Бутылка с этой рукописью была мною найдена в последнем путешествии к берегам Гандака. Тогда местный гид уже увлёк основную группу туристов-экстремалов вперёд, а я задержался у неглубокой заводи, где и увидел торчащее из песка и ила горлышко. Внутри отыскалось некое послание, что привожу ниже. К сожалению, разобрать начало рукописи оказалось совершенно невозможно, да и сам подлинник мне сохранить не удалось: он рассыпался в прах ещё прежде, чем я успел скопировать весь текст в блокнот, и даже концовку довелось дописывать по памяти. Но всё же уверен, что не слишком много напутал...
"...Мы добрались до предгорий Непала, где меня окончательно разбила лихорадка. Когда я пришёл в себя, то увидел низкий свод тесной пещерки, куда проникали первые утренние лучи. Очевидно, сюда меня занесли мои куда-то запропастившиеся спутники, и если судить по колючей щетине на подбородке, здесь, на охапке сухих листьев, я провалялся никак не меньше двух дней.
С трудом, но мне всё же удалось встать, и только тогда я понял, что больной и беспомощный был обокраден и бесчестно брошен на потребу хищникам. Собственно я не осуждал своих носильщиков и проводников, наверняка они посчитали, что их нанимателю уже не подняться. Оставив ржавую двустволку, старый нож, початую бутылка виски, да потрёпанный патронташ с тремя отсыревшими зарядами, индийцы растворились в джунглях.
Отряхнувшись от невесть откуда наползших на одежду муравьёв, я подобрал свой потрёпанный пробковый шлем и выбрался наружу. Тщательно прощупав все карманы, я нашёл лишь сломанную охотничью спичку, плесневелую галету, а заодно и запавший за подкладку австралийский полусоверен потерянный ещё с прошлого сафари. Но лишний раз предаваться воспоминаниям было некогда. Надо куда-то идти. Мои наёмные друзья компас тоже предусмотрительно прихватили с собой, а проглядывающие сквозь прореху густой листвы плотные облака не слишком помогали в выборе направления.
Забрызгал тёплый дождик, но я решил покуда не останавливаться. Из-за короткого и давно затупившегося лезвия да неудобной рукояти мой нож не особо годился как рубящее средство, и продираться сквозь переплетения ветвей и лиан доводилось с превеликим трудом. От духоты рубашка прилипла к телу. Из опасения, что вновь начнётся приступ болезни, появились мысли о костре. Эх! Добыть бы ещё какой-нибудь дичи, зажарить и съесть! Тучи видимо немного разошлись, и стало светлее даже здесь: под кронами многоуровневых деревьев. Впереди замаячил чуть заметный просвет. Не свернуть ли туда?
Я несказанно повеселел, когда джунгли внезапно расступились. Но особо радоваться не стоило. За небольшой прогалиной была отвесная скала. Тупик, но всё же - неплохое место для привала. Желая отыскать гостинцев к обеду, я обошёл поляну. Увы! Ничего подходящего. Приблизился к сплошной грязновато-серой каменной преграде и с трудом удержал вскрик изумления. Передо мной были уходящие вверх ступени, довольно древние, если судить по их осыпавшимся и изрядно разъеденным дождями округлившимся краям.
Казалось, эта бесконечная лестница никогда не кончится. Наконец она вывела в узкое ущелье. Я тяжело дышал, перед глазами кружилось. Сдвинув пробковый шлем на затылок, смахнул застилающие глаза капли пота, и разглядел широкую зелёную долину. По-видимому, вход в неё когда-то закрывали высокие стены и гигантские ворота, но сейчас от прежнего внушительного строения осталась лишь груда камней и длинный покосившийся блок перекрытия.
Уже смеркалось, когда я вошёл в долину. Тихо. И всё же здесь явно живут. Вон не так давно срубленное дерево, а рядом ухоженный огород. А там видны сложенные из неровного камня и жёлтой глины низкие домишки. Чувствуя приближение очередной волны приступа, я оперся на хлипкую ограду, и внезапно мой взгляд встретился с женскими глазами.
