Аннотация: Чтобы приручить женщину - кошку, нужно самому быть мартовским котом.
"Черной кошки нет опасней
Для натуры суеверной
Откровенным ловеласам
Кошка действует на нервы.
Если гибкою походкой
Перейдет тебе дорогу
Эта черная красотка,
Объявляй, дружок, тревогу"
С. Ашихмин
Я встретил тебя в баре. Банально? Более чем. Бар был из захудалых. В тот поздний час в нем почти не было посетителей. Несколько подвыпивших мужиков, крутящихся у бильярдных столов. Несколько столь же нетрезвых девиц, вертящихся возле этих мужиков. И ты, сидящая одиноко у барной стойки. Бармен поставил перед тобой наполненный бокал, заменив им пустой. Разумеется, это был бокал с мартини. Одинокая оливка задерживала на себе твой взгляд. Ты - задержала мой.
Странно, что к тебе никто не клеился. Впрочем, может быть, к тому времени ты уже всех успела отшить? Бармен поглядывал на тебя с явной опаской, что не могло не вызвать во мне еще больший интерес.
Я сел у дальнего конца стойки, едва освещенного в полумраке бара. Ты же сидела на свету, и я легко мог наблюдать за тобой, сам, оставаясь вне поля твоего внимания.
Но ты почувствовала мой взгляд. Каждой клеточкой своего тела. Своего соблазнительного, стройного тела. Мой взгляд с откровенным наслаждением обласкал все твои изгибы, впадинки с выпуклостями. Ты вздрогнула. Тряхнула головой, отгоняя задумчивость. Твои роскошные волосы, распущенные, достигающие середины спины, всколыхнулись мягкой волной, прежде чем снова скрыть твои лопатки под шелковой тканью блузки, скрыть за шелковым занавесом твое лицо. И все же, я успел его разглядеть. И твое лицо, и гибкость твоего тела, и плавность движений поразили меня. "Кошка! - мелькнуло в моем очарованном мозгу. - Дикая, черная кошка! Непокорная. Опасная!" И захотелось приручить. Обезвредить.
Не сводя с тебя глаз, я заказал двойной виски. Мне не хотелось ничего цедить. Хотелось выпить одним махом. Что я и сделал. Но едва ли смог промочить в миг пересохшее горло. Ты уже допила свой мартини И сейчас вяло водила оливкой, нанизанной на палочку для канапе, по нижней губе едва приоткрытого рта, будто решая - приоткрыть ли его больше, впустить ли оливку внутрь. Сглотнув, я жестом попросил бармена повторить, и, жестом же, попросил повторить и тебе. Он лишь жалостливо взглянул на меня, но, ничего не сказав, поставил бокал передо мной, потом - перед тобой. Меня озадачил этот его взгляд, и все же, я не сводил глаз с тебя, ожидая твоей реакции.
Ты повернулась в мою сторону и твои глаза сверкнули. Кошачьи глаза. Прекрасные. Дикие. Глядя прямо на меня, в мои, расширенные от восхищения очи, ты, наконец, позволила оливке проникнуть сквозь преграду из губ и зубов, и прикусила ее. Не сильно. Только, чтобы чуть пустить сок. Я отреагировал адекватно. Сидел, не в силах отвести взгляда от губ, сжимающих оливку. Радуясь, что стойка и полумрак скрывали мое явное возбуждение.
Ты отвернулась. Я почувствовал одновременно и разочарование, и облегчение. Впрочем, и то, и другое длилось не долго. Всего миг, всего одно биение сердца, и я уже с удивлением наблюдаю, как ты, взяв вновь наполненный бокал, и, встав с табурета, направляешься ко мне. Злополучная оливка исчезла в неизвестном направлении, и я смог оторвать взгляд от твоего рта, чтобы оценить всю грацию твоего сногсшибательного тела, опасность в мягком покачивании бёдер. И в который раз подумал: "Кошка! Дикая кошка!"
Ты ответила мне таким же оценивающим взглядом. И от твоих кошачьих глаз не укрылось ничего, в том числе, и мое возбуждение. Но они, загадочные, ничего не отразили - ни одобрения, ни упрека. Лишь где-то далеко в глубине глаз - так далеко, что казалось, будто это где-то в другой вселенной - читались любопытство и интерес. Ты ничего мне не сказала, подойдя вплотную к моему табурету. Я ничего не сказал тебе. Слова были излишни. Мы все понимали и без слов, но продолжали неотрывно глядеть друг на друга, не решаясь облечь свои мысли в слова.
