Они остановились метрах в двадцати от мусорных баков и, не сговариваясь, закурили - жадно, глубокими затяжками, - четверо из пятерых, не считая "доктора", как его про себя называл Русик, но считая Федосеева, которому сейчас вообще здесь быть не следовало. Он-то был вообще без маски, выскочил вместе со всеми, как есть, и теперь по контуру лица белел в темноте бинтами, словно человек-невидимка, только начавший саморазоблачение.
В недавнем голливудском ужастике ничего такого не было, это вспомнился сильно прошлый, еще совсем каменного века, черно-белый. Целиком его Русик, конечно, не смотрел, видел отрывок в какой-то передаче.
Поймал себя на том, что все время вспоминает фантастику. Но сегодня от этого поневоле никуда не деться.
Так или иначе, у Федосеева проблем с сигаретой не было, а вот сам Русик опустил маску под подбородок, капитан тоже. Цеппелин же, сберегая в себе что-то от соблюдения правил перед гражданскими, то есть перед доктором, лишь сдвинул нижний край маски наверх. Впрочем, поскольку дышать-то курильщику нужно, он и верхний край вниз аккуратно сдвинул. Теперь маска, свернутая жгутом, чернела между его губой и носом, как полоска усов.
На огромном лице Цепппелина она казалась совсем узенькой. Свое прозвище старший сержант Цыплаков заработал не зря: он был скорее объемисто-громаден, чем толст.
- Медицина свое здоровье бережет, - через силу усмехнулся капитан, покосившись на доктора. - Ну и правильно.
- Да ну, их брат только так дымит, - возразил старший сержант. - Особенно хирурги.
Теперь они все смотрели на доктора. Он, тоже без маски, жадно затягивался ночным воздухом, как остальные - сигаретным дымом. Даже не сразу сообразил, что говорят о нем. Сообразив - кивнул:
- Ну да, ну да, правильно. Дрянь, отрава - но антистрессор! Все всё понимают, но многим кажется, что это статочная цена. Иногда так и есть.
Доктор снова умолк. Развел руками, будто извиняясь - и, хотя его никто ни о чем не спрашивал, все-таки счел нужным объяснить:
- Я ведь все-таки не совсем настоящий врач...
- Патологоанатом? - хмыкнул Цеппелин.
Русик чуть не поперхнулся. Торопливо отвел взгляд от мусорных баков, старого сломанного дивана за ними - и того совершенно неразличимого во тьме, что, он знал, лежало, свернувшись, в уголке дивана. Вовсе ведь не собирался смотреть туда - а вот притягивало!
- Типун тебе на язык! - свирепо отозвался Федосеев. Он-то в сторону мусорки даже не поглядел, у него другая ассоциация возникла: тревожно ощупал бинт повязки.
- Ну что вы, все в порядке, - доктор ответил сначала ему. - Все-таки десмургию пальцы не забыли, а тут случай и вправду простой. Вам, молодой человек, еще повезло, - и повернулся к Цеппелину: - Да нет - биомедицина, сенотерапевтика, пренебрежимое старение... В общем, скорее теория.
Немного помолчали. Федосеев снова потянулся ощупать повязку - и заставил себя остановиться на полудвижении. Всем было даже как-то слишком ясно, что случай на самом деле совсем не прост. И повезло ли - еще поди угадай.
* * *
Час назад они, завершая обход, сделали обязательный в это время суток крючок, чтобы выйти к укрытой на задворках пятиэтажек "хреновине". Это была толстая чугунная труба, причудливо изогнутая, уходящая обоими концами в две бетонные опоры. Угадать ее прежнее назначение не удавалось, да в общем-то вряд ли кто особо и пытался. Русик точно нет.
Неподалеку раскинулся старый спортгородок, полузаброшенный и частично разваленный, там было несколько конструкций из похожих труб. Но "хреновина", кажется, прежде входила не в него, а в открытый летний кинотеатр. От него теперь и вовсе ничего не осталось, кроме пары-тройки бетонных блоков.
Русик вырос в районе таких же пятиэтажных хрущоб, потому с детства запомнил очень похожий кинотеатр, тоже рядом со спортплощадкой. Точнее, ему бабушка объяснила, что эта белая стена перед рядами ветхих, но в ту пору еще живых скамеек - экран кинотеатра. Фильмы там последний раз крутили, наверно, когда мама в школу ходила, но старушки на тех скамьях сиживали и при Русике, пасли мелких внуков и одышливых шавок, сплетничали - и пацанам его возраста там гулять не полагалось.
Вряд ли там что могло сойти за "хреновину", ну так не всем остаткам старого мира быть одинаковыми. На соседнем пустыре, кажется, кроме экрана, с противоположной стороны высилась раковина эстрады - вот, может и здесь раньше...
- Ну что, не созрел еще?
- Да нет. Мне, сам понимаешь, пока без надобности.
- Смотри... Я к твоим годам уже первые проблемы с хребтиной имел. Кажется, - на всякий случай уточнил Федосеев.
