Первые слова сказаны, отступать поздно, и было бы куда...Времени, как и сил - в обрез.
Меня зовут Максим Клон, родился в известном городе Заводе. Клон - фамилия у меня такая: краткая и конкретная, по сути и содержанию. Меня как джина выпустили, только не из бутылки, а из пробирки. Носителем чьих ген являюсь - определить невозможно. Вопрос моего появления решался на внеплановом Пленуме ЦИК. Помните, лет 20 назад, выдали постановление-опус создать в лабораторных условиях гибрид рабочего и крестьянки? Поэтому я написал выше, что родился в Заводе, в отличие от сынов председателей, которые рождаются в поле. Бог ты мой, клоновый, подумать только: женщины работали на девятом месяце беременности...
Город у нас прозвали ласковым аборигенным именем - Черный. В нем такое количество высоких черных труб, безостановочно плюющихся черными облаками, что туземцы забыли какого цвета небо и есть ли на нем звезды. Теперь понятно, что это тяжелая станкостроительная индустрия, плюс легкая химия, основная часть продукции шла на оборонку. В городе есть оптические кварталы, химические, киповский, лабораторный - строго засекреченный квартал: вход по пропускам, для высоколобых, задумчивых очкариков в белых халатах, прячущих звезды на плечах.
В одной из лабораторий, согласно указу Партии, провели опыт по извлечению из пробирки существа, которое должно было получить гордое звание - человек. В Заводе женщины рожали мало и неохотно, на свет чаще производились уроды, спасибо городской экологической обстановке, в то время как заводам страны необходимы сильные и здоровые, без дауновских отклонений, рабочие руки и ноги, иногда, в небольших количествах - головы.
Опыт прошел удачно. Первый и последний. Меня выколотили из пробирки навстречу светлому и счастливому будущему. Через год ЦИК сменилось, пришли новые люди, принесли новые программами и проекты. В это время в общественном крике исходила западная пресса, всех цветов и оттенков, вопя о том, что русские выращивают зомби для индустрии и покорения космического пространства. Полный гегемон!
Когда наши подписали мораторий на неиспользование ядерного оружия и разрешили хоронить в Сибири ядерные отходы - скандал с зомби замяли. Западная пресса заговорила о мире, дружбе и жвачке.
Меня предъявили по всем мировым телеканалам: гугукающего и чмокающего соской. Мир умилился, сюсюкая ткнул в меня пальцем. Ученые заспорили сколько месяцев, или лет я протяну на белом свете. Давали, как на тотализаторе: от 3-ёх месяцев, до 18 лет и полный дебилизм.
Гуманные организации: ООН, НАТО и те кто договаривался в Варшаве - решили оставить мальчику жизнь и махнули на меня рукой. Вердикт - забыть. И забыли... Чиновники вернули опытный экземпляр, в мокрых пеленках в родной Завод.
Для ученых, я перестал представлять загадку, они решили задачу и перекинулись на другие проблемы. Как раз решалась важная задача - продовольственная. Вопрос поставили ребром: чем кормить рабочее население. Академики боролись за результаты скрещивания свиньи и соболя: хотелось как всегда, всего и сразу - много мяса и дорогого меха.
Я рос и воспитывался никем не тревожимый. До 16-лет меня звали ПОЛ (первый-опытный-лабораторный). ПУОЛЭЧ перестали называть в детском саду (первый-универсальный-опытный-лабораторный-экземпляр-человека). Вот бы знать кто из лаборантов, переполненный фантазии и юмора так подписал пробирку? С бирки, наклеенной бумажным клеем, на стекло лабораторного сосуда, абревеатура имени начала кочевать по документам и справкам. Буквы "У", "Э", "Ч" - я выбил из справок детскими кулачками: разбивая носы любителям дразнилок, переворачивая манные каши на новые туфельки воспитательниц, выплевывая яблочное пюре на белый халат заведующей. Решили, что проще называть Пол.
