Нельзя ставить все деньги на одну
лошадь. Даже если это - Буцефал...
Б. Стругацкий "Поиск Предназначения..."
Мало что помнилось, лишь какие-то неясные обрывки. Мысли блуждали далеко-далеко и превращаться во что-то цельное и ясное пока не собирались, за что им отдельное спасибо. Как там сказала Дина, в той уже, другой жизни, до всего до этого? Ты, мол, не волнуйся, всё обойдётся очень хорошо... Оно и видно, как хорошо.
В наступающем утре идущий снег казался серым пеплом, и мельтешение его, судя по всему, зарядило надолго. Ну и пусть. Пусть прикроет всю грязь и кровь вместе с тяжестью, что навалилась на плечи неприподъемным грузом. Кто вы сейчас, господин Президент? Тот самый Стас Красногоров, тот самый Счастливый мальчик, или - разменная фишка на игральном столе, игральная кость самой Судьбы? Вот и подумай, это иногда полезно. Да думать ни о чём не хотелось, а хотелось, наоборот, забыться и уснуть, и лучше - навсегда. Как же я устал, боже мой!
Но вспомнив оторванные ноги и безжизненный, пустой взгляд своего Ванечки, Стас поднял голову и взвыл смертельно раненным зверем, взвыл туда, в равнодушно светлеющие небеса, взвыл тоскливо и безнадёжно, и проснулся по-настоящему, и крепко сжал пальцы с гранатой, сжал эти вновь послушные и ловкие пальцы. Только гранаты на месте отчего-то не оказалось, и те просто превратились в кулак...
Баскер, нёсший Стаса на могучем горбу, даже не сбавил скорости, даже не перевёл дыхания, лишь зловеще и мрачно, чуть повернув башку, покосился рубиновым зрачком на задёргавшееся вдруг тело...
Что он знал об этом человеке? Что тогда сообщил о нём Кронид? Стас вспоминал мучительно, призывая и подбадривая память, и, наконец, в общих чертах, но прояснил вопрос. Легче не стало: местный Стенька Разин, в миру Герб (или Гроб?) Вакулин, бывший афганец, бывший вояка, бывший подследственный, а сейчас бунтарь и организатор фермерского движения, любитель баскеров. Кажется, всё. Что-то Кронид ещё говорил о послужном списке, но он слушал тогда в пол-уха, потому что уже стало не до послужных списков, потому что впереди, помнится, нарисовался шлагбаум, и машина Майка (бедный Майк...) уже замерла перед ним, врубив на полную все прожектора и фары. А потом...
- Ну и видок был у тебя, Х-хозяин, спасибо скажи, приодели, отскребли! - обращение "Хозяин" прозвучало с издёвкой, малосимпатично и даже оскорбительно прозвучало. И взгляд соответствующий, чуть насмешливый и снисходительный, мол, и не таких "хозяев" видали. А вот тут ты ошибаешься, мил человек. Таких ты ещё не видел и вряд ли увидишь. Возможно, ты это осознаешь. Потом, когда придёт время. Твоё время... Между тем "мил человек" продолжил. - Ну, вот и встретились, извини уж, если не совсем по твоей воле, да только и у меня особого выбора не было, смертушка-то рядом ходила, совсем ря-дом. Помнишь, как она возле тебя улыбалась-то своим неповторимым оскалом? Или ни хрена не помнишь?
Если честно, то помнил он этот момент смутно, да и не хотелось вообще о том вспоминать, если откровенно. Потому что больно, бессмысленно, жестоко и ещё раз невыносимо больно. Если это Рок, если в этом его сила, его предназначение, то путь его в одну сторону - в сторону одиночества. Всю свою жизнь он искал один ответ на единственный вопрос: почему именно я? В чём моё предназначение, если я определён творцом к действию и не могу уже сам по себе быть к этому действию не определён? Мучительно искал через кровь, гной и сукровицу, падая и вновь упрямо поднимаясь. А Творец упорно направлял дальше, выстраивая события, закономерности и даже случайности, от которых подчас зависела собственная жизнь, не такая уж и никчёмная, как оказалось. И если он не сгубил себя сам и если не сгубили его обстоятельства, то, выходит, и нет с его стороны никакого бездеятельного протеста против воли Творца? Но ведь если нет никакой определённой причины, то невозможно и действие? Так получается? Или действие может возникнуть и без причины? Или вообще: причина может быть, а вот действия - никакого? В чём же тогда предназначение? Выбирать всю жизнь, чтобы потом самому быть избранным? Тут он понял, что нащупал хоть какую-то почву под ногами: Динара. Его жена. Вот это было настоящее, тут вопросов уже не было. Ему за семьдесят, ей восемнадцать, а между ними то самое, настоящее. Без вопросов. Вот её Стас готов был сейчас вспоминать, особенно её последнее: "Не волнуйся, всё обойдётся". Да, лапа. Ты права как всегда. Всё обойдётся, потому что иначе нельзя, ибо тогда всё напрасно, всё на обочину и под откос, у которого и дна не разглядишь.
