Это был сухой шепчущий шелест, звук, который невозможно спутать ни с чем - звук ссыпающегося песка. Песок как вода струился сквозь узкую щёлочку, заполняя стеклянную каплю. Ещё был ветер. Ветер, который никогда не стихал, зная, что этот мир принадлежит ему всецело, потому что кроме песка и ветра здесь больше не было ничего.
Он наблюдал за тем, как песок бежал внутри часов из одной капли в другую, не прибывая и не убывая. Иногда он думал о том, что случится, если перевернуть часы, но для этого потребовалось бы согласное усилие всех миров.
На горбатой спине бархана, посреди бескрайней пустыни, он сидел, запрокинув голову. Часы отражали солнечные лучи, и казалось, что внутри спряталось маленькое солнце. На мельхировой цепочке часы раскачивались маятником в его руке.
Небо, синее, как танзанит, накрывало пустыню. Его цвета хватало, чтобы заполнить отсутствие красок, хватало с лихвой: радужные зайчики, которых пускали по песку раскачивающиеся часы, терялись в свете на терракотовом лице пустыни.
Ветер нырял и кувыркался в барханах, ветер играл с песком, перебирал тонкими лезвиями пальцев мельчайшие крупинки. Ветер двигал барханы.
Он встал.
Ни что не изменилось, и солнце всё так же светило, и ветер гулял по пустыне, но он уже знал, что произошло нечто, чего быть не должно. Произошло ли это теперь, или менялось тысячелетиями, но что-то было не правильно.
Хрономастер качнул часы.
***
Дождь имеет одну способность, один дар - он умеет менять мир. Что он делает? Как он делает это? Не понять. Но, когда идёт дождь, по миру точно пробегает рябь, и он неуловимо меняется, или, быть может, становится именно таким, каким был всегда.
Дождь шёл над городом. Каждая отдельная капля порождала свой круг на воде, как отдельный маленький мир. Было холодно, так холодно, что её пальцы, сжимавшие перила, закоченели и побелели. Она всегда мёрзла сильнее других, от того, что кровь плохо циркулировала по венам. Руки у неё почти всегда были холодными.
Карина смотрела на город. Издалека он напоминал звёздное небо, вот только в небе не бывает неоновых вывесок с названиями магазинов и баров. И всё-таки город был красив. По крайней мере ночью, по крайней мере издалека.
'Нельзя же, в самом деле, стоять так всю ночь.' - подумала она, и невольно бросила взгляд на реку под мостом. Чёрная вода ворочалась между берегов, закрытых каменными плитами, по которым ветер гонял разноцветные фантики и обёртки. За спиной иногда проносились машины, обдавая её светом фар.
Карина аккуратно отняла правую руку от перил и зачем-то поднесла ко рту, подышала, отогревая.
А небо хмурилось, тяжело и трудно рождая дождь, бивший по земле серпантиново блестящими струями, то ли горюя о чём-то, то ли неся жизнь, то ли это просто вода проливалась на землю, повинуясь вечному круговороту.
По мосту на большой скорости пронеслась 'газель'. Карина опять схватилась за бронзовую шишечку ограды. Машина исчезла, оставив после себя шлейф звука: шум мотора и голос какой-то певицы, певшей, конечно, о любви. Карина услышала её краем сознания, но не осмыслила, давно привыкнув игнорировать подобные явления.
Неразделённое отчаяние, которое никто не будет в состоянии разделить, оно превращает в не мёртвого, не живого, зачем-то ещё продолжающего дышать, думать, существовать...
Из каких глубин поднимается этот мрачный демон, как он находит свои жертвы? Из какой страшной, наполненной холодом и тьмой бездны всплывает это опустошительное чувство, до основания разрушающее причины существовать и водружающее на опустевший постамент даже не отчаяние - пустоту осознания бесполезности всего? Куда пропадают все чувства? Почему нет сил ни подняться, ни заговорить? Какой злой дух правит этим океаном безысходности?
Она закрыла глаза - ничего. Прежде она, по крайней мере, видела тени, которые тянулись вереницами, что-то говорили, о чём-то молчали, а теперь там осталась только бездна, которая возникала, даже если не опускать век. Пустота не просто как отсутствие чего-то, а как заведомая невозможность существования всего.
И зачем тогда быть?..
