Аннотация: Как ты прав, Саша! Мы сгораем в лучах классической славы. И если бы я не трусил, я бы претворил этот символ в жизнь: обложил бы себя томами и поджег.
Анатолий Субботин
БОГЕМА
Трагикомедия в 2-х актах
Действующие лица:
Камский Александр
Барич Борис поэты, 36-42 лет
Ширшов Федор
Смолин Леонид
Жена и Сын Камского
Баба Дуся - соседка Камского
Городничий и два его телохранителя
Главарь-бандит и два его помощника
Мать Барича
Катя
Валя студентки, 23-26 лет
Вика
В пьесе использованы стихи Б. Поплавского,
А. Кузьмина
и автора пьесы
1 акт
1 картина
Комната Камского. Стол, стул, кровать. На стул брошена одежда. На столе и на полу - книги, окурки, несколько пустых бутылок. Левая дверь ведет в комнату жены и сына. Правая - входная. Камский лежит на кровати. На нем майка и спортивные штаны. Он небрит, лицо опухшее. Он открывает глаза и хочет приподняться, но с легким стоном возвращает голову на подушку. Протягивает руку и шарит по столу. Найдя сигаретную пачку, подносит ее к глазам. Пачка оказывается пустой. Камский морщится и, скомкав, бросает ее на пол.
БОДРЫЙ ГОЛОС диктора радио. А теперь о погоде. Весна берет свое. И хотя морозец еще щиплет порой нас за уши, но уже можно услышать веселое журчание ручьев...
Грохот воды, сливаемой в унитаз. Затем звонок в дверь. Камский, пошатываясь, идет открывать. Входит Барич. По контрасту с хозяином он чист, свеж, хорошо одет.
КАМСКИЙ. Привет. Проходи. Признаться, не ждал.
БАРИЧ. Но судя по твоему виду, я вовремя. (Меняя голос.) Больной, откройте рот, доктор принес лекарство. (Достает из сумки бутылку водки.)
КАМСКИЙ. У меня даже хлеба нет.
БАРИЧ. Я знал, куда иду.
Достает хлеб, колбасу, банку с томатами. Прибирает на столе, нарезает закуску, разливает в стаканы водку. Они пьют, закусывают.
КАМСКИЙ (заметно оживая). Красивое слово "томаты". Красивое и глубокое. В нем содержится некая Тома. Помнишь у Высоцкого: "Девушка, здравствуйте. Как Вас звать?.. Тома!.." В нем - и спортивные маты, и атом, и собрание русского мата в семи томах.
БАРИЧ. Удивляюсь я тебе, твоему умению отвлекаться. Как ты можешь писать стихи - и хорошие стихи! - в таком бардаке? (Небрежным жестом руки указывает на комнатный беспорядок.) Я же не могу сосредоточиться, пока вокруг меня не будет все чисто, прибрано, разложено по полкам. Я принадлежу к кабинетному типу поэтов, как это ни смешно звучит. За более-менее налаженный быт мне приходится расплачиваться львиной долей сил и времени, отнятой у творчества. Как сказал Уэлс, они не жили, они ЗАРАБАТЫВАЛИ на жизнь!.. Впрочем, жаловаться грех: сейчас литература мало кого кормит, даже тех, кто печатается. И в этом плане все российские писатели - дилетанты. Все, так сказать, подрабатывают. (Иронически) Только ты, мой друг, составляешь приятное исключение. Ты наплевал на все, кроме главного.
КАМСКИЙ. Оказалось, что, наплевав на все, я наплевал и на главное... Сердце сдает. Выпьем.
Выпивают, закусывают.
БАРИЧ. Сколько же ты держишься?
КАМСКИЙ. За что?
БАРИЧ. Не за что, а без чего. Без работы?
КАМСКИЙ. Да уж года два.
БАРИЧ. Прими мое восхищение.
КАМСКИЙ. Дай лучше закурить.
Закуривают. В дверь заглядывает сын Камского.
СЫН. Папа, там суп остался. (Увидев гостя, смущенно) Здрасте! (Скрывается)
КАМСКИЙ (наигранно патетически). Вот единственная душа, что меня понимает... и иногда подкармливает! Жена же давно махнула на меня рукой.
Входит жена Камского. Увидав застолье, машет рукой и уходит.