Русик хмыкнул. Напарнику было немногим за тридцать - вольно ж разыгрывать из себя "батяню-комбата". Впрочем, на срочной тот успел захватить краешек второй чеченской, так что если сразу после и вправду обнаружил у себя проблемы с позвоночником - то это могло быть там. Русикова армейская служба протекла без таких инцидентов.
Как бы там ни было, Федосеев использовал эту трубу для того, чтобы "прохрустеть" позвоночник. Говорил - идеально подходит, в тренажерном зале ничего и близко сравнимого не отыскать. Становился к ней спиной, откидывался так, чтоб коснуться основанием шеи и медленно переползал-перевешивался на противоположную сторону: лопатки, середина спины, поясница... А потом тянул свое тело, как танковую гусеницу, в обратном направлении.
Шумно выдыхал, облегченно и чуть ли не с наслаждением постанывал, почти как в парилке. Действительно хрустел становящимися на место позвонками - правда, этот звук был слышен, только если совсем рядом стоять.
Русик обычно стоял не рядом, а, как салабон, на стреме - шагах в десяти, где пересекались асфальтовые дорожки. Конечно, ничего такого его старший напарник не делал, не ширялся же он и не на лапу брал, но все равно ущерб репутации: ни к чему случайным прохожим видеть, как сержант Федосеев со своими метр девяносто два и терминаторскими плечищами ползет спиной поперек трубы на развалинах покойного кинотеатра.
Сейчас он тоже был там, на скрещении дорожек, прямо под уличным фонарем. Мокрый от дождя асфальт, казалось, чуть ли не шевелился: недавний ливень, короткий, но бурный, точно брандспойтная струя, вымыл из норок сотни дождевых червей. Теперь они частью корчились на смертельно непроницаемой для них поверхности, частью целенаправленно ползли - кто к заплывшим грязью обочинам, а иные вдоль дорожки, словно закоренелые в своей решимости самоубийцы.
Русик поморщился. Он еще в школе читал фантастику, где какой-то мальчик после дождя собирал червей с дорожек и переносил их на землю, а потом к нему присоединился учитель - но мальчик не поверил, что тому действительно важна жизнь любого червяка. Вот и те поздние прохожие, от возможного появления которых он страховал напарника, тоже не поверят. А ущерб репутации будет еще почище, чем...
Он все-таки осторожно подвинул краем стопы пару червяков к спасительной обочине.
- Что за твою мать? - произнес Федосеев.
Виновато оглянувшись, Русик с запозданием понял, что реплика адресована не ему. Сержант стоял перед "хреновиной", в недоумении рассматривая то, что было привязано к ее боковому изгибу над самым бетонным блоком. Развалины окаймляла стена кустов, свет фонаря пробивался сквозь нее узорчатыми тенями - и пришлось сделать пару шагов, прежде чем стало ясно: на трубе висел игрушечный мишка.
- Да ладно... - Русик пожал плечами. - Мелкие какие-то игрались, забыли... Делов-то!
Какая-то тревога, однако, угнездилась на донышке души. Медвежонок - он присмотрелся, - был туго притянут к трубе за шею, причем не веревочкой какой-то, а жгутом, скатанным из длинных травинок. Подходящей травы было предостаточно прямо вокруг, но все равно: может, днем, когда "мелкие" возились тут со своими игрушками, все выглядело невинно и даже смешно, однако сейчас вид казненного мишки...
И снова Русик с запозданием понял, что напарник говорит не с ним. Оглянулся через плечо. Рядом действительно стояла девочка, маленькая, лет... лет шести, наверно: он не очень умел такое определять.
Очень примерная девочка. В маске, пластиковых очках и даже перчатках. И взрослые-то так редко ходят, а такая малявка - даже Ковалев был бы доволен.
Вот только время было не детское. Настолько не детское, что Русик огляделся вокруг, рассчитывая увидеть машину. Наверняка ведь родители этой пигалицы вот прямо сейчас подкатили к одной из пятиэтажек (небось на выносливом жигуленке, вряд ли что круче), обрядили саму пигалицу, чтобы она, пока они достают из багажника дачный инвентарь, прогулялась по двору в полном карантинном прикиде - и отвлеклись. А шустрая малявка единым духом отбежала метров на триста, потому что рядом никаких автомобилей нет - и...
Тут в его рассуждениях возник некоторый пробел. Она что, выбежала с игрушкой в обнимку - а потом привязала ее к "хреновине" травяной удавкой? И все это, не снимая перчаток? Или сняла, а потом сама надела? Ну...
Тогда, ко всему, выходит, она была тут намного раньше них. И осталась незамеченной.
Могла вообще-то. Но, скорее всего, Федосеев просто ошибся. И зверь - не ее.
Ладно, чего гадать. В любом случае вот-вот подбегут встревоженные родители. Повезло им, что не на Ковалева нарвались: лейтенант, конечно, похвалил бы их за прикид девочки - но сразу же потребовал предъявить пропуск на пригородные поездки. А будь у них такой пропуск, не тянули бы до ночи.
