Сулина Владислава Николаевна : другие произведения.

Петрополь. Лихие времена

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Труп неизвестного мужчины падает с моста на лодку рыбака. На инкассаторский фургон совершён дерзкий налёт, похищены огромные деньги, но банк пытается скрыть, кому они принадлежали. В город прибывает агент Особого отдела, интересующийся трупом неизвестного, а полиция и глава преступного мира разыскивают того, кто сумел ограбить банк. Расследование поручают Павлу Карскому. Скоро становится очевидно, что в городе разворачивается финальная стадия плана, автор которого ведёт свою игру и преследует собственные цели.
  ПЕТРОПОЛЬ
  ЛИХИЕ ВРЕМЕНА
  
  
  Пролог
  
   Словно сквозь мутное, запотевшее стекло, с ночного неба на город белым бельмом пялилось полнолуние. Вокруг незрячего ока светился зеленоватый ореол лунной галлы. Холод осторожно проводил шёлковыми пальцами по щекам, шептал в уши с ветром, приподнимал подолы и воротники плащей. С воды дуло особенно сильно. Чёрные волны покачивались и плескали на каменные ступеньки, круто спускавшиеся до самой воды — с набережной никого не разглядеть, только если встать наверху, в начале лестницы. Место здесь было не совсем глухое, но, всёж-таки, в позднее время не людное. Вдоль по набережной оставалось всего несколько минут хода до моста. На той стороне виднелись огни Столбового острова, а левее огней поднимался массив старинного парка, погружённого в совершеннейший мрак.
   Человек сидел на одной из верхних ступенек лестницы и трясся мелкой дрожью, да так сильно, что слышно было, как зубы отбивают дробь — хоть пляши под них. Скорчившись, сжавшись, точно пытаясь завернуться в самого себя, схватившись руками за плечи, глядел неподвижным взором в одну точку где-то между кончиком своего носа и чёрной гладью водяного пространства реки.
  - Зябко сегодня, - проворчал сержант Котов, похлопав по карманам и, не найдя портсигара, как-то по-особенному крякнул и двумя пальцами ущипнул себя за подкрученный ус.
  - Ну-с, где там наш труп, господа-судари?
  - В лодке, господин сержант, - указал городовой. - Вона, на палубе.
  - Посветите, что ли… - со вздохом попросил Котов и начал спускаться к воде.
   Труп лежал на корме, на покрывале из грубой ткани, растянутой поверх каких-то ящиков, очевидно, перевозившихся на лодке. Лежать на неровной поверхности у трупа получалось очень неловко: голова запрокинулась, одна рука болталась, приподнятая углом коробки, ноги раскидало в стороны. От лунного, тревожного света труп сперва показался Котову синюшным, но под тёплыми лучами фонаря стало понятно, что откинулся бедняга не так давно — едва начал коченеть.
   Переступив на месте, Котов ухватился за поданную руку городового и перешагнул на качнувшуюся лодку. Заглянул в рубку — крошечную будочку со штурвалом, позади которой торчали несколько труб и большой котёл парового двигателя. В «рубке» оказалось пусто, только перед смотровым стеклом покачивались на цепочке четыре гвоздика.
  - Это чего? - кивнул Котов городовому.
  - На удачу, - ответил тот, и, видя что сержант не понимает, пояснил обстоятельнее: - Гвозди из подковы, их вместо подковы на удачу вешают.
  - А чего не саму подкову?
  - Дак… - растерялся городовой. - Удобнее.
  - А…
   Сержант Котов вылез из будки и прошёл на нос, но и здесь не увидел ничего важного: всё самое интересное лежало на корме в позе распятого кузнечика. Покойник был не особенно молод, лет сорока, и в отличной физической форме (сержант попытался втянуть живот, но тут же сдался и с коротким вздохом поправил пояс). Убитый распластался под небом в чём мать родила, с аккуратной дырочкой в груди, из которой стекли и засохли две дорожки крови. Приятное лицо, коротко подстриженные волосы. Котов наклонился и приподнял его руку — никаких мозолей, и даже ногти подпилены. Это были руки не рабочего человека. Сержант встал на оба колена и пару минут старательно принюхивался к трупу, однако не смог уловить запаха алкоголя.
  - Эх, за что ж тебя, окаянного…
   На лодке крови почти не растеклось, значит, убили бедолагу не здесь. Котов отряхнул брюки, шагнул к борту, споткнулся о свёрнутый кольцом канат, вполголоса помянул нечистую силу и кое-как выбрался на твёрдую землю.
  - А ты, чудик, оклемался? - ласково спросил он трясущегося человека.
   Человек поднял на полицейского мутные глаза и громко икнул. Покачав головой, сержант извлёк из внутреннего кармана фляжку. Человек схватился за неё обеими руками, вмиг учуяв содержимое, приложился, одним махом осушив чуть не на половину.
  - Ну, будет, хорош! - Котов вырвал фляжку, поднёс к уху, потряс. - Давай, рассказывай, что тут приключилось. Для начала, как звать тебя?
   Человек всхлипнул и сжал пальцы сильнее, но выпитое начинало оказывать благотворное воздействие, и заговорил он лишь слегка дрожащим голосом.
  - Сазанов. Лавр Иванович. - Он провёл рукой по рту. - Я стоял под Винным мостом, на Глухой речке, значит. Мотор заглушён. Всё тихо, никого вокруг, тут услышал, как подъезжает машина. Встала на мосту. Слышу, что дверца открылась, потом ругаться кто-то стал. Они, значит, подтащили этого, перевалили через перила и укатили. А он же шмякнулся прямёхонько на мою лодку!
   Лавр поглядел на сержанта снизу вверх.
  - Прямо на меня, представляете?
  - Ну, а ты чего?
  - Я?.. - Лавр Иванович утёр лоб тыльной стороной ладони, хотя на холодном ветру никакого пота не было и в помине. - Я выждал, потом завёл двигатель и поплыл. Как отплыл подальше, встал на якорь и побежал искать помощь.
   Котов поймал взгляд городового, и тот кивнул, подтверждая:
  - Мне он то же самое наплёл.
   Сержант, забывшись, снова принялся хлопать себя по карманам, вспомнил, что папирос нет, и опять приуныл.
  - Ты его не двигал?
  - Да Боже упаси, господин начальник! - чуть не взвизгнул Лавр. - Я смотреть-то на него боялся!
  - Ну, ясно, ясно, - Котов махнул рукой и повернулся к сошедшему на берег городовому.
  - Винный мост, да?.. Дела…
  - Земля «Лихих», господин сержант, - несмело произнёс городовой. - Кварталах в четырёх от «Небесного фарватера».
  - Что-то распоясались «Лихие», трупы с мостов кидать начали, м-да… - Котов покачал головой. - Может, и не они, конечно, - с сомнением прибавил он. - Ладно, забираем этого жмурика и лодочника, и в участок. А, Сазанов? Будешь показания давать?
  - Я, я всенепременно, я всё расскажу, как есть!
  - Так поднимайся, тетеря.
   Труповозку ждали долго, только они и днём никогда не спешили ехать: мол, клиенту торопиться-то уже некуда. Пока грузили тело на телегу, Котов смотрел то на пар, шедший от ноздрей лошадки, то на чёрную воду внизу, на которой плавно покачивалась лодка, и думал, что надо было Лавру Ивановичу спихнуть труп в реку. Эх, надо было. Так оно вышло бы лучше.
  
  
  
  ГЛАВА ПЕРВАЯ
  
   С утра моросило, стены зданий и тротуар стали тёмно-серыми от дождя, пробежавшегося по городу перед самым рассветом. К шести дождь перестал, но улицы всё ещё окутывало прозрачным туманом, смешивавшимся с паром, который поднимался из канализационных люков. Небо придвинулось к крышам, затянутое однородной массой грязновато-белых облаков, пахло водой. Немногие ранние птахи изредка входили в здание Почтамта, наваливаясь на тяжёлые двери. Старые пружины не желали пускать горожан внутрь, и в ход шли ботинки и проклятия. Воронин наблюдал, как какая-то дамочка привалилась к двери плечом и бедром, и, пыхтя, почти выпала внутрь. Дамочка была худенькой, а почтамтская дверь упрямой, и без боя не сдавалась никому.
   Двое широкоплечих парней таскали к грузовику зашитые мешки с большими печатями «ЦентрПетропольБанка», четверо из сопровождения зорко осматривали улицу, провожая взглядами каждого заходившего в здание почты человека. Даже симпатичная худенькая дамочка не избежала взглядов, правда, в основном, та её часть, что располагалась ниже поясницы.
   Воронин сидел рядом с водителем и курил в приоткрытое окошко.
  - Что-то долго сегодня возятся, - сказал он, глянув в боковое зеркало.
  - А куда торопиться? - отозвался Семён. - Вечером, чего, идём отмечать?
  - Получка-то только завтра, - удивился Воронин. - Чегой-то ты заранее?
  - А чего нет? Куда тебе сегодня спешить, к благоверной своей?
  - Да уж, - Воронин горько усмехнулся, снова посмотрев в окошко на неторопящихся грузчиков. - Не баба, а полковник в юбке, в последнее время совсем разошлась, какой уж тут отдых — на часик из дома не вырвешься. - Он шмыгнул носом и стряхнул пепел с сигареты в приоткрытое окно.
  - Дуры бабы, - поддержал Семён приятеля. - Вот не понимают они, что нельзя так с мужиками: ежели оголодает пёс, так и цепь сорвёт, и тогда уж всё, ищи ветра в поле!
   Воронин кивнул, затянулся, и снова бросил взгляд в боковое зеркало: здание Главпочтамта стояло в самом конце Почтамской улицы, фактически — в центральной части города, но на деле в стороне от основного шума и движения. Прямо напротив, через дорогу, высилось каменное, монументоподобное здание, на первых двух этажах которого располагался Стол справок. С Почтой его соединял коридор на уровне второго этажа, перекинутый через улицу.
   Улица пустовала, в нескольких метрах от фургона дворник в белом фартуке мёл вдоль тротуара, сгребая влажные осенние листья, скатывавшиеся в комки грязи. Фигуру дворника окутывал туман, и он казался выцветшим. Выцветшими выглядели стены зданий, вся улица, небо, и даже форма грузчиков, переносивших мешки с деньгами в инкассаторский фургон.
  - Тихо как… - пробормотал Воронин.
  - Чего? - переспросил Семён.
  - Да ничего. Тихо, говорю.
  - А. Так рано ещё, - Семён побарабанил по рулю. - На проспекте оживлённее. Но утром ездить хорошо, движение не такое сильное.
  - Точно, - кивнул Воронин, снова шмыгнув.
  - О, пора, - Семён подобрался и повернул ключ зажигания.
   Грузчики как раз занесли последний мешок, двое таскавших мешки залезли внутрь фургона и, как полагается, заперлись изнутри. Один из сопровождающих напутственно хлопнул ладонью по дверям, и оба забрались в легковушку. Семён, повернувшись в кресле, приоткрыл узкое слуховое окошко и крикнул внутрь:
  - Ну, что, парни, порядок?
  - Да, поехали.
   Водитель закрыл окошко и взялся за рычаг, Воронин сделал две быстрые, последние затяжки, выкинул окурок наружу и закрыл окно.
  - С Богом, - пробормотал он.
   Машины тронулись. Первым с улицы вырулил серый бронированный фургон, за ним, держась в нескольких метрах позади, ехал автомобиль сопровождения с двумя серьёзными парнями, имён которых Воронин не помнил: ребята из охраны всегда ходили особняком, как чёртова элита, будто водители какая-то другая, низшая каста. Не выпивали вместе, не поддерживали шутки, всегда собранные, как псы. Псы и есть.
   Воронин посмотрел на напарника — вот Семён был своим человеком: у него и трёшку можно было стрельнуть до зарплаты, и выпить с ним, и поговорить по душам. Друзья — не друзья, а, всё-таки, приятели. В огонь не кинется, но положиться можно.
   Фургон повернул в переулок. Время ещё слишком раннее: прохожих почти не видно, магазины пока не открылись. Осенние утренние сумерки отступали, но складывалось ощущение, что солнце передумало вставать: выглянув, оно снова забралось назад под облачное одеяло, решив, что день чересчур сырой, чтобы вылезать из постели.
   В этом городе солнца всегда было мало: свет начинал плутать по пути к земле, путаясь среди башен, мостов и галерей, свет увязал в острых металлических решётках балконов, железных ступенях длинных лестниц, тянувшихся вверх из дворов на вторые, третьи, четвёртые этажи… Длинные арки, похожие на коридоры, в тенях которых скрывались низкие двери, ведущие неизвестно куда, полутёмные подъезды с продавленными от времени ступенями, тупики и обжитые подвалы… Солнце не заглядывало сюда месяцами.
  - Так что, идём вечером или нет? - спросил Семён.
   Гипнотизировавший проплывающие мимо дома Воронин не услышал, и Семён повторил вопрос, повысив голос.
  - Чего? - встрепенулся Воронин.
  - «Чего»! - передразнил приятеля Семён. - Кабак, получка! Идём или нет?
  - Получка же завтра.
   Семён молча глянул на приятеля — разговор повторялся по кругу.
  - Ты тут, вообще? - спросил он, усмехнулся, и прибавил: - Или уже выдумываешь историю для благоверной, чтобы свалить?
  - Поворот не пропусти, - сказал Воронин, выпрямившись в кресле.
  - Не учи учёного!
   Фургон повернул налево и въехал на широкую улицу, застроенную невысокими домами в три-четыре этажа. Как и во всех других частях города, первые этажи почти целиком занимали магазины и лавки, а здесь — ещё и ювелирные мастерские. В больших стеклянных витринах красовались на бархатных подставках ожерелья, браслеты, серьги, искрившие как звёзды в ясную ночь, меха, атласные платья, шляпки с таким количеством лент и перьев, что ими легко можно было набить маленькую подушку. Второй этаж занимали, в основном, конторы, на третьем, судя по ажурным занавескам, уже начинались квартиры владельцев лавок. В домах, где этажи неудержимо устремлялись к небесам, самые верхние нанимали наименее обеспеченные жильцы. В мансардах обитали студенты, служащие низких званий, музыканты и художники, словом, все, кто не мог позволить себе что-то более просторное и тёплое.
   Но здесь дома стояли не такие высокие, да и студенты с мелкими служащими не селились в этой части города.
  - Жена всё грезит такими, - сказал Семён, кивнув на витрину. - Я ей говорю: «Марфушка, ну зачем тебе этакая башня на голове?» А она обижается. Разве ж я не прав? Такие шляпки не для горничных, куда она её наденет? В церковь, что ли?
   Семён бросил взгляд на приятеля, однако Воронин его, похоже, не слушал.
  - Эй, ты чего сегодня спишь всё утро?
  - Чего?
  - Я говорю… - Семён не закончил, бросив взгляд в зеркало заднего вида. - Что за чёрт… - пробормотал он, крепче схватившись за руль.
   Позади на улице показались две машины. Они выехали из переулка и быстро нагоняли, идя борт в борт. Справа ревел мотором грузовик, слева неслась чёрная четырёхместная «Эмка». Оказавшись позади машины сопровождения, они разошлись в стороны, легковая, поддав газу, вырвалась вперёд, а грузовик вдруг резко вильнул вбок. Завизжали тормоза, грузовик наискосок перегородил дорогу машине сопровождения, парни внутри тоже ударили по тормозам, резко остановившись в каком-то метре от подрезавшего их наглеца.
  - Твою мать! Володя!.. - выдохнул Семён. - Что…
   Он повернул голову, и в лицо ему уставилось дуло револьвера.
  - Тормози! - рявкнул Воронин. - Тормози, скотина, ну!
   Семён вдавил педаль тормоза, от резкой остановки их бросило вперёд. Оба приложились о панель. В тот же момент вырвавшаяся вперёд легковая остановилась, дав крутой разворот, встала боком, изнутри выскочили двое, спрятавшись за машиной. Распахнулась дверца грузовика, и на дорогу спрыгнул молодой парень лет двадцати семи, с фигурой циркового атлета. Серые, в тонкую полоску, брюки, светлая рубашка и жилет, ботинки — всё сидело на нём как литое. Голову, остриженную почти под «ноль», прикрывал кожаный картуз. Откинув полу плаща, он сдёрнул с пояса гранату и кинул в кабину грузовика. Секунд за восемь преодолев расстояние до легковой, парень спрятался за машиной. В тот же момент грянул взрыв, грузовик полыхнул, прыснули осколки и металл, в сторону прикрытия дунуло огненным вихрем. Из-за легковушки поднялись двое, взяв на прицел охранников, они открыли огонь из автоматических винтовок, не позволяя тем высунуться.
   Выпустив руль, Семён смотрел на Воронина широко раскрытыми глазами.
  - Володя, опусти ствол…
   Не ответив, Воронин размахнулся и ударил водителя рукоятью револьвера сбоку по голове. Семён коротко вскрикнул и начал заваливаться, Воронин перегнулся, открыл дверцу, вытолкнул обмякшее тело наружу, занял место водителя и повернул ключ. Фургон сорвался с места.
   Мельком оглянувшись на шум, парень в картузе прицелился из револьвера и несколькими выстрелами пробил шины передних колёс машины сопровождения.
  - Погнали, погнали, - скомандовал он, заскочив в легковую на заднее сидение.
   Двое с винтовками заняли свои места, и «Эмка» пустилась догонять инкассаторский фургон.
  - Ну и рожи были у охраны! - расхохотался парень, сидевший за рулём. Рыжий, как чёрт, в лихо заломленной кепке. - Макс, ты видел?
  - Не отставай от него, - негромко велел Максим, внимательно следивший за мчавшимся впереди фургоном.
   Машина вырулила на перекрёсток и повернула на Храмовый проспект, в сторону Велиги. Здесь дорога уже не пустовала, среди машин даже двигались несколько экипажей, но, благодаря раннему часу, перемещаться можно было пока ещё свободно.
  - Ровнее, ровнее держи, - пробормотал себе под нос Максим, наклонившись между двумя передними сидениями и не отрывая взгляда от фургона. Воронин, будто услышав его, сбавил скорость и плавно вклинился в общий поток. Проспект шёл через центр города. Через несколько перекрёстков они оставили по правую руку Королевский городской сад и, наконец, повернули налево, на Канатную улицу, шедшую параллельно набережной Велиги. Никого не встретив, фургон проехал несколько домов и повернул в один из дворов под арку. Легковая встала рядом.
   Затормозив, Воронин выскочил из кабины, обежал фургон и застучал в двери:
  - Мужики, всё, оторвались, можно выходить! - крикнул он, оглянувшись на Максима.
  - Пошёл ты! - заорали в ответ из кузова. - Предатель паршивый!
  - Живыми не дадимся! - прибавил второй.
   Воронин растерянно посмотрел на налётчиков, но Максим уже шёл к кабине с сумкой в руках. Забравшись на место водителя, он достал несколько трубок, свёрнутых из газет, и кабина тут же наполнилась сильным аммиачным запахом. Сев боком, чтобы не попасть в предел видимости, парень щёлкнул зажигалкой, подпалил две трубки, отодвинул щиток слухового окошка и кинул трубки внутрь, затем сразу ещё две, закрыл окошко и выскользнул из кабины.
   Парни из «Эмки» встали по обе стороны от машины, взяв на прицел двери. Максим достал из-под плаща револьвер и, свистнув Воронину, растерянно топтавшемуся на месте, мотнул головой, знаком показав отойти. Тот едва успел забежать за фургон, как дверцы распахнулись и наружу в клубах белого дыма вывалились двое кашляющих и ругающихся охранников. Они пытались целиться, но ничего не видели сквозь градом катившиеся слёзы. Лица у обоих побагровели от приступа удушья.
  - Лежать! - заорал Рыжий и двинул прикладом по затылку того, что был ближе. Второго вырубили тем же приёмом, и оба охранника повалились на землю.
  - Голос, забери оружие, - распорядился Максим, пряча свой револьвер в плечевую кобуру.
   Молчаливый парень с бледным вытянутым лицом наклонился подобрать винтовки. Закинув обе в легковушку, он оттащил охранников в сторону, уложив поодаль, посидел, выслушивая пульс. Рыжий тем временем открыл пошире двери кузова и выкинул всё ещё дымившиеся шашки. Они начали грузить мешки в «Эмку». Воронин помогал, но руки у него тряслись от волнения.
  - Всё, - объявил Рыжий, уложив последний мешок. Багажник и кабина оказались забиты ими так, что едва ли мог поместиться человек. Рыжий обежал легковушку, чтобы занять водительское место. Голос тряпочкой обтирал ручки дверей в кабине инкассаторского фургона.
   Максим развернулся к Воронину, и мужчина непроизвольно сглотнул, взгляд его метнулся вслед за рукой парня, потянувшегося под плащ.
  - Господин Лихов… - выдавил он, сделав шаг назад.
   Рука снова показалась, но уже с пачкой банкнот.
  - Адрес помнишь? - спросил Максим, всучив деньги мужчине. Воронин испуганно кивнул, негнущимися пальцами сжав пачку.
  - Сидишь две недели, запомнил? - Максим сунул в другую руку Воронину ключ. - На улицу не высовываться. Через две недели придёт мой человек, назовёт условленный пароль — «не буди Лихо». Если не назовёт, значит, не от меня. Он вывезет тебя из города рекой. Всё, пошёл.
   Воронин закивал и бросился бежать прочь со двора.
  - На улице не беги! - крикнул ему вслед Максим. - Голос! Закончил?
   Бледнолицый выпрыгнул из кабины. Максим устроился на переднее сидение рядом с Рыжим.
  - Снимаемся.
   Машина тронулась с места и неторопливо поехала через дворы, спустя несколько минут вырулив на набережную. Рыжий, оглядываясь через плечо, пытался разглядеть мешки. - Сколько там? Много, а?
   Максим достал из кармана портсигар и закурил. Легковушка катила по набережной, справа в окне расстилалась Велига, далеко, на той стороне, проступали из тумана очертания домов Княжьего острова.
  - Дома считать будем, - сказал Максим. - За дорогой следи.
  
