О вражеском десанте сообщили с полустанка Н. Капитан поднял по тревоге комендантский взвод. До полустанка ехали на машине, а дальше - через лес бегом. Впереди небольшая деревня.
- Давай, давай..., - торопил капитан. - Они не могли далеко уйти... Давай... Они в деревне...
Луна еле-еле проглядывает сквозь тяжёлые облака. Чёрные силуэты изб нависли над серой дорогой. Тишина и покой...
- Крайнюю обходим..., - теперь уже шептал капитан. - Если они там, возьмём тепленькими...
Около крайней избы что-то зашевелилось. Мы замерли.
- Они, - опять зашептал капитан и толкнул меня в бок, - окружим... Сержант, обойди их справа через кусты...
Я с отделением бойцов пополз к кустарнику. То ли мы поползли шумно, то ли ещё чего, но из-за избы начали стрелять. Мы ответили. И вот уже нет ни тишины, ни покоя. Шум, огненные всполохи, трескотня, стоны и крики. Тах! Бах! Та-та! Та-та! У-у-у! Ой-ох! Гады!
В тыл вражеский не получилось ударить, в болото мы уткнулись. Пока разобрались - что к чему, диверсанты ушли в лес. Наши ребята бросились в погоню, и скоро почти все оказались по пояс в противной болотной жиже. Пока младший лейтенант Дудин матерно наставлял грязных опростоволосившихся бойцов уму-разуму, мы с капитаном осторожно вошли в избу, в ту самую крайнюю - откуда эти гады сиганули в лес. Мы ждали какого-нибудь подлого смертоносного сюрприза, а нашли покойника. Расплывчатый свет фонаря наткнулся на него, задрожал и замер.
На лежанке возле стены вытянулся старик с полуоткрытым ртом и остекленевшими глазами. Из-под синеватой губы в обрамлении пегих спутанных волос и каких-то мелких рыжих щепок торчали кривые гнилые зубы. От этакого видения у меня на душе стало муторно и морозец промеж лопаток пробежал.
- Фрицы его? - услышал я за спиной шепот.
Вошедший вслед на нами пожилой боец Панов, слегка отодвинул меня в сторону и склонился над трупом.
- Крови, вроде, не видно... И шея чистая... Не удавили... Сам, поди, от страха...
Панов прикрыл покойнику глаза и попробовал закрыть рот. Зубы спрятались за губу. И сразу будто от сердца отлегло. А тут ещё вбежал Дудин и принялся во весь голос рапортовать.
- Ушли, товарищ капитан! Я группу на разведку тропы послал да только в пустую. Темно, не видно ни шиша! Один мой чуть не...
- Дудин, - обернулся капитан к лейтенанту, - ты тут проверь всё. Потом доложишь... Я на улице...
Видимо, нашему капитану тоже не по душе пришлось лицезрение мёртвого старца. Мы пошли к порогу. А у крыльца уже собрался народ - с десяток старух, здорово похожих на испуганных серых галок. Почему галок? Не знаю, как-то само в голову такое сравнение залетело.
- Живой? - спросила одна из старух.
- Отмучился, - вздохнул Панов, хотел было перекреститься, но быстро опомнился и опустил руку. - Царство ему небесное...
- Какое ему царство? - взъерепенилась вдруг старуха. - Геенна ему уготована как-нибудь! Тьфу, тьфу... Чтоб его там черти где-нибудь... Лемба проклятый... Грызун! Кол ему надо какой-нибудь, а не царство...
И все местные как по команде начали плеваться. Капитан сел на завалинку, я рядом с ним. Закурили...
- Чего докладывать-то теперь? - тихо сказал капитан, разглядывая что-то у себя под ногами. - Из-под самого носа... Упустили... По головке за такое не погладят... Не вовремя... Одно на другое... Опять этот начнёт... Пожар вспомнит... Как же всё надоело... Ты там в рапорте напиши, что кто-то провёл их через болото... Одним им не пройти...
А на крыльцо в это время выскочил неугомонный Дудин.
- Товарищи женщины, - крикнул он с крыльца. - Прошу спокойствия! Срочно нужен проводник через болото! Кто возьмётся?! Вы должны помочь бойцам Красной Армии! Вы просто обязаны...
- Заткнись, Дудин! - неожиданно рявкнул на летёху капитан. - Куда ты сейчас в ночь пойдёшь? Будем рассвета ждать, а дальше посмотрим...