Но было что-то еще. Паутинно тонкое, неуловимое, ускользающее.
- Лена. - по-прежнему ровным голосом продолжал сержант. - Тебя ведь Лена зовут, да? Ты нас не бойся. Подойди...
Русику настало время удивиться снова. Одновременно вдруг опять вспомнилась фантастика: окруженная жуткими огромными монстрами маленькая девочка с учебником по квантовой физике под мышкой - темной-темной ночью, в черном-черном гетто... и она - самый страшный монстр среди них всех.
Это уже была не книга, а какой-то фильм. И это была столь явная чушь, что он в сторону девочки даже головы не повернул: все озирался, высматривая машину и перепуганных родителей.
Тут случилось две вещи одновременно. Погас свет уличных фонарей - значит, пробил час ночи. Одновременно за спиной Русика сдавленно выматерился Федосеев и донеслись непонятные звуки, больше всего напоминающие шум борьбы, но какой-то очень странной.
Пружинисто развернувшись, Русик окаменел на полудвижении, завис, как Windows. В темноте метались тени, и больше всего это походило вот на что: разъяренная жена, схватив за волосы мужа-алкаша, на бровях приползшего в квартиру посреди ночи, треплет его туда-сюда. Вот только вместо мужа был дюжий сержант, а вместо...
Миг - и стало можно различить: нет, это Федосеев мотает вцепившуюся в него пигалицу из стороны в сторону, не удерживая ее, а, наоборот, стараясь освободиться - но она не отпускает.
Самое страшное, что это происходило в полном молчании. Прорежь тьму дикий вампирский визг, хриплый мертвый рев зомби или еще какой звук из ужастиков, сделалось бы менее жутко.
Рука метнулась к кобуре, но остатки сознания запретили. Тогда, подскочив вплотную, он ухватил девочку поперек тела и рванул ее изо всех сил. То есть собирался, но ощутил под пальцами хрупкие детские ребрышки, да еще какую-то инакость - и пальцы его словно превратились в воду. Но медлить не приходилось: девочка (Русик, наконец, рассмотрел, что она делает) увлеченно грызла Федосееву голову, как бобер осиновый стволик.
Схватился снова. Не рассчитав, сдернул с пигалицы плащ, порвал платьице под ним и сам силой этого рывка отшвырнул себя прочь, вновь ощутив ладонями и внутренней стороной пальцев ту же самую инакость, трудноописуемую, но почему-то тошнотворную. В прямом смысле: у него вдруг ком к горлу подступил.
Хватку девчонки он при этом все-таки ослабил. И Федосеев, изловчившись, отшвырнул бешеную малолетку прочь - с кровью, с кусками скальпа, как, наверно, лось сбрасывает вспрыгнувшую ему на загривок росомаху.
Русик почти готов был поверить, что та сейчас зависнет в ночном воздухе и, не коснувшись земли, снова ринется в вампирскую атаку. Но девочка, отброшенная на несколько метров, с треском вломилась в заросли кустов за пределами того скудного света, который дотягивался от подъезда ближайшей пятиэтажки - и там, судя по звукам, сразу шустро побежала прочь. Кажется, и вправду по-росомашьи, на четвереньках.
- Лена! - позвал Федосеев. Левой рукой он ощупывал висок, а в правой уже держал пистолет - но стволом вверх, на кусты не направляя. - Ты что, Лена? Иди к нам! Не бойся...
Тут он посмотрел на ствол - коротко выматерился, поспешно убрал оружие в кобуру. Затем бросил взгляд на свою левую руку, будто темной краской облитую по запястье. И шатнулся.
Русик едва успел подставить ему, оседающему, плечо.
* * *
Потом долгие минуты были заполнены суматошным действием. У Русика абсолютно вылетело из памяти, шел Федосеев своими ногами или его пришлось тащить, благо до участка от "хреновины" совсем недалеко. Тем паче он не понял, откуда вдруг рядом оказался этот пенсионер: он ведь вроде в "обезьяннике" сидел, во втором, ковалевском? А, ну да, только что действительно сидел там - и кричал из-за решетки: "Я врач! Доктор! Пропустите к раненому, скорей же!". Значит, пропустили.
Доктор сноровисто обработал рану, разорвал ИПП, наложил повязку. Потом и второй пакет израсходовал: рана оказалась неглубокой, но обширной, сложной формы. В процессе перевязки начал было расспрашивать: "И чем это вас, молодой человек - неужели зубами?" - но и Руська, и понемногу приходящий в себя Федосеев уже в два голоса рассказывали всем в дежурке, что именно произошло.
Когда закончили, в дежурке повисла пауза.
- Так как ты ее назвал? - первым нарушил молчание капитан.
- Да Лена же, Нестерова! - Федосеев сделал было движение встать и болезненно сморщился; доктор укоризненно покачал головой. - Вон та...