  
  
  ***
   Большие напольные часы в гостиной отбили семь ударов. Звон ещё несколько секунд висел в воздухе потом затих. Павел провёл рукой по зачёсанным назад волосам, взял с края раковины карманные часы, сверил время. Из открытого окна с улицы доносились гудки машин, ржание лошадей, голоса. Воздух пах осенью и немного овсяным печеньем — аромат доносился из лавки, над которой помещалась квартира старшего лейтенанта. Спальня была небольшой, раньше в ней ночевала мать супруги, но сейчас сюда перебрался Павел. Чтобы комната не казалась ещё меньше, чем была, обставили её самым минимумом мебели: односпальная кровать, шкаф, возле двери зеркало и фаянсовый умывальник с латунными кранами, возе окна — большой дубовый стол, перешедший Павлу по наследству от отца. На столе громоздились целые кипы бумаг, сложенных ровными стопками, посередине — чернильный набор с фигуркой индийского слона, подарок сослуживцев на свадьбу.
   Сняв со спинки пиджак, Павел последний раз бросил взгляд в зеркало, проведя рукой по подбородку, убедился, что ни порезов, ни следов от пены нет, и вышел в коридор. Соседняя дверь вела в спальню жены. Павел прошёл мимо и постучал в дверь детской.
  - Войдите.
   Сидевшая подле кроватки маленькая седая женщина подняла голову и улыбнулась. Павел кивнул ей, вошёл и на цыпочках приблизился к кроватке.
  - Доброе утро, Павел Константинович, - поздоровалась женщина.
  - Доброе, Анфиса Алексеевна.
   Он наклонился над постелью. Малыш тихонько сопел, его светлые бровки чуть-чуть хмурились и подрагивали во сне, сжатые кулачки лежали поверх одеяла. Павел провёл рукой по светлым, как у него самого, волосам сына, тот вздохнул и лицо его расслабилось.
  - Завтракать будете, Павел Константинович? - шёпотом спросила женщина. - Тая в гостиной, пьёт кофе, хотите, туда принесу?
  - Нет, спасибо, в Управе кофе попью, - качнул головой Павел. - Ехать нужно.
  - Как же так, Пашенька! Теперь и по воскресеньям работаете?
  - Нужно подготовить кое-какие бумаги для суда, я ненадолго.
  - Ну, хорошего вам дня, Пашенька, - улыбнулась женщина. - Пускай все злодеи сами сдаются на вашу милость!
  - Без работы же останусь, - с улыбкой ответил Павел.
   Гостиная заполнялась утренним светом, проникавшим сквозь сахарно-белый тюль, занавешивавший широкие окна. Тяжёлые, охровые, шторы Анфиса Алексеевна отдёрнула и подвязала, но в комнате всё равно не хватало ощущения света, слишком уж скудным было осеннее солнце над Петрополем. Обои кофейного цвета и горчичная обивка кресел прибавляли немного тепла гостиной. На стене справа от двери висели фотографии в деревянных рамах: супруга на прогулке в парке, сын, сидящий в окружении игрушек, и деревянный конь-качалка рядом с ним огромен, как живой скакун, старое фото родителей, дяди-тёти, родственники жены…
   Павел принюхался к аромату кофе, доносившемуся от серебряного кофейника, стоявшего на подносе на круглом столике перед окнами. Стол покрывала небесно-голубая скатерть, от этого белое платье жены тоже отливало голубым. Она сидела боком, двумя пальцами держа тонкостенную кофейную чашечку и читала газету. Совершенный профиль, тонкие дуги бровей, тёмные волосы тщательно уложены в причёску. К завтраку она оделась с таким же вниманием, каким одевалась на выход: в длинное платье с юбкой, похожей на цветок колокольчика, талия утянута широким поясом, рукава платья с широкими манжетами, и воротником-стойкой «под горлышко». На грудь спускался позолоченный кулон на длинной цепочке, в ушах поблёскивали серьги — его подарок на годовщину.
   Павел остановился в дверях гостиной, привалившись плечом к косяку. Жена не повернулась, но на секунду её рука, державшая чашку, задержалась в воздухе.
  - Доброе утро, Таис.
   Она всё-таки чуть повернула голову, но взгляд её упирался в кофейник, когда она ответила на приветствие.
  - Ты куда-то собираешься? - спросил Павел, скользнув взглядом по её щекам с лёгким, ровным румянцем на острых скулах. Косметикой она пользовалась умело, как актриса, если бы он не знал точно, что его жена не умеет краснеть, принял бы румянец за настоящий.
  - Нет, - сказала она, звякнув чашечкой о блюдце. - Почему ты так решил?
   Павел не ответил, бросил взгляд на часы, стоявшие в углу рядом с книжным шкафом.
  - Давай вечером поужинаем в «Китайском дворике»? - предложил он. - А с Полем посидит твоя матушка.
   Таисия плавным жестом встряхнула газету, расправляя листы.
  - Если хочешь, - произнесла она ничего не выражающим голосом.
   Павел посмотрел в сторону, но взгляд его уткнулся в портрет жены: она стояла рядом с фонтаном, на её лице лежала кружевная тень от зонтика.
   От двери раздалось несколько коротких трелей. Павел вышел в коридор, махнул рукой Анфисе Алексеевне, выглянувшей на звук, прошагал в прихожую и открыл дверь.
  - Доброе утро, господин старший лейтенант! - бодро отдал честь худенький, с жиденькими усиками паренёк в форме. - Младший сержант Давыдов по приказу подполковника Захарьина…
  - Вольно, - Павел посторонился, впустив полицейского в прихожую. - Что стряслось?
   Управление не прислало бы за ним, не случись чего-нибудь из ряда вон, дождались бы спокойно, пока сам на службу явится.
  - Господин старший лейтенант, господин подполковник за вами машину послал, срочно требует приехать! Там, это, инкассаторскую машину ограбили, «ЦентрПетропольБанка», прям почти на выезде с Главпочтамта!
   Павел рассеяно кивнул.
  - Господин старший лейтенант?.. Вас ждут очень срочно.
  - Да… Нет, подождите.
   Павел похлопал паренька по плечу, будто пригвождая к месту, и быстрым шагом вернулся в гостиную.
  - Таис…
  - Ты задержишься, - заметила женщина, перевернув страницу газеты.
  - Да. Не знаю, когда вернусь.
  - И нам не ждать тебя к ужину, - прибавила Таисия, всё ещё без вопросительной интонации.
  - Да. - Павел помедлил. - Может, я успею уложить Поля вечером.
  - Мама справится, - ответила Таисия и потянулась к кофейнику подлить ещё кофе. - Езжай.
   Павел отвёл взгляд, потому что смотреть на затылок жены стало уже совсем невыносимо, отбил короткую дробь по косяку двери, повернулся на каблуках и вышел.
   Сдёрнув с полки шляпу, стремительно прошагал мимо парнишки.
  - Поехали на Покровку.
  
   Здание Полицейского Управление находилось практически в центре города, на Покровской улице, между собой полицейские так и называли его Покровкой. А вот горожане чаще именовали менее уважительно — Сыр-бором, за то, что как раз там располагалось главное городское отделение Сыскного бюро. Здесь же было отделение Первой полицейской части, к которой относилась территория центра, с юга проходившая по набережной Калинки, огибавшей весь центр города. Всего в городе было семь полицейских частей, при каждой состоял главный следователь, под началом которого работало несколько агентов сыскной полиции. Части в свою очередь делились на участки. Павел числился в Первой части, и иногда соглашался с коллегами, сетовавшими на то, что приходится трудиться в такой близости не только от своего непосредственного начальства, но вообще от самого начальника всего полицейского управления города.
   Длинное, трёхэтажное здание с парадным входом и двумя прямоугольными боковыми проездами в центральной части имело четырёхколонный портик, увенчанный треугольным фронтоном. Колонны портика поставлены были на уровне второго этажа, там же на всю ширину портика протянулся балкон с фигурной металлической оградой. Парадный вход выходил на пересечение двух улиц и располагался как раз на углу здания. Угол представлял собой башню, увенчанную куполом и шпилем, с окнами в два этажа высотой. К главному корпусу примыкали боковые флигели с гладкими фасадами, увенчанные ступенчатыми аттиками. По соседству находились гараж и конюшня, тоже выстроенные из камня, но уже без изысков.
   По пути Павел попытался расспросить младшего сержанта об ограблении, но всё произошло буквально пару часов назад, подробностей ещё никто не знал. Ограбление инкассаторов дело нешуточное, старший лейтенант перебирал в уме все петропольские банды и специалистов-одиночек, размышляя, кто мог провернуть нечто подобное, однако без подробностей, увы, строить догадки было бесполезно.
   Сержант высадил Павла у центрального входа и поехал ставить машину в гараж. В холле Управления собралась почти что толпа, что выглядело очень необычно для раннего часа, и Павел решил, что дело в ограблении. Изнутри здание Управы напоминало муравейник: по периметру тянулись кабинеты, в холле потолок отсутствовал, если запрокинуть голову, можно было увидеть потолок второго этажа, но наверху всё пространство было изрезано узкими мостками-переходами с ажурными перилами. Лейтенант взбежал по ступеням центральной лестницы на второй этаж, на бегу кивнув нескольким знакомым. Кабинет начальника сыскной полиции располагался на третьем этаже, поближе к кабинетам прочего начальства. Чтобы пробраться туда, предстояло преодолеть все переходы и коридоры этажей: даже сотрудники, работавшие в Управе не первый год, иной раз начинали путаться в бесконечной череде дверей и лестниц. Павел добрался до кабинета за рекордно короткое время.
   В предбанничке за письменным столом сидела Оленька, машинистка в круглых очках и с таким тугим узлом на затылке, что иногда казалось, что он натягивает кожу у неё на лице, но, в целом, очень симпатичная девушка, за которой безуспешно ухаживали сразу несколько офицеров полиции.
  - Доброе утро, Павел Константинович, - первой поздоровалась она. - Проходите, Ефим Корнильевич вас уже ждёт.
  - Спасибо.
   Павел всё-таки постучал для порядка и сразу зашёл в кабинет.
  - А, Паша. Заходи.
  - Доброе утро, Ефим Корнильевич.
   Начальник сыскной полиции сидел за своим столом, спиной к окну. В кабинете стояла жара, несмотря на то, что в здании имелось центральное отопление, и все помещения обогревались горячим паром, разгонявшимся по трубам из гигантского парового котла, установленного в подвале. Странность, впрочем, тут же объяснилась: вблизи начальственного стола примостилась чугунная комнатная печка. Подобные частенько стояли в квартирах и комнатах, места они занимали чуть-чуть, а использовать можно и для тепла, и для приготовления еды. Только полковничья печка была сделана на заказ и по всей её поверхности тянулся чеканный узор.
   Ефим Корнильевич сидела в мягком кожаном кресле с высокой спинкой, делавшей его похожим на трон, сцепив руки на животе. Точный его возраст назвать затруднялись даже в Столе справок, но все сходились на том, что подполковнику никак не меньше шестидесяти. Он давно потерял юношескую гибкость, но не раздобрел, да и вообще чем-то напоминал отставного генерала, со своими седыми усами и по-военному короткой стрижкой. Старик пользовался определённым уважением, впрочем, больше как человек, чем полицейский: свой пост он получил когда-то, что называется, по блату, однако же искренне старался в меру способностей.
  - Садись, Паш. Слыхал уже, что сегодня утром случилось на Бриллиантовой?
  - Ограбление? - уточнил Павел. - Давыдов сказал только, что ограбили инкассаторов «ЦентрПетропольБанка».
  - Без подробностей?
  - Да, без подробностей. - Павел сел напротив подполковника.
  - Дело серьёзное, - откашлявшись, начал Ефим Корнильевич. - Фургон с сопровождением ехал от Главпочтамта, всего шестеро работников банка: двое в машине сопровождения, вооружённые автоматическими винтовками, двое в фургоне, тоже с винтовками, вдобавок водитель и его напарник, у обоих были револьверы. Но никто из всех шестерых так и не совершил ни единого выстрела.
   Подполковник сделал внушительную паузу, но Павел только кивнул, предлагая продолжать.
  - Они должны был проехать по Почтамскому переулку, повернуть на Бриллиантовую улицу, потом свернуть на Храмовый проспект, доехать до Центрального проспекта, затем у собора Богоматери Путеводительницы повернуть направо, вдоль Софийского канала до Банковского моста. Доехали они только до Бриллиантовой улицы.
   Ефим Корнильевич вздохнул и сразу показался лет на десять старше.
  - Их обогнали две машины, грузовик перегородил дорогу сопровождению и почти сразу взорвался, охрана оказалась дезориентирована, да, сверх того, по ним тут же открыли огонь из второй машины.
  - Из чего стреляли? - быстро спросил Павел.
  - Из автоматических винтовок, - ответил подполковник, внушительно глянув на старшего лейтенанта. - Водителя оглушили, фургон уехал, легковая тоже. Напарник водителя пропал. Фургон нашли во дворах рядом с Канатной фабрикой. Оба охранника без сознания, их сразу отправили в больницу. Из фургона ребят выкурили самопальными дымовыми шашками и оглушили, несколько недогоревших шашек нашли поблизости от фургона. Деньги, конечно же, пропали. Куда уехала машина, никто не знает: в том районе живут, в основном, рабочие, а они в тот час уже все на фабрике.
   Ефим Корнильевич достал трубку и начал не торопясь набивать её табаком. Закурив, он откинулся на спинку своего кресла и внимательно посмотрел на молчавшего Павла. Старший лейтенант глядел в пространство с задумчивым видом.
  - Есть соображения?
   Павел потёр подбородок, рывком встал с кресла и подошёл к большой, во всю стену, карте города. Отыскал место, где атаковали инкассаторов — почти самый Центр города, очерченный с юга Калинкой.
  - Работали профессионалы, мелкая сошка достать автоматические винтовки просто не сможет. Это граница земли «Чёрных извозчиков», а без их разрешения никто там не работает, - произнёс Павел и оглянулся через плечо. - Сколько они взяли?
  - В банке не хотели говорить, - проворчал подполковник, - но, всё-таки, назвали цифру сто тысяч.
   Присвистнув, Павел отошёл от карты назад к креслу, но садиться не стал.
  - Напарника водителя в розыск объявили?
  - Он, думаешь? - Начальник сыскной полиции наклонился вперёд, навалившись на стол.
  - Уж больно похоже, - развёл уками Павел. - А что за машина была, которая укатила?
  - Легковая, М-1, чёрная, - ответил Ефим Корнильевич. - Таких в городе пруд пруди, даже Управление на них катается.
   Старший лейтенант кивнул, соглашаясь, но прибавил:
  - И «Чёрные извозчики» тоже. Надо, всё-таки, поискать.
  - Так это они? - спросил подполковник.
  - Всякое может быть. Доказать же надо, - уклончиво ответил Павел.
  - Ну, так доказывай, доказывай, Паша, - замахал рукой подполковник. - Давай, это, езжай на место, ищи свидетелей. Кто там что видел. На, вот… - он передвинул к старшему лейтенанту тоненькую папку.
  - Слушаюсь, господин подполковник, - козырнул Павел.
  - Да, вот ещё что… - быстро произнёс Ефим Корнильевич, прежде чем старший лейтенант успел дойти до двери. - К нам едет господин из министерства, важный человек, майор Дарий Аркадьевич Валентино. Очень своеобразная личность, за глаза его зовут Василиском. Не слыхал про такого? Он из Особого отдела. Надо будет встретить на вокзале, так ты съезди. - Подполковник достал из кармана жилетки часы, блеснувшие золотой крышечкой. - Приедет в половине четвёртого, возьмёшь машину с шофёром.
  - Особист? - быстро переспросил Павел. - А что ему делать в Петрополе?
   Подполковник тяжело вздохнул и медленно выдохнул, окутав себя серым табачным дымом, от чего стал похожим на джина из лампы. - Да труп у нас всплыл, Паша. В канале под Винным мостом. Не обычный труп, а одного непростого человечка. Такого непростого, что, боюсь, весь город на уши особист поставит.
   «Вот откуда толпа в вестибюле», - подумал Павел. Вслух спросил:
  - Майор поездом или дирижаблем прибывает?
  - Поездом. Ну, ладненько, всё, иди, работай.
   Павел отдал честь и вышел из кабинета. В приёмной Оля проводила старшего лейтенанта любопытным взглядом, но она была не из болтушек и расспрашивать задумчивого офицера не решилась.
   Спускаясь по широкой лестнице на первый этаж, Павел обдумывал услышанное в кабинете. «Чёрные извозчики» специализировались на разбое и бандитизме, грабили подгулявших прохожих, квартиры состоятельных горожан, ювелирные магазины, занимались продажей наркотиков, конокрадством и угоном машин, из-за чего конкурировали с цыганами, у которых основными источниками дохода также были лошади, машины и наркотики. Однако провернуть что-то подобное? Впрочем, да, могли. Банда не самая многочисленная в городе, и, всё-таки, одна из самых опасных, они были способны на всё, так почему бы не инкассаторы?..
   Заглянув по пути в свой кабинет, он застал младшего сержанта Прокопенко за метанием дротиков в от руки нарисованную мишень, пришпиленную к двери. К счастью, меткостью Прокопенко не блистал — дротик отскочил от стены в полуметре от головы старшего лейтенанта, а Прокопенко с такой поспешностью убрал ноги со стола, что едва не свалился со стула.
  - Пиши! - велел Павел, сверившись с записью в папке. - Воронин Владимир Валерьевич, сотрудник инкассаторской службы «ЦентрПетропольБанк». Записал?
   Прокопенко часто-часто закивал.
  - Сейчас же свяжись со Столом справок, узнай его адрес и поезжай туда. Воронин пропал несколько часов назад во время налёта на инкассаторский фургон, может быть в сговоре с налётчиками, поэтому возьми с собой ещё кого-нибудь. Если не застанешь на месте, подежурите там, подождёте, только аккуратно, ясно?
  - Так точно!
   Павел вышел из кабинета. Он уже отставал: у Воронина было достаточно времени, чтобы добраться до дома. Утешало, что розыск начальник, всё-таки, объявил, может, и поймают на вокзале или в порту.
   Единственное, что смущало старшего лейтенанта в деле, это отсутствие жертв. Взрыв и угон вполне вписывались в стиль «Чёрных», но почему они не убили ни сопровождение, ни тех, кого вытащили из фургона? Почему не кинули гранату в саму машину, зачем взрывать грузовик? Почему водителя только оглушили, а не застрелили? Правда, его напарник пропал, но Павел практически не сомневался, что Воронин предатель, без «своего» человека в таком деле не обойтись: кто-то же сообщил бандитам маршрут и время. Может, его и пристукнули, как лишнего свидетеля, но одна жертва никак не вписывалась в версию с «Чёрными извозчиками». Те положили бы всех.
   Нужно разбираться на месте.
  
