Строкань Юрий Валериевич : другие произведения.

Дневник чинаря

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    До августа ещё целых одиннадцать месяцев... И как с этим жить прикажете?

   Дневник чинаря.
  
   Спасибо Даниилу Хармсу,
   писателю который меня соблазнил.
   (Из письма жены профессора Остину
   Пауэрсу ...)
  
   11 июля 2002 года
  
   До августа ещё целых
   одиннадцать месяцев...
   И как с этим жить
   прикажете?
  
  В июле...
  Да, в июле. Где-то в конце. Вечер медлит, но всё же ложится на землю. Ложится и оказывается что им обоим это таки удовольствие. Никто не торопится. Они знают толк в нежности.
  Люди где-то жмут друг друга о той же нежности и на чём свет стоит, а он и ночью свет... Муравьи ползают по сандалиям, катаясь в пыли и спотыкаясь о собственные тени. Комары уже напились своей жизни и зачастую лишь гудят над ухом, не давая сосредоточиться или заснуть. Редкие вишни заглядывают переспевшими зрачками в запыленные окна и ты прислушиваясь к нервным рывкам тёплого ветра за стеклом думаешь о...Об огромных налитых солнцем персиках и трескающихся арбузах, о чуть пьяных девушках и пустеющей даче. О том, что тянется за тобою из года в год, оставляя в памяти то ли солнечные ожоги с засвеченной плёнкой , то ли грустное счастье в глазах.
  Я знаю несколько причин такой календарной нежности. И все они находятся внутри. Вот...
  Мы вошли в затянутую паутиной калитку и многозначительно переглянулись:
  - Если б это были заросли ганжи, я б не удивился...
  - Хм... Мы, кстати собирались с братом сделать тут растаманскую party. Включить Боба на всю дачу, пыхнуть какого-нибудь зверобоя и потом ходить среди этих фруктовых кустов, искать друг друга и слушать июльские звёзды.
  Над нашей дачей обычно самое красивое небо... какое можно себе представить...Винца?
  - Пошли.
  ***
  
  11 июля 2002 года.Вечер.
  
  Один чувак искал сокровища, а нашёл душу мира.
   Искал снаружи, а нашёл внутри... Опа как.
  
  Я закрыл окна, включил свет, чайник и пошёл с газетой на комаров. Уже и не помню когда белые стены стали не белыми, а ночь стала тише, но заговорило вдруг что-то. Легло на влажные стёкла дыханием ночных бабочек, легло нервным запыханным облаком, остывая на вишнёвых не крепких руках. Легло и уставилось бледно-красными огоньками, огоньками не ведающими своего предела и чар. И стало глазам необыкновенно тепло и спокойно. Тепло и спокойно. Я перевернулся на другой бок подушки от кипящего на тумбочке чайника и ТЕПЛО мне перестало быть. СПОКОЙНО осталось.
  По оживающим здесь по ночам стенам бегают тонкие вишнёвые тени, пугая притаившихся комаров, зевающие звёзды застывают неясным узором в рамке окна и ощущение что ты не один, засыпает с тобой рядом, пронзая тебя холодными взглядом давно почившей красавицы, подложившей под голову какую-нибудь книгу ужасов, и ты называешь её по имени и дышишь за двоих. Мы долго смотрим друг на друга, не говоря ни слова и обоим кажется что это их лучший разговор за последние лет пять. Когда-то мы не попрощались, переехали через границы и единственный засвеченный кадр с нашим участием остался на много лет вперёд чересчур символичным. Мило тут ночью.
  Иногда время сжимается как эспандер, вмещая в мгновениях столько внутреннего смысла и переживаний что хватает на годы, но чаще эспандер разжимается от перенапряжения и время выходит за двери быстрее чем ты. Как сказал один мой знакомый " Утром на работу, вечером с работы. И так до пенсии..." Туда его в качель, за его зрение в корень...
  Сейчас я смотрю в ожидании сна в потолок, пытаясь не слышать базарные речи комаров и внутренние диалоги. Мне это с трудом удаётся. Это та одна из причин, за которое и любишь это время года.
  Время разговоров с самим собой.
  ***
  12 июля 2002 года
  
  Утром, мы разогревали на пару самовара тушонку 89 года. В холодильнике оказалось на удивление одиноко и мы вином заглушали упрямый голод. Процесс заглушания упрямого голода так бы и перерос в процесс наслаждения упрямостью памяти, если бы тушенка не научилась летать. При этом звук который она издала, выдал в ней истребителя.
  Когда у тушенки кончился бензин, мы поняли что самовар нам больше не самовар, а просто умывальник. Мол, вода выкипела, спиральке сделалось нехорошо и в космос улетела корова Мисс- 89.
  Пять минут, полёт нормальный...
  Мы вскипятили в кастрюле воду, засыпали её заваркой. Достали также стреляющее смородиновое варенье из вмещавшей в себя всё что только можно представить на разные случаи жизни кладовки - конструктора, вложили тела в разные удобные и не очень сидячие места и ... :" Как там было?". Я поставил чашку и улыбнулся. Хм,...по разному.
  