Капитан встал и пошёл зачем-то в избу, а я отошёл к плетню. Опять тихо кругом, будто и не было здесь боя...
- Вы его живым застали? - кто-то тронул меня за руку.
Передо мной стояла худенькая женщина. Лет тридцати, не больше, ничего так из себя, но с каким-то удивительно бледным и осунувшимся лицом, а вот очи у неё чёрные-чёрные.
- Нет, - покачал я головой. - Мёртвый он был...
- А кто его живым видел? Кто с ним разговаривал?
- Не знаю, - пожал я плечами, - может быть, диверсанты... Мы-то, как говорится, к холодному телу уж ...
- Ну и слава Богу, - тихо сказала незнакомка и слегка попятилась. - Хорошо, если диверсант какой-нибудь... Они же ушли куда-нибудь... Теперь поживём спокойно сколько-нибудь... Наконец-то...
Мне захотелось с ней поговорить, расспросить, но она быстро повернулась и испуганной мышкой скрылась по тьме за углом избы. Старух около крыльца тоже не было... В прогоне наши бойцы разожгли два костра и сушились. Дудин, важно выпятив грудь, ходил между огнями и что-то командовал. Ему очень нравилось командовать... Я хотел подойти к огню, но тут в избе грохнул выстрел.
Капитан лежал на полу. Около его головы валялся табурет, сидение которого было с края здорово изгрызено.
"Видно, у старика собака была, - совсем не к месту подумал я. - Большая... Где же она?"
- Ёлы-палы! - запричитал, прибежавший вслед за мной Дудин. - Товарищ капитан... Как же так? Какой же это пример? Ёлы-палы... Ну, как же...
- Его с пола поднять надо, - тихо сказал кто-то из бойцов. - Не по-людски так оставлять...
- Давайте на стол положим, - отозвался ещё один голос из темноты. - Мужик, всё-таки...
Командира положили на стол и все без шапок встали вокруг. В избе стало тесно. Тихо было минуты две, потом Дудин опять принялся командовать. В первый раз я обрадовался его командному порыву и не стал протестовать. Он велел мне составить рапорт, а старшине команды организовать похороны.
- До рассвета должны управиться, - деловито оглядывая избу, проговорил лейтенант. - Старика тоже надо закопать. Поможем местным, потом возьмём проводника и в лес...
Зажгли керосиновую лампу. Я достал из полевой сумки лист бумаги и присел к столу в тесной кухоньке. Угол стола тоже кто-то здорово обгрыз.
- Ты, это, - шепнул мне на ухо Дудин, - напиши, мол, в бою... Я с ребятами всё обговорю... Он никому ничего плохого не делал... Да и понять можно.... На него тут всё навалилось... Жена под бомбёжку попала... И новый комендант на него бочку постоянно катил... Написал наверх, что по халатности капитана кочегарка сгорела... Короче, напиши, что в перестрелке...
"Ему легко сказать "напиши", - думал я поглядывая то на труп капитана, то на изгрызенный угол стола. - Не ему отвечать... Чего же делать-то?"
За окном то визжала пила, то стучал молоток, а я никак не мог сосредоточиться. Правду писать не хотелось, и на неправду тоже рука не поднималась. Так я и просидел над пустым листом, пока бойцы не внесли в избу два наскоро сколоченных из серых досок гроба. Когда старика перекладывали с лежанки в гроб, что-то упало на под. Я включил фонарь и увидел небольшую монетку. Тёмную-темную... Я хотел рассмотреть находку, но тут с улицы вбежал лейтенант. Монетку я быстро спрятал в карман гимнастёрки. Так, на всякий случай...
- Тут кладбище рядом, - шепнул Дудин. - Я разведку посылал. Там и похороним их... Ты всё как надо написал?
- Да, - соврал я и быстро спрятал чистый лист в сумку.
Два бойца зажгли факелы и пошли вперёд, за ними несли гробы, а дальше мы. Мерцающий свет факелов отражался на окаменевших угрюмых лицах. Шествие здорово походило на мистический древний обряд. Но у нас даже мысли ни о какой обрядности не было, наше дело - похоронить покойников и жить дальше. До кладбища дошли скоро. Поднялись на пригорок и вот она - кладбищенская ограда. Вошли. Здесь нас ждали. Две ямы и бойцы с лопатами. Гроб капитана поставили на два пенька, а гроб старика на землю. Полуразрушенный храм навис над нами, словно разглядывающий мышиную возню у себя под ногами угрюмый богатырь
- Товарищи, - начал речь Дудин, как только гроб упокоился на пнях. - Сейчас мы провожаем в последний путь нашего командира. Он никогда не щадил себя и первым шёл на врага. Фашистская пуля оборвала героическую жизнь... И мы отдадим ему все воинские почести, но не сейчас... Нашим салютом ему будет огневой удар по врагу. Догоним этих сволочей и отомстим за командира. Давайте...