Пол так Пол, хоть какое-то имя. Лучше, чем Пуолэч. Взять на воспитание бездетные доброхоты боялись, после того, как знакомились с моим личным делом. Я попал в приют, который народ ласково именовал - "отказник". Сами "отказники", прозывали его "обезьянником". Веселое было времечко...Там до фени у кого какое имя - пол или потолок.
Пришло долгожданное время, я получил паспорт и выбрал имя и фамилию.
На самом деле, у меня когда-то была любимая игрушка - пластмассовая тачанка-растовчанка: красные кони пригнув головы, неслись по степи, возница пристал, в напряжении вглядываясь вперед, а за его спиной склонился над пулеметом Максимом, пулеметчик Максим. И строчил, строчил, строчил из пулемета по врагам, а у него их было много.
--
Максим, так Максим, - она записала имя. - Отчество?
--
Без отчества.
--
Как, без отчества? - женщина нахмурилась. - Без отчества не положено.
--
Какое у меня может быть отчество?
--
Любое, без отчества нельзя. Ведь ты выбрал имя?
--
Имя - другое дело. Отчество выбирать не буду. Нет его, - отрезал я.
Она нехотя поставила в графе прочерк.
--
Какую фамилию берете? - в голосе появилась строгость и злость.
--
Простая фамилия - Клон.
--
Что это за фамилия?! - возмутилась женщина.
--
Не хуже чем Буш, не лучше чем Путин.
--
Да как ты смеешь! - её очки от повышенного давления запотели.
--
Беру фамилию Клон.
Она быстро записала и не поднимая головы, нервно произнесла:
--
За паспортом придете через неделю, гражданин Клон.
Так, в миру, появился Максим Клон. Истинный ариец. Со временем, как гадкий утенок, я превратился в высокого и голубоглазого блондина.
После обезьянника и школы я попал в хабзарню - профессиональное, да еще техническое - училище. Профиль, как и судьбу, выбрали за меня. После окончания училища, меня определили на завод, в энергоцех, теплосантехнический участок. Так как до этого все в мое жизни было не столь главным и обязательным, предисловие на этом можно закончить.
Падает занавес, живо готовится новая сцена...
Марш "Славянки", проводы в армию.
ПУ - всего лишь маленькое "пу". Для тех, у кого нет воображения - призывной участок.
--
Короче ребята, служите Родине достойно. Надежно защищайте незыблемые границы: на земле, воде и небе, - произнес краткую напутственную речь заместитель главного инженера по общим вопросам. Хорошая должность, если касается не частных, а общих вопросов.
К заму подлетел лейтенантик, как мумия, весь перевязанный портупейными ремнями.
--
Сколько?
--
Станкостроительный: двадцать шесть повесток - двадцать шесть голов.
Лейтенант пробежал глазами по бритым макушкам, на которых вспыхивали веселые весенние зайчики.
--
Принято, - он заскрипел портупеями, вложил в папку повестки и общий список.
ЗГИпОВ - влез в автобус, махнул рукой и крикнул водителю:
--
Трогай!
Последнюю пуповину, связывавшую нас со станкостроительным, обрезали закрываясь ворота украшенные красными звездами. Лейтенант облизал губы, улыбаясь, посмотрел на строй.
--
Ну, что орлы, так и будем стоять? На медкомиссию - живо! - Он показал на вытянутое, белое здание комиссариата. Там у крыльца, шумела толпа бритоголовых, успевших пройти медкомиссию.
--
За вами уже купцы приехали, - объявил лейтенант.
Мы, заводские, гуськом потянулись к комендатуре. Поднялись по щербатым ступенькам, прошли мимо комнаты с дежурным офицером, и попали в зал ожидания. Меблировка помещения состояла из театральных скамеек, окна тоскливо смотрели на плац.