Стройная, загорелая молодая индуска с ребёнком на руках с любопытством смотрела на меня. На незнакомке было светло-зелёное короткое сари, не доходящее и до колен. Убегать девушка явно не собиралась. Чуть шевеля губами и причмокивая, темнокожая малышка посасывала её правую грудь. Тряхнув темными, как смоль волосами, юная мамаша приветливо улыбнулась и, переступив босыми ногами, протянула ладошку. Мелодично зазвенели на её щиколотках маленькие серебряные бубенчики, не громко звякнули браслеты на запястьях, но хватило и этого, чтобы подняв головку, ребёнок заплакал. Нищенка. Просит подать.
Мне становилось хуже. Начинало кидать то в жар, то в озноб. Не знаю, зачем я это сделал... Достав золотой кружок полусоверена, я сунул его в руку попрошайки и, наверно, упал.
Хотелось пить. Затёкшие мышцы ощутимо ломило. Открыв глаза, я увидел крытый широкими листьями полог. Коптился масляный светильник, отбрасывая блики на голые глинобитные стены. Покалывал спину жёсткий тюфяк, брошенный прямо на земляной пол.
- Воды, - язык с трудом поворачивался во рту.
Надо мной склонилась молодая женщина. И тут я вспомнил: девушка-попрошайка. Только теперь на ней было нежно голубое платье, а на шее красовалось широкое золотое ожерелье. Индуска приставила к моим губам край горлышка кувшина. Я с трудом сделал глоток. Нет, не вода, а горьковатый отвар незнакомых трав. Серебряный светильник разгорался и теперь я смог лучше рассмотреть её лицо. Длинные ресницы. Красивые, но печальные глаза. Тончайшая витиеватая сеточка рисунка хной покрывает лоб. Я узнал этот узор. Схожий в одном из близлежащих селений наносили рабыням, а ещё танцовщицам и гетерам.
- Кто ты? - произнёс я на местном наречие, мало надеясь, что меня поймут.
- Мадху, - ответила девушка. - Что означает Сладкая как мёд. Вот, возьми это, - сунула она мне в руки тёплую глиняную миску с какой-то кашей, - Тебе надо поесть.
Мадху изъяснялась на схожем с местным диалектом языке, лишь иначе ставила ударения и выговаривала концовку слов. Пусть с трудом, но я всё-таки мог улавливать смысл сказанного.
- Где твой хозяин? - вместо ложки выскрёбывая тарелку широкой деревянной палочкой, поинтересовался я.
- Теперь мой хозяин - ты, - почему-то рассмеялась она.
- Нет, этого не может быть, - возражая, покачал я головой. - Я чужеземец и тут недавно...
- Но ты дал мне это... - Показала она золотую монетку. - А значит, я принадлежу тебе.
- Ты просила подаяние, вот я и дал тебе монету, - стал объяснять я.
- Нет, - снова засмеялась она. - Я не ждала милостыни. Я продавала себя. Ты купил меня, и теперь я - твоя!
- Понятно, - тяжело вздохнув, я мысленно обозвал себя идиотом. - А кто был твой прежний владелец?
- До тебя я принадлежала всему поселению...
- А сейчас, стало быть, мне?
- Пока ты здесь, да. Но и поселению я тоже принадлежу, также как и оно мне...
- Как это? - удивлённо спросив, я поставил на пол пустую миску.
- Я также рани и правлю этим городом, - растопырив пальцы, Мадху помахала ладошками перед моими глазами. На её руки действительно были нанесены тёмно-красные знаки принадлежности к касте раджан. Наверное, мои глаза слишком уж расширились от удивления, потому что индуска рассмеялась ещё звонче.
- Так заведено у нас издревле. Могу поведать древнее предание. Всё равно кроме как слушать, ты пока ни на что не годишься.
- Рассказывай, - согласился я.
