Аннотация: Так и кончается мир,так и кончается мир,так и кончается мир, только не взрывом, а взвизгом. Т.С.Элиот
ТАК И КОНЧАЕТСЯ МИР
/ повесть /
"Так и кончается мир,
Так и кончается мир,
Так и кончается мир -
Только не взрывом,
а взвизгом".
Т.С.Элиот
I.
Гром нарастает...
Гром?!
Вспышка молнии!
Порыв ветра бьет в раскрытую форточку. Звякает стекло. Не разбилось.
Гром?!!
Шум отъехавшей машины.
Подоконник зазвенел от тяжелых дождевых капель.
Меня начинает колотить и я не в силах оторваться от окна. Похоже, весь ужас прошлого останется со мной и иногда будет напоминать о себе, как сейчас.
Крик не рвется наружу - горло першит от едва слышного шепота:
- Отчего у мамочки
На щеках две ямочки?
Отчего у кошки
Вместо ручек ножки?
Смешная "Приставалка" Саши Черного. Она мне очень нравилась в детстве. Закрыв глаза, я слушал, как мама её читает...Господи, что со мной? Что со мной происходит?
Снова гром, похожий на протяжную артиллерийскую канонаду. Почему похожий? Его рокот продолжает гулять среди домов, барабанная дробь дождя звучит сильнее.
-Отчего шоколадки
не растут на кроватке?
Отчего у птичек
нет рукавичек?
Отчего лягушки
спят без подушки?
Из какой-то солнечной, луговой дали доносится звонкий смех Светки. Озноб усиливается. Слышно, как стучат зубы, то ли выплевывая, то ли откусывая неистовые слова молитвы:
- Оттого, что у моего сыночка
рот без замочка.
Вспышка молнии так неожиданна, она ослепила. Ничего не вижу. Меня нет в комнате, я там, где гремит артиллерийский гром и слышен смех Светки. Я вспомнил на что, похожи ослепительные щупальца молний и рокот грозы - далекое эхо, другой ночи из иного мира. Туда не хочется возвращаться, но он тянет к себе, словно черная дыра, которая отделена от общего пространства "горизонтом событий". В неё можно войти, из неё невозможно выйти.
Темно. Распахнув руки, иду...
Навстречу....
2.
Ночь раскололи взрывы и тарахтенье автоматов. Где-то во дворе ухнула утробным голосом бутылочного джина - мина. Задребезжали стекла, донесся звон осыпавшихся осколков.
Я раскрыл глаза - нет, это не сон. Черт! И не гроза!
Улица грохотала. Слышался рев мчащихся бетеэров, чьи-то невнятные крики, ругань, дробный треск автоматов. Небо чертили огненные следы трассирующих пуль.
Штурм города!
В Mоскве, всё-таки пришли к решению уничтожить республику Диктатора. Смешно, его терпели три года, делая вид, что ничего не происходит.
Над крышей дома, ревя разъяренным птеродактилем, пролетел вертолет, сыпля куда-то в ночь огненным пулеметным дождем. Последовала яркая вспышка и ничего не оставила от вертолета, впитала в себя стальную птицу, как аномальный треугольник. Вспышка погубила и восьмиэтажный дом под вертолетом - в квартале от меня. Раздался протяжный, гулкийстон взрыва. Я едва успел отшатнуться от окна, прежде чемот ударной волны, к ногам осыпались осколки.
Как в замедленных кадрах старого, черно-белого фильма - горшок с геранью раскачивался на подоконнике из стороны в сторону, наконец желание упасть пересилило. Он сорвался вниз. Треск разбившегося горшка показался громче прилетевшего грохота от взрыва.
Война!? Блицкриг. Молниеносные войны всегда несостоятельны.
Попытаются закончить за ночь. Действуют по Ленинской системе: почта, вокзал, телеграф, виноводочные склады и конечно же - "Смольный", Белый дворец Диктатора.
Приехал отдохнуть и не предполагал, что попаду в такую кашу. Кто мог подумать, что в нашей, когда-то единой и дружной стране, такое возможно? Оказывается ещё как возможно!
Я медленно опустился на диван, пошарил по стоящему рядом журнальному столику в поисках спичек и сигарет, продолжая зачарованно пялиться в уже не такой мутный и темный провал окна. Ночь раздирали на части огненные вспышки. Дом задрожал, по улице черным бронтозавром резво пробежал, разворачивая мягкий асфальт, танк.
