Аннотация: Возможность жить в двух мирах довольно притягательна - она может решить много проблем, и обязательно поставит новые. Особенно когда понимаешь, что ни тот ни другой тебя не устраивают
Чайка
Возможность жить в двух мирах довольно притягательна - она может решить много проблем, и обязательно поставит новые. Особенно когда понимаешь, что ни тот ни другой тебя не устраивают.
Ночь. Чернильная тьма повсюду и я плыву сквозь нее, загребая руками. Но бояться нечего. Впереди маячат осколки света. Они, то появляются, то исчезают, желтыми линиями расцвечивая пространство вокруг. Я бреду на ощупь прямо на них.
Когда выплываю из темноты, то сразу падаю вниз. Тьма ночи оказывается грозовым облаком, желтые линии оборачиваются вспышками молний. Раскаты грома оглушают. Я сама становлюсь чем-то иным. Ветер подхватывает меня и несет за собой. Он не спрашивает разрешения, полагая, что один здесь хозяин. Скоро, возможно уже завтра, он поймет, что заблуждается. Но сегодня я позволяю ему играть со мной. Он треплет мои одежды и волосы, словно я для него нелюбимая кукла.
Молнии повсюду. Как живые, они вспыхивают из ниоткуда, и тут же исчезают, уносясь в никуда. Громам за ними не успеть. Они только рычат от досады, оглушая меня, и устремляются вдогонку. Не успеют, не догонят. Точно знаю. Здесь, так же как и везде.
Одна из молний проноситься совсем близко, но я вовремя ухожу от столкновения, напоминая ветру, что не ему решать мою судьбу.
Я парю в почерневшем небе, и мне нет дела до непогоды. Там внизу кто-то очень напуган, и оттого небо хмуриться. Я спускаюсь ниже, не боясь быть замеченной, чтобы еще раз внимательно все рассмотреть.
***
- Пойдем домой Катрина. Скоро начнется дождь.
Ладонь отца ложится мне на плечо. Мне одиннадцать. У отца тяжелая рука. Под ее тяжестью у меня подгибаются коленки, но я быстро восстанавливаю равновесие. Кажется, никто не заметил моей секундной слабости.
Мои темные волосы развевает ветер. Я то и дело убираю их с лица, но это не помогает, и они все больше запутываются. Думаю, отчего ветер такой не послушный и хорошо бы договориться с ним, чтобы он не портил прическу.
В этот момент, отец разворачивает меня к себе и своим телом загораживает от ветра. Так-то лучше. Я приглаживаю разметавшиеся пряди ладошкой.
- Пойдем в дом, - снова повторяет отец. - Помнишь, я обещал подарить тебе кое-что.
Подарок-сюрприз! За играми с Леном я совсем забыла о нем. Лен младше меня на два года, но выше почти на голову, он очень серьезный и толковый для своих лет. Мы играли в "Монополию" разложив игровое поле, фишки и карточки на траве. Он выиграл дважды, потом понял, что я не люблю проигрывать, и предложил, чтобы следующую игру выбрала я. Но тут начал собираться дождь и мы, позабыв про игры, стали смотреть на тучи и молнии и слушать гром. Потом к нам вышел отец.
С неба западали первые капли дождя. Они были крупные и тяжелые. В небе торилось что-то невообразимое. Я заметила птицу, летящую сквозь бурю. Она легко летела сквозь молнии, планируя и снижаясь, и казалось, с любопытством смотрела прямо на меня.
- Там чайка в небе, - сказала я.
- По-моему альбатрос, - ответил отец, едва взглянув на небо. Ему не хотелось отвлекаться на птицу. Дождь лил уже в полную силу, а до дома еще нужно было дойти.
Лен ничего не сказал. Даже не посмотрел, куда я указывала, раскрыл зонт и теперь под натиском ветра, боялся его уронить. По лицу текла вода, а на мне было ни капельки.
Никакой там не альбатрос, думала я. Чайка. Самая настоящая. Вот было бы здорово, не прячась под зонтом, как она парить в небе, не боясь ни грозы, ни молний, ни ветра...
***
То утро далось мне с трудом.
Будильник изводит трелями. На ощупь я отключила сотовый, только чтобы не слышать ненавистный гудок. Боясь пропустить важный звонок, тут же включила телефон снова и только потом разлепила веки.
Часы на стене показывали без четверти семь. Самое время начать новый день.
