В городе Стокгольме, в самом обычном шведском доме, в самой обычной шведской квартире на двенадцатом этаже жил самый обычный шведский молодой человек. Фамилия молодого человека была - Свантесон, а с тех пор, как его в последний раз назвали Малышом, прошло очень много времени.
Свантесон исправно ходил на службу, летом ездил на пикники с сослуживцами или с симпатичными девушками, зимой - на лыжные прогулки в окрестности города, раз в месяц заходил в гости к родителям, удивлялся, когда это Боссе успел обзавестись таким брюхом, а Бетан - парой отчаянных сорванцов, читал детективы в ярких обложках, реже - толстые серьезные книжки без картинок, любил пиво и фильмы с участием Эдди Мерфи, завтракал в кафе, изредка обедал в ресторанах... Как видите, у него совсем не было времени вспоминать домик на крыше, битком набитый всякой всячиной.
И утро тоже было самым обычным утром выходного дня. А поскольку Свантесон еще накануне решил не встречаться больше с глупой голубоглазой Астой, никаких особых занятий на этот день, и уж во всяком случае, на это утро, у него не планировалось.
Тем не менее, он встал в восемь часов утра - всего лишь на час позже обычного, быстро принял душ, надел кроссовки, набросил на плечи голубую курточку, вышел из квартиры и пешком спустился вниз. Свантесон любил пешие прогулки. Не всем же отращивать такое пузо, как у Боссе...
Но тут впервые случилось нечто не совсем обычное: обутые в кроссовки ноги понесли Свантесона не в бар с душистым кофе и солеными орешками, не в парк, к ручным белкам и пестрой субботней толпе, а вообще неизвестно куда - мимо ревущей пасти подземки, мимо сверкающих под солнцем витрин, дальше по улице, без всякой цели. Правда, Свантесон не думал об этом - он думал о более серьезных и важных вещах: например, о том, что его шеф, господин Юхансон, собирается поддержать и вынести на совет директоров не его, Свантесона, проект, а безумную идею зловредного рыжего Гуннара. Конечно, Кристофер постарается помочь - он свой человек, к тому же, хорошо чувствует бизнес, господин Юхансон это знает и прислушивается к мнению Кристофера... Вот тут-то вдруг и приключилась странность вторая, пожалуй, главная.
На первый взгляд ничего особенно странного не было - просто Свантесон, погрузившийся в свои мысли, внезапно споткнулся о чьи-то вытянутые ноги в непомерно больших разбитых ботинках. Ноги торчали из вороха старых газет и какого-то тряпья. Свантесон тряхнул головой, приходя в себя. Человек спокойно спит себе посреди улицы, не обращая никакого внимания на прохожих? Бродяга? Но ведь никаких бродяг уже давно не осталось...
Мятая газета с шуршанием сползла с лица бродяги, приоткрылся заплывший глаз. Приоткрылся и уставился на Свантесона, хитро щурясь. Наверно, поэтому Свантесон не сказал ничего из того, что собирался сказать. Вместо этого он только спросил:
- Кто вы?
- Я? - хрипло переспросил бродяга, стряхнул газетный ворох, поднялся, придерживаясь за столб. - Я - умный, в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил!
Ростом он оказался Свантесону по грудь, зато поперек себя шире. Несмотря на необъятную толщину, обтрепанный свитер болтался на нем, от драного комбинезона несло кислятиной. Отвислые щеки заросли рыжей щетиной, маленькие глазки глядели весело, пьяно и нагло:
А теперь угадай, кто лучше всех в мире стреляет сигареты? - он обдал Свантесона густым перегаром , тот попятился - и бродяга истолковал это по-своему.
- Жалеешь, да?! Для лучшего друга жалеешь?! Все, я ухожу!
Он неуклюже повернулся, побрел прочь. Между лямками комбинезона в свитере зияла дыра, а из дыры торчали обрывки проводов, обломки каких-то трубочек, бессильно обвисшие пружинки...
Свантесон смотрел ему в спину, чувствуя, что на глаза наползают, как когда-то давно, горячие и обидные детские слезы. Ему даже показалось на миг, что он снова стал Малышом.
- Карлсон! - звенящим голосом выкрикнул он, в два прыжка догнал бродягу, ухватил за рукав. - Карлсон, пойдем ко мне... Тут недалеко, Карлсон... - бормотал он, увлекая бродягу за собой.
- Значит, это и есть твоя конура? Паршиво живешь... Видел бы ты мою виллу на Канарах... - и забухал разбитыми башмаками на кухню. Свантесон, сбросив куртку прямо на пол, последовал за ним.
Карлсон, присев на корточки перед холодильником, выгребал на пол баночки с йогуртом, по полу растекалась большая лужа апельсинового сока. В другой руке он держал наполовину обгрызенную салями, щеки его мерно двигались. Выплюнув изжеванный пластик упаковки, он повернулся к двери:
- Что за безобразие? У тебя даже пива в холодильнике нет! А ты, между прочим, каждый день должен думать: "А вдруг появится мой лучший друг Карлсон и захочет выпить со мной пива?"! И вообще - у тебя что, есть нечего, кроме этого жалкого огрызка? - Карлсон поспешно запихал в рот остатки салями.
