Аннотация: Роман - своеобразная логическая западня для ценителей "крутого жанра", предпочитающих самостоятельно разобраться, кто преступник, а кто - жертва.
Николай Сухомозский
Ловушка для любви
Роман
Счастлив, кто падает вниз головой,
Мир для него хоть на миг, но другой.
(В. Ходасевич).
Глава 1
Ночь - это День, которому выкололи глаза. Подло. Исподтишка. Предательски.
Луна - анальное отверстие страдающей Ночи. Наползающая стыдливая тучка - ажурное, сотканное из небесной паутины, белье от кутюрье Бога-сына. Которое ветер, сей похабный вуайерист1 , вернувшись с очередной и явно нетрезвой гулянки, бесцеремонно - о, ужас! - срывает. Обнаженная плоть, к которой давно уже, в силу преклонного возраста, равнодушен Эол, буквально сводит с ума земных сомнабулистов. Одержимых общей idea fixa - во что бы то ни стало заглянуть под мантию-юбку Ночи. И хотя бы одним глазом лицезреть пьянящий небесный стриптиз!
... - Этот бред можно читать только с жуткого похмелья!
За что же столь изощренно карают День? Он слишком много видел и не меньше знал - опаснейший свидетель делишек темных сил. И что он теперь, после безжалостной экзекуции? Спотыкающийся на ровном месте слепец, нуждающийся в поводыре.
Так что багровый вечерний закат, дорогие фенологи и воспевающие невиданные красоты оного поэты, - вовсе не атмосферные преломления света, предвещающие ненастную погоду. Тревожная окраска привычной голубизны - результат попадания на небесный купол капель крови из израненных, но еще зрячих глаз Дня. Быстро же сгущающиеся сумерки свидетельствуют о катастрофически резком падении остроты зрения последнего. Хуже, хуже...
... - Ничего себе меня занесло!
Окружающая действительность постепенно исчезает. Невидимый всплеск - и миром правит кромешная тьма, образно характеризуя которую на всех континентах в унисон вторят: "Хоть глаз выколи". Наивные, они и не подозревают, насколько близки к истине! Ведь глаза Дня к моменту наступления темноты действительно... уже выколоты. Коварной Ночью.
... - Эх, старик, зачем такая красивость?!
К счастью, наемники Зла торжествуют преждевременно. Силы Добра на страже. Они готовят спасительный целительный бальзам - живую воду - на пустые глазницы слепца. Это - утренняя роса. Ее первые бусинки медленно оседают на страшные раны. И, о чудо! Темнота начинает рассеиваться. Вот забрезжил силуэт ближайшего эбенового дерева. Появились едва уловимые очертания сторожки в дельте речного потока, выносящего в Атлантический океан столько воды, что на 50 миль вокруг она остается пресной. В бамбуковых зарослях зашуршал павлин, раскрывший веером и поставивший почти вертикально перья надхвостья, переливающиеся всеми цветами радуги. Все пока нечетко, размыто, в какой-то трепещущей полумгле.
... - Во, загнул! Наверное, у самого в голове была полная мгла. К тому же - основательно размытая.
И вдруг свершилось! На землю щедро брызгает солнце - это воскресший и прозревший День неотвратимо возвращает свои попранные права.
... - Надо завязывать с этой блажью - писаниной! Профессиональный беллетрист из меня все равно не получится, а попусту тратить время, - не расточительно ли? Да и кому они нужны - сюрреалистические новеллки начинающего графомана? - Клод Вилкау, владелец консалтингово-рекламной фирмы "Фетиш", с отвращением швырнул на персидский ковер, с недавних пор устилавший пол, начатую двумя днями раньше рукопись и брезгливо стряхнул с кончика сигареты пепел. По закону бутерброда угодивший прямиком в роскошный - кожа анаконды, опушенная выдрой, - домашний тапок, сиротливо приткнувшийся к дивану.
Кстати, куда подевался брат-близнец изысканного лаптя? Его, помнится, так и не сумев натянуть на ногу, он швырнул в открытое окно. Или туда улетели часы, любимый "Нолекс", а бедняга тапок преспокойно почивает в унитазе?
Испуганным филином ухнул, тут же вдогонку хохотнув, квартирный звонок.
- Кого там нелегкая принесла? - вслух и с нотками раздра-жения в голосе произнес Клод, нехотя сползая с модного водяного матраца. С видимым усилием добравшись до двери, распахнул ее. На пороге стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу, сосед - мускулистый и в то же время корявый, словно выдубленный солнцем баобаб, крепыш.
- Бонжур, дружище! - приветливо улыбнулся Клоду.
- Здравствуй! - поморщился тот. - Извини, что-то в голове стрельнуло.
- Не хотелось обременять тебя с утра, - смущенно развел руками пришедший. - Но иного выхода, кроме столь раннего вторжения в пределы твоей частной собственности, не осталось.
- Какие церемонии между соседями? В чем дело?!
- Твой автомобиль припаркован таким образом, что не оставляет мне никакой возможности выехать. А я очень тороплюсь. Сам знаешь, с моим семейством скучать не приходится.
- Да уж! - посочувствовал Клод.
И снова поморщился от головной боли. Заодно мысленно отметив, что этому чрезвычайно набожному мусульманину, которого Аллах, кроме трех жен, наградил еще и пятью дочерьми, воистину приходится несладко. Но держится он с завидным достоинством. Во всяком случае, никогда не ропщет на судьбу. Разве что - да и то крайне редко! - спустит собак на галопирующую в условиях отсутствия сильной власти инфляцию, лишающую граждан малейшей уверенности в завтрашнем дне.
- Извини! - выдавил из себя подобие радушной улыбки Клод. - Вчера слегка расслабился.
И - так заломило в висках - почти согнулся вдвое.
- Каждый плод имеет свой сок и вкус, - изрек нравоучительно сосед.
Встревать в полемику на тему, что такое хорошо, а что такое - плохо, у Клода не было ни сил, ни желания.
- Слушай, дорогой! Извини еще раз...