  
  
  ***
   Подступы к кладбищу, зимой и летом, караулили люди Адмирала. Причитания, которые неслись вслед посетителям, вызывали у прохожих скорее чувство вины, чем сострадания, но подавали они от того ничуть не меньше. Старушки в залатанных юбках жаловались на потерю кормильцев визгливо, нараспев заклиная прохожих именем Богородицы, женщины с округло выступающими животами молча протягивали лодочкой сложенные ладони, неопрятные старики в дырявых сапогах крестились на поднимавшийся над оградой купол храма и провожали прохожих грустными глазами бродячих псов. Калеки на тачках, девушки в чёрных платьях послушниц с коробами для милостыни на нужды монастыря, старики и старухи, ободранные нищие. Ни от кого никогда не пахло алкоголем — это отвращало, подавать пьянице на вино не станут. Цыганок с опоенными снотворным детьми среди них тоже не было, те не посмели бы сунуться на Княжий остров. И среди всей этой ватаги не было ни одного настоящего нищего, их попросту не пускали к кладбищу. Если ты не состоишь в артели Адмирала, рассчитывать тебе не на что.
  - Сыночек, миленький… - старуха не договорила, грубо одёрнутая своей товаркой. Взъярившись, она тут же затихла, когда соседка что-то горячо прошептала ей на ухо. Старуха бросила стремительный взгляд на парня, заискивающе улыбнулась и отодвинулась назад вместе со своей кубышкой.
   Максим едва взглянул на обеих. Пока он шёл через переулок к кладбищу, нищие и попрошайки замолкали — просить милостыню у него никто не рисковал.
  - Дяденька, дай копейку.
   Щуплый пацанёнок в кепке, которая была ему велика и сползала на ухо, смотрел на Максима снизу вверх, протягивая руку. Тонкую шею охватывал истрёпанный шарфик, куртка не по росту, на перчатках изодраны пальцы.
   Максим достал из кармана несколько рублей и ссыпал в протянутые ладошки.
  - Спасибо, дяденька, - пацанёнок ловко переложил монеты в карман и шепнул: - Атаман сказал, что встретится с тобой. Скоро, - прибавил мальчишка и припустил прочь, сверкая стёртыми подошвами.
   Над старым кладбищем поднимался самый настоящий лес, деревья росли не один десяток лет, некоторые даже застали прошлый век. Ближе к воротам дорожки содержали в порядке, мусор регулярно вывозили, но многие могилы всё равно выглядели брошенными, да так оно и было: стёрлись имена на могильных камнях, холмики сравнялись с землёй. Умерли или разъехались потомки, и могилы дичали, а имена забывались. Максим шёл вглубь кладбища, мимо каменных склепов и разбитых памятников. Чем дальше, тем гуще заросли, тем больше кладбище походило на лес. Среди деревьев лежали обросшие мхом каменные вазы, расколотые плиты со строчками выбитых надписей, которые смог бы разобрать уже только разве слепой со зрячими пальцами. Здесь люди не появлялись. Люди ходят на свежие могилы, к древним не приходит никто.
   Он повернул в сторону реки. Без тропы вышел на берег в нескольких метрах от группы могил и двоих человек, ожидавших над ними.
   Выкинув окурок, Максим подошёл к могилам, встав сбоку. На склоне к небу поднимались два креста, без ограды: только холмики и деревянные распятья. На одном висела табличка с каллиграфически выведенной надписью «Лихов Игорь Иванович», на втором висела точно такая же, но с иным именем «Лихов Филат Иванович». Судя по датам, первый был младше второго на два года, умер он четырнадцать лет назад, ещё совсем молодым. Второму было пятьдесят, когда он скончался. Подле стояли мужчина лет тридцати и женщина.
   Мужчина выглядел как забойщик скота, из тех, что могли одним ударом особого, многогранного кинжала убить на месте быка. Коротко подстриженные волосы едва прикрывали кончики ушей, глубоко посаженные, тёмные глаза смотрели зорко, цепко. Пальто на нём было расстёгнуто, под воротником рубашки виднелась часть татуировки, змеившейся по груди и забиравшейся сбоку на шею, в сложном переплетении угадывались очертания не то змеи, не то дракона.
  - Сегодня ровно год со смерти твоего дяди, - произнесла женщина, ясным, хорошо поставленным голосом, не вязавшимся с морщинами и сединой, - мог бы не опаздывать.
  - Мне жаль, - откликнулся Максим, не меняя выражения лица.
   Сомнения в её возрасте не возникало, но выглядела женщина так, что никто не посмел бы назвать её старухой, даже за глаза. Высокая, статная, она сохранила стройную фигуру, которую траурный наряд лишь подчёркивал. Из-под длинного пальто с меховым воротником до щиколоток спускался подол чёрного платья, шляпу с широкими полями украшало узкое длинное перо и серебряная брошь. Седые волосы были уложены в причёску, несколько прядей выбились из-под шляпки, или же были кокетливо выпущены нарочно.
   Присев возле одной из могил, она протянула руку, обтянутую бархатной перчаткой, убрала несколько сухих листьев, принесённых ветром. Взгляд её скользнул вдоль берега, задержавшись на мусорных кучах на той стороне.
  - В каких странных местах мы иногда оказываемся, - прошептала она.
   Мужчина с татуировкой коротко кашлянул:
  - Можно памятник поставить, - сказал он и сунул руки в карманы брюк. - Украсим тут всё, с оградой, с лавочкой чугунной. Отец и дядя Игорь заслужили.
   Женщина улыбнулась горькой улыбкой.
  - Заслужили? - Она встала, отряхнула руки, фыркнула. - Вот уж, истинно, устами младенцев…
  - Рада?..
   Женщина легонько похлопала его по щеке:
  - Ты прав, Глеб, они заслужили лежать здесь.
   Она перевела на реку бледные, потускневшие глаза, сощурилась от ветра, и сеточка морщин вокруг век разбежалась глубокими лучиками-бороздками.
  - Мы все заслуживаем.
  - Я не то имел в виду…
  - Не утруждайся, дорогой, я поняла, о чём ты.
   Лицо мужчины вдруг исказилось, непонимание сменилось яростью.
  - Какого чёрта мы оставили всё так?! - заорал он. - Просто спустили на тормозах!
   Он развернулся к Раде, внешне остававшейся безучастной:
  - Год прошёл! Год, мать его! Сегодня самое время что-нибудь предпринять, они ничего понять не успеют!
  - Мы не в том положении, ты знаешь…
  - Нужно поставить на место чёртовых лошадников! - перебил её Глеб, рубанув воздух ладонью.
   Тонкие губы Рады превратились в жёсткую линию. Ощутив перемену, Глеб со сдерживаемой злостью сунул руки в карманы пальто и отодвинулся, встал вполоборота к женщине.
  - Угомонись! - осадила его Рада. - У нас не хватит сил затевать войну с «Чёрными извозчиками».
   Глеб метнул на женщину взгляд, в два шага приблизился, наклонившись к её лицу:
  - Знаешь, что, бабушка, они твоего сына ведь порезали.
  - Глеб, хватит.
   Максим попытался взять его за плечо, но мужчина, не глядя, сбросил руку парня. Под взглядом Рады он, всё-таки, отступил, отошёл в сторону, с раздражением провёл рукой по подбородку, снова повернулся.
  - Будто вам плевать! - выкрикнул он. - Ты, - Глеб толкнул в плечо Максима, тот сделал шаг назад, не сводя с брата взгляда. - Ты, и твой брат! Когда дядя Игорь кончился, мой батя половину сраных цыган на перо пересажал!
  - И начал войну, которую не смог выиграть! - резко бросила Рада. - Закрой пасть, Глебушка, или я сама тебя заткну.
   Мужчина со злостью пнул ногой по дёрну, подбросив в воздух комок перегнивших листьев, сделал несколько нервных шагов, с оттяжкой провёл рукой по затылку. Рада наблюдала за ним, скрестив руки на груди.
  - Ты уже слишком стара, чтобы вести дела, - произнёс Глеб. - Так все говорят.
   Рада не ответила, но метнула на внука такой взгляд, что Глеб стушевался и отвернулся.
  - Во главе семьи пора встать мужчине, хватит уже, - пробормотал он.
  - А ты разве не пытался? - ядовито поинтересовалась Рада.
   Глеб искоса взглянул на женщину.
  - Знаю я о твоих похождениях: пытаешься вести дела у меня за спиной, да? Напомнить, кто потопил последнюю партию груза для столицы? Целая лодка, чтоб тебя!
   Последние слова Рада прокричала, потом резко выдохнула, заговорив подчёркнуто спокойно:
  - Мне до смерти надоело спасать нашу семью от дуболомов вроде ваших отцов, а яблочко от яблони не далеко падает.
   Глеб как-то по-особенному дёрнул шеей, видно, потопление лодки помнил, но вспоминать не очень-то любил, круто повернувшись, он чеканящим шагом направился прочь. Сапоги увязали в мягкой земле, и печатать шаг не получалось. Проводив его взглядом до самых деревьев, Рада снова присела возле могил.
  - Горячая голова, - прошептала она. - Когда-нибудь сам себя погубит.
   Максим достал папиросу и закурил. Официальный визит вежливости можно считать состоявшимся, а за курение Игорь и Филат не обиделись бы.
  - Где Ник? - спросил Максим.
  - А сам как думаешь? - вопросом на вопрос ответила женщина, и в голосе промелькнуло раздражение — Глеб сильно её задел. - Будто не знаешь, где твой брат пропадает целыми днями?
   Затянувшись, Максим бросил рассеянный взгляд по сторонам, на Грязную речку, нёсшую свои желтовато-бурые воды в сторону Гавани.
  - Ты думаешь так же, как он? - спросила Рада.
   Максим не ответил, и женщина обернулась, пытаясь поймать взгляд внука, но тот смотрел в сторону.
  - Макс?
   Он, всё-таки, скосил глаза — тёмно-серые, как у его отца.
  - Перемен не избежать, - сказал Максим. - И Глеб старший.
  - А ума так и не нажил.
  - Он может вести людей, - заметил Максим. - Он сильный, его уважают.
   Рада пошевелила губами, не то молясь, не то бормоча проклятия.
  - Я соберу семейный совет, - сказала она. - Но только не сегодня. Сегодня мы скорбим.
  
  
  
  ***
   Бриллиантовую, конечно, оцепили: полицейский стоял в самом начале улицы и разворачивал все машины и экипажи. Толпа ещё собраться не успела, но несколько любопытствующих уже крутились поблизости, скорее всего, работники местных магазинов, явившиеся на работу, среди них и пара репортёров. Павел заметил знакомого корреспондента из «Вестника Петрополя»: плотненький, прилизанный, в коричневом костюме в мелкую сеточку, состоявшем из длинного двубортного пиджака и коротких мягких бриджей, застёгнутых под коленями. Между ботинками и бриджами — шерстяные носки в коричнево-оранжевый ромбик. Шерстяная жилетка «украшена» несколькими пятнышками соуса. На голове твидовая шляпа. По пятам за щёголем следовал фотограф, тащивший на плече ящик с треногой.
   Едва разглядев приметную фигуру, Павел круто повернулся на пятках и попытался незаметно проскользнуть мимо, наплевав на приличествующее следователю поведение, однако приезд старшего лейтенанта не могли не заметить.
  - Павел Константинович! - заорал корреспондент и даже сорвал с головы шляпу, замахав ею в воздухе. - Господин следователь!
  - Доброе утро, Ян Иннокентьевич, - обречённо поздоровался Павел с подскочившим к нему журналистом.
  - Доброе, доброе! - радостно ответил Ян. Его широкое лицо и в самом деле сияло как солнышко. - Ну-с, рвануло, говорят, знатно, а?
  - Я только что приехал. - Павел попытался пройти мимо, однако журналист каким-то чудом снова возник у него на пути.
  - Сто тысяч рублей, каково? - Корреспондент вынул блокнот и карандаш. - Уже знаете, кто украл?
  - Понятия не имею, - ответил Павел, сделав обманный рывок в сторону и ловко обогнув журналиста.
  - Но вы же дадите мне знать, если узнаете? - с надеждой закричал Ян вслед лейтенанту. - Хотя бы намекните, по старой дружбе, а, господин следователь?
   Павел не ответил, махнул удостоверением перед полицейским, дежурившим у верёвочного ограждения, и зашагал к месту основных действий.
  - Сколько можно, когда вы уедете? - раздался крик из окна над ювелирным. Кричал какой-то господин в малиновом халате. - Господи, да кто теперь поедет за покупками к нам, когда здесь взрывают и убивают?
  - Вот увидите, уважаемый, у вас отбоя не будет от покупателей, - заверил его Павел.
   Но место для преступления и вправду неудачное: шумихи никак не избежать. К обеду на Покровку полетят по пневмопочте депеши от важных начальников с требованием разобраться, решить, устранить, да без промедлений.
  - Доброе утро, господа, - приветствовал он столпившихся полицейских. - Следователь Карский. Где охранники?
   Охранники курили возле своей машины, так и стоявшей, чуть не уткнувшись носом в опалённый грузовик — «полуторка», судя по характерным формам. Павел отметил опущенные плечи, и то, как один всё время тянулся к лицу: то нос потереть, то лоб, что выдавало смущение и стыд, а второй, сам того не замечая, поглаживал себя по руке — тоже утешался. Взрыв машину сопровождения почти не задел, охранники отделались царапинами.
   Представившись, Павел попросил рассказать, что случилось, решив, что не лишне послушать рассказ ещё раз, из первоисточника. Инкассаторы угрюмо насупились, просьба уже в который по счёту раз повторить всю ту же песню их не обрадовала, тем не менее, не спорить же со следователем, пусть даже и стыдно вспоминать, как тебя обвели вокруг пальца. Павел слушал внимательно, не перебивая, только когда они закончили, перешёл к вопросам:
  - Вы разглядели парня, который выпрыгнул из грузовика?
  - Нет, - ответил один. - Он был с другой стороны, а потом грузовик взорвался, по нам начали стрелять, и уже было не до того. Мы с напарником повалились на сидения, пытались выбраться из машины, чтобы стрелять в ответ, да какой там! Голову не поднять было.
  - А не было на них таких низких цилиндров, с пряжками спереди?
  - Это извозчичьих, что ли?
  - Да, - подтвердил Павел.
   «Чёрные извозчики» часто одевались как настоящие извозчики, но не по полной форме, а вот цилиндры, как правило, носили, чтобы продемонстрировать принадлежность к группе.
  - Да говорим же, не видели.
  - Грузовик взорвался, когда парень выпрыгнул?
  - Да. Почти сразу.
  - Идёмте, - махнул рукой Павел, направившись к «полуторке».
   Грузовик сильно обгорел. Прибывшие на место пожарные потушили его, но машина серьёзно пострадала. Очевидно, что преступник кинул в кабину гранату. Достать её не так сложно, как могло бы показаться: после Мировой войны на чёрный рынок попало много оружия. Война закончилась почти тридцать лет назад, но, налаженные в то время связи, не ослабевали, и на рынке всплывали не только снаряды и оружие прежнего времени, но даже новые образцы. Продавали их сами же военные, тайком, конечно, но прикрывая друг друга и уплачивая положенную мзду вышестоящему начальству. Они поставляли оружие в города, а полиция потом воевала против хорошо вооружённых бандитов. Не то, что в прежнее время, когда у преступника в лучшем случае кистень имелся. Павел, правда, ту благодатную эпоху не застал, но времена, должно быть, были хорошие.
  - Вы спросили водителя, кто на него напал, прежде чем его увезли в больницу? - спросил Павел у полицейского.
  - Он без сознания был, - ответил тот. - Но с ним послали человека — он возьмёт показания сразу, как врачи позволят.
  - Отлично.
  - Да напарник его вырубил, кто же ещё! - с жаром вмешались охранники.
   От комментариев Павел воздержался, обошёл машину, но номерных знаков на ней, разумеется, не наблюдалось.
  - Пусть кто-нибудь займётся грузовиком, - распорядился он. - Да хоть вы, как вас зовут?
  - Младший сержант Коненков!
  - Вы и займётесь, - сказал Павел. - Наведите справки, узнайте, не пропадал ли где в городе или в окрестностях грузовик такой модели, ясно?
  - Так точно!
   «Итак, - принялся рассуждать Павел, - налётчиков было по меньшей мере трое: охрана толком не разглядела, но парни не с улицы на такую ответственную должность попали, кое-что заметили». Насчёт Воронина Володи сомнений у Павла почти не оставалось. Водителя могли, конечно, выкинуть, чтобы не мешал, а его напарника взять на мушку, но при таком раскладе сделали бы наоборот: выкинули напарника, а водителю велели рулить. Гораздо правдоподобнее выглядит версия, при которой Воронин сам оглушил приятеля и увёл фургон. Едва фургон поехал, «Эмка» тоже снялась.
   Павел скользнул взглядом по окрестным домам, натолкнувшись на крикливого господина в окне, высунувшегося по пояс и следившего за полицейскими через театральный бинокль. Встретившись взглядом со старшим лейтенантом, мужчина едва не выронил бинокль и юркнул за занавеску. Разумеется, он снова займёт свой наблюдательный пункт, едва старший лейтенант отвернётся. Павел отвернулся, не сомневаясь, что за остальными окнами прячется ещё с десяток «шпиков». Слухи так и распространяются.
   Он мысленно восстановил весь маршрут, от почты до банка. Бандиты выбрали самое подходящее место для нападения: за проспектом уже слишком людно, а здесь хоть и центр, район спокойный. Обе машины дождались, пока инкассаторы повернут на Бриллиантовую улицу и начали действовать. Их было слишком мало, и на численный и огневой перевес они не рассчитывали, сделав ставку на внезапность. А ещё точность и слаженность исполнения. Дерзко, да. Но в остальном совершенно не похоже на стиль «Чёрных извозчиков». В то же время трудно представить, чтобы какая-нибудь банда решилась работать на их территории.
   «Может, гастролёры?» - подумал Павел.
   Однако «Чёрные извозчики» имели авторитет не только в родном Петрополе, и дела вели не только здесь. Их уважали. И боялись. И боялись гораздо больше, чем уважали. Подкопаться же к мерзавцам никак не удавалось: зимой трупы спускались под лёд озера на окраине города, за свалками, весной, когда тела всплывали, полиция записывала их всем скопом в самоубийцы, чтобы не портить статистику и не нарываться на неприятности, а то, глядишь, в следующий раз из подо льда выловят уже твоё разбухшее до неузнаваемости тело. Летом «Чёрные извозчики» привязывали к ногам жертв камни покрепче и спихивали с мостов, тоже на окраинах. В исключительных случая не секретничали: по части устрашения эти молодчики занимали первое место среди петропольских банд, а с засланными агентами расправлялись жестоко и страшно. Лет пять назад одного выкинули на полном ходу возле главного входа Покровки, в узле, свёрнутом из его же одежды, неаккуратно порезанного на части. Медик сказал, резать агента начали ещё живым. После того случая ни один следователь не хотел браться за дела, связанные с «Чёрными извозчиками», изворачивались, как могли, перебрасывая дела друг на друга, агенты наотрез отказывались шпионить, доносчики в воровской среде посылали полицию подальше, предпочитая отсидеть свой срок, чем пойти на сделку.
   И чтобы такие упыри оставили свидетелей в живых? Да и не мастера они были по части тонких дел. Грабили, но грубее, проще. «Чёрные извозчики» основной доход имели с угона машин, грабежей квартир и магазинов. Занимались и рэкетом, десять лет назад очень активно — конокрадством, из-за чего до сих пор ссорились с цыганами, но, следуя в ногу со временем, переключились на машины. Начинали когда-то с простейшей схемы: поджидали в экипажах подгулявших купцов и богатых чиновников на выходах из ресторанов, нанимались подвезти, по дороге резали горло, обирали, а тело вывозили за город. Да и на сегодняшний день старое ремесло не забыли, из уважения к прошлому, надо думать, потому что с продажи машин и рэкета денег имели куда больше. Дома грабили не только в городе, но и за городом, где людей поменьше и до полиции не докричаться даже днём. Да и головорезы их пользовались спросом: если нужно с кем-то разобраться, шли к «Чёрным извозчикам».
   Павел ещё немного походил вокруг, потом кивнул одному из полицейских.
  - Теперь к фабрике.
   Выехать на проспект бандиты не побоялись, да им и деваться-то было некуда, с улицы только два пути, но не разворачивать же фургон! На проспекте их не остановили — а с чего бы? Преспокойно прокатившись по городу, преступники завернули во дворы, причём ясно, что маршрут обговорили заранее, знали, что квартал вблизи фабрики утром пустует.
  - Жильцов соседних домов кто-нибудь послан опросить? - спросил Павел у полицейского. - Может, кто-то в окно что-то видел…
  - Опрашивают, только пока ничего, - ответил полицейский.
   Павел удовлетворённо кивнул: пусть, ещё не вечер, а любопытных и глазастых в городе хватает.
   Фургон стоял посреди двора: задние двери нараспашку, дверь со стороны водителя тоже открыта. Вокруг суетились двое полицейских, один дежурил на въезде, но тут пока что было тихо, да и когда ещё пронюхают! Толпа соберётся на Бриллиантовой, где преступники пошумели, про дворы прознают не скоро.
  - Охранники, которые внутри сидели, в больнице, господин старший лейтенант, - доложил полицейский. - Без сознания увезли.
   Павел кивнул. Подошёл ближе, заглянул в кабину через плечо паренька, снимавшего отпечатки: парень бережно высыпал из коробочки тонкий пылевой порошок на руль, но выглядел при этом расстроенным, значит, не ладилось.
  - Нашли что-то? - на всякий случай спросил старший лейтенант.
  - А? - Парень резко выпрямился и стукнулся о раму. - Уй! - Он с чувством потёр ушибленное темя. - Нет, господин следователь, всё вытерли.
  - Нарочно? - вопросительно выгнул брови Павел.
   Преступники далеко не всегда проявляли подобную предусмотрительность, хотя дактилоскопический метод начал использоваться уже больше полувека назад.
  - Похоже, что да, - признал парень.
  - А шашки где?
  - В кузове, - махнул рукой специалист.
   Обойдя фургон, Павел заглянул в кузов — шашки лежали рядком на куске ткани, их собирались приобщить к делу как улики. Преступники снова действовали наверняка, закинули аж четыре штуки, хотя хватило бы одной. Видимо, чтобы охранники не успели погасить. От «дымовух» разило гарью и селитрой, конструкцию они имели самую примитивную: свёрнутые из пропитанных аммиаком газет трубки. Просто и эффективно. Кем бы ни был автор плана, он определённо предпочитал идти по пути наименьшего сопротивления.
   На одной из трубок Павел разглядел дату выпуска газеты, получалось, что сутки назад. Конечно, дата вовсе не говорила о том, что подготовка началась за сутки (попахивающие аммиаком самопальные шашки долго хранить никто не станет, сделают накануне), но дата натолкнула Павла на другу мысль: когда же началась подготовка? Ведь маршрут наверняка меняется, сообщают его инкассаторам незадолго до смены, так когда же завербовали пердателя-Воронина, и, что важнее, его завербовали, чтобы провернуть дело, или же преступники готовили операцию и потому связались с Ворониным?
   Задумавшись, Павел побарабанил пальцами по дверце фургона. Он не знал, сколько обычно перевозят инкассаторы, но подумал, что сумма в сто тысяч в любом случае необычна. «Нужно навести справки в банке», - подумал Карский, уцепившись за новую, интересную мысль: что, если Воронин был не единственным? Если бандиты знали, на что охотятся, если точно знали, какую сумму повезут из Почтамта в банк, у них должен был быть осведомитель в самом банке. В любом случае неплохо узнать подробности об этой сумме.
  - Где оружие? - спросил Павел.
   Полицейский, к которому был обращён вопрос, недоумённо нахмурился.
  - У охранников ведь было оружие, нет? - терпеливо объяснил следователь. - Не в больницу же его увезли вместе с ними.
  - Оружия не было, - ответил полицейский.
   Запрокинув голову, Павел посмотрел на окна, выходившие во двор: все узкие, тёмные, неприветливые.
   Значит, оружие забрали преступники. Хорошо это или плохо, ещё не известно. Пока что единственной зацепкой старшему лейтенанту виделся пресловутый Воронин, больше ухватиться не за что. Может, появятся и другие ниточки, но Воронин должен лично знать своих нанимателей, он — кратчайшая тропинка.
   «Вот этой тропинкой и двинемся».
  - Если найдёте свидетеля, сразу на Покровку везите, - распорядился Павел. «Похоже — не похоже, а лишнего свидетеля не только «Чёрные извозчики» убрали бы, - подумал он. - Охранники лиц не видели, потому и живы, а вот Воронин может уже на дне Велиги рыб кормить».
   Павел вернулся к своей машине, прикидывая, куда лучше сейчас поехать: в банк или на квартиру к потенциальному утопленнику, в итоге решил, что второе. Застать там Владимира он не надеялся, но хотел, по крайней мере, потолковать с его родными.
  