  ***
  21 мая 2003 года
  
  ***(RU.)
   Хочется, - это хуже чем болит.
  Слушай, сынок:
  Проснулся я где-то в семь утра. Вытянул одну ногу из-под большого полотенца, немного подождал когда нахлынет желание полежать еще минут 15, аж потом забрал ногу обратно в тепло, натянул полотенце на нос, подтянул колени к пузу и хлюп на сорок минут. Хлюп.
  Проснулся снова. Полупал глазами, потер их пальцами. Ой, аж ноги сводит от сна. Подумал и вылез в мир божий. А мир божий луснул меня из иллюминатора каюты в ряху, разве что не в слезы. Сплюнул я в ту утреннюю дырку, посмотрел на воду, прислушался, а там лягушки поют. Надрываются, как Колян, когда на него после литра небо нападает. Поют, аж есть захотелось.
  Пошел к рукомойнику, хлюпнул на себя ухват воды, порылся щеткой в зубах, потом еще ухват воды и так думаю, что неплохо было бы и позавтракать. Неплохо. Вот.
  Вылез на палубу, зашел на кухню, сел за стол, а на столе окуньки жареные. А сверху над окуньками сверкают под солнцем жареные щучки. Под солнцем.
  Подсунул я к себе сметанки, положил на тарелку окуньков, потом полил густо сметанкой, слизал сверху и вынул одного. А сметана по рукам течет. По рукам. А я облизываю. Положил одного в рот, вытянул за хвост кость, потом достал второго. А она по рукам. А я...
  Заложил я так штук десять хвостов. Облизал по одному пальцу и подсунул большую чашку чая. Посмотрел вокруг. Лягушки пузо так и надрывают.
  Встал, подошел к плите, поднял крышку, а в кастрюле блины. Хорошо.
  Наложил блинов в тарелку, достал из шкафа банку абрикосового варенья, отрезал добрый ломоть белого хлеба, намазал маслом, наложил варенья и в рот. Затем полил на блины варенья, сметаны, покружил их по тарелке и агу их туда же. Потянулся на стуле. Отдышался. Взял чашку чая и залил все это доброй поллитрой липтона. Потом опять хлеб, потом снова блинчик, чай... А чай горячий. А утро уже нагрелось, солнце так и печет, аж в пот бросает.
  Допил чай, откинулся снова на стуле. Хорошо.
  Немного переждал когда на пузе жирок завяжется, аж потом встал и пошел на нос теплохода. Сел возле флажка, за рындой, сбросил футболку и давай солнышко кушать.
  Вот спал бы - ел бы, и не спал бы - ел бы.
  А солнце вплетаеться в ветер и по спине. По спине. А я поворачиваюсь к нему пузом, а оно по пузу. По пузу. Так и жарит.
  Опять хорошо.
  Посидишь так час, потом пойдешь к рукомойнику, вильешь на голову немного воды, потом еще немного и опять на солнце. Обсыхать. Аж пока солнце не зайдет за капитанскую рубку. Потом накинешь футболку, от едва холодного ветра, сядешь по ходу теплохода и на Днепр смотришь. А он, Днепр, так и ждёт этого: то замрет как зеркало, то как будто кто защекочет - в рябь пойдет, то спину выгнет как девушка после сна. Переливается на солнце, улыбается.
  А дальше, берега... А они пологие, как будто кто ломоть свячёной пасхи отрезал. Корни, камни,- словно кто изюма набросал. А сверху зеленая пудра,- весна, по ветру качается.
  На берегу что-то мастерит какой-то дед и смотрит на нас. Присматривается, машет рукой. Я машу ему в ответ и мы идем дальше.
  Вот дикая утка мокнула клюв в воду, зашелестела мохнатым задом и поднялась к небу. А небо словно сметана: где-то там тучка сахарными краями клюет носом к воде, где-то птичку как то перо по ветру качает, где серебристая полоска от самолета, как в домашнем сале. Аж смотреть вкусно.
  А мы идем. Нос разрезает, как то масло чумазые воды Днепра, а те облизывают стальные края судна и как будто накладывают масляные волны. Не намазывают. Накладывают. Хорошо.
  Проведешь рукой по пузу, прислушаешься как оно там бормочет, потрешь затылок и на верхнюю палубу. Берешь из каюты полотенце, надеваешь плавки и загораешь. И спишь. И загораешь. Аж пока кто за ногу тебя не перевернет на живот. А ты опять: то загораешь, то спишь, то...потом наоборот. А капитан из рубки видит что ты уже как та щука поджарился и дает гудок, а ты смотришь на него детскими глазами, выбираясь из сна и слушаешь вокруг. Нужно что-то делать...
  Спрыгнул на нижнюю палубу, зашел на кухню, потер руки и залез в хододильник. Взял две литровые бутылки пива и позвал капитана. Тот пришел, потер руки, достал из шкафа тараньки, взял бутылку пива и сел. Хорошо.
  Выпили по литру, заели таранькой, потом в холодильник, в шкаф. И снова по литру, и по тараньке. И опять хорошо. Хорошо. Пошел в каюту. Лег. С час поспал. Проснулся. Посмотрел на часы, перевернулся на бок, поспал еще час, аж пока матрос не грюкнул в двери и сказал что уже и к обеду нужно. Нужно...
  Пошел вымыл руки, рот, посидел минут пятнадцать на унитазе, помыл опять руки и пошел на кухню. Сел. Обвел стол бегающими глазами.
  Солнце зашло на другую сторону и уже на кухне лишь тяжёлый горячий воздух. И стол...
  А на нем, нет где ложки положить: из ухи идет пар, аж нос закладывает и на глаза слезы наворачиваются от перца и полосатых окуньков; жареные судаки, копченными боками друг к другу тянутся, мало места на тарелке; караси в сметане аж булькают от нетерпения, в рот прыгают; щука зафаршерованая с рисом и зеленью, выгнулась расступаясь перед вареными кабачками и морковью. Слюна течет, аж руки трясутся. Берешь ложку, запускаешь в уху и волну за волной, пока немного не остынет.
  Заходит капитан, берет ложку и как-то нервно смотрит. Шо это ты, говорит, рыбный суп ешь...А? Я качаю головой и лезу в морозильник. Он берет две рюмки и я наливаю тягучую и ледяную доверха. Хорошая водка. Хорошо. Запиваю компотом и смотрю в окно. Йок.
  Почти лето. Разве нет?
  Весна в этом году поздняя, но май печет как дурной. Травы и деревья побуяли, как россада в теплице. Смотришь на берег, а он зеленый, аж синий. Хатки из-под деревьев как будто грибы выглядывают, отблескивают едва не ржавыми крышами. Смотришь в окно - не налюбуешься. А оно то есть чем, - Днепр длинный, в каждом городе что-то свое вкусное, незабываемое.
  Посмотрел на стол: немного водки, немного щучки...
  Лучше пусть пузо лопнет, чем пропадет.
  Налили по последней и вышли на воздух. Легкий ветер щекочет щёки и тебе как будто легче. Как будто. Нужно полежать. Полежать. До ужина....До.
  А там как-нибудь ночь пересплю... И завтрак поспеет.
  Ото ж бо.
  ***
  
  25 мая 2003 года
  Сошлись мы довольно случайно.
  Я тогда уже сошёл на берег.
  Она не за мужем. Я тоже ни чем не занимался. Ёе любимый цвет совпал с моим. Так бывает. Люди ведь как-то сходятся.
  Она всё хотела, чтоб я её что-то спросил...Что-то. А заканчивая очередное предложение, спрашивала сама. Учила она английский. В каком-то странном университете. Я не запомнил.
  Когда она вошла и села спиной ко мне, я даже со спины почувствовал, что вот - она...
  Я даже сказал об этом. Ей. Она мило улыбнулась, сказала что ей тоже очень...Слова не мешали. Всё было так, будто мы знакомы уже давно. У неё родинка на левой груди и какой-то еле уловимый дым от сигареты. Ещё улыбка. Улыбка...
  Есть тысячи вещей которые нас соединяют и разделяют, но откуда ты знаешь ту одну, за которую хоть на край света. Ты знаешь?
  Мы знакомы...?
  Улыбка...Белая роза с утренними каплями росы на лепестках...Облако в солнечных лучах...
  Улыбка...Театральный занавес для уставшей актрисы...Луна в стаде небесного пастуха...
  Всё это слишком хорошо, чтоб быть правдой...
  Машин на дороге не было. Люди угрюмо и одиноко брели по домам, обгоняя медленный апельсиновый круг над Днепром. Я коснулся её ладони и услышал утреннее нежное дыхание.
  Я никогда не запоминаю цвет глаз. Я смотрел в них часами, но сейчас не вспомню цвета её утренней грусти. Грусти, похожей на любовь в письмах и взгляд из окна отъезжающего поезда. Это мой любимый цвет...
  Ты знаешь?
  ***
  26 мая 2003 года
  