Хорошенький выдался отпуск. Дядя Слава предупреждал, что могут возникнуть этнические проблемы при встрече с подвыпившими аборигенами, но такое...
Когда не ладится на работе, в театре, лучший способ провести летний отпуск в дали от дома. Если предоставляется такая возможность - на юге: море, жаркое солнце, дешевые фрукты, а главное - большой частный дом. Одна половина в моем единоличном распоряжении, в другой - живет милая и приятная молодая семья.
Спичка чиркнула, но не зажглась. В дверь требовательно и громко стучали:
--
Черт побери, - облегченно выдохнул я и побежал открывать дверь. Как идиот, от новой серии раздавшихся взрывов, по инерции спросил:
--
Кто там?
--
Сто грамм! Андрей! - истерично закричал Юра, не переставая барабанить в дверь.
Я открыл.
Юра стоял передо мной в одной майке и спортивных штатах, домашние тапочки на босу ногу. На начинающей лысеть голове, жесткие волосы сбились в комки и стояли дыбом.
--
Ты слышишь, что происходит!? - возбужденно воскликнул Юра, проскальзывая в прихожую,
--
Слышу, - буркнул я.
Проходя по коридору в зал, Юра заглянул в спальню.
--
У тебя, как у меня - выбито окно.
Я пожал плечами.
--
Война, - обречено вздохнул Юра, и мешком плюхнулся на заскрипевший под ним кожаный диван.
--
Ублюдки! Мне наплевать на их политические амбиции! Причем здесь простые люди, причем здесь мы? - Он испуганно затих, пригнул голову. Где-то рядом бухнул взрыв, дом, как живой, вздрогнул.
Мы услышали крики и нам стало страшно - так кричат люди, когда им очень больно или они испытали па себе что-то ужасное. Что может быть ужаснее смерти близкого человека?
Юра вскочил, испуганно озираясь.
--
Хватит дергаться! - раздраженно вскрикнул я.
--
Я сейчас, - он выбежал в коридор и оттуда выкрикнул:
--
Только гляну, что с моими и вернусь!
--
Лучше оставайся с ними! - прокричал я вслед. Черт возьми, совсем не хочется кому-нибудь успокаивать нервы, когда свои на пределе: тронь - зазвенят.
Я остановился перед книжным шкафом. Реальность происходящего сознание отказывалось воспринимать. То, что творилось на улице, может быть неправдой - шептало сознание. От проверок, удерживал инстинкт самосохранения. Рассудок, испуганным зверьком панически метался в лабиринтах черепа, выхватывая из небытия сюрреалистические сюжеты, что-то вроде "Искушения святого Антония", где кони и слоны на паучьих лапках стынут перед крестом голодранца.
--
Какая к черту война!?
--
Какие, к черту, взрывы и крики!?
--
Неужели там, в правительстве, сошли с ума?! Мирный спящий город, проснулся среди кошмара и ужаса! Нет, не сошли, у людей, прячущихся за Кремлевскими стенами, кретинизм постоянное состояние.
Рефлексивно беру с полки книгу. Прогремели подряд два взрыва. Глухо закашлял, зацокал крупнокалиберный пулемет. Показалось, что услышал звон разбитого стекла. Книга в руках пляшет, словно живая, стараясь вырваться. Пальцы трясутся в конвульсиях. Золото букв вспыхнуло на переплете - Цветаева. Я раскрыл книгу, глаза невидяще впились в текст. На уровне подсознания чей-то голос принялся отстукивать в мозгу телетайпную ленту:
Пo холмам - круглым и смуглым,
Под лучом - сильным и пыльным,
Сапожком - робким и кротким -
За плащом - рдяным и рваным
По пескам - ....
Я услышал, как хлопнула входная дверь, томик Цветаевой выпал из рук.
--
Юра?
--
Я здесь, - послышался голос соседа. На этот раз он напялил старый рыжий джемпер, в руке держал охотничье ружьё.
--
Человек с ружьём, - истерически фыркнул я. - Зачем оно?
Юра ухмыльнулся:
--
С ним иначе себя чувствуешь. От деда осталось, он у меня охотником был.
