прицелу своей верной 47-ми миллиметровой противотанковой подруги.
Группа, как и раньше, продолжала движение. Это были странные фигуры в железных доспехах, они издавали едва различимый механический гул. В руках каждый нес огромную пушку.
- Такие... такие, кажется, устанавливали раньше на военные вертолеты, - пронеслось в голове.
Странная группа продвигалась вдаль.
Откуда в этом растерзанном мире взяться топливу для этих самодвижущихся монстров? Люди ли они?...
Надо было выбираться из этой заварухи, из этого дурацкого города - руин, из этого капкана смерти...
Три дня я плутал по обломкам мегаполиса, затем выбрался к огромной автостраде. По ней смог добраться до окраины города. Как-то давно я слышал обрывок разговора между двумя вражескими солдатами - они спорили друг с другом. Один уверял, что где-то далеко на юге есть мало зараженная земля: - Там, - говорил один, - люди давным-давно выстроили убежище, а теперь там небольшой город. Собеседник же смеялся и говорил, что никакого города нет, а есть военная база, на которой проводят различные опыты над "такими глупцами как ты".
***
Людей всегда впечатляет запредельное. Вот, наверное, почему нельзя научить последующее покаленее миролюбию. Человек никогда не сможет научиться чему-то не испытав это на собственной шкуре. Не могут несколько книг изменить мир, знания приходят с кровью и потом, знания приходят с кропотливой тяжелой монотонной работой и титаническим терпением.
Сгорел, сгорел дотла старый мир.
Меня охватило странное чувство. Я покинул этот храм ужаса и руин, я покинул город... как странно, моя боль начинала утихать. Впереди только немая безбрежная гладь горизонта, позади ничтожная черная точка некогда величайшего шедевра архитекторской и дизайнерской мысли. Позади только едва заметная вереница - дымка, сотканная из сотен следов. Сколько я весил в своей экипировке? Сто? А может двести килограммов? Я уже настолько привык к тяжелой защитной оболочке, поддерживаемой гидроусилителями, что совсем не замечал её. (Теперь-то я без неё обхожусь) Маска словно бы срослась с моим черепом, с моим мозгом, и теперь маска была моим лицом. Моё тело, израненное мелкими порезами украшенное бесконечными синяками, моим телом был - это защитный костюм.
Я торопился уйти как можно подальше от города, точнее от его руин. Помню - только рваный грязно-серый плащ развивается по ветру, словно сломанные крылья изгнанного из рая ангела... ангела смерти. Скольких я убил за годы войны? Не помню. Знаю одно: у меня после всего пережитого появилась своя философия, можете называть это безумием или цинизмом, я называю это философией. Продолжение моего сознания - моё оружие, ох, сколько же мы с тобой видали переделок, винтовочка!
Нет, раньше мир был... наполненный нытиками что ли? Теперь остались только сильные люди, которые могли все. Жаль, что патроны с каждым днем уменьшались, как и мои силы, как, впрочем, и запасы еды.
Широкая гладь, безбрежная даль пустыни, кажется - я один на этой припудренной прахом земле.
***
Тогда я не мог представить, что война уже закончена. Она захлебнулась в первичном людском инстинкте - самосохранении. Ядерная война прошла, оставив уродливые рваные шрамы на теле планеты, но люди были все еще живы... вот они эти люди - прячутся от радиации в бомбоубежищах и под трехдюймовой сталью механизированной брони - единственной преградой для радиации. Усобицы все еще продолжаются... Вы, все кто меня слышите, вы тоже люди, не пора ли одуматься?
Я долго брел по пустыни, запасы воды были почти на исходе, и тут я приметил небольшой холм.
Я осторожно приблизился, притаился на ближайшем взгорье. Отсюда можно было разглядеть "холм" сквозь оптический прицел, 47-ми миллиметровой подруги.
Холм казался вполне обитаемым. На вершине громоздилась целая туча труб различного диаметра, они издавали гул, хотя этот гул мог вызывать и ветер. Ниже виднелось какое-то до боли знакомое строение.
Я попытался вспомнить, но память, запорошенная едкой копотью, притупленная кислотными осадками и годами безумия, была пуста.
- Что же это такое? Будь трижды проклята эта война, если я ошибаюсь... это, - я не мог проронить ни звука, слово комком застряло в горле, - это автозаправка.
Быть того не может! Что же она тут делает?.. Ну, да конечно, автозаправка. Какая глупость и нелепость.
И словно не было голодных страшных лет погруженных в кровь и боль...
