Аннотация: Совпадения с реальными людьми и событиями случайны.
ПЕРЕКРЕСТОК
роман-фарс
"В каждой шутке есть доля шутки"
Современная пословица.
Вместо пролога
Человек за время своего пребывания на Земле много чего выдумал. Проще сказать он выдумал всё, что есть на планете, кроме самого себя и братьев своих меньших. Откуда взялся сам человек не знает никто и споров по этому поводу много. Происхождение человека приписывают Богу, инопланетянам или просто случайности. Единого мнения на этот счёт нет даже среди учёных. Основатель теории происхождения видов сэр Чарльз Дарвин вообще считал, что у всего живого на Земле один предок - одна единственная клетка. Смешно, но, если верить Дарвину, все люди на Земле - родственники. Мало того нашими родственниками являются и собаки с кошками, и комары с тараканами. Но это если верить сэру Чарльзу Дарвину. Если придерживаться религиозных толкований происхождения человека, то саму планету, и всё, что есть на ней, создал Бог. Причём "на всё про всё" у него ушло семь дней. Даже шесть, так как в последний день Бог ничего уже не создавал, а устроил себе выходной. У этой теории тоже есть минусы. И самый веский из них в том, что Бог создал всего двоих человек: Адама и Еву, то есть мужчину и женщину. И если, рождение их детей можно считать нормальным и естественным событием, то рождение следующего поколения от родных братьев и сестер вызывает некую озабоченность. Во всяком случае, подобное продолжение рода никогда не приветствовалось. Тем не мене и в этом случае, все люди на Земле - родственники.
Инопланетное происхождение человека лучше не рассматривать, хотя и оно имеет право на существование и тоже не исключает глубокие родственные связи между всеми людьми, населяющими планету. Не готовых же людей привезли на планету пришельцы? Наверняка, плеснули каких-нибудь животворящих бактерий, да и улетели. А уж из бактерий....
Вы можете верить в любую теорию, или выдумать свою. Вопрос происхождения человека спорный, и ни одна из теорий пока законом не стала. Но за время существования человечества родственники совсем позабыли о своих родственных связях и наделали столько гадостей друг другу, столько друг друга истребили, что приходится сомневаться в их, собственно, родстве. И если сэр Чарльз Дарвин еще пытался подогнать подобное поведение невольных родственников под неизбежное следствие эволюции, или конкуренции, то Бог пытался вразумить своих бестолковых деток, послав им своё воплощение в лице Иисуса Христа. Но никакие просветительские идеи человечеству не помогли, а сам их носитель был распят. Остались только его заповеди, да и то, отредактированные до неузнаваемости и много раз переписанные церковными чиновниками в угоду текущему моменту.
Большую часть времени, которое человек провёл на планете, он не жалел себе подобных, ведя почти непрерывные войны по самым разным поводам. Не щадил человек и братьев своих меньших, придумав себе в оправдание при истреблении последних почти пацифистский термин - "охота". Однако человек при этом успевал не только рушить, но и создавать. И в конечном итоге, всё, что есть на Земле рукотворного придумано и сделано именно им. Это абсолютно точно, так как никаких иных разумных существ на планете не обнаружено. Начинал человек с палки-копалки и дошел до экскаватора. И всё для того, чтобы освободить себя любимого сначала от тяжёлого, а потом и вовсе от любого труда, хотя последний и превратил его из обезьяны в человека, если опять же верить сэру Чарльзу Дарвину. Однако не все изобретения устраивали всех без исключения граждан. Даже наоборот. Были такие времена, когда недовольные ткачи громили ткацкие станки, а извозчики набрасывались на первые автомобили. Но, не смотря на их потуги, остановить развитие человечества было невозможно. И вот уже отживает свой век проводной телефон, а барышню-телефонистку никто и не вспоминает. Уже нет кинескопов, магнитофонов, а вместе с ними отжила свой век профессия "телемастера". Но бывшие телефонистки, извозчики, телемастера нисколько об этом не сожалеют. Они с удовольствием пользуются мобильными телефонами, катаются на современных автомобилях, а вместо телевизора у них теперь тонкая плазменная или жидкокристаллическая панель, которую дешевле выбросить, чем ремонтировать. Справедливости ради, хотелось бы отметить, что все перечисленные вещи, как и абсолютное большинство других полезных вещей, созданы не в нашей стране. К нам они попали не очень давно, а могли бы и вовсе не попасть, не брось мы в своё время строить коммунизм. Но что случилось, то случилось, и теперь все эти вещи стали привычными и доступными любому человеку в нашем Отечестве. И даже постоянно поругивая те страны, откуда эти вещи к нам попали, по любому поводу, а чаще просто за то, что они не такие, как мы и все у них лучше, чем у нас, мы забываем, что все эти привычные и милые безделушки пришли к нам оттуда.
И только одно изобретение, плодами которого пользуются во всем мире, нельзя считать привилегией какой-то отдельной страны. Оно настолько просто, настолько гениально, что, кажется, родилось в умах инженеров само собой по мере появления необходимости в нём. Речь идет о светофоре.
Сразу стоит отметить, что светофор это не космический корабль, и даже не стиральная машина. Скорее всего, тому, кто выдумал светофор, не дали Нобелевскую премию, а, может, и вообще никакую не дали. Но светофор важен не сам по себе, он важен тем, что своим появлением изменил жизнь многих людей. Светофор внёс глубокие изменения во взаимоотношения тех, кто управляет транспортом, тех, кто движется своим ходом и тех, кто следит за тем, чтобы двое первых соблюдали правила дорожного движения. Речь идет о работниках автоинспекции.
До появления светофора любой перекресток был вотчиной регулировщика, и не было для него более хлебного места, чем это обычное пересечение дорог. Только автоинспектор-регулировщик решал, кому первому проехать через пересечение дорог, а кому можно и подождать. В связи с этим возникало множество вариантов проезда, и при умелом выборе варианта регулировщик в накладе не оставался. Работа у него была не легкой, но на свежем воздухе. И все бы ничего, но тут появился он - светофор, который вышвырнул служителя безопасности дорожного движения с перекрестка и заставил его искать другие способы заработка на хлеб насущный. И, надо признаться, когда припёрло, когда жареный петух уже приготовился к прыжку, чтобы вонзиться своим клювом в известное место, бывший регулировщик зашевелился. В его голове мигом пронеслись все ступени эволюции человека, которые легкой прогулкой не назовешь. Ещё самые первые люди учились великой науке выживания. Им деваться было некуда, выбор у них был небольшой. Как говорится, не угробишь какого-нибудь зазевавшегося мамонта, так и не выживешь. Точно также и бывший регулировщик, ушедший с перекрестка, бережно, путём проб и ошибок, путём набивания шишек на своем пытливом лбу, годами создавал систему отъёма денег у населения. Система устанавливалась очень непросто, преодолевая сопротивление широких водительских масс и правозащитников с их невнятным бормотанием о правах человека.
Но, как говорится, кто из соперников больше хочет победить в поединке, тот победы и добьётся. Сколько новых и замысловатых способов добычи денег на дороге нашел изворотливый ум милиционера с полосатой палкой! Широко разработаны и грамотно используются до настоящего времени населенные пункты с ограничением скорости до шестидесяти километров в час, пешеходные переходы на предмет пропуска пешеходов, продувание водителем специально заговорённого алкогольного тестера. Но это уже классика. Совсем недавнее "ноу-хау" - засада на шоссе с целью соблюдения водителями скорости девяносто километров в час обещает вырасти в массовый способ отъёма денег, причём в самом ближайшем будущем. Эту скорость, согласно правилам дорожного движения, превышать никому нельзя, но превышают все. Это ограничение было установлено очень давно, когда большинство автомобилей о такой скорости и не мечтали. А ведь и машины, даже отечественные, намного прибавили в мощности, манёвренности, в безопасности. Да и дороги хотя бы асфальтом покрывают. Условия изменились, но ограничение скорости продолжает действовать. Больше всех радуются успехам строителей дорог и производителей автомобилей труженики безопасности движения, поскольку засада на шоссе в удобном месте приносит толковому и расторопному инспектору отличный доход.
О светофорах, ставших полноправными хозяевами перекрёстков, в конце концов, забыли, забыты были и сигналы регулировщика. И сейчас, в случае поломки светофора, когда приходится регулировать движение вручную, с помощью магической полосатой палочки, инспектору, которому достаётся это занятие, сразу понимает, что сегодня он ничего не заработает. Более того, магическую палочку он привык использовать только для одного сигнала - "остановиться". Как регулировать ею движение он давно забыл. Более того, он вообще не помнил, чтобы палочка предназначалась бы для регулирования движения.
До недавнего времени, в период развитого социализма, органы, которые занимались зарабатыванием денег на дороге, назывались ГАИ. Долгое время никого это простое, ёмкое название не беспокоило. Расшифровывалось оно просто: "гони автоинспектору!". В период всеобщего дефицита "гнать" автоинспектору можно было всё что угодно. Иной раз палка колбасы или бутылка водки имели большее хождение и принимались инспектором даже охотнее, чем засаленная и никчемушная "трёшка". Нарасхват шли билеты в театр, книги, одежда и обувь импортного производства. Словом "борзые щенки" котировались даже выше денег. Так было до начала строительства капитализма в нашей стране. В соответствии с экономическими законами нового государственного строя на первое место выходили деньги и ничего кроме денег. Старая аббревиатура "ГАИ" тоже требовала реформ. Необходимо было уточнить что "гнать", "кому", "сколько" и что, собственно, делать дальше. То есть требовалось привести название организации в соответствие с рыночными отношениями. Много было по этому поводу споров, предложений, изучался опыт других близлежащих государств. На смех был поднят украинский вариант "ДАИ". Он был признан экспертами и самим "гаишным" сообществом унизительным. Было в нём что-то просящее, холуйское. Тогда, как наш даже устаревший вариант, сразу говорил о требовании. "Гони!", в отличие от "Дай!", сразу показывает, кто на дороге хозяин. Словом, украинский вариант нам не подходил. Даже не рассматривались среднеазиатские и кавказские варианты, которые помимо привычного взимания с водителей предусматривали ещё и покупку самой должности. Это нам не подходило, так как приходить в органы безопасности движения следовало "налегке" в материальном отношении, что являлось огромным стимулом в дальнейшей службе. Если гражданин имеет деньги, чтобы купить должность автоинспектора, то зачем нужно эти деньги отдавать, чтобы потом с палкой на дороге их возвращать? У наших гаишников это в уме не укладывалось, но восток - дело тонкое. Словом, восточный вариант нам тоже не подходил.
