Аннотация: Очень старый рассказ. Выкладывала на одном форуме, но решила, что пусть висит и здесь.
И так мы смело в бой пошли, Хей-хо! -
Дружный рев десятков глоток подхватил припев и раскатился по залу. Гельвин, молодой бард, недавно окончивший ученичество, плотнее сомкнул полы своего плаща - несмотря на роскошное убранство замка по залу то и дело гуляли сквозняки. Хотя Гельвин и предусмотрительно выбрал наименее продуваемый угол - стену за ним прикрывал старый гобелен, потрепанный и местами изъеденный молью, однако все еще поражающий искусной выделкой. На нем была выткана обычная сцена тех времен - воины, уходящие на битву в закатных лучах солнца, и рыжеволосая дева, машущая им платочком из окна высокой башни с развевающимся стягом. Наверняка красавица, как это и положено для таких гобеленов, да Гельвин не особо присматривался. Но, несмотря на это, промозглый холод пробирал до костей, мешая полностью сосредоточиться на музыке. Вот и опять пламя факелов взметнулось вверх и осыпалось фонтаном искр, но никто из сидящих за праздничным столом не обратил на это внимания. Лорд Брайн, тан Корнуольский, праздновал удачное возвращение похода в Девон. Его лучшие воины собрались на сей достославный пир. А не прилично на пиру без музыки, вот и послали гонцов созывать бардов, каких только сыщут они в этот не по весеннему холодный вечер. Но как ни старались, не нашли никого достойного кроме старого Мордена - пленного шотландца, доживавшего свой век во владениях лорда Брайна, да кузнецова сына Бонда, ладно управлявшегося со звонким рожком. Так бы и коротать им вечер под заунывные песни старого волынщика, да разудало-залихватские дерзкие деревенские песенки, ан нет, так удачно молодой бард Гельвин в двери постучал, да ночлега попросил. Как уж тут не уважить просьбу хозяина, не развлечь сладостным звуком своих песнопений его гостей. Гельвин неслышно вздохнул, поправляя колки своей лютни. Да именно так все и было, если только считать этот правдой. А на самом деле, юный ученик даровитого Гойна вот уже который месяц скитался по стране без единой монетки в кармане. Как только закончились деньги, отданные его матерью этому сквалыге, тот тут же пинком выставил Гельвина - иди ротозей, набирайся ума. Хорошо ему говорить - у него сотни баллад в шкатулке темного дерева, да и сам он не меньше помнит. А тут - иди куда хочешь, пой толпе. А что петь-то? Три десятка всем известных баллад, затверженных наизусть до боли в пальцах, а остальные? Да без памяток разве вспомнишь где облегчение делать, где голос повышать. А будешь неправильно петь - на базарной площади любой малой деревеньки тухлыми яйцами закидают. Вот и колесил он по всей стране в поисках песен да заработка. Хорошо, если удастся к кому на вечер или уж если небеса такое чудо позволят - на званный бал пробраться, тут уж не зевай, смотри и запоминай что да как прославленные мастера петь будут, вот только упаси тебя боже всемилостивый памятку сразу же начать делать - увидят мало не покажется - держи вора да лови его. Тут сноровку надо иметь не малую, да память крепкую, чтобы наутро все потом в точности повторить. Не всегда удавалось, да что поделать-то, никто ведь по доброй воле с безусым юнцом своим творением не поделится. Ну и ладно, Гельвин тоже не промах. У него вот уже пятая памятка готова - с виду четки обычные, что монахи в руках теребят, а присмотришься повнимательнее - все бусинки разными малыми насечками покрыты - это знаки, что да как играть. Переберешь так в руках костяшки и сразу все вспомнишь. В одной связке у Гельвина лэ да жесты геройские, в другой песенки деревенские, тоже их любят, в третьей кличи да походные песни, еще в одной моления, и в последней, тут Гельвин всегда краснел - ибо мало кто сейчас их просит - сказания, да не про битвы героев древности с богами или врагами-захватчиками, а про любовные томления. Вот девушки их завсегда заказывают, а коли верно все сыграешь так и одарят хорошо. Но тут Гельвину памятка и особо ни к чему была. Странно получается, пока чей клич боевой петь будешь где-нибудь да обязательно споткнешься - то титул не весь пропоешь, то голос не там снизишь - вот тогда то и можно отведать всего гнева хозяйского, а с этими балладами и запоминать ничего не надо, сама песня льется, недаром его еще Соловьиным языком прозвали. Соловьиный язык. Ха, да куда уж хуже для барда-то. Нет бы как наставника - Колокол битвы или других мастеров - среброрукий Яго, кречет Уэнделл, король лиры Стюарт. Вот и выходит у него не жизнь, а мучение одно, как у котенка, которого за шкирку подняли и держат над бадьей с водой в раздумьях: то ли утопить приблудыша, то ли пожалеть и за порог выкинуть, авось кто подберет.