- Чего молчишь? Память отшибло?
И тут на него обрушилось... Институт, предатель Малныч, съёжившийся до карлика Виконт и держащий его за руку голуболицый идиот из "резерва-три", та страшная палата с нелюдью, попытка бегства и судорожный, звенящий от неимоверной боли голос Ванечки: "Хоз-зяин-н-н... Добей... те...". Всё это обрушилось на него в один краткий и невероятно длинный миг, вся его жизнь, все чувства, эмоции, искания и разочарования уместились в нём, как в ящике Пандоры, и так же наглухо в нём захлопнулись... Нет, ГРОБ Ульяныч, не отшибло. Я всё помню и забывать не собираюсь, как бы мне ни хотелось обратного. Он посмотрел на огромного, заросшего волосами мужика, что вальяжно расположился напротив, и ответил:
- Скажи своему баскеру, чтобы не трогал багажник. Иначе...
И замолчал. Очень многое хотелось высказать этому полубандиту, заводчику чудовищ, хозяину гадюшника, очень многое, но... Глупо всё это, особенно в его положении. Ибо положение это сейчас характеризовалось единственно верным определением: бессилие. Кто он сейчас, по-большому, без своей команды? Без Кронида? Без Кузьмы Ивановича? Артёма, Эдика и даже Шалимы? Так, сосуд скорби и невысказанных до конца мыслей, а не рука Судьбы и воплощение Рока, как о нём думают многие и очень многие, если не все. Хотя Витя Киконин так не думал, Виконт видел его насквозь: ты, Стас, и не синица в руках, и не журавль в небе, ты что-то среднее. Вот и остался, Стас, ты синицей в небе, сам по себе и никем не понятый. Разве что моей Диной... Он вздохнул и опустил голову, говорить расхотелось, а думать - тем более. Не о чем было думать, пора подводить итоги. Если, конечно, есть что подводить. И если есть когда.
Мужик напротив завозился, засопел, шумно хлебнул чаю из эмалированной кружки, потом чиркнул спичкой. Через секунду потянуло дымом. Гроб Ульяныч затянулся пару раз, глянул на молчавшего, погружённого в своё Стаса и промолвил:
- Я много чего о тебе слышал, господин хороший (хоть "Президентом" не назвал, и на том спасибо, машинально отметил Стас), и худого слышал, и нормального, и даже здравого. Надо думать! "Движение честных" абы кто не возглавит, мы тут, в Красной Вишерке, это тоже понимаем. И там, возле шлагбаума, я тебя в гости звал ещё и поэтому. Забудь про налоги, чиновников, цены - сам разберёшься, а мы подскажем, ежели надо будет. У меня к тебе другой вопрос, не стал я о нём там, слишком много посторонних ушей было. Но зато теперь самое время...
Стас нехотя поднял голову. Чего ещё этот жлоб удумал? И невольно вздрогнул, встретив печальный, пронзительный взгляд Вакулина. Так глядит человек, уставший уже копаться в себе, уставший от повседневных, насущных мыслей, которые ничего, кроме тех самых насущных проблем пока что и не приносили.
- Я скажу прямо: мне нужна помощь, а поскольку выбирать-то особо и не из кого, то уж помоги, Станислав Зиновьевич, потому что, как я думаю, это и в твоих интересах тоже.
- Даже так? - подивился Стас. Надо же, вот и имя-отчество вспомнил, когда припекло. Что делают с людьми дерьмово сложившиеся обстоятельства, оказывается. Хотя меня они фактически убили. Но всё же ведь не убили? Или это очередной мазок, очередной штрих, дополнение к его теореме, двадцать четвёртый случай необъяснимого и закономерного спасения? Однако хватит уже об этом, надоело за пятьдесят-то годков! - И чем же может помочь тебе старик, одной ногой уже стоящий в могиле?
- Брось! Тоже мне, шутник. Тебя с того света вытащил баскер, попутно почистив организм и одарив лишними годами жизни, а уж гранатку ему прочь выкинуть совсем плёвое дело... Как колено, не беспокоит? - с ехидцей поинтересовался Вакулин.
Колено не беспокоило. Он даже не думал о нём, что было странно и удивительно. И сердце не трепыхалось пойманной птицей, как случалось частенько, особенно во время и после приступов. Наверное, многое сказало выражение его лица, потому что Вакулин кивнул и хмуро проинформировал:
- С некоторых пор они умеют это делать.