Дудин кивнул бойцам с лопатами. Двое из них положили лопаты, прибили гвоздями крышку и верёвками подхватили тяжёлую домовину. Закопали могилу быстро.
- Теперь старика, - крикнул лейтенант. - Быстрее! Светает уже... А нам ещё проводника искать...
И вот тут началось... Тьма ожила... Будто из могил вставили темные фигуры и стали грозить нам кулаками. Белыми кулаками... Я попятился, споткнулся и чуть было не свалился в приготовленную для старика могилу. Не сразу мы поняли, что нас окружают не восставшие мертвецы, а здешние старухи. Они сперва шипели что-то невнятное, а потом заголосили наперебой:
- Нельзя его в ельнике хоронить! За стын его как-нибудь! За стын! Лембу за стын! Прочь с ельника несите куда-нибудь! Прочь!
Продолжая орать, серые бестии, выставив вперёд корявые скрюченные руки, пошли на бойцов, уже подтащивших домовину к могильной яме. Бойцы здорово оторопели от этакого напора, опустили гроб на землю и отступили. Старухи, проявив удивительное проворство, стали оттаскивать домовину от ямы. Слегка перестаравшись, бабки опрокинули гроб. Покойник выкатился в кучу старого валежника. Старухи окружили эту кучу и стали плеваться, то и дело выкрикивая.
- За стын Грызуна куда-нибудь! Вон с ельника!
Видно, любили в этой местности поплеваться вволю.
- Не хотят его здесь хоронить, - мотнул головой Дудин. - Не любят старика. Ой, темень... Не всё ли равно, где покойнику гнить... Не драться же с ними... Навязался дед на нашу шею...Надо в лес его оттащить да там закопать... Светает уже. Некогда... У, бабки... Ведьмы сущие... Только нет таких крепостей...
- Отставить! Товарищи женщины, прекратить безобразия! Унесём его с кладбища! А вы нам за это покажете дорогу через болото! Согласны?! Мы вам, а вы к нам с открытой душой! А, товарищи женщины?
Согласились бабки не сразу, пришлось ещё пару речей Дудину толкнуть, потом дело, вроде как, наладилось. Солдаты отнесли гроб со стариком в заросли ольхи за дорогой и там закопали. Одна из старух вызвалась показать нам тайную тропу через болота.Тропа еле-еле заметная, и мы, пока не вышли на берег большого озера, по нескольку раз оступились и искупались в холодном болоте. После каждого нашего неверного шага, проводница крыла нас полушепотом и почём зря. Мы же ничуть не обижались, быстро выползали на твёрдую тропу и спешили изо всех оставшихся сил, но диверсантов не догнали. Пришлось возвращаться восвояси ни с чем.
Когда мы остановились передохнуть на околице той самой деревни, Дудин потихоньку мне посоветовал:
- Сходи в сельсовет и возьми там списки тех, кого из этой деревни в армию призвали до войны и летом...
- Зачем?
- Проводник у них из местных был. А как он к диверсантам мог попасть?
- В плен взяли...
- Вот именно. Хоть какая-то ниточка...
К начальнику особо отдела я шёл с тяжёлым сердцем. Написав в рапорте, что капитан погиб в перестрелке, ждал неизбежного разоблачения своего вранья.
"Как только он начнёт выспрашивать подробности, - думал я, ожидая вызова в тесной приёмной, - всё сразу и раскроется..."
Только майор, не дослушав доклада, огорошил меня удивительной новостью.
- Поедешь в распоряжение особого отдел военной автомобильной дороги. Работа там будет сложная, но мы тебе доверяем. Я лично за тебя поручился... Покажешь себя и офицерское звание получишь... В общем, давай... Бери документы в кадрах и вперёд...
От начальника я вышел без особой тяжести на сердце, но с горящими от стыда ушами. Мне доверяли, сам начальник поручился, а я вру ему напропалую.
"Никогда, - думал я, шагая к канцелярии, - никогда больше врать не буду. Лучше горькая, но правда, чем красивая - да ложь... Никогда!".