"Это было очень много, много лун назад, - заговорила она, - тогда ещё были высоки наши стены и крепки ворота. Но в один из дней земля вздрогнула под ногами, покатились камни с гор. Рухнули стены. Тогда много погибло народу. А следом в долину пришёл враг. С уцелевшими воинами наш раджа вышел навстречу, но неравны были силы. Пал владыка, и с ним все кшатрии, а женщины, старики и дети укрылись в пещерах.
- Во мне бушует сила Агни! Кто отважится сразиться со мной! - сплюнув бетель, воскликнул вождь захватчиков. - Ха! Тут все - трусливые шакалы! Не найти среди них храбреца! Рабами! Жалкими рабами припадёте к моим стопам! Заклеймлю! Засеку плетьми! - притопывая, долго смеялся и бушевал Набаб. - Мои храбрые воины! Идите в пещеры! Волоките сюда презренных выродков грязной свиньи!
- Я стану биться с тобой! - вдруг выступила из укрытия рани.
И презрительно ухмыльнувшись, Набаб сглотнул слюну. Ха! Это всего лишь молодая хрупкая женщина. Моргая пушистыми ресницами, она уже склонилась перед ним, дрожа как молоденький лист! Но хороша! Подведённые сурьмой, жасминовые глаза подобны сахарному миндалю. Манящие, они зовут в сладостную глубину. На вздымающиеся груди ниспадают тройные пряди длинной косы; а капелька бинди - небесного глаза то вспыхивает, то гаснет в жгучих полуденных лучах. Жемчужные зубы сверкают девственной белизной, а пухлые губки так и зовут, завлекают в бархатную мягкость! Стройна! Полупрозрачный, переливающийся нитями золотого шитья бледно-розовый шёлк длинного окантованного серебром сари охватывает её тонкий стан, волнуя и горяча.
Сверкая драгоценностями, позвякивая цепочками и маленькими колокольчиками на пальцах ног, словно танцующая прекрасная Индрани, она миновала острые зубья разбросанных копий. Заиграли красками каменья сапфирового ожерелья, когда склонившись над супругом, рани подняла тяжёлую саблю, что не так давно выпала из его руки.
"Глаза твои больше не утонут в глубине очей возлюбленной, - прошептала она. - А её глаза - не глаза уже, но стрелы света. Чьи брови больше не брови, а мечи уничтожения!"
Позвякивая браслетами, осторожно, будто опасаясь пораниться, девушка выставила клинок.
Довольно хохоча, взмахнул Набаб мечом, и высекла искры сталь, и выскочило из ладоней рани оружие, и воткнулось остриём в песок.
- Ты победитель! Нет тебе равных! Ситара склоняется перед тобой! - Упав наземь, обхватила она его колени. - Умоляю, не убивай меня! Одари кольцом с твоего перста, а я взамен одарю тебя собой!
Довольная усмешка озарила чело вождя. Сняв перстень с пальца своего, он кинул его в протянутую ладонь.
- Теперь я - твоя! Мой народ - твой народ! И в воле твоей: поразить ли меня мечом и швырнуть шакалам, наградить ли клеймом рабыни и заставить танцевать на потеху толпы, иль увлечь на ложе своё! О, если владыка выберет ложе - испытает божественное блаженство! Лишь молю: позволь мне прежде умаститься благовониями и облачиться в свадебный наряд?! Позволь повесить на могучую шею величественного покорителя народов и женщин гирлянду цветов?!
По щёкам рани текли слёзы. Распущенные локоны разметалась по сандалиям грозного Набаба. Прижавшись лбом к его лодыжкам, Ситара испуганно тряслась в ожидании ответа.
- Иди! Готовься! - оскалился он. - Буду ждать у своего шатра!
И возвратилась она в пещеры, и позвала престарелого хранителя - мастера по менди. Долго коптил медный светильник. Топал и ругался Набаб, но тонкими палочками, завиток за завитком, старик неспешно наносил рисунок хной на её чело. И когда поднялась Ситара, то покрывало скрывало её лоб, дабы новый владыка был первым, кто узрит великолепный узор. И кликнула рани служанку, и пожелала обернуться в розовое полотно и украситься цветами, как трепещущая невеста для нетерпеливого жениха.