Долгое время шло соперничество между двумя предложенными вариантами. Первый из них был всем хорош. ГИДДД - "гони инспектору деньги и двигай дальше". Прекрасное, всё растолковывающее название, но три буквы "Д" в конце и подряд всё портили. Это выглядело не слишком литературно. Тогда остановились на втором варианте - ГИБДД. И не только из-за литературного благозвучия.
Появление в названии просторечного и приблатнённого слова "бабки" взамен казённого "деньги" сближало всех участников дорожного движения. Огромное количество населения страны перебывало в местах не столь отдалённых, и такая же огромная часть населения их туда направляла и бдительно сторожила. Поэтому слово "бабки" стало родным для всех. Кроме того, это была дань текущему моменту в лице самого главного руководителя страны, из которого порою сыпались вещи и более конкретные. Одно "мочить в сортире" чего стоит.
Новое название быстро прижилось. Теперь самому бестолковому водителю было понятно: что гнать, кому гнать и что делать после этой процедуры. Тем более что "двигай дальше" оставляло всё заплатившему водителю свободу выбора, никто более не интересовался, куда он будет двигать. "Дальше" - не указывало направления, выбор оставался за расплатившимся водителем. Это было безусловным завоеванием демократии на широких и пыльных дорогах нашего Отечества. Как говорится, заплатил и свободен. Не мешай другим платить. А уж куда ты собрался ехать, больше никого не интересует.
Жизнь после дорожных реформ не заискрилась новыми красками. Всё осталось по старому: пешеходы ходили, водители ездили и платили, а ГИБДДэшники зарабатывали. Другими стали только автомобили, деньги, а также способы их добывания. Светофор тоже никак не изменился. Как регулировал движение на перекрёстках до реформ, так продолжал это бескорыстно делать и в после реформенное время.
Между тем выросло и достигло самого трудоспособного возраста поколение, которое начинало активную трудовую деятельность уже при новом общественном строе. С этим поколением связывалось много надежд на перемены и не только на дорогах.
ГЛАВА 1
Саня Быков, инспектор ГИБДД, сорокалетний располневший увалень, сидел на обычном утреннем разводе и рассеянно слушал своего начальника, который каждое утро, перед тем как раздать инспекторам задания, учил их жизни. Начальник говорил правильные слова о профилактике нарушений правил дорожного движения, о вежливости, о недопустимости взяток. Все это сдабривалось непременными взываниями к совести, а также напоминаниями о всевидящем оке службы собственной безопасности, которая обязательно настигнет любого, кто думает, прежде всего, о собственном кармане. Всё это звучало ежедневно и потому не производило никакого впечатления на инспекторов. Тем более что карман самого начальника наполняли все сидевшие в зале инспектора. Но говорить о недопустимости поборов на дорогах начальник был обязан именно потому, что он начальник, и, значит, должен воспитывать своих подчинённых.
Саня был занят размышлениями о том, как сегодня срубить больше денег, так как скоро Новый Год, а он своей жене Светке обещал набор Цептеровских кастрюль. Кастрюли эти стоили очень дорого, производились далеко от нашей страны и в магазинах не продавались. Их продавали специальные менеджеры, предварительно организуя на своих кухнях представления, где готовили в чудесных кастрюлях различные блюда. Светка тоже попала на такое представление, где попробовала морковку, сваренную в такой кастрюле, и загорелась. Конечно, это была Светкина блажь, так как Саня считал, что гораздо важнее то, что в кастрюле, а какой фирмы сама кастрюля не важно. Но Светка давно клянчила, и Саня пообещал. За сегодняшний день можно было эту проблему решить, если, конечно, направят в нужное место. Например, к какому-нибудь пешеходному переходу или к знаку ограничения скорости "сорок". Но даже если повезёт меньше, и направят Саню в безнадежный с первого взгляда населённый пункт, он не сильно переживал, так как толковый инспектор и там не пропадет. А Саня считал себя толковым инспектором.
- Быков, Хрулёв! Перекрёсток на Северных воротах. Светофор повреждён сегодня ночью. Задача: регулирование движения вручную. Административных протоколов не требую, дело не лёгкое. Вперёд и до двадцати часов, потом сменю.
Слова начальника не сразу дошли до Быкова. Это как же? Какой перекрёсток? Он даже чуть не закричал, что на этом чёртовом перекрёстке ничего не заработаешь. Почему туда именно его направляют? Ну, Хрулёв, понятно, он на волоске висит, на него постоянно сигналы приходят. С бутылкой он не дружит, вернее наоборот. А Саня-то за что страдать должен?
Быков поднялся и под посмеивающиеся взгляды коллег, как оплёванный вышел из зала. Хоть бы кто посочувствовал. На морозе целый день палкой махать! Бесплатно! Большего горя придумать было нельзя. А эти, полудурки, ещё и ржут. Тут Саня вспомнил о кастрюлях, и ему совсем стало плохо. Никаких сбережений он никогда не делал, и где взять денег, он даже не представлял. Надо признать, что Санина официальная заработная плата и Светкина тоже, у неё другой и не было, уходили на домашнее хозяйство семьи Быковых. Они расходовались на еду, одежду, коммуналку и остальные неотложные вещи. Обычно, всё, что зарабатывалось Саней и Светкой в месяц, в этот же месяц и тратилось. На всё остальное, то есть на развлечения, отдых, а также на Светкины выдумки и подростковые запросы их сына-старшеклассника, Саня зарабатывал отдельно. Официальный семейный бюджет не выдержал бы Светкиной французской косметики, Саниных походов в баню по субботам, а также компьютерных забав их чада. К тому же надо было раз в год осенью и в Турцию всей семьёй выехать. Таких запросов ни одна заработная плата не выдержит.
Хрулёв завёл гаишную "шестерку", Саня плюхнулся рядом, и они поехали к месту несения службы. От Коли Хрулёва пахло перегаром, и было заметно, что работать он сегодня не готов.
- Слышь, Бык, давай это, по очереди. По два часа. Ты сейчас иди, махай палкой, а я в тачке подремлю. Через два часа поменяемся.
Саня хотел, было, возразить, но потом посмотрел на Хрулёва и решил, что толку от него на перекрёстке сейчас никакого, ещё чего доброго под колеса угодит, тогда вообще хлопот не оберёшься.
- Ладно, - вяло согласился Саня, - только не два часа, а три.
- Идёт.
Инспекторы подъехали к перекрестку и припарковались. Саня вышел из машины. Возле светофора толпились какие-то люди в униформе дорожной службы.
- Кто старший? - спросил, подойдя к ним, Быков.
- Ну, я, - ответил плюгавый мужичёк.
- Что тут случилось?
- Что тут могло случиться? Кабель украли ночью. Метров тридцать отличного кабеля. Совсем обнаглели. Куда только менты смотрят, за что им зарплату платят?
- А без оскорблений нельзя? - остановил его Быков, - я, ведь, тоже типа, полицейский.
- Вот, именно, что "типа", - усмехнулся мужик, - тебя я не боюсь, у меня машины нет.
Саня не стал спорить с недалёким электромонтером о принадлежности своего ведомства к органам внутренних дел, толку от этого спора не было никакого. Кабель от этого не появится.
- А другой кабель нельзя проложить? - спросил Саня.
Мужичёк посмотрел на Быкова с каким-то сочувствием:
- Ишь, ты, какой прыткий. Где его взять кабель-то? И потом, кабель украли не здесь, а где- то в другом месте. Здесь всё нормально, мы уже проверили. А это место еще найти надо.
- Тогда с чего ты решил, что украли тридцать метров?
- Командир, тридцать метров - это то количество кабеля, минимальное, которое можно сдать в приёмный пункт. Меньше тридцати метров не принимают. Понял? Ни себе же жулики этот кабель оставили.
- И на сколько это всё затянется?- с надеждой спросил Саня.
- Не знаю, с учётом праздников, а также после праздничных дней, думаю, недели три. Так что, бери палку и....
Саня не стал дослушивать, только сплюнул и пошёл на перекрёсток. Замёрз Быков уже через пятнадцать минут. Движения почти не было. Редкие автомобили сами разбирались с тем, кому первому проехать. Саня уже, было, решил залезть в машину погреться, всё равно начальство ни за что не поедет проверять его работу. Тем более Саня и не помнил всех правил регулировки движения, а уж начальник и подавно. Тут со стороны Московского шоссе по направлению к городу подъехала большая фура с прицепом. Перед перекрестком водитель притормозил и явно ожидал от Сани какого-то сигнала. За фурой ехало ещё несколько легковушек. Саня чуть поколебался и затем решительно приказал водителю фуры остановиться. Тот немного принял вправо и встал. Саня подошёл к кабине, козырнул:
- Инспектор Быков. Попрошу документы.
Водитель долго собирался, наконец, вылез из кабины. В руках у него была целая куча бумаг. Саня, не торопясь, проверил права, техпаспорт и приступил к проверке накладных. Краем глаза он заметил, что за фурой выстроился уже приличный хвост. Время шло, Быков никуда не спешил. Он ничего не понимал в накладных и счетах-фактурах, но добросовестно изображал специалиста. Какой-то инстинкт подсказывал ему, что он на верном пути.
Ещё через пару минут фуру стал объезжать чёрный джип. Поравнявшись с Быковым, джип остановился. Стекло опустилось и из окна показалось лицо, как принято сейчас говорить, "кавказской национальности":
- Начальник, можно тебя?
Быков с документами подошел к джипу.
- Дорогой, времени нет. Вот возьми, только пропусти быстрее.
Кавказец сунул Быкову пятьсот рублей. Саня жестом велел ему проезжать. Через минуту весь хвост за фурой проехал мимо Быкова, и он разбогател еще на полторы тысячи. Наконец, подъехал черный БМВ и оттуда выскочил "браток":
- Командир, Филон обращается к тебе. Пропустить бы надо.