--
Зачем ты притащил ружьё и от кого собираешься держать оборону?
--
Мне так спокойнее, - повторил Юра. Он положил ружьё на диван, задрал свитер и достал из-за пояса бутылку водки. Поставил бутылку на журнальный столик. Улыбаясь, подмигнул:
--
Слышишь, давай для храбрости по сто грамм, нервы успокоим? Мои проснулись, сидят, воют. Знаешь, как по мозгам бьёт. Радио, сволочь, молчит.
Я посмотрел на настенные часы, они показывали второй час ночи. Юра достал из шведской стенки хрустальные фужеры, пристроил рядом с бутылкой.
--
Завтра, вернее - уже сегодня, всё закончится - он потер руки и взял бутылку. Зажал пробку в зубах, ловко снял с горлышка.
--
Что? - я наклонился и поднял с пола книгу. Юра наполнил фужеры.
--
Всё. Федеральные войска займут город, поймают Диктатора. Раньше сообразить не могли - три года мурыжили и, наконец-то, в разгар летнего сезона, когда полно отдыхающих, умнейшее решение - ввели войска. Идиоты! - Он посмотрел на меня:
--
Ты что, окаменел? Иди, прими сто грамм!
--
Через неделю соберутся депутаты Федерального собрания, всякие партии, одним головорезам объявят амнистии, а главарям и Диктатору дадут вышку или...Как там говорится: при попытке к бегству? Вот увидишь, суда не будет, он живой не нужен, слишком много знает. Его пристрелят. Давай, вздрогнем?
Я расхохотался, сунул книгу на место. Быстро подошел к выключателю и вырубил торшер.
--
Господи, ну мы и дебилы, - испуганно пробубнил Юра. - А я дома свет не включал.
--
Странно, что город не лишился энергопотребления, - добавил я.
--
Впопыхах забыли обесточить. У тебя есть курить? - Юра подобрал со стола пачку, потряс и смял.
--
Есть, - я прошел за сигаретами в спальню. Окно выходило на городскую улицу, город купался в зареве огней. - Ублюдки, что наделали, - невдалеке, через квартал горел жилой десятиэтажный дом.
Над ним дрожал ореол зарева, похожий на алый нимб святого мученика. Подул ветер и десятиэтажку заволокло дымом. Усилилась канонада. Задребезжало уцелевшее стекло в форточке. На полу, под ногами захрустели осколки.
--
Господи, страшно...
Совсем не так выглядят телерепортажи из Сараево и Грозного. Пошло и неправдоподобно. Кажется, что такого не может быть, жизнь, как игра в "подкидного" и вдруг - оказываешься "в реале", на одной из улочек Багдада, Сараево, Грозного, Кабула. Чувствуешь, как внутри селится страх. Жизнь индивидуальна и хрупка, но люди чужую жизнь не ценят. Вот тогда, глупое тело обращается к инстинктам и вздрагивает не от взрывов, а от шорохов и скрипов. Глаза ищут любую лазейку, в которой можно спрятать, спасти драгоценную шкуру. Войны стирают законы и цивилизованность, превращают людей в закоренелых эгоистов.
Ветер переменился, небо озаряли ореолы пожаров. Я увидел огненные протуберанцы, рвущиеся из окон последнего этажа. Дом задрожал. Я отодвинулся от окна, по улице пронеслась стая броневиков, залаяли-затокали пулеметы, грохнули гранаты.
--
Что же это творится, - прошептали губы.
--
Андрей!?
Я вздрогнул, к окну подошел Юра.
--
Что там?
--
Глупый вопрос, не видишь?
--
Дома горят.
--
Горят.
--
Идиоты. В наш тоже могут шандарахнуть.
--
Могут.
--
Но ведь это жилой дом!
--
Заткнись, - оборвал я вопль, поднимая с тумбочки сигареты. - На, покури.
Юра торопливыми, трясущимися пальцами вытянул из пачки сигарету. Мои руки были не в лучшей форме, спичка долго чиркала о коробок, а затем пламя нервно плясало, пока мы прикуривали.
--
Знаешь, - Юра выдохнул дым, - до сих пор кажется, что это не с нами происходит, видим кино. Проснемся и никаких кошмаров. Тебе не страшно, Андрей?
--
Страшно, - признался я. - Пойду, наберу в ванну воды, может её как и свет, пока не отключили?