КАМСКИЙ. Ну что я говорил! Скажу больше. (Понижая голос и делая таинственное лицо). Мы не живем с ней уже полтора года.
БАРИЧ. Ну, ты даешь!.. Есть подружки?
КАМСКИЙ. Нет. Укрощаю плоть голодом. Но порой так приспичит, что готов отодрать самую грязную шлюху.
БАРИЧ. Почему бы тебе не завести роман?
КАМСКИЙ. Смеешься? Без гроша в кармане, одетый в тряпье. Такого хватит только на стихотвореньице. Да и УХАЖИВАТЬ надо за героиней романа, а я ленив. По той же причине сижу без дела, хотя оправдываю себя тем, что - когда вокруг столько безработных, не по-христиански было бы составлять им конкуренцию. Жена обвиняет меня в дальнозоркости, говорит: "Ты печешься о дальних, а ближние тебе по боку!" Она, конечно, права.
БАРИЧ (полусерьезно). Ты не сидишь без дела. Более того, твой труд бескорыстен. И когда на страшном суде тебя спросят: что ты делал? - ты, как Иосиф Бродский, скромно, но с чувством собственного достоинства, ответишь им: я писал стихи.
КАМСКИЙ. И меня сначала сошлют на север, а потом выпроводят на запад... Ослы! Бродского нужно было не ссылать, а женить. Жена живо бы заставила его приносить обществу пользу... А вообще, если раньше за тунеядство судили, то теперь за него дают медаль, при условии, конечно, что ты не числишься на бирже труда и есть-пить не просишь. И меня, быть может, наградят (всхлипывает) посмертно!
БОДРЫЙ ГОЛОС ДИКТОРА РАДИО. А теперь о погоде. Спеша на этот дневной выпуск новостей, я промочил ноги, хотя и был в калошах. Хорошо, что в студии у меня всегда есть запасные носки... Так что весна, радуя нам глаз и лаская сердце, может огорчить наши нижние конечности...
БАРИЧ (усмехаясь). Вот кому я бесконечно завидую. Этот дядя вещал, когда я еще под стол пешком ходил. Теперь мне сорок, а он по-прежнему в эфире, хотя стал шепелявить и пришепетывать. Спрашивается: почему? Ответ один: по причине бодрости. Коммунисты дали ему такой заряд бодрости, что об убийствах и грабежах он сообщает ныне тем же тоном, каким раньше барабанил о досрочно проведенных посевных. Кажется, его волнует только погода. Когда он говорит о ней, видно, что перед нами не автомат, а человек, который может и пошутить и взгрустнуть, в зависимости что за окном - дождь или вёдро.
С лестничной площадки доносится старушечий голос. Довольно высокий, с подвыванием. Старуха больше причитает, чем говорит.
ГОЛОС. Девочка, сколько время?.. Мужчина, сколько время?..
КАМСКИЙ. Опять баба Дуся заголосила. Ежедневно она становится пред дверью своей квартиры и пристает к проходящим с этим вопросом... Ты не собираешь персонажи? Это любопытный персонаж. Хочешь, я тебе её покажу?
Идет и открывает дверь. Входит худая, чуть горбатая старуха, с водянистым лицом. На ней - шаль, черное пальто, зимние сапоги. Все такое же ветхое и старомодное, как она сама. В руке она держит мужские наручные часы советской марки.
КАМСКИЙ. Какие проблемы, баба Дуся?
СТАРУХА. Ой, да я не знаю. Часы у меня стоят.
КАМСКИЙ. Ну, положим, ещё идут, хотя едва-едва, и скоро совсем остановятся. А завести их может только ОДИН мастер.
СТАРУХА. Заведи мне часы (протягивает их ему).
КАМСКИЙ (берет часы). Да я не об этом механизме... который, кстати, идет правильно... Я о здоровье твоем.
СТАРУХА. Ой, да болею я. Сахарный диабет у меня нашли.
КАМСКИЙ. Тебе не позавидуешь. Лучше семь бед, чем один диабет... Ну ладно, ступай с богом. Идут твои часы, и ты иди. (Слегка подталкивает её к выходу)
СТАРУХА (причитает). Ой, да болею я... Мужчина, сколько время? (Уходит).