Все посмотрели туда, куда он указывал: на стенд с фотографиями пропавших. Малолеток там было лишь трое. Двое парнишек, подростки из неблагополучных семей, один из них уже год назад подавался в бега, вскоре был возвращен, но вот недавно опять ушел из дома; а третья...
- Руслан, ты ее тоже узнал? - быстро спросил капитан.
- Нет, - Русик ошеломленно мотнул подбородком ("Это ты молодой еще" - буркнул Федосеев). - Что молодой, у меня младшая сестра и двое племяшек, вот почти такие! Но там вообще не узнать было, лица не видно. Разве только мишка...
- Этот самый? - Капитан кивнул на фотографию.
- Не знаю... Тут вроде другой, побольше.
Капитан склонился над открытым ноутбуком, поворожил немного - и вывел фотографию на экран. Сразу стало понятно: игрушечный медвежонок на ней действительно совсем не похож. А девочка, тискающая его в объятиях...
- Да она, точно говорю! - Федосеев придвинулся вплотную. Русик пожал плечами: девочка на фото была без карантинной "упаковки" - ну ясно, фото прошлых месяцев, к тому же домашнее. А сегодня ночью он только карантинное облачение и рассмотрел: маску, перчатки, очки...
Он сосредоточился, восстанавливая все в памяти - и ощутил, как мороз пробегает по коже. Та "упаковка" на самом деле была не такой идеальной, как показалось сперва: очки - с обломанной дужкой, маска - мятая, как из урны, перчатки... ну, по ним нее понять. Очень часто такое народ сейчас прямо в урны и выкидывает, даже без кульков, хотя полагается к "источнику потенциального заражения" относиться соответственно, тот же Ковалев за такое нарушителей в их часть не раз приводил...
Капитан тем временем открыл папку с другими фотографиями пропавшей девочки. Русик смотрел - и по-прежнему не узнавал. Разве только и в самом деле по медвежонку? Леночка Нестерова на всех фото была с какой-нибудь игрушкой: не всегда мишки, но их больше всего. Один, кажется, и вправду похож, но он соломенно-желтый, а тот, которого они видели повешенным на "хреновине", вроде куда темнее. Или это оранжевый свет фонарей так все исказил?
- Погодите, - вдруг спохватился Цеппелин, он тоже смотрел вместе со всеми, - Так ей, это, пять с половиной годиков, выходит? Димыч, и что, она тебя - вот так?
Он показал руками, как именно. Это больше напоминало выкручивание белья, чем то, что сделала девочка, но тоже впечатляло.
- Ну, - коротко кивнул Федосеев, даже не думая стыдиться. - Как тигра бросилась. Она нас вообще там поджидала, наверно.
("Именно так! - словно щелкнуло в мозгу Русика. - Даже приманку вывесила...".)
- Вы бы не дышали так на всех, юноша, - негромко произнес доктор, обращаясь, кажется, к Федосееву; тот угрюмо покосился на него в том смысле, что "тебе, папаша, конечно, большое спасибо, и в обезьянник тебе вернуться никто не приказывает, но совесть же имей!". - Впрочем, это уже все равно, пожалуй...
- Ага, в засаде сидела, - хохотнул Цеппелин. - Ждала, когда аж двое ментов подвалят. Одним ей не насытиться.
- Ну. - голос Федосеева был тяжелее свинца.
Все снова замолчали, переваривая услышанное и подуманное. Наконец капитан со вздохом отодвинулся от стола.
- Так, отставить мистику. Искать по-любому надо. Димыч, ты посиди, конечно, лучше даже приляг. Цыплаков, Мышлинский, кто еще - старшина, ты? Ага... Я сейчас кинологам звякну, а пока Хаджонков вам покажет, где и куда. Руслан, ты как, в силах?
Русик обреченно поднялся. Тут все знали, возле какого спортгородка это случилось, однако он понимал, что без него не обойдется. Да и почему вдруг должно обойтись - что он, святой или увечный? Но...
- Форма пять, - подумав, добавил капитан равнодушно и даже как-то вяло.
Это была не уставная формулировка, а такой вот здешний, внутренний, межстенный код, известный даже салабонам вроде Русика. Означал он вот что: вся группа - в брониках и как минимум у одного - АКСУ.
Ого!
- Одну минуту, молодые люди.
Тут уж нахмурился даже капитан. Похоже, он созрел отправить пенсионера обратно в обезьянник.
- Вышло так, что я не только перевязывал, но и видел... и слышал тоже - доктор, вероятно, понял, к чему все идет, и заторопился. - Так вот, раз уж эта девочка на всех фотографиях с плюшевыми зверятами... В общем, когда меня днем, э-э, сюда доставили, так уж вышло, через дворы, то проводили мимо мусорки. И там я видел...
Капитан испытующе смотрел на врача - но вдруг перевел взгляд на встрепенувшегося Цеппелина:
- Что?
- Точно! - тот был взбудоражен не на шутку. - И я видел!