--
В такое время воды и так не бывает, - остановил Юра.
--
Отчего шоколадки не растут на кроватке? 0тчего у птичек нет рукавичек?
--
У тебя что, крыша поехала?
--
У меня нет, у них - да, - я кивнул на окна. Дым черным саваном заволок горящую десятиэтажку. В центре города слышалась ожесточенная перестрелка, там находились Дом Советов и Белый Дворец Президента.
--
Пойдем, водки выпьем, к утру все закончится. Войны без жертв не бывает, - философствовал Юра.
--
Этой жертвой в любую минуту можешь оказаться ты.
--
Может быть, может быть...
Мы вернулись в зал, Юра протянул наполненный фужер, хихикнул:
--
Глупая ситуация, нереальная, давай выпьем за то, чтобы к утру дурдом закончился.
Я пожал плечами, думая о том, что утро наступит не для всех. Шальной снаряд, выпущенный сумасшедшим танком, запросто может влететь в дом и поднять всех на ударной волне в рай. Мывыпили.
--
Ух, - выдохнул Юра, - эта зараза должна успокоить нервы. Выпьем ещё по одной и я сбегаю к своим: проверю, как они там.
--
Наливай и беги.
--
Ты играл в фильмах про войну? - спросил Юра, наполняя фужеры.
--
Я мало играл в фильмах, последним был боевик.
--
"Угонщик"?
--
Ага, роль злого и ужасного террориста, похитителя самолетов и красивых девушек. Господи, какая чушь. Особенно финал, когда главный герой фильма, кэгебешник Рябцев разделывает меня под орех и выбрасывает из самолета. Вот и вся война.
--
Мне давно советовали уехать из этого города куда-нибудь в Россию, или к теще, в Минск. Дотянул, - мрачно заметил Юра.
--
Федерация гарантировала не начинать боевых действий, - язвительно заметил я. - Совсем недавно выступал какой-то генерал, говорил, чтo идут переговоры и конфликты будут урегулироваться мирным путем.
--
Нашим генералам нельзя верить. Выпьем?
Выпили с ожесточением и озлоблением на невидимых серых кардиналов, пытающихся неудачно играть роли завоевателей и втягивающих в свои игры простых людей, меня, Юру.
Я ненавидел, меня бесили люди, разрабатывающие теории винтиков и болтов. Они - инженера наших жизней и душ, потому что только они ведают дорогу к единственному и светлому будущему. Грязное дело - политика. Подумаешь, у винтика срезалась резьба - заменим иным, благо винтиков в царстве-государстве хватает. Вставят новенький, смазанный машинным маслом, не спрашивая, хочет того этот винтик-человек или нет? Разве это свобода, когда судьбами распоряжаются серые кардиналы-инженера. Они любуются собой перед зеркалами в саунах и банях, в роскошных кабинетах, любуются своими рожами, заполняющими экраны телевизоров. Их показывают чаще, чем голивудских и останкинских звезд. Они считают, что их имена и поступки, вершат историю, создают государства, меняют мир. Как они жалки и нелепы, эти государственные обезьянки. Господи, какая это гнусность. Ненавижу. Мы хотим жить: просто, нормально, по человечески, самим отвечать за свою жизнь, выбирать.
--
Ты чего? - Юра постучал меня по плечу.
--
Ничего. Сколько живет человек - никогда не меняется. Так и остается зверем, потому что вожаки, с ярким инстинктом самовыражения, не дадут измениться. Удивляюсь, как легко заставить человека идти и убивать себе подобных. Неужели так жаждем крови и убийств, подчиняясь глупым призывам: "За Родину!". За чью, если она на всех одна? Мрачный зверь-убийца чутко спит на поверхности нашего сознания и послушно просыпается под генеральские окрики и визг популярных политиков. Лоск и блеск цивилизации мгновенно слетает с нас, когда просыпается зверь и объявляется самодовольный и самоуверенный негодяй, декларирующий: "Ребята, всю ответственность беру на себя. Они - плохие, сказали на нас - хороших, что это мы плохие. Они неправильно сказали и неправильно живут. Защитим Родину от опасности! Вперед!". Ответственности с нас никто не вправе снимать. Она взвалена на наши плечи, поверх креста и с каждым годом давит и гнет все сильнее и сильнее. Мы ложью пытаемся успокоить совесть: зверь проснулся, ответственность снята, дано согласие убивать ради Родины "неправильных" людей. Но и неправильные будут убивать, защищаясь, потому что для себя они "правильные". Спрашивается, какого хрена нам это надо?