- Не стоит! - нежданный гость так активно замахал руками, словно изображал на детском утреннике ветряную мельницу. - С кем не случается...
- Да я уже не об этом...
- А о чем? - теперь уже недоумевал многодетный сосед.
- Поверь, я не способен на такой подвиг, как марш-бросок к гаражу. Будь добр, перепаркуй машину сам. Вон на столике карточка с моим отпечатком пальца.
- Можешь не беспокоиться, все сделаю в лучшем виде!
Клод побрёл к дивану. Угораздило же его накануне так размагнититься - до смещения полюсов! Надрался буквально до положенья риз. Начал, хренов неврастеник, у Пипо в "Большом и розовом". Там еще хиппующий тип, заключив пари с добрым десятком скучающих посетителей, пытался разжевать и проглотить кусок тряпки, которой официантка обычно протирает столы. Жирные и до рвотного спазма грязные струйки мутноватой жидкости текли по подбородку, исчезая за воротом рубахи, - неожиданно довольно приличной.
- Пипо! - радостно взывал к хозяину один из завсегдатаев, приятно ошарашенный бесплатным шоу. - Отчего бы тебе не включить этому придурку в счет телячью отбивную? Валяй, не прогадаешь! Разрази меня гром, если в тряпке калорий меньше, чем в твоем фирменном блюде!
Задетый за живое владелец заведения благоразумно промолчал. Ибо жутковатое в своей отвратительности зрелище, а также перепалка, завершись она даже в пользу Пипо, вряд ли оказались бы замеченными и оцененными по достоинству не совсем трезвыми посетителями. Тратить же порох на холостой выстрел расчетливый и подвижный, словно поршень в цилиндре вечного двигателя, хозяин кабака не собирался.
Впрочем, приветливого и веселого толстяка, любили. Его полное лицо заканчивалось внизу тремя складками, каждая из которых при малейшем движении ходила ходуном, причем их амплитуды не всегда совпадали. Глаза прятались в наслоениях жира, напоминая незабудки в глубоких оврагах. Имелся еще один изъян - Пипо заметно косил на правый глаз.
Однако, ко всеобщему удивлению, очень скоро этот недостаток превратился в неоспоримое достоинство. Дамы из числа постоянной клиентуры вдруг начали требовать, чтобы заказы у них принимал лично владелец заведения. Оказывается, они приняли физический дефект за стремление заглянуть за вырез платья или кофточки. И многим это очень понравилось. Некоторые специально для посещения "Большого и розового" даже заказывали одеяния с декольте на грани фола.
Справа в нижней челюсти у хозяина "Большого и розового" поблескивали два вставных золотых зуба, что нетипично для чернокожих, предпочитающих неблагородную дыру благородному металлу. А волнуясь, Пипо так активно жестикулировал, что складывалось впечатление: перед вами обгоревший на солнце реинкарнированный Будда.
Опрокинув, не дожидаясь финальной сцены представления с поеданием тряпки и окончательной реакции Пипо, двойной "Ниххер", Клод умчался в "Тамбурин". Проезжая мимо Мраморного дворца - резиденции для иностранных птиц самого высокого полета - чертыхнулся: как он забыл дать указание отправить сюда с десяток последних рекламных буклетов? Подводная охота на гиппопотамов могла очень даже заинтересовать разнокалиберных государственных мужей, страдающих пресыщенностью. Надо будет непременно распорядиться...
Никого из приятелей в клубе, расположенном в вычурной гостинице, как назло, не застал. И вообще, Бинзе1 будто вымер. Пришлось в одиночку пропустить еще стаканчик. Увы, желанного облегчения не наступило. Да и что для такого атлета несколько паршивых "дринков"? Будучи хорошо развит от природы (185 см роста плюс 82 кг веса), Клод умел держать удары. Его физическая сила (искусно жонглировал 32-килограммовой гирей, легко поднимал штангу весом в четыре центала2, по гимнастическому шесту взбирался с такой легкостью, что ему позавидовал бы не один представитель дикой природы) очень гармонично уравновешивалась духовной.
Спартанские черты лица достаточно светлокожего мулата предопределяли суровость характера. И лишь недостаточно волевой подбородок выдавал тайну: на самом деле его обладатель - личность весьма ранимая, подверженная острым приступам меланхолии. А в определенных ситуациях стремящаяся не забыть, а забыться, чтобы, подобно мазохисту, вновь и вновь переживать горечь неудач. Противоречие? Безусловно. Но что поделать, если таковым его вылепили то ли отец с матерью, то ли господь.
Дальше, если не изменяет память, он со скоростью трансконтинентального экспресса объехал "Жакерию", "Гордое одиночество" и "Попку-дурачка", дозаправляясь на каждом полустанке.
Где-то повстречал Бинго Зильву - однокурсника, которого не видел добрый десяток лет. Ну, как, скажите, не отметить такое событие?
Помнится, чертиками из табакерки вынырнули две симпатичные мордашки в саронгах с естественным для ситуации пред-ложением скрасить досуг явно нуждающихся в женском обществе джентльменов. Их встретили, будто пациенты, корчащиеся от приступов острейшей боли, бригаду врачей, одобрительными возгласами. Кажется, он вскоре настолько раскис, что позволил себе жаловаться на судьбу в присутствии всей честной компании. Слюнтяй! Сопля медузная!
Те две, одноразовые и всегда готовые к употреблению с приправами и без, хихикали, с интересом разглядывая великовозрастного балбеса. Бинго, надо отдать ему должное, успокаивал, убеждая, что стоит только захотеть, и все образуется - дело будет в шляпе.
Кстати, о шляпе... Куда, черт возьми, она подевалась?
Клод, стараясь не двигать резко раскалывающейся от боли головой, обвел взглядом комнату. Брюки с вывернутой наизнанку штаниной висели на телевизоре. Мокасины - последний крик моды! - мирно покоились в кресле. Расхристанный пиджак не закрывал их и наполовину. Рубашка, галстук, носки и, пардон, белье лежали в куче прямо на полу.
Шляпа? Она точно осталась в машине!