Гельвин еще раз вздохнул и начал заботливо подтягивать колки, мучительно перебирая в уме баллады, которыми бы приличествовало усладить слух радушного хозяина. Как на грех, ничего путного в голову не приходило. Да если и быть честным, не особо в его песнопениях сейчас нуждались. Гости свирепо догрызали баранье мясо, представляя себе новые удачные походы, кубки с элем возносились в бурном гуле над столом и незамедлительно опрокидывались, большей частью на одежду воителей, но в горячке пира на это мало кто обращал внимание. В животе забурчало, и Гельвин досадливо поморщился - до конца пира, а стало быть, до того момента, когда кто-либо из радушных гостей или сам хозяин хлопнут широкой ладонью по столу и взревут: А ну-ка, прекращай свое заунывье! Садись, пей с нами! - оставалась еще как минимум одна перемена блюд. Но еда - дела немаловажное, да только до нее дожить еще надо, а ведь не запоешь сейчас, еще обидятся и выгонят взашей на ночь глядя. Вот уже некоторые воины стали недовольно покрякивать, поворачиваясь в его сторону. Да-да-да... сейчас. Гельвин собрался с духом и заиграл начало к боевому маршу доблестных войск английского короля, разбивших неистовых шотландских горцев. Воители воодушевились, начав выкрикивать боевые кличи, кое-кто уже затянул песню и Гельвин сбил мелодию, подстраиваясь под этих горе-певцов, и только стоило ему выровнять такт, как он почувствовал, что кто-то весьма настойчиво тянет его за полу его ветхого плаща. Он обернулся и остолбенел, окончательно упустив мелодию. Да и было от чего замереть, превратившись в каменное изваяние. Девушка, отвлекшая его от игры, была чудо как хороша. Невысокого росточка, она едва доставала незадачливому менестрелю до плеча, но с такой ладной фигуркой, что глядеть залюбуешься, так и тянуло прикоснуться к ней, обнять ласково, как флейту, прикоснуться губами в ожидании сладостного мига... Да и все остальное только добавляло девушке очарования: роскошные волосы цвета меди буйными локонами спускались на спину красавицы, она держала их незаплетеными, значит, понимала в чем ее главное сокровище, да и грех было прятать такую красоту, но личико ее не было усыпано веснушками, как это бывает у большинства рыжих, напротив ее кожа, чистая и свежая, была цвета предрассветного тумана, который изнутри уже окрашивают горячие солнечные лучи. Маленький аккуратненький носик, розовые как лепестки цветов губки и глаза, уух... просто колдовство какое-то, омуты бездонные, яркие до боли, словно солнечные лучи в них поселились. Разве могут на свете существовать такие зеленоглазые леди?! Нет, точно она порождение фэйри и пришла по его душу. Но тут девушка самым настойчивым образом потеребила его рукав.
- Ты настоящий менестрель? - полувопросительно- полуутвердительно выдохнула она. Гельвин отчаянно замотал головой, из которой поспешно удрали остатки разумных мыслей и еле сумел выдавить из себя утвердительное мычание. Очарование девушки выбило из него остатки самообладания. Но она не сдавалась
- Ты ведь поешь и умеешь играть. Я слышала. Так почему ты не поешь настоящих песен. - Мдааа... я... да конечно... всегда... что? - Гельвин удивленно воззрился на нее. Колдовское наваждение потихоньку отпускало его, и он успел заметить, насколько она выделяется из общей массы гостей. По виду ей было не больше четырнадцати лет, а одета она была в красивое зелено-серебристое блио, какое носили, дай небо, бабушки нынешнего тана. Да и на пиру ее раньше не было видно. Но девушка не дала ему времени продолжить свои размышления и напустилась на него с утроенной силой.
