Я сижу напротив двери, поджав колени и упираясь спиной в стену. Смотрю на дверь и жду. Чего? Не знаю. Внутри пульсирует первобытный страх, скрученный в тугой комок. Но к нему примешивается что-то еще. Что? Надежда... Такой странный сплав - надежда и страх. Чего больше? Что играет главную роль в этом, таком маленьком, в этот момент, мире.
Надежда... Он не придет!
Страх! Я смотрю, как медленно-медленно дрогнула изогнутая ручка.
Сердце бешено скачет, ручка - опускается, я - слизываю соленую капельку с губ. И вслушиваюсь в обступающую меня тишину. Биение пульса в ушах.
Ручка опустилась до упора. Еле слышный щелчок перекрывает все звуки.
Я хватаю руками лохмотья платья и натягиваю на голые коленки. Вжимаюсь спиной в стену. Дверь медленно открывается. Закрываю глаза. Нет! Открываю.
Нет сил сдвинуться с места. Кровь стучит в ушах. Кровь... Я перевожу взгляд на платье. Кровь. Алые пятна расплываются по легкой ткани. Что это? Откуда? Губам горячо. Я провожу рукой по лицу, и на ладони остается красный след.
Он вошел - хищный разлет бровей, тонкогубый рот. Неприятное лицо. Он называет себя человеком.
Раздался еле слышный стон. Неужели это я? Нет, стиснуть зубы и молчать, молчать. Я спиной вжалась в стену, чувствуя, как шершавая корка трется о грубые камни сквозь лохмотья. Он поманил меня пальцем и замер. Ждет. Знает, что я не смею ослушаться. Сколько уже было таких попыток, и каждый раз одно и то же - слепящая боль и круги перед глазами. Он имеет на меня право - он его купил. Я - выродок. Так меня в первый раз назвал Он, процедил сквозь зубы.
За последние несколько лет, что я здесь, я слышала от него только с десяток слов. И все с едва сдерживаемой ненавистью.
Я встала, внутренне сжимаясь от страха и придерживая руками лохмотья. Спина, покрытая темно-коричневой, грубой коркой, заныла от одних воспоминаний об облучении.
Он пропустил меня вперед, в узкий коридор. Ему доставляло определенное удовольствие, когда я сама шла в "оборудку", садилась в специальное кресло, а он притягивал меня таким образом, чтобы получить доступ к моей спине.
Он купил меня - дартулианку, надеясь разгадать секрет их крыльев. Но просчитался, и теперь вымещал на мне злость. Облучал твердую корку, соскабливал, срезал верхний покров.
Каждый раз я по месяцу приходила в себя, но корка нарастала снова. Становясь с каждым разом все толще. И я опять и опять приходила сюда, чтобы снова испытать эту боль.
Я заорала - спину обожгло огнем. Мелькнула мысль - это что-то новое, и я провалилась в тишину, а потом захлебывалась слезами, глотала кровь и кричала не переставая.
После очередного провала очнулась я уже в своей комнате. Я давно привыкла называть её своей. Каждый раз я не помню дорогу обратно. Сколько прошло времени после моего последнего беспамятства я не знаю. Меня это и не интересует. Хочется лежать, не двигаясь, не думая, но каждое движение рождает новую волну боли, и я постепенно напитываюсь ненавистью, не только к моему мучителю, а ко всему живому. К людям, за то, что среди них рождаются такие как он. К дартулианам, за то, что у них эфемерно прекрасные крылья, не дающие покоя всем остальным. К родителям, которые от меня отказались после рождения. К себе, за то, что я выродок, что терплю эту боль.
Я вспомнила первый раз, мне было лет пять, когда мне доходчиво объяснили кто я и на какой ступени. Мне показали дартулианина. Я запомнила его на всю жизнь. Высокий, тонкокостный, невесомо-легкий, и крылья - прозрачные, нежные, раскрашенные в голубые оттенки. Они давно уже не могли поднять тело в воздух, но остались как украшение и показатель статуса. И я в сравнении с ним - жалкая, испуганная.
В тот же день мой мучитель подвел меня к двум зеркалам, стоящим друг напротив друга, и я смогла рассмотреть её. Грубую корку. В рытвинах и шелушащихся краях. Темно-коричневую, в местах трещин почти черную. Я в ужасе заплакала, тогда слезы у меня могла вызвать не только физическая боль.
Мысли куда то уплывали, но я снова сосредотачивалась и вспоминала все подробности, мне казалось это важным, очень важным. Словно наступил перелом. Боль, ноющая боль по всей поверхности спины, почти не мешала, я привыкла к такому ощущению. Но сейчас я чувствовала жжение. Сильное. Беспокоящее.
Я перекатилась на холодный пол, легла спиной на камни, чтобы охладить, избавиться, но боль только усилилась.
В какой то момент, я почувствовала, что не могу сдерживаться - катаюсь по полу, а из горла рвется крик, беспомощный, но я его сдерживаю. Нельзя! Нельзя! На звуки придёт Он, и опять уведет, он всегда уводит. Но боль рвется наружу, я цепляюсь пальцами за плиты пола, сдирая ногти в кровь. Саднящая боль заглушена полыхающим огнем между лопатками. На губах что-то соленое? Кровь.
Спина... я пытаюсь дотянуться, содрать, избавиться от внезапно ставшей ощутимой корки. На полу остаются сухие клочки, что это? Новая волна боли заставила отключиться.
Когда я пришла в себя ныло всё. Под ногтями и на руках кровь, по всему телу царапины. Лежала я на животе и сверху ощущалась тяжесть. Я чувствовала, что меня придавливает к земле. Перестало хватать воздуха, и я дернулась, пытаясь столкнуть со спины нечто. Неожиданно я перевернулась набок, что-то тяжелое потянуло меня за собой, заставляя заныть мышцы. Взгляд зацепился за край чего-то кожаного, буро-коричневого.
Я осторожно дотронулась - приятное на ощупь. Слегка бархатистое. Я села, тяжесть за спиной не пропала, но кожистое шевельнулось. Дернулась отползти, и оно поползло за мной. Встала, и свисающее нечто повисло за спиной тряпкой. Это крылья! Кожистые, не такие легкие и прозрачные как у дартулиан, а плотные, способные выдержать... что выдержать? Я напрягла мышцы спины, крылья шевельнулись, расправились...
Еще пару часов усилий и я смогла по собственной воле складывать и расправлять их. Так вот чем занимался Он! Старался вывести генетически новый вид. Возможно... возможно даже способный летать.
Я крутанулась на месте, крылья послушно следовали движениям.
Летать... надо научиться летать. И вырваться, убежать! Исчезнуть из этой клетки! А уж потом... Я сжала кулаки.
Что толку думать о далеком "потом", когда прямо сейчас надо срочно научиться - летать.