...Ветер ударил в лицо, хлестнул снеговой плетью по скулам. Рука лучника дрогнула, и стрела просвистела мимо, тюкнув заиндевелый берёзовый ствол. Вальгер метнул нож. Узкое жало перелетело через поляну и нашло путь к горлу стрелка, под челюстью, над воронёным воротом кольчуги. Лучник уронил оружие в снег и сам завалился, обливаясь кровью.
Вальгер огляделся: пятеро устроивших на него засаду лежали на земле, а ветер гулял по их трупам, заметая снегом. Зачерпнув полную ладонь снега, Вальгер утёр лицо и посмотрел вверх, запрокинув голову. И застыл.
...Наверное, лучше всего было не открывать глаза.
По мосту снова пролетела машина, и Карина разжала пальцы, повернулась спиной и качнулась назад. Бездна развернулась под ней, дернула вниз. Лица коснулись тонкие ветки берёзы...
...Он увидел мост, тянувшийся через деревья, и девушку, шагнувшую с моста. Почти инстинктивно он протянул руки и упёрся в землю ногами. Но, против его ожиданий незнакомка оказалась почти невесомой, так что он, думая, что падающему с такой высоты человеку земля тяжести ещё и прибавит, даже пошатнулся.
Девушка не двигалась, только ресницы легко трепетали, и изо рта вырывались белые облачка пара. Каштановые волосы мокрыми прядями облепили бледное лицо, под глазами залегли глубокие тени. Из-за сильной бледности и худобы она казалась не старше семнадцати, хотя, наверное, всё же, была немного постарше.
- Эй... - Он легонько встряхнул свою ношу.
Карина открыла глаза.
- Ты кто? - спросил Вальгер.
Девушка беспокойно повела глазами, и он спустил её на землю.
Карина огляделась. Лес, зима... но всё как в тумане, а на самом деле она стояла в воде, на дне реки, и видела, как вода текла дальше... через лес?..
- А ты кто? - спросила она, и, не слушая, продолжила: - Я тону, должно быть, и всё это мне чудится. Да, верно! Если бы знала, что всё не так страшно, давно бы...
- Ты ведьма? Или дух?
- Нет. - Карина посмотрела на говорившего и улыбнулась нелепости этого предположения. - Я продаю книги. Я умерла, или ещё умираю?
Вальгер покачал головой.
- Откуда этот мост?
Карина посмотрела наверх.
- Я прыгнула оттуда в реку.
- Ты хотела умереть? Зачем?
- Я не хотела умирать. - возразила Карина. - Я не хотела жить. Где я? У меня получилось?
Лес вокруг неё бледнел и истончался, и она уже начала чувствовать, что задыхается. За пределами поляны Вальгер разглядел призрачный берег, который быстро исчезал. Мост тоже почти пропал, а девушка начала хвататься за горло.
- Идём. - Он подхватил её и побежал к берегу.
Вальгер так и не понял, успел ли. Берег растаял через миг после того, как ноги призрачной незнакомки коснулись его. Девушка исчезла, всё пропало, он снова стоял один в лесу, не зная, привиделось ли ему всё случившееся, или было взаправду.
Она стояла на берегу, в сапогах плескалась вода, ноги до колен промокли, но выше вода будто и не коснулась её. Вероятно, и не коснулась.
Карина обернулась на реку, огляделась вокруг. В сапог ей уткнулся яркий потрёпанный пакетик из под чипсов, затрепетал и полетел дальше, подхваченный ветром.
Если ничего не было, и каким-то немыслимым чудом она выплыла сама, как же она оказалась на берегу? Она точно помнила, как прыгнула.
Карина отвернулась и пошлёпала к каменной лестнице. Лучше было вернуться домой. Может быть, она сошла с ума, или же это временное помутнение. Но стоять здесь точно не стоит.
Последнюю мелочь она потратила, чтобы доехать до моста, поэтому возвращаться пришлось пешком. Никто не обращал на неё внимания, один лишь раз от весёлой компании, мимо которой она проходила, отделился гуляка, стал хватать за рукав. Карина лишь взглянула на него, и он отстал, вернулся к своим, что-то шутливо пояснив им. Вслед девушке долетел смех, но она, конечно, не заметила.
Уже за полночь она вошла под арку во двор, поднялась по тёмной лестнице, проигнорировав вечно сломанный лифт, рассеяно пошарила по карманам. Ключ не потерялся, и ей оставалось только гадать, каких ангелов благодарить за это.
Соседи ещё не спали: в комнате, справа от той, которую занимала Карина, гремела музыка; в той, что слева, громко и пошло ругались.