Мне двадцать четыре, наступила зима и за окном идет снег. Впервые с начала декабря и ровно за двенадцать дней до нового года. Добро пожаловать в реальный мир. Этот год обещает быть последним, когда я здесь.
С каждым разом пробуждение дается все труднее. Я поморщилась и коснулась мочки правого уха. Сережка из стекла в форме капли или может быть слезы, кому как больше нравится, была на месте. Я точно знала, что она там, но каждый раз после пробуждения проверяю, так ли это.
Сегодня мне снова снился мой первый день. Короткий сон, повторявшийся снова и снова, будто проигрываемая на видеопленке запись. Я старалась запомнить все детали, не понимая впрочем, как именно они могут помочь мне. Игры перед домом, подарок отца, слезы Лена. Я-то глупенькая решила тогда, что, то были капли дождя заливавшие его лицо, пока он возился с зонтом. Теперь, вижу, что ошибалась. Лен плакал, и погода хмурилась, заметая следы. Интересно, отчего он плакал и почему, потом исчез так внезапно? Неужели я могла его чем-то обидеть, или быть может, это сделал отец? Я не знала, не догадывалась. Но обещала себе выяснить. Когда-нибудь. Если это возможно.
Быть может, я напрасно все это затеяла.
Такие мысли меня угнетают. Особенно в начале рабочей недели. Еще больше угнетает необходимость отрываться от сна, и заставлять себя что-то делать, отвлекаясь от главного. Иногда по выходным я вообще не поднимаюсь с постели.
Я переодела сережку на левое ухо. Не поднимая головы, дотянулась до трюмо рядом с кроватью, нашла там вторую сережку - точную копию первой - в дела в правое. Теперь можно встать. Я не старая развалина и не больна смертельной болезнью тела или безумием духа. Я просто не люблю просыпаться.
За окном снег валит во всю и температура далека от плюсовой, но дом еще хранит тепло, и я решаю не включать отопление, по крайней мере, до вечера. Босиком иду на кухню, где варю кофе и с небольшим промежутком выпиваю две чашки, между кофе съедаю круасан и две миниатюрные булочки с кремовой начинкой. Включаю радио, но слушаю в пол уха. Этот мир, увы, совсем перестал меня интересовать.
Радио все еще работает, но я уже в ванной. Из душа льется вода. Я долго стою, наслаждаясь тем, как струи текут по телу, пытаюсь представить себя частью воды. И убедить себя, что так не может продолжаться вечно. Необходимо как можно быстрее решить, какой мир для меня главный и навсегда закрыть тот, которому не повезло. Но я все откладываю. По крайней мере, пока не завершу поиски.
Я размышляю, собираясь на работу. Что именно я надену сейчас неважно, то в чем расхаживаю по офису находиться там же в гардеробной.
Когда выхожу на улицу, оказывается, что снега если и не по колено, то уж точно по щиколотку. У дверей гаражного бокса его столько, что приходиться браться за лопату и расчищать проезд, коря себя за то, что в этом году решила сэкономить на услугах дворника. К чему деньги, спрашиваю я себя, усердно работая лопатой, если и впрямь собралась оставить этот мир?
И вот, наконец, забираюсь в машину. Внутренние часы подсказывают, что я безнадежно опоздала. Я не смотрю на настоящие, чтобы не знать насколько. Какая теперь разница? В мире грез все проще. Можно запросто отмотать время назад, прожить момент быстрее или медленнее или не проживать вовсе.
Солнце слепило меня всю дорогу до самого центра. Пробираясь сквозь пробки я с грустью думала о том, что мои утренние мытарства с лопатой могут оказаться бесполезным делом. К полудню снег растает. Интересно, как получиться на этот раз - бесснежный новый год или нет? Хорошо бы нет, тогда точно дворника звать не придется.
Заезжаю на парковку и оставляю машину на отведенном мне месте для персонала компании "Кредит-Финанс". Поднимаюсь на шестой этаж, и пока никто не заметил моего опоздания, быстренько переодеваюсь и занимаю рабочее место.
Несколько минут, пытаюсь сообразить, что запланировано на день. Смотрю в ежедневник и ничего не могу понять. Большей частью меня занимают мысли о планах на предстоящую ночь. Когда отвлекаюсь от созерцания ежедневника, рядом оказывается Донован и с видом заговорщика шепчет:
- Пришлось сказать, что у тебя мигрень и может быть, ты не придешь.
Значит, мое отсутствие все же не осталось не замеченным. Я благодарно кивнула Доновану. Чем еще я могла отблагодарить его?