--
Так, - суетился лейтенант, - сейчас я раздам ваши медкарты и вы разденетесь. Список составлен согласно алфавитных данных, когда услышите свое имя, проходите в ту дверь, - он показал куда. Над дверями висела желтая лампа, забранная в железный корпус.
--
По сигналу, лампы. Всем всё ясно?
Кто-то поинтересовался:
--
Как раздеться?
--
Я же ясно сказал - раздеться, что означает до гола.
--
До плавок?
Офицер вздохнул:
--
Боже, каких идиотов призываем. Раздеться до гола, что означает полностью. - Он раскрыл планшетку, уставился в список.
--
Абакумов Андрей Анатольевич?
--
Я!
--
Да, ты. Возьми карту, пойдешь первым. Раздевайся и живее.
--
Я! - выкрикнул делая шаг. - Не забыли, все правильно.
--
Как верно?
--
У меня нет отчества.
--
Как нет? Это не положено, - лейтенант растерянно покачал головой.
--
Это уж как у кого получилось, - философски заметил я.
--
Молчать! - закричал лейтенант.
Всем известно, что крик, как голосовая модуляция, является защитной реакцией на незнакомое. Я вырвал медкарту, отошел в сторону и принял участие в общем стриптизе.
--
Идиоты, - краснея, пробормотал лейтенант.
Сложив узел с одеждой подле стены, сел сверху, чувствуя себя полным нудистом.
Наконец стали вызывать, как выразился лейтенант, согласно алфавитных данных.
Рядом, примостился парень. Мне он показался знакомым и не мудрено: мы все были братьями-клонами: голые и лысые.
--
Хвалей, Дима, - представился он. - Я тебя знаю, ты с энергоцеха, а я на электротехническом участке работал.
--
Может и встречались, - я заглянул в большие серые глаза, спрятанные за круглыми стеклами очков. - Сейчас никого не узнаешь - все на одно рыло.
--
Это точно, армия стирает индивидуальность, сплошной монолитизм - Хвалей улыбнулся, поправил очки.
"Вот умник нашелся", хмыкнул про себя.
Парень поставил карточку на живот, используя её как фиговый листок, сцепил руки на коленях. - Интересно, куда нас отправят? Не слышал откуда купцы приехали?
--
Какая разница. Нас в армию отправят.
--
Нет, разница есть.
--
И куда ты хочешь? - насмешливо поинтересовался я.
--
В десантные войска, но боюсь, что из-за очков не возьмут. А ты?
--
Не думал об этом, - я пожал плечами, отмечая про себя что "умник" еще вдобавок романтик. - После обезьянника и хабзарни мне все равно куда.
--
У меня другая история, - Хвалей пожал плечами, грустно улыбнулся. - Кажется твоя очередь, - он кивнул на лампочку.
--
Спасибо и с Богом, - я вскочил на ноги и направился к двери. Кто-то стрельнул по ягодицам бумажным шариком. Не оборачиваясь, я показал кулак. За спиной раздался хохот. Опустив на причинное место медкарту, внутренне краснея, толкнул дверь.
Не люблю людей в белых макинтошах, у меня на них послеродильная аллергия. Не испросив моего мнения, забыв, про мнение Всевышнего - вытряхнули из пробирки в сумасшедшее время и в сумасшедшую страну. Здешние люди под белыми халатами носили армейскую форму. Они ничьего мнения не слушают, выполняют приказы.
Врач отбежал в угол комнаты, предварительно усадив меня в кресло. Сложив губы трубочкой, прошептал:
--
Тридцать шесть красных попугаев.
--
Шестьдесят восемь зеленых крокодилов, - отозвался я.
Врач обиделся. Небрежно заглянул в мои уши, посмотрел рот и сел за стол. Что-то коряво написал, поставил размашистую подпись.
Терапевт, озабоченно хмурясь, обстучал мои колени, с таким видом, словно настраивал пианино. Осмотрел руки, ноги, громко сопя обследовал стетоскопом грудь.
--
У меня сердце болит, - я попытался навязать разговор.