Не зажигая свет, но не забыв запереть за собой, Карина вошла к себе и упала на протестующе заскрипевшую софу. Нужно было встать и переодеться, подогреть чай, принять душ, но сил не было даже чтобы шевелиться. Засыпая, она слышала тихий шелест, похожий на шуршание ссыпающегося песка.
***
Утром она проснулась также, как всегда, хотя идти на работу ей было не нужно -- там её не ждали. Нужно было бы подыскать новое место, и срочно, потому что, пока она найдёт работу, пока получит первую зарплату, те жалкие крохи, что у неё остались, закончатся. С другой стороны, есть ей теперь почти никогда не хочется, также, как двигаться или говорить. Она и до моста-то вчера неизвестно каким чудом добралась. Хотя... Вчерашние события что-то изменили, где-то глубоко в сознании, сразу и не заметишь. Любопытство, это было оно. Конечно, скорее всего всё случившееся было агонией мозга, её сознание, напуганное надвинувшейся гибелью, породило странные образы, ведь рождает же оно сны, такие же реальные и правдоподобные, когда ты смотришь их. Но как же отчаянно ей хотелось, чтобы всё было взаправду!
Карина не заметила, когда произошла перемена, но мрак в её голове отступил, освободив небольшое пространство, ещё не света, но уже сумерек. Она лихорадочно думала, прокручивала снова и снова момент за моментом, и от этого повторения разум её оживился, скинул вязкость и апатию. Она ощутила голод.
Начать пришлось с ванной. Приведя себя в порядок, Карина вернулась в комнату к холодильнику (хранить еду на кухне означало кормить всех соседей, ибо каждый из них был свято уверен, что, если взять немного того, немного сего, заметно не будет). На нижней полке лежал завёрнутый в пакет хлеб, точнее половинка, уже засохшая, но не слишком, на верхней -- банка солёных огурцов, купленная из жалости на улице у какой-то бабушки, банка фасоли и почти пустая бутылка подсолнечного масла. Карина не привередничала. Утолив голод, она стала думать, что делать дальше.
Вчерашняя попытка поставить точку успехом не увенчалась, однако в жизни ничего не поменялось: всё, что стояло за её спиной, что давило, не позволяя вздохнуть, не исчезло, лишь отступило на время. Разве она не пыталась бороться раньше? Ведь пыталась, но всякое новое падение оказывалось болезненнее предыдущего. Словно она бесконечно тонула, словно раз за разом захлёбываясь, выбиралась, мучительно и болезненно отхаркивая воду из обожжёных холодом лёгких, и снова скрывалась под волнами. Лучше было остановиться теперь, дальше не могло быть ничего. Она уже одна в этом мире, некому будет оплакивать её, никто не расстроится и не опечалится. Некому отговорить её. Никто уже не поможет...
Вальгер открыл глаза. Утро отнеслось к нему не слишком благосклонно, подарив вместе с пробуждением чудовищную боль в затылке. Его всё же достали, хотя он и не мог вспомнить, каким образом. Вероятно, подошли со спины. Что ж, его не убили сразу, а это уже хорошая новость, можно ещё побороться.
Он поднялся с пола, прошёлся по камере, разминая конечности и оглядываясь. Окно высоко, да и слишком мало, он в такое пролезет разве что сложившись вдвое. Причём вдоль. Дверь... крепкая, засов снаружи, никаких щелей и никакой надежды поддеть и открыть изнутри. Окошечко на двери забрано такой же мелкой решёткой, что и большое окно, в коридоре стоит стражник, но на крики и брань он только лениво повернул голову и снова вернулся к тупому созерцанию стены напротив.
Разбежавшись, Вальгер взбежал по стене, ухватился за решётку и подтянулся, чтобы выглянуть наружу. Его камера располагалась в башне, окно выходило на двор. Он видел, как через распахнутые настежь ворота верхом на коне въехал седоусый мужчина в серебрящейся на ярком морозном солнце кольчуге. Его горбоносый профиль Вальгер узнал бы где угодно. От нахлынувшей ярости пальцы, сжимавшие прутья, свело. Вальгер разжал руки и спрыгнул на пол. Теперь ясно, от чего его не убили сразу: Таврид просто не мог отказать себе в удовольствие увидеться с ним лично.
Вальгер уселся на пол под окном, лицом к двери, и стал ждать.