КАМСКИЙ (возвращаясь к столу). Не дай бог дожить до таких лет, когда внешний хронометр начнешь принимать за внутренний. Но как символично, что смерть её находится в часах, а не в какой-нибудь непонятной игле, как у Кощея!.. Выпьем.
Выпивают.
БАРИЧ. Что мы все пьем да пьем. Зрителям уже скучно. Давай, стихи почитаем.
КАМСКИЙ. В самом деле. Люди собрались. Надо стихи почитать.
БАРИЧ. Начинай.
КАМСКИЙ. Нет, ты.
БАРИЧ. Нет, ты.
КАМСКИЙ. Я не одет. Не могу же я в таком виде выступать! Начни, а я после.
БАРИЧ. Ну ладно. Одевайся.
Встает и выходит на передний план, лицом к зрителям. Камский надевает сорочку и брюки.
БАРИЧ. Антимонумент.
И буду долго тем любезен я народу, что памятник себе не создавал, что площадям я предпочел подвал, когда гранит обслуживал уродов.
Стояла очередь к горгоне-славе, стояла насмерть. А зачем? Дожди и перепад температур быстрей крошили камень, чем пишется одна глава житий.
Середину я опускаю и сразу перехожу к последнему акту трагедии.
А на могилу мне поставьте крест из дерева, живой. И это будет хронометр вашей памяти. Окрест, пока он не изгнил, она побродит.
Затем освободившийся метраж магнитной ленты заполняйте чем угодно.
Вот именно: свобода так свобода!
Я весь умру. И кончено. Шабаш!
Садится.
КАМСКИЙ (Выйдя вперед)
Чудо-Юдо греховная злоба лижет огненным нас языком птицы мы перелетные оба оба с братом моим степняком я грачиною полон тоскою
ещё снег не сошел по лесам а уже деревянной Москвою воробьиный доносится гам сколь внушительней тише и чище над обветренной сопкой степной молчаливый парит соколище неприметною полон весной и готовятся смуглые души всю страну до лесов обозреть и воробышков шумных послушать и грачей на кострах обогреть
Садится.
БАРИЧ. Понимаю, что толковать стихи - все равно что заниматься онанизмом. Но все же. Перед нами - представители 3-х семейств пернатых: соколы, грачи и воробьи. Воробьи - это обыватели, живущие естественной жизнью. Их место на земле. Грачи - это поэты, тоскующие из-за своего промежуточного положения. Как сказал Есенин: "Я оказался в узком промежутке"! Грачи вынуждены перелетать туда-сюда, скитаться между землей и небом. Наконец, соколище. На первый взгляд это бог, снисходительно внимающий суете народа и жестоко карающий поэтов за их дерзкое желание достичь его (божественных) высот. Кара эта носит название "аутодафе", и строчка "грачей на кострах обогреть" - образчик черного юмора. Душа у сокола-бога смуглая, то есть почти черная, и вообще он хищник. Странный все-таки бог! И тут начинаешь понимать, что он, может быть, не настоящий. Он, может быть, такой же поэт, только ставший классиком, поднятый грачами и воробьями на высоту славы. Например, Пушкин... (Камскому) Как ты прав, Саша! Мы сгораем в лучах классической славы. И если бы я не трусил, я бы претворил этот символ в жизнь: обложил бы себя томами и поджег.
КАМСКИЙ. Что-то ты разгорячился. Выпей и остынь... Я совсем не об этом думал, когда писал... Признаться, я совсем не думал.
БАРИЧ. И правильно, правильно. Стихи как дыхание. Разве думаешь о том, как дышишь!?. Но согласись, мы работаем с УЖАСНЫМ материалом! Слово что оборотень, каждый читатель видит в нем в большей мере себя, чем автора. Железный дровосек видит сердце. Страшила - мозги...
КАМСКИЙ. А что видит в поэзии генсек, то есть я хотел сказать - президент?
БАРИЧ. Всё! Всю страну до самых до окраин.
КАМСКИЙ. "Всю страну до лесов обозреть"...
БАРИЧ. "... И воробышков шумных послушать... "
Смеются. Допивают водку. Барич несколько взвинчен, Камский, напротив, слегка заторможен.