Однако в голосе никакой радости, лишь горечь и досада, словно речь об отроке, который научился курить и выпивать. Научился неожиданно и не вовремя.
Стас молчал. И не потому, что продолжал машинально прислушиваться к своему организму (а вдруг сейчас где-то скрипнет, звякнет, отзовётся болью?), и не потому, что не было вопросов (они были, и было их достаточно), а потому, что элементарно пока не понимал, что всё это значит и каким боком оно всё повернётся. Так что просто посидим и послушаем. А слушать он умел. Научился, особенно за последние-то годы. Иначе не стал бы "господином Президентом". И Вакулин продолжил, и тоскливых ноток у него в голосе заметно прибавилось:
- Вернее, не с некоторых, а три с небольшим года назад это произошло. Я не буду вдаваться в подробности производства, воспитания, обучения и дальнейшего роста баскеров, не твоего ума дела, да к тому же это коммерческая тайна, уж поверь, тут всё серьёзно с точки зрения секретности. Скажу лишь, что истоки этих знаний я вынес из Кандыма, но там занимались с волкодавами, а мы пошли дальше и вывели очень крупного и смышлёного зверя. Даже не зверя, скорее мутанта с весьма приличным интеллектом. Чёрт возьми! Такие были перспективы, возможности, если бы не эта страна непуганых идиотов! - Он от души выматерился и затушил сигарету в консервной банке. Стас продолжал молчать, и только сжал зубы, припомнив звук сминаемого пластикового плаща - так баскер отрывал ноги. - Ладно, речь сейчас не о том. А скажи-ка мне, уважаемый Стас Зиновьевич, когда начал работать тот институт, из которого ты сбежал сегодня под утро и едва концы по дороге не отдал?
Вопрос был настолько неожиданным, что он даже сначала и не понял его смысла. Какой институт, какая дорога, какие концы? Потом дошло.
- Когда начал работать? Откуда же я?.. - И тут он задумался. Слишком много накручено вокруг этого... заведения. Начиная от места расположения, внутреннего "убранства" и заканчивая таинственной деятельностью, о которой, как выяснилось, он ничего и не знал. А знал ли Виконт? Его даже пот прошиб от этой мысли. И этот Малныч, скользкий, неприятный и двуличный тип. И эта страшная палата с уродливыми пародиями на людей, и эти странные тела на каталках под серыми простынями, и... Боже мой!
- Вижу, господин Президент, что вам не докладывали. Действительно, зачем вам знать о таких мелочах? Вы только им деньги вовремя подкидывайте, а там уж они сами разберутся в своих проблемах. Уч-чёные, мать их!..
- Что вы имеете в виду? - Стасу отчего-то тоже стало тоскливо. И ещё так одиноко, что он опять сжал челюсти, чтобы не взвыть тут, не впасть в панику или, что гораздо хуже, в истерику. Дина моя, лапа моя, я скоро, я уже иду. Вот только разберусь тут, разгребу только эту выгребную яму, и тогда...
- А то имею, Честный Стас вы наш, что эксперименты, проводимые в вашем институте, напрямую действуют и на баскеров! И началось всё как раз три года назад! Их поведение пусть и очень медленно, но неумолимо менялось. Их восприятие окружающего менялось. Неотвратимо менялось их отношение к человеку и, что самое важное, - к самим себе! Особенно это видно стало в последний год. Вам, как Хозяину, наверняка ведь докладывали, что баскеры могут убивать, что они практически неуязвимы и абсолютно самодостаточны. Так вот, проявилось это в полной мере совсем недавно. И всему виной - ваш грёбаный институт!
Вакулин опять потянулся за сигаретой. Стас сидел оглушённый, наполовину раздавленный. Он не то, чтобы не верил хозяину зверофермы (верил!), он просто не мог понять: почему? Почему молчали те, кому знать было положено? Почему играли в молчанку те, кто знать мог, но даже и пальцем не пошевелил? И почему молчал Виконт, наконец? Ответа у него не было. Или?.. Это вот - его Рок? Такое у него предназначение - осознавать самым последним, чтобы потом ударить первым?
- Мы пока можем их ещё контролировать, Стас, - тихо и совсем потерянно проговорил Гроб Ульяныч, - но с каждым днём это даётся всё труднее и труднее. Я не знаю, какими делами занимаются в том институте, но мой Тимка иногда уходит куда-то по ночам, и я узнаю потом об очередном трупе с оторванными ногами. Зачем им это?! Я не знаю, вот в чём беда. И они научились мысленными усилиями лечить практически любые болезни. Как, почему?! Понятия не имею, но факт. Мы тут в посёлке все с идеальным здоровьем, вот только курить никак не брошу. И они могут становиться невидимыми и перемещаться таким образом на небольшие расстояния. Знаешь, сколько может стоить такой вот баскер? Но я не могу их сейчас продавать. Потому что сегодня он такой вот хороший, милый и много чего умеющий, а завтра он безумен! И идёт отрывать ноги, и делает, что в башку его дурную взбредёт. Даже я начинаю их бояться, потому что понятия не имею, какой фокус завтра выкинет природа за их счёт и посредством твоего института. Вот так, господин Президент...