   Семья Воронина обреталась на Княжьем острове, находившемся на другой стороне Велиги, между двух её рукавов. Отделённый от основной части города, остров и вправду жил на положении суверенного княжества, или как отдельный городок, со своими внутренними событиями, личностями, правилами. Даже петропольские авторитеты, из «деловых», сюда не совались — их власть здесь признавалась постольку-поскольку. На западной части острова имелась большая Гавань, откуда постоянно отходили суда, чаще гружёные кожей, выделывавшейся на местном кожевенном заводе, и множество причалов и пристаней, которыми пользовалось население в частном порядке тоже. Воронин снимал жильё в южной части острова, со стороны реки. Это был район Кожевенного завода, и запах там стоял такой, что хоть с прищепкой на носу ходи. К счастью, жил он на самой окраине района, неподалёку от набережной реки.
   Признаться, на острове Павел бывал нечасто, но, всякий раз, попадая сюда, явственно ощущал отчуждённость этого места.
   Припарковавшись во дворе, следователь не без труда отыскал нужный подъезд. Узкие окошки, мутные из-за покрывавшего их слоя пыли, почти не пропускали свет, на многих дверях таблички с номерами отвалились, и Павел считал про себя, поднимаясь, этаж за этажом, пока не добрался до нужной двери. Он покрутил звонок, но тот оказался сломан. Пришлось стучать.
   Открыла ему маленькая женщина, брюнетка лет сорока, с большими, как у оленёнка, глазами, с едва наметившейся сединой.
  - Доброе утро, сударыня. - Павел снял шляпу и достал удостоверение. - Следователь по особым делам, Павел Карский. У меня есть вопросы касательно вашего мужа, могу я войти?
  - Отчего же нет? - хрипловатым голосом ответила женщина, посторонившись. - Ваши здесь уже дежурят. Одним фараоном больше, одним меньше…
   В узком коридоре было темно, как в погребе, только в нескольких шагах впереди, пробивался свет из щели под дверью. Ориентируясь по звуку шагов, Павел прошёл за хозяйкой на кухню, где уже чаёвничали двое полицейских. Уавидев старшего лейтенанта, они вскочили, хватаясь за фуражки и спешно дожёвывая бублики.
  - Почему никто не дежурит в прихожей? - спросил Павел.
  - Виноваты, господин старший лейте…
  - Марш на пост.
   Обоих полицейских как ветром сдуло. Женщина наблюдала эту картину равнодушно, обхватив себя руками за локти.
  - Можно? - спросил Павел, указав на стул.
  - Пожалуйста, - равнодушно ответила хозяйка и сама села напротив.
  - Простите, не знаю вашего имени, сударыня.
  - Варвара Алексеевна.
  - Варвара Алексеевна, - повторил следователь. - Вам рассказали, в чём состоит суть нашего дела?
  - Сказали, что банда налётчиков украла деньги, которые везли в банк, сказали, мой муж пропал.
  - И мы его ищем.
  - Скорее уж не его, а деньги, а? - ухмыльнулась Варвара Алексеевна. Однако по её зажатой позе, по опущенным плечам, покрасневшим глазам Павел догадался, что женщине пришлось не сладко. Люди на Княжьем привыкли не доверять полиции, особенно тем, кто прибыл из-за реки, и недружелюбное поведение женщины могло объясняться обычной недоверчивостью. Кроме того, Прокопенко уже, должно быть, разболтал о подозрениях, павших на мужа женщины, так что повода для дружелюбия у неё не было.
  - Я не обвиняю вашего мужа в сговоре, хотя и подозреваю, - честно признался Павел. - В любом случае, неважно, заодно ли он с преступниками или нет, ему угрожает опасность, и вы это понимаете.
   Женщина быстро подняла и тут же опустила глаза, словно из угла в угол метнулась серая мышь. Павел наклонился вперёд, доверительно понизив голос.
  - Помогите найти его, если хотите ему помочь.
  - Я не знаю, где он.
  - Да, - кивнул Павел. - Но вы знаете его друзей, знаете, куда он мог пойти, к кому обратиться. Вы можете помнить, кто приходил к нему в последнее время, виделся ли он со странными людьми, оказался ли внезапно при деньгах.
   Павел помолчал, кашлянул.
  - У вас есть дети, Варвара Алексеевна?
   Женщина слегка побледнела.
  - Вашему мужу грозит опасность. Защищая, как вам кажется, супруга, вы можете лишить детей отца. Помогите его найти.
  
  
  
  ***
   Время уже подкрадывалась к двенадцати, а солнце всё также ленилось показаться из-за серой облачной плёнки, и день тонул в серых туманных сумерках. Ветер поменялся, с западной стороны тянуло от Кожевенного завода. Над входом в трактир покачивался фонарь с разноцветными стёклами: зелёным, бардовым, тёмно-синим и янтарным, он не горел, но к вечеру, его всегда зажигали. К двери спускались несколько ступенек, над ними — железный проржавевший козырёк, на котором на двух цепочках болталась деревянная табличка с надписью, похожей на шрифт газетных заголовков, выведенная чёрной краской — «Небесный фарватер». У входа стоял легковой автомобиль сине-серой расцветки, припаркованный криво, словно водитель просто повернул и нажал на тормоза.
   Обойдя машину, Максим заглянул в салон, хмыкнул и вошёл в трактир, толкнув деревянную, поскрипывавшую дверь.
   Узкие окна тянулись под самым потолком, вместе с газовым освещением они поддерживали внутри полумрак, света в «Небесном фарватере» недоставало, словно хозяин нарочно маскировал все недостатки и шероховатости. Барная стойка начиналась напротив двери и шла до перегородки с арочным проёмом, делившим помещение на две части. Под окнами, слева от двери, стояли столы с лавками, некоторые старые, с исцарапанными столешницами, другие поновее, недавно заменённые. За аркой зал немного раздавался в ширину, там тоже стояли столы, но в дальнем конце ещё была небольшая сцена с пианино. По бокам от арки две кадки с подсохшими кустами безуспешно пытались придать заведению презентабельный вид.
  - Чего изволите, господин Лихов? - спросил трактирщик, услужливо поставив на стойку пепельницу.
   Сняв картуз, Максим положил его рядом с собой и облокотился о стойку. Мужик, потягивавший рядом пиво, едва разглядев бритую голову парня, вместе с кружкой ретировался за стол.
  - Херес, - попросил Максим, положив на стойку монеты.
   Трактирщик плату забрал, стакан поставил, но рядом поставил ещё и бутылку.
  - Угощайтесь, Максим Игоревич, для вас — бесплатно.
  - Никита здесь? - спросил Максим, смахнув пепел папиросы в пепельницу, обвёл взглядом наполовину пустой зал.
   Из-за столика, за аркой, донёсся грохот бьющихся стаканов и дикий хохот. Трактирщик скорбно поморщился. Один из парней за столом вскочил, размахивая бутылкой, опрокинул стул, коротко выругался и пнул его так, что стул отлетел на другую сторону зала. Вся компания разразилась смехом, а несколько человек, выпивавших по соседству, предпочли пересесть поближе к двери.
  - Не рано для дебоша? - крикнул Максим.
   Парень, крушивший мебель мутными глазами посмотрел на говорившего, и, признав, мгновенно протрезвел:
  - Простите, господин Лихов, мы тут…
  - Ник! Подойди-ка.
   Из-за столика высунулся молодой парень, на вид не старше девятнадцати: худое, почти мальчишеское лицо, тонкая шея, порозовевшие от спиртного уши… Неровный, рваный шрам над бровью, оставленный перстнем-печаткой, сбитые костяшки кулаков, а из-под расстёгнутой куртки выступающая рукоятка револьвера. Одет он был в костюм-тройку, как и его брат, только без пиджака, и в кожаную куртку.
   Он подошёл к стойке вместе со своим стаканом и потянулся к бутылке, но Максим переставил её подальше.
  - А вы — на выход, - скомандовал он.
   Приятели Никиты, без лишних слов, выскользнули за дверь трактира, только колокольчик звякнул.
   Никита стоял, опустив голову на руки и немного раскачиваясь.
  - Чёрт возьми, кружится всё… - пробормотал он.
  - Почему на кладбище не пришёл? - спросил Максим, затянувшись.
  - Это сегодня было? - Никита из-под руки посмотрел на брата, цокнул, выпрямился, взъерошил волосы на затылке. Лицо сделалось виноватым. - Бабушка сильно злилась?
   Не ответив, Максим махнул трактирщику папиросой:
  - Сделай ему кофе.
  - Да я чутка хлебнул… - пробормотал Никита.
  - Кофе, Евсей, - повторил Максим.
  - Один момент, господин Лихов, - кивнул трактирщик и вышел на кухню.
  - Ты мне вечером трезвым нужен, - напомнил Максим.
   Никита опустил голову.
  - Сегодня больше не пей.
  - Хорошо.
   Вернулся трактирщик с чашкой и блестящим медным кофейником.
  - Не люблю я кофе, - пробормотал Никита, поморщившись, но чашку взял и выпил содержимое в несколько глотков.
  - Ладно! - Максим потрепал брата по плечу, кивнул хозяину: - Налей ему ещё.
   Евсей достал новую чашечку из-под стойки, подлил кофе, подвинул Никите. Парень посмотрел на трактирщика так, будто тот ему цианистый калий развёл и за бальзам выдаёт.
  - Сахару хоть положи, - проворчал Никита.
   Трактирщик полез под стойку за сахарницей. Несколько посетителей тихо переговаривались по углам, на братьев «Лихих» посматривая только украдкой, если думали, что их не видят.
  - Что-то скучно у тебя тут, - рассеяно заметил Максим. Допив херес, он положил на стойку несколько купюр.
  - Это за стулья и посуду.
   Хлопнул Никиту по плечу.
  - Пей свой кофе и мухой домой, понял?
   Брат кивнул.
  - За руль не вздумай садиться, пешком пойдёшь.
   Над входом звякнул колокольчик, и в трактир вбежал рыжий парень. Застыл на пороге на полсекунды, увидел Лихиховых и ломанулся к стойке, топая сапогами.
  - Максим! Тут случилось кое-что.
   Максим кивком головы велел трактирщику отойти, и тот без слов вышел в зал, принявшись протирать столы.
  - Здорово, Лёха, - громко произнёс Никита.
   Рыжий бросил взгляд на парня и кивнул:
  - Здорово, Ник.
   И тут же забыл про него.
  - Максим, на остров легавые пожаловали. С утра двое явились домой к Воронину.
  - Суетятся, - заметил Максим, затянувшись. - Не паникуй, жена Володи ничего не знает и ничего не скажет. Они всё равно поехали бы нему домой.
  - О чём речь? - спросил Никита. Голова у него всё ещё покачивалась, и стоял он по-прежнему неровно, но к вечеру должен был оклематься.
  - О делах, - коротко ответил Максим и взял Рыжего за плечо. - Отвези Ника домой, вечером с ним отправляешься.
  - Хорошо.
   Лёха повёл парня на улицу к машине, Никита не сопротивлялся, позволяя себя поддерживать. Когда они вышли, Максим снова облокотился о стойку, задумчиво оглядев пустой зал, посмотрел на притихшего трактирщика.
  - Ты хоть граммофон поставил бы, что ли.
  
  
  
  ***
   Возле Главного вокзала припарковаться было негде, пришлось ставить служебную машину на соседней улице и бежать через площадь, потому что время уже поджимало, а Павел ещё хотел перемолвиться с начальником охраны вокзала по поводу того, как проинструктированы его люди относительно Воронина, и позвонить в Управу, чтобы узнать, нет ли новостей. В банке ему пришлось потерять слишком много времени, ожидая, пока его примет нужный человек, да и разговор затянулся: служащий отвечал путанно и уклончиво, юлил по неясной причине, но на прямой вопрос, в чём дело, замялся и пустился в длинные рассуждения о том, что частная жизнь клиентов банка не подлежит разглашению, что речь идёт о вопросах крайне серьёзных, и он, конечно же, не меньше господина следователя (а, может, даже и больше) хочет поймать преступников и вернуть деньги, но ему приходится думать о соблюдении интересов клиентов. «Какие там интересы? - думал Павел, глядя на тщедушного человека в костюме, с бабочкой и с набриолиненными волосами. - Первое, что должно беспокоить клиентов, это их вклады, к чему такая конспирация? Странно. Может быть, объяснимо, но всё равно подозрительно».
   Толком ничего не выяснив, Павел вынужден был прервать расспросы, чтобы не опоздать к прибытию поезда. Злиться на начальство себе не позволил, хотя очень хотелось: зачем понадобилось посылать на вокзал его? Хватило бы одного шофёра. Ясно, что подполковник хотел произвести на особиста хорошее впечатление, однако действовал в ущерб расследованию. В банк сегодня не успеть вернуться, придётся отложить расспросы, а служащий к этому времени подготовится. Что-то он, всё-таки, скрывает.
   За время своего существования вокзал несколько раз перестраивался, последний, нынешний его облик сохранялся без изменений уже тридцать лет. Со стороны он выглядел как настоящий дворец из камня, железа и стекла. В ясные дни, особенно зимой, в мороз, когда небо становилось голубым как лагуны тихоокеанских островов, солнечные лучи вспыхивали на металлических рамах с острыми, шипастыми узорами, и здание сияло как алмаз.
   Сегодня храмоподобное сооружение не сверкало, его окутывал туман и ранние осенние сумерки.
   Павел взбежал по широкой лестнице к дверям, придержал дверь для пожилой дамы, подгонявшей носильщика. Вытащил из нагрудного кармана часы. Времени оставалось десять минут до прибытия, как раз, чтобы успеть позвонить и справиться о делах. На вокзале Павел бывал часто по служебной необходимости, где находится кабинет начальника вокзала знал хорошо. Одной формы, чтобы попасть туда, было недостаточно, требовалось показать удостоверение, правда, старшего лейтенанта тут знали и пропустили без проволочек.
  - Здравствуйте, Николай Иванович, не объявлялся Воронин? - с порога спросил следователь.
   Начальник вокзала привстал, пожал протянутую руку.
  - Если бы объявился, мы бы сообщили, - заверил он. - Да вы не беспокойтесь, не проскочит ваш Воронин.
   Павел кивнул. Он и спрашивал-то больше для порядка.
  - Можно, позвоню от вас?
  - Ради Бога, Павел Константинович, - великодушно махнул рукой начальник вокзала.
   Павел быстро набрал номер и попросил телефонистку соединить с Управой. Через несколько минут он уже знал, что Воронина пока не взяли, ни на одном из вокзалов он не появлялся, на выездах из города тоже, как и в портах. «Либо проскочил, что маловероятно, либо залёг на дно», - подумал Павел. Если прячется, то шансов немного, в трущобах скрываться можно долго, особенно если помогают. Через месяц спокойно уедет из города, и не найти уже будет. Может, даже документы сменит: с такими деньгами не проблема. Вот только семья… В банке Павел поговорил с коллегами Воронина, и решил, что такой человек, скорее всего, семью не бросит. Деньги, конечно, меняют людей, да и чужая душа, как известно, потёмки, однако семья пока что была прямой связью, поэтому снимать наблюдение с квартиры Павел не торопился.
   Распрощавшись с Николаем Ивановичем, он побежал встречать столичного гостя. Успел как раз вовремя: паровоз, в клубах дыма и пара, ровно в пятнадцать тридцать прибыл к четвёртой платформе, из вагонов валом повалили пассажиры, утомившиеся от долгой дороги. Павел встал так, чтобы его было видно: номер вагона он знал, а вот как выглядит особист, не имел ни малейшего представления.
   «…боюсь, весь город на уши поставит», - вспомнил Павел слова начальника. Это точно. Ничего хорошего приезд чиновника из столицы городу не сулил, от особистов всегда только одни проблемы: карьеристы, въедливые дуболомы, считающие местную полицию дилетантами. Самое же неприятное заключалось в том, что представитель Особого отдела мог задействовать все местные силы для своих операций, и это тогда, когда все силы следовало бросить на дело инкассаторов.
   Человека, направлявшегося к нему от вагона, следователь, задумавшись, заметил не сразу. Мужчина подошёл быстрым шагом, пройдя сквозь толпу как нож сквозь подтаявшее масло: люди с его пути растекались, словно в едином порыве, хотя ничего особенно грозного во внешности майора не было. Неожиданно молодой, не старше сорока, впрочем, жёсткие складки на лбу и по бокам рта делали его несколько старше на вид. Подтянутый, с чёрными прямыми волосами, зачёсанными назад и доходившими до остроконечного воротника его чёрного пальто. Без бороды и усов. Широкий лоб, худое, немного бледное лицо с выступающими скулами и ввалившимися щеками, большой рот с тонкими губами, прямые, низкие брови. В целом он производил сильное впечатление, в особенности благодаря безукоризненной элегантности и холодному выражению лица.
  - Старший лейтенант Карский? - спросил особист резковатым голосом.
   Одет он был в длинное пальто чёрного цвета, брюки из тёмного материала, с такими прямыми стрелками, что, казалось, ими можно порезаться, чёрные ботинки, сработанные явно на заказ, и даже рубашка и шейный платок чёрные. Шейный платок окончательно выбил старшего лейтенанта из равновесия.
   То, что майор узнал его, Павлу не понравилось: это означало, что его заранее предупредили о том, кто встретит на вокзале, что, в свою очередь, означало, что подполковник загодя собрался послать старшего лейтенанта встречать «дорогого гостя», но сказать об этом самому Карскому не удосужился. Боялся, что тот открестится?
  - Господин майор? - полувопросительно поприветствовал Павел, отдав честь.
  - Можно без церемоний, - милостиво разрешил Валентино. Стоял он, странным образом повернувшись к старшему лейтенанту боком, будто с опаской, но уж точно не боялся. - Вы не намного младше меня, можете обращаться по имени.
   И сам тут же перешёл на «простое» обращение:
  - Захватите мои вещи, Паша? - Он указал на два огромных чемодана, стоявших на перроне чуть поодаль, и бодро зашагал к выходу с платформы. Павел сцепил зубы.
  
   Чемоданы до машины он донёс, но решил, что добрых отношений у них с майором точно уже не получится, да и прочие сотрудники Управы вряд ли проникнутся к особисту тёплыми чувствами, если он продолжит себя вести в подобном тоне. Может, ему и всё равно — лишь бы делали, что прикажут, но, если люди станут выполнять только то, что прикажут, ни на йоту не отступая в сторону, он скоро взвоет. И задание своё провалит. Что там за задание, кстати?
  - На Покровку, - велел Павел водителю.
   Автомобиль покатил по серым улицам города. Уже темнело, загорались фонари. Павел сидел рядом с майором и смотрел в окно, на проплывающие мимо чёрные стены зданий, объятые разноцветными огнями. Мысли его занимал разговор, состоявшийся в банке, Павел чувствовал, что денежным вопросом нужно заняться вплотную, не обошлось в деле без осведомителя. Такие деньги! Невозможно, чтобы преступникам случайно повезло нарваться на этакий куш, знали, знали, что повезут с почты, знали, когда. Осведомлённость прямо таки завидная.
  - Скажите мне, Карский, - подал вдруг голос майор, вырвав Павла из глубокой задумчивости.
   «Уже по фамилии зовёт», - подумал он, подивившись, как скоро майор перескакивал с одного обращения на другое.
  - Скажите, Карский, как бы вы коротко обрисовали обстановку в Петрополе?
   «Вот так вопрос…» - Павел даже повернулся к майору. Тот смотрел совершенно безмятежно. Старший лейтенант задумался, пытаясь сформулировать ответ.
  - Ладно, не трудитесь, Паша, - успокоил майор. - Знаю, вы любите свой город, и вам больно говорить о том, что здесь творится, о том, что здесь хозяйничают преступники, убийцы, воры. Чиновники заодно с преступниками, подкупы, грязь, панибратство. Вы всё видите, а поделать ничего не можете, и вам невыносимо видеть, как те, кого вы ловите, выходят на следующий же день, или же вовсе недосягаемы для полиции, разве не так?
   «Конечно, так, - подумал Павел. - Но вы-то куда клоните, майор?»
   Майор откинулся на сидении, дёрнул, ослабив, узел платка.
  - Я не самый симпатичный человек, господин старший лейтенант, - произнёс он, сделав движение рукой, словно отводя невидимую завесу. - И не заблуждаюсь на свой счёт, однако меня не слишком беспокоят досужие разговоры. Я служу своей стране, как и вы. Наша задача, как полицейских, защищать мирных граждан. Мы словно пастухи, отделяем овец от волков. Вы же не станете сомневаться в волчьей природе, лейтенант? Вот и в природе преступника сомневаться не следует. Закон един для всех. К сожалению, у тёмной стороны есть своя притягательность, на которую падки простые обыватели, и нам приходится сталкиваться с противоречием, когда граждане приветствуют воров и проклинают тех, кто носит синий мундир. Но в вас чувствуется дух защитника, я вижу это по вашим глазам, и хочу, чтобы вы понимали: можно не любить врачей, но никто не усомнится в верности их действий. Так и я могу не нравиться, мои методы могут казаться чрезмерными, но ради конечной цели следует идти на жертвы. Отречься от себя, забыть жалость и сомнения. Мы принимаем на себя личную ответственность, когда надеваем мундир и встаём на сторону Закона.
   Не сразу найдясь с ответом, Павел осторожно заметил:
  - Вы ведь посланы сюда с особым поручением, господин майор. Из-за убитого.
   Назвать майора по имени Павел так и не решился. И не потому, что боялся — не хотел создавать двусмысленность в отношениях, потому что видел, что дружбы с таким человеком не получится.
  - Убитый был агентом, - ответил Валентино. - Он имел при себе документы государственной важности. Чтобы вы поняли, о чём речь, - майор наклонился вперёд и заговорил тише, - скажу, что от них может зависеть исход следующей войны, ни больше ни меньше.
   Майор снова откинулся на кресле, не спуская с Павла внимательного взгляда, но старший лейтенант молчал. Он всегда предпочитал молчать, если видел, что собеседник не закончил и ждёт реакции, потому что реакция может изменить его первоначальную задумку, и он скажет не то, что собирался. Всегда полезно дать человеку выговориться.
  - Сейчас все говорят о том, что Второй Мировой не избежать. Долго тянуться так не может. Неудовлетворённые амбиции, передел земли, жадность… Да что рассказывать. Но пропавшие документы могут стать тем самым козырем, которого у нас в критический момент в рукаве не окажется. - Взгляд майора заледенел. - И я переверну весь город, но найду их. И убийцу, посмевшего не просто лишить жизни правительственного агента, а посягнуть на безопасность Республики!
  