Возле витрины комиссионного магазина Карина замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась. Среди наборов пластинок, старых фонарей, книг в бархатных обложках с золотым тиснением стояла фарфоровая фигурка, которая и привлекла внимание девушки своей необычностью. Она была выполнена в той манере, в которой ваяют пастушек с овечками и мужичков в красных рубахах и с гармониями, однако ничего похожего на эти мещанские образы в ней не было и в помине. Фигура изображала человека неопределённого пола и возраста, закутанного с ног до головы в тёмно-синий балахон. Костлявые плечи приподняты, голова опущена, человек стоит, обхватив себя руками и сжавшись так, будто пытается стать меньше. Из под капюшона выбилась светло-коричневая прядка, взгляд устремлён в землю. Из под подола балахона выдвинута вперёд нога, обутая в сандалию.
Рука сама собой потянулась к статуэтке, но пальцы уткнулись в стекло. Карина поймала в витрине своё бледное отражение, и невольно отступила, и в тот же миг увидела перед собой стену. Улица, магазин пропали, теперь она стояла в камере, полутёмной и жутковатой. Карина растеряна заморгала.
- Это снова ты?
Девушка быстро обернулась на голос и увидела сероглазого, а, разглядев, не удержалась от сочувственного вскрика: парень был сильно избит. Однако он улыбался.
- Наверное, предки меня любят, раз посылают тебя снова. Пожалуй, я бы согласился терпеть... некоторые неудобства и добровольно, если бы знал, что наградой будет такое чудесное явление. Но кто ты, всё-таки? Фея?
- Я человек.
Карина подошла к узнику, присела рядом.
- Что с вами случилось? - с беспокойством спросила она.
- Ничего особенного, - криво улыбнулся Вальгер, - всего лишь последствия гостеприимства моего дяди. Только почему ты говоришь 'вы'? Я здесь один. Или ты видишь ещё кого-то? - Он даже огляделся.
- Да нет, просто... ничего.
- Ты как-будто действительно здесь. - заметил Вальгер. - И в этот раз не такая прозрачная.
Он протянул руку, дотронувшись до её щеки.
- Ты вправду здесь? Но ты ведь можешь уйти, когда захочешь? - спросил он, забеспокоившись. - Если тебя здесь обнаружат...
- Я не могу уйти, я не знаю, как.
Вальгер встал, оперевшись о стену. Получилось вполне уверенно.
- Не подходи к двери. - сказал он, и вдруг замер, осенённый этой мыслью. - Хотя...
- Эй, кто-нибудь, на помощь!
Стражник обернулся, просто не мог не обернуться на такой пронзительный и полный отчаяния крик. В окошке камеры появилось беленькое личико девушки с округлившимися от ужаса глазами.
- Помогите! Пожалуйста! - Она со страхом оглянулась назад и вцепилась в решётку. - Скорее!
Она была такой хорошенькой, а в её криках было столько ужаса, что стражник, конечно, не выдержал. Он не знал, как в камеру к пленнику попала девушка, но оставаться там ей точно не полагалось.
Карина отбежала подальше и замерла напротив двери. Внимание ворвавшегося в камеру стражника в первую очередь привлекла, конечно же, она, поэтому притаившегося сбоку от двери пленника мужчина в первую секунду не заметил. Сообразив, что в помещении ровно на одного человека меньше, чем полагается (и на одного больше, но это уже частности), стражник оглянулся как раз вовремя, чтобы схлопотать удар в промежность. Вальгер выхватил у скрючевшегося тюремщика дубинку и огрел ею её же хозяина по темени. Правда через шлем и не очень сильно, так что стражник всего лишь потерял сознание, что, учитывая полученную 'травму', стало для него спасением. Кроме дубинки Вальгер забрал также нож, стянул кольчугу и сапоги, скорушённо поцокав языком -- одёжа оказалась великовата.
- Идём. Держись позади меня. - скомандовал он, на ходу застёгивая пояс с ножнами.
Тратить время на то, чтобы замаскировать стражника под дремлющего узника он не стал, вместо этого просто запер камеру: всё равно отсутствие охранника на посту насторожит любого проверяющего, и камеру всё равно проверят.
Из башни они спустились по винтовой лестнице в крошечное помещение, из которого вела дверь в коридор первого этажа. Здесь им в любой момент мог встретиться обитатель замка - слуга или воин, сейчас в равной степени опасные для них. Снаружи уже сгущались сумерки, но время было ещё не позднее. Ждать же до ночи Вальгер не рискнул: после заката за ним должны были придти.