Твое колено, будто, устав ждать, оперлось о край моего табурета - там, где мог бы находиться мой пах, если бы я придвинулся к этому краю ближе. Я опустил глаза на это бесстыдно обнаженное колено. Это была провокация. Я усмехнулся, и решил усугубить её. Придвинулся ближе, сдвигая свои колени так, чтобы твое бедро оказалось зажатым между моих ног, а твое колено - касалось моего паха. Не сильно. Просто, чтобы не осталось никаких недомолвок. Их и не осталось. Ты коснулась своим бокалом моего, скрепляя соглашение. Медленно выпила мартини. И вот уже - одинокая оливка осталась на дне бокала. Уже не нужная оливка. Ты поставила бокал на стойку, коснулась одной рукой моего паха, высвобождая свое колено. Чуть задержала там руку, и, отвернувшись, быстро пошла к выходу. "Кошка", - мысленно повторил я, быстро выпил свой виски и, бросив купюры на стойку, бросился тебя догонять. Мне не хотелось выглядеть в глазах других - бармена или подвыпившей компании - смешным, бегающим за тобой, но искать тебя, если ты захочешь спрятаться, поиграть - тоже не хотелось.
Ты не скрывалась. Распахнув двери, и, выскочив в ночь, я тут же наткнулся на твою спину, едва не упав, едва не повалив и тебя. Чтобы сохранить взаимное равновесие, машинально обхватил тебя руками, прижимая к себе. Машинальность этого жеста длилась мгновения, т.к. я сразу же ощутил - мои ладони покоятся под самой твоей грудью. В нос ударил аромат твоих чудесных волос. Я пошатнулся, прижался крепче, намеренно накрывая ладонями груди, прижимаясь бедрами вплотную к твоим ягодицам, чтобы ты почувствовала, ощутила... Мои губы касались твоего затылка, потом шеи сквозь шелковую завесу. Ты замерла. Но, как только одна из моих рук стала спускаться к животу и ниже, прижимая тебя основательней, ты, неуловимым движением непокорной кошки, вывернулась из моих рук, рассмеялась и пошла, не оглядываясь по улице.
"Ну, что же, - подумал я, направляясь следом, - поиграем ещё, моя непокорная кошечка. Поиграем". Глупо было бы надеяться, что мы пойдем рука об руку, или, хотя бы, рядом. Только не с кошкой, заявляющей, что "она гуляет сама по себе". Ты - то уходила вперед, то отставала, то шла рядом, чтобы через мгновение снова спешить куда-то в сторону, будто что-то высматривая. Когда мы шли мимо набережной, ты подошла к самому парапету, и, держась за перила, чуть наклонилась, вслушиваясь в плеск волн, бьющихся о камни.
Я подошел вплотную, прижался бедрами и грудью стал наклонять тебя ниже, ниже над темнотой за перилами парапета. Ты вскрикнула. Как и любая кошка, что боится воды, ты зашипела и запустила в меня когти. Решив, что это более действенный метод воздействия, ты - вместо того, чтобы упереться в перила руками - наоборот, отцепила их от перил, и, заведя руки за спину, впилась когтями мне в бедра, причиняя боль. "Кошка! Дикая кошка! - снова пронеслось в голове. - Только, вот что, моя кошечка. Я, ведь, тоже - кот. В ответ на твои царапины, я могу начать кусаться. Вспомни, к примеру, документальные фильмы о жизни львов, об их любимых привычках во время соитий". Наклонившись ещё ниже к тебе, я вцепился зубами в кожу между лопатками, защищенную только тоненькой шелковой блузкой. Ты застонала. Нет - тебе не больно - я контролирую силу укуса. Зубы сжимают достаточно чувствительно, чтобы не выпустить тебя, держать тебя в узде, но не настолько, чтобы подпортить твое драгоценное тело. Ты попробовала дернуться, но я лишь сильнее сжал челюсти, и ты замерла, глубже впиваясь в меня когтями. "Это ничего, моя кошечка. Это мы потерпим". Мои руки уже задирали юбку, скользили по бедрам. "Ну, разумеется - никаких трусиков. И, правда, к чему они? Чем бы они помогли? Скрыли бы твою влажность? Но разве столько скроешь? Что это? Так велико желание? Или кто-то тут успел уже побывать до меня?" Одна рука выскользнула из-под юбки, поднимаясь к лицу, чтобы я смог вдохнуть аромат, кружащий голову. "Нет, моя кошечка. Это ты. Это только ты!" Но эта минута сомнений придает тебе силы, и ты снова пытаешься вырваться и ... смеешься - звонко, заливисто, насмешливо. "Э, нет!" - я снова сжимаю сильнее зубы, наклоняю тебя еще ниже. Ты вскрикиваешь, страшась темноты вод. А мои пальцы проворно расстегивают пуговицы на джинсах. Секунда свободы. И рывок. Снова вскрик. "Ну, посмейся же сейчас, моя кошечка. Или ты не можешь, пока я так глубоко в тебе? Ну же? Ты мурлычешь?"