Когда-то давно я, подъезжал к автозаправке. За рулем сидела мать, а я - беспечный мальчишка, баловался на заднем сиденье. Тогда мы впервые отправились загород.
Сколько лет минуло с той поры? И откуда эта заправка, не та, которая была в детстве, но все же автозаправка. Монстр былого мира, призрак или живой реликт? Неужели война совсем не тронула этот угол?
Память просыпалась, как просыпается земля по весне, истосковавшаяся по заботливым рукам пахаря, как просыпаются деревья набухшими и лопнувшими почками, как просыпается рокочущий поток бурной реки, долго спавшей под толщей льда. И вот этот лед трескается, ломается, освобождая истинную сущность, пробуждается дух реки, смывает со своего лица накопившуюся грязь и мусор.
Я чувствовал легкое головокружение. Не хватало кислорода. Такое и раньше случалось, особенно когда приходилось убивать группу из трех - четырех человек. Хотелось стянуть опостылевшую удушливую резиновую шкуру - маску, но я вовремя опомнился и не стал этого делать.
И словно не было долгих лет, ничего не было: ни голода и чумы, ни суетливых городов и страшных войн, не было кислотных бомб, не было ядерного зарева на севере страны, и не было множества мутировавших тварей. Ничего не было.
Я жадно вглядывался в даль. Над входом в придорожный магазин висела вывеска "бар Потерянные Души".
В нерешительности я по-прежнему лежал на земле.
-Выстрелить?.. А если там никого нет, значит, получится, зря потратил патрон!.. Проверить все самому тоже рискованно.
Надвигался вечер. Я наблюдал за автозаправкой со своей укромной позиции. Вдруг почувствовал какое-то движение за спиной... обернулся.
-Без шуток, парень! - услышал я сзади. В трех метрах стояла огромная фигура, её силуэт очерчивало солнце, в руках она сжимала какое-то странное оружие. - Вставай, хватит здесь валяться, мы тебя уже давно заметили. Всё что мне нужно - это что бы ты сейчас отбросил свою пушку, не волнуйся, если ты будешь хорошо себя вести, мы тебе её вернем.
- Мы? - прохрипел я.
-У тебя два выхода: либо положишь пушку, и мы идем к заправке, либо я тебя сейчас грохну, а я тебя грохну, можешь не сомневаться моя броня намного крепче твоей, да и оружие солиднее.
Ну что делать в такой ситуации? Конечно без фокусов и подобного киношного пафоса, выполнил все, как надо, повернулся спиной к странной фигуре и стал прощаться с миром.
Пять минут спустя. Мы приблизились к автозаправке. Повсюду валялись ржавые железки. А в голове у меня мелькали мысли саможалости проецируемые на весь окружающий мир.
Заправочные колонки больше никогда не будут хрустеть механическими счетчиками, и шланг больше никогда не прильнет к баку тачки. Сгнил давно шланг и рассыпался в пыль счетчик, высох бензин... остался только остов.
- Неужели это конец? Такой глупый и абсурдный! В городе я всегда был на шаг впереди своих врагов. В городе было много стен, но в пустыне все просматривается на многие километры вокруг. Глупец! - проносилось в голове.
Я, как мне тогда показалось, в последний раз в жизни взглянул на эту абстрактную картину, написанную в грязно-серых тонах, и вошел в приземистый дверной проём. Впереди смутно различалась какая-то массивная железная дверь.
Я пытался отвлечь себя мыслями, о том, что люди - как сталь, потеряли свой облик, прогнили и рассохлись, словно улетучилась жизненная сила, движущая человечество, словно люди, потеряли саму суть своего существования. Или может быть, они наоборот, слишком туго задумались над этим вопросом? В действительности для чего они жили? Прошел, грохоча гром ядерных раскатов, с треском преломились кости державшие цивилизацию, разлетелись на мириады осколков люди и их города. Под сатанинской кашей из кусков тел и обломков зданий упокоен беспокойный тлен. Навсегда утрачен секрет жизни. С какого времени все это началось? Пять, пятнадцать лет назад?
А может, все началось с века, когда утратился самый важный принцип существования человеческого общества - двуполого по своей сути? Женщину сделали мужиком, она теперь бегала по отвесным стенам и спасала мир, хрупкие и утонченные черты таили демоническую силу обольщения сопряженную с яростью копившуюся тысячелетиями. А мужчины стали женщинами - чуткими, заботливыми, покладистыми, кроткими и легко ранимыми. Жизнь стала пресной, бессмысленной, и даже старички фантасты - педанты, по своей сути, теперь молчали, не в силах укорить потомков. Молчали, были мертвы. Литература стала безликой, как сама жизнь. Теперь было принято рождать лишь бессвязную чушь, бесхребетную амебу, то, что должно было нравиться всем, но не нравилось никому. И самым страшным наказанием для авторов было оскорбить какую-то мелкую группу. Такова жизнь - чем больше население, тем больше мелких групп: рыболовов, любителей птиц или натуралистов и тд. А как же личное мнение?