Денег "браток" не предлагал. Саня слышал, что Филон является местным "авторитетом" и ссориться с ним себе в убыток. Он пропустил "братков" бесплатно.
Дело закрутилось. Фуру Саня отпустил с неохотой, но потом она и не нужна стала. Всё было просто, как любое гениальное. Перекрывай движение в одну сторону и жди, пока там накопятся нетерпеливые водители. Выжидай, пока не начнут предлагать деньги, потом собирай. Дальше всё повторяй с движением в другом направлении. Очень скоро Саня по достоинству оценил этот перекрёсток, не проехав через который, в город не попадёшь. Он даже будить Хрулёва не стал. Тот мог всё испортить. Наоборот, Быков не поленился и сбегал в ларёк за водкой, предложив Хрулёву похмелиться. Тот, хоть и был этим чрезвычайно удивлён, но от водки не отказался. После опохмелки Хрулёв опять уснул. К восьми вечера Саня заработал столько, что никакие "пешеходные переходы" и "знаки сорок" вместе взятые на такие доходы были неспособны. Ведь на этих хлебных местах нужно было ещё и протоколы иногда составлять, а это время отнимало, а ещё и делиться надо было с тем, кто тебя туда поставил. А здесь? Клондайк! Ни протоколов, ни делёжки и какой простор для творчества. Тут не только на Светкины кастрюли хватит, тут за неделю на мотоцикл заработать можно. Размечтавшись, Саня вспомнил слова мужичка из дорожной службы о перспективах ремонта кабеля и понял, что можно замахнуться и на машину, пусть недорогую. У него даже испарина на лбу выступила. И надо-то всего, чтобы его посылали сюда постоянно, и желательно одного.
ГЛАВА 2
Саня Быков служил в ГИБДД почти пятнадцать лет. Его путь к заветной полосатой палочке не был простым, скорее наоборот. Окончив школу в период заката развитого социализма, Саня встал перед большой проблемой. Что же делать дальше? Вариантов было всего два. Можно было попробовать поступить в институт, обязательно с военной кафедрой, чтобы не служить в армии. Можно было наоборот поступить в военное училище и стать офицером, что тоже гарантировало освобождение от военной службы рядовым со всеми её прелестями. Терять два года своей жизни на службу Родине Саня не хотел, хотя в столь юном возрасте к этому вопросу большинство граждан относится легкомысленно. Надо сказать, что в тот период жизни страны развитой социализм сильно надоел гражданам и держался только на новых лекарствах, придуманных для продления его существования. Но ни "перестройка", ни "ускорение с госприёмкой", ни "гласность" уже не могли остановить неизбежного. Создавались первые кооперативы, появлялись первые по-настоящему богатые люди, но гражданам эти первые ростки капитализма казались несерьёзными, временными. Верилось, что пройдёт немного времени, и всё встанет на свои места. Поэтому кидаться в кооперативное движение, бросив насиженное рабочее место, никто не спешил. Вспоминали историю, ведь была же в двадцатых годах "Новая Экономическая Политика", больше известная, как НЭП, и чем дело кончилось? А кончилось оно колхозами, индустриализацией, голодом в Поволжье и посадками за спекуляцию. То, что цены, которые просили за свои товары кооператоры, являются спекулятивными, никто из граждан не сомневался. Поэтому массовая отправка новоявленных предпринимателей на широкие сибирские просторы считалась делом времени.
Поначалу Саня с помощью родителей выбрал второй вариант, решив стать военным. Родители очень этому обрадовались. Перспектива поступить в институт у Сани была мизерной в силу неспособности его к наукам вообще и к учебному процессу в частности. Аттестат после окончания школы об этом факте свидетельствовал весьма красноречиво. Как говорили школьные учителя, Сане с таким аттестатом, а главное с таким багажом знаний, прямая дорога в ПТУ (профессионально-техническое училище, если кто не помнит), в лучшем случае, в техникум. Но ни то, ни другое не освобождали от обязанности служить в армии. Однако учителя в своих пожеланиях не учли, что есть ещё и военная карьера.
В военкомате, услышав о намерении Сани поступить в военное училище, полюбили его как родного. Более того, сердобольный майор, ведавший призывом, помог Сане пройти медицинскую комиссию, так как у Сани были большие проблемы с зубами, вернее с их количеством. С зубами у Сани как-то с самого детства не заладилось. Он считал стоматологов изуверами, а звук бор - машинки вообще лишал его сознания. Но однажды летом, то ли после седьмого, то ли восьмого класса, Саня отдыхал у бабушки в деревне. Зубы болели нестерпимо, и он отправился в фельдшерско-акушерский пункт бабкиного села. Каково же было Санино удивление, когда тамошняя врачиха, специалист широкого профиля, выслушав Санины жалобы, методично повыдергала все болевшие зубы, даже не предложив их полечить. Да и полечить ей было нечем, так как кроме щипцов у неё ничего не было. Ладно, хоть новокаин был. И это в пяти километрах от города, в котором Саня проживал! Саня ещё тогда оценил великие завоевания социализма в области здравоохранения. Избавившись, таким образом, от зубной боли, Саня не сильно расстроился из-за потерянных зубов, которые больше не выросли. Зато потом, когда кто-то спрашивал, что это он так быстро заканчивает чистить зубы, Саня задавал встречный вопрос:
- А у тебя сколько зубов?
И получив ответ, ухмылялся:
- А у меня шестнадцать.
Зубная проблема могла Сане помешать стать офицером, но выручил сердобольный майор. Саня даже удивлялся его прыти. Может, ему за каждого привлечённого будущего офицера доплачивают?
И вот, только сдав экзамены в школе и получив аттестат, Саня отбыл в город Серпухов в Высшее военное ракетное училище. Выбор ракетных войск тоже был не случаен. В те времена, только слабоумному было не ясно, что война с буржуями не за горами. Что буржуи непременно на нас нападут, было очевидно. Во всяком случае, подготовка к этому событию велась постоянно, и этой подготовкой объяснялись многие неурядицы в жизни страны. Даже некоторый дефицит продуктов питания, а вернее даже не "некоторый", а полный, как раз и связан был с тем, что продукты вместо прилавков откладывались в запас. Так считало большинство населения, почитывая передовицы в "Правде". Но Саня никак не хотел участвовать в боях за Родину и тем более, погибнуть. Проанализировав на основе школьных знаний и "вражьих голосов" международную обстановку, Саня пришёл к выводу, что вряд ли найдётся идиот, хоть в Америке, хоть у нас, который начнёт швыряться ракетами. Это уж совсем надо быть без головы. Поэтому ядерное оружие никто применять не будет. Но оно должно быть, на всякий случай. Если и будет война, то вестись она будет обычными средствами. То есть, силами пехоты, артиллерии, авиации. А Саня будет сидеть где-нибудь в глубоко засекреченной точке, надувать щёки и ждать приказ, который никогда не поступит. Такая служба показалась Сане весьма достойным занятием. Это как строительство коммунизма. Этим хлопотным делом занималось огромное количество высокооплачиваемых партийных и комсомольских вождей, которые в силу профессии должны были вдохновлять трудящихся на построение самого прогрессивного общественного строя. И они проявляли на своей работе чудеса усердия, хотя плохо себе представляли, что они призывают построить. Им важен был сам процесс, за это они получали отличную заработную плату и множество привилегий. Выходило, однако, что они призывали построить такое общество, где не будет ни того, ни другого. То есть фактически партийные и комсомольские работники пилили сук, на котором сидели. Оно им надо было? "Вдохновленные" их призывами, широкие массы трудящихся тоже не собирались строить коммунизм, во всяком случае, в масштабе всей страны, в своей квартире - пожалуйста.
Первые же дни пребывания на территории училища вернули Саню на землю. Хотя до экзаменов и было ещё три недели, но военная жизнь началась с первого дня. Одежду забрали в "коптёрку", выдали обмундирование, распределили во взвод, и началось... Подъём в шесть утра, зарядка, скудный завтрак, подготовка к экзаменам, скудный обед, опять подготовка к экзаменам, ужин, самоподготовка к экзаменам, отбой. И всё это вперемежку с нарядами по кухне, уборке территории и прочими работами. Через неделю Саня понял, что судьба его складывается неправильно, и что самое главное, он никак не может на эту судьбу повлиять. И так будет всю жизнь? Всегда кто-то будет за тебя всё решать. И чтобы было наоборот надо дослужиться ну хотя бы до генерала. Но генералами и полковниками становятся единицы, а все остальные так и служат до пенсии майорами, капитанами и так далее. Поэтому Саня принял твёрдое решение. Он специально не сдаст экзамены, а их было всего два: математика и сочинение, и отправится домой. Уж лучше два года пострадать солдатом, чем всю жизнь офицером. При этом Саня корил себя, что не пришёл к такому выводу дома. Обязательно ему надо было ехать, в этот чёртов Серпухов, и убеждаться на месте, что такое армия. Даст Бог, за два года службы войны не случится, зато потом про армию можно забыть навсегда.
Из последних сил Саня дотерпел до первого экзамена. Все задачи он решил неправильно, даже самые простые. С довольным видом он сдал свой экзаменационный листок и пошел собирать вещи. На следующее утро вывесили результаты экзамена. Каково же было Санино удивление, когда напротив своей фамилии он увидел четвёрку! И только тут Саня понял, что обратной дороги отсюда нет. Поступят все! Иначе в училище будет некомплект. А количество офицеров, которые вольются в ракетные войска через четыре года уже запланировано. И даже если он в завтрашнем сочинении изматерит и князя Болконского и Наташу Ростову, и самого Льва Толстого, ему всё равно поставят тройку, и он будет зачислен в училище. Потому что план - есть план. Если запланировано, через четыре года выпустить из училища сто офицеров ракетчиков и направить в войска, значит так и будет. Это не на гражданке, когда можно принять на вакантное место человека с другой специальностью, потом по ходу работы переучить. В ракетные войска танкиста не пошлёшь.