  Сегодня достал старые письма из Молдавии.
  Прочитал все.
  Хотелось и плакать, и смеяться одновременно.
  Я так и сделал.
  Выдержка из письма( дословно): "... начали ходить на работу, в среду ходили на картофель вырывали сорняки, в четверг и пятницу на прополку винограда. Дали нам мотыгу... Норма наша 5 рядов по 100 метров. Случайно слышал что, по расценкам за пять рядов 2,80 руб....
  ...В четверг ходили в баню, отмылись...
  ...Распорядок дня у нас такой: подъём - 7:00, отбой - 11:00, но ложимся мы позже - долго болтаем... После подъёма зарядка: кросс 3 км бежим если мокро вокруг лагеря, если сухо к озеру и там купаемся, но я утром не купаюсь из-за носа, потом 8:30 завтрак, 10:00 - едем на работу, 13:00 - обед, с 15 до 17 сон, с 17:30 должна быть тренировка, но пока не постелили ковры и эту неделю тренировок не было и мы качались. В 19:30 - ужин. Кормят нас хорошо, но дают мало, то что нас пугали манжой, то это чепуха. Сама манжа - это картошка в жиру, залитая им, да и её в неделю дали два раза. Дают творог не часто, но дают - утром. Конфеты каждый день. В 9:30 дискотека: "Кино", "ДДТ", "Наутилус Помпилиус". В субботу ходили на озеро купались, ловили рыбу, поймали 25 карасей у меня резинка нормальная... только очень лёгкий груз...Рыбу поймали, а куда деть не знаем. Черешня уже спеет, но в этом году её съедят и не очень спелой...В палате я сплю возле окна, в палате в основном старшие ребята, но живу нормально. В восресенье спортивный праздник в Алботе. Хожу я не грязный, футболку в которой приехал постирал в субботу и одни штаны х/б. Помните я говорил что штаны х/б между ног порвутся так и стало, но я их зашил основательно и теперь не рвутся.
  Я не голодный и ребята не голодные, но всегда немного хочется есть...
  20.06.87.
  ***
  20 июня 1988 года
  Посвящается Глебову Сергею Николаевичу и моему старшему брату, без которых ничего этого не было бы.
  
  В Тараклийском районе Молдавской ССР, в глуши орехов и акаций, был один лагерь. "Родничок", за его с-противно-трудовую специфику мы ласково называли его "Рудничок" и ездили туда два года подряд на закате советской эпохи, якобы на сборы перед сезоном. Вдали от дома и маминых блинов.
  Ну, где ещё как не в Молдавии...
  Дома перед отъездом посмотрели мы с братом на карту СССР, лягли на неё с распростёртыми руками, покувыркались делая друг другу болевые приёмы, а всё равно за пределы границ не выкатились. И дело даже не в необъятности. Просто "широка страна моя родная" дышало отовсюду. Особенно когда тебе лет 11 и собственно... Всё.
  Так вот.
  Почти как в компьютерной игре... Сел в Киеве в автобус и ату в МССР. Пару раз выйти пописать и ты в Верхней Алботе. В одной стёртой колоде детской тоски, разбросанной по всем запятым советской и необъятной. Почти как в компьютерной игре. Ну, почти...
  А дальше...Посылки. Письма. Ну и дальше...
  Весь тот мозоль Молдавии на котором мы обитали, был расчерчен бесконечными крестиками/ноликами соток виноградников, фруктовых садов, бахчей, помидоро-перцо-луковых полей. А мы были где-то посредине всего этого. Пионеры-строители кому-вниз-ма.
  Молдавская растительность в июле напоминает психованный стог сена, рвущий и разбрасывающий свои косматые кудри. Безумное количество колючек вынимаемое из любых мест и "всякое такое не родное" заставляло нас не сильно таки любить всё это. В смысле то, где мы находились. Юношеский энтузиазм питался новизною окружающего нас, но воспринималось всё как " что-то неправильное". В общем, после тысячи приятных домашних мелочей, тут мы были как обезьяны в период ранней стадии перехода в человека. Всё сначала.
  Ещё эта байка про измученного хозяевами быка, которому однажды всё надоело и он натворил совсем нехорошего лиха и пустился шнырять по местным холмам и бодать всех кого не попадя. Каждое утро, бегая на зарядке по дулям этих холмов, мы сверлили глазами во все стороны по выжженной траве, в надежде что борьба самбо поможет нам убежать и от него, противного.
  К тому же люди упрямо разговаривали с нами на молдавском. Даже повар, когда юное скуластое лицо просило его добавки, демонстративно не понимал и шёл к себе в трюм. Не съеденные нами буханки хлеба домой себе заворачивать. Хапуга.
  Вот.
  ***
  25 июня 1988 года
  
  Дежурить все любили. Даже просились ещё. Но график дежурств штука упрямая."И всё!"
  И ровесники, и старше, встали одинаково в шесть. Заправили в трусы что у кого было. А кое-кто и не заправлял. И побежали на построение. Ха! А трусы у всех разные, хоть и спортивные.
  Тренер сказал, чтоб Захар в семейных трусах по лагерю не шастал, светя этим самым, а то девки из Ленинграда оторвут ему это потом, а для начала сам тренер оторвёт. Если девки потом не оторвут. Короче Захар не улыбался, как он обычно улыбался девкам из Ленинграда, которые ему что-то оторвут, пока тренер не оторвал.
  Все побежали на зарядку, даже Захар. Дежурные разбрелись по комнатам, доели из тумбочек соседа вечернее печенье и вытерли половой тряпкой липкие руки.
  Вот.
  Воду набирали утром в офигительный ржавый бак. Объёма в том баке было столько, что и штук сто женщин с кошёлками легко поместились бы. Потом солнце этот бак за день нагревало и все купались после тренировок или собирания этих блин помидоров. Даже Захар купался. А он был старше всех. Ему даже обрезание кто-то сделал. А мы стыдясь и щурясь зырили на его обрезанный пенис в душевой и осторожно хихикали. А Вовка, тот вообще всё на фиг сбрил. Вот цирк-то.
  Засунули мы в бак угрюмый резиновый шланг, а было нам лет по 11, 12, и 15 и пошли зырить как ленинградские студентки в женщин играют. Те нас видели и ещё больше нагибались, поднимая и роняя нарочно резиновый мячик.
  Потом нас нагнал какой-то ленинградский хулиган, который вечно в столовую в одних шортах заходил. Так ему Вовка потом, как он любил говорить, " глаз на жопу натянул". Вообще-то он ему шорты на уши натянул, а глаз оставил в покое. Подумаешь, разница - то.
  Ленинградские студентки не любили ленинградского хулигана и за это нас полюбили. А Вовка даже подал одной резиновый мяч, когда та нагнулась за ним. За мячом.
  Плохо вот, что солнце было в тот день особенно жарким. Было бы пасмурно, может и обошлось бы...
  А так пришли мы к баку, а до него надо было ещё по металлической лестнице метров пять лезть, а наверху какое-то движение...Залезли мы с Носом к баку, а там местные аборигены лет шести свои босые ноги и жопы моют. Расстроились мы от этого. Но это что...
  Набили мы им эти жопы шлёпанцами и прогнали прочь. Но это что..
  Солнце, как я говорил, до обеда просто измывалось над всеми. Ну, и над водой...
  Вернулись через три часа все с зарядки, покупались и ничего не заметили.
  Потом всех повезли собирать помидоры. А солнце палило как дурное. Та штука, которая орошала все эти молдавские помидорные поля делала своё дело бездумно и беспокойно. Как нам казалось.
  Лазили мы по колено в грязи и помидорной пыльце как мухи по навозной куче. А солнце, чтоб ему!
  А между вторым ящиком помидоров и обедом, Страх дал одному длинному негодяю, как ему казалось, спелый помидор с горьким перцем предварительно внутрь замаскированным и долго все над ним смеялись, пока тот метался вокруг той штуки которая орошала все эти молдавские помидорные поля с высунутым языком.
  Но это что...
  Позавчера Страх сделал одному который младше его одну пакость, так Страх потом, под гнётом взглядов кандидатов в мастера спорта, собирал по лесу сосновые иголки и строил из них себе шалаш. А устал как. Аж заснул. Выводов редиска не сделал. Но это что...
  Потом мы приехали с плантаций и пошли в душ. Возле душа всем показалось что пахнет мочой. Но всем было жарко и грязно и все кривя носом полезли под воду. Потом Захар сказал, что вода пахнет мочой и спросил кто был сегодня дежурным и набирал воду. А Нос сказал, что и он тоже, и что это малые-козлы, видно насцали. Но мы, мол, этим козлам утром задницы надрали. А Захар спросил, мол "И кто ж после всего этого КАЗЛЫ?"
  Когда я пошёл к выходу, за спиной что-то зашевелилось. А потом я понял что бегу, а за мной, и за Носом, и за тем которому было 15, носятся голые жопы с вьетнамками в руках и жучат ими другие голые жопы, то есть наши. Короче, нас догнали и выписали херову кучу банок, то есть шлёпанцем по голой жопе. В общем, дело было ЖОПА!
  Но, в принципе, дежурить любили все.
  ***
  30 июня 1988 года
  