Свантесон - теперь, наверно, можно назвать его Малышом - покраснел. Он действительно не имел привычки есть дома, особенно с тех пор, как поругался с глупой голубоглазой Астой.
- Подожди немного, Карлсон, сейчас я принесу поесть. Я быстро.
Не прекращая жевать, Карлсон швырнул ему под ноги пятиэровую монетку:
- Можешь ни в чем себе не отказывать.
- Да, конечно, спасибо Карлсон, - бормотал Малыш подталкивая слабо упирающегося Карлсона. - Вот ванная... Вот полотенце... Я сейчас.
Уже на улице он представил, что может устроить Карлсон в его ванной - к примеру, открыть воду и пускать кораблики по всей квартире. И черт с ней! Малыш улыбнулся.
Поставив на пол два тяжелых пакета, он прислушался. Тишина. Ни плеска воды в ванной, ни звука. "Улетел... Вернее, ушел, - подумал Малыш, не зная, горевать ему или радоваться. - Хотя дверь закрыта, а он никогда бы не подумал ее закрыть... Он был такой... Такой..." - и Малыш остолбенел на пороге ванной. В ванне, собрав все полотенца и свернувшись калачиком, мирно похрапывал Карлсон.
Малыш тяжело вздохнул, присел на край ванны, исподлобья уставился в зеркало. Из зеркала смотрел господин Свантесон - молодой, целеустремленный, перспективный. С открытым лицом и окладистой рыжей бородкой. Очень озабоченный. Свантесон мрачно улыбнулся в ответ своему отражению. Кой черт, в самом деле - нее Малыша же он рассчитывал там увидеть...
Карлсон тяжело заворочался в ванне, поднял голову и хрипло осведомился:
- И ты тут спишь? бедняга. Нормальные люди в кроватях спят, а тебе приходится в этой штуке...
- Это ванна, Карлсон.
- Конечно, ванна! Я ж не говорю, что это самолет!
- Сюда воду наливают.
Карлсон поспешно и неуклюже полез из ванны:
- Что ж ты сразу не сказал?! А если б воду пустили пока я спал? Я же мог утонуть! Друг называется... - он обиженно шмыгнул носом. Малыш только вздохнул:
- Пойдем есть, Карлсон.
Карлсон насыщался, запихивая в рот все, что удавалось захватить со стола грязной короткопалой лапой с обгрызенными ногтями.
- Плюшками, конечно, ты запастись не догадался, - прочавкал он. - Ладно, я сегодня не привередливый. Вместо плюшек сойдет что-нибудь освежающее. Коньяк у тебя есть?
Малыш хотел было спросить: "А надо ли?", но тут же представил как разбушуется после этого Карлсон. Ни о чем не спрашивая, он поплелся к бару.
Такого сумбурного дня в жизни Свантесона еще не бывало. Сейчас его мутило - он не очень любил пить, особенно с утра. Кто-то звонил ему по телефону - наверно, глупая голубоглазая Аста решила помириться... Но трубку снял Карлсон, и тут же начал сыпать в нее предложения, одно другого гаже и непристойней, а под конец попытался даже исполнить похабную песенку. После этого Малыш отключил телефон.
Он сидел, уронив голову на руки и пытаясь собрать воедино расползающиеся мысли. В квартире царил полный разгром, все, что можно, было перевернуто и загажено. На экране телевизора похотливо извивались грудастые девки - по требованию Карлсона Малыш уже в третий раз ставил эту омерзительную порнуху. "Боже мой, - думал он, - боже мой! И почему только мне под руку подвернулась именно эта кассета? Я даже не помню, кто и когда ее притащил... Кристофер, что ли? Или Асбьерн?".
Карлсон с комфортом расположился на кровати Малыша, не снимая тяжелых башмаков. Он восседал в окружении окурков, огрызков, пивных банок... Прикончив коньяк и скотч, он перешел на крепкую финскую водку, и, прихлебывая из горлышка, поощрял девок на экране одобрительным хмыканьем.
Малыш поднял голову:
- Карлсон, помнишь дядю Юлиуса? Он умер недавно.
- Угу, - отозвался Карлсон, не отрывая взгляд от экрана.
- А фрекен Бок помнишь? Ну, домомучительницу?
Карлсон наконец-то посмотрел на него - с сожалением:
- Слушай, вместо того, чтобы мне своими домомучительницами надоедать, ты бы лучше придумал, как вытащить пару девочек из этого ящика, - он упал на четвереньки, пополз, уперся носом в экран:
- У-тю-тю, мои рыбки! Не бойтесь, вылезайте наружу! Карлсон покажет вам такое, чего вы в жизни не видали. Знаете, кто лучший в мире...
- Они не в телевизоре, Карлсон, - устало объяснил Малыш. - Они на кассете.
- Это такая черная штучка? - Карлсон возмущенно уставился на Малыша. - Я всегда знал, что ты жестокий человек. Надо же - додумался запереть бедных девочек в такую маленькую коробочку! Ты знаешь, кто лучший в мире освободитель девиц?