Карина безмолвно следовала за парнем, разглядывая его со спины. Кажется он был почти её ровесником, во всяком случае, старше не более, чем на три-четыре года. А ещё он был совершенно незнакомым ей человеком, которого она уже второй раз встречала при совершенно безумных обстоятельствах. Вероятно, сейчас она валяется на тротуаре перед магазином безделушек, а всё происходящее рисует её воспалённое воображение.
Размышления девушки оборвал появившийся из-за поворота воин. Он был без кольчуги и без шлема, всё-таки, он находился дома и в безопасности, хотя у пояса его висел меч. Он не был готов к нападению, а вот Вальгер только его и ждал, поэтому бросил нож едва ли не прежде, чем человек появился в поле его зрения (так, во всяком случае, показалось Карине). Нож угодил в горло, помешав стражнику закричать и поднять шум перед смертью. Вальгер бегом пересёк оставшуюся часть коридора и выглянул из-за угла, чтобы убедиться, что противник был один. Оставлять тело посреди коридора ему не хотелось, но заглядывать во все комнаты, чтобы спрятать в одной из них, было бы ещё больше дуростью. К тому же, на пол уже натекло не мало крови. Значит, дальше придётся действовать очень быстро.
Вальгер забрал у убитого меч, для пробы подкинул пару раз в руке, убрал дубинку за пояс и побежал вперёд. Девушка бежала следом. Он всё ещё не мог понять, откуда она появилась и что представляла из себя. По её словам, она являлась человеком, но из какого странного мира приходила сюда, и зачем? То, что девушка нездешняя, понял бы и ребёнок: непривычная одежда из странной, необычной материи, выдала бы её с головй, даже если бы не загадочные появления. Кем бы она ни была, Вальгер не верил в совпадения, она просто не могла встретиться ему случайно.
Найти выход для него не составило труда, в конце-концов, он прожил здесь десять лет, пока замок не был взят войсками младшего конунга. Старший сам открыл ворота, не ожидая вероломства от родного брата. Вальгер хорошо помнил тот день, хотя смерть отца он не видел: в тот момент, когда голова старшего конунга летела к ногам младшего, его самого увозили прочь от крепости. Он даже не стал клясться отомстить: к чему обязывать себя выполнять то, что и так исполнишь?
- Кажется, я ухожу. - пробормотала девушка.
Вальгер остановился. Девушка стала прозрачной, совсем как тогда, в лесу, а вокруг проступили очертания предметов, которых здесь не было.
- Постой!
Но рука прошла сквозь призрачное нечто. Девушка исчезла.
Однако он всё ещё оставался здесь, что не сулило ему ничего хорошего.
Откуда-то издалека донеслось тихое шуршание песка, но звук почти сразу исчез, и Вальгер не обратил на него внимание.
Может быть, стоило всё-таки обратиться к врачу, но в бесплатной больнице никто не станет с ней разбираться, её просто определят в психлечебницу и забудут. Кроме того, Карина чувствовала, знала, что всё происходящее -- взаправду есть, не может не быть. Конечно, все сумасшедшие уверены в реальности своих фантазий, но это совсем другое... и, да, они тоже все так думают, но это ещё ничего не значит!
Карина обхватила голову руками. Никакого смысла в том, что она видела, не было, но в жизни вообще глупо искать смысл, она просто происходит. Можно было бы аппелировать к таким понятиям, как судьба и рок, но и они не дадут никаких ответов, да и потом, в судьбу верят лишь те, кто не способны видеть масштаб, а зациклины на своих маленьких жизнях. Тогда любой знак, любая встреча кажется знамением, предопределением, но, право же, наивно думать, что такой-то и такой-то человек послан тебе свыше: у человека своя жизнь, он просто вышел в магазин за хлебом, и накакая судьба в его разум не вмешивалась, чтобы привести к тебе. Люди вообще склонны во всём искать систему, так они познают Мир, в конце-концов, и склонны видеть себя центром Вселенной. А как иначе? Чужие мысли мы пока читать не научились, а, стало быть, прочие люди всегда будут оставаться для нас такими же внешними объектами, как деревья, камни, животные -- составляющимие нашей реальности. Единственная постоянная в нашем Мире это наше сознание, оно становится точкой отсчёта, всё прочее просто перемещается вокруг нас.