--
У кого оно сейчас не болит? - меланхолично вздохнул терапевт, расписался в карте и демонстративно кивнул на дверь.
Женщины! Я чуть не выронил медкарту. Крепко прижал "фиговый листок" к животу. Так всегда, не знаешь, что может подстерегать, за поворотом.
--
Входи, не изнасилуем. - Подбодрила пожилая женщина, кинув беглый взгляд, она сидела за столом и заполняла карточки. Рядом стояла молоденькая брюнеточка. Тут же ехидно хихикнула. Наверное, практикантка. В их кабинете было меньше казенщины, даже радио играло:
" Стекла не бьют, потому что их нет.
Сказка о том, где был солнечный свет.
Я же пою, где поет ворона"...
--
Иди сюда, - властно приказала врач.
Я представил, сколько таких бесполых, как я, проходит перед ней за день.
--
Нина, возьми у него карту.
--
Отдай, - практикантка, не без труда сорвала мой "фиговый листочек".
--
Повернись и стань в углу, - командовала женщина. - Сексуальные связи были?
--
С кем не бывает, - ухмыльнулся я разглядывая зеленую стенку.
--
С мальчиками? С девочками?
--
При чем здесь мальчики?! - возмутился я.
--
Нагнись.
--
Что?
--
Нагнись!
Я робко повиновался. Отличная поза для использования. Меня употребили - бросив мимолетный взгляд.
--
Выпрямись. Иди сюда, - позвали к столу.
--
Убери руки, не бойся, не оторву.
--
Я не боюсь, - руки я не убрал, развел ладони крылышками в стороны.
--
Нормально, просто замерз, - констатировала женщина, - Нина, пиши - отклонений не обнаружено, к строевой службе годен.
Я сердито вырвал у хихикающей Нины "бегунок".
--
Какие мы стыдливые.
--
Посмотрел бы я товарищ, на тебя со стороны, - бросил я, прикрывшись листком и пятясь к дверям.
" Тикают так, как вулканы поют.
Реки стоят, воду больше не пьют.
Ты как они, я же, как ворона.
Я ворона! Я ворона! На-на-на-на-на!"
- Уф, - с облегчением хлопнул дверью, попадая на новую экзекуцию.
--
Кто там? Здравствуйте! - дядя, в толстых очках, широко улыбаясь, усадил меня в кресло, отбежал к щиту с буквами. Он взмахнул указкой, словно дирижер и ткнул в нижний ряд.
--
Это видите?
--
Вижу.
--
И это видите?
--
Вижу.
--
Какая буква?
--
Дабалъю.
--
Может быть, может быть, - он приблизил лицо к щиту. - Может быть. - Подбежал к столу, придвинул мою карту. Склонился низко, как будто склевать хотел. - Ну и отлично, сынок, артиллеристом будешь.
--
Всего хорошего, - протянул анкету.
В следующей комнате показывали картинки и просили догадаться, что художник хотел изобразить. У каждого свое видение мира, как и выражение его.
--
Цифры видите?
--
Ну, если приглядеться.
--
Так, смотрите сюда. Домик видите?
--
Нет, лошадь вижу.
--
А, здесь, цифру 6 и 7 видите?
--
Нет, это буквы "хэ" и "у".
--
Так, какого цвета?
--
Ультрамаринового, с небольшой примесью золотистого. Похоже на ранние работы Моне.
Врач внимательно посмотрел на меня и открыл белую страницу.
--
Что видите здесь?
--
Вижу дорогу дальнюю и казенный дом.
--
Правильно видите, - он с облегчением расписался в медкарте.
--
У вас поразительный взгляд на вещи, - прокомментировал медик.
--
Нет, у меня выразительный взгляд.
Пройдя еще несколько кабинетов, я дошел до последнего. Хозяин кабинета, толстый капитан, обходился без белого халата.
--
Карту, - прокаркал он.