Стоп! Чего это он вдруг ни с того, ни с сего привязался к мало что значащему головному убору? На хрена, собственно говоря, ему сдался спозаранку сей предмет мужского туалета?!
Клод попытался принять горизонтальное положение. Действовал крайне осторожно, как сапер на минном поле. И все же застонал. Да-а, пике вчера совершил крутое! Без нескольких таблеток аспирина не обойтись: легко умом тронуться, съехать с катушек окончательно и бесповоротно.
Откровенно говоря, огонь, бушующий в крови, несложно погасить парой фужеров холодного, как лед, пальмового вина. Или, на худой конец, - чуть большим объемом пива. Однако даже от упоминания о спиртном его бросило в пот, и начала колотить мелкая противная дрожь.
Нет уж, дудки! Он не в силах сделать и глотка, хоть приставь к виску, пульсирующему толчками-взрывами, ствол огнемета.
И тут явно некстати зазвонил телефон.
- Они что сегодня - нарочно?! - Разговор вслух, похоже, становился его послеперепойным пунктиком.
С гадливостью, словно это была бородавчатая, покрытая лишаем жаба, поднял трубку.
- Алло!
- Доброе утро, господин Вилкау! - узнал он приятный, но только не для него сегодня, голос собственной секретарши.
- Утро доброе!
- Извините за ранний звонок...
- Что там еще? - проявил Клод не присущее ему нетерпение.
- Коллеги из Габона просят срочно подтвердить факт вашего участия в региональной конференции по проблемам окружающей среды, которая состоится через полгода. Они - организаторы. Местом проведения, как вы знаете, выбрана Киншаса.
- Проблема "среды", действительно, существует. Особенно, если учесть, что любой близорукий абориген в Африке для остальных соплеменников - друг, товарищ и запасные очки, - предпринял неуклюжую попытку съязвить Клод.
На противоположном конце телефонной линии воцарилось недоуменное молчание.
- Даже не старайтесь из этого набора слов выудить полезную информацию, - разрядил ситуацию Клод, понимая, что его легковесная шутка наверняка шокировала темнокожую секретаршу. - Просто ваш шеф с утра не в духе.
- Вам кто-то так рано испортил настроение? - деловито поинтересовалась та.
- Больше не будем - ни о каннибализме, ни о состоянии моей, битой молью, ауры. Что же касается упомянутой конференции, то подобные посиделки я люто ненавижу...
- Но... - набралась смелости вставить свои пять копеек секретарша.
- Но, - перехватил инициативу Клод, - непременно на ней поприсутствую. Так и ответьте в Либревиль.
- Хорошо!
- Тогда - всяческих вам успехов!
- До свидания!
- Кстати, я сегодня, скорее всего, на работе не появлюсь, - после этих слов Клод положил трубку.
Боже праведный, за что муки?! Ну, хватанул лишку, так с кем не бывает? Карикатурно переставляя ноги, которые с большим трудом ему подчинялись, направился к аптечке. Хорошо, что по совету доктора Блазера, заимел ее в доме! Медицина должна выручить и в этот раз.
У-х-х, неужели эти проклятые молотобойцы, лемуры вонючие, никогда не прекратят своего иезуитского занятия? Разве не ясно, что человеческая голова - далеко не лучшая из наковален?
Дрожащей рукой нащупал упаковку с аспирином. Бросил несколько таблеток в рот. Наклонился к крану, не утруждая измученные гляделки поисками стакана. Вода была теплой и по вкусу напоминала разведенный выдохшейся газировкой коровий навоз первейшей свежести. Странные ассоциации - не правда ли? Ведь он дерьма буренки отродясь не пробовал.
Проклятье - его чуть не вырвало! Клод явственно ощутил, как гладкие капсулы, словно колеса хорошо смазанного дилижанса, обрадовано рванули вверх по пищеводу. Отчаяннейшим усилием воли, из последних сил остановил беглянок на полпути: куда, коварные предательницы?! Слава богу, хоть стакан ананасового сока в виде затычки к бочке желудка обратил шустрячек от фармакологии в позорное обратное бегство. Их путь лежал прямиком в надежнейшую из камер хранения всякой невообразимой дряни, алкоголь из которой - пожалуй, наиблагороднейшая.
Что это там дребезжащим пропеллером гудит под черепной коробкой, которой он, судя по всему, где-то основательно треснулся? Не поэтому ли и чувствует себя быком, минуту назад вытраханным бешеным слоном? Что мучило совсем недавно, до начала победной баталии с таблетками аспирина, успешно оприходованными на место?
Усердно морщил лоб, таращил едва не вылезавшие из орбит глаза. Однако мозг ни малейших признаков подчинения не подавал, как будто отправился в автономное плавание. Зато Клод вскоре убедился - затылок ломит значительно меньше, что свидетельствует: существует цивилизованное похмельное средство куда целительнее пива. Постепенно, будто высыхающая грязь со скрипящих колес несмазанной арбы, с начинающих функционировать нейронов спадала алкогольная тина.
Что касается мучившего отсутствия шляпы, то пусть она провалится даману1 в задницу! Место - в самый раз! А в его "подвешенном" состоянии разумнее всего - принять душ и почистить зубы. Подровнять усы при всем желании не удастся - руки дрожат, как у страдающего пляской святого Витта.
Спустя час посвежевший до состояния не до конца сгнившего банана Клод, натянув банный халат, давненько подаренный какой-то из пассий, потащился на кухню. Организм взывал, да что там - вопил! - об утренней чашечке кофе. Первый судорожный глоток обжигающего вибрирующие внутренности напитка - привычной "Робусты"2 - несколько успокоил явно одуревшие от вчерашнего печенки-селезенки. Им, чего скромничать, более чем досталось!
Итак, о чем, бишь, он размышлял? Ага, о шляпе! Но почему, собственно? На кой ляд она ему сейчас сдалась? И о какой шляпе, в конце концов, тревожные утренние помыслы? О принадлежащей ему на правах личной собственности? Но даже если он ее потерял, невелика ценность.
Или проблема в чем-то другом?!