Работа не клеилась. В итоге еще до обеда я наделала кучу глупостей. Так как будто у меня вправду были проблемы с головой. Умудрилась напутать что-то в анкете одной милой старушки, а потом никак не могла собраться с мыслями, чтобы проконсультировать какого-то молодого парня относительно его финансовых затруднений. В конце концов, и старушку и парня и остальных клиентов пришлось отдать Доновану.
По дороге в его кабинет старушка-клиентка поинтересовалась, как меня зовут. Услышав, что Катрина, как ураган, затопивший Новый Орлеан, она отчего-то перепугалась, принялась креститься и читать молитвы. Как будто мое имя было в чем-то виновато. Ее поведение окончательно и выбило меня из колеи. А поведение парня смутило. Узнав, что я передаю его другому специалисту, парень заявил, что придет в другой раз, когда я буду готова продолжить разговор. И бросал на меня какие-то нелепые недвусмысленные взгляды. В отличие от Донована он, не знал, что, сколько ни жди, ответного внимания от меня ни на грош.
Избавившись от необходимости общаться с клиентами, я поднялась в зал заседаний. Это на седьмом этаже. По понедельникам зал пустовал. Встречая сотрудников, вежливо кивала в ответ на вопросы о самочувствии и мигрени. Добравшись до седьмого этажа, оказалась избавлена и от их внимания.
Некоторое время хожу вокруг стола, а потом меня осеняет - чем это место хуже других? Тут же заперла дверь в зал с внутренней стороны, прилегла на софу, стоявшую у противоположной входу стены, и снова стала птицей в грозовом небе, готовая продолжать поиски.
***
Жар от камина распространяется по всей гостиной зале. Отец располагается ближе к огню, чтобы скорее обсохли намокшие одежда и волосы. Я стою чуть поодаль прямо напротив него в ожидании обещанного сюрприза. На мне нет ни капельки воды и все благодаря Лену. Он стоит чуть позади меня, и лица его я не вижу, но чувствую его радость по поводу того, что он смог так умело защитить меня от дождя. В руках Лен сжимает зонт, не смея отвлечься ни на секунду, чтобы раскрыть его и поставить рядом сушиться.
Я чувствую на себе его по-мальчишески восторженный взгляд. Тогда я впервые понимаю, что нравлюсь Лену. Но я не спешу ответить на взгляд. Мы знакомы всего-то несколько часов, и я совсем уверена нравиться ли мне подобное внимание.
Отец, словно фокусник, запускает руки в карманы жилета и притворно долго что-то в них ищет. А затем достает прямоугольный деревянный футляр и протягивает мне.
- Возьми, - говорит он как можно ласковее. - Теперь это твое.
Некоторое время я изучаю футляр, гадая, что может в нем поместиться. Это в руках отца он кажется мелочью, а в моей детской ладошке сразу приобретает вес и значение.
Лен, нервно покусывая губы, тоже пристально смотрит на коробку. Все ждут, когда я ее открою.
- Ну же, - не выдерживает отец.
Я открываю крышку. Внутри лежит сережка. Я осторожно беру украшение в руку.
- Пап, почему она одна? - недоумеваю я внимательно разглядывая днище коробки и не находя вторую. - Как же я буду ее носить?
- Это необычное украшение, - рассказывает отец. - Она всегда была одна, другой не требуется. Надевай ее на ночь, когда захочешь навестить меня или Лена.
Отец сам делает мне прокол в ухе, чтобы надеть украшение. Я с трудом терплю боль, и только присутствие Лена заставляет меня не расплакаться.
Я смотрю по сторонам и за окно, где все еще идет дождь, на карнизе замечаю мою чайку. Она внимательно наблюдает за мной и кривит голову на бок, словно собираясь о чем-то спросить.
***
Меня разбудил Донован. У него был озабоченный вид. В одной руке он держал стакан с минералкой, а в другой нечто похожее на таблетки. Он поправил раздобытое где-то одеяло, которым укрыл меня, пока я спала, чтобы мои голые коленки не торчали наружу. Я тут же испытала прилив благодарности, и с трудом подавила его.
- Я не больна, Донован, - сообщила я, отмахиваясь от таблеток, но принимая стакан с водой. Я осушила его в два глотка и вернула обратно.
За окном было темно. Часы показывали что-то около полуночи.
- Не хотелось тебя оставлять, - ответил Донован на мой немой вопрос. - Отвезу тебя домой, а затем поеду к себе.
Я заверяю его, что это ни к чему.