Сначала я работал на железной, а потом на ледовой дороге. Мы везли грузы в осаждённый город Ленина, а моя задача - жестоко бить тех, кто руки загребущие к грузам тянул и мешал нам. Были и такие... Разговор с ними короткий... По законам военного времени... Жестокое время, жестокие меры! Иначе нельзя!
Мне не раз приходилось сопровождать грузы до Ленинграда. И марте месяце наша колонна попала под обстрел. Честно скажу, я не помню - как всё это случилось. Когда мы прошли весь лёд, я задремал. Потом толчок, удар, боль и тьма...
- Где я? - вырвалось из моих губ, когда тьма вдруг рассеялась.
- Не волнуйся, браток, - поспешил успокоить меня сочувственный голос, - в госпитале ты... В Ленинграде... Врачи здесь хорошие... Выходят...
Эти слова как-то успокоили. Я опять впал в забытье. Очнувшись в следующий раз, я смог немного осмотреться. Помещение не особо большое - в центре стол, а вокруг кровати.
Меня контузило и посекло осколками ноги. Сперва сильно болела голова, и я не обращал внимания на ломоту в ногах. А вот, когда с головой дело чуть наладилось, боли в ногах стали нестерпимыми. Я впивался зубами в подушку, чтобы не орать на всю палату. Надо мной часто стояли врачи, то и дело повторяя страшные слова - "гангрена" и "ампутация". И от этих слов становилось горше и больнее - жить не хотелось. И я плакал... Тихо, в подушку, чтобы никто не слышал и не видел. Но скрыть этих слёз от всех не получилось. Однажды, когда было очень плохо, и я опять драл зубами подушку, на краешек кровати присела сестра и погладила меня по голове.
- Терпи, - прошептала она, - доктор сказал, что эти дни всё решат. Кризис у тебя. И лекарство тебе новое дали. На днях всё решится... Вот это я у тебя в гимнастёрке нашла... Возьми, вдруг поможет.
Она сунула мне в руку небольшой металлический кругляшок и ушла. Но только утром, когда мне стало вдруг легче, я кругляшок рассмотрел. Это была меленькая темная, почти чёрная монетка.
"Почему она дала эту монетку? - думал я, разглядывая денежку. - Говорит, что в гимнастёрке нашла... В моей? Откуда она там взялась?". Пальцы у меня ещё слабые и я выронил монетку на пол. И сразу же резкая боль пронзила ногу. Не знаю почему, но я стал рукой шарить по полу. Нащупал денежку, зажал в кулаке и чудо - боль утихла! И теперь я не выпускал из кулака денежки до тех пор, пока не пошёл на поправку по-настоящему. Ног мне отрезать не стали...
А на улице весна! И я на костылях потихоньку ходил погреться на солнышке. Желающих погреться было немало, а потому на лавках сидели тесно, но в тесноте, как говорится, не в обиде. Какая уж тут обида при ласковом весеннем солнышке? Мы сидели, блаженствовали и разговаривали. О чём? Обо всём, кроме войны. Она и без разговоров пронизала всё вокруг своей подлой паутиной. И ещё о еде старались не говорить. Голодно было в госпитале. А кроме войны и еды, чего только на ум не приходило. Однажды разговор зашёл о колдовстве.
- Вот у нас в деревне..., - попробовал перебить рассказчика сосед, но одноногий ожёг торопыгу гневным взором, мол, всякому сверчку свой шесток, и продолжил свою повесть.
- Если добрый, то с ним жить можно... А вот если злой, то тут только держись. Чуть зазеваешься, так он тебе обязательно подлую гадость отчубучит. Вот, к примеру, обернётся собакой да тяпнет тебя до крови... А ещё хуже, если в волка обратится...
- Сегодня за стеной у канала девку загрызенную нашли, - вздохнул рябой мужичок и показал замотанной грязным бинтом культей на высокую стену нашего лазарета. Вернее, не лазарета, а бывшего монастыря, где мы теперь лечились.
- Кто её знает? - пожал плечами однорукий. - Я слышал как санитарка эту ужасть рассказывала, а уж что там в точности случилось, не знаю... Не обессудь...
- Ладно, - махнул рукой знаток колдовской жизни. - Соврала, поди, санитарка... Какие здесь колдуны? Они в лесных селениях живут... Я сам видел, как одному такому осиновый кол в брюхо забивали. Их же на кладбищах хоронить нельзя, надо чтобы в стороне и обязательно кол осиновый вбить, а иначе...