Не могла же, в конце концов, шляпа сама по себе так разбередить его, окончательно не оправившуюся после похмелья, душу?
Постой, постой! Зильва - вот разгадка!
Это он полвечера, как заводной талдычил: не стоит, мол, трагедию разыгрывать, поскольку ничего страшного не произошло. Одно-единственное слово - и дело...
Правильно, в ш л я п е.
Правда, час от часу не легче. О каком деле речь, почтенные?
Опять задребезжал телефон.
- Может, сейчас все, наконец, встанет на свои места? - будто к живому обратился Клод к аппарату и с видимой охотой взял трубку.
- Слушаю!
- Это Ролла! - тембр был настолько волнующ и сексуален, что провода линии от охватившего их возбуждения наверняка увеличились в диаметре.
- Какая... Ролла? - удивился немного оклемавшийся к этому времени хозяин квартиры.
- Не притворяйся! - промурлыкала та, словно мартовская кошечка.
- Сожалею, но вы, скорее всего, ошиблись номером.
- Интересно было бы узнать на телефонной станции, сколько в городе парней с именем Клод и фамилией Вилкау?! Да я тебя, дорогой, ни с кем на свете не перепутаю!
- И все равно я ровным счетом ничего не понимаю. "Ролла"... Извините, но такое сочетание букв мне, если это вас не покоробит, напоминает лишь известную марку мобильных телефонов "Моторола" да популярную песню венецианских гондольеров "Баркарола".
- Негодник! Забыть сходящую по нему с ума натуральную блондинку!
Что за надоедливая личность? И с какой целью морочит еще не отошедшую от перепоя голову? Он встрепенулся: не как вылезший из воды пес, но как настраивавший арфу разума на рабочий, а не лирический лад. Такие, как эта, обычно мягко стелят, да жестко приходится спать. Уж больно начало разговора смахивает на банальную подготовку к последующему шантажу. Хотя в этом плане к нему - не придерешься. Чист со всех сторон, словно хрустальное стеклышко. Нет, в схимники никогда не записывался. Но и до тесного общения с особами, способными на вымогательство, не опускался.
- Еще раз великодушно простите, но мои извилины на ваш счет информации, в самом деле, не выдают.
На какое-то время в трубке воцарилось молчание. Похоже, такая реакция озадачила невидимую собеседницу. Потом снова послышалось несколько разочарованное вкрадчивое меццо-сопрано:
- Ты, дружок, в самом деле, забыл паромную переправу "Киншаса - Браззавиль"?!
- Как я могу забыть, ежели регулярно услугами оной пользуюсь?
- Я имела в виду вовсе не переправу, как место, где лю-ди перебираются на противоположный берег, - судя по изменив-шемуся тону, блондинка обиженно надула губы ("интересно, какие они у нее?" - подумал Клод). - А конкретный день и час. Когда мы впервые увидели друг друга и познакомились.
- Познакомились?! - час от часу не легче. Но все равно, как он ни пытался, не мог воскресить в памяти хотя бы примерный образ девушки с именем Ролла.
- А как же! - торжествующе заявила незнакомка. - Ты еще смотрел на меня как пятилетний малыш на огромную порцию шоколадного мороженого в руках соседского жадины-мальчика. Даже слепой, выпрашивающий подаяние на ступеньках кафедрального собора святой Анны, заметил бы: малышка Ролла тебя не на шутку взволновала.
"Малышка Ролла" - кажется, это ему о чем-то, хотя и весьма туманно, напомнило. Однако не более того...
- Ну что, вернулась, наконец, к тебе память?! - и дальше капризничала трубка.
Выглядеть полным склеротиком в глазах несколько заинтриговавшей его девицы не хотелось. Поэтому Клод прибегнул к маленькой хитрости:
- Еще бы! И я искренне сожалею, что тогда не назначил свидания.
- Но ты же прекрасно понимаешь, дорогой ("ого!"), что год назад наша связь была невозможна! Не для того моя подруга, а твоя собственница, нас тогда познакомила. Зато отныне, как говорит один мой хороший знакомый, наше счастье - в наших руках.
- Ты так думаешь? - забросил Клод очередной крючок-вопрос, надеясь, в конце концов, подцепить на него отгадку-ответ.
- Конечно! Теперь, когда у вас с Эльдази все кончено...
У него под черепным сводом будто шаровая молния взорвалась! На душе, и так испоганенной алкоголем, стало еще гаже.
Зачем он проснулся? Лучше бы умер, не открывая глаз. Дабы так и не осознать произошедшего.
Эльдази, милая, ну как ты могла?
- ...мы можем... зачем тебе эта... хотя и моя лучшая подруга... - того, что дальше тараторила Ролла, он не слышал. Как не заметил и движения руки, положившей трубку. На последовавший затем трезвон не реагировал.
Нет, это глупый розыгрыш! Не больше. Кошмарный сон, наконец! Только не реальность!
Однако зачем лгать себе? Тем более, от этого ровным счетом ничего не изменится. Он потерпел любовное фиаско.
Совершенно некстати припомнил и Роллу. Действительно, где-то с год назад бесконечно обожаемая им Эльдази на судне, следовавшем из Браззавиля в Киншасу, познакомила своего бойфренда со случайно повстречавшейся подружкой. В первую очередь, внимание даже близоруких привлекал ее неестественно оттопыренный зад. И то: ягодицы под брюками в обтяжку, перекатывались, как два шара для боулинга. Причем в рельефно очерченной трещине между ними можно было без особых усилий затеряться паре кеглей. Жаль, девица со столь выдающимся в прямом и переносном смысле достоянием не попалась на глаза цирковым импресарио. Тех бы наверняка прельстил небывалый аттракцион: дама своими "булочками" колет орехи.
В остальном же, что касается внешности, Ролла была заурядной личностью. Стандартный разрез глаз, среднего размера нос, умеренной толщины губы, ярко накрашенные помадой морковного цвета. Достаточно длинная челка, зачесанная на левую сторону. Слегка взбитые белесые волосы. Привычка без конца проводить по губам кончиком языка, как будто она все время слизывала молекулы озона, тщательно выуживая их из океана азота, составляющего 78 процентов земной атмосферы.