  
  
  ***
  
  - Эй, красавица! Улыбнись мне!
   Кричал извозчик с проезжавшего мимо экипажа, молоденький, в кепке, сдвинутой на затылок. Кричал с задором, весело, поэтому Анна улыбнулась. А почему бы нет? День был таким мрачным, что улыбка точно не помешает. Экипаж проехал мимо. Анна тихонько вздохнула, остановившись перед витриной кондитерского. Нет, деньги у неё были, вот только, если тратить бездумно, надолго не хватит. Из соображений экономии она сняла маленькую комнату, правда, с печкой, кроватью и уборной, заплатив за месяц вперёд восемь рублей. Ещё пришлось потратиться, чтобы приобрести хотя бы необходимое: кое-какую посуду, керосиновую лампу да и прочие мелочи. А ещё ведь дрова покупать придётся, и одежда нужна, а то всех вещей только и есть то, что сейчас на ней: коричневое платье пониже колен, ботинки на шнуровке на низких каблуках — ради удобства, длинное пальто и шляпа-флоппи, которая сейчас очень кстати защищала от дождя широкими полями (с клошем было бы хуже), потому что зонтик Анна в спешке захватить забыла. Дождик, впрочем, накрапывал мелкий, чтобы вымокнуть, нужно не один час по городу пешком бродить.
   Анна поморщилась, подумав, что бежала из дома как героиня бульварного романа, разве что за забором не ждал голубоглазый брюнет на резвом скакуне.
   Ага, дождёшься тут.
   Как ни ругала себя, как не стыдила, а всё равно некоторых нарядов было ужасно жалко. Да и не только платья, конечно, оставить пришлось всё: книги, детские игрушки, альбомы, фотокарточки… Но с большим багажом далеко не убежишь, и Анна выбрала маленький чемодан, который смогла бы нести достаточно долго без посторонней помощи. Для нескольких фотографий в нём место, разумеется, всё же нашлось. Что она не смогла оставить, так это скрипку.
   В Воздушном порту, сойдя с дирижабля, Анна тут же купила газету и, пристроившись на первом этаже зала ожидания, принялась просматривать объявления. Нанимать жильё ей ещё не приходилось, на что следует обращать внимание, о чём спрашивать хозяев, она не знала и боялась обмана, но обошлось: договор подписали, как положено, затем Анна сразу же поехала в Стол справок, чтобы отметиться. Делать этого очень не хотелось, но хуже будет, если её возьмут без регистрации. Пришлось сперва подождать в коридоре. Соседка Анны, пухлая молодая женщина в платке, очень словоохотливая дама, поначалу вызвала раздражение: и как так можно донимать болтовнёй незнакомых людей? Но очень скоро девушка оценила выгоду, за полчаса ожидания узнав все последние новости города, новые веяния да и вообще обстановку.
   Покончив с необходимыми делами, весь день Анна провела за обустройством своего нового жилья: сперва бегала по магазинам, потом мыла пол, скребла стены, протирала окна.
   Квартирка её была на третьем этаже. В этом квартале (как, впрочем, и везде) дома стояли почти вплотную, остававшиеся между ними переулки сверху закрывали крыши, крепившиеся на железных рёбрах-арках. В крышах зияли дыры. Несомненным плюсом являлось то, что вход в каждую квартиру имелся отдельный, с галереё, которые опоясывали этажи. Анна занимала квартиру на углу дома, так что одно окно у неё выходило на галерею и захламлённый «переулок», весь вид из которого ограничивался окнами соседнего здания, а второе — на улицу, со стороны фасада, и видимо поэтому было не маленьким и квадратным, как первое, а большим, с полукруглым верхом, разделённое на мелкие квадратики тонкими рамами. Со стороны переулка над её окном проходила труба Пневмопочты, и время от времени она разражалась коротким грохотом, когда внутри проносилась капсула. Кровать в комнате стояла у самой дальней стены, рядом с тумбочкой. В углу между окнами — маленькая железная печка с полочками: и греет, и еду приготовить можно. Ещё в комнате был буфет и платяной шкаф справа от входа, под самый потолок, смотревшийся настоящим великаном. Деревянный скрипучий пол, стены с обоями тёмно-зелёного цвета, местами отклеившимися. Расшатанная дверь на том конце комнаты вела в клозет. Анна решила, что при первой возможности купит ширму, чтобы прикрыть безобразие. Хотя гостей приводить, в общем, не планировала. Очень хотелось купить граммофон, или радио, новые книги, а ещё поменять бы занавески на окнах, да и ковёр в комнате не помешает, тем более с такими сквозняками, но Анна сдержалась, побоявшись тратиться, потому что неизвестно, как ещё всё повернётся. И оказалась права: вот уже вторую неделю она безуспешно пыталась найти работу. Без рекомендаций в приличные места не брали ни в какую. Анна показывала диплом, но когда речь заходила о семье, начинала бормотать что-то невразумительное и крайне подозрительное. Предоставить сведения она просто не могла, а без этого ей тут же указывали на дверь. Приходилось признать, что пора немного понизить планку, а то как бы не пришлось стоять со скрипкой, собирая в свою флоппи монетки.
   Оторвавшись от витрины, Анна побрела дальше. Последнее собеседование снова окончилось полным фиаско, в целях экономии Анна пошла домой пешком, в чём уже успела раскаяться, да ещё и дождь снова начался, но похолодало так, что чувствовалось — ближе к ночи может быть снег.
   Темнело, в неярком газовом свете фонарей влажная мостовая засеребрилась. Анна решила, что нужно бы ускориться: она не боялась, но район знала плохо, оставаться здесь после заката не хотелось. Чтобы сократить путь, свернула в переулок, под арку — хотела перейти двор, но остановилась и рывком кинулась к стене: впереди, двое полицейских держали девушку. Один, что потолще, заломил ей руки и гнул назад, второй, с лицом, изъеденным рытвинками от прыщей, похлопывал её по щекам и что-то втолковывал. То, что полицейские, Анна догадалась сразу, по синей форме.
  - Допрыгалась, доскакалась козочка, - исключительно мерзким голосом говорил мужчина. - Ну, как, будешь ласкова?
   Сцена всколыхнула воспоминания, от которых заныл затылок.
  - Эй! - Голос внезапно охрип, крика не получилось. Анна кашлянула и закричала уже громче, побежав вперёд: - Эй! Оставьте её!
   Удивление от появления нового участника драмы отразилось на лицах всех троих, особенно у девушки. В темноте Анна не сразу рассмотрела её, теперь же, приглядевшись, поняла, почему жертва насилия не звала на помощь. Девушка была очень хорошенькой, с тонкой талией, но пышными формами, в светло-зелёном платье и куцем пальтишке, в туфлях не по погоде и с непокрытой головой. Светлые, туго завитые локоны рассыпались по плечам, не прихваченные ни лентой, ни шпильками. Губы ярко горят красным, тонкие дужки бровей подведены чёрным карандашом — без косметики она смотрелась бы гораздо милее, но профессия, как видно, обязывала.
  - А тебе чего, промокашка? - рявкнул толстый полицейский. - Тоже безбилетная, с подружкой в камеру хочешь?
  - Я не безбилетная, и вообще не проститутка, - холодно ответила Анна. - Могу показать паспорт. А то, что вы делаете, незаконно.
  - Незаконно? - повторил тот, что шлёпал блондинку по щекам. - Шла бы ты, мамзель, по-хорошему. А этой красаве ещё штраф уплатить нужно.
   Оба заржали самым неприличным образом. Анна закусила нижнюю губу, но решение уже было принято, отступить, ввязавшись, просто глупо.
  - Сколько? - спросила она, достав из сумочки кошелёк. - Сколько нужно, чтобы ей платить не пришлось?
   Полицейские переглянулись, толстый вдруг выпустил девушку, шагнул вперёд, вырвав у Анны кошелёк, выгреб оттуда все деньги и кинул обратно. Ловить, Анна, понятно дело, не стала, кошелёк упал в грязь.
  - Как раз хватит, - осклабился толстяк.
   В каком-то отупении Анна наблюдала за тем, как её деньги уплывают всё дальше и дальше, пока не скрываются за поворотом в темноте.
  - Сколько там было? - спросила блондинка.
   Анна, успевшая подзабыть о главной виновнице происшествия, посмотрела на девушку пустыми глазами куклы.
  - Четыреста пять рублей, - ответила она бесцветно.
  - Сколько-о?! - ошарашенно повторила девица. - Ты дала им слишком много!
  - А они сами взяли.
   Блондинка покачала головой и принялась застёгивать пальто и приглаживать растрепавшиеся волосы.
  - Зачем ты деньги в одном кошельке носишь? - спросила она. - Господи, какие деньжищи, это же… Это я бы на такое полгода могла бы жить!
   «А я год», - подумала Анна. Что теперь делать, она не знала: денег ни копейки, хорошо ещё, что за комнату уплачено вперёд, а в буфете лежит мешок манной крупы — если экономить, хватит на месяц. Месяц на манной каше… Ничего, не страшно, но дальше-то как быть? Работы нет и не предвидится.
   Блондинка что-то сказала, погружённая в свои мысли Анна не расслышала и переспросила.
  - Я Тома, - представилась девица и улыбнулась.
  - Аня.
   Тома посмотрела по сторонам: на улице уже стемнело, дождь перестал, зато пошёл редкий снег.
  - Пойдём, чаю, что ли, где-нибудь попьём? - предложила она.
  - Я… да нет, я домой, - пробормотала смущённо Анна, наклонившись за кошельком. «Может, в комиссионном заложить? - подумала она. - А что, кошелёк дорогой, кожаный».
  - Это что, были все твои деньги? - спросила Тома.
   Анна кивнула.
  - Дела… - протянула блондинка, уже совсем по-иному посмотрев на свою спасительницу. - Ладно, я угощаю, пошли.
  
   Чайная, в которую Анну привела Тома, находилась рядом с большим крытым рынком, буквально в пяти минутах от набережной. Отсюда и до Аниного дома было недалеко. Тихое местечко: низкий потолок, круглые столики, деревянные стулья, по стенам газовые рожки с жёлтыми лампами, от чего свет кажется тёплым и похожим на патоку. Анне досталась кружка с трещиной, зато печенье, которое Тома взяла к чаю, оказалось очень вкусным, песочным, да и сам чай, похоже, не труха, а вполне себе настоящий.
   От чая в самом деле стало немного легче. Даже забавно: раньше пропажа четырёхста рублей её так не расстроила бы. Подумав, Анна поняла, что всё равно не жалеет о прежней жизни. Даже если ей, всё-таки, придётся встать на улице со скрипкой, она и тогда не пожалеет.
  - Что значит «промокашка»? - спросила Анна, перестав разглядывать падающий за окнами снег.
  - Чего?
  - Полицейский назвал меня промокашкой, - пояснила Анна. - Что это значит?
  - Это малолетняя шлюха, - ответила Тома и засмеялась, заметив выражение лица Анны: - Да ты в зеркало себя видела? Не десять лет, понятно, но больше девятнадцати ни за что не дала бы, если бы не глаза!
  - А что с глазами? - наморщила лоб Анна.
  - Слишком умные, - охотно ответила Тома. - По глазам — все тридцать.
  - Мне двадцать пять.
  - Ладно, забудь про них. На нашу сестру ты всё равно не похожа, хоть малолетнюю, хоть нет… Зачем ты, всё-таки, с собой все деньги носила?
   Анна вздохнула, подумав «Потому, что дура», но вслух сказала:
  - Я приехала недавно… не знаю… В комнате оставлять не хотелось, думала, с собой надёжнее.
  - Эх ты, тетеря.
   Анна не обиделась. Новая знакомая ей, вообще говоря, нравилась. Своей живостью, задором, тем как вела себя после всего, что произошло в переулке. Вот она сама так легко навряд ли успокоилась бы, а Тома улыбалась, словно ничего и не случилось. Разговаривать с ней было легко, как со старой приятельницей. Да что там, ни с одной из своих однокурсниц за несколько лет учёбы Анна не сошлась так близко, как с Томой за полчаса общения. Правда, подобных приключений у неё с однокурсницами никогда не случалось. Анна рассказала, как безуспешно пыталась найти работу, умолчав о том, откуда приехала, но Тома проявила неожиданную деликатность и расспрашивать не стала. Сочувственно покивав, спросила:
  - А делать что умеешь?
   Анна говорила на трёх языках, включая родной, имела склонность к математике, географии, на «отлично» сдала историю, рисовала акварельные пейзажи…
  - Ничего, - опустила плечи девушка. - На скрипке играю, - прибавила, вспомнив о навязчиво всплывающем плане стать уличным музыкантом.
   Тома сидела задумчивая, покусывала ноготь, кривила пухлые губки.
  - А с работой домашней-то знакома? А то уж больно похожа на благородную…
  - Знакома, - заверила её Анна. - Не думай, не сахарная.
  - Может, тебе в трактир пойти? Моя подружка как раз уволилась, место свободное. Работа не хитрая: прибираться вечером, днём подавать кружки, уносить пустые, всякое такое. Платят немного, но туда-то уж рекомендации точно не понадобятся.
  - Что за трактир? - заинтересованно спросила Анна.
  - Обычный, не ресторан, конечно, но и не дыра. Полчаса отсюда пешком. Сходи, посмотри. Чем не работа? Адрес я тебе напишу.
   Тома сбегала к стойке и вернулась с чернильницей, пером и кусочком бумаги. Почерк у девушки был неровный, буквы прыгали то вверх, то вниз от строчки, но адрес разобрать было можно. Анна развернула листок к себе, пробежала адрес глазами и снова вернулась к названию, которое Тома для наглядности даже подчеркнула: «Небесный фарватер».
  
  
  
  ***
   В полночь улицы Княжьего острова пустеют и наступает тишина. Что-то странное происходит с маленьким городом, окружённом волнами реки и Гавани, что-то меняется, как в диковинной игрушке: словно у острова есть две стороны, и на закате кто-то дёргает рычаг, и тогда с щелчком поворачивается механизм, и верхний городок ныряет под землю, а нижний занимает его место. Будто монета, повернувшаяся другой стороной.
   Такой город Максиму нравился больше.
   К вечеру заметно похолодало, весь день моросивший дождь прекратился. А после недолгого перерыва пошёл снег. Редкие снежинки планировали по замысловатым траекториям, касаясь дороги, мгновенно исчезали в грязи. Дома цвета свинцового неба, устремляющиеся вверх, мокрая, пустая дорога, пар, поднимавшийся из люков, неприветливые окна, слепые фонари. Вода в Грязной речке совсем чёрная. Река разделяла остров на две стороны, когда Максим был маленьким, они часто дрались с пацаньём со стороны Гавани, сходясь на Кладбищенском мосту. Находился он в двух шагах от кладбища, в трёх минутах от дома, где жил Максим. Драки шли нешуточные, почти каждый день, но спустя годы из тех ребят вышли лучшие бойцы острова. Многие теперь работали на «Лихих».
   Максим шёл вдоль набережной, поглядывая на окна, почти всё чёрные, лишь в некоторых за занавесками дрожал свет ламп. Несколько минут назад позади него возникли две плечистые фигуры. Максим заметил их, но не подал вида, хотя ему ничего не стоило скрыться в переулках.
  - Эй, мил человек, прикурить дашь добрым людям?
  - Разве что добрым, - развернулся Максим.
   Мужики подступили ближе, но тут их лица изменились, из нагловато-довольных став испуганными.
  - Господин Лихов… - оторопело забормотали они.
  - Идите уже.
   Без лишних слов парни растворились в темноте.
   Поздней ночью на улицах острова почти никого не бывает. В темноте время от времени вспыхивал огонёк его папиросы, негромко постукивали каблуки ботинок о мостовую. Свернув с набережной, Максим шагнул под длинную арку, похожую на туннель и оказался во внутреннем дворе дома. Наверху небо располосовали железные балки стеклянной крыши без стёкол. Весной среди перекрытий вили гнёзда птицы. Вдоль стен, огибая окна, тянулись трубы, на уровне второго этаж противоположные стороны двора соединялись мостиком. С этого двора было три выхода на улицу, если не знаешь подробностей. И минимум шесть, если живёшь здесь. В глубине двора виднелась каменная пристройка, похожая на нарост на стене дома, с шаткой дверью и перекосившимся окном, украшенным треугольным аттиком. Белая краска местами облупилась и облетела. Максим толкнул расхлябанную дверь, очутившись во флигеле, заваленном хламом, открыл следующую дверь и сразу попал в длинный коридор. Дверь сбоку вела в гостиную. Маленькая комната с зелёными обоями, старинным, ещё довоенным столом в центре, посередине которого стоял пузатый блестящий самовар в окружении разномастных чашечек и розеток с вареньем, мёдом, вазочек с конфетами и печеньем. Вдоль стен выстроились несколько буфетов, тяжёлых, с резными завитками на дверцах, кресла с изящно изогнутыми спинками и потёртыми сидениями. Под окнами стоял диван на высоких ножках-лапах, обтянутый алым атласом. За стеклянной дверцей книжного шкафа громко тикали массивные часы. Максим взглянул на циферблат, показывавший четверть часа.
  - Да, я не сплю, - с едва заметным вызовом в голосе произнесла Рада, сидевшая за столом и потянулась к пустой чашке. - Будешь чаю?
  - Нет.
   Максим подошёл к окну, отодвигает тяжёлую занавеску, и так и остался стоят, привалившись к шкафу.
  - Ты что-то хотела? - спросил он, когда молчание стало затягиваться.
   Проигнорировав вопрос, Рада взяла заварочный чайник, налила в чашку чай, очень аккуратно, сняв ободком чашки каплю воды с заварочного чайника, затем добавила кипятка из самовара, поставила чашку на блюдце, подвинула к Максиму.
  - Присядь, - велела она.
   Максим бросил ещё один быстрый взгляд в окно, но, не став спорить, снял картуз, сел, сцепив руки, наклонился вперёд, изобразив готовность слушать. Рада сделала маленький глоток из чашки, не торопясь начинать разговор.
  - Никита ещё не вернулся. Где бы он мог быть, не знаешь? - спросила она, посмотрев на внука поверх чашки.
  - Отправил его по делу.
  - Вот как?
  - С бригадой. - Он откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и сцепил пальцы в замок.
   Рада покачала головой.
  - Глеб знает про твоё «дело»?
   В доме было очень тихо и пусто. Тепло. За окном снег стал гуще, двор немного посветлел от белизны. К рассвету город припорошит белоснежным.
  - Завтра соберу совет, - произнесла женщина, не дождавшись реакции. - Я решила отойти от дел. Пусть будет так. Воевать со взрослыми внуками из-за власти просто смешно, в конце концов.
   На сообщение Максим никак не отреагировал, понять, о чём он думает, Рада не могла. «Что творится в голове у этого мальчишки?», - думала она.
  - Глеб поехал за Велигу. В центр, - сказала она. - Забрал всех людей.
  - Знаю, - откликнулся Максим, вытащил из внутреннего кармана портсигар.
  - Не дыми в доме.
   Парень послушно убрал сигареты.
  - Ведь столько раз просила… - проворчала Рада. Вздохнув, она сделала глоток и снова покачала головой: - Правда, ты никогда никого не слушаешь. Когда я говорила твоей матери, что она не занимается твоим воспитанием, она отвечала, что ты и сам неплохо справляешься.
   Поставив чашку, женщина немного отодвинула её от себя, помолчала. Руки у неё были холёные, с отполированными короткими ноготками, на безымянном пальце тускло сверкало золотое обручальное кольцо.
  - Может, иногда, действительно, самое лучшее — это не вмешиваться.
  
