Она сидела на подоконнике рекреации второго этажа своей школы и смотрела... Смотрела.
Звонок уже прозвенел, но это ничего не значило, так же как ничего не значило и отсутствие учителя, и голоса одноклассников. Значимо было только окно, в котором можно было увидеть противоположное крыло школы и соединяющий оба крыла коридор. Закрытые решетками, первые этажи казались равнодушными наблюдателями, сковывающими чувства. Серый осенний день добавлял какого-то странного ощущения тихой паники, от которого хотелось выть на то расплывчатое пятно, в которое превратилось солнце. Но охватившее ее оцепенение не позволяло выдавить из себя даже слабого стона. Так же, как оно не позволяло оторвать взгляда от сцены, колышащейся в холодном осеннем воздухе как в жарком мареве. Солдаты. В их руках - винтовки, в их позах - смерть.
"На пле-ечо! Пли!"
Звуки голосов и выстрелов докатились как издалека, но оседающие по стене, падающие на мерзнущую землю тела, мертвые, но еще живые, виделись отчетливо. Так, как полоски крови на стене, так, как были слышны последние вздохи.
Солдаты повернулись и четким шагом покинули место расстрела, и только она видела, как шевельнулся, взялся за свое плечо самый молодой из пяти трупов.
Он поднял лицо - молодое лицо старого учителя, опоздавшего на урок. Глаза его и неверные дрожащие руки ощупали каждого из лежащих, закрывших его собой. Он тоже, как и она, не мог кричать от оцепенения.
- Ребята, 11"Б". Ивана Семеновича не будет. - Тихий голос Марины Алексеевны, завуча, звучал как-то странно. - Позже его заменит другой учитель.
Она оторвалась от окна и посмотрела на завуча.
- Что с ним? - она уже знала это, чувствовала, но хотела убедиться.
...Старая рана, вскоре после войны...
Она не жалела его. Он умер давно, слишком давно; не там, где его нашли, а там, где нашли его друзей, там, где его подобрали и как-то вылечили - живого, но уже давно мертвого.