- Я тоже! - подтвердил Федосеев.
- Да что вы видели-то? Девочку? Еще днем?
"Нет, старую игрушку", "Зверя плюшевого" - одновременно ответили оба. Посмотрели друг на друга - и старший сержант, пользуясь преимуществом звания, продолжил:
- Да там со вчера старая мебель вынесена, еще всякий хлам - и игрушечный зверюга какой-то, бурый. Вроде лев или медведь, я специально не смотрел. Здоровенный - на полдивана! Тарщ-ктан, раз такое дело, может, вправду...
- Старый диван помню, - подумав, кивнул капитан, тоже сообразив, о какой мусорке идет речь. - Льва или медведя нет: его, наверно, позже вынесли. Ладно. Хаджонков, ты тогда тут посиди. Цыплаков, Мышлинский, старшина - давайте по-быстрому. Форма номер пять! - строго напомнил он.
* * *
В обоих обезьянниках спали. Публика там на сей раз была почти одинаковая, бомжеватого вида пьянь, разве что в ковалевском рыла поседее. Доктор, когда был там, безусловно, смотрелся на их фоне, как шахматная ладья среди доминошных фишек.
Русик только что был уверен, что ему не до сна, но вдруг почувствовал, что глаза слипаются. Покосился на Федосеева: тот тоже клевал носом.
- Так что же вы правила карантина не соблюдаете, господин... - укоризненно проговорил капитан.
Пенсионер ответил, назвав свою фамилию, но она, самая обычная, в памяти Русика не отложилась, да он и не хотел заморачиваться, пусть будет - "доктор". Зато капитан вдруг почему-то заинтересовался, это Русик различил даже сквозь полусон.
Потом он вдруг увидел, как лейтенант Ковалев идет по улице, левой рукой придерживая длинную веревку, на которой за ним тянется вереница стариков, в наручниках и без масок. Потом как-то само собой оказалось, что он идет не по улице, а по пустырю, направляясь к заброшенному, но еще целому летнему кинотеатру. Скамейки, старушки (все в масках), детские коляски, собачки... Порыв ветра - и одна из старушек привстает, пытаясь поймать сорванную с лица маску, но та, кувыркаясь в воздухе, летит прочь, падает за несколько метров от скамьи. Старушка поспешно семенит к ней, наклоняется... Поздно! Правой рукой Ковалев, не снимая маски, подносит ко рту черный "демократизатор", подносит его к губам прямо сквозь ткань... Из дубинки раздается то ли свист, то ли непонятная мелодия вроде дудочной. Старушка, завороженная, распрямляется и идет к лейтенанту, покорно протягивая перед собой сведенные вместе запястья, чтобы удобнее было надеть наручники...
Лишь теперь Русик замечает, что это не просто старушка, а бабушка. Его бабушка.
Потом он осознает, что покорность ее - маскировка: мелко семенящие шаги бабушки вдруг ускоряются, пальцы вытянутых вперед рук обретают когтящий изгиб...
Он проснулся, будто ледяной водой окаченный.
Рядом похрапывал Федосеев, уронив на плечо забинтованную голову. В тон ему доносился храп из обоих обезьянников. Из "ковалевского" - гуще.
Ну, в общем, Ковалев его примерно так и наполнял, разве только без дудочки и без веревки. Раз уж старики особенно уязвимая при карантине категория - то именно их он за нарушения карантинных правил карал неукоснительно. Договариваться с ним никакого смысла не было: ни за деньги, ни на жалость. Такой вот ходячий принцип. С ним даже капитан спорить остерегался.
А что пенсионеры, задержанные за отсутствие средств безопасности, в итоге проведут ночь, плотно утрамбованные в тесное помещение, где этих средств безопасности ни у кого нет - так сами виноваты, это входит в наказание. Впредь будут внимательней: они и те, кто от них узнает. В глобальном смысле - забота и благо, а попустительство - жестокость и вред.
Вот именно так он говорил. И действовал.
Хорошо хоть сейчас в ночь - не его смена.
- ...Значит, "зомби-геронтолог"? - усмехнулся доктор, видимо, отвечая на какую-то реплику капитана. - "Доктор Суббота" - было, "зомби-патологоанатом" - было тоже, а вот это... И кто же меня так окрестил?
- Уже не помню. Но по ключевым словам наверняка до сих пор гуглится, - капитан указал на все еще открытый ноутбук. - Хотите проверить?
- Зачем? В любом случае ключевые слова тут - не "зомби-геронтолог", а "до сих пор". Вот не успели мы тогда хоть сколько-нибудь разобраться, что это такое - и... и, боюсь, упустили шанс. Сейчас ведь другой проблемы, кроме карантина, словно бы и нет...
- Ну, что уж там, она действительно всем остальным не чета, - произнес капитан таким же вялым голосом, как говорил о "форме номер пять".
- Да кто вам сказал, молодой человек, - доктор в досаде возвысил голос, - что это разные проблемы, а не две стороны одной и той же?