Сбилась основная программа человечества, и уже нельзя было разобрать кто в семье - охотник, а кто хранитель очага. Уже было не понятно кто должен отгонять волчьи стаи, а кто должен прижимать в страхе детей и молиться богам о супруге - смелом и решительном.
И вторила толпа: "Мы живем в иные времена, мы не можем придаваться каким-то диким принципам"... и их слова подтверждали раскатистые удары, и их слова выжигали глаза, их слова полыхали ослепительными вспышками, вплавляющими авторов слов в камень. Так они обретали бессмертие и так они убеждались в правильности своих жизненных выводов.
Война - это был единственный логический выход из сложившихся жизненных путей, троп, как тогда казалось, ведущих к раю, троп усланных благими намерениями, но приведших в тихий ад. Что ж, немногие выжившие, способные оценить жертву теперь осознали себя и старались быть самими собой. Старались сохранить тот бесценный дар, который смогла принести война - люди прозрели, люди обрели самих себя...
Я с тяжелым сердцем двинулся к двери, готовый ко всему.
С хмурого неба редкими курьерами радиации полетели крупные капли. Они заглушили пустынный ветер, они его усыпили и смешные кустики "перекати-поле" замерли в нерешительности посреди серого песка.
Капли забарабанили по пустым ржавым бочкам, по одинокой телефонной будке, стоящей отрешенно в отдалении, по сгнившим каркасам брошенных машин, по навесу, прикрывающему заправочные колонки. Только перекати-поле беспечно радовался воде, не считая выбитых из дезоксирибонуклеиновой кислоты осколков.
За тяжелой металлической дверью оказалась крутая лестница ведущая куда-то вниз.
***
Я думал, что меня ведут на казнь, я никак не мог ничего придумать, потому что тот, кто меня конвоировал, был, определенно, опытным и не приближался ко мне вплотную, не подгонял в спину дулом ружья, хватало того, что он тяжело сопел... ну, может это были сломанные респираторные жабры.
Он меня привел в какой-то подвал. Здесь было уютно - стояла барная стойка, работали электролампочки, и даже было пару автоматов для проигрывания музыки и для приготовления газированной воды... как они-то тут оказались?
Электрические лампочки... я застыл как вкопанный, это были те самые волшебные хрупкие мячики, которые в своих прозрачных телах заключают осколок солнца. Я стоял и смотрел, как завороженный, на эти маленькие инженерные солнца. Раньше такие были в каждом доме, но теперь не у каждого есть свой респиратор, не то, что дом.
Меня привлекла парочка сидевшая за дальним столиком.
Здоровяк в мудреной защитной броне слушал спутницу, облокотившись на стол одной рукой, а другой, поддерживая металлический шлем. Подле лежал внушительных размеров автоматический дробовик. Они не заметили моего появления, или сделали вид, будто не заметили.
Суровый и спокойный взгляд человека, который многое пережил, и многое повидал, как-то по-своему ласкал черты лица спутницы. Ей было не больше тридцати, а он, наверное, был моим ровесником - седые волосы лицо с сеткой морщинок, прожженное кислотными брызгами.
Внезапно я почувствовал валящую с ног слабость. Я понял, что тот сидящий за столом человек такой же, как и я - путник, затерянный в этой пустыне. Он, как и я, до безумия любит свою огромную грохочущую пушку, обожает начищать её до безупречного блеска.
Спутница была одета в какую-то кожаную куртку и кожаные штаны, в кобуре поблескивала рукоятка револьвера. Как сейчас помню эту картину: блики играют на её лице, и не смело режет тьму лучи света поражденные маленькой настольной лампой... и эти лучики касаются её лица нежно... и подчеркивают одинокую горькую слезинку на печальном лице девушки.
- Ничего не бойся, я теперь рядом, видишь эту несокрушимую силу шести стволов? - кивает мужчина куда-то в сторону от меня. - Безумец только сможет бросить мне вызов, так что теперь все твои неприятности позади. Если кто-то обидит, скажешь что знаешь Сталкера, и все сразу наложат в штаны.
Девушка немного приободрилась. Она слегка улыбнулась, но маленькие озера горя из глаз так и не исчезли.