--
Ага, Андрюха, давай выпьем за всё хорошее.
--
Успеем, не гони коней.
--
Мне страшно, - признался Юра.
--
За свою шкуру боишься?
--
Страшно, но не за себя...
--
Знаю, за своих боишься?
--
Не только. Страх вездесущ, ты должен понять, все-таки на актера учили.
--
Ялицедей, показываю то, что было. Расхождения не должно быть, так говорит режиссер. У него нет актеров, все лицедеи. А, страх, Юрик, не подсознание - наше второе Я. Оно всегда должно вопить и пищать внутри нас, при любой опасности. Парадокс в том, что и к нему человек привыкает: мы сидим, выпиваем, несем чушь и стараемся не обращать внимания на то, что творится за стенами квартиры. Горят дома, тарахтит крупнокалиберный пулемет, ревут вертолеты, кто-то в этот момент умирает, а кто-то нажимает на курок автомата. Привычка? Или страусиная позиция - делать вид, что ничего не происходит, когда со всех сторон грозит опасность.
--
Ладно, - Юра поморщился. - Хватит. Еще глупее в такой ситуации друг другу мораль читать. Я все понимаю без твоих нравоучений. Это нервы. Знаешь, старики до сих пор с уважением и страхом вспоминают Иосифа Виссарионовича, дескать, при нем закон и порядок были. Нашему времени свой Иосиф Кровавый нужен, как думаешь?
--
Каждый народ достоин своего правителя. Каков народ, таков и царь. Единственное, что мучает и злит - не хочу участвовать в этих играх. Я не лицедей, не марионетка, не хочу, чтобы ко мне привязывали ниточки и дергали за них.
--
В нашей стране нет выбора, здесь всех дергают за ниточки, - заметил Юра, - Покурим? - он кивнул на лежащую на столе пачку сигарет.
--
Кури...
Странно, в эту ночь светила любопытная, до дел человеческих луна. Когда ее не заволакивал дым, комната окутывалась серебряным полумраком. В углах, под развевающимися занавесками, копошились ожившие тени диктаторов и тиранов. Казалось, что за границей реального мира, огражденного стенами комнаты, существует иной мир, антимир, откуда доносятся грохот и стон. Голосами оживших динозавров ревели танки, ломая и разворачивая асфальт улиц, снося фонари и заборы, грохотали взрывы, ночь рвал на части треск автоматных очередей, в небо выплевывали снопы искр горящие дома. Наш дом трясся в испуганном ознобе, в стенке звенела посуда, плясали фужеры и рюмки, бренчали уцелевшие стекла. Иногда, в окна врывались желтые лучи фар, в небе были видны нити трассирующих пуль, вспышки взрывов. Странно...Нелепо.. ..Страшно...
--
Старший брат отца, мой дядька, служил сапером в стрелковой дивизии во время войны, - говорил Юра чуть заплетающимся языком.
--
Он рассказывал, что во время войны сапоги были только у офицеров и у части сержантов и то кирзовые. Остальные ходили в ботинках с обмотками, как товарищ Сухов.
--
Ты к чему?
--
Что?
--
При чем здесь ботинки и сапоги?
--
Я вообще, о войне.
--
Понятно, и что сапоги?
--
Сапоги? Сапоги снимали с немцев, у тех были из настоящей кожи, с подковами на пятке. Дядька рассказывал, им сносу не было.
--
А у меня дед в Крыму воевал, - я представил старые пожелтевшие фотографии, хранящиеся в семейных альбомах, в кабинете отца. Круглое, добродушное лицо деда, короткий ежик волос и торчащие уши. Живым я деда не видел. Он умер до моего рождения, инвалид первой группы, кавалер орденов Славы первой и второй степеней, ордена Отечественной Войны первой степени... Вспомнил треугольный конвертик с письмом: "...от плохого питания началась куриная слепота. В темноте вижу только периферийным зрением, а по центру глаз будто пятаки положили. Так вот, комбат наш, меня подкормиться в хозроту отправил. Тут корову как раз забили, болезнь мою надо лечить коровьей печенкой...". Он не писал про сожженные танки и убитых немцев. Я был ребенком, когда прочитал это письмо и расстроился - разве это война? Долго приставал к отцу - что такое куриная слепота и периферия?