Он даже ладонью по столу начальственно пристукнул, забыв, где находится.
Одновременно с этим звуком гулко хлопнула входная дверь. Капитан с Русиком оглянулись одновременно - и их одновременно же взметнуло на ноги.
- Командир! - вид у стоящего на пороге старшины Грудницына был - в самый раз к разговору о зомби. - Там... Ну, мы нашли ее.
- Тебя тоже укусила? - быстро спросил капитан.
- Н-нет, - с усилием, через спазм произнес старшина. Помотал головой, вдруг закрыл ладонью рот, будто преодолевая тошноту. На бронике у него, кажется, действительно были следы рвоты. - Никого она не укусила.
- Да говори же, не тяни кота за гланды! - капитан, не дожидаясь ответа, шагнул к оружейному сейфу. - Жива?
- Нет, - так же через силу повторил Грудницын. - Но, это... Такое своими глазами видеть надо.
- Надо - посмотрим! - голос капитана опять сделался вял и равнодушен, но это никого уже обмануть не могло. - Хаджонков, со мной. И... и вы тоже, если вас не затруднит.
Доктор без удивления кивнул.
Федосеев тоже был уже на ногах, торопливо застегивал крепления броника. Капитан покосился на него - и ничего не сказал.
- Она не жива, - старшина все никак не мог остановиться. - Лежит там в обнимку с этим медведем - и... не жива. Давно. Вот уже пару недель где-то.
* * *
- Значит, вот поэтому вы мне сказали не дышать на всех... - Федосеев затянулся до губ, отбросил окурок. Сразу же потянулся за следующей сигаретой. Пальцы у него дрожали.
- Да, - не стал спорить доктор. - Но я, если помните, сразу же добавил, что уже все равно.
"Один патологоанатом
Всё время брал работу на дом
Тоскливо было одному
Пато...
(Русик сбился с ритма) Пато-лого-ана-тому".
Он сейчас только этими стихами, застрявшими в памяти еще со школы, и спасался. Иначе впору было заорать и броситься куда-то, нее разбирая дороги.
- То есть с нами, - капитан сделал жест, очерчивая всех, кто стоял рядом, - всё?
- Может быть, с нами, - доктор сделал гораздо более обширный жест, похоже, включая в него весь мир. - Но насчет "всё" - я гораздо менее пессимистично настроен. Начнем с того, что мы вообще не обнаружили... носитель. Возможно, это сателлит. С одной стороны, получается, защищаться от него - такого, как он есть сам по себе, - бессмысленно, да и не нужно. С другой...
"Один патологоанатом
Уж до того ругался матом,
Что как-то раз покойный ожил
И навалял ему по роже"
.
Где-то он слышал, что анекдоты и стишата в таком вот духе недаром столь часто сочиняется на сюжеты, когда - или смейся, или подыхай: болезнь, безумие, гражданская война... супружеская измена... Будто если уж на шее петля, то пляши и зубоскаль, тогда, может, и полегчает.
Он прислушался к себе. Действительно стало легче! Настолько, что снова удалось прислушаться к другим. И вот тут надежда поманила всерьез.
- Ничтожный процент? - Цеппелин шумно перевел дух, аж дирижаблевые бока колыхнулись. - Ну, ты меня почти доконал, медицина - а теперь почти успокоил! А насколько ничтожный?
- У них спроси! - врач злобно ткнул пальцем в беззвездное небо. - Нам что, дали хоть какие-нибудь исследования до конца довести? В мире сейчас нет других забот, кроме пандемии - может, слышал? Но, ничтожный, не бойся и даже не надейся особо. На порядок ниже, чем то, от чего ты маску носишь. На два порядка.
Цеппелин торопливо расправил маску, словно в ней было все дело.
Русик, ошеломленный подаренной жизнью, засмеялся вслух, плеснул в ладоши, как младшеклассник, даже детсадовец. На это никто не обратил внимания: все сейчас испытывали нечто похожее.
- ...Да не зомби, - в голосе доктора все еще звучало сварливое раздражение. - Не зомби! Просто организм тех, кому не повезло - он, так сказать, сосредотачивается на той малости, которой еще может обеспечить самосохранение. Некоторые отделы мозга, зрение, ключевые мышцы... особенно на рывке... А остальная мускулатура, кожа - да, как у лежалого трупа. Но мозг-то жив. Эти несчастные до самого конца кое-что понимают - и пытаются маскировать... Это сейчас нетрудно.
Все одновременно оглянулись в сторону мусорных баков. Каждый помнил, что невидимое отсюда маленькое тельце обеими руками прижимает к себе плюшевого зверя - и руки эти до локтей обтянуты медицинскими перчатками.
А Русик вдруг вспомнил и еще кое-что. Это было неделю назад, они патрулировали улицу в дневную смену, втроем - за старшего как раз лейтенант Ковалев, они вдвоем держались позади. И Федосеев, ткнув Русика локтем, вдруг шепнул ему на ухо: "Гля, зомби!"