Они втроем выпили по коктейлю. Больше никаких подробностей Клод не помнил. Разве что тот нейтральный факт, будто отец Роллы одно время работал у отца Эльдази.
Да, это так! Отсюда, судя по всему, у звонившей и информация о возникшей размолвке, которой она не преминула воспользоваться.
Вернулся мысленно на паром. Его на тот момент никакая красотка, кроме той, кого считал своей невестой, не интересовала. И надо же такого нафантазировать: "Ты смотрел на меня как пятилетний малыш на огромную порцию шоколадного мороженого в руках соседского жадины-мальчика". Ролле, обладающей столь буйным воображением, самой впору писать литературные опусы!
Неприятно защемила левая ладонь. Клод с недоумением посмотрел на тоненькую струйку алой жидкости, медленно стекавшую с остатками кофе на пол, - осколка оказавшейся неожиданно хрупкой чашечки оказалось достаточно, чтобы поранить два пальца. Впрочем, никакой боли, кроме сердечной, в данный момент он не испытывал.
Наспех заклеив рану пластырем, вышел на веранду, буквально рухнул - легкое раздвижное кресло возмущенно застонало! - в шезлонг. Вытащил пачку любимых "Чезбаунти". Раскурив сигарету, приказал себе: "Во всем необходимо разобраться - спокойно и без надрыва. Восстановив предварительно в памяти мозаику вчерашнего дня".
До обеда - отлично помнит - проторчал в офисе. Провел рабочее совещание с менеджерами по рекламе, встретился с партнерами из Букаву, подписал необходимые документы.
Его дела - слава богам всех конфессий! - шли если не блестяще, то вполне удачно. Что оставляло редкую возможность посвящать бизнесу не более трех-четырех часов в день. Случалось, и нередко, вообще на несколько дней избавлял коллектив от своего присутствия. И никогда еще тот не подводил. С таким персоналом любые, в том числе финансовые, горы можно своротить. Да только Клода абсолютно не прельщала перспектива супербогатства. Ибо прекрасно понимал: существует предел, после которого дальнейшее накопление теряет всяческий смысл. И вот тому не совсем элегантное доказательство: если болит в заднице, засунь туда хоть полмиллиона заиров, не перестанет. А вставь копеечную ректальную свечу, неприятных ощущений - как не бывало.
Не страдал он и синдромом мелькания на экранах телевизоров, страницах изданий, независимо от того, публикуют они чресла обнаженных красоток или индекс Доу-Джонса.
После двенадцати встречался с Мак-Григориади посредником в намечавшейся и сулящей приличный доход консалтинговой сделке. Сверкающая, как компьютерная мышка, лысина с трудом сдерживающего эмоции полуирландца, полугрека, несколько раздражала. Однако на настроении Клода сие не сказалось. Скорее всего, потому, что, во-первых, будущий партнер демонстрировал отличное знание предмета, коим занимался, а, во-вторых, сам Клод жил предвкушением очередного свидания с горячо любимой Эльдази.
До вожделенной поездки на Бульвар 30 июня1 пришлось заскочить в банк. Много времени это, однако, не заняло.
Выглядел он, по словам продавца лилий немыслимо ярко-голубого цвета, как новенькая, с печатного станка ассигнация. Впрочем, старик мог запросто слукавить - не каждый день к нему является чудак, покупающий двадцать пять столь дорогих, хотя и невероятно красивых, цветков.
Справедливости ради надо сказать: если тот и преувеличил, то самую малость. Клод действительно чувствовал себя на седьмом небе от счастья.
Глава 2
С Эльдази они познакомились на скучнейшем уик-энде, куда оба попали по воле общих знакомых. Традиционные барбекю, гриль-овощи, спиртные и прохладительные напитки. Заурядная публика. Пустопорожняя болтовня ни о чем. День можно было считать пропавшим, если бы... Если бы не эта девушка с кожей молочного шоколада, неожиданно рыжими волосами и неестественно зелеными глазами - воистину чудо природы, взрывоопасная смесь. А еще улыбка. Она ни в какое сравнение не шла с казавшейся ему с тех пор эпилептической гримасой Моны Лизы!
Одевалась новая знакомая с большим вкусом. В ее коллекции преобладал бирюзовый цвет пастельных тонов. Босоножки напоминали сандалии греческих богинь, а из украшений Эльдази отдавала предпочтение золотым кулону и перстню, украшенным переливающимся александритом. Непослушные волосы, собранные в незамысловатый пучок, то и дело норовили выскользнуть из заточения и уже через несколько минут после очередного "приговора" хозяйки "альтернативно" ниспадали на плечи.
Редкие поначалу встречи со стройной огненной гурией, обладающей фигурой юной Бриджит Бардо, с течением времени превратились в регулярные. И настал момент, когда Клод осознал: без нее его дальнейшее существование невозможно.
А что же она, дочь рыбака-вагениа1 и уроженки Мадагас-кара, с блеском окончившая философский факультет университета?
Тут однозначно не рискнул бы ответить никто. Впрочем, зачем грешить против истины? Клода держали на расстоянии. Не давали отставки, но особо и не поощряли. Такая себе с ее стороны уже не дружба, но еще и не любовь.
Однако теплота и искренность, с первых минут установившиеся в отношениях молодой пары, вселяли надежду - все закончится традиционным хэппи-эндом. Точнее, узами Гименея.
Клоду, как и всякому мужчине с серьезными намерениями, нравилось бывать в квартире возлюбленной, куда та не так часто, как хотелось бы, его приглашала. Недорогая, но стильная мебель, обтянутая искусственной кожей, несколько шкафов с книгами, небольшой холодильник, два ТВ-приемника - один в комнате для гостей, второй - на кухне, кассетный магнитофон, украшенный цветной наклейкой, изображающей героев мультфильмов, и особенно - аквариум стали для него, смешно сказать, добрыми друзьями. Ибо это в их кругу, а вовсе не в компании Клода, Эльдази проводила значительную часть своей жизни.