- Зачем ехать куда-то, если через девять часов надо снова быть в офисе. Я посплю прямо здесь, а ты поезжай.
Донован слегка растерялся, не зная как поступить.
- Тогда, я тоже останусь, - заявил он после минутного размышления. - Если ты конечно не возражаешь.
Мне было все равно. Я вновь завалилась на диван, устроилась по удобнее и прикрыла глаза. Донован устроился в кресле, протянув ноги на краешек дивана, и в какой-то момент наши стопы встретились под одеялом. Затем Донован притушил верхний свет, оставив гореть только настольную лампу на дальнем конце овального стола заседаний.
Мне было все равно. Я спала.
***
Я беспокоилась, и мой мир отвечал моему беспокойству. Краски менялись с калейдоскопической скоростью, будто я летела на карусели. Безоблачное небо затягивалось тучами, которые, не успевая пролиться дождем, растворялись в неизвестности. Громы и молнии гонялись наперегонки в ясном небе.
Я сама не знала, чего хочу, и все вокруг вело себя соответствующе. Я тянула время, стоя у входа в Сарай Страхов, порождая оду стихийную неопределенность за другой. Больше всего на свете я боялась двух вещей, запертых сейчас в Сарае.
В детстве я ненавидела манную кашу. Когда мама мыла меня мочалкой я кричала как сумасшедшая, отовсюду сбегались соседи чтобы выяснить, не бьют ли меня родители. Никогда в своей жизни, я не боялась ничего другого сильнее, чем каши и мочалки. Кашей я однажды подавилась, и меня вырвало, а мочалка... Ее я считала своим личным врагом. Решила, что однажды, она задушит меня своими нитями. Мама не понимала, что со мной происходит.
После того, как получила от отца сережку, я ждала всю неделю, чтобы отправить свои страхи туда, где как считала, им самое место. Вечером в пятницу ложась спать и так, чтобы мама не видела, я вдела сережку в ухо, и увидела замечательный сон, а наутро в доме не оказалось ни каши, ни мочалки. Хотя мама отлично помнила, как совсем недавно пополняла в магазине запасы и того и другого.
Но ничто не способно исчезнуть бесследно, пропасть навсегда. В моем мире грез мои детские страхи заперты в Сарае. Там стоит бесконечно-бездонный прозрачный чан. Он полон Манной Каши с комочками.
Булькающая белая студенистая масса, холодная, пахнущая кашлем и рвотой, раскинулась у самых моих ног. Я иду, не касаясь стопами белой жижи, не дышу и не смотрю под ноги. Жутко не люблю это место.
Мочалке уже известно о моем приходе. Она выплывает из самых глубин, чана поднимая фонтаны брызг, я отбиваюсь от них теннисной ракеткой. В мире грез возможно все, чего бы я не пожелала. Кроме нескольких вещей, с которыми приходиться мириться.
Мочалка не имеет глаз и ушей, все ее тело сплошные грубые нити, тянущиеся во все стороны. Я старательно отвожу взгляд, только чтобы только не видеть их.
- Добро пожаловать на болота, - шаркает она.
- Это чан внутри Сарая, - поправляю я. Слова даются с трудом.
Тело Фрейлин дрожит, аналог пожатия плечами, в меня летят брызги каши. На мою защиту встает ветер, шквальным порывом сметая их в сторону.
- Тебе лучше знать, - констатирует Мочалка. - Чем могу помочь?
- Мне нужен Лен.
- Здесь его нет.
- Как будто я сама не вижу, - отвечаю я, подавляя бунт внутри желудка, готовый перерасти в революцию. Зря, наверное, я пришла сюда. С другой стороны только Мочалка может направить меня. Каким-то образом только ей и Каше известно то, что волнует меня больше всего.
- Где он, что с ним стало?
- Слышала, он отправился искать тайных знаний.
- Кто сказал, каких знаний?
- Ты и сказала, когда запихивала меня сюда, - с ноткой огорчения проговорила Мочалка. - Тебе отец сказал, но ты и этого не помнишь.
Я хмурюсь: что-то здесь не так.
- В конце концов, - заявляет она, - я всего лишь мочалка, живущая на болоте, а ты хозяйка мира...
***
Я просыпаюсь. Меня колотит после встречи с кашей и мочалкой в Сарае Страхов. Первая так и не вымолвила ни слова, а вторая все запутала. И что же мне теперь делать?
Донован тут как тут. Едва взглянув на меня, он решает, что я все же больна и предлагает таблетки.