Крышка видеомагнитофона с треском отлетела, прежде чем Малыш успел что-нибудь сообразить.
- Сейчас, мои рыбки, сейчас! - орал Карлсон, обрывая провода. - Сейчас добрый Карлсон выпустит вас оттуда! Угадайте, кто лучший в мире защитник несчастных девочек? Карлсон спешит на помощь! - он с размаху ахнул кассету об колено, брызнули осколки пластика.
Некоторое время Карлсон недоуменно озирался, потом, глянув на подернувшийся рябью экран, напустился на Малыша:
- Это ты подстроил, чтоб они убежали, да? Так обмануть своего лучшего друга! Этого я тебе никогда не прощу. Разве что... - он поглядел в потолок. - разве что у тебя найдется еще что-нибудь освежающее.
На Стокгольм неторопливо опустилась ночь. Малыш зажег единственную уцелевшую лампу - и тут же пожалел об этом. Пол устилали осколки стекла и пластмассы, в пивных лужах плавали окурки, телевизор чернел разбитым экраном, к сброшенной со стены фотографии припечатался расплющенный каблуком огрызок.
Карлсон, щурясь, поглядел на бутылку в своей руке, вылил остатки себе в глотку, с размаху швырнул в угол.
Малыш вздрогнул от звона разбитого стекла - и словно проснулся. Обогнув стол, подошел к Карлсону:
- Карлсон, пойдем гулять по крышам?
Карлсон медленно поднял на него взгляд, плечи его опустились и весь он как-то съежился.
- Я боюсь высоты, - тихо произнес он. Снова опустил взгляд, словно отыскивая что-то на полу, повернулся к бару, забормотал:
- А ведь там осталась еще одна бутылочка... Ей, бедняжке, так одиноко... Ничего, Карлсон ей поможет сейчас... - он поднялся, перевернув столик, покачиваясь, поплелся к бару. И Малыш решил действовать.
В один длинный шаг он пересек почти всю комнату, выхватил бутылку из бара перед самым носом Карлсона.
- Вот что, Карлсон, - решительно объявил он, - я забираю ее и ухожу гулять по крышам, а ты - как знаешь, - он повернулся спиной к опешившему Карлсону и вышел в прихожую. Сзади зашаркали тяжелые ботинки, хриплый голос забубнил: "А еще друг называется...". Малыш грустно усмехнулся - теперь-то Карлсон от него не отстанет. Наконец-то, свершилось: не он идет за Карлсоном, а Карлсон за ним...
Плоская крыша, огражденная бетонным парапетом, продувалась всеми ветрами. Карлсон, выбравшись наружу, тут же сел, требовательно протянул руку. Малыш отпил глоток, передал ему бутылку и сунул замерзшие руки в карманы. Большая Медведица раскинула над ним свой хвост, снизу невнятно, как журчание ручья, долетал городской шум.
Ветер как-то разом выдул хмель из головы Малыша. Он подошел к парапету, оперся локтями, глядя на потоки светляков внизу. Мыслей не было.
Оглянувшись через плечо, он обнаружил стоящего подальше от края Карлсона, раскачивающегося и глупо ухмыляющегося.
- Карлсон, - почти прошептал он, - а это точно ты?
- Ага. Умный, в меру упитанный...
Малыш рывком притянул его к себе за ворот ветхого свитера:
- Этого не может быть! Карлсон, ты хоть помнишь свой дом? Вон он, вон там! - кричал Малыш, указывая рукой в сторону Вестергетланд. - Его даже отсюда разглядеть можно, только его из-за трубы не видно! Помнишь, Карлсон? А Малютку Гюль-Фию помнишь? Как ты для нее за молоком летал? А Филле и Рулле ты помнишь?
Карлсон смотрел куда-то мимо него.
- Помню, - наконец глухо ответил он. - Теперь помню.
Он без усилия оторвал от воротника руки Малыша, долгим глотком допил бутылку и швырнул ее вниз, глянул на Малыша со странной улыбкой:
- Да, Малыш. Теперь помню.
Он неожиданно легко вспрыгнул на парапет. Теперь он уже не шатался. Он стоял, широко, как моряк, расставив короткие ноги и опустив сжатые литые кулаки, и лицо его в мелькающем снизу свете уже не казалось странной оплывшей маской. Ловко повернувшись, он втащил на парапет Малыша, поставил рядом с собой.
Ветер принес откуда-то издалека запах соли, бросил им в лицо. Сверху, в бездонном черном омуте, сверкали звезды, внизу шумело море света - каскады белого электричества, реки огня, фонтаны неона. Карлсон повернулся к Малышу и улыбнулся - как когда-то в детстве:
- Ну что, Малыш, полетели?
Малыш кивнул и, откинув голову, рассмеялся звонким счастливым смехом. И они полетели.
Море света приняло их в объятия, ласковый ветер вспушил им волосы, огни начали вокруг них свой колдовской танец.
Потом море света вдруг сменилось какой-то черной лентой, и Малыш еще успел удивиться тому, как быстро она растет.
А потом не было ничего.
Впрочем, нет. В полицейском протоколе было записано: "Предполагаемая причина самоубийства - сильное алкогольное опьянение".