Додумав эту мысль, Карина поняла, что ей совсем поплохело. Аппатия, которая привела её на мост несколько дней назад, с тех пор сменилась лихорадочным возбуждением, мысли проносились вихрем в голове, ничуть не хуже пораждая бессонницу. Можно, всё же, попробовать поспать, или просто полежать, это уж как получится...
Теперь, когда отпала необходимость выводить девушку, у него имелось два пути: он мог по-прежнему пробираться к выходу или же попытаться найти дядю. Он даже знал, где нужно будет его ждать, однако вряд ли Таврид будет один, и уж конечно он не примет вызов, а просто натравит на него своих людей (Вальгер и сам сомневался, что на его месте поступил бы иначе). Наверное, лучше было не рисковать.
Через кухню Вальгер выбрался во двор. По пути ему встретились ещё двое, но они не сумели оказать внушительного сопротивления. К тому моменту его побег уже обнаружили, крепость стояла на ушах, его искали, и кухня оказалась пуста, так что Вальгер беспрепятственно вышел наружу. Пробежав вдоль стены, он подобрался к конюшне, перед которой стояли несколько осёдланных коней. Отвязав одну, Вальгер забрался верхом. Тут его, наконец, заметили: на крыльце появился сам младший конунг (теперь уже гордо именовавший себя старшим). Немая сцена длилась доли секунды, потом Вальгер схватился за нож. Расстояние было немалым, но он не промахнулся, правда, разбираться, куда уж он там попал, было некогда. Вальгер вскочил верхом и ринулся к воротам. Над головой засвистели стрелы.
***
Ему повезло удрать от погони, может быть потому, что воины Таврида слишком замешкались, прежде чем броситься следом - их потрясло ранение конунга. Вальгер надеялся, что ранение окажется смертельным, но не очень обольщался, привыкнув исходить из самых худших предположений. Так он действовал все эти годы скитаний, всегда стараясь рассчитать все возможные варианты, быть готовым к любому повороту. И всё же что-то подсказывало - конунг не выберется. Вальгер целился в шею, он видел, как упал Таврид: даже если нож лишь прошёл по касательной, конунг должен был умереть от потери крови, сомнительно, чтобы его люди успели что-то предпринять.
Почти загнав коня, к утру следующего дня Вальгер добрался до лагеря, где должен был встретиться с небольшой дружиной, теми, кто вместе с ним отправился на встречу с конунгом Берасом. Прежде чем ехать, Вальгер разделил своих людей, отправив половину в условленное место, чтобы они могли вовремя передать остальным известия, если с ним что-нибудь случится. Встреча оказалась ловушкой, вся свита была перебита. Может быть, Берас и не был причастен к нападению, но кто-то из его приближённых точно, иначе Таврид никак не мог узнать, где ставить засаду. С этим предстояло разбираться отдельно, а пока маленький отряд уходил в степи, назад, туда, где ждала армия. Медлить нельзя. Вальгер надеялся заручиться помощью в борьбе против дяди, но теперь полагаться на лесного конунга не мог, да и не нужна была ему теперь помощь: Таврид ранен, настал тот самый момент, которого Вальгер так долго ждал. Он собирался идти на Тиверец.
Чем больше она думала обо всём происходящем, тем более убеждалась, что находится в здравом уме. Возможно, что она заблуждается, однако у неё сохранялись сомнения, и их она считала лучшим подтверждением своей нормальности. Сумасшедший не усомнился бы. Но, если уж говорить начистоту, она не смогла бы убедить себя, что тот странный мир, и тот удивительный человек лишь грезятся ей, иначе гас последний луч, так неожиданно засиявший в кромешной тьме, составлявшей сейчас всё её существо. Кроме этой полуфантомной реальности у неё больше ничего не было, всё бесценное, что наполняло её жизнь, что служило ей опрой, исчезло уже давно. Всё самое гадкое и мерзкое, с чем ей приходилось мириться, выползло, развернулось, к своей радости, наконец воцарившись, а страшное чувство вины не позволяло восстать. И последние крохи счастья и радости испарялись, одна за другой, пока не осталось ничего.
Потому она просто не могла отказаться от того, что видела, не смогла бы жить дальше, если вдруг лишилась бы даже этих грёз.