Вот так. Именно так, оказывается, дела и обстоят. А ты и не знал ничего, более того, даже не догадывался. Верной дорогой идёте, товарищи! А он почти всегда только такие верные и выбирал, и пёр напролом танком тире бульдозером. А, оказалось, забрёл в стоячее болото с тухлой водой, пропахшее вонью и многолетними испражнениями. Что теперь делать будешь, Станислав Зиновьевич? Хозяин тире господин Президент?
- Что ты предлагаешь?
- Надо прекращать те эксперименты, тут тебе и карты в руки. А я помогу, чем смогу, - он невесело усмехнулся, и Стас его понял. Да, поможет. Баскерами, например.
- Хорошо, согласен. Только... Ко мне должны были подъехать. Не в курсе, куда подевалось подкрепление?
Вакулин помолчал, что-то прикидывая.
- Они наверняка нашли брошенную "Адиабату" и теперь могут либо окрестности прочёсывать, либо рвануть сразу к институту. Сюда они не сунутся, Тимку я контролирую уже, дал ему тогда команду тебя в чувство привести и ко мне быстренько доставить. Так что... - он развёл руками.
- Понятно, - Стас представил Кузьму Ивановича, долбящего в железные створки ворот, а там, за створками, пару прапоров с автоматами наизготовку, и ему стало плохо, очень погано стало.
- Поехали! Быстрее! - он вскочил и едва не опрокинул лёгкий столик, за которым они тут сидели.
- Подожди секунду, ещё один нюанс...
- Ну? Что, что?! - он не кричал только потому, что вдруг перехватило горло, когда он представил картину ожесточённого боя (зачем? Кто приказал?..). И вдвойне его перехватило, когда он понял, что Динара вполне могла увязаться с ними. Она такая, она может.
- Надо обязательно понять, почему баскеры получили такие способности и возможности, понимаешь? В связи с чем? Пусть умные головы всецело изучат этот вопрос, и тогда я, если поймём причину, сделаю новых, с этими навыками, но без побочных эффектов, понимаешь? Я смогу, я сумею, вот увидишь! Представь только, какие это перспективы и возможности. Фактически новый вид с очень полезными для человека свойствами... Ты чего?
Стас смотрел на этого человека и понимал, что, с одной стороны, он прав. Прав по-своему и, может, даже на двести процентов. Логика у таких одна и в комментариях не нуждается. А с другой стороны...
- А куда ты денешь потом этих, которые с нежелательными отклонениями? Когда заимеешь новых, без отклонений? А?
Он молча поднялся, застегнул бушлат, выпрямился и посмотрел Стасу в глаза.
- Сделаю так, чтобы не мучились... Пошли!
И скрипнул дверью, выходя в холодное, стылое утро. Стас, помедлив, двинулся следом. Вот и пойми людей, пуд соли всё-таки маловато будет.
- Ты правильно тогда, на дороге, решил петь... Тимка к тебе немного привык, потому сядешь на него, а я другого возьму. Обойдёмся без машины, крюк лишний давать нет времени, так что побежим через лес, напрямик. И не пугайся, когда воздух вокруг тебя начнёт мерцать, а деревья расплываться и исчезать - это Тимоха так прыгает через пространство, умница...
И Вакулин вдруг запел чистым тоненьким голоском, заполнившим всю мрачную округу: "Куковала ты сыва зозу-уля...". И через минуту откуда-то сбоку, покачиваясь, словно шли по тонкому, проявились две приземистые лохматые фигуры и ближняя, не спеша приблизившись к Стасу, ткнулась ему сначала в бедро, а потом подняла уродливую башку с кривым неприятным ртом и посмотрела исподлобья немигающими тускло-красными глазками. "А ведь это он... оно... убило Ванечку", - отстранённо мелькнуло в голове у Стаса, и он неуклюже, неумело взобрался на чуть ли не верблюжий горб. В последний момент баскер помог, подтолкнув его левой лапой. Ну вот и славно, так же отстранённо подумал Стас, поехали... У нас ещё есть дела, и видит бог, их надо закончить как можно скорее. А всё остальное потом, всё остальное - после. Дина, лапа моя, я держу обещание, я иду, я уже скоро... Уже совсем скоро...