Что будет при "иначе" нам узнать не пришлось. Позвали всех на обед. Сразу стало не до историй, колдун колдуном, а обед по расписанию. За обедом у меня никак не шел из головы разговор о колдовстве. И мне так ясно вспомнилась минувшая осень, ночная деревня, мёртвый старик и негодующие старухи, что я чуть было не отодвинул от себя недоеденный суп. И, лишь увидев, потянувшиеся к моей миске чужие руки, опомнился. Торопливо дохлебав жидкий супец, мгновенно расправившись с половником каши, я пошёл искать одноногого рассказчика. Только того нигде не было, но, как известно, кто ищет тот всегда найдёт. Нашёл и я, правда, не то - что искал. Когда я, отчаявшись найти одноногого сказителя, присел на лавочку, то увидел шагающего по аллее бравого лейтенанта. И что-то знакомое почудилось в его облике. Я присмотрелся. Это же Юрка Семёнов! Мы с ним вместе учились на курсах младшего оперсостава.
- Юрка! - заорал я и хотел броситься к приятелю, но ноги сразу же показали, кто теперь хозяин. Даже монетка на этот раз не помогла. Я взвыл от боли и упал на скамью.
Но мне повезло: Юрка обратил внимание на резкий и болезненный вскрик, а потому повернулся в мою сторону. Он секунд десять пристально глядел на меня, потом лицо расплылось в улыбке. Юрка бросился обниматься. Я рассказал своих бедах, а он о недавних радостях в службе. Ему повезло, он отучился ещё на одних курсах и теперь - лейтенант. На спрос о целях посещения нашего печального заведения, Юрка лишь загадочно подмигнул, мол, не твоё собачье дело. Я сразу понял приятеля, и к данному вопросу больше не возвращался. Мы стали вспоминать однокашников. Помянули добрым словом павших и пожелали удачи всем остальным. Потом Юрка вздохнул и стал прощаться.
- Извини, - развёл он руками, - служба... В следующий раз подольше поговорим... Чую, частенько мне здесь придётся бывать...
Мы разошлись: Юрка пошагал к высокому начальственному крыльцу, а я поковылял в палату. Когда я пришёл к себе, то сосед по койке сообщил, что меня недавно спрашивал "парень на одной ноге", и если он мне нужен, то надо идти в пятую палату. Я пошел, нашел там этого знатока колдовских обычаев и рассказал ему о своих злоключениях в лесной деревне.
- Точно, колдун этот старик, - подвёл итог рассказу знаток. - А кому он силу свою передал?
- В смысле?
- Колдун обязательно должен свою силу кому-то передать, иначе не умрёт... Колдуны, они как фашисты, так и норовят всех своей гадостью отравить... Найдут душу открытую и лезут туда. - Не знаю, - пожал я плечами. - Мы же его мёртвым уже застали.
- Кол-то осиновый этому лембу в задницу забили? - деловито осведомился одноногий.
- Нет, - ответил я.
- Ну и зря... Восстал он уже, поди... Я этих тварей хорошо знаю...В колдуна и фашиста надо обязательно кол осиновый вбить, не вобьёшь - воскреснут. Не сразу, может быть, через десятки лет, но воскреснут. Кол осиновый надо было обязательно вбить. И ещё - если кто какую вещь вашего колдуна прихватил, то я дурню не завидую... Белые тапочки надо готовить...
- Чего?
- Изведёт его колдун, чтоб вещицу свою обратно забрать. Помяни моё слово, изведёт... Из могилы встанет и изведёт...
От этих слов мне как-то здорово поплохело, я поплёлся к себе, хотя одноногий, которого звали Васька, предлагал вместе попить морковного чаю. Соблазнительным оказалось приглашение, и я уж было согласился, но тут что-то ожгло мне левую ладонь. Я сообразил не сразу, что монетка - причина боли внезапной. Та самая, какую я в избе колдуна нашёл. Она ни с того ни с сего так раскалилась, что до волдыря руку ожгла. Показывать талисман посторонним не хотелось, потому я поспешил к своей кровати, сунул горячую денежку под подушку и стал разглядывать вздувшийся на ладони пузырь. Тут меня позвали на улицу, где Юрка Семёнов сразу в оборот взял.