Лишь глубокой ночью его палатка, наконец, опустела, и Вальгер остался один. На рассвете армия юнов выступала. По рассчтёам Вальгер, они должны были добраться до крепости-стража за два дня. Чтобы преодолеть такое огромное расстояние за столь малый срок, придётся двигаться налегке, но уж что-что, а лишения юнов остановить не могли. Взять крепость-страж, не позволив отправить гонца в город, а затем идти на Тиверец. Таврид наверняка в крепости, раненного, его не станут перевозить. Поэтому взятие крепости означало взятие города: достаточно будет показать людям отсечёную голову конунга, чтобы сломить их дух. Также в своё время поступил Таврид, покорив земли брата одной головой, чем любил похваляться. Тело старшего конунга не было погребено, его расстащили собаки.
Вальгер присел возле жаровни, протянул к ней руки, хотя особого холода не чувствовал. Девушка-дух не шла у него из головы. Это было плохо, сейчас ему не следовало отвлекаться, однако Вальгера тревожила мысль: появится ли она снова? Он так и не успел поблагодарить её, а ведь она спасла ему жизнь. Он даже не знал её имени...
Нужно собраться...
Вальгер отвернулся от жаровни и обнаружил, что стоит на небольшой площадке. Вверх и вниз уходили лестницы, через узкое, сильно запылённое окошко проникал тусклый свет, прямо перед ним была дверь. В этот самый момент она распахнулась, и на площадку выскочила девушка-дух.
- И больше не появляйся тут! - заорали ей вслед хриплым голосом, таким изломанным, что не понять - мужчина кричит или женщина.
Девушка прижимала к лицу ладони, пытаясь сдержать слёзы, Вальгера она не заметила, и врезалась прямо в него.
- Простите... - невнятно пробормотала она, скользнув к лестнице.
Вальгер схватил её за руку, удержав.
- Постой!
Она обернулась, устало и обречённо вздохнув, но тут лицо её преобразилось узнаванием.
Теперь всё стало ясным, вот, где закралась ошибка.
Хрономастер присел на верхней площадке, положив руки на колени, разглядывая людей внизу. Неправильность случившегося, ошибочность, вызывала у него неприятное, болезненное ощущение, как незаживающий порез от бумаги. Для Хрономастера всё было очевидно: она должна была броситься в реку с моста и утонуть, он должен был принять смерть в башне, но из-за какой-то случайно возникшей аномалии миры наложились один на другой, и эти двое встретились. Одна встреча породила другую, и вот цепочки событий нарушены, непредвиденные факторы внесли изменения, цепочки продолжились, уже с учётом новых реалий. Сейчас оба мира были похожи на две желеобразные массы: волны проходили по их метафорическим телам, реальности то сходидись, то расходились. Со временем они успокоятся и остановятся, хотя во власти Мастера было остановить их сейчас. Ничего страшного, что юноша и девушка остались живы, в конце концов, ни что не предопределено в том смысле, в котором это понимают фаталисты: никто не решает, что всё будет так, а не иначе. События складываются из мельчайших составляющих, то, что именуют судьбой - лишь цепь случайностей, вероятностей. На одно фантастическое событие, невероятное спасение, приходятся сотни тысяч 'не совпавших', которые, почему-то, никого не поражают. Новое составляющее изменило ход событий, так что с того? Пусть. Какими бы ни были последствия, они не важны, потому что нет изначального плана, по которому всё должно происходить.
Однако же мирам не должно пересекаться, и следить за выполнением правила - его работа и его жизнь.
Надо было бы остановить колебания сейчас, но Хрономастер выжидал. Он не часто видел людей так близко, его не касались их жизни, слишком короткие, чтобы иметь хоть какой-то вес, но сейчас он находил их интересными. Странно было думать, что, если бы не случайность, непредвиденная и невозможная, их крошечные жизни оборвались бы так рано. Хрономастеру жизни людей виделись так же, как людям - жизнь бабочек-однодневок, даже короче. Вероятно, обидно, когда прерывается и без того короткая жизнь. И уж совсем непонятно, как можно пожелать добровольно расстаться с ней. Впрочем, если существование не приносит никакой радости, ни даже удовлетворения, а, напротив, муки, может быть, прекращение жизни и имело для них какой-то смысл. Заинтересовавшись, Хрономастер углубился в прошлое девушки, просмотрев минута за минутой. Да, печально. Бывает и хуже, но не так, чтобы часто. У юноши жизнь тоже складывалась не очень-то удачно, однако девушка была обречена, уж это он видел: без внешнего вмешательства она скоро погибнет внутри выстроившейся вокруг неё системы.