  Сегодня было соревнование по ОФП( общефизической подготовке): марафон, спринт, подтягивания, отжимания, приседания и всякое такое себе напряжение. А так как я подтянулся больше чем мой старший брат на один раз и стал вторым, мне вручили варёную кукурузу. А поскольку я марафон прибежал третьим, то мне дали ещё одну кукурузу. А потом тренер сказал что я самый младший из всех, и уже такой ... и не нашёл слов, то хотел дать мне ещё одну кукурузу. Но увидел что у меня уже есть две и не дал. Сказал что пердеть буду. А я и от двух пердел. И все пердели. Шли потом строем с вечернего построения, грызя качаны, и пердели. Смотрели друг на друга и пердели.
  Классное было время.
  А на утро мне дали освобождение от зарядки. И я валялся на койке и заворачивал губу. Губу. А длинный, который съел помидор с перцем и носился вокруг той штуки, которая орошала все эти молдавские помидорные поля с высунутым языком, вытирал полы и тыкал в меня высунутым языком. Завидовал.
  Вот, что значит быть сильным!
  ***
  3 июля 1988 года
  Бросают нас, как спортсменов, на самые непридатные работы. Вот. Хотя вот яблоки два дня собирали... Так аж улыбаюсь. Хотя чесались мы после них. Ой, а после помидоров, так вообще зачёсывались... От помидоров.
   А лук мы выдёргивали из упрямой молдавской земли, как те кретины из сказки про репку. По-трое. Я за стебель, Нос за меня, за Носом ещё кто-то. Потом менялись. А был такой парень-герой Паша, так он сам выдёргивал. Деньги любил, Билли Бонс.
  Паша вообще был редким героем. Как-то он хотел денег, так чуть не умер. Сказал, что будет жевать хитрый молдавский перец две минуты и ему типа ничего не будет. Мол, а мы ему за это с каждого по рублю. Двадцать рублей захотел, Билли Бонс.
  А мы ребята молодые. Деньги - бумага. Перец - зелёный, острый. Паша - герой.
  На старт. Внимание. Жуй!
  Что сказать... Жевал Паша замечательно. Я б так не смог. То за левую щёку, то за правую. То матюкнётся на нас глупых, то икнёт про себя смелого. Но как-то всё больше икал. А мы смотрим и удивляемся. Какой Паша молодец, жуёт хитрый молдавский перец уже пол минуты и хоть тебе брызги из глаз. Хоть искорка. Нету.
  А мухи летали над нами как истребители. Мы дёргали над головами орехи с нависающих по всей дороге к лагерю деревьев и напряжённо смотрели на Пашку. Всё таки спортивный интерес замазанный рублями,- это ДА! А тот улыбался краснеющими глазами и белеющими щеками и мы в него прямо влюбились. Такой порядочный... Жевал, не сачковал. Подбирался к минуте. Мы уже и за рублями полезли. Паша- герой. Паша-Билли Бонс. Вот...
  Но...Это как в первом раунде Кличко - Сандерс. Одно точное попадание и вы плывёте. То ли под правой щекой, то ли под левой, но где-то по середине Пашкиного счастья прошла трещина. Из живота стали вырываться маленькие злые перцоиды. Паша икнул. Герой кетчуповой рекламы начал играть лицом и явно в этой игре он проигрывал. Когда подходила к экватору вторая минута, Павел сник. Совсем. Но это что...
  Сникать никак не входило в его планы. Герои не сникают. Тем более в такой плёвой ситуации. Глаза брызгали солёным перцовым соком и ехидно оставались без движения. Оставалось пол минуты. ..
  Но как это часто бывает с конкурсах поедателей пирожных или лапши, то что было животом, раздулось до неприличия и ... Паша сделал контрольный "ИК"и пару километров безобразных Пашиных горьких улыбок остались лентами на молдавском пузе холмов. Зрелище ещё то.
  Мы выиграли. То есть не проиграли.
  А Павла...Стащили с грузовика и под руки повели в уборную. И что вы думаете? Паша набрался наглости и начал требовать хоть по двадцать копеек с каждого. За то что жизнью, мол, рисковал.
  Ну не наглость, скажите? Билли- Бонс.
  ***
  5 июля 1988 года
  За всё это овощное паломничество нам платили.
  А сегодня день получки.
  А кассу тут держала комсомолка с тридцатилетним стажем. Название ей было тётя Груня. Это молдавское помидорное сердце с экономией для всей республики.
   Платили нам за труд... Не за помидоры.
  Самое обидное, что мне до сих пор кажется шо те помидоры, которые мы с такой любовью собирали, через километр вываливали в первую попавшуюся канаву и про себя думали " Хоть детей к труду приучили..."
  Я думаю после нашего собирания, помидоры там больше не родятся. Память земли, она долгая.
  К винограду нас не подпускали. После того как в первый год нашего прибывания в этом милом месте обычное обсапывание виноградников переросло в собирание виноградного хвороста, нам сказали " харэ" и отправили на яблоки. Ну те мы хоть не сапали.
  Собирание яблок бывает разным. Можно рвать, можно трусить, можно на рынок. Трусить нам не рекомендовалось.
  Наше собирание заключалось в следующем: залазишь, набираешь за шиворот, слазишь, кладёшь в деревянный ящик, оглядываешься, забираешься обратно и теперь всё то же самое, только при этом добавляется процесс наблюдения за тем, чтоб твой ящик куда-то не исчез. А то чуть зазеваешься и на 26 копеек меньше. Это такая спортивная игра...в ящик. Ну, спортсмены известные шутники.
  Мы потом , в конце, когда на школьные дневники заработали, даже трусили их. Яблоки. Для смеху.
  А на молдавский школьный дневник, с его космическим языком, потом в школе много пионерок попалось.
  Вот.
  А денег я заработал 15 рублей 60 копеек. Опа как.
  ***
  2 июля 1990 года
  
  Такой лаваш я не ел нигде. Такой вкусный. Почти как персик...
  (Таких слов в песню не вставишь. Поэтому и песни нет чтоб из неё не выбросить. А сказать хотелось.
  Вот.)
  