--
Андрей, не спи, я налил, - донесся голос Юры.
--
Пей сам, не хочу.
--
Брось, к утру все будет в норме, а нет - запишемся наемниками в федерационные войска.
--
Ты пьян?
--
Нет, Андрей, - Юра захихикал, - сегодня ночь особая: выпей литр - не запьянеешь.
В этот момент раздался громкий и требовательный стук в дверь. Юра подскочил.
--
Кто там? - спросил он шепотом, затравленно глядя на меня. Я пожал плечами:
--
Откуда мне знать.
Стук повторился.
--
Откройте! - закричали во дворе.
Я медленно поднялся, внутри зашевелилось маленькое, тягостное и гнилое чувство страха. Ощущение - словно рот наполнился гнилой болотной жижей.
--
Думаешь, надо открывать? - тихо спросил Юра, его лицо побледнело, должно быть я был не лучше. Я кивнул.
--
Встречи с человеком с ружьем не избежать, - пробормотал я, косясь на охотничье ружье, только бы с ним не было проблем. Медленно прошел в коридор и остановился перед дверью.
--
Черт побери, есть кто живой?! Я вышибу дверь! - прокричал разъяренный голос. Тонкая, филенчатая дверь содрогнулась под каскадом ударов.
Я стиснул зубы, повторяя вслед за этим грубым голосом:
--
Черт побери, кто вы такие и что надо?
Замок щелкнул, я резко и нервно дернул дверь. В грудь уперся ствол пистолета.
--
Развернись.
Неожиданно, но понятно. Я молча повиновался. В коридор вошли двое.
--
Оружие есть? - носом пистолета ткнули меж лопаток.
--
Нет.
--
Ты один?
--
Нет. Послушайте, уберите пушку.
--
Кто в доме?
--
Друг. Сосед.
--
Андрей?! - из комнаты донесся Юркин испуганный голос.
--
Веди и храни тебя Бог от шуток, - шепнули в ухо и подтолкнули в сторону комнаты.
Я провел гостей в зал. За столом сидел, нервно сжимая полный фужер, сосед. За окном начало светать, серые сумерки заполнили комнату, словно вошли вместе с гостями. Вместе с тенями пришел запах гари и порохового дыма. Лицо Юры превратилось в неясное, серое пятно. За его спиной блестел дурацкий ствол охотничьего ружья.
Меня оттолкнули в сторону.
--
Встань, - приказали Юре. - Оба отойдите к стене.
--
Что вам надо? - ломающимся голосом спросил Юра, осторожно поднимаясь и отходя к книжному шкафу.
--
Чтоб ты заткнулся, - бросил вслед грубый голос.
Кто-то застонал. Я невольно оглянулся. Мужчина, который тыкал в меня пистолетом, укладывал на диван стонущего.
--
Тише, тише. Болит плечо?
--
О-о-о, - простонал раненый.
Мужчина оглянулся:
--
Можешь представиться.
--
Спасибо за разрешение, - с сарказмом ответил я.
--
Знаешь, что творится на улице?
--
Слышу.
--
Так вот, оставь шутки при себе.
--
Андрей Голодок, актер театра, здесь на отдыхе.
--
Красов Юрий Геннадьевич, проживаю в этом доме, сосед. За стеной жена и двое детей.
--
Чье ружье? - Мужчина поднял и разрядил ружье, спрятав патрон с крупной картечью в карман.
--
Мое, - тихо ответил Юрий Геннадьевич.
--
Зачем оно тебе?
--
С ним спокойнее, - ответил я, потому что Юра молчал.
--
За кого вы? - Раненый вновь застонал.
--
Я за федерацию, - быстро отрапортовал Юра.
--
Ты? - мужчина хмуро смотрел на меня.
--
А мне плевать на федерацию и на Диктатора, я за себя, - неожиданно зло ответил я.
Офицер усмехнулся:
--
Устраивает, - он спрятал пистолет в кобуру, - Мне тоже, плевать. - Он посмотрел на стол, где стояли фужеры и полупустая бутылка водки. Офицер поднял бутылку и приложился к горлышку.