И тут Сане повезло. У него в кармане был припрятанный червонец. Он передал его "коптёрщику", получил, якобы на время, свою одежду, переоделся, перемахнул через забор и был таков. Пока обнаружили пропажу, пока думали что делать, Саня вернулся домой. Родителям сказал, что завалил математику, те немного расстроились, и стали собирать Саню в армию. А тут и сердобольный майор пришел прямо к ним домой, принёс документы Санины и всё рассказал родителям. Отец раскричался и велел Сане быстрей нести документы в политехнический институт, здание которого было видно из окна. При этом отец сказал, что если Саня туда не поступит, то пусть пеняет на себя. Быков не особо вникал в слова родителя и, особенно, в угрозы, так как наказание было уже известно. Тем более, сердобольный майор обещал лично проконтролировать, чтобы Саня следующие три года жизни провёл на Северном Флоте. Быков не стал перечить родителям и подал документы в институт.
- А, что, - подумал Саня, - до экзаменов две недели, никто меня тормошить не будет. Поступить я всё равно не поступлю, так хоть приставать никто не будет. Надо только все четыре экзамена продержаться, чтобы хоть не сразу вылететь.
Первым экзаменом была физика. Чего-то Саня почитал, но всё чтение у него заканчивалось одинаково. Две недели подряд Быков открывал учебник на параграфе "Электричество" и, прочитав его, или засыпал, или звонили друзья, или начинался футбол по телевизору, или ещё что-нибудь мешало. Задач по физике Саня вообще не решал, так как он слышал перед экзаменом, что на тройку достаточно рассказать теоретический вопрос, а решенная задача даёт шанс на более высокую оценку, к которой он и не стремился.
Дальше вмешались потусторонние силы. Саня пришёл на экзамен и вытянул билет, где было написано "Электричество". Саня так обрадовался, что попросил ответить без подготовки. Дальше он почти слово в слово пересказал весь параграф из учебника. Преподаватель остался доволен и вручил Быкову задачу. Саня сел за стол и почитав условия, понял, что ему эту задачу никогда не решить. Задачка была из раздела физики под названием "Оптика". Саня почесал затылок и вспомнил, что когда оптику изучали в школе, он проходил очередные медицинские комиссии для поступления в военное училище. Сердобольный майор с радостью выписывал Сане повестки и вообще сказал, что в школу он теперь может не ходить, так как армия Саню всему выучит, и к школе это не имеет ни малейшего отношения.
- А ведь майор был прав, - подумал Саня, - раз я там математику на четыре сдал.
Быков собрался, было, уже честно признаться, что задача ему не по силам и получить свою тройку, которая автоматически исключала его из числа будущих студентов, но не лишала возможности продолжать сдавать экзамены. Но тут преподаватель вышел из аудитории. Что тут началось! Сидящая сзади девушка сразу обратилась к Быкову:
- Мальчик, скажи мне определение напряжения, сопротивления и силы тока.
Саня начал ей говорить, а когда девушка всё записала, он подсунул ей свою задачу.
Она задрала юбку, и Саниному взору предстали её ноги, все исписанные формулами. "Оптика" оказалась чуть выше колена, но если бы Сане понадобилась, например, "Механика", то располагалась она совсем уж в неприличном месте. Саня быстро переписал формулу. Тут преподаватель вернулся, а Саня уже и задачку решил.
- Ну, что ж, молодой человек, четыре балла вы уже имеете, а вот если ответите мне на дополнительный вопрос, то получите пять.
И преподаватель спросил что-то заковыристое из ядерной физики про протоны и электроны. Саня никогда бы на этот вопрос не ответил, более того, он вообще не представлял себе, о чём спрашивает преподаватель. Но тут опять вмешалась судьба. На подготовке к экзаменам в военное училище, будущим офицерам читали лекции. В Серпуховском училище в течение трёх недель с утра до вечера полковники и майоры читали юным отрокам о ракетах, ядерном оружии и т.д. Хотя экзамены предстояли по математике и русскому языку, это никак не влияло на темы лекций. Так вот однажды Саня не спал, как обычно, а увлекся повествованием одного пожилого майора об устройстве атомного ядра. И сейчас, в критический момент, причем, не зная, в тему ли он отвечает, Саня стал пересказывать содержание лекции. Память у Сани была чудесная, но избирательная. Он запоминал только то, что ему было интересно. Экзаменатор остановил Саню через пять минут. Затем поставил пятерку в экзаменационный лист и попрощался. Никто ещё и отвечать не начал, а Саня через двадцать минут после начала экзамена уже вышел с отличной оценкой.
Вечером дома родители, возвратившись с работы, первым делом поинтересовались экзаменом.
- Пять, - коротко ответил сразу на все вопросы Саня.
И только проверив несколько раз зачётный листок, где чёрным по белому было написано "отлично", отец смог выдавить:
- Ну, ты дал...
- Теперь, сегодня отдохни, а завтра готовься к математике. Экзамен письменный, больше решай задач, мы тебя тревожить не будем.
Матушка, высказав это пожелание, тут же побежала к телефону, чтобы сообщить всем знакомым и родственникам о том, какой у них сын умница.
Саня понимал, что везение постоянным быть не может и математику ему никак даже на тройку не написать. Надеяться на то, что можно списать, глупо. И, не потому, что это невозможно, а просто не с чего. Надеяться, что кто-то за него что-то решит, нереально. Это не формулу с голой ноги переписать. Короче говоря, Саня добросовестно пробездельничал три дня и со спокойной совестью пошел на письменную математику. Все абитуриенты ворвались в аудиторию, пытаясь занять места подальше от стола преподавателя. Один Саня никуда не спешил, шпаргалок он не заготовил, поэтому, где сидеть ему было все равно. Ему и оставили единственное, свободное место напротив преподавателя. Стол преподавателя и Санин стол стояли вплотную друг к другу. Экзаменационное задание было заранее написано на доске. Все расселись, и преподаватель разрешил начинать, отведя на всё два часа.
Саня, не спеша, переписал с доски условия всех четырёх задач. Потом прочитал их уже на своем листке и понял, что если он и сможет что-то решить, то только одну из них, и то, весьма приблизительно. Загрустив, Саня подумал, что экзамены закончились и теперь перед уходом в армию ему не будет покоя от родителей. Его обязательно погонят на участок копать картошку и найдут ему ещё кучу всякой работы. И тут... Кто-то открыл дверь в аудиторию, а так как окно тоже было открыто, то получился сквозняк. Со стола преподавателя полетели на пол бумаги. Сквозняк длился всего пару секунд. Дверь закрыли, преподаватель собрал с пола бумаги и снова уложил на стол. И Саня заметил, что прямо перед ним, причём даже не к верху ногами лежит лист, где решены три из четырёх экзаменационных задач. Четвёртой не было, видимо её решение было на обратной стороне листа. Но это была как раз та задача, которую Саня попытался бы решить сам. Не веря своему счастью, Саня быстро стал переписывать решения. На это ушло десять минут. Немного поразмышляв над последней задачей, Быков написал, что смог и сдал листок. Преподаватель удивился. Но Саня специально не стал высиживать дольше, так как, уходя, он опять распахнул дверь в аудиторию, вызвав сквозняк. Бумаги на столе рассеянного экзаменатора, не догадавшегося положить на них что-нибудь тяжёлое, опять полетели и теперь, даже если листок с решениями окажется сверху, преподаватель ничего не сможет предъявить Быкову, так как он уже ушёл.
За письменную математику Саня получил четвёрку. Шансы стать студентом сильно увеличились. Родители были на седьмом небе. Школьные учителя, до которых тоже докатились вести о Саниных подвигах, единогласно решили, что успехи Быкова временные и в институт он всё равно не поступит. Как говорится, "раз в год и метла стреляет". Но выдать очередь из четырех выстрелов никакая метла не способна.
Хотя шансы и возросли, но впереди была ещё и безнадёжная химия, и сочинение. Поразмышляв о странных стечениях обстоятельств, которые помогли сдать математику и физику, Саня решил, что ему благоволит судьба. Почему она избрала именно его, он не понимал. Он окинул взглядом всю свою короткую жизнь, но вспомнить какое-нибудь доброе дело, за которое ему так "прёт", так и не смог. Не за что судьбе поворачиваться к Сане лицом! А, значит, чудеса кончатся в ближайшее время.
Больше всего на свете Саня не любил химию. Как-то, запустив этот предмет в седьмом классе, он так и смог его освоить даже на тройку. В школе удовлетворительную оценку на выпускном экзамене ему поставили чисто из сострадания, чтобы не оставлять его без аттестата, а школьных учителей без премии. Саня пожалел, что сочинение следует за химией, а не наоборот. Сочинение он бы точно написал, а что делать с химией он просто не представлял. Тем более что экзамен устный.
Готовиться к экзамену по химии не имело смысла. Что толку готовиться, если не знаешь даже азов. За три дня освоить предмет, в который ни разу не вникал, занятие бесполезное. Саня и не готовился. Наоборот он ходил по квартире и повторял где-то услышанное стихотворение:
Вот он мяч, летящий ввысь
Долетел, и сразу вниз.
- Это про меня, - думал Саня, - всё хватит подвигов. Пора учиться наматывать портянки. Хотя, на флоте вроде бы сапог не носят.
Сане так не хотелось в армию, тем более во флот, тем более, Северный, что он для себя решил, что если будет хоть малейший шанс "вытащить" химию, то он в него вцепится зубами и никто не сможет эти зубы разжать. Он вспомнил, что пару недель назад мечтал подольше побыть абитуриентом, о поступлении в институт и речи не шло. А теперь вот мечты изменились. Получить бы троечку, маленькую, дохленькую! В экзаменационном листе не будет написано: твёрдая это тройка или наоборот, совсем равная двойке. Тройка, она и есть тройка. Тогда бы осталось только сочинение, тогда можно было себя считать студентом, а не матросом.
Получив билет, Саня пошел готовиться. В билете было два вопроса и задача. Как к этому всему подступиться Быков не знал. Он посмотрел на старенькую экзаменаторшу и подумал, что с этой дамой договориться невозможно. Списать тоже невозможно, хотя Саня и засунул под ремень брюк толстый учебник химии. Видавшая виды химическая дама так поставила дело, что списать было невозможно даже со шпаргалки, не то, что с книги. Она постоянно и неожиданно вскакивала с места и бросалась к кому-нибудь из абитуриентов. Двое уже были изгнаны. Остальные притихли и решили надеяться только на себя. Но, судьба так и продолжала улыбаться Сане. Ей было угодно, чтобы Саня Быков поступил в политехнический институт. Чего это ей вздумалось?