  "О, Спорт! Ты - Мир!" Разведя руки в сторону сказали наши мамы и папы, и мы рванули к Каспийскому морю. В Азербайджан.
  Тогда, в конце 80-ых, хотя впрочем и до этого частенько, християне-армяне и мусульмане-азербайджанцы как-то не ладили. В целом где-то было спокойно, но шо называется " ....в горы не ходи. Не спокойно там"
  Мы, 30 пацанов от 12 до 18, трое тренеров с жёнами, прыгнули в поезд, сели полтора человека на место и два с половиной дня катали грязь на животе.
  Советские поезда моей юности переехали меня вдоль и поперёк, оставляя то в Молдавии, то в Польше, то в Азербайджане, не говоря уже о "неньке", и каждый раз я ощущал какое-то внутреннее предательство самого себя. Быт поездов застревал живой занозой и привыкание к плохому садило твои батарейки представлений об уюте и комфорте.
  Но это что...
  Когда тебе уже пару лет за десять, когда спорт дал тебе возможность чувствовать себя уверенней и взрослее, когда в конце концов солнце в окне и сила в груди, - то многое, что нудно для взрослого, - для малого кажется не такой серьёзной проблемой. Романтика, пади.
  Мы играли в основном в тысячу, часто грызли сухие пайки, пили как очумелые любую жидкость и почти не отрываясь пялились в окна. Многие из нас первый раз уезжали от дома так далеко. Кто глянет на карту и увидит Каспий, - тот поймёт что для пацана это было как полёт в космос. Подогревалось всё ещё тем, что телевизор брызгал тогда налево и направо рассказами о национальной розни. Не знаю как отпустили нас тогда родители. Видимо сказался стереотип советской размеренной жизни. Мол, да всё спокойно. Идиотов и тут хватает.
  ***
  
  4 июля 1990 года
  
  Сегодня день независимости Америки. Валик сказал.
  С пониманием этого мы вывалили на перрон и подтянули шорты. Спадать стали.
   В общем банда борцов и за мир тоже, приехала в незнакомую страну, куда-то в Хачмас, с совсем чужой религией, необъяснимым бытом и традициями, зашла на территорию турбазы "Хазар" и глубоко вздохнула.
  В том месте, где нас планировали разместить на голой земле в палатках, стоял лес нехристианских дубов, и рои цикад, стрекочущих отрядом боевых вертолётов непонятно где в ветвях срывали детскую мнительную фантазию с рельс и бросали по ухабам воображения.
  Шумовая пилорама из непонятно каких: голодных или нет, больших или маленьких, опасаться их или нет, цикад которых никто и в глаза то не видел, а ещё и в лесной местности - впечатление скажу как из фильмов о Фреди Крюгере: и смешно, и мурашки бегают.
  Привыкали мы, как и ко всему остальному, с трудом..
  Поселили нас в домиках. Тренер устал слушать от басмачей что они по русски не понимают, поднял одного над землей и тот всё осознав, согласился что дети на земле - это не гуманно, хотя в воспитательном отношении спать в палатках " это очень и очень". Воспитатель, хренов.
  ***
  6 июля 1990 года
  
  Живём мы дружно. Даже спим от этого харашо...
  Сегодня проснулись ночью.
  В нашем домике, в одной из комнат, живёт с женой( как- будто) местный житель. Она русская. Блондинка. Он местный. Житель.
  Так вот, видно напился или там чего ещё этот житель и колотил в дверь с криками " о исполнении супружеского долга"(оригинал вырезано цензурой). При этом постукивал он частенько и в наши двери...
  Выйти в это время из комнаты, даже по святой причине пописать, означало попасть под объект исполнения супружеского долга. Первый раз вышел наш тренер...
  Первый и последний.
  В партере заслуженный мастер спорта Украины оказался проворней и болевой на руку потушил пожар видимо ревности.
  На следующий день к нему уже никто из нас не вышел. Проигнорировали.
  И на следующий тоже...
  Вот.
  А как проснулись не свет не заря так и на зарядку побежали, помесили друг друга в песке с ослиной упрямостью. Ну, ради спортивного интереса. А так, вообще ... Дружно.
  Басмачи смотрели на нас круглыми глазами, а мы трусили килограммами мышц по пансионату, сбивая росу и охая на просыпающееся море.
  Утренний Каспий имеет что-то своё, ментальное, не похожее на юг Украины. Мы бросали друг друга в песок, на берегу моря, а совсем рядом в него входил ледяной ручей и игривые змеи поднимали свои удивлённые мордочки в нашу сторону и также игриво входили в бассейн моря; с другой стороны, там где виднелся чёрными точками якобы Иран, приплывали без спортивного интереса морские котики, фыркая и мотая по сторонам седыми усами. Они казались домашними и милыми, хотя кончики их усов как нас пугали местные жители по идее даже очень опасны. Где-то даже ядовиты. Всё что я видел в Чёрном море из экзотики это дельфины. А тут...
  В фонтане, мимо которого мы бегали на зарядку, плавали пузатые и не пуганные караси. Два дня мы с любопытством заглядывали в муть фонтана, после чего достали из сумок снасти, плюнули на крючок и час охлаждали гарячие попы на бетонном парапете. Как матёрые рыбаки, мы матерно ругались и поплёвывали в воду. Как рыбаки...В воду.
  После часа скармливания карасям хлеба, ничего не поймав, мы залезли грязными ногами в фонтан и... крики карасей о помощи остались не услышанными. Карасей. Такие мы были ловкие. Жаль вот что караси те оказались какими-то совсем не карасями, и какими-то почти священными плавающими брелками, ну как то мелкое дерево, растущее посреди трассы, и которое все сигналя и обкладывая рублями с трепетом объезжали. В общем местные жители чуть ли не молились на тех карасей и когда их не стало, взяли да и расстроились. А про себя стали вопросы задавать... Вот.
  А рыба та не успев хоть немного покувыркаться в соли под кроватью и завялится на хныкающем солнце, взяла да и ускакала в лес. К цикадам. От греха подальше... Не решились мы вывесить её на обзор всему люду.
  Во как вандалы получаются.
  А на берегу, там, где брызги морские, в какой-то заповедной канаве сонно чиркали между камнями осетра. Сонно. Большие такие... А папа дал мне в дорогу один хитрый крючок из ответственного сплава, который и слона от корыта оттянет. Ой...
  Кстати, совершенно не к месту, но в туалетах рядами стояли бутылки из-под шампанского и мы долго представляли себе что тут с ними можно делать. Долго. Я как -то долго себе представлял всякое такое в туалете и потом сам увидел что можно делать с шампанским в туалете. Подглядел.
  Фу, как не прилично.
  ***
  10 июля 1990 года
  
