- Смеяться или... Ну, ну, держи себя...Эти клоуны лишь меняют парики. Синие, белые, рыжие. Они выходят на улицу и проходят мимо. Злые, как баклажаны. Не обращай... Пока ты их видишь, ты им нужен.
- Я их вижу...
***
Когда откинулся Курт Кобейн, я и не думал, что буду скучать за культовыми героями. Иногда. Когда жить не хочется. Когда хочется, чтоб хотелось жить. Больше всего на свете. Когда тепло в груди, все грёбанные швы расходятся и ты весь в красном и мокром знамени хочешь сойти с ума. Счастливым до слёз, печальным, длинною в эту песню, вверх, куда рукой подать, в гель облаков, задыхаться, расплакаться, рассмешить кого-то в окне напротив в два часа ночи, когда ты в трусах и безнадёге прыгаешь на кровати и не знаешь где остановиться. А он кричит в твоих ушах, мать твою так, сжимая и разжимая поролон наушников. Застрелите меня, пока я счастлив!
Она здесь.
Я ставлю здесь свою ногу и хрен меня сдвинешь. Человеку, который купил себе синюю машину, потом везде мерещатся синие машины. Синдром синей машины.
Она здесь.
Я купил её себе. Очень дорого. Дороже не бывает.
Поставил на неё. Всё.
Теперь она проезжает каждое утро мимо, мигает левым поворотом, ухмыляется и исчезает. Ничего так дорого не даётся человеку, как его ложные представления о любви.
Ты включаешь зажигание, выжимаешь сцепление и вдыхаешь внутрь её своё отравленное дыхание. До хрипа. Чтобы догнать и успокоиться. А там всё горит и взрывается, рвётся и сжимается. А ты откинул голову на сиденье, упёрся глазами в небо, в млечный путь и хлещешь по спине эту синюю лошадь, пулю всаживающую тебя в это синее небесное тело. В бездну. В незнание.
В ненаписанную книгу. Ты листаешь её чистые страницы и боишься что-то почувствовать. Боишься сделать что-то не так.
Оглядываешься и выходишь. Ставишь сюда свою ногу и смотришь по сторонам. В одной бесконечной синей пробке. В метре от знания. Ближе, чем ощущение. Когда хочется закричать как ребёнок. Спасите его, пока он счастлив!
Когда реальность, эта дранная кошка, царапает изнутри этот внутренний мир и хочется расплакаться от счастья.
Когда хочется быть чуть старше. Или даже намного старше.
Или чуть младше.
Или чуть лучше.
Мать его так, спасите его!
Ему хочется измерить все расстояния, хотя бы попытаться измерить, сосчитать все звонки, взвесить эту тяжесть, почувствовать эту лёгкость и попробовать стать чуть лучше. Лучше, чем ты есть. Для того, кто рядом. Кто терпит все твои ожидания, подзорные трубы и силу связей на расстоянии.
Для катка, который переедет эту синюю лису и ты вздохнёшь от усталости, что, мол, всё. Она больше никого не обманет. Эта рыжая фурия. Курт поставит ружьё обратно в шкаф и пойдёт закинется фито- колесом. Синим. Всё хорошо. Всё плохо. Сегодня...
***
Сегодня наконец-то кончился снег. О, боже, как ты мог его терпеть так долго! Ведь он тоже синий.
И кто его знает, может быть всё это кончится со снегом. Может... Всё уйдёт в землю и там останется.
Зима.
По горло в кашле, по горло в праздникозависимости, по горло в словах. Не сказанных тягучих словах. Из-за кашля и иллюзии праздника. Но ничто не кончается ни с зимой, ни с летом. Кончается кто-то. Потому что по другому он не может. И улыбается он поэтому, и забывает на время, и делится вроде бы удачным своим опытом. Просто быстрее, чем кончается книга, кончаются люди. Для одних это незаметно, для других ежедневная мука.
И нужно бы, чтоб с новой страницы что-то начиналось. Что-то хорошее.