Понадобилось всего несколько движений - резких, глубоких - и, вот уже из горла рвется крик, и зубы отпускают добычу. И нужна передышка - всего лишь, прикоснуться лбом к вспотевшей спине в шелковой блузке. Кошка. Кошка. Ты только этого и ждала. Движение бедер и - вот уже твой смех раздается в стороне, и ты убегаешь вперед, иногда оглядываясь, будто помахивая хвостом, дразня. "Ну, дразнись, моя непокорная кошечка. Дразнись. Это ведь только начало. И ты покоришься, я знаю". Руки неторопливо поправляют одежду. На бедрах явственно ощущаются царапины, щиплют. Ничего - это лишь коготки играющего котенка. Заживут. Я иду следом за тобой. Ты никуда не убежишь, я знаю. Давно глухая ночь, все спят. Тишина. И только цокот твоих каблучков впереди - то замолкающий, то вновь дающий о себе знать.
Вот, они снова стихли. Я продолжаю идти вперед - вдоль улицы. Ты выскакиваешь из-за какого-то угла, набрасываешься на меня, обнимаешь, целуешь, смеешься, кусаешься. Твои руки жадно шарят по моему телу, пока ты, наконец, не смогла убедиться, что я все еще тверд. И горяч. Я за попку прижимаю тебя покрепче, но ты снова со смехом выскальзываешь из рук, гибкая, тонкая. И убегаешь вперед. "Ну, что же. Мы побегаем. Хорошая такая игра - "кошки-мышки". Будешь моей мышкой, моя дикая кошечка?" И я начинаю наращивать шаг, постепенно переходя на бег. Ты продолжаешь дразниться - то, подпуская к себе, то, выскальзывая, уносясь в ночь. Я не расстраиваюсь, не тороплюсь. Я загоняю тебя в ловушку. В мышеловку. И ты в нее попадешь. Впереди дом с проходным подъездом. Ты мчишься к нему. Но я то знаю, что сегодня этот подъезд не проходной, что сегодня вторая дверь заперта. Ведь я сам ее запирал, потому что - это мой подъезд. Ты вбегаешь в него, несешься к второму выходу. Я уже не тороплюсь. Ты обнаруживаешь запоры и мчишься назад, чтобы успеть выскользнуть из мышеловки, пока она не закрылась. Поздно. Я уже внутри. Перехватываю тебя. Толкаю к стене. Прижимаю тебя к ней всем своим телом. Обрушиваюсь с неистовыми поцелуями. "Попалась. Попалась, кошка в мышеловку". И вот уже - твои когти впиваются мне в спину, твои ноги обвивают мои бедра, движущиеся в древнем, как мир ритме. Ты запрокинула голову, зубками сжимаешь нижнюю губку, чтобы удержать стоны. "Глупая. Это не поможет. Кошка моя, неужели ты не понимаешь, что проиграла? Ты не сможешь смолчать. Я тебе этого не позволю. Всего лишь немного усилю напор, да? Или увеличу амплитуду... еще? Ну, же! Давай!" И тишину подъезда разрывают твои крики. Крики, а не мягкое мурлыканье. И ты бессильно обвисаешь. Закрываешь глаза. Отпускаешь мои плечи с разодранной на них рубахой. Кошка! Дикая кошка. Это еще не все. В тебе еще остались силы, ты еще захочешь по сопротивляться, поиграть в непокорность. Я пользуюсь твоей слабостью, хватаю тебя на руки, по лестнице бегом волоку в квартиру. Швыряю на кровать. Нет, я не дам тебе очухаться. Летят в разные стороны детали общего туалета... А потом и мы с тобой - летим в рай.
* * * *
Утро выдалось солнечным. Ноздри щекотал аромат кофе. Я открыл глаза. Было поздно. "Проспал?" Вспомнил, сегодня суббота, выходной. Удовлетворенно потянулся и сморщился - спина ныла. Я приподнялся. Судя по пятнам крови на простыне - раны достаточно глубоки. Нужно обработать. Теперь хоть не иди в спортзал - ребята непременно будут зубоскалить. Я отправился в душ, и только потом, накинув на себя шорты и майку, отправился в кухню. Ты стояла у плиты. В коротком домашнем халатике, с волосами, убранными в хвост. Рядом с плитой, на большом блюде, увеличивалась горка оладушек. На столе стояла моя чашка с налитым в него кофе, два стакана молока. Ты оглянулась на меня, нежно улыбнувшись. Моя кошечка. На лестнице послышались крики и грохот. В кухню вбегали наши котята. И, вот, один уже запрыгнул на руки к тебе, другой - повис на мне. Они на перебой что-то рассказывали, рассказывали... А мы смотрели друг на друга. Я опустил глаза на твой живот, вернулся к глазам. Тебе не нужно было ничего говорить, ты лишь утвердительно улыбнулась. В этих вопросах ты никогда не ошибаешься, а это значит, что через девять месяцев у наших котят появится братик или сестричка. Потому что моя дикая кошка, всегда знает, когда покориться. Всегда чувствует, когда приходит время стать мягкой, домашней кошечкой...