  
  
  ГЛАВА ВТОРАЯ
  
   Всю ночь над Петрополем шёл снег, и старания его не прошли даром: к утру город покрылся тонким белым налётом, став похожим на консервную банку, припорошенную сахарной пудрой. Ветер рисовал на мостовых волнистые узоры, змейками стелившиеся под ноги хмурых по раннему времени прохожих, которые цеплялись за свои шляпы, норовившие унестись вместе с ветром прямо в залив.
   Фонари ещё горели, когда Павел, держась за воротник плаща, вошёл в Управу. В дверях стряхнул снежную пыль с плеч и фуражки и поспешил в кабинет.
   Ночью поспать почти не удалось — одолевали мысли. Когда задремал, проснулся от плача Поля. Полежал с полминуты, ожидая, что Анфиса Алексеевна его успокоит, потом оделся и заглянул в комнату сына.
  - Уж не знаю, что с ним, Паша, - чуть не расплакалась пожилая женщина. - Может зубки режутся, только лобик больно горячий.
  - Не волнуйтесь, я вызову доктора.
   Павел ушёл в прихожую звонить врачу. Тот взял трубку почти сразу, будто ждал у телефона, выслушал, пообещал быть через полчаса. Приехал даже скорее. Пока сына осматривали, Павел топтался в дверях, чувствуя себя совершенно бесполезным, даже Анфиса Алексеевна помогала, а он стоял истуканом.
   Закончив осмотр, доктор оставил лекарства, выписал рецепт и подробные инструкции. Успокоил:
  - Ничего страшного, температура невысокая, лёгкие чистые, хрипов нет. Просквозило где-то, поправится.
   Глянул на Павла и улыбнулся:
  - Вам-то, может, тоже прописать чего? Спите как?
  - Как младенец, - заверил Павел. - Спасибо, Аристарх Фёдорович.
  - Звоните, голубчик, если что, не стесняйтесь, - добродушно улыбнулся доктор.
   Расплатившись в прихожей, Павел вернулся в детскую. Поль уже успокоился, дремал, Анфиса Алексеевна покачивала кроватку и что-то тихонько намурлыкивала. Павел постоял рядом, но поцеловать сына не решился, побоявшись разбудить.
  - А Таисия где? - спросил он.
   Анфиса Алексеевна перестала напевать и бросила на зятя беспокойный взгляд:
  - Спит она.
  - Надо же, какой крепкий сон, хоть из пушки пали, - проворчал Павел, но тут же устыдился своих слов. Мелочно, недостойно…
   Взглянув на дверь в спальню супруги, Павел устало потёр переносицу и отправился спать. Сон, впрочем, оказался безвозвратно потерян, и до утра старший лейтенант провалялся, болтаясь между вязкой дрёмой и бодрствованием, мысли всё время возвращались к проклятому фургону и Воронину. «Воронин — ниточка, - думал Павел, пялясь в низкий потолок. - Если удастся ухватить и потянуть, весь клубок размотается».
   Утром он явился в Управу бледный, с синяками под глазами, но гладко выбритый и бодрый. Прокопенко на месте ещё не было. Павел раскрыл папку, начинавшую понемногу толстеть, и наскоро пересмотрел показания пострадавших охранников, полученные вчера в больнице. Ничего интересного они сообщить не смогли: нападавших не видели и не слышали, разговаривали с Ворониным, который попытался неуклюже выманить их из фургона, после чего через слуховое окошко кто-то закинул дымовые шашки. Им пришлось выйти, чтобы не задохнуться, выстрелить не успели, очнулись уже в больнице.
   Водитель тоже ничего не видел — напарник оглушил его сразу же. Предательство друга беднягу сильно потрясло, он всё никак не мог успокоиться, дотрагивался до забинтованной головы и ругался как портовый грузчик. Пользы с его показаний никаких, но лучше бы съездить и поговорить лично.
   Павел откинулся на стуле, заложив руки за голову. Настенные часы показывали почти половину девятого, скоро должен был явиться руководитель службы финансового мониторинга, вызванный для допроса. Оставлять его в покое Павел и не думал: что-то неладно с деньгами, которые перевозили инкассаторы, пока только неясно, что именно, но вчерашнее поведение Агафона Германовича, говорило само за себя — он что-то скрывал. Только вот как заставить его говорить?
   Дверь открылась без предупреждения, Павел резко выпрямился в кресле, но посетителем оказался не банковский служащий, а майор. Кабинет Валентино осматривал с выражением сдержанного любопытства и скептицизма. Спустя полминуты затянувшегося осмотра Карский не выдержал:
  - Вы не заблудились, господин майор? - спросил он. - Иногда коридоры Управления могут показаться настоящим лабиринтом.
  - Я не заблудился, - ответил Дарий Аркадьевич, и взгляд его сделался острым. - Сегодня утром я говорил с Ефимом Корнильевичем.
   «В такую рань?» - удивился Павел. Вытащить начальник с утра в Управление могло только нечто совершенно из ряда вон выходящее. Или некто. Очевидно, что дело не в ограблении: похоже, всплывший в канале труп не просто особенный, а прямо-таки волшебный, если способен построить всю городскую полицию. Хотя заслуга, скорее, принадлежала майору.
  - И ваш начальник рекомендовал мне вас как самого толкового и осведомлённого следователя в Управлении.
   «Предатель», - подумал Карский.
   Валентино подвинул стул так, чтобы оказаться рядом с Павлом, и сел, преградив ему путь из-за стола.
  - Спрашивайте, господин майор, помогу чем смогу, - сдался старший лейтенант, подавив желание отодвинуться подальше.
  - Вы должны уже были слышать о деле, которое привело меня в ваш город, - произнёс Валентино. - Подробности, полагаю, вам не известны, поскольку они не разглашались. Всё, что я сейчас расскажу, не должно покинуть стен этого кабинета. Надеюсь, вы понимаете?
  - Разумеется, - кивнул Павел.
  - Человек, убитый и сброшенный с Винного моста на Княжьем острове четыре дня назад, был агентом. Он расследовал дело о похищении с оружейного завода схемы нового самолёта. Нам известно, что схемы украл инженер Лазарев. Лазарева поймали, он сознался, что продал планы Рогожину Леониду, человеку, занимающемуся антигосударственной деятельностью.
   О Рогожине Павлу слышать приходилось, он числился среди разыскиваемых, и старший лейтенант даже помнил его фотокарточку, но розыском государственных преступников занимался Особый отдел, так что Павел не то, что в дело никогда не заглядывал, — само дело не видел.
  - Наш агент проследил Рогожина до Петрополя, успел сообщить о его намерении передать схемы неким лицам, личности которых установить не удалось, после чего не вышел на связь в условленное время.
   Майор облокотился о край стола, сдвинув несколько папок в сторону.
  - Вы не думаете, что вашего агента убил Рогожин? - спросил Павел, ненавязчиво передвинув стопку документов.
  - Нет, - ответил Валентино. - Потому что Рогожина нашли в гостиничном номере, с дыркой прямо вот тут, - он постучал себя по лбу. - Судя по положению тела, он выхватил оружие и был застрелен, в стене напротив обнаружена пуля из его револьвера. Смерть наступила за несколько часов до полуночи, до того, как был убит наш агент.
   «Агенты, схемы, шпионы… - мысленно закатил глаза Павел. - Пожалуйста, оставьте мне обычных грабителей. Не хочу соваться в дела с таинственными убийствами и неопознанными трупами».
  - Я предполагаю, - снова заговорил Валентино. - Что нашему агенту стало известно о месте встречи. Он явился к Рогожину, тот схватился за оружие, и наш человек его застрелил. Затем забрал документы, и сам поехал на встречу. И погиб.
  - Отчего было не вызвать подмогу? - резонно заметил Павел. - И зачем брать с собой документы?
   Майор сделал неопределённое движение рукой.
  - Не хватило времени, полагаю. Кроме того, действовал он в строжайшей секретности.
   «То есть, довериться нашей полиции тогда они побоялись, а теперь поднимать на ноги всю Управу не зазорно», - подумал Павел. Сидеть и дальше нос к носу с майором он больше не мог, поэтому выбрался из-за стола с другой стороны. Пошёл открывать форточку, сделав вид, что только затем и встал. За окном по улице катили машины и экипажи, чёрные человечки, оскальзываясь, семенили по заваленной снегом мостовой. «Как там Поль? - подумал Павел. - Позвоню, когда майор уйдёт».
  - Хорошо. Что же вы хотите от меня? - спросил он.
  - Я полагаю, - начал Дарий Аркадьевич, - схемы находятся у убийц. Если бы их забрали шпионы, с которыми собирался встретиться Рогожин, то тело агента так и не всплыло бы. Раз его вышвырнули таким варварским образом, значит, убил кто-то из городских. Кто-то достаточно могущественный и осведомлённый, тот, кто может выйти на международный рынок и продать планы странам-соперницам.
   Майор встал и в несколько быстрых шагов приблизился к Павлу.
  - Вы знаете, какая напряжённая ситуация сейчас в мире. Все говорят о войне, и не без основания. Этот самолёт может переломить ход истории, а в случае военного конфликта обеспечить победу той стране, которая будет располагать им. - Майор понизил голос. - Схемы нужно вернуть, - тихо и внушительно прибавил он. - А вы можете рассказать, кто в городе подходит под описанную мною роль. Кто мог убить агента и присвоить документы.
  - Почему вы не принимаете в расчёт, что вашего агента мог убить и ограбить какой-нибудь случайный бандит? - спросил Павел.
  - Он был агентом высочайшего класса. Кроме того, в рапорте сказано, свидетель слышал звук мотора, что означает: убийцы привезли тело на машине. Много у вас обычных грабителей на машинах разъезжает?
   «Трудно поспорить», - решил Павел, да и рассчитывать майору было больше не на что: если схемы забрали шпионы, разводить сыскную деятельность поздно.
  - Алтынов Леонид Георгиевич, - начал Павел, секунду подумав. - Он купец первой гильдии и самый крупный криминальный авторитет в городе. Король Тёмного Петрополя, - Павел улыбнулся уголком рта. - Содержит подпольные игорные дома, это основная статья его доходов, и ещё бордели. Но занимается также рэкетом и имеет свой процент почти со всякой незаконной деятельности в Петрополе. Самый крупный из его борделей это отель «Европа».
  - Вы знаете о его делах, и он до сих пор спокойно живёт? - спросил Валентино, приподняв одну бровь.
  - Алтынов окружил себя посредниками, к нему не подобраться, - спокойно объяснил Павел. - К тому же он крупный меценат, жертвует большие суммы на нужды города, вот его и не позволяют трогать. У него есть связи на международном уровне, а в городе полно его людей, поэтому думаю, он мог узнать о схеме и встрече. Есть и ещё кандидатуры.
  - Это кто же?
   Павел прошёлся по комнате, скрестив руки на груди.
  - Тело нашли на Княжьем острове, а это земля семьи Лиховых, банда «Лихие». Из-за некоторой изолированности острова им удалось занять уникальное положение: на острове Семья живёт как феодальная знать. Во главе сейчас стоит Рада Филиповна, мать предыдущих глав банды. Они занимаются воровством, контрабандой, но основной доход имеют с подделки спиртных напитков, и, кстати, до сих пор держат монополию в этой области. Не знаю, что они стали бы делать с вашей схемой, но на острове ничего не происходит без их ведома. Правда, в последние годы семья сдала позиции, а Алтынову никто не указ, и если при Филате он ещё поостерёгся бы хозяйничать на Княжьем, то молодые «княжичи» его не пугают. Он даже не стал бы ставить Лихих в известность.
   Закончив, старший лейтенант стал терпеливо ожидать, пока майор снизойдёт до ответа: похоже, тот взвешивал оба варианта, пытаясь решить, какой больше похож на правду. Сам Павел считал, что схемы давно уплыли из Петрополя: труп нашли на острове, наверняка встреча состоялась в Гавани, и агента попросту «пришили», забрали схемы и дали дёру из города водным путём. Но предположения свои Карский благоразумно держал при себе.
  - Мне понадобятся досье на Алытнова и на всё семейство Лиховых, - заговорил, наконец, майор. - Где ночуют, куда ходят, что делают. Их окружение, привычки — всё.
   Павел даже не сразу смогу ответить:
  - Господин майор, - выговорил он, кашлянув. - Сейчас я работаю над делом… в вашем распоряжении ресурсы всего Управления…
  - И я их использую, - кивнул Валентино, и взгляд у него сделался таким, что следователь мгновенно понял, за что майора прозвали Василиском. - Работайте, Паша. Информация нужна мне к завтрашнему дню.
   И он вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. Несколько секунд Павел пялился на дверь с отрешённо-огорошенным видом, потом схватил со стола Прокопенко дротик и всадил в центр мишени.
   Через пару минут в дверь постучали, и Павел, всё ещё не отошедший от «явления» майора, крикнул «Да!» с такой неподдельной злостью, что стучать прекратили, но внутрь тоже никто не вошёл.
  - Да! - снова крикнул Павел.
   За дверью повисло напряжённое молчание. Старший лейтенант глубоко вздохнул, провёл рукой по волосам, подошёл и распахнул дверь.
  - Входите, прошу, - спокойным голосом пригласил он, посторонившись. - Доброе утро, Агафон Германович. Очень рад, что вы нашли время для беседы.
   Сотрудник банка с опаской, почти что боком проскользнул в кабинет, двумя руками, как щит, держа перед собой шляпу. Моложавый, узкокостный, одетый без шика, но по моде. На приветствие следователя его губы несколько раз дёрнулись улыбнуться, однако безуспешно.
  - Садитесь, - Павел жестом указал на стул, который минуту назад занимал майор, спохватился и передвинул его на прежнее место, подальше от себя.
  - Спасибо, сесть всегда успеется, - хихикнул Агафон Германович, глянув на Павла в поисках одобрения, но дождался только внимательного взгляда. Банковский служащий стушевался и сел на краешек стула. Следователь тоже занял своё место, но заговаривать не спешил: открыл папку, пролистнул страницы, хмуря брови, несколько раз глянул на мужчину поверх листов.
  - В прошлую нашу встречу разговор как-то не задался, - заговорил, наконец, Павел, когда Агафон Германович от нервов уже начал дёргать кончик галстука, кажется, сдерживаясь, чтобы не начать его грызть. - Предлагаю начать заново. Вы, как, не против?
   Помотав головой, Агафон Германович сделал страдальческое лицо.
  - Вопросы, собственно, очень простые, - «успокоил» Павел. - Чьи деньги похитили налётчики?
   Служащий сделался ещё бледнее, чем прежде, но сдаваться без боя не собирался. Надежда, что под давлением мужчина не выдержит и выложит всю подноготную, не оправдалась.
  - Господин следователь, ведь это же секретная информация, я уже объяснял, - торопливо заговорил Агафон Германович. - Поймите, данные о клиентах мы разглашать не можем! - Лицо мужчины приобрело умоляющее выражение. - И рад бы помочь следствию, да…
  - А если я обращусь непосредственно к директору банка? - спросил Павел.
  - Так и директор вам ответит ровно то же самое! - всплеснул руками Агафон Германович.
  - А если я приду с санкцией прокурора? - усилил нажим Павел.
   «Да что за тайна такая? - думал он. - И сумма просто астрономическая. Кто-то отмывает деньги через банк, наверняка. Вот только один человек или несколько? Для одного многовато. Да что там, колоссально!»
   Агафон Германович молчал, поэтому Павел решил разнообразия ради помучить его другими вопросами.
  - Кто знал о перевозке столь крупной суммы денег?
   Из бледного Агафон Германович сделался пятнисто-зелёным.
  - Я… То есть, - поспешно поправился он. - Не только я, конечно. О сумме известно всегда начальнику охраны, который отряжает сопровождение.
  - Сами инкассаторы могут располагать такими сведениями?
  - Нет. То есть, да, в момент погрузки они же всё видят и могут догадаться по количеству мешков.
  - Хорошо. Давайте дальше: кто ещё?
  - Начальник охраны, - повторил Агафон Германович. - Я, как начальник отдела мониторинга.
  - А чем именно вы занимаетесь в банке? - снова перебил Павел.
   Агафон Германович запнулся, пытаясь собраться с мыслями.
  - Я… эм… занимаюсь проверкой банковских документов, контролирую все внешние и внутренние операции — на основании отчётов, конечно же. Веду проверку анкет клиентов на предмет причастности к криминальным структурам, препятствованием отмывания денег, проверяю документы, подтверждающие законность операций и денежных средств.
  - Хорошо, дальше.
   Агафон Германович утёр взопревший лоб.
  - Так. Эм… ещё служащие хранилища, которые готовились принять деньги. Сам директор банка, разумеется.
  - Что насчёт банка, из которого поступили деньги? И работников почты? - спросил Павел. - Они ведь тоже знали о деньгах.
  - Да, но они не могли знать, когда их будут перевозить, - ответил служащий. - На почте о поступлении денег не знали вовсе, они ожидали груз, но не знали, какой, охрану обеспечивал банк, переводивший деньги. Кто мог у них знать о переводе денег, мне неизвестно.
  - Очень хорошо. - Павел положил перед мужчиной чистый лист бумаги и перо. - Буду крайне признателен, если напишете список с именами.
   Пока Агафон Германович, потея от усердия, заполнял листок кучерявыми буквами, Павел курил и смотрел в окно. «Невозможно так нервничать, если ни в чём не виноват, - рассуждал он. - Бывает, что честные граждане боятся полиции, но этого Ершова сейчас удар хватит от страха. С другой стороны, он может быть замешан только в отмывании денег, а к ограблению совершенно не причастен. Придётся проверять всех, но за господином Ершовым понаблюдать. Приставлю к нему пару агентов…» Мысли следователя оборвались, когда он вспомнил, что помимо прочего предстояло ещё заниматься заданием майора. Положим, какая-то информация уже имелась, и не мало, но агентов, все же придётся отправить. И, чтобы разобраться и с тем и с другим делом, обед придётся пропустить, так что домой не удастся попасть до вечера. «Ничего, позвоню Анфисе Алексеевне, узнаю, как там Поль…» - утешил себя Павел, но настроение всё равно уже испортилось.
  
  
  
  ***
   Никогда ещё в своей жизни Анна так не волновалась. И смешно и страшно: страшно, что не возьмут, смешно, что она боится оказаться недостойной работы официантки.
   Трактир располагался в квартале от кладбища, на узкой улице с домами, похожими на неприступные бастионы. Впрочем, весь город выглядел так же: прямые, геометрические линии, башни, камень, металл… Повернув под мост монорельсовой дороги, Анна чуть не присела от грохота, когда прямо у неё над головой пронёсся состав. Рельсы слишком низко шли над землёй, на уровне первого этажа, и на секунду показалось, что мост рухнет. Когда поезд проехал, следом за ним опустился шлейф чёрного дыма. Анна зажала нос рукавом пальто и ускорила шаг.
   Улица производила жутковатое впечатление, кругом была грязь, которую не смог замаскировать даже свежий снег. Он уже испачкался, соприкоснувшись с городом, запятнал себя. На грязно-белой поверхности свежего снега оставались следы её ног. Цепочки следов людей и животных тянулись со всех сторон, переплетаясь друг с другом, двигаясь в одном направлении, а затем расходясь снова.
   Утро ещё только разгоняло ночную серость, неспешно, как будто протирая запотевшее стекло. Солнце вставало над городом, пытаясь пробиться сквозь смог и дым. Трактир, о котором рассказала Тома, отыскался быстро, даже дорогу спрашивать не пришлось. Анна постояла несколько секунд под железной крышей, поёживаясь от холода, а в голову лезли разные мысли: что нужно закупать дрова, иначе недолго и околеть, что в лёгком пальтишке всю зиму не отбегать, и сила воли тут не поможет, а на манке месяц она не протянет.
   Анна открыла дверь и вошла внутрь.
  - Доброе утро.
   Помещение оказалось очень тёмным, что не удивительно для подвала, но беспокойство вызывал не только, и даже не столько подвал, сколько вообще всё место: улица с домами, многие окна в которых незряче пялились заколоченными ставнями, грязь, обшарпанные стены, ощущение, будто попал на какие-то задворки. И здесь, внутри, напряжение не отпускало.
   Трактирщик занимался тем, что ходил вдоль столов, снимал стулья и ставил их на только что вымытый пол, готовясь к открытию. Немолодой мужчина с маленькой лысиной, вытянутым лицом и большими плоскими ушами. Рукава рубашки закатаны до локтей, с плеча свешивается тряпка. Появление женщины застало его врасплох: он замер со стулом в руках, разглядывая посетительницу как диковинную зверушку в зоопарке. Анна неловко повела плечами и, чтобы скрыть волнение, спросила громче, чем требовалось:
  - Вам требуется официантка?
   Трактирщик выпрямился, поставил стул и оглядел девушку с ног до головы.
  - Ты? Официанткой?
  - Я, - подтвердила Анна, чувствуя, что голос начинает звучать увереннее. - Официантой.
   Он перевёл взгляд ей за спину.
  - А скрипка зачем?
   Футляр выглядывал у девушки над плечом. Скрипку Анна взяла не без умысла, это был её козырь, который она надеялась использовать. Циничность собственных рассуждений удручала, но девушка решила, что положение создалось такое, что единственные богатства, оставшиеся в её распоряжении, это собственная внешность и умения, больше опереться не на что.
  - Я скрипачка, - ответила Анна, снимая футляр. - Если вы меня возьмёте, и согласитесь платить пятнадцать рублей в месяц, то получите не только официантку, но также уборщицу и музыканта — я смогу играть в перерывах.
   Трактирщик скрестил руки на груди и снова оглядел девушку, но уже гораздо внимательнее.
  - Предыдущей я платил восемь, - медленно выговорил он. - И за эти деньги она ещё и прибиралась вечерами. А музыкант мне не нужен.
  - Такой, как я, нужен, - нагло заявила Анна, решив идти ва-банк. - Послушайте, а потом решите, стою ли я таких денег.
   Она положила на стол шляпку, сняла пальто и аккуратно повесила на спинку стула, поддёрнула рукава повыше локтей. Трактирщик следил за её манипуляциями с любопытством, что уже обнадёживало. Она подняла скрипку и стала ногой отбивать ритм, ускорясь, смычок описал ровный полукруг, и она заиграла. С первых же нот песни хотелось пуститься в пляс, такое играли в ирландских кабаках. Преподавательница в училище, мисс Вайт, внешне строгая и даже чопорная дама, частенько развлекала своих учениц музыкой разных народов и современными мелодиями, чтобы они не заскучали в окружении помпезных и торжественных мотивов классики. Анна схватывала на лету, иногда ей хватало несколько раз послушать мелодию, и она могла тут же воспроизвести её на скрипке. Если и не сразу, то, во всяком случае, припомнить и восстановить по памяти. Мелодий и песен она знала без счёта, среди них достаточно таких, которые подошли бы для трактира.
   Резко оборвав мелодию, Анна опустила смычок.
  - Так что? По рукам?
   Трактирщик поскрёб щетинистый подбородок, раздумывая.
  - Десять.
  - Вы ведь получаете три работника в одном лице, - возразила Анна.
  - Зачем мне скрипач? - ответил трактирщик. - Неизвестно ещё, понравится ли здешней публике твоя игра.
  - Вам понравилась, - резонно заметила девушка.
   Трактирщик махнул рукой.
  - Четырнадцать, - сказал он. - Если твоя музыка принесёт прибыль, увеличу жалованье. Идёт?
   «Минус восемь за комнату, остаётся шесть рублей, это… около двадцати копеек в день», - быстро подсчитала Анна и чуть не расплакалась.
  - Идёт, - ответила она вслух.
  - Приходи вечером, - велел трактирщик, - к шести. Не опаздывай и скрипку не забудь.
   Анна вышла на улицу, сразу же по контрасту ощутив, как душно в трактире. Ей пришлось вцепиться в шляпу, чтобы не унёс налетевший ветер. Сделав несколько шагов, она остановилась, выдохнула. «Ведь получилось», - подумала она. Её приняли, и впервые в жизни у неё есть работа. Денег нет, так и что? Вещи — всего лишь вещи. Ей не нужно больше необходимого. Ни поездок, ни книг, ни нарядов. Всё это мусор, всё исчезнет, она прекрасно обойдётся без мишуры и побрякушек. Разве что ещё одно платье не помешало бы…
   Поправив ремешок сумки, Анна закинула за спину футляр со скрипкой и отогнула край перчатки, чтобы проверить время. Итак, сегодня в шесть часов у неё начинается рабочая смена. А до этого времени она совершенно свободный человек.
  
