Каков озорник мне попался! Ему пять лет. Почти белые от летнего солнца волосы, вздернутый загорелый носик, озорные голубые глаза. Он бегал по огромной луже босиком. Прыгал в нее с разбегу, и так радовался, когда бурые брызги попали мне на белые брюки.
Нет, вру: он обрадовался не сразу. Сперва - испугался, думая, что я сейчас начну бранить его. А мне не хотелось браниться. Что такое мои брюки по сравнению с его великолепным настроением, которому оглушительным щебетом вторили хулиганы-воробьи в ближайшем терновом кусте.
Я улыбнулся ему, и он счастливо захохотал в ответ, показав мне свои замечательные молочные зубы. Потом вновь бросился в лужу, по-детски изумительно пренебрегая своей одеждой. И мне стало завидно: я так уже не могу.
Когда-то у меня тоже были молочные зубы. И все встречные лужи казались морем, но я смело их преодолевал. Все заборы были высокими, но я мог легко через них перелазить. Сейчас почти все заборы ниже меня, но поздно - мне незачем их штурмовать. Мне не нужны вишни и груши из соседского сада, и не нужно показывать какой-нибудь ясноглазой девчонке, как я крут и ловок.
Мое детство...
Детство, это когда твои волосы стригут дома: мама расчесывает тебя смоченной в воде расческой и берет самые острые ножницы. С лицом весьма сосредоточенным она обрезает упрямые вихры на твоем лбу и макушке. А ты нетерпеливо вертишься на табурете, потому что слышишь, как кричат приятели со двора "Где ты там? Выходи! Мяч не забудь!"
А мама хмурится и строго приказывает "Сиди смирно - уши обрежу!" И ты замираешь, потому что уши у тебя весьма лопоухи и легко могут попасть в ножницы.
А у тебя зеленые и бурые пятна на коленках, от зеленки и йода (растянулся на асфальте, когда убегал от хулигана Димки из 70-го дома). Рисунок из ссадин на руках (сорвался с яблони). Один собачий укус на икре - это дворняжка бабы Степы укусила. Она всегда норовит укусить тех, кто играет в футбол возле простынь и наволочек хозяйки, что сохнут на шнурах во дворе.
Детство. Ободранное, покусанное, йодно-зеленковое. А еще - золотистое и пахнущее сиренью, ромашками, клевером и яблоками. И глазированными кукурузными палочками.
Волшебная палка... Помнишь? Ты берешь ее и бежишь вдоль забора, а палкой задеваешь каждую частоколину. Вот это му-зы-ка! Собаки лают, хозяева (если есть в это время дома) ругают тебя, не видя тебя из-за своих высоких заборов.
А ты бросаешь палку и убегаешь, прячешься за лопухами. Кажется: за тобой погоня, а ты так ловко скрылся.
Скрылся? О нет. Ты попал в новый удивительный мир. Мир жуков, гусениц, муравьев. В лопухах для тебя - новая планета. И ты возишься с этими букашками, рассматриваешь, берешь в руки, от некоторых получаешь укус или капельку чего-то желтого на руку.
А время идет, уже стрекочут кузнечики, и ты гоняешься за ними, ловишь, подбрасываешь.
Потом видишь старого цыгана. Он ковыляет по тропке, из магазина, смуглый до черноты, маленький, сухой, страшно усатый, а в руках такая мирная авоська с золотистым батоном и желтоватой бутылкой молока. А ты припускаешь в свой двор - ты боишься цыгана. Сам не знаешь, почему...
Девочки. В пестрых сарафанчиках. Такие длинноногие и с хвостиками, или косичками. Тонкие и головастые. Скачут на скакалках и, задыхаясь, считают. Мелькают их загорелые коленки и белые подошвы сандаликов, взметываются хвостики, русые, рыжие, светлые.
Тебе почему-то хочется им помешать. Берешь камушек, заворачиваешь его в большой кленовый лист и, подойдя к попрыгуньям, бросаешь им в ноги с коварным криком "Смотри! Лягуха!"
Визгу столько, что ты зажимаешь уши ладонями и скалишь зубы - удалось! Напугал! Только теперь надо бежать. Потому что девчонки поняли, что ты их обманул, и сейчас будут мстить - догонят и стебанут скакалкой по спине или ногам. А бегают попрыгуньи часто быстрее тебя.
Ты кричишь "иго-го!" и улепетываешь. Теряешь сандалик, накалываешь ногу и возвращаешься, получаешь все-таки скакалкой по спине (именно тогда, когда нагибаешься за потерянной обувкой) и с ревом "ай-яй!" уносишься дальше. Но месть свершилась - и тебя уже не преследуют...
Из-за угла мне под ноги выбегает мальчуган. Глаза, лицо - все горит, взмокшая рубашка наперекосяк, штанишки - в пыли, сандалика на одной ноге нет. Он орет "иго-го!" и врезается в меня.
"Ой, дядя! Извините, дядя!" - кричит он, поднимая на меня глаза, и шмыгает дальше, в дыру в заборе. За ним - целая ватага девчонок. Они тоже что-то кричат и проносятся мимо, обдав меня запахом апельсинов и шоколада.
Теперь кроме бурых пятен из лужи на моих белых брюках, чуть выше колен - два отпечатка пыльных крохотных ладошек. Я накрываю их своими ладонями - и детские полностью скрываются.