БАРИЧ. Бутыль пуста, а я, кажется, полон. Кажется, я дошел до кондиции. Сейчас проверю.
Встает и, наклонясь, всматривается в пол.
КАМСКИЙ. Что ты ищешь?
БАРИЧ. Хочу встать на голову, да у тебя пол грязный. Можно я Гоголя подложу?
КАМСКИЙ. Ну, подложи.
Барич встает на голову, упираясь ею в книгу Гоголя. Приняв нормальное положение, берет книгу и читает название.
БАРИЧ. "Мертвые души"... Если собрать их и построить в колонны, что получится? Правильно, дивизия "Мертвая голова".
КАМСКИЙ. Ты как будто МРАЧНЕЕШЬ от выпитого, и юмор у тебя негритянский.
БАРИЧ. Устал я, Саша. Устал плыть против течения. Все меня раздражает.
КАМСКИЙ. Но мы же умеем отрываться: взял перо - и взлетел, отпил - и погрузился!
БАРИЧ. Снотворное, видимо, уже не берет... Ладно. Я вот что... У тебя книги повсюду валяются. Продай несколько штук.
КАМСКИЙ. ТАК забирай.
БАРИЧ. Нет, я хочу купить.
КАМСКИЙ. Хочешь помочь?
БАРИЧ. Допустим. Или ты брезгуешь?
КАМСКИЙ. Ну что ты!.. Выбирай.
БАРИЧ (рассматривая книги на столе и на полу). Вот, Пушкина возьму, прозу.
КАМСКИЙ. Не верю, что у тебя нет Пушкина.
БАРИЧ. Есть, но я хочу твоего.
КАМСКИЙ (усмехаясь). Ну-ну!
БАРИЧ. И Гоголя возьму... Есенина... Ну и до кучи - Беликова и Дрожащих.
Складывает книги в сумку, кладет на стол деньги.
КАМСКИЙ (глядя на деньги). Это много.
БАРИЧ. Книги стоят больше... Ну, пока. Я пошел. Увидимся.
Идет к выходу. Камский провожает его. Вернувшись, садится на кровать, закуривает.
КАМСКИЙ. Беспокоит он меня. Что-то его гложет.
Докурив, ложится и закрывает глаза. Входит сын. Приглушенно звучит музыка. Сын садится у ног Камского и грустно смотрит на отца.
ЗАТЕМНЕНИЕ
2 Картина
Та же комната. Камский лежит на кровати. Входят трое: городничий и его телохранители. На всех - черные костюмы и галстуки. Городничий - представительный мужчина лет 4О-а. Телохранители - косая сажень в плечах. Увидев вошедших, хозяин садится.
КАМСКИЙ (недоуменно). Как вы сюда вошли? Ведь дверь закрыта... И без звонка... А-а! Вы мне снитесь. (Снова ложится.)
1-ЫЙ Т/Х (городничему). Слышишь? Мы ему снимся!.. (Камскому, резко) Встань! К тебе гости пришли.
КАМСКИЙ (садится). Гости? Но гости предварительно звонят. По крайней мере, в дверь.
2-ОЙ Т/Х. Мы особые гости. Или не узнаешь?
КАМСКИЙ. Простите, что-то не припомню.
1-ЫЙ Т/Х. Начальство надо знать в лицо. Это городской голова.
КАМСКИЙ (удивиться ему мешает недомогание и недовольство внезапным вторжением). Чем заслужил такую честь?.. Впрочем, проходите, садитесь. Правда, у меня стул один. Но можно - на кровать.
ГОРОДНИЧИЙ. Ничего, мы постоим.
Камский тоже встает. Его слегка пошатывает. Он опирается на стол. Телохранители ходят и осматривают комнату.
ГОРОДНИЧИЙ. Вы заметили, что город стал чище?
КАМСКИЙ. О да. Фасад наведен.
ГОРОДНИЧИЙ. Будет порядок и внутри. Для того вас и посетили. У вас беспорядок.
КАМСКИЙ. Но это (обводит рукой комнату) не нутро. Это продолжение фасада... У одного офицера был автомобиль...
2-ОЙ Т/Х. Какой марки?
КАМСКИЙ. Не помню. Кажется "Москвич"... Он ремонтировал его странным образом. Он считал, что весь ремонт состоит в покраске...