Когда Саня сел напротив химической дамы с двумя строчками на листке и приготовился закончить эпопею с поступлением в институт, в аудитории он остался последним из абитуриентов. Старушка взяла его зачётный лист и вдруг спросила:
- Как здоровье Бориса Ивановича? Как его радикулит?
Саня мгновенно прикинул, кого из Борисов Ивановичей он знает, но, не вспомнив никого, на всякий случай ответил нейтрально:
- Пошаливает, но он бодрится.
Отца Сани звали Егором, а дедушку Василием, мамин отец и вовсе был Никандр. Очевидно, что пресловутый Борис Иванович больной радикулитом к ним никакого отношения не имел.
- Что же вас, - старушка посмотрела сквозь очки в зачётный лист, - Александр Егорович, родители к нам отправили учиться? Наверное, Борис настоял? Он ведь всегда был настоящим коммунистом.
- Да, это он. Родители хотели в Москву, но ....
- Ничего, у нас тоже хорошие инженеры получаются.
Химическая дама посмотрела в Санин зачётный лист:
- А вы прекрасно сдаёте. Почему же сдаёте все экзамены? Вам ведь можно было только два экзамена сдавать при безупречном аттестате. Вы же, наверняка, медалист?
Старуха была уверена, что внук Бориса Ивановича, страдающего радикулитом, школу был обязан закончить не иначе как на все пятёрки. Саня не стал ее разубеждать.
- Верно, - согласился Быков, и правильно уловив суть разговора, добавил, - дедушка настоял. Чтоб, как все. Не надо, говорит, никаких привилегий.
- Молодец, - прошептала старушка, - он всегда был таким.
Затем она что-то написала в зачётном листе и отдала его Сане.
- Успехов молодой человек, и желаю вам быть во всем похожим на деда.
Саня поблагодарил и пообещал быть похожим на деда. Ему, почему-то, вспомнился дед по отцовской линии, который умер в позапрошлом году. Он был трактористом в деревне, пил до самого последнего дня и Саню называл не иначе как "спиногрыз". Самыми употребляемыми словами в его лексиконе были матерные. Поэтому быть на него похожим Сане не очень хотелось.
Дома пятёрка по химии произвела настоящий фурор. Родители Сани были в курсе, что химия для их сына была предметом недоступным пониманию. Поэтому даже и тройка была бы за радость, а тут...
Сочинения Саня не боялся. Один раз в восьмом классе он выучил наизусть сочинение из сборника лучших сочинений страны со всеми знаками препинания. Вызубренное сочинение было про войну, по книге "А зори здесь тихие". Оно подходило под любую свободную тему, какая бы ни предлагалась. Это сочинение Саня писал по теме "Великий подвиг Советского народа в Великой Отечественной войне" в девятом классе, "Советская молодежь - опора коммунизма" в десятом, и, наконец "Жизнь даётся только раз" на выпускном экзамене. В школе уже привыкли, что Быков всегда пишет одно и то же сочинение. Учительница литературы даже его хвалила, ставила в пример отстающим ученикам и ставила четвёрки. Надо честно сказать, что она тоже недалеко ушла от Сани в понимании высокого слога, если однажды написала на доске тему урока: "Иоганн Вольфгангович Гёте". Какой уж тут слог!
В институте Сане поставили пять. И хоть тема "Береги честь смолоду" не совсем точно подходила Саниному тексту, особенно если учесть, что герои книги "А зори здесь тихие" являлись девушками, но при написании экзаменационного сочинения, прежде всего, ценилась грамотность, а уж затем и литературные способности.
Блестяще сдав вступительные экзамены, Саня Быков стал студентом политехнического института и через пять лет мог стать инженером-механиком. При институте была военная кафедра, и одновременно через пять лет, Саня мог стать ещё и инженером-лейтенантом военно-морского флота. Так что желание сердобольного майора из военкомата, сделать Саню военным моряком, было частично удовлетворено.
ГЛАВА 3
Город, в котором происходят описываемые события, стал Городом по историческим меркам совсем недавно. С незапамятных времён по берегам Оки, когда она была ещё широкой и чистой, недалеко от того места, где она встречается с Волгой, в лесах были разбросаны русские деревни. Некоторые из них были крупными и назывались сёлами. Вот на месте одного из таких сёл с нелепым названием Чувырлово и возник Город. Может быть, он и не появился бы никогда, если бы всё вокруг села Чувырлыво развивалось естественным, предначертанным Богом, путём. Но иначе решила рабоче-крестьянская власть, которая была сугубо атеистской и не признавала ни законов природы, ни религиозных догм. В стране нужно было построить социализм, а для выполнения этой задачи все средства хороши. Для такого святого дела можно не обращать внимания на всё остальное. Особенно доставалось природе. Тогда в ходу был лозунг, что взять у природы её богатства является первейшей задачей нового общественного строя. Что при этом произойдёт с самой природой, рабоче-крестьянскую власть не интересовало. Всё она делала по плану, и вот Чувырлову предстояло стать одним из пунктов того великого плана. Дело в том, что в начале тридцатых годов прошлого века новая власть занялась индустриализацией и в дебрях векового соснового леса, на песках, что веками намывала Ока, решено было построить центр химического производства. Поэтому Чувырлову суждено было бросать все дела и быстро превращаться в молодой индустриальный социалистический Город. Полуграмотных жителей Чувырлова никто, естественно, об их согласии заниматься индустриализацией не спросил. Да и что толку спрашивать, если из всех продуктов, имеющих отношение к химии, они знали только самогон. Однако, именно этим людям предстояло внести свою немалую лепту в удивительные превращения, которые предстояли земле, на которой они жили.
С некоторых пор все местные руководители по любому поводу, вспоминая известную ленинскую формулу, что "социализм - это Советская власть, плюс электрификация всей страны", добавляли ещё и "химизация всей страны". Неизвестно, как насчёт всей страны, но Город химизировался очень быстро. В самом начале тридцатых годов побывал в этих местах наш всесоюзный староста и лично выбрал место для строительства первого химического завода-гиганта. С тех пор завод носит его имя. Хотя Михаил Иванович и не отличал аммиак от сероводорода, но начало цепной химизации края положил именно он. Выбирая место для химического первенца, он руководствовался главным образом тем, чтобы будущим работникам было не далеко ходить на работу. Конечно, по простоте душевной он не видел разницы между химическим заводом и кондитерской фабрикой, и руководила им только забота о стоптанных сапогах трудящихся. Всё это в дальнейшем печально отразилось на поколениях чувырловцев. Вскоре в молодом социалистическом Городе появилась дворовая песня, которая жива до настоящего времени:
Экспресс въезжает в Город мой родной
Детишкам выдают противогазы
Я узнаю тебя любимый город мой
Столица химии и прочей всей заразы.
В порыве энтузиазма Чувырлово переименовали. Это и правильно. Прежнее название никак не отражало трудового порыва новоявленных строителей социалистической индустрии. Но вопреки чаяниям жителей, имя всесоюзного старосты Городу не присвоили. Нарекли Город именем другого революционера. Он никогда не бывал в здешних местах, даже рядом не проезжал и химию изучал не в университетах. Зато ещё до революции он прославился, как экспроприатор и неуловимый налётчик. Естественно, что все деньги и ценности, от которых он избавлял нерасторопных граждан и государственные учреждения, шли на борьбу за освобождение рабочего класса. А уж когда рабочий класс наконец-то освободился, он создал и возглавил специальный государственный орган - чрезвычайную комиссию по борьбе с саботажем. Дело вроде благородное, особенно если судить по названию комиссии. Но саботажниками дело не ограничилось, и комиссия боролась со всеми, в том числе и с тем самым освободившимся рабочим классом, чтобы у него от освобождения не слишком кружилась голова. Чрезвычайную комиссию до сих пор чтят и считают своей прародительницей самые секретные органы безопасности страны. Но Город не имел никакого отношения ни к саботажу, ни к безопасности. С чего бы Городу присваивать имя начальника правоохранительного органа, пусть и пролетарского? Но причина нашлась.
За несколько лет до образования Города пламенный революционер умер, и его имя необходимо было увековечить. Кстати географическая карта страны вскоре запестрела именами организаторов и вдохновителей октябрьского переворота и последовавшей за ним гражданской войны. Так что Город стал первенцем в этой лавине переименований. Если ещё учесть, что первый руководитель Чрезвычайной комиссии был ещё и поляк, с написанием фамилии которого справится не всякий грамотей, то решение тогдашних властей назвать город его именем, хотя бы по этой причине выглядело опрометчивым. До сих пор не все граждане правильно пишут место своего рождения, а ударение на первый слог в названии города считает нормальным добрая половина горожан. Но других вариантов не предлагалось, а оставлять прежнее название даже в интерпретации "Чувырловск" было неверно и по идеологическим соображениям. Владевший до революции здешними землями, классово чуждый новому общественному строю, дворянин Чувырлов, доживавший свой век в Париже, никак не заслуживал увековечивания своего имени на карте страны.
В центре Города, возле партийных и советских органов управления, к которым почему-то примыкал ресторан, был установлен огромный памятник человеку с "железной волей, горячим сердцем и холодной головой". Стоит он спиной к ресторану, как бы только что вышел, а лицом к парку культуры и отдыха, старенькому кинотеатру и центральному стадиону. Как говориться, покушал - культурно отдохни. Правда, в парке из всех очагов культуры в наличии были только чёртово колесо, стрелковый тир и комната смеха. Горожане шутили, что, посмотрев на свой Город сверху, остается только смеяться или застрелиться. Сверху было хорошо видно, насколько химизировался Город и все окрестности. Многоэтажных домов было значительно меньше дымящих всеми цветами радуги заводских труб. О лесах уже никто не вспоминал. Ока обмелела, помутнела и обезрыбила. Но взамен этого химические гиганты Города производили дуст, гуталин, пластилин и много других, безусловно, полезных вещей. Кроме того, до не давнего времени Города не было на топографических картах, а большинство предприятий называлось "почтовыми ящиками". То есть делали тут ещё и такое, о чём говорить нельзя. А чтобы кто-нибудь не проболтался, в ста метрах от памятника человеку с "железной волей" разместилась организация, которую он некогда возглавлял. Организация зорко следила, чтобы граждане исправно совершали моцион от ресторана до очагов культуры, и никаких других желаний у них не возникало.