--
Ух, ублюдки! - внезапно рявкнул он. - Послать в город танки для того, чтоб их сожгли. В штабе сидят задницы. Суки. - Он мрачно посмотрел на нас и сказал:
--
Капитан Лопатин, а это, - он кивнул на притихшего молодого парня, - мой старший механик. Весь экипаж, - капитан приложился к горлышку, - ...остальные погибли, cropели в танке, - добавил он, переводя дух.
Я оторвался от книжного шкафа.
--
Куда?! - рявкнул капитан.
--
Твоего парня надо перевязать. Посмотреть, что с плечом.
--
Давай, найди что-нибудь.
Капитан склонился над солдатом и стал расстегивать темный, пятнистый камуфляж. Раненный застонал.
--
Терпи, терпи, Вовка, - тихо шептал капитан.
Я принес с кабинета аптечку. В ней было все необходимое: пакет с бинтом, пузырьки с йодом, зеленкой, баночка спирта, лекарства.
Капитан и склонившийся рядом с ним Юра молча рассматривали обнаженного по пояс солдата. Тот потерял сознание, когда с него срезали тельняшку.
--
Черт побери, он потерял много крови, - пробормотал капитан, глядя на меня.
--
Надо промыть и продезинфицировать рану, - ответил я.
--
Я принесу воды, - вскочил Юра. - Вчера в бочку набрал, должна быть теплой. - Он выбежал из комнаты.
Капитан полез в карман, извлек пачку "Примы". Закурил. Я заметил, как мелко дрожат его руки. 0н крепко затянулся, выпуская из ноздрей дым, повторил:
--
Ублюдки, неужели в правительстве ни у кого не работает голова, а вместо голов задницы. Нельзя танки посылать в город, это самоубийство. Придурки. Педики... - он вырвал у меня из рук аптечку и склонился над раненым.
--
Скольких загубили, подонки, - в уголках губ капитана дрожала сигарета. - Из танков не дают высунуться. Расстреливали, когда покидали горящий танк. Под пули, или живьем сгорать. Повезло, десантура подоспела. Успели выскочить с Вовкой, тут его и цепануло. Гады.
--
По телевидению вчера говорили, что конфликт решат мирным путем.
--
Пуля прошла навылет и кости, кажется, целые. Дай Бог, вот только крови потерял много, - он промокнул рану тампонами, смоченными в спирте и залил йодом. Солдат, приходя в себя, застонал.
--
Ну вот, Вовка, пуля твоя дальше полетела, жить будешь.
--
Терпи казак, атаманом будешь. Помоги, - он приподнял солдата. - Держи его, только осторожно, - попросил меня капитан. Он быстро и ловко перевязал парня. Когда закончил, я осторожно опустил Вовку на диван.
"Боже сколько крови вытекло из него", - диван был густо залит кровью, алые струйки сбегали вниз, на коврик - циновку. По комнате плыл едкий запах йода, спирта и крови.
--
Может я домой пойду, к семье? Товарища капитан? - робко спросил Юра. - Мои наверное волнуются.
--
Иди, - отмахнулся капитан, выплюнув на стол погасшую сигарету, потянулся за следующей.
--
Как вы думаете, утром все закончится? - спросил Юра на пороге комнаты.
--
Все только начнется парень, - ухмыльнулся капитан, усиленно затягиваясь. Он прошел к окну, оно выходило во внутренний дворик.
--
Суки, - ругнулся капитан, ни к кому конкретно не обращаясь.
--
Разве город не захвачен? - тревожно спросил Юра.
--
Вокзал, наверное, взяли. Порт, возможно Белый Дворец, - с сомнением ответил капитан.
--
И на сколько это затянется?
--
Может на целый месяц, блицкрига не будет. Слушай, иди домой. Мой тебе совет, убирайся с семьей из города.
--
Почему?
--
Идиот, ты что, еще не видел, какие дома горят? Город сотрут с лица земли! - закричал капитан - В генштабе бараны, а не люди сидят.
Юра поспешно скрылся.
--
Я прислушался: ночное сражение шло на спад, канонада и стрельба звучали реже, появились интервалы, даже мгновения страшной тишины. Танки, вертолеты, бронемашины, не ревели за окном.