- Менестрель должен петь настоящие песни. Те, чью красоту не сотрет время. А иначе он ведь не нужен. Так почему ты поешь то, чего сам не знаешь. Ты ведь даже не хочешь это петь, но терзаешь свою лютню.
Гельвин уступил под напором и, вскинув руки, попытался оправдаться
- Да я ведь только недавно из учеников. Я и не знаю, что надо петь. -
Девушка потрясенно переспросила, будто не поверив своим ушам.
- Не знаешь что петь? И ты...ты.. менестрель? Петь надо лишь то, что сердце твое назовет достойным, а не мучить честных людей этими воплями.
Гельвин умоляюще поглядел на нее, в голове промелькнуло - стоит ей сейчас поднять крик и ужина он точно не увидит. Поэтому молитвенно сложив руки он попытался загладить свою вину
- Я ведь только учусь. Понимаешь, хожу по миру, ищу их. Настоящие песни.
В конце своей проникновенной речи он настолько осмелел, что схватил ее за руки, заглядывая ей в глаза с самым жалобным и трогательным видом, который его наставник называл не иначе как щенячьим. Но тут девушка легонько тряхнула запястьями, освобождаясь от его рук и вновь приблизила свое лицо к нему. И снова Гельвин ухнул в глубину ее ярко-сияющих зеленых глаз. Ощущение было, что она сейчас видит всю его душу, проникая за завесу памяти. И губы Гельвина против его воли разжались и он, всхлипывая, пробормотал: нет их, ищу-ищу, почти найду, прячут, отнимают, не дают петь, молод еще говорят, все прочь гонят, - и его плечи мелко затряслись.
- Не дают петь - протянуло задумчиво девушка. - А ты сам пой, но только настоящее.
Я! - обнадежено воскликнул Гельвин, поднимаясь с колен. Вот оказывается, он уже и по полу ползал перед этой зеленоглазой колдуньей.
- Да я с радостью! Что госпожа желает? Знаю о соловье, могу балладу о терновнике пропеть, еще о рыцаре и фее - но тут он смутился и прошептал чуть слышно, - только она... очень грустная.
- Нет, - ее проворные пальчики ухватили его за плечо и чуть встряхнули, заставляя его в очередной раз поднять голову и встретиться с ее глазами. - Спой, пожалуйста.... И тут она сама опустила взгляд. - о яблоневом цвете.
- Что? Но госпожа... - забормотал растерянно Гельвин, - я не знаю такой баллады. - Тссс... она приложила свой маленький пальчик к его губам, - я сама расскажу, а ты пой. Гельвин послушно подтянул колки и заиграл никогда ранее не слышанную мелодию.
Жил на свете рыцарь... был он беден, но благороден. Девизом его было всегда идти до конца. И столь прославлен он был в деяниях, что сын его был взят самим королем в пажи. И сын его унаследовал все его душевные качества, был смел, прям и честен, благороден и не гневлив. Ночь перед посвящением в рыцари он провел не в пирушках как все его друзья, а в молитвах. И просил он у бога только одного - знать, что никогда не изменит он своим принципам и не отступится от своего пути. И за это снизошло на него благословение божие. И увидел он дивный сон, будто бредет он уже возмужалый, прошедший сквозь многие битвы по прекрасному яблоневому саду и все деревья усыпаны невиданной красоты цветами. А в глубине сада слышно пение ручья и голос, что заставляет его сердце сладко сжиматься. Вот он выходит на озаренную солнцем поляну и видит на берегу ручья деву, прекраснее которой не бывало на земле. Как ночь темны ее косы и как небо сини глаза, а ее прекрасное лилово-синее платье чуть развивается под дыханием легкого ветерка. Рукой она держится за цветущую ветвь и, улыбаясь ему, отпускает ее. И лепестки летят, кружась над водой, а ему кажется, что танцуют они от звуков ее смеха и вся земля улыбается, взирая на нее. Такую молодую и прекрасную, как сама весна. И пробудился он ото сна с чувством, что эта дева предназначена ему самой судьбой, и отныне путь его - в служении ей. И после посвящения в рыцари засобирался он в дорогу - искать себе славы и почестей, дабы стать достойным сей девы. И как не отговаривали его друзья поначалу съездить в родительский замок, навестить знакомые места, рыцарь рвался в путь, ибо каждый миг этой дороги приближал его ко встрече с ней. Его Прекрасной Дамой.