Город строился с востока на запад. Прямо от проходной химического первенца, к рождению которого приложил руку всенародный староста, наступая на лес, протянулись первые улицы. С тех пор у руля государства побывало несколько вождей, время правления которых чётко отразилось на архитектуре Города. Итак, на самой восточной окраине густо разместились трехэтажные бараки времён первых пятилеток. В начале считалось, что они будут временными, но, как известно, нет ничего более постоянного, чем всё временное. Короче говоря, бараки дожили до наших дней и до сих пор густо заселены. Около центра несколько кварталов застроено здоровенными пятиэтажками эпохи "отца народов". Квартиры в этих домах большие с высокими потолками, огромными кухнями и прихожими. Надеяться на то, что таких квартир хватит всем, не приходилось. Но, видимо, "отец народов" по-своему понимал "жилищный вопрос", рассчитывая на миграцию большей части населения на широкие сибирские просторы. Но осуществить свои грандиозные планы он не успел, и, прежде всего, из-за того, что населения в государстве было очень много. Тем не менее, нужно отдать ему должное: квартиры при нём строились хорошие, и их, естественно, облюбовали разного рода "слуги народа", чтобы до места работы им было поближе.
Далее от центра начинаются кварталы времён великого реформатора, который имел привычку кидаться из крайности в крайность. Жилищное строительство при нём было нацелено на решение главных идеологических задач: укрепление коллективизма и широкое шествие к светлому будущему. Первую задачу решало приближение полов к потолкам и совмещение удобств для членов одной семьи, а вторую подразумевало обязательное наличие в каждой квартире арки, которая и означала как бы вход в это самое светлое будущее, которое великий реформатор предсказывал уже в обозримом времени. Под светлым будущим понимался, естественно, коммунизм.
При следующем правителе, сначала по инерции, строили "хрущёвки". Потом появились, так называемые, "брежневки". Кухни в таких квартирах стали чуть больше, арки не предусматривались, так как считалось, что светлое будущее уже построено. Удобства опять разъединили, поэтому снова посетив туалет, чтобы вымыть руки, нужно было идти в другое помещение. Но принципиально эти квартиры если и были шагом вперёд по сравнению с "хрущевками", то очень незаметным. А что ещё можно было ожидать от "застоя". Потом, к началу восьмидесятых, появилась "улучшенная планировка", которая удивительно напоминала "старый проект", который строился при "отце народов", но с низкими потолками. "Улучшенный проект", который строится до настоящего времени, составляет западную окраину Города. Никаких многоквартирных домов класса "бизнес" или "люкс" в Городе не возводилось. Эти столичные излишества жителям Города были не по карману, даже самым не бедным. Построили, правда, один вычурный дом. Выглядит он очень презентабельно: четыре этажа, резные крыши, забор, стоянка автомобилей, охрана. Но квартиры в этом доме, построенном на месте снесённого здания университета марксизма-ленинизма, были всё равно похуже "сталинских".
Двадцать лет капитализма совсем не изменили облик Города. Нет, он, конечно, прошёл весь путь становления нового общественного строя. Было в Городе и огромное количество ларьков, которые то разрешали, то убирали и стихийные рынки, как и везде в стране. Потом всё упорядочилось, предприниматели скупили первые этажи на центральных улицах и перенесли свои ларьки туда. Рынки тоже локализовались на специально отведенных местах. В Городе отрыли свои магазины крупные продовольственные торговые сети. Построили в Городе новые красивые здания Пенсионного Фонда и Центра занятости, а ещё и мост через железную дорогу, которым никто не пользуется. Вот и все изменения.
Центральная площадь Города не изменилась. В здании, где при Советской власти находился Городской Исполнительный Комитет депутатов трудящихся разместилась Городская администрация во главе с мэром. Здание Горкома партии облюбовали депутаты местной думы. Памятник человеку с "железной волей" по-прежнему стоит в центре площади, опять же спиной к ресторану. Но старенький кинотеатр переделали в ночной клуб, что вряд ли бы понравилось этому пламенному революционеру, который при жизни был аскетом. В городском парке добавилось развлечений, но колесо обозрения демонтировали. Да и смотреть с него на дымящиеся заводские трубы досужему горожанину не пришлось бы. Не дымят больше трубы. Большая химия больше в городе не живёт. Зародившийся капитализм с его конкуренцией оказался для городских химических гигантов вещью непостижимой. Как ни пытались они выжить в новых условиях, ничего не получилось. Оборудование демонтировали, что можно сдали на металлолом. Высвободившаяся рабочая сила пополнила ряды продавцов, менеджеров и прочих профессий, где уже не нужны особые знания и умения. Словом, за двадцать лет капитализма Город почти не изменился. Не изменились и отношения Города и горожан.
Сказать честно, жители не очень любят свой Город, и он платит им тем же. В распутицу на улицах полно воды, так как до чистки канализационных стоков не доходят руки. Дороги, даже на проспектах сильно разбиты, несмотря на то, что их вроде бы каждое лето ремонтируют. На тротуарах валяются окурки, бумажки и прочий мусор. Никто не стесняется справить малую нужду прямо посреди любого дворика. Стены домов исписаны не лишенными фантазии подростками. Надписи пестрят призывами вспомнить о великом предназначении русских, правда не объясняют, в чём оно состоит. Короче говоря, жители и Город просто терпят друг друга, так как нет у них другого выхода.
В этом Городе уж точно не появится на свет новый Менделеев, хотя о химии тут напоминает абсолютно всё: от городского герба, до названия местной футбольной команды. Не родится здесь и новый Чайковский или Толстой, или даже хотя бы, на худой конец, батька Махно. Короче говоря, гениев ждать нечего. Просто не от кого им появиться. А вот, например, какого-нибудь депутата областной или даже самой главной Думы, Город вполне может потянуть. По зубам ему и министр федерального правительства, а то и генерал какой-нибудь. Но чтобы достичь подобных карьерных высот, вовсе не обязательно быть гением.
Известная дворовая песня обрастала новыми подробностями, но в конце всегда пелся один и тот же куплет:
За Город свой налью ещё стакан
Железный Феликс подмигнет мне с пьедестала
Ты мне от Бога, иль от черта дан
Ты мой конец или мое начало.
ГЛАВА 4
Через некоторое время после начала учёбы в институте Саня понял, что все эти теоретические механики, сопроматы, теории машин и механизмов и многие другие науки не для него. Он осознал, что поступить в институт, оказывается, не самое главное. Главное не вылететь из него. А тогда зловещая рука армии снова поднимется над Саней. Поэтому Саня старался, как мог. Что-то учил до изнеможения, что-то пытался понять, к чему-то приспосабливался. Учиться, надо тоже было уметь, вернее научиться. Каждый преподаватель подходил к процессу вдалбливания знаний в головы студентов творчески. Но в иные головы знания укладывались легко, в иные с великим трудом, а в некоторые совсем не укладывались, не смотря на все старания преподавателей. Саня относился к последней категории студентов.
Известный в городе профессор математики, Климантович Яков Маркович, учил Саню высшей математике три с половиной года. Профессор качественно преподавал, но и спрашивал на экзамене по всей строгости. Его выдумкой был "входной билет". Перед тем как начать экзамен, он загонял всех студентов в аудиторию и давал каждому по три задачи из пройденного за семестр курса. Если ты решил все три, то может приступать к сдаче экзамена. Любой иной результат лишал тебя этой возможности. Яков Маркович за три с половиной года измучил и Саню, и всех студентов, "ополовинил" Санину группу, но, тем не менее, Саня его предмет ни разу не завалил. А почему? Он что, был умнее других? Нет, Саня приспособился. И до поступления в институт Саня замечал за собой некоторые удивительные способности. Он на подсознательном уровне, на наитии мог угадать то, как вести себя в трудной ситуации, и найти правильный и единственно верный способ поведения. Это пригодилось и при поступлении в институт, и во время учёбы. За пять лет, Саня развил в себе это качество до совершенства, что, собственно, и помогло ему не вылететь из института досрочно. Например, во время лекций профессора Климантовича, которые записывались студентами под диктовку, выяснилось, что у Сани прекрасный почерк. Профессор попросил Саню писать лекции не в большую тетрадь, а в маленькую записную книжечку, которую после сдачи экзамена Яков Маркович у Сани забирал. Для чего это надо было профессору непонятно, но ставить своему писарю двойки у Климантовича рука не поднималась. Поэтому математику Саня и не завалил ни разу.
Теоретическую механику в институте преподавал Николай Алексеевич Тихонин. Его фамилия явно ему не соответствовала. Он был уже сильно не молод, лыс, как коленка, и очень почитал больших учёных, к которым причислял и себя. Это был человек старых консервативных взглядов. Стоя у доски, он мог произнести:
- Циолковский... Мещерский..., да мало нас осталось, - как будто перечисленные им учёные были живы и здоровы, и преподавали в соседних аудиториях.
Любимым его изречением, которое он часто повторял студентам, было:
- Счастлив тот, кого родители научили трудиться.
На первой же лекции Николая Алексеевича Саня позволил себе рассмеяться над шуткой сидевшего рядом приятеля. Тихонин, прервав рассказ о биографии великого Циолковского, набросился на Быкова и после длинной тирады о недопустимости подобного поведения, сделал вывод, что Санины родители к труду Саню не приучили, и придётся ему, Николаю Алексеевичу Тихонину, восполнить этот пробел. Впереди предстояли два семестра теоретической механики, и времени на воспитание было предостаточно. В чём оно будет заключаться, Саня узнал очень скоро. Уже на следующем практическом занятии Тихонин решил проверить домашнее задание, которое задал накануне. Никто в институте домашнее задание не проверял, но у Тихонина были свои методы. Он пошёл по рядам и проверял домашнее задание у каждого. Тот из студентов, кто не смог показать выполненную работу, тут же получал двойку. У Быкова домашнего задания не было. Тихонин приближался. Тут раскрылась дверь, и начался легкий сквозняк. Надо сказать, что Тихонин, кроме лодырей, больше всего не любил сквозняков. Поэтому, не дойдя до Сани пару столов, он крикнул:
- Прикройте, кто-нибудь, дверь.