- Дурной сон, - заверяю я, отказываясь от лекарств.
Он касается моего лба, убеждается, что температуры нет, и успокаивается.
За окном темно, до рассвета часов пять или шесть, снова идет снег, и температура резко понизилась.
На столе заседаний разложены бутерброды, несколько пакетиков с печеньем, шоколадные батончики, пара бутылок с минеральной водой.
- Я подумал, - взволнованно начинает Донован, едва заметив, куда я смотрю. - Подумал, ты ведь, наверное, ничего не ела весь день, вот я и сбегал в кафетерий, взял, что можно было унести.
Мой желудок рычит как встревоженный зверь. Я свешиваю ноги с дивана, и, не обращая внимания на задравшуюся юбку, набрасываюсь на еду. После пережитого, могу такое себе позволить. Наверное, со стороны это выглядит шокирующее. Вперемешку запихиваю в рот миниатюрные бутерброды с колбасой и сыром, давлюсь печеньем, губы, и щеки оказываются, перепачканы шоколадом.
- У леди проснулся аппетит, - стараясь быть невозмутимым, Донован протягивает мне салфетку.
Я все еще жую, поэтому не отвечаю.
- У меня есть еще дела этой ночью, - говорю я скорее самой себе, чем Доновану, который теперь не знает, что обо мне думать.
Я укладываюсь обратно на диван и накрываюсь одеялом. Пока засыпаю, растерянное лицо Донована некоторое время преследует меня.
***
Я чувствую себя самым счастливым на свете ребенком. Я запираю сарай страхов на большой замок величиной с амбарную дверь и швыряю далеко-далеко за границы всех возможных миров, мыслимых и немыслимых. Далеко-далеко, как только возможно.
Я оборачиваюсь, передо мной молодая женщина. Мы похожи. Я не пугаюсь. Это ведь мой мир. С чего мне бояться? Тем более после того как я разделалась со страхами.
- Отличный бросок, - говорит женщина. У нее такой красивый певучий голос, что я сразу же вспоминаю кто она.
- Почему ты больше не птица?
- Я могу снова ею стать, - говорит женщина, - но тогда не смогу говорить с тобой. А мне очень нужно с тобой поговорить.
- О чем?
- О Лене. Мочалка говорит, что ты знаешь, где он.
- Ты с ней знакома? - спрашиваю я. Внутри становиться как-то противно.
- Была когда-то. Давным-давно.
По изменению в голосе я замечаю, что моей Чайке мочалка тоже не нравиться. Думаю, мы подружимся.
- Лен уехал, - охотно говорю я. - Отец говорит далеко и надолго набираться знаний о древних ремеслах.
Чайка мне не верит или сомневается, что я говорю правду.
- Можешь проверить, для меня? - просит Чайка. - И еще узнать, куда и зачем?
Желание показалось мне странным. Но как я могла отказать своей птице.
Я возвращаюсь в домик отца на краю Яблоневой Рощи, плыву над полем и собираю ромашки. Чайка парит надо мной, над самой моей головой. Воздух, колыхаемый ее крыльями, обнимает меня.
Когда добираюсь до дома у меня уже целый букет ромашек. Я ставлю их в вазу и наливаю воды. Отец не любит цветы, а мне они очень даже нравятся. В моем букете ромашки с лепестками всех цветов радуги. Как я всегда хотела. Чайка наблюдает за мной в окно, и едва взглянув на нее, я вспоминаю о ее задании.
Я хожу по дому, заглядываю в комнаты, во все подряд: в чуланы, погребы, чердаки, и даже на задний двор.
Отца нигде нет. Мне становиться грустно, тоскливо и немного страшно. Впервые я осталась одна в целом мире. Хочется немедленно оказаться там, где мама и школьные друзья, и парнишка Донован из соседнего дома. Ромашки - теперь на каждом стебле по два цветка - чувствуя мое настроение, тут же вянут.
Я рассказываю новости Чайке.
- Ты напомнила мне о чем-то важном, - она улыбается, но мне совсем не весело.
- Отец вернется? - спрашиваю я.
- Не думаю, - отвечает Чайка, разделяя мою грусть. - Теперь ты хозяйка в доме. Но есть и хорошая новость. Осталось совсем чуть-чуть, и мы отыщем Лена! Ты ведь поможешь мне?
- Конечно! Вот здорово! - на миг я забываю, что больше никогда не увижу отца. - И где он, по-твоему?
Чайка не говорит, но по ее торжествующему взгляду понимаю, что она точно знает.