Выглядел тот человек, во всяком случае, именно так. Защитная шапка-шлем с козырьком и отворотами, перекрывающими лицо, но видно - маска под ней тоже надета; глаза скрыты темными очками; руки - в ярко-зеленых резиновых перчатках поверх длинного рукава... И, несмотря на жару, в длинных брюках, заправленных в сапоги. Мама родная, да ёжкин же корень - сапоги!
Ни сантиметра открытой кожи. Но сходство с зомби, выдающим себя за человека в правильном карантинном прикиде, придавало не это. Человек неуклюже ковылял, едва переставляя ноги, и вообще движения его были таковы, как будто он и вправду на каждом шаге мог распасться, осыпаться бесформенными комьями мертвой, гниющей плоти...
Ковалев при виде "зомби" удовлетворенно кивнул. Насколько он был нетерпим к малейшим нарушениям, настолько же вежлив и предупредителен к тем, кто соблюдал все правила.
На самом деле просто старик, наверно. Собачку выгуливал: с запястья свисал поводок, а сама собачка, надо думать, бежала где-то в стороне по газону, они не присматривались.
Но Русик все равно вздрогнул. Не тогда - сейчас.
- Мозг - жив. - глухо сказал Федосеев. И потянулся к своей раненой голове, но остановил движение, так и не коснувшись повязки.
- Да. - неохотно подтвердил доктор. - И в терминальной стадии может держаться... только за счет мозга. Другого. Других.
- Это вы точно знаете - или тоже... исследования какие-то надо до конца довести? - недоверчиво спросил капитан. Он единственный еще продолжал "выкать".
- Ничего мы точно не знаем. И все надо бы до конца довести.
- А эти... игрушки, медвежата?
- Последние осмысленные желания, - голос доктора был столь кисл, что его хоть в чай вместо лимона добавляй. - Я потому и догадался... то есть предположил. Тут тоже есть варианты. Одна из этих... несчастных, женщина - она у себя в квартире развесила модные платья, смотрела на них, пока могла. Сама ни одно такое платье не надела, была в домашнем халате. За чужими мозгами охотиться не выходила, так и умерла - дома, в халате. Как потом выяснилось, всего за день до того, как ее нашли, но... но тогда никто поверить не мог, что так недавно: это был один из первых случаев.
Помолчали. Издали вдруг послышалось гудение проезжающей машины, редкое в столь поздний час.
- Вот так и бывает, - продолжил доктор, ни к кому конкретно не обращаясь. - Живет себе в саванне бедная двуногая обезьянка, ничем особым от оставшихся в джунглях не отличается - и вдруг ее мозг поражает... некое чужеродное явление. А заодно с ней и всю планету. Но вирус, как и разум, не может и не должен убивать сам себя, то есть носителя и себя вместе с ним. Так не бывает в природе. Поэтому он вынужден мутировать, приспосабливаться, становиться из врага симбионтом, следовать принципу "Живи и дай жить другим".
- Во! - старший сержант Цыплаков назидательно воздел к небу перст-сосиску. Он был заядлым сторонником этого принципа, особенно в первой его части, это ни для кого тут не являлось секретом... кроме "геронтолога зомби", конечно.
- Иногда сам он такого сделать не может, тогда за него это делает другой вирус, сателлит - с ничтожными, в пересчете на популяцию, побочными эффектами. А уж если ни тот, ни другой этого сделать не смогут... или побочные эффекты окажутся слишком тяжелы...
Доктор умолк и сокрушенно развел руками, будто в таком поведении вируса или сателлита была и его вина.
Гудение машины приблизилось, она явно рыскала где-то между этим и соседним двором. Пара секунд - и автомобиль вынырнул из-за угла. Это был бусик, контурами напоминающий фургон "Скорой помощи", и такой же белый, даже с красным крестом на дверце. Но крест был невелик, а на кузове виднелась надпись "Ritual".
- Вот и дождались, - вздохнул капитан. - Ну ладно, доктор, с труповозкой - это уже наши дела, а вы идите, пожалуй.
- Куда? - ошарашенно спросил тот. Кажется, он всерьез был уверен, что все это - временная, вынужденная передышка, а теперь его должны, может, и не за решетку обезьянника вернуть, но уж в отделение-то точно. Впрочем, все "жертвы" лейтенанта Ковалева бывали в таком или еще более суровом уверены. Он их своей убежденностью прямо-таки заражал.
- Домой, - скупо улыбнулся капитан. - Мы не вирус, мы на принцип не идем.
* * *
Он шел быстрым шагом - даже более быстрым, чем подобает патрульному. Но ничего не мог с собой поделать: буквально кипел от ярости.
Двое сопровождающих все отлично понимали. Они, именно эта пара, ни в чем не были виноваты, но держались сзади, опасаясь подставляться под пулеметный огонь его взгляда, а когда была возможность, еще и приотставали дополнительно.