Саня стремглав бросился к двери. Пока он возился с тряпочкой, пристраивая её между косяком и дверью, Тихонин миновал его стол. Саня подумал, что опасности больше нет, и вернулся на место. Однако, Николай Алексеевич, закончив процедуру и сев за свой стол, раскрыл журнал и посчитал:
- Да, плохо, товарищи студенты, плохо. Восемь двоек. Мало. Что-то я пропустил..., - он почесал лысину и вдруг произнёс:
- Быков, несите свою тетрадь. Я пропустил вас.
Саня не успел обидеться за то, что был назван именем нарицательным, быстро выхватил тетрадь у соседа и понёс её Тихонину. Но тут, Сане не повезло. Тихонин сначала его похвалил за выполненное домашнее задание, но, увидев чужую фамилию на обложке тетради, влепил Сане сразу две двойки в одну клетку. Одну за домашнее задание, а вторую за попытку обмана преподавателя.
Сев на место Саня понял, что Николая Алексеевича так просто не обведёшь. Способ, которым Саня решил перехитрить Тихонина оказался слишком прост и не был достоин соперника. Тут нужен какой-то другой подход и Саня нашёл его! Переписывая очередную контрольную работу, за которую он получил очередную двойку, Быков сумел укротить Николая Алексеевича. Собственно, контрольную работу Саня и не переписывал, так как решить заковыристую задачу не было никаких возможностей. Саня просто сидел и наблюдал, ожидая прозрения. И оно, прозрение или наваждение, начало к Сане приближаться. Сначала, Николай Алексеевич, заскучавший за своим столом, спросил сидевшего неподалеку студента Болотова:
- Как дела?
Болотов был полностью поглощён решением задачи. Он не расслышал вопрос и подумал, что у него спрашивают фамилию. Поэтому он ответил:
Болотов, ничего не поняв, сдал листок и покинул поле боя.
- Вот это да! - подумал Саня, - два глухих поговорили. Что-то тут есть.
В это время в аудиторию, где переписывалась контрольная работа, зашёл опоздавший студент. В руках у него была тетрадка.
- Тетрадку положите на окно, - приказал Тихонин, - берите задачу и садитесь.
Студент подошел к окну, ударил тетрадкой по подоконнику и засунул её себе под ремень брюк. Затем он сел на свободное место. Николай Алексеевич медленно повернулся к окну и не увидел на подоконнике тетради. На нём вообще ничего не лежало.
- Уважаемый, - обратился Тихонин к студенту, - а где ваша тетрадь?
- Какая тетрадь? - искренне удивился студент, - нет у меня никакой тетради.
- Нет, значит? Но я же её видел у вас в руках! Мне что, показалось?
- Наверное, - пожал плечами опоздавший студент.
- Ну, смотрите, будете списывать - выгоню!
На этом перепалка закончилась. Саня с пристальным вниманием следил за ситуацией. Он прекрасно знал все повадки Тихонина и понял, что опоздавший студент обречён. Теперь в этой битве удава с кроликом конец близок. И действительно, Николай Алексеевич ловко делая вид, что задремал, позволил бедолаге достать тетрадку и начать с неё списывать. Но тишина была обманчивой. Вдруг Тихонин вскочил с места, и с завидной ловкостью подбежав к обречённому, выхватил у него тетрадку. Дальше он швырнул её в дверь и пообещал, что тот теоретическую механику не сдаст никогда. И тут Саня каким-то шестым чувством понял, что его время пришло. Он поднялся с места и подошёл к преподавателю:
- Вот, Николай Алексеевич, честно признаюсь, не решил я задачу. Бился, бился, но ничего не вышло. Ставьте мне двойку.
Тихонин явно не ожидал от Сани такого фортеля, и, не сильно разобравшись в ситуации, сделал только один напрашивающийся и лежащий на поверхности вывод, что его педагогические приёмы, которыми он воспитывал Саню, дали наконец-то свои всходы. Быков стал кристально честным человеком. Это было особенно очевидно на фоне только что закончившегося инцидента.
- Молодец! Бык, молодец! Что тут у тебя? - он взял Санины каракули и что-то принялся объяснять по задачке.
Саня и к этому был готов:
- Ах, вот как надо было, - воскликнул Быков,- вы же нам на лекции объясняли это. Значит, я плохо слушал. Каюсь.
Ничего подобного на лекции не объяснялось, но ход Саниных речей был верным.
- Молодец, Бык. Сейчас ставлю тебе тройку, а на экзамене поставлю больше, если ты и дальше будешь так хорошо себя проявлять.
В чём заключалось это проявление, Тихонин не объяснил. Но лёд тронулся!
На экзамене, к которому Саня почти не готовился, Тихонин слово сдержал. Быков снова не решил задачу и заслуживал двойки. Но Николай Алексеевич, неожиданно его спросил:
- Быков, задачу решил?
- Решил, Николай Алексеевич.
- Молодец! Иди, ставлю тебе четыре.
Вопрос разрешился просто. Тихонин считал себя на вершине педагогического успеха, так как уверовал в Санино перевоспитание, не нуждающееся в проверке, а Саня занёс себе в актив очередную победу над непреодолимым препятствием. Да ещё каким!
Какое-то провидение упорно вело Саню Быкова к желанной цели - диплому. На четвёртом курсе, когда стало понятно, что Саню уже не выгонят и дадут доучиться, он женился на Светке с технологического потока. Светка училась прилично и ей светило остаться в родном городе при распределении. А Сане улыбался далекий Стерлитамак, солнечный Салехард, или в лучшем случае недалекий, но бесперспективный Урюпинск. Но женитьба Саню спасла. Его оставили в родном городе, так как разлучать молодые семьи при распределении запрещал закон.
Наконец наступило время преддипломной практики и изготовления самого диплома. К этому времени Саня настолько хорошо усвоил все ходы и выходы в таком нелёгком деле, как получение высшего технического образования, что никакой диплом его не страшил. Тем более что, чем ближе было окончание учёбы, тем расплывчатее и дальше от реальной жизни становились изучаемые дисциплины. Чем ближе становилась защита дипломного проекта, тем со всей очевидностью угадывалось, что ни сам диплом, ни, якобы, научные изыскания будущих инженеров никому не нужны. Страна уже начала строить капитализм, и строительство это привело к тому, что не нужными стали и сами заводы, и тем более те, кто на них работает.
Саня так замучил своего руководителя диплома, что тот выдал ему прошлогодний дипломный проект по Саниной теме. Оказывается, тема Саниного дипломного проекта разрабатывается студентами не первый год. Причём, то нововведение в технологию производства карбамида, которое, якобы предлагал Саня в своем дипломном проекте, было придумано и внедрено уже лет десять назад городским научно-исследовательским институтом. Об этом знали и члены дипломной комиссии, и представители завода, которые присутствовали на защите Саниного диплома. Всё это превращало Санину защиту, да и не только Санину, в пустую формальность. Кроме того, это позволяло судить о качестве образования, полученного молодыми инженерами. И если вам когда-нибудь кто-то заикнётся, что при развитом социализме было хотя бы образование, вспомните про Саню Быкова и его сокурсников.
После окончания института Саня попал на завод. Ему ещё и повезло, что этот завод пока ещё работал, пусть и не на полную мощность. Через некоторое время у него создалось впечатление, что из всех работников цеха работать хочет только один человек. Нет, не Саня Быков, конечно. Боже упаси. Этим человеком был начальник цеха. Правда и оклад у начальника цеха был больше, чем у всех остальных. Пролетарии, перестав быть гегемонами, в желании работать не прибавили, чего и не скрывали, и всегда это с особым цинизмом подчеркивали.
Три с лишним года Саня добросовестно исполнял роль мастера по ремонту химического оборудования, гоняя по "курилкам" слесарей, и пытаясь выучиться азам профессии. Наконец, в очередной раз, опростоволосившись, и доведя начальника цеха до белого каления, Саня решил, что надо что-то делать. Профессия механика не для него. Всю жизнь проходить на завод и пытаться изображать из себя инженера? Вот какая судьба его ждет? И, главное, какова перспектива? Стать механиком цеха? Зарплата чуть больше, забот не меряно. А главный механик завода был один, и стать им Сане не светило ни при каких обстоятельствах. И к тому же, Саня не был настолько тупым, чтобы считать себя инженером, даже, несмотря на диплом политехнического института. За три года, проведённых в цехе, Саня так и не усвоил, как работают насосы, почему трубы ржавеют, и чем отличается кран от вентиля. Он честно пытался это сделать, читал инструкции, слушал старших по возрасту мастеров и механиков, сам разбирал и собирал насосы, но.... Если Бог не дал Сане технического склада ума, бороться с этим невозможно. Поэтому на работу Саня шел, как на каторгу, и считал свою жизнь неудавшейся. Тем более что завод вскоре акционировался и наряду с государством, которое не забыло оставить себе контрольный пакет акций, у завода появились другие собственники. Саня тоже участвовал в приватизации и получил несколько акций, которые продал на следующий день какому-то перекупщику за деньги, равные месячной заработной плате. Всё это движение Сане не нравилось по двум причинам. Во-первых, как человек, знакомый с азами экономики, Саня понимал, что рано или поздно у завода появится настоящий хозяин, который в два счёта вычислит имеющийся на заводе многочисленный балласт и избавится от него. Что в число лишних людей попадёт и он, сомневаться не приходилось. Во-вторых, судя по опыту других заводов города, где жил Саня, завод запросто может разориться. Тогда перестанут платить заработную плату и оставаться на заводе, пусть даже и на хорошей должности, нет никакого смысла. При любом варианте Саня ничего не выигрывал, и пока ещё, пусть и с задержками, но заработную плату выплачивают, надо бежать. И, как можно скорее!
Но куда? Начинать свой бизнес было не на что, да и способностей к предпринимательской деятельности Саня за собой не замечал. К тому же отстреливали новоявленных бизнесменов с завидной регулярностью. От этих ненасытных "братков" не было никакого спасения. И тут, в момент глубоких раздумий над будущим трудоустройством, Саня был приглашён на встречу выпускников.