***
Пока я спала, Донован доел остатки печенья и допил минералку. Есть не хочется, просто отмечаю как факт. Когда я поднимаюсь с дивана, задеваю Донована за пятки. Не специально. Он немедленно разлепляет глаза и рассеянно устремляет на меня.
- Что? Что такое? Кажется, заснул, - зачем-то извиняется он, хотя я не имею ничего против. Почему-то он решил, что должен охранять мой покой.
Я подхожу к окну, и Донован следует за мной.
- Как давно мы знакомы, Донован? - спрашиваю я.
- Лет, с десяти наверное, - с задержкой отвечает Донован, подсчитывая в уме года. Такого вопроса он не ожидал. - С тех пор как ты стала носить сережку и посещать то странное место.
- Подарок отца, - киваю я, дотрагиваясь до украшения. - Он умер.
- Ты не говорила, - Донован опешил. - Очень жаль. Но как ты узнала? Он же пропал без вести.
- Только из этого мира, - тихо отвечаю я, не надеясь, что Донован воспримет мои слова всерьез. - Просто спрятался от остальных, а потом меня позвал, чтобы подарить сережку. Чтобы я могла гостить у него. И у Лена.
Донован молчал. Сквозь отражение в окне я видела мучительное выражение его лица. В нем отражалась боязнь за мое душевное здоровье, боязнь поверить.
- Ты ведь не веришь, что так все и было?
- Поверить непросто.
Чувства боролись в нем.
- А что если я приглашу поиграть со мной?
- Поиграть? - Кажется, мои слова сводят его с ума.
- В красавицу и чудовище. Там в мире, который придумал отец.
Донован долго молчал.
- Время уходит, - напомнила я.
- Это ведь из-за Лена? - спросил Донован. - Я вроде бы как приманка ему?
Лен всегда был преградой, отдалявшей нас друг от друга.
- Если откажешься, я пойму, - тихо ответила я.
***
Чайка сказала мне, что мужчину зовут Донован. Он друг Чайки, а значит и мой друг. И мне нечего его бояться.
Нас окружают голые каменные своды и зарешеченные окна, раскиданные то тут, то там по всей стене. Света мало, только один светильник, а солнце еще не поднялось достаточно высоко, чтобы заглянуть к нам.
Донован моргает, и щуриться, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в полутьме. Наконец, он замечает меня, и ахает от изумления.
Мои руки и ноги стальными прутьями прикованы к стене, талия перехвачена стальным обручем, соединенным со стеной, лицо чумазое от грязи, а одежда местами порвана. Но я не страдаю и не испытываю голода, хотя и выгляжу очень тощей. Я не испытываю никаких мук, кроме мук совести за то, что своим видом и положением обманываю Лена и взрослого Донована. Оба ведь думают, что мне по настоящему плохо и я в опасности.
- Катрина? - неуверенно спрашивает Донован.
Мужчина узнает меня, хотя я никогда раньше с ним не встречалась. Кроме Лена, у меня вообще не было знакомых-мальчиков. Сосед Донован - вот ведь забавно, что моего друга и друга Чайки зовут одинаково - не в счет. Мы видели друг друга лишь раз через закрытые окна наших спален, и наверняка он слышал все мои истерики, а потому решил, что я полоумная и отказался знакомиться. А мне бы очень хотелось.
Взрослый Донован подлетает ко мне, чтобы освободить от цепей. Естественно у него ничего не выходит, хотя мускулы надрываются от натуги, на руках и шее выступают вены, а со лба течет пот.
По-моему этот взрослый Донован плохой актер или забыл свою роль. Я напоминаю ему, что здесь он злой некрасивый дядька, заточивший меня в башне. Мы ждем нападения рыцаря, который придет и освободит меня. Только тут, мужчина вспоминает, что к чему. Осматривает свои одежды. На нем темный балахон, совсем ему не идущий. Он хочет снять его, но я останавливаю.
- Без него Лен точно не поверит, что ты злой колдун.
Донован опускает плечи, как будто сильно устал. Он подходит к одному из окон, глядит вниз и замечает:
- Как высоко. Как Лен доберется сюда?
- Он найдет способ, - отвечаю я, а сама думаю: нтересно какой?
Теперь он и впрямь становиться похож на злого волшебника. Мне начинает казаться, что он и в правду ненавидит Лена. Мне кажется это странным ведь как можно ненавидеть того, кого ни разу не видел? А я уверена, что взрослый Донован никогда раньше не видел Лена. Я сама видела его только раз, и вряд ли мужчина мог меня опередить.