- Пусть закрыты глаза твои! Но воззрись же с небес, посмотри, как станет одаривать победителя ласками женщина твоя! - изрыгался гневными словами Набаб, кромсая мечом уже остывшее тело Раджи.
- Но где же она?! - нахмурив кустистые брови, в нетерпении ударил владыка кулаком по щиту. - Ещё ни одна шлюха не вынуждала меня столь долго ждать!
Повеяло лотосом, и обернулся Набаб: звенели бубенцы, доносилась песнь молитвы, и, пошатываясь, дряхлый брахман вёл Ситару к шатру.
- Вот и пришла я к тебе, повелитель мой! - улыбаясь, она пристально смотрела в его злобные глаза. - Тебе - мои лона! Но прими же и эти цветы и меня как бутон среди них!
С такими словами, приняв венок из рук жреца, возложила его рани на голову Набаба.
- Нанеси же кровь с твоего меча на волосы мои, - склонилась она, приспуская покрывало.
Как заворожённый стоял владыка. Вдруг подняв клинок, обтёр об локоны её. И распрямившись, звонко рассмеялась Ситара, и вторили ей воины Набаба, а сам он, побледнев, заскрежетал зубами: отчётливый рабский знак горел на её лбу, и лёгкий ветерок шевелил пряди волос, а красная полоса очерчивала пробор.
- Раб! - захохотала она в его лицо. - Теперь ты жалкий раб! Муж мой!
Задрожал Набаб, и перекосилось лицо его. Глухо хлюпнул в пыль окровавленный меч. И хватил Набаба удар, и пал убийца в грязь, и издох как шакал.
Долго стояли его воины, не решаясь сделать и шагу. Но вот поникли их голову, а ноги сами понесли прочь - к выходу из нашей долины.
Таково старинное предание. Слышала, у других народов всё иначе. Мы же из рода в род передаём это поверье. Согласно ему и живём. Я правительница и Раджиня, и я же - рабыня. Любой волен купить меня и владеть мной, покуда не придёт другой и не заплатит больше!"
- Хорошая история, - улыбнулся я. - Но зачем рассказала её мне? Не столь уж много золота в том кружке, что ты получила от меня. Неужели никто не давал тебе больше?
- Не сомневайся, - засмеялась Мадху, - я принадлежу только тебе. Ты первый, кто купил меня. А ещё мне пристало время понести. Ведь долине нужна будет новая Раджиня!
- Погоди, - засомневался я, непонятливо покачав головой. - Ребёнок! Ведь когда я встретил тебя, он сосал твою грудь!
- А, тот малыш... - забавно помахала ладошками рани. - Он не мой. И молока у меня ещё не было, и нет. Его мамаша пошла пропалывать огород. А ребёнок расплакался, вот я и дала ему пососать...
- Вот как... - моя отяжелевшая голова сама собой откинулась на тюфяк. - Забавно...
Даже не заметил, как уснул. Мне приснилась светлокожая девочка с голубыми глазами. Прохладный ветерок ерошил её золотистые волосы. Держась за руки, мы стояли на краю бездонного обрыва и не боялись сорваться.
Прошла неделя, потом другая. От местных трав мне становилось легче. Вначале под руку с Мадху, а потом и сам, я всё чаще выходил на крыльцо и наслаждался ароматами цветов и свежим ветром с гор. Силы быстро возвращались. Скоро я уже с лёгкостью рубил дрова и ходил на охоту с самодельным луком. Местные женщины и ребятишки сперва пугались и сторонились чужака. Мужчины же поначалу почтительно кланялись и уступали дорогу.
Сейчас, по прошествии года, я стал здесь своим. У нас с рани - золотоволосая голубоглазая малышка, и думаю, что не буду искать те выдолбленные ступени, разве что какое-либо непредвиденное событие вынудит меня сделать это..."
Вот, что было на листах из той бутылки. Не знаю, поверит ли кто всему этому, главное, что верю я сам...