Я положил на стол медицинскую карточку с собранными автографами. Сел напротив, кресло жалобно проскрипело. Зеленый свет настольного абажура и зашторенные окна, должны были создать условия для интимно-задушевного разговора. Капитан бегло просмотрел медкарту.
--
Очень хорошо.
--
Неплохо, - усмехнулся я.
Капитан внимательно посмотрел на меня.
--
Хочешь служить в армии?
--
Голубая мечта детства.
--
Ну-ну, - капитан качнул головой. - Фамилия у тебя странная.
--
Не вы первый удивляетесь.
--
Тебя в детстве случайно не Пол, звали? - в меня впились холодные рыбьи глаза.
--
Возможно, - осторожно ответил я.
Капитан усмехнулся, пригладил светлые волосы.
--
Мы все знаем о тех, кто идет защищать рубежи нашей Родины
--
Значит, буду служить в погранвойсках? И кто это мы?
--
Тебе надо было взять фамилию не Клон, а Клоун, - толстые пальчики сухо забарабанили по столу. Он придвинул медкарту и что-то нацарапал.
Проходя через вереницу кабинетов, я старался прочитать, что написали военкоматовские врачи. Скажу честно: их каракули никто не поймет. Кажется, что они специально для себя, разработали некий тайный шрифт.
Карта заскользила по столу и остановилась передо мной.
--
Будем надеяться, товарищ Клон, что армия сделает из вас настоящего человека и воспитает стоящего бойца.
--
Или оставит обезьяной, - я забрал карту.
--
Свободен, - холодно процедил капитан.
--
Спасибо, - я покинул кабинет и очутился в комнате, из которой начинал броуновское движение по коридорам и кабинетам.
Хвалей вышел последним, фамилия у него начинается не на ту букву.
--
Эти круги описал еще великий Данте. - Он сел рядом и начал одеваться.
--
Описал так описал, - смеясь отозвался я и добавил:
--
Мы их только начинаем. - Я одобрительно уставился на васильковые трусы по которым плавали белые киты.
--
Девушка подарила, ничего, правда? - Хвалей смущенно улыбнулся.
--
Симпатичные...киты.
Появился лейтенант, собрал медицинские карты и вышел не обронив и слова.
Один из ребят, воровато приоткрыл форточку.
--
Легкие требуют срочной никотиновой инъекции, - объявил страждущий, закуривая и выпуская дым в форточку. Возле него встал ещё один наркоман.
--
Вижу два стратегических объекта, приближающихся к комендатуре, по наши души, - объявил худой парень, стоящий у окна.
--
Чую, нас раскинут по пехоте, связи и спецназу.
--
Почему?
--
Я всегда чую.
--
Чувствительный ты наш, - усмехнулся курящий.
--
Если повезет - вместе попадем, - предположил Хвалей.
--
Если повезет.
--
Всегда легче служить, когда не один, а рядом еще кто-то, кого знаешь.
Я пожал плечами, ничего не ответил.
Любитель никотиновых инъекций спрыгнул с подоконника, протянул бычок напарнику:
--
Держи - последние тяги свободы на гражданке.
Открылись двери, появился лейтенант в сопровождении трех сержантов - браво-ребятушек. Глядя на них можно было подумать, что на свет их произвела одна мама, выстрогавшая сыновей по единому образцу и подобию: высокие, широкоплечие, с маленькими круглыми головками, с выступающими кирпичными подбородками. Сразу видно, что привыкли не рассуждать, а выполнять приказы. Разница заключалась в погонах: у одного были голубые, у второго - красные, у третьего - черные.
--
Вот ваши первые командиры, - представил лейтенант.
--
За мной ! - Развернулся и четко печатая шаг, вышел.
Хвалей хлопнул меня по плечу, подхватил рюкзак:
--
Я рад, что мы вместе.
--
Так и чуял, - проныл Губов, - не нравится мне черный цвет.
Сержант вывел нас на плац, вторично сверился со списком.