Стены жилища украшало несколько картин и бесчисленное количество простеньких национальных масок из дерева. Так что, без преувеличения, единственным предметом роскоши в квартире была ее хозяйка.
Нарисованная ею акварель "Хижина духов", нелогично соседствующая с живописью Мбомба2, чаще остальных экспонатов привлекала внимание гостей. Изображенная в красках постройка имелась практически в каждом африканском селении. Их возводят обязательно в центре - чтобы души умерших, добираясь до оставленной снеди, не слишком утруждали ноги (по местным поверьям, невидимое "эго" после смерти продолжает жить). В хижину все население, по очереди, носит пищу и воду. Оказывают ушедшим в мир иной и другие почести. Считается, что в случае неурожая или эпидемии те придут на помощь и отведут беду.
Откровенно говоря, несмотря на ублажения, засух и болезней на континенте меньше не становилось. Зато по поводу наивности соплеменников, граничащей с запредельной простотой, у молодых людей не раз возникали жаркие дискуссии.
- Пользы от этих хижин, - критически отзывалась Эльдази, - не больше, чем от пресловутых программ помощи ООН. Разве не так?
Клод обычно не соглашался.
- Это несравнимые вещи.
- Почему? По-моему, очень даже сравнимые.
- Первое - святая вера, тогда, как второе, - плохо прикрытый цинизм. Нам из нашего же бросают крохи. Да еще делают вид, будто облагодетельствуют. И ожидают лакейской благодарности. По-моему, лучше бы белые Африки не открывали. Равно, кстати, как и Америки. Насколько счастливее сегодня были бы и негры, и индейцы! А еще я неизменно удивляюсь парадоксу: бог, как утверждают сами янки, любит США, а весь мир их ненавидит.
- Да ну тебя! - деланно сердилась автор "Хижины духов". - С тобой невозможно спорить. Все и всегда сводишь к политике. Знаешь, кого ты в такие минуты напоминаешь? Медного ангела с копьем и щитом1.
А еще он любил сидеть у аквариума, наблюдая за неспешной суетой (бывает и такая!) ярких фундулюсов. Уносился мыслями в такие мгновенья далеко-далеко. В сказочный край, вроде страны Оз, где они с любимой будут парить, порхать, возносясь в заоблачную высь, где всегда светит ласковое солнце и нет ни малейших поводов для печали. А споры, если и случаются, то исключительно о прекрасном.
- Нас, аборигенов, приобщившихся, по сути, к чужой, не свойственный самому их естеству, цивилизации, пожирает ностальгия. - Эльдази неслышно подошла сзади и взъерошила его упрямые волосы. - Тоскуем по прошлому, по родному дому, по близкому душе укладу.
- Наверное, ты права!
- Думаю, пословицу "Простота - хуже воровства" придумали недобрые люди. Цивилизация, если и погибнет, то отнюдь не от нехватки нефти или даже воды. А исключительно из-за дефицита кислорода как материальной субстанции, и добра? - как нравственной.
- Кстати, о простоте. Когда в нашем селении появился первый автомобиль, приобретенный, само собой, старейшиной, - это восприняли, как сошествие железного бога с небес, - поддержал тему Клод.
- На него что, молились?
- Совершали мыслимые и немыслимые обряды - точно. А сам владелец чуда, прежде чем сесть за руль, просил у "быстрых ног" на это соизволения. Но самый настоящий фурор машина произвела, когда его сын, получивший "добро" отца на прогулку "верхом", нечаянно воткнул передачу заднего хода, и та поехала в обратном направлении. Люди решили, что таким образом они могут попасть... в прошлое. И наперебой начали предлагать хозяину самое ценное, лишь бы совершить вожделенное путешествие во времени. Дабы свидеться с давно ушедшими в мир иной, а также повстречать себя, молодых.
- Ты меня разыгрываешь! - не верила Эльдази. - Не забывай, я - тоже коренная африканка. Но у вагениа подобные страсти никогда не разгорались.
- Клянусь на ритуальной маске! Более того, с автомобилями у нас связан еще один - теперь уже уморительный - случай.
- Расскажи! Я так люблю слушать, даже если ты действительность намеренно искаж... приукрашиваешь истину.
- Хочешь сказать, вру?
- Фи-и, как грубо! Скажем так, фантазируешь. В тебе умер писатель.
- Не умер, я все еще изредка балуюсь сюрреалистическими новеллками. Уже готов сюжет для следующий.
- Расскажи!
- Это долго!
- А ты - в двух словах.
- Ну, хорошо! Представь себе, что я или ты на кого-то замахиваешься палицей или булавой. Разве в этот момент (да и позже!) тебя интересует судьба миллионов бактерий и микробов, ее "населяющих"? Так, может, и наша Галактика, летящая в космическом пространстве со скоростью 220 километров в секунду, всего лишь аналогичная "булава-палица", которой кто-то на кого-то замахнулся?! А то, что привычный для нас мир еще не разлетелся вдребезги, свидетельствует лишь об одном - время удара еще не наступило. Это и есть тема моего очередного любительского опуса.
- Как интересно! И страшно...
- Если не передумаю и напишу, то, может, дам почитать.
- Оставь китайские церемонии! Я просто умираю от любопытства. А теперь продолжай рассказ о своих непревзойденных земляках. Ведь меня в детстве окружали рыбаки - народ достаточно суровый. И на смех - скупой. Хотя я любила отправляться с отцом и двумя дядями на промысел. Они перегораживали реку подобием плотины из жердей, а к ним с помощью лиан прикрепляли верши. Туда и попадал улов.
- Это изумительно для раннего возраста - жить в полном единении с природой! Да еще у воды. У нашего же племени с нею была большая напряженка, места-то - засушливые. Даже руки приходилось "мыть" песком. Так что я тебе, милая, завидую белой, как снега Килиманджаро, завистью.
- Перестань! У каждого в детстве было что-то прекрасное. Кстати, я в отроческие годы очень гордилась, когда отца взяли на работу в "Пемарзу". Ну, да ладно, продолжай свой рассказ.