- Тебе ещё долго тут кантоваться, - молвил однокашник, разглядывая мои забинтованные ноги, - вот мы и решили тебя привлечь. Я рассказал начальнику, какой ты боевой хлопец, и руководство пошло тебе навстречу. Будешь принимать участие в нашей операции. Потом тебе всё зачтётся... Короче, здесь в монастыре есть подземные помещения. В одном из помещений лаборатория. Что там делают, тебе знать не надо... Меньше знаешь, крепче спишь... Короче... У нас есть оперативные данные, что фашисты будут искать подходы к лаборатории. Нам поставлена задача - взять диверсантов. Ты будешь вести работу изнутри...
- Как это?
- Наблюдение, контроль и всё остальное прочее... Ты должен выявить диверсанта, если он сюда попал по ранению. Фашисты и на такое способны - специально ранят человека и в наш госпиталь. Понял?
- Не совсем... Как мне тут с больными ногами кого-то выявлять?
- Сам думай, на то тебе и голова дадена.. . Будь тут у нас какая-то агентура, я тебя не стал бы напрягать. Так получилось, что нет никого... На тебя вся надежда. Заводи иногда разговоры о подземельях, о чертовщине... Тут у вас за стеной точно чертовщина творится. За неделю двух человек какая-то тварь загрызла... Я ничего подобного никогда не видел... Да, что там я... Мой начальник двадцать лет в органах, так и его чуть было не стошнило... Но это всё лирика... Твоё дело держать нос по ветру, нюхать, делать выводы и держать меня в курсе... Понял?
- Более-менее...
Пока говорили, у меня начали ныть ноги. То ли в сыром месте стояли, то ли к смене погоды, не знаю, но боль сперва мелким червячком, а потом злой гадюкой впилась в израненные конечности. Я вспомнил о монете, ещё раз подтвердил Юрке, что всё понял - и поспешил в палату. Шёл, торопливо переставляя костыли, крепко сжимал зубы и мечтал поскорее сжать в ладони чудодейственную деньгу. Я верил, что монета непременно мне поможет, потому и спешил. Однако, вместо избавления от боли, в палате меня ждал скандал. Только перебрался через порожек, а на меня сразу набросилась санитарка по прозвищу Свиристелка.
- Сколько раз повторять, что в постели нельзя курить! - размахивая у меня перед лицом какой-то палёной тряпкой.
- Я вообще не курю, - хотел я отодвинуть в сторону горлопанку, чтобы скорее ухватить и сжать желанную монету, но не тут-то было...
- А это что? - сунула она мне тряпку к носу. - Наволочку сжёг, подушку, матрац... Не будь ты ранетый, так я бы тебя ... Ух! Ущерб-то какой! Одни постели жгут, другие табуретки грызут! Что за народ! Всё доктору доложу!
Наконец удалось пробиться к кровати, я сунул руку под подушку и стал там торопливо шарить. Монеты под подушкой не было. Да и подушка была не та... И матрац...
- Тебе всё новое постелили, - улыбнулся мне сосед справа Коля Стенин, прижимая к груди забинтованную руку. - Курил что ли здесь?
- Не курю я...
- Значит, кто-то другой окурок бросил, а мы с Витькой, со Стёпка да с Мишкой, - Коля кивнул на другие кровати, - как на грех, пошли на улице посидеть. Когда вернулись, тут дым, гарь и Свиристелка визжит...
- А куда выбросили подушку? - спросил я, едва сдерживаясь, чтобы не заорать от боли.
- На помойку, куда ещё, - махнул рукой Коля. - Туда весь мусор бросают... Слева от ворот за деревьями
Я хотел сейчас же идти к той помойке, но тут явился врач и мне вновь крепко досталось на орехи. Досталось бы ещё больше, но доктор заметил мои мучения. После кое-каких уточнений, он велел сделать укол и вышел из палаты. После укола боль утихла и я уснул, но ночью ноги опять разболелись. Я минуты не мог спокойно полежать, вертелся от боли проворнее ужа на горячей сковородке.
- Совсем плохо? - спросил проснувшийся Коля. - Сестру позвать?
- Не надо, - прохрипел я, еле сдерживая стон. - Пойду на улице посижу...
Только не посидеть ковылял я к двери на крыльцо, другая у меня случилась идея. Я решил искать монету на помойке.
"На брюхе всю помойку исползаю, - мечтал я, переставляя тревожно скрипевшие костыли, - но монетку найду..."