  Сегодня надругались над искусством.
  В центральной рубке пансионата целыми днями журчит Модерн Толкинг, а из матюгальников над нашим домиком уже три часа льются местные гимны и грустные не то слово песни. Пенопластом по асфальту или камнем по стеклу,- это терпимо, но песня аксакала степи длящаяся минут двадцать и цепляющая далеко не сердце, а нервы, - это для выносливых...
   Два дня мы терпели.
  Потом самого мелкого забросили на дерево и он маникюрными ножницами сделал нам тихо. На два дня. Борьба за тишину продолжалась до тех пор, пока у них не кончилась изолента.
  Проблема тишины чередовалась с проблемой питания. Отдающим энергию нужно было восстанавливаться. Повара, видимо воспринимавшие каждого белого на одно лицо, поначалу не замечали что в очередь за порцией люди становились по несколько раз, а со столов приходилось уносить тарелок хвативших наверно на самую большую семью не знающую что такое латекс. Конфликт назревал.
   После первых пяти дней нашего пребывания, столовая перестала справляться с обеспечением всех первым, вторым и компотом. Не нас. Нам как раз хватало. Другим не хватало. В общем начали всматриваться в лица и периоды объедания столовой чередовались днями нашего воздержания.
  В это время мы топтали печенье со сгущёнкой, и это нас спасало.
  
  ***
  
  15 июля 1990 года
  
  Позавчера узнал что такое видео.
  Чёрно-белое кино с голыми тётями и дядями мы засекли между штор, проходя вечером вдоль ржавеющего кафе. Потом два дня мы как на дело лазали к запыленным окнам за первыми сериями Эммануэль. Ходили по трое, по расписанию, пока один глазастый пень с ушами, как мы ласково называли хозяина этой лачуги, не засёк наши вылазки и не закрыл навечно шторы. Разочарование было ещё то. Смотрели потом "Роки".Не, не то...
  Вылазки в широкоформатное кино, под шепот звёзд и шуршание шоколада, мы делали часто.
  Будучи людьми малообеспеченными, а точнее детьми-себе-только-да тренеру-нужными, мы любыми способами искали возможность не платить за разного рода услуги.
  А не увидеть "Кинг Конг жив", мы просто не могли. Мимо того места где в мясистую восточную руку клали рубль за просмотр, мы демонстративно проходили без интереса, иногда выискивая взглядом местных и не местных красавиц. Наученные в деле подглядывания за Эмануэлью, мы надыбали как-то один крепкий куст похожий на акацию и по нему проделывали вечерами путь на стену летнего кинотеатра. Усаживались мы как обезьяны в "Маугли", исключительно по росту, чтобы сзади сидящему безбилетнику было видно.
  Всё это проделывалось с особой конспирацией, в надежде на отсутствие бдительности у ладонемясистого Балу. Мы смеялись, обливая слюнями соседа, упираясь клокочущими губами в ближайшую спину и каждый раз тыкали друг друга в бок, пытаясь оправдать свой смех и перевести стрелки на соседа. Суть в том, что медведь, тому самому Балу, пардон за каламбур, на ухо видимо не наступал и чаще всего наши "ги-ги" заканчивались налётами басмачей и мы прыгали со стены и рассыпались в бесконечных кустах, наступая по дороге босыми ногами на ежей и ужей.
  В одну из таких вылазок, когда Майкл Дуглас в фильме "Роман с камнем", умудрился попасть головой между ног Кэтлин Тёрнер, когда они скатывались по не в меру грязному склону, кто-то из нас, а скорее все вместе издали молодецкое "иго-го" и нас погнали как растерянного кабана на номер.
  После всего этого я оставил на память шрам на левой руке, как в фильме с Брюсом Ли. Но это что...
  В местных аптеках оказалась одна живительная штука. Называлась она "солкасерил". В раз затягивала все раны и порезы. Так вот, вооружённые "солкасерилом" мы лазали снова и снова на стену и... "Хрен с ушами нас напугаешь.." Вот.
  
  ***
  
  17 июля 1990 года
  
  Перед входом в пансионат стоит небольшой рынок, где под горами дынь и арбузов дневают и ночуют измученные жизнью и солнцем торговцы.
  На наши утренние и послеобеденные пробежки и пляжные тренировки они реагировали вполне спокойно, иногда подпрыгивая якобы от счастья и выкрикивая какую-нибудь замечательную, местную видимо, гадость. Но это что...
  На нас сбегали посмотреть со всей округи как на пришельцев, а мы гордо тягали себя за уши, руки, ноги или за сразу всё вместе. Самые хитросделанные умудрялись делать броски через спину, цепляя ногами соперника небо, и получали за это бурные улюлюкания. Измученные борьбой и с людьми, и с песком, мы окунались с криком в ледяной ручей и брели обратно на базу. Во как.
  Вчера мы боролись с молодёжной сборной Азербайджана по вольной борьбе, которая там как-то не кстати оказалась.
  Вы бы видели эту молодёжь с золотым запасом страны вместо зубов. Зрелище достойное садиста-стоматолога. Намозолили мы тогда друг друга до синяков в разных таких местах, а один такой с зубами, когда ему Ищ делал болевой на руку, взял да и укусил Ища-то за ногу. Редиска. Укусил...
  Когда Ищ, одновременно подпрыгивая от боли, одной рукой расстирая ногу и показывая на следы зубов на голени, а второй, скрутив на ней " хулиганы зрения лишают" пошёл на крокодила Гену с криком " Ты шо черножопый смерти ищешь?", вокруг стало бесстыдно тихо...
  Мухи со страху вернулись обратно к коровьим кизякам, трава прижалась к земле, волосы, где они только росли, зашевелились. В глазах тренера я прочитал ужас. Сорок борцов, грызущих друг другу уши из-за одного тупого крокодила, пробежало цветной картинкой в его глазах.
  Что-то надо было делать...
  Знаете, уже один стереотип о горячей восточной крови насторожил бы в такой ситуации любого толстокожего пофигиста. А тут. Далеко не они.
  Уж, не помню кто это сделал. Может кто кому анекдот решил рассказать, но чья-то светлая голова залилась чистым детским смехом. Все обернулись.
  Следующие минут десять все ржали как идиоты. То ли от перенапряжения, то ли для поддержания атмосферы, кто со страху. Короче говоря, обошлось лёгким испугом и всепобеждающей силой смеха. Во как.
  ***
  