- Он не мне нужен, - поспешно отвечаю я. - Только Чайке.
- Чайке? - недоумевает взрослый Донован.
Я закатываю глаза.
- Взрослая женщина с мелодичным голосом. Высокая, красивая, темноволосая.
- Так ты будешь выглядеть взрослой, - отвечает Донован.
- Не знаю, может быть.
Никогда не задумывалась раньше, о своей внешности. Как буду выглядеть, когда буду старше. Вдруг Донован прав - он ведь взрослый и отвечает за свои слова - и я стану похожа на Чайку когда вырасту? Так приятно думать, что могу быть похожей на лучшую подругу...
- Это она придумала нашу игру: башню, красавицу и чудовище, - рассказываю я.
Донован не смотрит в мою строну. Он чем-то расстроен. Может отсутствием Чайки? Мне тоже ее недостает.
- Наверное, тебе не интересно, - делаю вывод я.
- Что мне делать? Как играть с тобой?
- Не знаю, - вдруг спохватываюсь я. - Чайка не говорила. Что-нибудь, чтобы Лен поскорее вернулся.
Некоторое время ничего не происходит. Мне самой становиться скучно. Но я должна помочь Чайке, поэтому как могу, борюсь со скукой. Мне совсем не больно в оковах. Может поэтому Лен не торопиться.
Наверное, я задумалась, потому что Донован неожиданно оказывается рядом со мной. Грубым рывком прижимает к себе. Металл впивается в запястья, кровь струиться по ладоням. Не успеваю понять больно ли мне.
За окном темнеет. Сквозь узкий оконный просвет я вижу дракона, он машет крылами, а на спине его сидит рыцарь, закованный в броню.
- Извини, - шепчет Донован. - Давно следовало это сделать.
Он впивается в мои губы.
Дракон изрыгает пламя. Оно проникает сквозь оконные щели. Меня опаляет жаром. Или это жар поцелуя так на меня действует? Донован вырывает сережку из моего уха. Теперь мне действительно больно. Я начинаю расти на глазах, кандалы жалят кожу, а затем взрываются тысячью мелких осколков. Осколки летят в дракона. Рыцарь закрывается щитом. Башня тает,
***
, я просыпаюсь.
Донован продолжает целовать меня взрослую. Его темный балахон окутывает меня целиком. Почему он на нем до сих пор? Впрочем, я сама выгляжу не лучше. На мне детские одежды меня молодой. Они оказываются совсем не по размеру взрослой женщине, трещат по швам при каждом движении и натирают кожу.
Что-то изменилось, вернее ничего не изменилось. Я с трудом отстраняюсь. На руках и ногах кровавые круги, оставшиеся от цепей. Я почти не чувствую запястий. На животе багровый синяк. Под одеждой его невидно, но я его чувствую. Одежда на спине Донована дымиться, но он не замечает.
Сон продолжается. Это значит, что взрослый Лен тоже здесь.
Пурпурный дракон, полностью скрываемый тьмой, висит прямо напротив окон "Кредит-Финанс", и рыцарь, закованный в броню, по-прежнему сидит на его спине. Дракон изрыгает огонь, и окна взрываются тысячью мелких острых осколков.
Донован заслоняет меня - скорее машинально, чем специально. Его плащ принимает на себя летящие осколки.
Некоторое время Донован и Лен изучают друг друга, совершенно позабыв о моем присутствии. Кажется, Донован ничуть не удивлен, присутствию дракона.
Я выпутываюсь из-под плаща. Стекло сыпется на пол, я давлю его ногами.
- Это Лен? - спрашивает Донован.
Я киваю.
- Тогда иди, - говорит Донован. - Ты ведь любишь его, так?
Я снова киваю, на этот раз не так уверенно. И медленно.
Донован подталкивает меня к окну, словно пленника готового к передаче через условную границу фронта.
- Без меня ты не сможешь проснуться, - говорю я. - А мир вокруг уже не тот, что прежде.
Наверное, только сейчас, Донован замечает, что кроме семи этажей непреступного стекла и метала воплощающих незыблемость "Кредит-Финанс" и дракона с рыцарем, в безликом ничто ничего нет. Даже снега и холода.
- А если твоя сережка останется у меня? - спросил Донован. - Тогда я смогу проснуться?
- Дело совсем не в ней.
Не слушая меня, Донован прилаживает сережку к уху. Лучше было этого не делать.