Много дорог исходил он с тех пор, во многих сражениях побывал, великую славу добывая своему королю, и тот ценил его и жаловал многими землями и замками, но не бывал там наш рыцарь, ибо искал он свою нареченную и не находил. И умолил он короля отпустить его и тот смилостивился и уступил его просьбам. И не было с тех пор спасения врагам его королевства, ибо везде, где трудно и беда, где вершится несправедливость, везде он был и защищал мир и спокойствие. И многие произносили его имя в молитвах, и не было такой девы в королевстве, которая бы не мечтала назвать его своим супругом. Но одинок был рыцарь, ибо искал и не находил своей леди.
Но вот уже почуяв скорое окончание жизни, он решил побывать в родных краях. И горько он сетовал на судьбу, поманившую его обещанием счастья, и пронесшую мимо до краев наполненный кубок. Однажды, темной осенней ночью, неподалеку от его родного замка он решил остановиться на ночлег, ибо устал он бороться с непогодою и болели его боевые раны. И вот заприметив в какой-то роще огонек, он направился к нему. Оказалось, что там стоит небольшой дом, из тех, что знал и лучшие дни. Это старушка вышла со свечой на крыльцо, проведать старого пса, всполошившегося отчего-то. Она пустила рыцаря в дом и разожгла для него очаг и угостила его скудной трапезой. Рыцарь поблагодарил ее и стал готовиться ко сну, но тот почему-то не спешил принять его в свои объятья. И вот рыцарь спустился вниз и заметил, что его хозяйка тоже не спит, а перебирает содержимое старого сундука. Рыцарь присел рядом и заговорил с ней.
- Отчего же не спите вы, добрая леди?
- Да как спать-то, стара я стала вот сон и не идет. Умирать уже пора.
- Отчего же не кликните вы родню или слуг? Вы же благородного происхождения.
- Были братья и сестра, да много лет как почили уже наикрепчайшим сном. Детей нет, ибо мужа не знала. А племянники живут за рекой и часто навещают меня. Слуг же я давно отпустила.
- И не боитесь вы одна?
- Да чего же мне теперь боятся? Так ведь наш господин, славный рыцарь уже давно восстановил мир и спокойствие. И теперь здесь безопасно. Ах, какой славный у нас господин. Ну, прямо как вы - и гордый и смелый и сильный. -
Рыцарь не стал называть себя и продолжил разговор, а старуха ему отвечала. И тут она достала из сундука старое, но все еще прекрасное лилово-синее блио, разгладила рукой складки одежды и, покачав головой, отложила его в сторону. Рыцарь вскочил в страшном волнении.
- Милая, бесценная моя хозяюшка. Не вашей ли внучки это платье. Не позволите ли кликнуть ее сюда, ибо чует мое сердце - она та, кого я вот уже столько лет ищу.
Но старуха лишь покачала головой и заплакала.
А вы должно быть наш добрый господин. Ну почему же вы так долго не были дома!
Рыцарь настаивал, но старушка лишь сокрушалась. И когда он уже хотел бежать в ночную тьму, ища свою нареченную. Старушка подняла свечу повыше, и свет залил ее лицо. А голос ее вдруг стал по-молодому сильным и звучным.