- Так вот, настоящая катавасия началась, когда в поселке появился второй автомобиль. Дело в том, что управлению "быстрыми ногами" владельцы учились исключительно на практике и с правилами вождения были знакомы разве что понаслышке. А характер у обоих - еще тот! Вот и началось: что ни неделя - авария.
- В деревне, где три улицы и две машины?! Опять сочиняешь... новеллку?
- Чистая правда! Но ежели тебе не интересно, я умолкаю.
- Нет, говори!
- Тогда не перебивай!
- Хорошо!
- Представь себе, они ни за что не хотели уступать друг другу дорогу на единственном перекрестке. Ни в какую! Что и становилось причиной ЧП. Правда, поскольку скорость передвижения была незначительной, до серьезных повреждений не доходило. Однако уже через пару месяцев автомобили стали похожими на худшие образцы тех, которые в больших городах отправляют на свалки. Жители же селения разделились на два непримиримых лагеря: тех, кто в очередном конфликте неизменно вставал на сторону одного, и тех, кто столь же рьяно поддерживал другого. Разрешить, казалось, неразрешимую проблему (община пребывала на грани вооруженной стычки) помог парень, приехавший на малую родину погостить. Он-то и предложил установить на злополучном перекрестке... самодельный светофор.
- А разве в такой глубинке есть электричество?
- Конечно, нет.
- Тогда как же прибор работал?
- С двух противоположных сторон на столбе нарисовали красные круги, а с боковых - зеленые. И установили на перекрестке в узкой, но глубокой, яме. Не вкапывая.
- И как "семафор" действовал?
- Элементарно! Подъезжал к нему, например, один из водителей и видел перед собой красное пятно-табу. Он останавливался, выходил из машины, подходил к столбу и поворачивал его зеленым кружком к себе. Возвращался в авто и проезжал. Точно так же поступал второй. И в поселке воцарились мир и покой - ни малейших нарушений правил дорожного движения.
- Альбинос ты мой усатый!
Клод не любил, когда за светлый для метиса цвет кожи и почти голубые глаза, его так называли другие. Но это - другие. Эльдази же он прощал все. Более того, ей, единственной, выдал тщательно оберегаемую многими поколениями тайну собственного рода.
В тот день девушка впервые согласилась зайти к нему. Специально к визиту Клод навел относительный порядок в холостяцкой берлоге. Во всяком случае, он точно знал, что, к примеру, открыв холодильник, Эльдази, к величайшему своему изумлению, не обнаружит там кассету "Besame mucho" в исполнении Эворы1 или записями Макебы2, на люстре - гроздь бананов, а в посудомоечной машине - подтяжки. Нет, настолько безалаберным хозяин не был - подобным образом часто "развлекались" друзья. Но не станешь же это объяснять представительнице прекрасного пола. Да и какое мнение сложится у дамы о его товарищах?!
- Клод, да ты больший патриот, чем я считала! - воскликнула гостья, показывая на фотокопию широко известной деревянной статуи Болонгонго. - Если мне не изменяет память, оригинал хранится в Британском музее?
- Ты не ошиблась! К счастью, в мире мы известны не только местечком Ямкумба3 .
- Впрочем, я, видимо, все-таки ошиблась!
- Нет, что ты! Я был в Лондоне и своими глазами видел статую.
- Я уже не о ней!
- А о чем? - спросил обескураженный хозяин.
- Вон о том фолианте на английском языке! - пальчиком с наманикюренным ногтем Эльдази изящно указывала на книжную полку.
- А-а, - протянул Клод. - И что же заставило тебя столь резко изменить мнение о степени моего патриотизма?
- Ты еще спрашиваешь?! По-моему, тут все ясно и без объяснений! Болонгонго - наш соплеменник, африканский собиратель земель, а Стэнли4 - его чужеземный антипод. И литературный опус этого гнусного землепроходимца "Через неведомый материк" в домашней библиотеке истинного патриота?! Согласись, это выглядит, по меньшей мере, странно.
- Частично ты права, моя строгая гостья! Однако парадоксу есть объяснение.
- Тогда я слушаю.
- Это древняя тайна нашего рода. Причем весьма неприглядная. Нужно ли тебе ее знать?
- Но ты ведь сам не однажды утверждал, что между нами не должно быть никаких недоговоренностей. И потом: мы, люди образованные, как-нибудь разберемся, что такое хорошо, а что такое - плохо. Так что, начинай. Дабы я, действительно, не нафантазировала какую-нибудь бяку.
- Видишь ли, - осторожно начал Клод, - сия история своими корнями уходит во вторую половину XIX века.
- Интригующее начало, - заметила Эльдази, поудобнее усаживаясь на пуфике.
- И ты все еще убеждена, что хочешь слушать?
- А как же! Ведь мы близкие... друзья.
- Ну, ладно. Только дай слово, что твое мнение обо мне после этого не изменится.
- Глупый! Как может произошедшее более сотни лет тому назад что-либо изменить сегодня?!
- Только не говори потом, что я тебя не предупреждал!
- Не стану! Можешь смело продолжать.
- Тебе не хуже меня известна дурная слава, которую вполне заслуженно Генри Мортон Стэнли обрел в Африке. Иначе ты бы так остро не отреагировала на присутствие его книги в моей библиотеке. Он сам публично хвастался, что одержал победу в тридцати военных сражениях с аборигенами, а еще безосновательно обвинял заирцев в людоедстве. В то же время тысячи нанимаемых им носильщиков нашли свою смерть в джунглях от голода, болезней и элементарного изнурения. Однако ему, белому, было на это наплевать. В его понимании чернокожие к числу полноценных людей не относились. И годились лишь на роль рабов да полностью бесправной прислуги.
- Биография Стэнли мне, как и любому просвещенному африканцу, известна в мельчайших деталях. Но какое отношение он имеет к твоей семье?
- Сейчас поймешь! Ибо именно в этом и заключается тайна, которую мы бережем пуще зеницы ока. Никого в нее не посвящая уже добрую сотню лет. Так что я рассчитываю на твое умение дер-жать свой прелестный язычок за не менее прелестными зубками.