Меня окликнули и я обернулся.
Меня сложно чем-то удивить, еще сложнее напугать, к тому времени я всякого повидал, да и невозможно напугать того, кто лишен страха смерти, того, кому многое безразлично... В городе я превратился в животным, меня отличала лишь способность разводить огонь и не бояться его...
Позади меня возвышалось два огромных... рыцаря в массивных латах? В полумраке и воцарившейся тишине я едва уловил легкий гул, доносящийся от этих скафандров. В руках они держали огромные крупнокалиберные пулеметы АГСМ - 9000 русского производства.
Я, наверное, уронил оружие (ведь мой конвоир вернул мне его, предварительно разрядив), потому что когда я хотел машинально нацелиться на этих железных чудищ, почувствовал, что в руках у меня ничего нет.
Рыцари загораживали дверной проход. Поодаль с ноги на ногу переминался человек, экипированный похуже, вероятно тот, который меня сюда привел. Он церемонно стянул окуляры, затем медленно, не сводя с меня глаз, оттянул респираторную маску - жабры.
Был долгий разговор. Под дулами автоматов я, кажется, выболтал всю биографию, чутьли не поминутно расписал каждый день жизни... Мне поверили, не сразу, но поверили. Меня отнесли к разряду "правильных парней" и самосуд устраивать не стали. Несколько недель я провел в изоляторе - это местечко что-то вроде камеры для заключенного, потом какое-то время я работал разнорабочем, естественно под пристальным присмотром охранников. Со временем я привык, да и ко мне привыкли.
Тот самый Сталкер был капитаном отряда охраны, по совместительству кем-то вроде управляющего. Мне потребовалось прожить полгода на старой автозаправке прежде чем меня посветили в некоторые тайны. Например, я узнал, что в этом небольшом бомбоубежище есть много техники. Я ведь до войны был большим любителем всякой техники, с другой стороны убежищу нужен был человек, который разбирается в вычислительных машинах, может быть это и стало самым веской причиной, по которой меня не пристрелили в первые же часы моего прибытия.
Прошло полтора года, мне начали доверять. Теперь я, наверное, тоже могу назвать это место своим домом. Здесь есть все, что нужно для жизни: маленький реактор, который дает нам электроэнергию, небольшая установка синтеза белка и углеводов. Здесь есть небольшая мастерская, где обычно пропадают ребята из военизированного отряда. Вечно они что-то чинят и модернизируют. Здесь есть небольшая комната с компьютерами, которые все еще работают. Уровень радиации не очень большой.
Да, я ведь совсем забыл сказать, что под автозаправочной станцией находится трехэтажное бомбоубежище. "Откуда оно взялось" и "для чего я живу" - подобные вопросы меня больше не тревожат. Я долго странствовал и хочется верить что, наконец, нашел свой дом.
"Огромные самодвижущиеся танки" - так я называю наших защитников. Их костюмы механизированы и поэтому парни могут нести много амуниции. Вопрос силы - для них не вопрос. Они с легкостью обращаются с огромными пулеметами, как с игрушками.
Они изредка патрулируют местность, приводят новых людей... мне никогда не надоест наблюдать за новичками... Первое появление, как первый глоток воздуха, как первый крик младенца. А их глаза! О боже, неужели и я так когда-то смотрел. В глазах ничего не осталось, лишь боль. Эти глаза принадлежат затравленным зверькам в изодранных шкурах...
Мы живем в пустыне, вокруг только пески, порожденные безграничным человеческим безумием и ядерными бомбами - суровый мир для суровых людей. Возможно, так хотела судьба, и с этим не поспоришь. Если чему-то суждено случиться, это случится, если нет, значит - нет. Ничего нельзя изменить и глупо строить планы, пока бьется сердце нужно успеть прожить жизнь.
Невзирая ни на что, я счастлив. Судьба провела меня через множество испытаний, отшлифовала, как шлифуют алмаз, очертила все грани, для того, что бы подарить новую жизнь. Жизнь, которую я выбрал, которую я понимаю. И жизнь, право на которую - выстрадал. Я теперь стараюсь не выходить наружу, все равно там ничего нет. Часто сижу в вычислительном центре и по долгу мучаю радиостанцию. Прогоняю на всех частотах сообщение о том, что война кончилась, что люди должны опомнится, пока еще не уничтожили самих себя до конца, но в ответ мне лишь вторит шипение радиоволн...
Старый радиоприемник зарычал, загудел, все тише и тише дышал, слова смазались в неразборчивый гомон, а затем и вовсе растворились. Лампы погасли. С запада надвигалась песчаная буря.