Обычно выпускники высших учебных заведений отмечают круглые даты окончания учёбы. Но Санины сокурсники решили отметить четырёхлетие и организовали пирушку в одном из кафе города. Придя на вечеринку, Саня обнаружил, что по специальности из всех недавних выпускников работает только он один. Остальные пристроились кто куда: от местной администрации до милиции. Много было новоиспечённых бизнесменов. Причем бизнесменами называли себя все, даже обыкновенные лотошники на рынке. На вечеринку приехал даже Пашка Бабловский из Москвы. Приехал шикарно, на двух чёрных джипах. Прибывшие с ним охранники занесли в зал, где проходила пирушка ящик водки и ящик Шампанского. Первый для мальчиков, второй для девочек. Тогда ещё подобное разделение алкогольных пристрастий было уместным. Бабловский после окончания института сразу же уехал в Москву, где в одном из министерств, трудился его родитель. Пашка завладел вниманием уже разгулявшихся к его приезду бывших сокурсников всего-то минут на десять. Никто из подвыпивших сокурсников не стал интересоваться его карьерой, успехами в столице и планами на будущее. Все бурно радовались не самому Пашке, а двум ящикам спиртного, которые он с широкого плеча выставил. Немного послонявшись по залу, Пашка уехал, сославшись на дела. Никто даже проводить его не вышел.
На вечеринке Саня разговорился с Серёгой Посадковым, который в институте учился весьма неплохо, а сейчас стал инспектором ГАИ. Серёга приехал на собственной иномарке, лихо вместе со всеми не пропускал ни одного тоста и совсем не переживал, что после банкета надо снова сесть за руль.
- Мы друг друга не останавливаем, - еле выговорил Серёга в ответ на недоуменные вопросы про припаркованную рядом с кафе иномарку.
Саня по-хорошему позавидовал Посадкову и спросил напрямик:
- Серёга, к вам устроиться можно?
- А связи у тебя есть?
- Что? - не понял Быков.
- Ну, если я представлю тебя своему руководству, то шансов у тебя немного, а вот если директор пивзавода или мэр города, тогда совсем другое дело.
Никаких связей у Быкова не было, разве что Серёга, который после долгих уговоров всё же согласился представить Саню своему начальнику.
В одно прекрасное утро Посадков привёл Саню в расположение городской ГАИ. Начальник полковник Курочкин был в отпуске, и Саня был представлен его заместителю Северову Виктору Ивановичу. Надо признать, что Северов и находившиеся в его кабинете ещё какие-то офицеры, приняли Саню хорошо. Они расспрашивали, играет ли он в волейбол, футбол, поёт ли, танцует ли, играет ли на музыкальных инструментах. Никто не поинтересовался Саниным образованием, военной специальностью, местом работы. Саню это немного удивило. Потом Северов велел ему идти в отдел кадров и оставить там заявление, чтобы от Сани отвязаться. Но не таков был Быков. Саня спустился в отдел кадров и сказал, что его прислали написать заявление. Что его нужно оставить и ждать возвращения полковника Курочкина из отпуска, Саня ничего не сказал.
Тут же Сане выдали направление на медицинскую комиссию, еще какие-то справки и дело закрутилось. Пока Саня мыкался по медицинским комиссиям, собирал документы, полковник Курочкин вышел из отпуска, а его заместитель, наоборот, в него ушёл. Помыкавшись по комиссиям, Саня явился пред светлые очи полковника Курочкина с полным пакетом документов. Практически можно было хоть завтра приступать к работе. Курочкин выпучил на Саню глаза.
- Это кто же тебя рекомендовал?- он поднял трубку и, видимо, соединившись с отделом кадров, спросил:
- Кто рекомендовал Быкова?
Из отдела кадров что-то ответили.
- Так это, значит, тебя Виктор Иванович рекомендует?
Саня не стал возражать.
Через две недели, Саня был переведён из мастеров крупного химического завода в инспекторы ГАИ. Кроме того, ему вскоре было присвоено звание старшего лейтенанта, так как лейтенантом запаса он стал после окончания института. А в "ментовке", пусть даже и неполноценной, звание должно быть на одно выше, чем уже имеется у тебя в армии. И началась у Сани новая жизнь. За пятнадцать лет службы Саня не продвинулся по карьерной лестнице, так и остался инспектором, старшим лейтенантом. Менялось только название службы, в которой он служил. К моменту нашего рассказа должность Быкова звучала примерно так: инспектор государственной инспекции безопасности дорожного движения Управления внутренних дел Города старший лейтенант полиции Быков Александр Егорович. Если полностью произносить, то язык сломаешь. К сорока годам Быков был на хорошем счету у начальства, неплохо зарабатывал и был благодарен судьбе тем, что когда-то однокурсники устроили ту не юбилейную вечеринку, после которой так круто изменилась его жизнь. Завод, с которого Саня ушел, уже через пару лет приказал долго жить. Как-то раз, справляя свой очередной день рождения, Саня после ухода гостей ещё долго сидел на кухне и размышлял о прожитых годах. По всему выходило, что если и есть на свете Бог, то он, безусловно, Сане благоволит. Саня даже решил пойти в церковь и поставить свечку Создателю и за высшее образование, и за погоны инспектора ГИБДД, и за более незначительные блага. Но в церковь Саня так и не сходил, хотя после того раздумья на кухне Саня решил, что Божьи блага неисчерпаемы, и ему ещё что-нибудь непременно перепадёт. Не может же Создатель, который вёл Саню на протяжении почти сорока лет, вдруг бросить его и предоставить самому себе. Неправильно это, против всех законов: и Божьих, и простых человеческих. Уж если взялся, то делай до конца.
ГЛАВА 5
К семи часам вечера Саня ослабил хватку и принялся соображать, как бы ему добиться того, чтобы и завтра его сюда направили. Смена, о которой утром говорил начальник, Саню не беспокоила, так как ночью тут ничего не заработаешь. Машин мало, и создавать искусственные пробки просто не из чего. Тут на перекресток выехал нарядный "Мерседес" и остановился, перекрыв проезжую часть. Саня подумал, что тот сам напросился и решил, было, даже составить протокол. Из "Мерседеса" вышел хорошо одетый мужчина и окликнул Саню:
- Лейтенант! Подойдите, пожалуйста.
Саня разозлился такой фамильярности и понижению в звании, но подошёл.
- Лейтенант, - начал мужчина,- завтра в одиннадцать часов к нам в город, через этот перекрёсток проедет заместитель губернатора области. Так что вы уж порядок тут обеспечьте. Я звонил Зайцеву, но его на месте нет. Поэтому обращаюсь к вам. Вижу, что светофор не работает, трудно будет. Но такое высокое начальство не каждый день нас балует. Справитесь?
- Конечно, обеспечим, - Саня так обрадовался неожиданной удаче, что затараторил беспрерывно:
- Светофор сломан, но я тут регулирую движение, я опытный инспектор, у меня будет порядок, я тут с утра, вы запишите мою фамилию, позвоните моему непосредственному начальнику, я справлюсь, вот его телефон.
Выпалив всё это, Саня умолк. Подивившись такому рвению, мужчина что-то пробурчал насчёт служебного долга, но Санину фамилию записал и номер телефона начальника тоже. Прощаясь с Быковым, незнакомец внимательно посмотрел ему прямо в глаза. Чиновник явно сомневался в Саниной адекватности. Какой же нормальный человек будет напрашиваться на работу, даже если тут проедет сам Президент, не то, что заместитель губернатора. А этот готов из штанов выпрыгнуть! Что-то тут не так. Но Саня выдержал этот взгляд. В его ответном взгляде была выражена неподдельная забота о безопасности дорожного движения. Такому взгляду Саня научился у своего начальника, который проводил утренние и вечерние совещания. Это было большим искусством, показать, что ты переживаешь за дело, которому служишь за заработную плату. Этому учиться надо. Успокоенный чиновник сел в "Мерседес" и уехал.
Вечернее совещание проходило как всегда. Начальник, получив от подчинённых полагающиеся ему по должности откаты, низвергал на них своё красноречие. В конце совещания, успев и наругаться всласть и похвалить кого-то, он вдруг заявил:
- Вот, товарищи офицеры. Посмотрите на инспектора Быкова.
Все посмотрели в сторону Быкова, не зная, ждёт его кара или похвала.
- Звонили из городской администрации и просили завтра направить на перекрёсток, что на Северных Воротах, именно его и никого другого. Вы поняли? За вас кто-нибудь, когда-нибудь просил? Молчите. Отвечаю на этот вопрос. Нет. Вас персонально могут вызвать только к сауне, сопроводить пьяного бизнесмена, или депутата. А Быкова зовут на перекрёсток. Работать зовут по специальности. Молодец, Быков, закрепляю за тобой перекрёсток до окончания ремонта кабеля, раз уж ты так понравился нашей администрации. Без Хрулёва справишься?
- Так точно! - громко ответил, вскочив с места, Саня.
- Ты, Александр Егорович, будешь премирован к Новому Году. А вы все, товарищи инспекторы, берите с Быкова пример.
Все инспектора посмотрели на Саню, как на полоумного. Те, кто недавно работали, решили, что он отморозил за целый день пребывания на улице всё, что можно считать мозгами применительно к полицейским. Но те, кто хорошо знали Саню Быкова, подумали, что кто-кто, а Саня Бык просто так, без дела на перекрёсток стремиться не будет. Что-то он там нашёл, но что? Они терялись в догадках. Не решил же он с сегодняшнего дня честно исполнять свои прямые обязанности? Этого просто быть не может! Не хочешь быть таким, как все, иди на завод! Там твоих трудовых подвигов давно дожидаются! А здесь твои опасные для общего дела порывы могут повлечь невосполнимые последствия, появится прецедент! Как говорится, одна паршивая овца может всё стадо испортить!
Саня вышел с совещания очень довольным. Он, проведя на ногах весь день, не чувствовал усталости. Большая пачка денег в грудном кармане приятно грела.
- Вот, - подумал Саня, - когда хорошо поработаешь и усталости не чувствуешь.
А самое главное, что всё, о чём он мечтал днём, сбылось и ему для этого совсем не пришлось затрачивать усилий.
- Теперь можно и о мотоцикле подумать, - счастливый Саня Быков направился домой. Светка ещё сегодня может успеть сбегать за заветными кастрюлями.