2-ОЙ Т/Х. Косметический ремонт.
КАМСКИЙ. Вот-вот... Подкрашивал он его, подкрашивал. С виду автомобиль как новенький. Но почему-то пришлось выбросить его на свалку.
1-ЫЙ Т/Х. Он, гад, на что-то намекает. Позволь, я его встряхну?
ГОРОДНИЧИЙ. Ты не умеешь встряхивать. От твоих встряхиваний люди не становятся бодрее и покладистей.
1-ЫЙ Т/Х. Как это не становятся!? Как покладешь, так и лежат.
ГОРОДНИЧИЙ. Нужно, чтобы они не лежали, а бодро отдавали долг государству.
1-ЫЙ Т/Х (Камскому). Ты понял? Живо гони долг!
ГОРОДНИЧИЙ. Он хочет сказать, чтоб вы сегодня же навели порядок на вверенной вам территории. Все вычистить, оклеить, побелить, покрасить.
КАМСКИЙ. Но я безработный!
ГОРОДНИЧИЙ. Вот мы и даем вам работу.
КАМСКИЙ. Но у меня нет денег на краску и обои.
2-ОЙ Т/Х (показывает на стол). А это что?
КАМСКИЙ. Ах да! Это приятель мне вчера оставил. Но тут только на хлеб.
ГОРОДНИЧИЙ. Гм!.. Тогда хотя бы все прибрать и вымыть. Чтоб ни мусору, ни грязи, ни пыли.
КАМСКИЙ. Бэз шуму и бэз пыли снымэм хыпс.
ГОРОДНИЧИЙ. Какой гипс?
КАМСКИЙ. Это я так, цитирую.
1-ЫЙ Т/Х (подходя к Камскому). Шеф, позволь я ему мозги вправлю. Ведь видно же, что не наш человек.
ГОРОДНИЧИЙ (показывая на дверь, ведущую в соседнюю комнату). А там что?
КАМСКИЙ. О, не волнуйтесь, там гораздо чище. Там жена и сын.
ГОРОДНИЧИЙ. Завтра к вам придут с проверкой. Если найдут беспорядок, на первый раз - штраф.
КАМСКИЙ. Первое блюдо мне не проглотить. По вышеуказанной причине. А что на второе?
ГОРОДНИЧИЙ. А на второе - тюремный срок вплоть до расстрела.
КАМСКИЙ. Вот это славно, это делово!.. Позвольте внести рацпредложение в смысле усовершенствования чистилища? (Городничий кивает) Нехорошо, когда на фоне прекрасных домов шастают безработные типы, всякие там бомжи и скудно одетые. Надо собрать всех бедных и сослать в какую-нибудь резервацию, на другой берег реки.
ГОРОДНИЧИЙ. Какой реки?
КАМСКИЙ. Стикс.
ГОРОДНИЧИЙ. Это где?
КАМСКИЙ. Повсюду.
ГОРОДНИЧИЙ (пристально смотрит на него). Всё. Вы в курсе.
Поворачивается и уходит. За ним - оба телохранителя.
1-ЫЙ Т/Х (обернувшись, грозит Камскому кулаком). Я тебя закопаю!
КАМСКИЙ (один, поёт).
Цыпленок жареный, цыпленок пареный пошел по городу гулять.
Его поймали, арестовали, велели пачпорт показать.
Пачпорта нету. Гони монету!
Монеты нету. Садись в тюрьму!
Тюрьма закрыта. Садись в корыто.
В корыте грязная вода.
Под корытом, видимо, подразумевается гроб. И в нем - черная вода Стикса.
ЗАНАВЕС
2 Акт
3 картина
Квартира Ширшова. В центре - стеллажи с книгами. В левом углу, ближе к входной двери стоят метла, лопата, бачок. В правом углу - койка. Перед стеллажами - стол, два стула. Ширшов копается в каталоге. Входит Смолин. Он навеселе, в руке - бутылка.
СМОЛИН (Обращаясь к зрителям). Попав сюда впервые, вы сильно озадачены: точно ли это квартира? Быть может, это изба-читальня? (Показывает на стеллажи.) Тогда зачем здесь кровать? А может, здесь живет просвещенный ведьмак? (Оседлав метлу, скачет по комнате). Федя, научи на метле летать!