И хочется в это верить. И думаешь об этом. Но, что ж ты сделаешь, если мысли живут дольше, чем люди. Ты каждый день взвешиваешь, считаешь, меряешь. И кончаешься ты в этом также быстро. Как незаметно перевешивают одни гирьки другие. Чаще ты лишь ступень, по которой пройдут другие. Это не плохо. Мы все и есть ступени в определённый период. И тоже когда-нибудь пройдём по ним, как идут по нас. Хочется в это верить. И думаешь об этом. И ты и есть этой мыслью. Своей или чей-то. Как проводник или как источник. И переворачиваешь страницу и смотришь вперёд. Где весна. Оттого что устал от зимы, от её мысли, от того что был её ступенью, в её хромой ходьбе.
Был...
В том месте, где чья-то мысль бежала как стадо синих слонов. Бежала по твоей ступени и прижала тебя к земле ещё сильнее. И сам ты прижался оттого, что была эта мысль похожа на твою. Своей тяжестью. Которую ты уже раз взвешивал.
Ведь она здесь. Я её здесь поставил. Сам.
Открыл дверь этой синей волчицы и вышел. Сделал шаг и вдохнул. Как мог сильно. До хрипа. Потому что единственное... То единственное, что спасает... Мне так кажется. Хочется верить. Спасает этой весной... Как предчувствие, как циклическая временная зависимость. Это желание влюбиться. Закинутся этим вечно синим колесом. И влюбиться. Как лавина с гор. Неожиданно. Дверь уже еле держится на петлях, и ты плечом на лету сбиваешь её усталое тело, и она валится с треском на пол и лежит молча неподвижно, как собака на тёплом канализационном люке. Тайфун. Что-то куда-то бьёт, и ты знаешь, чувствуешь, что пришла весна.
Сначала один глаз. Дождь, луч, фиалка на подоконнике. Второй глаз. Зонтики, солнце, кто-то поднял голову и улыбнулся. Тебе. Кто-то.
И сразу... Выйти на улицу и вдохнуть, поднять голову и улыбнутся. Сразу, с разбегу хочется стать вдруг чуть младше. На первом курсе. Проснуться без будильника, в её день рождения, выбежать, пока она спит, за цветами, прийти к ней домой, и стоя в коридоре, пока она нервно расчёсывает волосы и недовольно смотрит в зеркало в своей комнате, больше краснеть от взглядов её родителей, чем её. Потом мило поцеловать её в щёчку, когда она такая же смущённая выйдет из комнаты, вываливая в её объятья вместо себя букет роз, переминаться с ноги на ногу и стоять в нерешительности, думая, уже уходить или ещё остаться...Ещё может к счастью остаться или уже может к сожалению уходить...
И тут. Сразу. Стать вдруг старше. Лет на десять, пятнадцать. Стать увереннее и убедительней. Пригласить её вечером в ресторан. Или в кино. Красиво, без намёков и ненужных пояснений. Безапелляционно. Чтоб даже родители покраснели, подслушивая за дверью, какая их дочь уже взрослая и уже, мол, в ресторан... И обязательно весной, почти летом, под светом звёзд и немного луны, в бежевом костюме, под руку, с запахами, что сводят больше чем с ума. И смешить её и радоваться за неё. И подать руку когда нужно, и снять ресницу со щеки, и вовремя, и порой смущённо, и ближе, чем кто либо. И сильным. Не быть сильным, а казаться. "Быть сильным", это что-то из спорта. Не из отношений мужчины и женщины. А так, чтоб ощущение не проходило что с тобой спокойно, что с тобой она в полном порядке.
В общем, быть для неё.
Ибо это она для тебя.
А потом подумать и в мгновенье стать лучше.
Не перебрать лишнего, не потянуть в гидропарк на шашлыки, не предлагать зайти к себе как бы на чай, а провести домой, обнять крепко, и, начиная с волос расцеловать её, оставшись на секунду на губах. Только на секунду. Или две. Чтоб когда она поднимется к себе, ей хотелось дышать, а не задыхаться. И остаться под её окном на минуту, пока она не включит свет и не откроет штору, чтобы не удивиться, увидев, что ты ещё не ушёл. Потому, что ты не ушёл. Потому, что ты измерил все расстояния и понял.
Поставил здесь свою ногу. Сосчитал, взвесил и понял, что для тех, кто рядом, нужно быть чуть лучше.