- Это платье было моим, мой добрый господин, много весен тому назад. Когда я была прекрасна и молода. В одно прекрасное утро, когда ждали мы возращения господина, я пробудилась до рассвета и, одевшись в праздничное платье, отправилась в сад. Как он был прекрасен той весною. Дух от яблоневого цвета ударил мне в голову, и я стала бегать и резвиться в саду. И вдруг будто услыхала глас, звавший меня к роднику. И стоило вступить мне на берег, как увидела я прекрасного героя, доблестного и могучего, он шел ко мне, протягивая руки на встречу. Я отпустила ветвь яблони, и видение померкло. Но я успела узнать его, это был наш добрый господин, владелец этого замка. И поняла я, что не будет мне иного суженого кроме него, и в великом волнении отправилась домой, а, придя в наш замок, увидела у себя в руке маленькую веточку, покрытую цветами. Я рассказала о видении родным, но братья лишь посмеялись надо мной, а сестра сказала, что это был просто сон, и велела забыть его. Но мать моя рассудила здраво и велела мне не прекословить своей судьбе. И я осталась в родительском доме ждать вашего возвращения. Долгие годы я стояла у распахнутого окна ожидая, что вот-вот запылит дорога и там, в клубах пыли на разгоряченном вороном коне появитесь вы. Годы летели, а вас все не было. Мои родители умерли, братья разъехались, а сестра вышла замуж. Ко мне сватались многие благородные господа, но я, ожидая вас, отвергала их. Сестра устала ждать моей свадьбы, и ее муж велел построить мне отдельный дом в этом саду, ибо каждую весну я приходила сюда, ожидая вас. Обо мне пошли дурные слухи, многие стали звать меня помешанной
Но я все ждала вас. И вот небо смилостивилось надо мной, и вы пришли, но, добрый мой господин, почему вы пришли так поздно, когда я так стара и безобразна.
И рыцарь потрясенно внимал ей, опасаясь вымолвить слово. И старуха заплакала, и он не знал, как утешить ее, ибо вдруг, словно со стороны увидел себя - старого покрытого шрамами, изнеможенного усталостью и временем. И протянул он к ней руки и обнял ее. И вместе они рыдали о своей жизни. А потом, успокоившись, сели у огня и говорили, говорили обо всем, что им довелось пережить и что они упустили. И казалось ему в отсветах пламени, что также как и много весен назад счастьем и красотою блещет ее лицо, а она видела его таким, каков он был в ту пору - могучим и здоровым, с не иссеченным шрамами телом. И были они счастливы.
Но вот ночь подошла к концу и старуха сказала
- День настает, но это уже будет не наш день. Мы исчезнем на солнечном свете точно призраки самих себя.
И рыцарь ответствовал ей
- Многое я видел, многое пережил, но эта ночь стала самой ценным мгновением моей жизни.
И старуха согласилась с ним
- Теперь и уходить нестрашно. Я благодарна богу за то, что он подарил нам эту ночь, когда мы нашли друг друга.
И рыцарь промолчал, но обнял ее и склонил голову к ней на плечо.
Когда утром племянница пришла проведать свою старую тетку, которую все называли сумасшедшей, она нашла ее в объятиях старого рыцаря, и оба они были мертвы. Когда пришли люди, то они узнали в нем своего господина и все подумали о том, что наконец-то она его дождалась и что теперь они точно будут вместе. И похоронили их вместе, ибо грешно было бы разлучать их в смерти, едва встретивших друг друга в жизни. И хотя был холодный ноябрь, и ветер свирепствовал на земле, нагнетая жестокую бурю, все стояли с обнаженными головами. И когда они уже хотели расходиться, кто-то вдруг крикнул: "Глядите! По реке плывет яблоневый цвет!" Но люди не поверили, решив, что это снег, однако ветер подхватил и осыпал надгробие из серого камня кипенно-белыми лепестками все еще хранящими аромат весеннего сада.
И яблоневый сад по весне вновь зацветет,
И новое счастье на землю сойдет...
Гельвин допел последние слова баллады и потрясенно отстранился от лютни. Теперь он мог перевести дух и заняться своими делами, но сердце все еще сладко трепетало в груди от реальности этого волшебства - вот оно, самое что ни на есть настоящее, ибо это он, смотрите, он, Гельвин - Соловей сложил и пропел новую балладу. Он опустил взгляд и вдруг заметил, что за столом никто не шумит и не бранится, наоборот воины сидят задумчивые, а некоторые даже плачут. Ибо у всех, даже самых бесстрашных и мужественных воителей есть в глубине сердца тщательно хранимые воспоминания о своей весне и своем яблоневом саде. И только настоящие, истинные песни, искренние и чистые, оттого и вечные могут воскресить эту память и заставят пережить эту весну заново.
Но вот тан сделал знак ему приблизиться и Гельвин сел рядом с ним, ему принесли кубок с самым лучшим вином и всевозможные закуски. Тан снял с руки драгоценный браслет и подал его менестрелю. Гельвин ел, но никто за столом не произнес ни слова. Никто не мог похвалить песню, ибо какими словами описать то волшебство, что свершил он своей лютней. Наконец тан промолвил
- Ты великий певец, мы всегда будем рады тебе в наших землях.