--
Что такое СВВ, - спросил Гнеденок Кирилл, рассматривая золотые буквы на сержантских погонах.
--
Так, бойцы! Меня зовут Маркулис Валдис Итарович. Ко мне обращаться начиная со слов: товарищ сержант, разрешите обратиться... и так далее. - Бесцветные глаза внимательно оглядели нас.
--
СВВ означают: Специальные Военные Войска. - Губы раздвинулись, пытаясь воспроизвести улыбку. - Вам повезло бойцы - большая честь служить в таких войсках. Родина выбрала вас.
--
Первый раз слышу, - пробормотал я.
--
Для чего выбрала? - спросил Гнеденок.
--
Отставить вопросы, - челюсть грозно выдвинулась вперед. - Марш в машину!- Маркулис кивнул на армейский джип. - Дорога предстоит долгая.
--
Дорога дальняя, казенный дом, - пропел Гнеденок.
--
Отставить песни!
Нас привезли на аэродром, где собралась изрядная толпа лысых новобранцев, а поздним вечером загрузили в транспортный "ИЛ" и отправили к черту на кулички. Идей нет и поныне - куда...
Г л а в а 2
Здесь вам не там! А там вам не тут!
У солдата будни на то и будни, что его будят, ни свет ни заря. "Кавалергарда век не долог и потому так труден он: труба трубит откинут полог и....".
Строгий распорядок дня меня преследовал всю жизнь: обезьянник - ПТУ - заводской гудок и наконец, дождался - армия!
По утру, горнист-петушок, трубит "зарю", выдувает медь. Как бедный парень выживает, столько отрицательных эмоций просыпающихся обрушивается на него. Восставшие из небытия жаждут его смерти, причем совершить акт казни, каждый мечтает собственноручно. Горнист - старшина-сверхсрочник и закоренелый мазохист - Аникин Руслан Семенович. Толстяк с маслянистыми и влажными глазками, похожими на две маслины. Наш "чувствительный", Губов Сергей, среди друзей Губа, уверял, что у старшины иная половая ориентация.
Едва стихает вопль иерихонской трубы, по коридору раздается топот сапогов сорок пятого размера, это Маркулис, с судейским свистком зажатым в зубах. Свисток воспринимается хуже горна, если сказать о наших чувствах то они похожи на ненависть в квадрате. В перерывах, между трелями голосом громким и противным он кричит: "Подъеммм"!!! Бойцыыы!!!".
Бойцы поднимаются с желанием, распять орущего свистуна, в проходе, между двухъярусных кроватей.
--
Минута на туалет, кто не успел, тот опоздал. Построение на улице. Форма одежды номер два!
Лысый табун, тяжело сопя после сна, несется в туалет. В трусах и майках, выскакивает на улицу - форма одежды номер два. Если у сержанта на ногах "красы", нас ожидает десятикилометровый забег вокруг футбольного поля и спортивного городка. Добежавших до финиша (недобежавших тащим на плечах) ожидает расслабительно-слабительная зарядка.
--
Бойцы, легкие проветрили? А теперь упали и отжались сорок раз! А теперь, пятьдесят приседаний. Кто упал - тот пропал. Помните, вы находитесь в специальных военных войсках - фабрика по производству настоящих бойцов.
Утренние истязания заканчиваются и начинается заправка кроватей, выравнивание полосок на одеялах, полотенец, отбивка кантиков с помощью табуретов. Наконец умываемся, чистим зубы. Нас строят, осматривают: похожи ли мы на бойцов? и ведут на завтрак...
Никто не знал где мы находимся. Прошел месяц, с тех пор, как нас загрузили на борт самолета. Там, каждому сделали укол, объяснив, что это против морской болезни. Через минуту, после команды: застегнуть на груди ремни - все отрубились. Проснулись, когда самолет стоял на аэродроме. Маркулис ожидал у трапа и свиристел в любимый свисток.