Я добрался до ворот, свернул за деревья. И вот она - помойка. Луна, словно решившая мне помочь, выползла из-за облаков, бросив серый свет на кучи различного барахла. Я стал костылём отбрасывать тряпье и искать обгоревшие подушку и матрац. Мне даже мысль в голову не приходила, что монета могла где-то выпасть, я был уверен - она здесь. Ноги ломило так, что я потерял счёт времени, не знаю: долго искал, нет ли, но обгоревшую подушку нашёл. Я стал разрывать её внутренности, словно голодный лев брюхо убитой антилопы. И я нашёл её, нащупал тёплый металлический кругляш, но порадоваться я не успел: что-то огромное и мохнатое обрушилось на спину! Лицо моё уткнулось в какую-то холодную слякоть, а в затылке заломило от жесточайшего удара. Потемнело в глазах, стало нечем дышать... Казалось - всё... Ещё мгновение и... И тут рука вцепилась в какую-то доску... Из последних сил, уже почти в агонии и я рванулся и ударил доской наотмашь и наугад! И сразу же визг над головой... Визг перешедший в вой... Потом - тихо и легко... Я поднялся и пошёл, сжимая в руке желанную добычу.
Проснулся поздно... Даже не проснулся, Коля разбудил.
- Вставай, - тормошил он за плечо. - Завтрак проспишь... Ты чего грязный такой?
- Упал на улице, - прошептал я и разжал левый кулак. Теплая монета лежала там и будто светилась каким-то непонятным бледным светом.
- Ребята! - опираясь на костыль, зашёл Витька. - Там у ворот такое!
- Чего?
- Старика нищего там убили. Обломком доски в шею...
- Осиновой доской, - сразу же доложил и вошедший следом одноногий знаток колдовских обычаев. - А старик тот точно колдун был... Я подходил туда... По всем приметам он уже когда-то умирал, но осиновый кол тогда в него не вбили... А теперь всё... Осина своё дело исполнит... Ни к какой бабке не ходи... Сходите и посмотрите какая у него чёрная и протухшая кровь.
Я смотреть не пошел. Долго мылся в умывальне, тёр мочалкой лицо, шею, руки. Потом побрёл в столовую. Ноги у меня не болели, я даже попробовал пройтись без костылей. Получилось, но не очень...
"Ничего, - радостно подумал я. - Ещё денька два, и заброшу я эти деревяшки за стену монастырскую".
Мне становилось всё лучше и лучше. На улицу я уже ходил без костылей и и постоянно постоянно заводил разговор с одноногим Васей о колдовстве, тому же эти разговоры были - как медку лизнуть. Он уже не первый раз расписывал убийство старика у ворот, но сегодня сделал странное предположение:
- Из подземелья здешнего, поди, эта тварь выползла. Здесь кладбища вокруг. Где не копни, обязательно на покойника наткнёшься. Здесь этого колдуна закопали, а кол осиновый не вбили, вот он и вылез...
- Колдуна в ельнике как-нибудь не хоронят, - сказал стоявший у дерева молодой кособокий парень с перевязанной шеей.
- В каком ещё ельнике? - одноногий удивлённо глянул на не поверившего в его рассказ. - Где ты здесь ёлки видишь?
- Я про кладбище какое-нибудь говорю, - чуть смутился парень. - Не хоронят как-нибудь колдунов на кладбище.
- Кто это? - спросил я сидевшего рядом Кольку.
- Саша Сибирячок...
- Почему Сибирячок?
- Из Сибири он. Из какого-то Канска. Нас сюда вместе дней десять назад на санитарном поезде привезли...
Вечером я докладывал Юрке о своих подозрениях. Вернее, сперва рассказал о погоне за диверсантами в лесной деревне, о таинственно проводнике, а потом перешёл к сути.
- Очень похоже, что "сибирячок" именно в той местности вырос, - шептал на ухо бывшему однокашнику.
- С чего ты взял?
- Он кладбище ельником назвал и очень часто "нибудь" повторяет, как все в той деревне. Вы проверьте, может он и есть тот проводник, который диверсантов через болото провёл? Чем чёрт не шутит?
Юрка проверил по своим каналам и не нашёл никакой связи "сибирячка" с тем лесным краем, о котором я рассказывал. А следующим вечером нас всех всполошила Свиристелка.
- Потесниться придётся, - начала она двигать кровати, - в третьей трубу прорвало. Ребятки у вас денька три поживут.
Среди наших квартирантов был и Саша Сибирячок.
"Всё ясно, - думал я, глядя как Саша устраивается на кровати, - Юркина работа. Мне теперь надо с этим Сашей подружиться".
