|
|
||
ЖИВОПИСЬ
РИСУЮЩАЯ НА ЖИВОМ
Ты подытоживающе разглядываешь в зеркале свой автопортрет женщины, собирающейся на работу. На ещё сонном лице мастерство творца на лицо. И схожесть с натурщицей поразительная. И всё же!
В тебе просыпается вдруг безжалостный критик. Избавившийся от кошмарного сна он резюмирует, что явь ещё ужасней. И пусть тебя не умиляет, что единственный зритель зачарован, - он ничего не понимает в искусстве рисования на живом. А настоящий ценитель скажет, что выбранные тобой краски хороши только для натюрморта. Что, если тебя устраивает спелый вид яблочка на блюдечке, то он продолжает досматривать свой кошмарный сон, от которого ты его неучтиво оторвала.
И ты снова послушно берёшься за кисть и вносишь заданные коррективы...И... И зритель всё тот же, и всё такой же необъективно восторженный, лишённый всякого вкуса. Ты даже обиделась на его упрямство и близорукость и отправила восвояси восторгаться одиночеством.
И твой ценитель упрямый всё тот же и всё такой же не выспавшийся. А не выспавшийся критик хуже не выспавшейся собаки. Портрет по-прежнему не выдерживает никакой критики, а времени уже в обрез - твоё произведение должно быть готово к десяти ноль-ноль, и пересечь проходную. Иначе прогул за не выполнение заказа.
Доведённая лимитом времени и сонным брюзжанием искусствоведа до бешенства, ты совсем теряешь голову и некстати вспоминаешь, что забыла принять полноценную ванну и бросила все имеющиеся в доме водные ресурсы на охлаждение своих воспалённых нервов. Однако одновременно с успокоением в тебе погиб творец, ни в какую не принимающий тебя такую. Недрогнувшей рукой ты умертвила его и, едва не забыв одеться, помчалась на проходную известить директора о своей пунктуальности, лишённой маломальского дарования. Корректная учтивость босса только убедила тебя, что в случае с тобой, современное искусство отдыхает. Ты не могла не заметить, что самые рьяные, до сего дня, в дружбе сослуживцы, глядя на тебя, почтили вставанием и немой минутой, посвящённой, принесённому в жертву истинному художнику. Но тебе абсолютно категорически наплевать на их ничтожное мнение, ты не снизошла до унизительного вопроса о причинах их забастовки. Хотя, наверное, стоило. Да чёрт с ним, с настоящим искусством, лишь бы тот самый критикан спал себе и не сыпал тебе соль на подживающую рану. Ну их всех в ж...
Однако это было ещё не всё. Далеко не всё.
Всё ещё только начиналось. Не должно было твоё жестокое наплевательское отношение к изобразительному искусству ограничиться избеганием тобой босса и столбняка сослуживцев. Что-то должно было случиться ровно в восемнадцать ноль-ноль...
Нет, только не это! Вот она кара господня - в восемнадцать ноль-ноль тебя поджидает у проходной всё тот же, не смыслящий ни бельмеса в живописи, лишённый какого-либо даже представления о твоём провале, тот самый зритель. Ко всему прочему, невозможно рассеянный - должен был купить цветы, а трепетно вручает букет мороженого всех сортов. Он боится ошибиться и перестраховывается - никак не запомнит, что ты согласна только после пломбира. Естественно именно пломбир среди этого изобилия отсутствует - Господь если уж карает, то на всю катушку.
Но твой тот самый зритель на этом и думать не думает, он не успокаивается и безапелляционно и жестоко изрекает очередную глупость, что лучше водной стихии в искусстве никто не волокёт. И волокёт тебя, не спрашивая, в отпуске ты или как, за сотни миль к карельскому водопаду, и швыряет, аки Разин княжну, в его набежавшую волну. В общем, по правде говоря, нет к тебе сегодня никакой жалости и снисхождения.
В тебе протестующе пытается пробудиться ценитель упрямый, но твой ценитель близорукий обезвреживает его изрядной порцией сорокаградусного перчёного снотворного. И с дальновидным подслеповатым прищуром лопочет тебе о преимуществах чёрно-белого изображения, приводя для примера твоё лицо, всю цветную палитру на данный момент составляют лишь веснушки. А услыхав твою исповедь о часах, проведённых на работе, он уважительно отзывается о твоём подозрительно корректном директоре и кричит, что передушит всех твоих сослуживцев, и тебя с ними в придачу - для кучи, если посмеют ещё вставать и многозначительно молчать. И встав, многозначительно молчит тебе.
Ты протестующе пытаешься добудиться до своего рецензёра, но власть Морфея велика - он гостеприимно прокручивает по хмельным заявкам очередной сон ужасов. Нулевую копию.
И тебе не остаётся ничего другого, как, сохраняя при этом достоинство, признать, что чёрно-белый веснушчатый портрет наверное всё-таки чего-то стоит. Наверняка стоит! Если приглядеться. А что тебе ещё остаётся, попробуй с ним не согласись. Задушит ещё и только потом переживать начнёт и даже промолвит что-то о любви. Лучше с ним согласиться пока не поздно.
Ты обречённо смотришь на свою миниатюрную гравюру в пудреннице и напрасно ждёшь, когда в тебе проснётся тот самый ценитель упрямый...