Хрономастер пригляделся повнимательнее и чуть не присвистнул от удивления: парочка держала миры. Ничего подобного ему прежде видеть не доводилось, но их воля сейчас была похожа на двух человечков, пытающихся удержать дирижабль, и ведь получается же! Ноги прочертили в земле глубокие борозды, человечки пыхтят, но встреча длится чуть дольше, чем полагается, сошедшиеся миры расходятся не сразу, они удерживаются, пока, наконец, не разлетаются в разные стороны. И ведь они даже не осознают, что делают.
"Ещё раза три-четыре, и колебания прекратятся, - быстро подсчитал Хрономастер, - или можно закончить всё прямо сейчас".
Какие-то странные звуки привлекли его внимание, Мастер отвлёкся от пространных размышлений и взглянул на лестничную клетку: девушка рыдала, упав на колени и закрыв голову руками, как-будто пытаясь спрятаться. Зрелище было ужасным, и Хрономастер поспешил уйти.
Нужно убрать все последствия аномалии, остановить колебания прямо теперь: нарушение порядка слишком сильно отражается на нём, он сам есть Порядок, и нарушения ранят его вернее, чем любое оружие.
***
Как он и предсказал, Тиверец сдался и распахнул ворота, едва отсечённая голова конунга прокатилась по земле перед его стенами. Он пощадил жителей, те же, кто сопровождали Таврида при нападении на его отца, остались лежать под крепость-стражем, а их головы юны пронесли на копьях до самого Тиверца. Зрелище целого леса голов, представшее перед горожанами, было на столько кошмарным, что они не осмелились противостоять новому конунгу, на что Вальгер и рассчитывал.
И, хотя он осуществил то, к чему шёл почти всю свою сознательную жизнь, его мысли были заняты не только свершившейся местью, их почти полностью занимала девушка-дух. Вальгер продолжал называть её так, хотя уже знал, что она такой же человек, как и он сам, из плоти и крови, просто (и ему потребовалось усилие, чтобы осознать это) она жила в каком-то другом мире. Их встречи были необъяснимы, с последней прошло так много времени, что Вальгер начинал бояться, что они уже не повторятся. Зачем же эти неизвестные силы позволили им увидеться, неужели только для того, чтобы потом они знали, что где-то живут, но при этом никогда не окажутся рядом?
Она знала, что теперь останется жить, просто потому, что всегда будет надеяться, что когда-нибудь увидется с ним снова. Почему бы их встрече не повториться, раз они уже виделись прежде? Вот только когда? Может статься, что и никогда больше, но она станет надеяться. Она не сможет добровольно обрезать единственную ниточку, которая продолжает связывать её с грёзами. Пусть даже ожидание будет равно её жизни.
Как трагически коротки их жизни, думал Мастер, пожалуй, в таком положении вещей можно было бы углядеть несправедливость, если бы только такие понятия как справедливость и несправедливость действительно существовали. Их встречи больше не повторятся, баланс востановлен, и Миры вновь достигли равновесия, подобная ошибка может возникнуть снова разве что спустя вечность. У них нет этой вечности.
Ошибка слишком сильно навредила их крошечным жизням, слишком коротким, чтобы они успели от неё оправиться. Хрономастер уже видел возможный вариант развития событий: разум девушки в конечном счёте перестанет функционировать должным образом, она поверит и не поверит, что увиденное было нереально, этот крошечный разлом не смогут залечить. Что касается юноши, то его судьба менее определённа, однако ранняя смерть всё равно неизбежна, ведь он будет надеяться, что смерть приведёт в её мир, пусть даже не будет отдавать себе в этом отчёта.
Один бесконечно долгий миг Хрономастер смотрел на мир, а затем закрыл глаза и перевернул часы.
Шёрох пересыпающегося песка возник на границе слышимости, усилился, перерастая в грохочущий рёв лавины, миры дрогнули, реальность поплыла. Карины увидела, как сквозь колонны моста, сквозь реку, проступили силуэты деревьев. Вальгер увидел мост и гигантские здания, и лишь один силуэт в этом призрачном мире имел чёткие очертания. Они бросились бежать одновременно, и в тот миг, когда их руки встретились, разлом сомкнулся за ними, отсекая покинутый мир, оставляя их в одном, вместе, теперь уже навсегда.
Хрономастер жил ещё один миг, а затем рассыпался мелкими белыми песчинками, которые ветер подхватил и понёс над барханами. Часы упали на песок.