  
  
  ***
   Анатомический покой «Первой городской больницы им. Сомова Г.А.» находился в подвале этой самой больницы и занимал две комнаты. Бледно-зелёная кафельная плитка на полу и стенах, стёкла ламп мутные, воздух наполнен странными запахами, нет окон. Передняя комната с деревянной лавкой вдоль стены, письменным столом и рядами картотечных шкафов заменяла доктору кабинет. Слева, за дверью, обитой листами железа, находился холодильник, там на столах лежали тела людей, прикрытые пропахшими хлором простынями. В передней комнате сержант Котов и патологоанатом Платон Матвеевич пили чай с щавелевыми пирожками. Несмотря на сомнительность начинки, пирожки оказались поразительно вкусными: супруга Платона Матвеевича варила их по особому рецепту.
  - Нервная у вас работа, Платон Матвеевич, - заметил сержант, потянувшись за новым пирожком. - Вот уж на что только я не насмотрелся за годы службы в полиции, но до вас мне далеко. Как ночами спать, когда днём трупы вскрываешь? - Сержант для наглядности взмахнул в воздухе надкусанным пирожком.
  - Тут, Анастасий Борисович, нужно привычку иметь, и только. - Благодушно улыбнулся патологоанатом. - Я ведь сколько трупов перевидал, пока учился! Ну, в первый, второй раз ещё зеленел, а потом пообтёрся, пообвыкся, сейчас уже и не думаю, что человека режу. Это же и не человек вовсе, а оболочка. Человек из неё уже весь вышел, так сказать.
   Платон Матвеевич щёлкнул по своей опустевшей чашке, подкрепляя слова звоном.
  - Вы не думайте, что наша братия сплошь мясники, у нас тоже душа есть, только в загрубевшей оболочке, иначе никак. - Патологоанатом потёр свои белые, пухлые ручки, на миг показавшись Котову похожим на горбуна из пьесы «Полночный крик», которую ставили в театре ужасов на проспекте Масок. Сам сержант поклонником ужасов себя не считал, но вот супруга его не пропускала ни одной новой пьесы. Всё потому, что в жизни Котову ужасов хватало с лихвой. Иной раз он думал, не привести ли жену сюда, не показать ли холодильник? Может, враз отбилась бы охота до кровожадных зрелищ. Но останавливала подспудная мысль: «А ну как, напротив, понравится?». Нет уж, пусть на спектаклях душу отводит.
   Дверь распахнулась, громко стукнувшись о плитку железной ручкой, от чего сержант и доктор подпрыгнули на своих стульях, а доктор даже расплескал чай, и в комнату ввалились двое с носилками.
  - Куда?.. - гаркнул один из носильщиков.
   Доктор кинулся открывать двери в покойницкую. Следом за первыми носилками последовали ещё одни, и ещё… Котов насчитал десяток с лишним трупов.
  - Это откуда столько? - спросил он, поймав на выходе одного из работников. - Пожар, что ли?
  - Да какой там! - воскликнул тот. - На Дударовке, возле рынка Ямского, ночью стычка была. Кого-то ещё живыми довезли, уже там, наверху, в палате откинулись.
  - У Ямского? - повторил Котов. Сощурился, ущипнул себя за ус. - С кем же «Чёрные извозчики» поцапаться умудрились?
  - Да кто же их разберёт? Но кровищи там — у!.. - мужчина широко развёл руки, будто демонстрировал пойманного леща.
   «С цыганами, это уж как пить дать», - подумал сержант, заглянув в покойницкую: патологоанатом сновал между столами, регистрируя вновь прибывших, и что-то негромко намурлыкивал себе под нос. Цыгане держали в своих руках север города, на правом берегу Велиги, но их интересы пересекались именно с «Чёрными извозчиками», хотя территории и находились в разных частях города. Котов вернулся за стол к недопитому чаю. Взял чашку, потянулся подлить кипятку, вздохнул, озабоченно покачал головой. Резни между бандами давно уже не случалось: так, мелкие свалки с мордобоем и поножовщиной, но чтобы почти два десятка трупов, такого уже несколько лет не было. «Только бы не война, упаси Господи», - подумал сержант. Последняя война банд закончилась со смертью старого вора-законника с Княжьего острова, пока она шла, полиция чуть не каждый день выезжала на вызовы. Чаще не вмешивались, подъезжали после, собрать трупы. Сколько тогда мирных горожан под горячую руку подвернулось! Как начнут палить в Центре, а пуля, она же дура…
   Сержант взял пряник и чуть не выронил, когда дверь хлопнула снова. Оглянулся — нет, не труп, а самый что ни на есть живой человек, элегантно одетый молодой мужчина, да с таким взглядом, что хоть под стол лезь.
  - Сержант Котов? - спросил господин хорошо поставленным низким голосом.
   «От такого голоса барышни должны с ума сходить и штабелями к ногам укладываться, - подумал сержант. - Ну точь-в-точь вампир из пьесы в «Деймосе»!» По таинственному и загадочно-бледному графу-вампиру с ума сходили не только молоденькие зрительницы: даже госпожа Котова украдкой вздыхала, промакивая глаза гипюровым платочком.
  - Майор Валентино. - Мужчина достал из кармана документы и позволил сержанту несколько секунд полюбоваться ими. - Давно ждёте?
   Что-то подсказало Котову ответить отрицательно. И вовсе не вежливость, надо полагать.
  - Где тело? - спросил майор, переходя сразу к делу. Держался он по-деловому строго, а смотрел надменно, как самый настоящий граф.
   Тело неизвестного лежало в холодильнике, вместе с остальными. На гвоздике, привинченном к столу, висела табличка с номером. Платон Матвеевич вопросительно взглянул на вошедших, но майор, не останавливаясь, прошагал к указанному столу, на ходу поманив патологоанатома пальцем.
  - Это тот человек, которого обнаружили в лодке? - спросил Валентино.
  - Да, - ответил доктор, с тем же любопытством, что и сержант, разглядывая майора. О приезде особиста Платона Матвеевича предупредили, но к образу майора он оказался не готов.
   Откинув покрывало, Дарий Аркадьевич несколько мгновений всматривался в спокойное лицо человека, затем спросил:
  - Его ведь обнаружили прямо так, голым?
  - Да.
  - Котов?..
  - Да, господин майор?
  - Человек, который нашёл тело, надеюсь, сейчас в полиции?
   Сержант растерянно качнул головой.
  - За что же его задерживать, господин майор? - удивился Котов. - Показания записали, адрес взяли, из города попросили не уезжать, и довольно.
  - Бездари… - с ненавистью произнёс Валентино. Сказал — как хлестнул. - Сержант, вы ведь работаете на острове, верно?
  - Так точно, - едва не козырнул от усердия Котов. «Нет, - подумал он, - какой там вампир! Инквизитор, вот кто! Монах-инквизитор. Поди, с пыточным искусством не понаслышке знаком, особистская душонка».
  - Расскажите про «Лихих». - Валентино повернулся к сержанту и стало видно, как у него играют желваки под пергаментно-белой кожей.
  - Да что про них рассказать-то? - Котов сощурился и принялся крутить кончик уса между пальцев. - Их там все местные зовут князьями, вернее, нонешних княжичами, потому что, так сказать, наследники. Заправляет всем их бабка, Рада. До неё островом управляли её сыновья: Игорь и Филат. Филат старший, умер год назад, убили его «Чёрные извозчики». Горячая голова был мужик, даже в пятьдесят, всё как молодой бегал. Его младший брат, Игорь, умер молодым совсем. Цыган какой-то зарезал, они тогда с цыганами грызлись. Оба войну прошли, младшему восемнадцать было, когда на фронт пошёл. Добровольцы они. - Котов не удержался от уважительных ноток в голосе, за что удостоился неодобрительного взгляда от майора.
   «Эво глянул, прям змеюкой!» - подумал сержант.
  - Дальше, - нетерпеливо приказал майор.
  - Ну, дети у них остались. У Филата сын Глеб, ему сейчас тридцать три, у Игоря двое: Максим, ему двадцать семь, и младший, Никита, восемнадцать. Мальчишке всего пять лет было, когда отца зарезали, а скоро и мать померла от холеры.
  - Не надо слезливых подробностей, - брезгливо сморщился Валентино. - Говорите по существу.
  - Говорю, - обстоятельно кивнул Котов. - При отцах банда весь остров в кулаке держала, и на другие районы посматривала, а сейчас, при Раде, ослабли. Прочие банды их пока что не трогают: Княжий остров отделён от города, добраться можно только по мостам, а за ними приглядывают. Да и местные жители… - Сержант замялся, понимая, как прозвучит объяснение. - Они, как бы, за княжичей, понимаете? Хоть и бандиты, а свои бандиты. И пока они тут, другие не суются.
  - То есть, ваши «Лихие» занимаются ещё и рэкетом, - заключил майор.
   «Вот, и этот всё не так понял, - сокрушённо подумал сержант. - То есть, всё так, да не так… Эх, сложно постороннему человеку уразуметь, какие тут порядки».
  - «Княжичи», - произнёс Валентино с нескрываемым призрением, точно выплюнув слово. - Вот почему город погряз в преступности: потому что даже стражи порядка именуют бандитов и убийц князьями.
   Котов ничего не ответил на это, да и что тут скажешь. Майор был прав, но как-то обидно прав.
  - Мне нужно поговорить с тем человеком, который нашёл тело, - заявил Валентино, - Едем, сержант, - распорядился он, и впервые за весь разговор его губы раздвинулись в улыбке. - Сегодня вы побудете моим адъютантом.
  
  
  
  ***
   День выдался тёмным, снежным. С утра над городом шёл снег: поначалу редкий, он постепенно осмелел, усилился и повалил крупными хлопьями. Погода стояла безветренная, снег шёл сплошной стеной, прохожие, машины, экипажи скользили в снегопаде призрачными фигурами. На углу улицы мальчишка размахивал газетой, из его сумки, казавшейся больше него самого, торчала ещё целая пачка, но газеты быстро расходились.
  - Ограбление банковской машины! - кричал он. - Бандиты устроили взрыв на Бриллиантовой улице! Есть жертвы!
  - Какие, к чертям, жертвы? - поднял брови Максим.
   Выхватив у мальчика газету, он бросил ему монету и расправил страницы. На первой же крупным планом красовался раскуроченный взрывом грузовик в окружении полицейских, ниже шли четыре колонки текста с подробностями происшествия, хотя по большей части статья ругала бездействие Управы и сетовала на распоясавшихся преступников, поскольку с фактами дела обстояли неважно.
  - Ты смотри, что пишут! - Максим сунул папиросу в зубы и продемонстрировал газету Голосу. - Двое погибших. Откуда? Или они самоубились, когда мы уехали?
   Он хмыкнул и, свернув газету, сунул в урну. Парни перешли перекрёсток. Город шумел вокруг точно лес: голоса, вскрики, сигналы машин и конское ржание. Мимо прокатил вагончик парового трамвая с громоздкой паровой установкой, обвитой трубами, двигавшей колёса. Внутри вагона лакированная отделка, медные приборы, окна большие, с рамами, похожими на тонкие струйки дыма только что потушенной лампады, застывшие в металле. Город и есть тот же лес. Дикий, как на самой заре хрупкой цивилизации. Надо ли было покидать джунгли, чтобы затем выстроить вместо них другие? Человек, стремясь обезопасить себя, возводил одну стену за другой, деревянные, затем каменные крепости поднимались над земляными валами, карабкались на горные склоны, разрастались, захватывая пядь за пядью, чтобы стать новыми джунглями. Люди так хотели спрятаться от ужасов леса, что выстроили свой собственный, с чудовищно огромными зданиями, словно термитники, поднимающиеся к небу. Дома из кирпича и железа, окованные бетоном каналы… Лабиринт из камня и металла.
  - Там сказано, следствие ведёт Карский, - заговорил Максим несколько минут спустя. - Действуем по плану, но Карский человек дотошный, нужно быть аккуратнее.
   Они остановились под ажурным козырьком, поддерживаемым двумя тонкими, закрученными винтом колоннами. Сверху здание украшал ряд витражей, разноцветной мозаикой складываясь в название «Деймос». Внутрь вели двустварчатые двери с вертикальными стеклянными окнами, по бокам от кассовой будки, в это время дня пустующей. Справа и слева на щитах висели рисованные афиши, представлявшие спектакли, которые шли в театре в этом месяце. На первом одетый в огонь человек стоял, запрокинув голову к жёлтой луне, одной рукой поддерживая за тонкую талию совсем ещё юную девицу в костюме гимнастки. На другом плакате на столе лежал Пьеро с торчащим из груди кинжалом, а трое в масках, в одном из которых безошибочно угадывался Арлекино, заглядывали в окно с выражением кровожадной радости на лицах. Максим на пробу дёрнул ручку двери, но дверь, разумеется, оказалась заперта. Ладонями заслонившись от света, парень попытался рассмотреть, есть ли кто-нибудь в холле, потом постучал в стекло. Подождал. Снова постучал, но ответа на последовало. Оглянувшись на Голоса, будто в поисках совета, Максим сжал губы и, резко развернувшись на пятках, зашагал дальше, до арки, ведущей во двор, прямиком направившись к чёрному ходу. В этот раз он сразу принялся громко барабанить кулаком в железную дверь так, что грохот разнёсся по всему двору.
  - Театр закрыт! - послышался с той стороны надтреснутый старческий голос. - Чего вам?
  - Открывай, Фрол!
   Щёлкнула задвижка, дверь распахнулась, на пороге застыл встревоженный старик. Морщинистое лицо его было словно изборождённое каньонами плато, слезящиеся глаза, редкие седые волосы. Он испуганно отступил назад, вытер уголки губ.
  - Господин Лихов… извините, что заставил ждать… директор в зале, у них там репетиция.
   Хлопнув старика по плечу, Максим шагнул в темноту узкого коридора.
   Днём театр спал. Просыпался он с наступлением сумерек, как ночной зверь, как все те создания, которые жили и умирали на его сцене. Днём мимо парадных дверей люди проходили, не задерживаясь, будто их не существовало, и можно было подумать, что сам театр выныривает из небытия только после захода солнца. Публика, которая посещала его, относилась к той категории людей, которым ночь интереснее дневного света. Сюда приходили, чтобы заглянуть в темноту бездонного колодца и увидеть ответный взгляд из темноты. Это был театр ужасов.
   Коридоры, которые словно лабиринты в английском парке пронизывали здание. Они вели в гримёрки, склады, костюмерные, в жилые комнаты, где спали актёры и рабочие. Холл театра имел совсем другой вид, там горели люстры со стеклянными подвесками, а пол сверкал как в бальном зале.
   Раз или два им навстречу попались обитатели театра, но никто не обращал внимания на пришельцев: в коридорах было слишком темно, чтобы разглядывать лица, да и чужие здесь не ходили. В зал парни вышли через одну из боковых дверей. Свет горел только на сцене, её освещали прожекторы, в самом зале было пусто и темно. Ряды скамеек полукругом расходились от сцены, места для публики побогаче располагались наверху, в бельэтаже, который имел всего один ярус и не делился на ложи, и всё отличие от партера заключалось в том, что вместо скамеек там стояли деревянные стулья. И всё-таки места наверху арендовали богатые люди, приходившие пощекотать нервы и окунуться в атмосферу декаданса.
  - Да убоится посягнуть на то, что мне принадлежит, любой из смертных! Страшен путь, который перед ней лежит…
   Актёры репетировали без костюмов, но по декорациям и словам можно было попытаться понять, о чём идёт речь в пьесе. Мужчина с чёрными волосами до плеч, с породистым «греческим» носом стоял, повернувшись лицом в зал. Пожалуй, что даже и без костюма он вполне походил на какого-нибудь демона огня. Подле него полулежала девушка: голова опущена, вся поза выражает отчаяние.
  - Прикосновения мои ей причиняют только боль, - произнёс мужчина и повернулся к актрисе. - Тебе послушен, но не верь, - он гордо вскинул голову, тряхнув волосами, - на сцене царь я и король!
  - Стоп, стоп!
   Человек, который сидел в первом ряду, вскочил со своего места и замахал пухлыми ручками на актёров.
  - Николай, дорогой мой, о чём мы с тобой говорили? Не делай такое лицо, будто тебе ногу отдавили на толкучке! Ты властвуешь над ней, понимаешь? Ты можешь изобразить это, или нет?
  - А мне кажется, вполне убедительно, - громко возразил Максим.
   Директор недовольно обернулся, высматривая, кто посмел вмешаться, увидел Максима и сделал полшага назад.
  - П…перерыв! Всем перерыв пятнадцать минут, - выдавил он. - Давайте, давайте, кыш отсюда!
   Актёры, переглядываясь, покинули сцену, а директор засеменил к посетителям по проходу между скамеек.
  - Господин Лихов, какой сюрприз, - нервно улыбаясь, поздоровался он. - Я вас не ждал.
  - Не ждал? - переспросил Максим. - Извини, что побеспокоили. Мне уйти? - Он плуобернулся к выходу, кивнув на дверь.
  - Нет-нет, что вы, господин Лихов! - чуть не подпрыгнул директор. - Может, в кабинет пройдём? Хотите выпить чего-нибудь?
  - Я хочу свои деньги, Валерий.
   Вынув из внутреннего кармана плаща портсигар, Максим достал папиросу и щёлкнул зажигалкой. Директор затравленно перевёл взгляд на Голоса, тенью стоявшего за спиной Лихова.
  - Ты просрочил выплату, - сказал Максим, выдохнув дымное облачко. - По дружбе я спустил тебе в прошлый раз, но уже второй месяц пошёл. Мой человек вернулся от тебя с невнятными заверениями в искреннем уважении к моей семье в целом и ко мне в частности. Вот только, если бы ты уважал меня, то не вынудил бы приходить лично, а?
  - Господин Лихов, - Валерий сжал руки, - времена сейчас такие… сами понимаете. Мне и актёром-то платить нечем, и выручки совсем плохи…
  - Отлично понимаю, - Максим протянул руку и похлопал сжавшегося директора по плечу. - Наверное, толпы, которые собираются каждый вечер возле твоего театра, на самом деле приходят на пикет. Не позволяют зрителям попасть на спектакль. - Парень сочувственно покачал головой. - Хочешь, пришлю ребят? Ты ведь за это нам и платишь, за защиту.
  - Н-не надо, господин Лихов!
  - Сам справишься? - заботливо уточнил Максим. - А то, смотри, ребятам несложно прокатиться. Нет? Ладно. Тогда давай так: на следующей неделе Голос заглянет к тебе, и ты выплатишь всё, что задолжал за два месяца. Если не получится, - Максим махнул в воздухе папиросой. - Трудности у всех случаются, что поделать. За каждый последующий просроченный день плата будет увеличиваться на сорок процентов. Нет, не пугайся так! - Максим успокаивающе хлопнул директора по спине. - Через неделю счётчик отключится, и ты либо выплатишь всю сумму, либо твой театр покажет последнюю пьесу под названием «Театр ужасов сгорел до тла».
   Директор помотал головой, потом, спохватившись, часто-часто закивал:
  - Да, господин Лихов, конечно, я заплачу, заплачу.
   Из театра они вышли через парадные двери. Максим глубоко затянулся, сунул одну руку в карман брюк и выдохнул дым в серое, рябившее от снежных хлопьев небо. Голос стоял рядом, тоже спрятав руки в карманы куртки, сощурившись, смотрел на людской поток, огибавший их как река островок. Выбивавшуюся из толпы головку он заметил первым — слишком целеустремлённо двигалась она по направлению к «Лихим». Голос ухватил мальчишку за воротник и приподнял в воздух, что оказалось совсем нетрудно. Тот замолотил ногами и руками в воздухе, пытаясь кулачками достать парня.
  - Пусти! Ты, верзила! А ну, пусти, кому сказал!
  - Да опусти его, - попросил Максим.
   Оказавшись на земле, мальчик хмуро посмотрел на Голоса, шмыгнул, утеревшись рукавом курточки, и принялся демонстративно отряхиваться. Мальчишка был тот самый, что подходил к Максиму накануне возле кладбища.
  - Хватит уже охорашиваться, говори, что у тебя.
   Мальчик снова сердито шмыгнул носом и заговорил приглушённо:
  - Атаман «Пеших стрелков» хочет встретиться. Тебе нужно пойти со мной, но только одному.
   Голос вопросительно взглянул на шефа, тот успокаивающе кивнул:
  - Возвращайся на завод, я приеду позже. - Максим бросил папиросу под ноги и затушил носком ботинка. - Веди, малец.
  