  20 июля 1990 года
  
  Вчера, возвращаясь с утренней тренировки, мы ощутили внутреннее негодование по поводу якобы бесхозности и особенно количества дынь, лежащих горами перед входом на базу. Торговцев не видно. Кроме нас и десятка залётных туристов эти дыни всё равно никто не покупал. Так что каждый не ленивый подхватил по дыньке и...перед завтраком мы вытирали об себя липкие руки. Но это что...
  Сегодня утром нам показалось что взять с собой авоськи на тренировку будет не лишним.
   И вот закладывая резвыми руками авоськи дынями, нагло лыбясь, мы превращались в злодеев. Опа как.
  Но...
  Видели бы вы лицо Страха, когда под одной из лежащей в горе дыней, он нащупал чей-то ус.
  Ус мерно похлюпывал в сладком утреннем полусне и дрожал на каспийском ветру. На это Страх дивно матюкнулся, что привело ус в аморфное сонное движение. Типа " Вах"...
  Ну, нам предаваться вежливости было некогда и здрасьте так никто и не сказал. За то время пока ус трансформировался в лысого дыньмэна, наши пятки уже мылись от песка под душем, а сердце в истерике било ногами печёнку. Вот.
  ***
  
  22 июля 1990 года
  
  Сегодня мы дёрнули по местным базарам.
  Подхватила нас с Носом под руки Света-главная жена тренера и мы ей всю дорогу не отказывали. Мол, носили всё что она покупала. Местные торговцы хватали её за руку и предлагали всё за пол цены. Даже мужские трусы, даже кроссовки моего размера.
  Когда мы добрались до дынь, руки наши были уже заняты...
  Так вот.
  На вопрос "По чём ваши дыни", он вытер липкие руки об штаны и сказал " Алик. Меня зовут Алик."
  - А ! Ну, да...А меня Зося. Зося Матросова, - они улыбались друг другу, каждый о своём. Она щурилась на ехидное солнце, он жевал спичку и подходил ближе. Всё это видела огромная, как для своих размеров, серая жаба сидя на обочине дороги. Она не квакала.
  После слов " у меня самые сладкие дыни" и " хочешь попробуй, не понравится, - так отдам", Света-Зося мигнула нам карими глазами и ... "ну, ну...ща попробуем..."
  Редко увидишь настолько уверенную в себе женщину...
  После того как нам "не понравилось" штук шесть дынь, которые мы уже упаковали в авоськи, Алик сник. Штуки две мы просто съели. Распробовать не могли...
  В конце концов, Света достала рубль двадцать и купила таки одну дыню. По-христиански. Алик расцвёл как сирень в мае и цвета его радости превзошли цвета его восточного ковра на котором он предавался торговле. Жаба закатилась хлюпающим смехом и поползла обратно в тень.
  Мы тянули наши авоськи, прогибаясь как бурлаки, к шоссе, а " приходите ещё" заглушало жабий хохот и провожало нас ещё метров пятьсот. " Зайдём..."
  Судя по новому шёлковому шарфу, обвивавшему тонкую белую шею нашей "мамы на день", дынные рубль двадцать оказались последними деньгами в нашем присутствии. Как двое носильщиков с буквой "Д" на груди и украинская женщина собирались отсюда убираться, знала наверно лишь одна старая жаба, повидавшая на своём...
  После не продолжительной ловли попутных машин, перед нами разбрасываясь хлопьями пыли, остановился какой-то трофейный рафик грязно-зелёного цвета и надписью на дверях " АIR CANADA". Мы вздохнули липкими ртами и с достоинством кондуктора упали в пыльные рафиковские сиденья. И Зося забила им баки. Микки слушали не успевая вставить пять копеек, пока она не сказала, что мы уже приехали. Четыре восточных уха порхали в воздухе уже почти что аэробуса и ждали ещё хоть слова.
   По её смелому в свой улыбке лицу бегали некомплексующие солнечные зайцы и день казался светлее и радостней. Всем.
  Когда мы выбрались с территории Канады, она обернулась к послам дороги мира, мило улыбнулась, достала из авоськи надрезанную дыню и вручила водителю. " Спасибо..."
  Они глянули на дыню, на неё и...Они не уезжали, пока мы не скрылись за воротами пансионата. Видимо, ждали, что что-то произойдёт.
  Ан, ничего...
  ***
  
  24 июля 1990 года
  Чужая культура она есть...
  Её таки очень много.
  Особенно когда своей мало.
  
  Под конец нашего выступления на благодатной восточной земле, решили нас повозить по местным достопримечательностям.
  Вчера были в Кубе.
  Батарейки в Кубе были дешёвые. То ли старые, но не испорченные, то ли нечему было в них портиться, поэтому и дешёвые.
  Я купил батареек, вставил в плеер и ещё час гулял по Кубе мямля про себя " Бандерлоги, вы меня слышите?" То ли дело было в батарейках, то ли в бандерлогах, но мне никто не ответил. Лишь тёмно-грязная бабка махнула через плечо сетку с дынями и что-то сквозь зубы прошипела, да дядька с с выходным золотом на шее, пригласил куда-то...
  Я их обоих не понял. На что они громко чирикнули и улетели. Ну, не странно ли?
  Город Куба мало чем не напоминает Кубу, ту, которая страна. Цвет кожи - тёмный, речь - ... жизнь... Всё это напоминает слайды, однажды увиденные в детстве на дне рождения одноклассницы. Её отец вернулся из какой-то далёкой страны и показывал нам всё это бегающими картинками на стене. Мы с открытым ртом заглядывали в глаза чужой цивилизации и напряжённо хихикали, узнавая всё новое и новое. Теперь я шёл по широким восточным улицам и нервно хихикал.
  Умение сочетать прирождённое беспокойство и томную дорожную меланхолию, первобытные обычаи и любовь к социальному непослушанию, приверженность к консервативным традициям одновременно с приверженностью к блондинкам и автомобилям, то немногое что смешивало мои ощущения в странный на вкус и вязкий грушевый джем.
  Мы были такими же жителями зоопарка для них. Нас осматривали с ног до головы, вслушиваясь в наши разговоры. Нас хватали за шорты и доказывали, с упорством Виталия Кличко очень жаждущего получить в репу от Льюиса, что ходить голым нельзя. Что если во всём мире ходят в шортах, то мы далеко не во всём мире, а а Азербайджане...Вот. Мы гордо выходили из неловких ситуаций, неся в себе юношеское пренебрежение к взрослым приставаниям. Как бы гордо. Нам казалось...
  Потом, позже, когда я бросал гнилые помидоры из раскалённого восточным солнцем тамбура в проезжающий мимо поезд, я понял, что бандерлог, - это я.
  А вы его слышите?
  26 июля 1990 года.
  