- Клод..., - интонации Эльдази прозвучали столь упрекающе, что хозяин по-настоящему стушевался. В самом деле, разве не с этой девушкой он планирует связать свою будущую жизнь?!
- Так вот, Стэнли отличался не только поразительной жестокостью, о чем знают все, но и необыкновенной любвеобильностью. На что стыдливо накинута завеса безвестности. Не исключено, потому, что сексуальные утехи с аборигенками (когда добровольные, а в большинстве случаев нет) этого, с точки зрения западной морали, джентльмена, сильно понижали уровень его "цивилизованности". А значит, бросали тень на правящую элиту, свет и даже полусвет.
- И...? - кажется, Эльдази уже начала понимать, куда клонит ее бойфренд.
- Изнасилованной мерзавцем оказалась и моя пра-пра-пра-прабабушка, - наконец с горечью выговорил Клод.
- Поэтому ты...
- Да, все так, а не иначе! - теперь уже с полуслова догадался, что хочет сказать девушка, он. - Я такой светлый именно потому, что в моих жилах течет капля крови этого... этого... Увы, "достойного" эпитета не нахожу.
- Понимаю... - нежно провела рукой по его щеке Эльдази.
- По семейному преданию, с тех пор над нашим родом повис злой рок. Мои предки вынуждены были покинуть родные места, так как их обвиняли буквально в любой напасти, постигающей общину. Заодно припоминая и былые "грехи". Дело в том, что еще одна моя далекая прародительница, по дошедшим сказаниям, могла утихомирить стадо разбушевавшихся после употребления "пьянящей травы" павианов, наводивших настоящий ужас на близлежащие деревни. Она также изгоняла плохое настроение, буквально меняя соплеменников. А еще якобы читала "книгу небес", узнавая судьбы людей. Что здесь правда, а что - выдумка, сказать трудно. Но я убежден: не все - миф. Скорее всего, она, действительно, обладала гипнотическими способностями, а также, не исключено, зачатками телепатии. В те и еще более отдаленные времена на просторах Африки, судя по преданиям, существовали племена, отличительной чертой которых был труднооспоримый даже с точки нынешней науки дар ясновидения и прочие чудеса.
А теперь - о злом роке. Большинство моих пращуров обоих полов после 1888 года умирали не своей смертью. То ли с ними каким-то таинственным образом расправлялись соплеменники, то ли к трагическим исходам приводил "мерзкий ген" гнусного вассала бельгийского короля. Иными словами, мы убеждены: чело каждого Вилкау с момента рождения несет на себе печать смерти.
- Ты сам прекрасно понимаешь, - ободряюще улыбнулась Эльдази, - это не больше, чем, скажем так, не очень умная выдумка малограмотных аборигенов.
- Не стану спорить! - глаза Клода переполнила грусть. - Но в нашем роду существует еще одно поверье, о котором я умолчал. Дабы не вызвать еще большей твоей иронии.
- А после моих слов решил идти до конца?
- Да! Его суть заключается в том, что, в первую очередь, насильственной смертью умирают те из Вилкау, кто нарушил семейную клятву и посвятил в тайну рода постороннего...
- Милый, я ведь не совсем... посторонняя, - лукаво улыбнулась гостья. - К тому же вовсе не принадлежу к пессимисткам.
- Я, конечно, прекрасно понимаю: самый безжалостный убийца на Земле - не неведомый мне "преследователь" рода Вилкау. И даже не Тутанхамон, Гитлер или Сталин. Самый безжалостный убийца - время. Оно еще не пощадило никого. На земном шаре нет (и не будет!) существа, которое бы избежало рокового приговора суда, не знавшего в своей истории ни одного помилования. Суда с одним-единственным присяжным заседателем. Да и тот - древняя безглазая старуха. Если, конечно, не брать в расчет ее невоодушевленный косы.
И все же... Не знаю почему, однако в родовое проклятие иногда... верю.
Глава 3
"И все равно вдвоем нам, несмотря на кажущиеся разногласия, было по настоящему хорошо. По крайней мере, так казалось не только окружающим, но и мне. И каков в итоге любовный дебет с кредитом?" - приподнялся в шезлонге Клод, стараясь поудобнее расположить все еще пульсирующую изнутри голову. И сам же ответил:
- Увы, отрицательный! Так сказать, полное банкротство.
Что он услышал менее суток назад от девушки, которую, без малейшего преувеличения, боготворил?
- Прости, Вилкау, и постарайся понять правильно! Ты, романтик по натуре, ищешь любви возвышенной и необыкновенной. Я бы сказала, в какой-то степени неземной. Увы, я на роль святой бессребреницы не гожусь. Мой удел, или, если хочешь, идеал - тихая всепоглощающая радость на двоих. Этакий мини-рай в отдельно взятом особняке. В этом - принципиальное различие наших характеров и источник неминуемых разногласий. При всём уважении друг к другу. А если посмотреть правде в глаза не сквозь розовые очки, - пропасть, через которую не перешагнуть, не перебраться, не перелететь. Извини, если кажусь излишне резкой - по-другому просто нельзя. И разве не ты учил меня говорить только правду, какой бы шокирующей она ни казалась? А в остальном... В остальном, если ты не против, все может оставаться по-прежнему.
"На языке медок, а на сердце - ледок", - помнится, успел подумать он. Но вслух только и смог выдавить:
- Спасибо хоть за это!
- Пожалуйста! Только не делай вид, будто тебе в пижамные брюки среди ночи засунули детеныша дикобраза! И не нужно на меня так смотреть! Я ведь, если помнишь, ни обещаний не давала, ни, уж если на то пошло, особых надежд не подавала.
- Ты права! Во всем виноват я. И никто больше.
- Не занимайся самобичеванием.
- Как же я упустил из виду, что у случая бывают капризы, но не привычки. Так мне и надо! И извини, если сей малоприятный разговор доставил тебе несколько минут огорчения.
- Тебе, право, нечего извиняться. Просто обстоятельства оказались выше нас.