Лен спрыгивает с дракона - в доспехах он выше и массивнее чем есть на самом деле - таранит Донована и оказывается рядом со мной. Конечно же, чтобы защитить меня. Все слишком быстро происходит, чтобы я могла хоть что-то предпринять и защитить Донована. Он врезается в стену и там оседает на пол. Сережка выскальзывает у него из руки и, стоило мне подумать об этом, тут же оказывается у меня, вдетая в ухо, которое немного побаливает после того, как Донован грубо с ним обошелся. Это еще раз доказывает, как сильно изменился мир. И Лен уже совсем не тот. Тусклый и озлобленный.
- Пойдем отсюда, - говорит Лен. - Тиран повержен. Пора вернуться домой.
Я киваю, но иду не к нему, а к Доновану, убедиться, что с ним все хорошо.
- Какое тебе дело до тирана? - хмыкает Лен. - Жив он или нет, его мир погиб!
- Зато он еще жив и здесь не останется, - возражаю я, склоняюсь над Донованом, пытаясь привести его в чувство.
У меня плохо получается, Донован никак не желает приходить в себя. Лену не нравиться, что я делаю. Он ведь пришел за мной, а я совсем не обращаю на него внимания. Мне и самой это странно. Но я не размышляю над этим дольше необходимого. Сейчас важен Донован. Лену так не кажется. Он отдирает меня того, кого Тираном, уводит на несколько шагов в строну. Рука, затянутая в перчатку тянется к моему уху.
- Что ты делаешь? - взрываюсь я, пытаясь освободиться от его хватки.
- Тебе стоит вернуть ее, - говорит Лен.
- Она моя, - говорю я. - Подарок отца, ты забыл?
- Будет лучше, если теперь он побудет у меня. Это и мой подарок тоже. Отец сказал, мира хватит на всех.
Теперь понятно. Лен так ничего и не понял. Но я готова повторить попытку.
- Ты сам ушел, никому ничего не сказав. Где ты был?
Лен ослабил хватку.
- Искал дыру в заборе, - неопределенно ответил он. - Хотел придти сюда и тебя вызволить из плена Тирана. Потом оказалось, что он держит тебя в башне и том мире и в этом. Уж лучше ни в каком, чем в обоих.
- И ты их уничтожил.
Это был не вопрос, утверждение.
- Пока искал башни. Все это ради тебя. Извини. Ты простишь меня?
К такому я была не готова.
- Каковы твои планы?
- Пойдем со мной. Если позволишь воспользоваться сережкой я смогу построить новый мир. Тля тебя. Для меня. Нас обоих.
Я сняла сережку - камень наших раздоров - и зашвырнула в пасть дракону. Скоро там зародиться жизнь. Новый мир, который не достанется ни мне, ни Лену.
- Что ты наделала? - ахнул Лен. Совсем по мальчишески.
- Создала новый мир. Там не будет ни меня, ни тебя. Ни там, ни где-либо еще. По отдельности возможно, но вместе никогда.
- Ты уходишь одна?
Я кивнула. Наша встреча прошла совсем не так, как я себе представляла.
- Это из-за него? - буркнул Лен, стреляя глазами в Донована.
Можно было не отвечать. И так было понятно, для кого я создам свой следующий мир.
Лен налетел на меня подобно свирепому урагану, сбил с ног, швырнул на диван, навалился сверху. Некоторое время мы боремся молча, рвем друг на друге одежду, царапаем кожу. Лен сильнее, что-то во мне трещит и не дает вздохнуть полной грудью. Но все, же я успеваю задать вопрос:
- Почему, Лен?
- Если так, то пусть лучше не достанешься никому из нас.
Продолжаем бороться. Зря я так поспешно выкинула сережку. Она бы смогла уравновесить наши силы.
Неожиданно становиться очень легко, давление прекращается. Донован, разбуженный нашей возней, отдирает от меня Лена, швыряет в пасть дракону. Тварь поедает своего хозяина.
- Там его мир, туда ему дорога, - говорит Донован, тяжело переводя дух.
- Ты все слышал.
- Но ничего не понял.
- Может оно и к лучшему.
Два мира уничтожено. Это очень плохо. Вернее, может и не уничтожено, просто ни я ни Лен, ни Донован, никто из нас, никогда не найдем дорогу туда. В этом благо, потому что некоторые из нас вели себя безответственно.
- Куда теперь? - спросил он.
Быстро он догадался.
- А куда бы ты хотел?
- Не знаю. Придумай что-нибудь. Здесь довольно мерзко...