  "Пожалуй десять лет, - это достаточно.
  Чтоб кое о чём забыть...
  И начать её снова кушать..."
  Вчера и сегодня были в городе на букву "У".
  Пахнет он сегодня как и вчера.
  Поначалу мы думали, что общественные туалеты находятся тут на удивление в большом количестве. Но...
  Как оказалось.
  Их тут ещё меньше.
  Вот.
  Мы чуть было не сдались в попытках отгадывания загадки перманентного запаха города "У", пока сами не заглянули...
  В бочку.
  В бочки.
  А бочек там этих тыщи. А в бочках плавает, переливаясь на пыльном солнце и булькая в почти кипящей воде, брынза. Квасится. Во как.
  Когда в Киеве мама приносила из магазина брынзу, мы с братом отламывали кусок какого-нибудь хлеба и...брынза кончалась. Быстро так. Солёненькая...
  Так вот... Гляжу я в бочку и понимаю что, в принципе, по большому счёту, я то ведь никогда брынзу-то и не любил. Да и вообще...Солёная она какая-то! Ни куска в рот больше. Вот.
  Зашли мы в местную лавку. Впечатление, как -будто присутствуешь на дигустации чего-то. Такого ассортимента её самой я нигде больше и не видел. Словно её отрезают вместо хлеба, намазывают на неё - её же и ею же запивают. Так её было много. Брынзы.
  Город "У" тем и славился.
  А вот на то, что каждая нелегальная муха может похрапеть на бочковой брынзе или камикадзе-велосипедист, от ребёнка до пожилой бабушки, махнут на неё сизой тучкой пыли, - на это никто внимания не обращал. Всё это входит в технологию изготовления. Это как производство текилы: на крыльцо, на солнце, выставляют корыто с кактусовой бражкой. Местные ковбои заходящие в бар, обычно проходя мимо поплёвывают в корыто. А солнце там известно какое. Так вот играет эта ядрёная смесь довольно быстро. Потом всё это тщательно цедят и в бутылки. Вот.
  Слыхал, как-то...
  ***
  26 ноября 2000 года
  
  В общем, пожалуй, десять лет, - это достаточно.
  Чтоб кое о чём забыть...
  И начать её снова кушать...
  ***
  20 февраля 2003 года
  
  Снег уже не шёл. Снег шёл до обеда. И хотя снег уже не шёл, я шёл по снегу и удивлялся.
  Шёл я за огурцами. И хотя я шёл по снегу за огурцами, тот всё-таки не шёл. Вот.
  Вот я и остановился.
  Впереди, коцая чёрными лапами пухлый дообеденный снег, перебежала чёрная кошка. Такая чёрная, как ночь. И я подумал что сейчас ночь, хотя был вечер, но такой чёрный, как ночь. Или кошка...
  Я сплюнул через левое плечо. Три раза. Потом три раза через правое. Потом вообще обплевал всё вокруг. Аж пар ртом пошёл. Когда нечем было плеваться, я всё таки сделал последнее усилие и сплюнул. Так, от злости. И пошёл.
  Кошки я больше не видел.
  ***
  В метро я никого знакомого не встретил. Аж как-то грустно стало. Столько людей: локти в бок, шапки в нос, лыжи в пах. А я никого не встретил. И с лыжами не знаком. А те тыкали мне в пах, чего-то там мурчали будто знакомы со мной. И вели себя, так скажу, как самые последние лыжи. Не встречал до этого таких назойливых лыж.
  Длилось это остановки три. Потом лыжи смахнули с лица длинные спутанные волосы, сказали что они Серёга, подняли с пола сумку Авидас и ушли прочь. Фу.
  
  ***
  Снег как и раньше не шёл. И кошка не шла. И до обеда только снег шёл. Кошка нет. Или кот...
  Я вкрутил пробки, почесал об наличник бровь и сел. Потом встал. Перепрыгнул ещё до того как вкрутил пробки через забор от того что двери примёрзли и не открывались и побрёл к погребу.
  А я на даче...А где же я ещё могу быть?
  Темно было как ночью, хотя был и вечер. Но очень тёмный. Как черная кошка. Или как ночь...
  Потёрся я, пока залазил в погреб и ступал по коварным дедовским ступенькам: брюками, курткой, шапкой. Даже рукой голой. Об обмороженную стену, обмороженный фонарь, обмороженный такой низкий потолок, но ничего никому не сказал. Ни-ни. Вот
  А шапку, брюки, куртку я потом обтрусил. Воот.
  И руку голую.
  ***
  Когда я был в Нежине, я искал на привокзальном рынке огурцы. Нежинские. Солдаты, не обязательно нежинские, косили возле воинской части и траву, бабушки на вокзале продавали рябую вишнёвую клубнику, а огурцов не было. Тю.
  ***
  Больше всего меня волновала кошка. И огурцы естественно.
  Кошка, мол, чёрная. Или кот...
  А огурцы, мол, не обрезанные, маленькие, твёрдые, с пупырышками. Или без. Нежинские без пупырышек.
  Так вот.
  Пришёл я домой, а огурцы солёные. Мама обрадовалась и даже пожалела меня.
  А чёрные кошки это предрассудки!
  Или коты!?
  ***
  7 апреля 2003 года
  Проснулся нервным.
  Захотелось что-то написать.
  Ещё не знаю что.
  Пол ночи читал книгу, а теперь захотелось что-то написать.
  Достал из папки листок и ручку, бросил взгляд на обложку. "Полёт в небеса". Ладно...
  
  "Клоун Шевченко"
  
  Проснулся в начале 90-ых Шевченко не у себя дома. Брюки на стуле, пиджак на вешалке. Всё как надо. Но что-то не так.
  Вчера дикобраз укусил за ногу. И вообще всё вчера было как-то не так. Вот как сегодня утром. Как будто вчера не закончилось. Сидел и думал об этом Шевченко, пока не пошёл в уборную и не расплакался.
  Многие думают, что клоуны по определению весёлые люди. Многие и не думают о них как о людях. И вообще немногие принимают человека за человека. Не говоря уже о Шевченко.
  А потом пришла Нина и даже никого не заметила. Даже клоуна в трусах. Хотя в трусах он и не был похож на клоуна.
  Вот так вот слёзы не помогли горю.
  А Нина как-то с сестрой пошли за грибами в парк. Тогда, в начале 90-ых ещё грибные туманы были. Так вот напились они под грибком в красный горошек самогона и больше их никто не видел. Вот.
  ***
  26 июня 2003 года
  Завтра жду гостей.
  Они то в принципе могут и не приехать.
  Но я то жду.
   А это важно.
  Как говорит мой коллега по работе "Гостям рады дважды...Когда встречают и когда провожают. Второму рады больше. Он так говорит.
  Не знаю...Никто ещё не приехал, а я уже рад.
  То что сегодня я закончу этот дневник, для меня такая же загадка, как и то, как я его начал.
  По определению все дневники пишутся в надежде, что их кто-нибудь прочтёт( даже скорее не кто-нибудь, а кто-то конкретный). Случайно...Или нет. Но прочтёт. Это как подглядывать...Только тут ты понимаешь что подглядывают за тобой. Всё это в каком-то смысле возбуждает.
  Когда Даня Хармс делал из себя чинаря, делал он это сознательно. Я же - по инерции. На уровне ощущений.
  Быть неуклюжим сознательно, возводить иронию в правило, - всё это забавно. Временами. Но, к счастью, быстро проходит. От того и у меня получились эти неуклюжие белые пятна во времени. Логическое окончание нелогичного дневника. От ящика с помидорами до двадцати шести лет. С перерывами на память
  Заходите в гости.
  Я жду.
  А это важно.
  Вот.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"