Гельвин лишь благодарно кивнул, удерживая лютню у груди. Он уже собирался отправится спать, как тан вновь обратился к нему
- Но скажи мне юноша, что подвигло тебя пропеть эту балладу.
Гельвин замялся, не зная как ответить. Да он тысячу раз благодарен этой деве, но вдруг он причинит ей зло своим рассказом. Вдруг ей нельзя было появляться на этом пиру, и он невольно выдаст ее. Тан подошел к нему и, положив руку ему на плечо, также как она заглянул ему в глаза. И Гельвин решился, нет, тан не причинит ей вреда.
- Эту песню... меня попросили спеть.
- Но кто же? - вопрошал тан мягко, но настойчиво. - Не бойся, я не сделаю тому худа - и он улыбнулся, у Гельвина сразу отлегло от сердца. Да даже если девушка его родственница, все равно он не сможет обидеть ее.
- Ее спеть меня попросила дева в зеленом.
Тан нахмурился
- Какая дева в зеленом?
- Красавица с рыжими волосами, она еще так странно была одета.
- Но на моем пиру не было никакой рыжеволосой девушки!
- Не знаю... Может, она без вашего позволения пробралась сюда?
- Но где же ты ее увидел?
- Она стояла прямо за мной, я обернулся и увидел ее.
Тан отпустил его и быстрыми шагами пересек залу.
- Ты стоял здесь? - обратился он к Гельвину.
- Да. - ответил ничего не понимающий менестрель.
- Подойди поближе... - заинтересованный Гельвин приблизился к старому, ветхому гобелену, покрывавшему стену. Когда-то он блистал яркими красками и, несомненно, был великолепным творением, но годы сделали свое, краски выцвели, что-то подъела моль. Тан нетерпеливым жестом поднес факел
- Ближе, ну! Смотри внимательнее... - и Гельвин едва сдержал возглас изумления - на гобелене была изображена все та же рядовая сцена - рыцари отправляются на войну, а из окошка башни им машет прекрасная дама, вот только эта дама была точной копией той зеленоглазой девушки, заставившей поверить его в свое мастерство.
Тан опустил факел. Гельвин судорожно сглотнул
- Но как... Но что же?
Тан устало потер лоб
- Этот гобелен выткала моя прабабка, она проводила мужа на войну и все сидела и ждала его у раскрытого окна. А когда запыхавшийся гонец ступил на порог замка с сообщением о его смерти, она схватилась за сердце и в миг скончалась. Остался только этот гобелен, который она выткала, ожидая его возвращения. И если она попросила тебя спеть эту балладу, то я утешаю себя мыслью о том - тут тан невесело улыбнулся. - что там они вместе и счастливы.
И он развернулся и пошел к себе в опочивальню. Гельвин остался, судорожно разевая и захлопывая рот. А тан вдруг бросил через плечо
- Эй, менестрель!
- Что? - сдавленно пискнул Гельвин.
- Она и, правда, так же хороша как на гобелене?
Гельвин потрясенно уставился на тана, а тот, расхохотавшись, ушел спать, оставив певца в одиночестве размышлять о загадках жизни.
Много лет спустя возле одра умирающего менестреля, великого Гельвина-мастера, прозванного за сладкоязычие Соловьем, собрались его родные и ученики. Все имущество, все достижения он оставлял им, разделив в справедливых долях. Многих учеников он сделал мастерами, но лишь избранные постигли его основную науку и обрели почет и славу. И вот сейчас ждали они, когда он расскажет им о тайнах игры баллады столь прославившей его - Песнь о яблоневом цвете - любимую и всемогущими королями и простым народом. Однако никому он не открыл секрета ее пения, и все, кто пытался самостоятельно спеть ее, терялись и сбивались. И вот настал миг, когда они ожидали, что старый мастер откроет им свою тайну. Один из учеников нетерпеливо протянул:
- Мастер, а что же Яблоневый цвет?
Гельвин закрыл глаза и улыбнулся, будто прислушиваясь к чему-то звучащему внутри него и ответил:
- Пойте лишь настоящие песни, истинные. Те, чью красоту не сотрет время. Тот из вас, кто осознает это всем своим сердцем, сам споет и Яблоневый цвет, и другие баллады, не менее красивые, а от того и вечные.