Аннотация: Когда осколки льда схлопнутся в гусиный клин, отлетающий в звёздную тьму, в стерильной тишине я закрою рукой воспалённые глаза. Сдамся.
И вот я здесь - в Стране Сафрановых Снеговиков. Ртутное небо, одето в белую сыпь. Или его расстреляли из дробовика?
Припарковываю санки к Саркоме. Из динамиков Синатра льёт замоскворечный романс. Невесёлый приветственный ритуал. Пуховая закись души.
Я из тех, кто смотрит. Иные книги слепы, я не могу их читать. Немногие произведения могут встретиться со мной взглядом. Но сейчас мы не сводим друг с друга невидящих глаз. Три тысячи восемьсот сорок три знака. Вместе с пробелами. Когда осколки льда схлопнутся в гусиный клин, отлетающий в звёздную тьму, в стерильной тишине я закрою рукой воспалённые глаза. Сдамся. Дверь захлопнется. Я окажусь внутри - пять детств назад. Сижу на деревянном конике в сенях и клонирую липкую "л": Лакоста - хоЛокоста...
Незадолго до этого пуля прошивает пятимиллиметровое стекло и, чертыхаясь, ударяет в височную кость. Всё происходит, прежде чем оцепенелая, слюдяная плоть окна, успевает выдохнуть расслабленным звоном осколков. Умираю через двенадцать минут от обширной гематомы мозга, вызванной непроникающим баллистическим ушибом...
"Когда-то парижские ажаны, конвоируя по городу опасного преступника, всаживали ему в нежную плоть межножья рыболовный крючок, а леску наматывали себе на палец. И головорез шёл как миленький, на посторонний взгляд - добровольный спутник. Примерно так должна действовать завязка настоящей истории..." Примерно так она и действует: ритм завораживает, я стремительно погружаюсь в мир рассказа, случайно выхваченного из суеты сетевого конкурса, качусь в кромешной тьме, обдуваемый лёгким сквозняком. Пурпурное сердечко полонёно стучит внутри...
"И про любовь... а как же. Наше политическое кредо: всегда!":
...Настигаю глянцевого болвана и всматриваюсь в его бликующий бок. Она присаживается за столик. У неё крошечная голова етитской мухи и вздутое тело утопленницы. Как всегда хороша стерва, как всегда хороша... Нервно сучит ногой и затягивается. Сквозь меня смотрит на бегущий шар, на себя в шаре, на пурпурное сердце нашей истлевшей любви и пускает дымный обруч...
И снова я ошибусь. И прозекторская окажется ни чем иным, как преддверием рая...
На самом деле следовало бы сделать вид, что мне трудно вспоминать. Постараться не выдавать эту несколько противоестественную способность цитировать мгновенно и по большей части дословно. Морщить лоб и делать вид, что хочу выиграть время. Говорить, наконец, с в о и м и с л о в а м и...
Но к чорту.
Ибо я хочу смотреть в глаза, захлёбываться живой водой, парить под белым парусом в небе и хохотать.
Кстати, насчёт крыльев. Советую, шампунь с экстрактом мяты. Поразительный холодок за спиной. Создаёт иллюзию полёта. Это важно. Особенно когда от полётов вы отстранены.
Ба! Да это же одно из лучших посвящений бульварному чтиву (правда, я не знаю, есть ли другие). За соседним столиком со мной, однако, не соглашаются. Срам! дескать, чешуя! И головы! Очень сырая проза. Излишне напористо. Слишком много ненормативной лексики...
Стоять, вшивота блефовая! - скомандовал я. И в ту же секунду в моих кулаках оказались две дряблые мошонки. Будто отхватил по полкило говяжьих сосисок.
...все говорят на одном пошловатом жаргоне. А главный герой, к тому же, еще и мыслит на нём. Без перевода...
Заткнитесь доктор, говорю я, вытирая лицо бумажными салфетками, сделайте что-нибудь мужественное, например, расправьте плечи и втяните брюхо. Вы бы простили Шекспира... Впрочем, Шекспиру вы бы простили. Шекспиру мы многое прощаем, не то что Дримановичу.
Бедолаги. Жратва, выпивка, секс. То вокруг чего всё крутится. То, что их удерживает здесь. Скудный набор манков. Неудивительно, что ребята срываются - распечатывают вены, выходят в окна...
Свежая и отвратительная, отвратительно-свежая струя нашатырного спирта бьёт в мозг и разливается где-то за глазами. Втягиваю носом воздух, сделавшийся нестерпимо холодным, запускаю пальцы в пачку с чаем, и куда-то плывут, бетонные стены куда-то плывут...
Ага. Вот уже и мои герои говорят теми же словами, колесят по городу на "моторе", пытаясь по сходной цене арендовать пару-тройку молоденьких девиц, стреляют у таксиста вонючие сигареты, покупают по случаю пистолет на овощной оптовке да размышляют о том, сколько ущербных миров он наплодил, прежде чем допёр до заветного "по образу и подобию"?..
Я держу кисть неловко, как человек, впервые взявший её в руку. Кисть касается холста, но я вновь отвожу её в сторону. Я не умею писать маслом, но знаю, что даже легчайшее прикосновение кисти к холсту может оставить грубый неверный след, который всё осквернит...
Перечитывать!
В такие минуты можно наблюдать и слушать его бесконечно - перед тобой словно живая субстанция настоящести. И если Дримановичу однажды захочется запустить своего героя от Ленинского проспекта до Достоевской - пусть простит его питерский метрополитен... Чу! За соседним столиком опять брожение и вопли, мол, объединять текст великого классика с похабщиной а-ля Сорокин просто недостойно! будь я Фёдором Михайловичем - подал бы на вас, автор, в суд за плагиат!.. Опять за рыбу деньги. Если кого-то коробит присутствие в тексте околоненорматива типа "отсосать" наряду с именем Достоевского, так это проблемы только его восприятия, непостижимым образом сопрягающего одно с другим. Не надо бросать тень на Фёдора Михайловича и на букинистический рассказ, победивший таки в конкурсе...
Мудрость веков, концентрация коллективного бессознательного времён и народов за триста баксов. Что можно купить на триста баксов сегодня? Тостер, складной зонтик, пару сковородок и вьетнамские кеды. Доступность - это неплохо, правда, чем доступней что-либо, тем быстрее это что-либо обесценивается. Доступность, переходящая в бросовость. Так устроен мир. И в ближайшую неделю с этим ничего не поделаешь. За собрание сочинений Голсуорси никто не даст новенький Порш. Хотя, если б было наоборот, можно представить, как бы обсасывали каждое слово "Саги о Форсайтах". И как бы в этом случае мне повезло с наследством...
...И весь вечер в рваном моём мире, где белые столбы, с гулким треском взрываются крупинки табака при каждой затяжке, и собирается с силами солнце, я норовлю макать сигареты в чай и перебивать единомышленника маловразумительными восклицаниями в том духе, что как это здорово.
В тексте использованы фрагменты произведений Льва Кассиля, Михаила Веллера, Джерома Д. Сэлинджера, Клиффорда Саймака, Аркадия и Бориса Стругацких. И, разумеется, - немало цитат из замечательной прозы Олега Дримановича.