Сейчас лейтенант Ковалев им такую возможность дал.
Тоже, между прочим, хороши! Ну да, за то, что произошло в ночную смену, не в ответе: не они отпустили всех тех задержанных, этот вопрос с командованием утрясать надо... (Тут он поморщился: терпеть не мог само это понятие - "утрясать". Есть закон, есть ответственность. И есть правила карантина, смягченные совсем не настолько, как кажется... кое-кому.) Но вот по совести: будь их воля и право - разве они бы этому воспротивились?
Им бы с торговых лотков мзду собирать за то, что закроют глаза на нарушения. Вон и сейчас, поди, прикидывают, не получится ли тайком от него.
Не получится. Ни тайком, ни вообще. Там, где за дело отвечает он, глаза закрывать не на что.
А вот с капитаном надо что-то решать.
Кажется, теперь это будет труднее, чем вчера. А может быть, и нет: девочку, почти месяц назад объявленную в розыск, они, конечно, нашли - но нашли мертвой. Так что никакое это не достижение.
Лейтенант остановился. Он был один, сержанты что-то уж совсем отстали. Надо полагать, зазевались, глазея на лоточников, а потом свернули не туда.
Пискнул сигнал SMS, но Ковалев даже не потянулся к смартфону. Ничего, господа разгильдяи, отыщете. Свой район надо знать.
Он находился сейчас в проходе между корпусами старых высоток - узком, неважно освещенном даже среди бела дня, почти не просматриваемом, сюда с двух сторон выходили глухие стены. Впереди был пустырь, там в это время гуляли собачники: для тех, кто помоложе, уже поздновато, а вот пенсионеры обычно еще задерживались. "Правило ста метров" больше не действовало, но проверить их все равно имело смысл.
И оттуда шел человек. Медленно ковылял, едва переставляя ноги.
Ни сантиметра открытой кожи.
С левого запястья свисал поводок, когда-то яркий и нарядный, теперь старый, как его владелец. Саму собачку, судя по поводку - маленькую и, наверно, тоже дряхлую, не было видно. Скорее всего, она потихоньку трусила следом за хозяином.
Лейтенант одобрительно кивнул. К этому собачнику (замечал его раз-другой и прежде) у него претензий не было. И вообще приятно, наконец, увидеть того, кто соблюдает правила. Не необходимый минимум, а именно все.
Он отвернулся, чтобы не смущать пенсионера взглядом.
* * *
Он едва ковылял, медленно переставляя ноги.
Поводок петлей охватывал кисть левой руки. Он всегда водил Хэппи левой, как положено по нормативам ЗКС. Хэппи на защитно-караульную службу тренирован не был, он совсем не той породы. Но привычка осталась. С позапрошлого пса. Или с позапозапрошлого. Не вспомнить. И клички не вспомнить. Овчарка. Это слово что-то значило.
Хэппи не овчарка. Он маленький и незлобивый.
Человек часто ходил на пустырь, где выгуливали собак. Последнее время обычно держался в стороне, вплотную не подходил: почему-то собаки начинали беспокоиться.
Наверно, потому же, что раньше начали беспокоиться существа, именуемые "дочка и ее муж". Когда он это понял, начал избегать их. Потом стал избегать всех.
Хэппи. Ошейник. Поводок. Не рулетка - полоса красной кожи. Гулять. Поводок тонкий: Хэппи никогда не рвется с привязи. Раньше перед каждой прогулкой приносил его в зубах. Теперь нет. Теперь поводок хранится в кармане, во время прогулки надо надевать его на левое запястье.
Сегодня один песик решил подойти к человеку. Маленький, лохматый, плоскомордый. Старый. Похож на Хэппи. Потом хозяйка издали позвала его голосом, который называется испуганным - и песик побежал к ней.
Хэппи.
Хэппи умер пять лет назад. Человек перестал знать это примерно тогда же, когда заметил беспокойство дочки. Сейчас знал снова.
Он опять знал имена своих собак. Позапозапозапрошлый - Рустам. Позапозапрошлая - Арна. Позапрошлый - Дик. Прошлый - Хэппи-Первый. Нынешний - Хэппи-Второй.
Он видел, что Хэппи не бежит рядом с ним, но видел и свисающий с руки поводок - значит, пес где-то рядом. Песик. Он маленький, ОКД, общий курс дрессировки, не проходил, ЗКС - тем более. Как и прошлый Хэппи.
А еще человек видел, как кто-то стоит впереди. И не смотрит на него. Шея открыта, голова в фуражке - тоже.
Он шел, с каждым шагом ощущая, как движения его перестают быть ковыляющими, мышцы наполняются силами для последнего броска, пальцы обретают когтящую твердость.
Хэппи.
На глазах за стеклами очков появились слезы. Человек не знал, когда слезы смачивали его глаза последний раз. Наверно, в тот день, когда он понял, что надо таиться и притворяться.
Зато человек твердо знал: сегодня, совсем скоро, он будет со всеми своими псами.