Я, глядя в окно на полную луну, строил планы по сближению с подозреваемым и не заметил - как уснул. Разбудило жжение в руке. Монета сильно жгла руку. Уже учёный, я не стал её куда-то прятать, а осторожно перебрасывал из ладони в ладонь. И тут я услышал тихий хруст и какое-то еле различимое подвывание, потом заметил тень - кто-то крался к двери.
"Сибирячок, - понял я, присмотревшись и как-то сразу забыв о жжении в руке, - куда это он?"
Я пошёл следом. Как ни странно, но ноги не болели и слушались, будто новенькие. Сибирячок, кособокость которого как корова языком слизала, спрыгнул с крыльца и побежал к стене. Я за ним. В дальнем углу выздоравливающими любителями самовольных отлучек была устроена тайная лестница, вот по ней Сибирячок и поднялся. Я тоже... Сразу за стеной канал и всё в тумане. Он метнулся за угол, я следом. И тут я потерял его. Будто сквозь землю провалился Сибирячок. Сразу страшная тревога одолела меня. Скрипели деревья, где-то выла собака, а лунный свет еле пробивался сквозь серый туман. Я побежал, но тут же монета сильно ожгла руку. Бегу в другую сторону... И вон он! Тот кого я ищу идёт по набережной и догоняет кого-то. Прибавляю шагу... За женщиной идёт мой сосед.... Она заметила погоню и прибавила шагу. Но Сибирячок всё ближе и ближе к ней. Два-три шага осталось... Я рвусь изо всех сил, догоняю, прыгаю, чтобы схватить эту сволоту за шею... Но он уворачивается, прыгает в сторону, в туман, а на меня набрасываются сразу несколько человек.
- Сработала ловушка! - слышу радостные голоса. - Молодец, Маня! Здорово ты этого изувера из берлоги выманила. Не зря пять дней старались!
Меня связали, бросили в кузов подъехавшего грузовика и куда-то повезли. В пылу погони и борьбы я потерял монету. Ноги перестали меня слушаться и разболелись так, что я, ничуть не стесняясь, выл в голос.
- Чего воешь, упырь? - слышались сверху насмешливые голоса. - Недоволен, что попался? И не таких ловили! Вой не вой, а завтра к стенке! Упырь!
От боли я потерял сознание и очнулся в тесной тюремной камере. Ноги болели так, что хотелось на стенку лезть, но как тут полезешь, если ноги совсем слушаться перестали. Я даже к двери подползти не смог, вот как скрутило... Потом я кое-как дополз до двери, два раза сознание терял, но дополз. Хотел постучать - не получилось. Стал скрести и опять провалился во тьму кромешную.
- Ну, ты как? - увидел я над собой Юрку, когда сознание чуть прояснилось.
- Он, убежал, Юрка, - зашептал я. - Сибирячок... Он хотел на женщину... Я помешал... А они...
- Всё я знаю, - стал успокаивать меня Юрка. - Мы обработали твою информацию, наши кадры жителя той деревни в одной из здешних дивизий нашли, он и опознал своего земляка. Тот в плен летом сорок первого добровольно сдался. Служить им стал, гнида... Должны были утром взять, а тут вон как получилось. Оказалось, он не только предатель, но ещё и убийца-кровосос. Одно слово - фашист... Но теперь всё, нет его...
- Кол осиновый ему в брюхо вбили? - еле слышно поинтересовался я у Юрка.
- У нас лучше кола средство нашлось, - подмигнул однокашник. - Мы свинцом его... Больно? Не волнуйся, сейчас укол тебе сделают. Ноги ты сильно натрудил... Зачем костыли бросил? Доктор ругается... А Сибирячка твоего мы пристрелили. Тяжко он умирал...
- А кто рядом был? - сердце у меня сжалось от тревоги за друга. - Ты?
- Нет, - улыбнулся Юрка. - Ребята из отдельной роты охраны его прикончили. Он слова сказать не успел. В клочья изрешетили...
- Здорово, - попробовал улыбнуться. - Хорошо бы он не успел...
- Чего не успел?
- Всё нормально, главное, что тебя рядом не было, - подмигнул я Юрке и опять провалился в забытье.
Я поправлялся потихоньку и без монеты. Когда только начал ходить на костылях, то первым делом выбросил в окно табуретку с обгрызенным углом, ту самую какая стояла у кровати этого упыря. Свиристелка опять ругалась, нажаловалась врачу, но табуретку к нам в палату не принесла. Кто-то видел её на помойке...