   Автомобиль затормозил у поворота в переулок, такого узкого, что он больше был похож на зазор между двух домов. Наверху здания соединялись металлическими мостиками, перекинутыми на разных этажах от пожарных лестниц. Мальчишка выскользнул из машины и припустил вперёд. Чертыхнувшись, Максим обежал машину и бросился догонять юркого проводника. Проходу в переулке мешали нагромождения ящиков и коробок, сваленных здесь когда-то и благополучно забытых, под ногами хлюпали лужи, над головой болтались растяжки верёвок с трепещущими на ветру простынями, рубашками и пелёнками. «Стрелок» бежал впереди, ловко перепрыгивая через лужи и проворно огибая препятствия, и Максим едва поспевал за ним. Потом мальчик словно исчез. Максим пробежал ещё немного, остановился, озираясь.
  - Сюда, - позвал провожатый, высунувшись из-за двери, прикрытой от посторонних глаз нагромождением из ящиков, досок и одного старого матраца. За дверью оказалась тёмная передняя с высоким потолком и крутой деревянной лестницей, скрипучей даже на вид, начинавшейся почти от самой двери.
   Мальчишка потянул Максима вбок, к дверям, за которыми обнаружилась комната, вразнобой заставленная стульями и столами. Они прошли в следующую дверь и попали в короткий коридор, освещённый несколькими настенными лампами. По обе стороны коридора тянулись одинаковые двери. Мальчишка открыл пятую слева, но заходить не стал.
  - Спасибо, Митя, - послышался из комнаты голос. - Ты подожди снаружи, ладно?
   Мальчик очень серьёзно кивнул тому, кто находился внутри, и пошёл назад по коридору. Максим зашёл в комнату и прикрыл за собой дверь.
  - Привет, Женя, - поздоровался он.
   Комнату использовали как склад: всё внутреннее пространство заполняли низкие деревянные ящики, в щелях между досок кое-где торчала солома. Окон в комнате не было, свет распространялся только от керосиновой лампы, стоявшей на одном из ящиков. Рядом сидел молодой парень лет шестнадцати, худой, с русыми, неровно остриженными волосами, похожими на высохшую траву, в пальто с большими заплатками на локтях, новых, но не модных брюках, и в тяжёлых сапогах. Тощая шея обмотана узким бардовым шарфом, на подбородке и щеках несколько крошечных порезов.
  - Зимуете на складе магазина? - спросил Максим, глянув на штамп на одной из коробок.
  - Он закрылся пару месяцев назад, - кивнул Женя. - Пока что мы тут.
   Взгляд у парня был как у галки, следящей за мясником: такой же выжидающе-настороженный и вороватый. Он встал, как только Максим вошёл в каморку.
  - Большая честь принимать у нас Островного князя, - наполовину шутя, наполовину серьёзно произнёс Женя. - Извини, что не в нашем постоянном доме, но туда я бы самого патриарха не привёл. Так чем могу быть полезен?
   Максим подвинул один из ящиков, сел, вынул портсигар и протянул парню. Женя взял две папиросы, одну понюхал, удовлетворённо кивнул и сунул за ухо, вторую прикурил от лампы. Максим тоже закурил.
  - Нет ли у «Пеших стрелков» желания поработать на меня? - без обиняков начал он, глядя, как вспыхивает огонёк папиросы в полумраке комнаты.
  - Нет! - почти мгновенно откликнулся Женя. Ответ прозвучал очень резко, он и сам это почувствовал и заёрзал на месте, попытавшись смягчить тон, не теряя достоинства: - Мы никому не подчиняемся, даже Адмиралу. И не платим ни ему, ни «Лихим». И не платили, - прибавил он, исподлобья посмотрев на Максима.
  - Не беспокойся, «Лихие» не собираются брать «Пеших стрелков» в оборот, - заверил его Максим. - Ваша вольная — почти традиция, не будем её нарушать. - Он наклонился вперёд, опёршись рукой о колено. - А вот Адмирал, я слышал, к традициям не так благоволит.
   Женя дёрнул рукой, державшей папиросу.
  - Он собрался обязать вас платить дань, - произнёс Максим.
  - Мы не станем, - нервно дёрнулся Женя.
  - Все городские попрошайки ходят под Адмиралом…
  - А мы — нет! - выкрикнул парень, вскочив со своего места. - «Пешие стрелки» никогда никому не платили. Мы свободны до восемнадцати, это традиция, все это знают, он тоже, чёрт побери!
   Женя сделал несколько нервных шагов к двери, вернулся обратно, снова сделал два шага.
  - Если хочешь, «Лихие» за вас вступятся, - негромко сказал Максим, внимательно следивший за перемещениями парня.
   Женя перестал расхаживать взад-вперёд и коротко хохотнул.
  - То есть, вместо Адмирала у нас будут Князья? - едко спросил он.
  - Нет, я предлагаю кое-что другое, - покачал головой Максим. - Сотрудничество. «Пешие стрелки» получат прикрытие от полиции: вас не будут отлавливали как беспризорников, а если кого-то из ваших и возьмут, сможете обратиться к «Лихим», и вашего человека отпустят, я гарантирую. Будете работать через моего связного. Он же станет передавать плату.
  - Плату? - заинтересовался Женя.
  - За информацию, - подтвердил Максим. - Твои ребята будут собирать сведения и иногда выполнять мои поручения. Никаких приказов от меня, только просьбы лично к тебе, а ты, если сочтёшь возможным, отдашь распоряжение своим подопечным.
   Смахнув пепел на пол, Максим продолжил:
  - «Лихие» также разберутся с притязаниями Адмирала: «Пешие стрелки» живут на Острове, пусть и работаете вы по всему городу, так что мы скажем, что вы уже платите нам. Только не заходите на территорию Адмирала в городе, и всё.
   Максим облокотился о ящик в ожидании ответа. Но Женя молчал, уставившись в пол и обдумывая сказанное.
  - В чём подвох? - спросил он.
  - «Лихие» всегда работали честно, - качнул головой Максим. - Никаких подвохов. Согласен или нет?
  - Значит, сотрудничество? - недоверчиво уточнил Женя.
  - Долгосрочное, - кивнул Максим. - У вас строгие правила: вы прогоняете всех, кому перевалит за восемнадцать. Тебя через два года тоже выгонят.
  - Это справедливо, - быстро возразил Женя.
  - Не спорю, - пожал плечами Максим. - Всем повзрослевшим «Лихие» наудут работу в нашем деле. Вам больше некуда податься, только в вольное плавание, а это рано или поздно так и так ложиться под Адмирала или нелегалом, и тогда выше дна не всплыть, сам знаешь.
   В комнате снова повисло молчание. Женя курил, глядя на огонёк в лампе, потом резко вскинул руку и с усилием потёр лоб.
  - Чёрт возьми, умеешь ты убеждать. Идёт, - он протянул руку.
  - Договорились, - Максим пожал протянутую руку и встал, затушив окурок о стенку ящика, на котором сидел. - Тогда сразу первая просьба: могут твои ребята выяснить маршруты цыганских бегунков?
  
  
  
  ***
   Казалось, что уже наступили вечерние сумерки, хотя время едва перевалило за полдень. Этот город был тёмным, его населяли люди, не избалованные светом, и их души давно приобрели такой же мутный серый цвет, что и пасмурное, затянутое смогом и дымом небо над ними. Маленькие дети часто забывали, что такое солнце. Ни дня, ни ночи — здесь всегда царили сумерки. Переплетение колонн, арок, перекрытий, высокие стены, не пропускавшие дневного света — всё это создавало удушливую атмосферу. Темнота и теснота. Здания громоздились друг на друга и карабкались вверх.
   Три чёрные легковушки проехали вокруг площади и остановились перед высоким зданием из серого камня. Оно напоминало ацтекскую пирамиду, только сильно вытянутую вверх. Ступенчатый фасад украшали золотые портики, а наверху шёл ряд полукруглых окон и узкий балкон с чугунными перилами. Ещё выше, там, где здание сужалось, по четырём углам, как горгульи на стенах готического замка, скалилсь морды сфинксов. Окна на первом и втором этаже закрывали до середины железные пики, похожие на забрала шлемов. Над парадным входом, умещённый в прямоугольник, выступал барельеф с надписью «Европа» и геометрически изувеченным орлом.
   Из машин выбрались люди в синей форме. Они выстраивались перед дверями отеля в две шеренги, не переговариваясь между собой, не глядя на испуганно шарахнувшихся прохожих. Последним из машины вылез молодой мужчина одетый во всё чёрное. Он встал напротив дверей, между двумя рядами полицейских, подняв голову, отыскал взглядом сфинксов, стороживших прямоугольный венец здания, и рот его на секунду скривился в брезгливой гримасе.
  - Пошли, - приказал он, и полицейские вломились в холл отеля.
  
   Валентино шёл следом за шумом и криками, как праведник сквозь кольца ада. В огромных плохо освещённых газом залах не протолкнуться от посетителей, несмотря на то, что была ещё только середина дня. Там поют, здесь дерутся, почти все вокруг бандиты, или солдаты, спившиеся офицеры, воры, которые часто при деньгах и потому пользуются уважением у преступников. Они разлетались по углам под ударами дубинок полицейских и щерились оттуда словно крысы, полуодетые девицы визжали, закрываясь руками от ударов, но даже и не думали стыдиться своего вида.
   На лестнице девушка в сорочке со сползшей бретелькой колотила полицейского его же собственной фуражкой, тот пытался поймать её за руки, но никак не мог ухватить за запястья. Длинные мягкие волосы красавицы разлетались в стороны от каждого движения. Проходя мимо, майор коротко ударил девицу низом ладони в лицо. Голова «нимфы» откинулась назад, и она осела на пол, сложившись как тряпичная кукла.
  - Не либеральничайте, рядовой! - резко бросил майор полицейскому. - Вы не с воспитанницами дома благородных девиц дело имеете!
   Парень покраснел до корней волос, наклонился, поднял упавшую фуражку и побежал в комнату. Дарий прошёл дальше в коридор. Из дверей вылетали постояльцы и работницы, одетые кое-как, или вовсе не одетые, красные, потные, с осоловелыми глазами. Какой-то усач в одном нательном белье, увидев майора, бросился к нему, выкрикивая что-то про произвол и суд. Валентино выхватил револьвер и с размаху, от души врезал усачу по уху, сбив с ног. Мужчина остался валяться на полу, хватаясь за разбитую голову и заливая кровью ковёр. Майор вынул из кармана белый платок и протёр револьвер. Оглянулся, обозревая разгром, учинённый полицейскими.
  - Подонок! - простонал усач.
   Майор опустил глаза, и усатый дёрнулся отползти, но не успел — его откинуло назад сильным ударом: носок ботинка пришёлся ему в подбородок. Мужчина растянулся на полу, перевернулся на бок, выплюнув сгусток крови и два передних зуба.
  - Наверх, - распорядился Валентино, поймав за плечо одного из полицейских.
   Вместе с отрядом в десять человек он зашёл в лифт в конце коридора и нажал кнопку пятого этажа. Через полминуты они поднялись наверх.
  - Вперёд, - скомандовал Валентино, когда лифт остановился и двери открылись. - Ты и ты — за мной, - прибавил он, кивнув двоим парням и направился к комнате под номером пятьдесят пять. Дверь легко поддалась, и он вошёл внутрь.
   Это помещение, как, впрочем, и весь этаж, разительно отличалось от тех, что они уже миновали. Стены задрапированы тёмно-сиреневой тканью с золотыми птицами, на полу мягкие ковры в тон стенам, справа от двери камин, выполненный в классическом стиле, на стенах газовые светильники в виде настенных канделябров, несколько старых картин. Перед камином два кресла с высокими спинками, обитые тёмно-розовым бархатом, между ними низкий кофейный столик на резных ножках. Слева от двери огромная кровать с балдахином, вся заваленная подушками. Тяжёлые шторы задёрнуты, и в комнате полумрак. Возле окна, на изящной софе, сидел грузный мужчина в восточном халате. Лет ему было самое большее пятьдесят; густые, чёрные, едва тронутые сединой волосы зачёсаны назад, борода и усы коротко подстрижены, глаза с насмешкой смотрят из-под густых бровей. У его ног на подушках сидели две девушки, одна одетая как восточная красавица, вторая грузинской княжной.
   Валентино повёл исполненным брезгливости взглядом по комнате, едва скользнул по стройным девичьим фигуркам и остановился на мужчине. Тот в ответ усмехнулся в усы.
  - Брысь! - сквозь сжатые зубы скомандовал Валентино девушкам. Повторять ему не пришлось: обе стремительно выскользнули из комнаты мимо майора.
  - Вы тоже идите, - велел майор полицейским.
   Переставил один из стульев от стены в центр комнаты, напротив софы, майор сел, положив ногу на ногу и откинув назад полы пальто.
  - Поговорим, господин Алтынов, - сказал он.
  - Отчего же нет? - отозвался купец. Откинулся на подушки, сцепив руки в замок на своём круглом животе. - Поговорим, господин Валентино.
   Хлопнула дверь — это вышли полицейские, в комнате остались только купец и особист. Алтынов сидел, развалившись на софе, с ленцой посматривая на майора и затягивающееся молчание вовсе на него не давило. Чувствуя себя хозяином положения, он, похоже, не беспокоился о творящемся на первых этажах безобразии.
  - Не угодно ли сигару? - спросил Алтынов, перегнувшись к столику, стоявшему справа от софы. Открыл серебряную шкатулку, достал две сигары, взял с подноса зажигалку, сработанную в таком же стиле, что и шкатулка, на которой была изображена охота, и так искусно, что сразу становилось ясно, что вещь штучная, выполненная на заказ.
   Глядя на эту зажигалку, Валентино подумал, что всё в комнате несёт на себе знак Алтынова, до последней зажигалки. Купец привык жить на широкую ногу, ни в чём себе не отказывая, он окружал себя роскошью, и ценил роскошь даже в мельчайших деталях.
  - Вы, кажется, не удивлены? - спросил Валентино, не ответив на предложение.
   Купец вернул одну сигару в шкатулку, вторую не торопясь, с удовольствием раскурил.
  - Нет, не удивлён, - очень довольный собой, ответил он.
  - Может быть, знаете и зачем я здесь?
  - Помилуйте, Дарий Аркадьевич! - воскликнул купец. - Уж не думаете ли вы найти в отеле, под каким-нибудь матрацем, ваши секретные схемы?
   Губы майора слегка сжались, а взгляд стал острым и тёмным. Алтынов не подал вида, но пальцы, державшие сигару, напряглись.
  - Так они у вас? - спросил майор.
  - А вы сомневаетесь? - спросил в ответ Алтынов.
  - Сомневаюсь, - признал майор. - Вы осведомлённый человек, господин Алтынов, а полиция в Петрополе работает так, что, думаю, уже через неделю самый последний дергач будет знать о том, кто я и зачем приехал.
   Из коридора донеслись шум и выкрики, и оба мужчины замолчали, прислушиваясь. Раздался визг, звук бьющегося стекла, ругань.
  - Шустро ваши молодчики работают, - похвалил купец.
   Валентино не ответил на замечание: судя по звукам, полицейские выкидывали людей из номеров в дальнем конце коридора.
  - Ваше заведение прикроют сегодня, - сказал он. - Лицензии у борделя нет, налогов вы не платите. Вас будут судить за нелегальный бизнес.
  - Думаете, подловили? - насмешливо приподнял брови Алтынов. - Что же вы, господин Валентино, даже и справок не навели? Этот отель не мой, в городе вообще нет ни одного моего борделя. Я, знаете ли, человек порядочный, торговлей занимаюсь. Чай вожу, специи…
   Майор сдержался, но лицо его на несколько секунд окаменело, выдав растерянность, и купец довольно заулыбался, став похожим на божка хотея. И вдруг резко наклонился вперёд, опёршись руками о колени, глаза сузились, выражение добродушного веселья в миг исчезло, как не бывало.
  - На тонкий лёд ступаешь, майор, - прошептал он. - Смотри, меня ведь тут не из уважения не трогают, а потому что знают, что я могу сделать. Со мной так просто силами помериться не получится, не отпущу ведь, даже если пощады запросишь — раздавлю.
   Он снова откинулся на спинку софы, улыбнулся, запустил пятерню в распахнутый ворот халата и демонстративно поскрёб волосатую грудь — очень уж ему хотелось задеть этого пижона, выглядевшего так, будто его целиком, вместе с одеждой, отлили из воронёной стали.
  - Ищите свои документы, господин Валентино, а в мои дела не суйтесь.
   В комнате стало тихо. Помедлив секунду другую, Валентино поднялся со стула, сделал несколько шагов к двери, остановился, будто вдруг что-то вспомнив.
  - Вам тоже кое-что следует знать про меня, господин Алтынов. - Он подошёл ближе и навис над купцом. - Вы, может, чувствуете себя здесь королём, вот только этот город не мой, и меня не волнует, что станется здесь после меня. Мне интересно только увидеть, как вы и подобные вам будут корчиться в грязи и дерьме, из которого вы выползли и где вам самое место. - Он понизил голос. - И, поверьте, я не откажу себе в удовольствии поглядеть на это зрелище.
   Повернувшись, майор не торопясь вышел из комнаты, оставив красного от гнева Алтынова прожигать взглядом дверь.
  
  
  
  ***
   Воздух вонял кожей. В юго-западной части Княжьего острова не просто так содержались одни из самых дешёвых доходных домов в городе: неистребимый ничем запах, доносившийся со стороны Гавани вместе с морским ветром, казалось, насквозь пропитал всё кругом. На острове только центр «держал марку», дальше, особенно по ту сторону Грязной речки, делившей Княжий на две неравные части, шли сплошь трущобы, заводские районы. Да и по эту сторону неприветливых мест хватало: взять хоть Малую Гавань и район Кожевенного завода. На окраине вблизи Гавани случайных прохожих не бывало, место, в общем, тихое, много пустующих зданий, и есть где затеряться, хотя полиция в здешних краях светиться не любит, прятаться не от кого. Да и толку нет: уже за пару кварталов любую машину или коляску заметят, а там мигом передадут, предупредят, кого следует, и ищи их.
   Едва чёрная «Эмка» пересекла воображаемую границу между Матисовской улицей, упиравшейся в пристань перевоза через Велигу, и Кожевенной, тянувшейся по краю острова от морского вокзала Малой Гавани до устья реки, как о её появление мгновенно стало известно. Снежинки скользили вверх по лобовому стеклу, улетая к крышам чёрных, неприветливых домов цвета свинцового неба. Внешне необитаемые, дома служили убежищем самым разным людям, тут и там виднелись следы их присутствия: тряпки, полощущиеся на ветру под окнами, дощатые навесы. В окнах, в темноте, скрывались серые лица. Улица, ещё мгновение назад переполненная, пустела на глазах: все спешили убраться с дороги, забегали в дома, захлопывая окна, прятались за повозками или лотками. Люди вытягивали шеи и осторожно выглядывали, когда легковушка проезжала мимо. Мгновение, и улица совсем опустела. Несколько пар глаз следили из-за перевёрнутых ящиков за знакомой машиной. На ветру где-то скрипела незакрытая ставня, эпилепсично дёргалось растянутое на верёвках бельё.
   Автомобиль миновал длинную улицу, косо разделявшую район на две стороны, проехал под мостом монорельсовой дороги и повернул на Больничную. Миновав обветшалое строение, принадлежавшее общине сестёр милосердия и являвшееся единственной больницей острова, «Эмка» вырулила в переулок и скоро подъехала к заводу, с виду такому же заброшенному, как и все окрестные здания. Хлопнув дверцей, Максим глянул наверх, проверяя, на месте ли охранник. Парень, закутанный в короткий белый полушубок, стоял на крыше над въездом, не скрываясь — узнал. Снежинки таяли, касаясь месива грязи под ногами. Подняв ворот плаща, Максим пересёк двор и вошёл внутрь.
   На заводе во всю кипела работа, правда, вместо свечек, отливавшихся здесь когда-то, производил он нечто совсем другое. В главном цехе стояли несколько здоровенных чанов, в которых работники смешивали дешёвые вина, сдабривая небольшим количеством качественного вина, и в воздухе держался тяжёлых алкогольный дух. Дальше шёл разлив по бутылкам. В другом цехе в одну ёмкость сливали дешёвое пиво, которое затем разливалось по бутылкам из-под дорогих сортов. Как раз сегодня «делали» «Баварию» и «Калинку». На бывшем свечном заводе производили практически любые напитки: водку, вино, ликёры, пиво, фруктовые вина, наливки… Основу, сырье, привозили чаще из Большой Гавани, куда приходили почти все поставки спиртного в город.
   Через порт Петрополя на Княжьем острове шли все импортные спиртные напитки, которые «Лихие» крали с отдаточных дворов, откуда и шло официальное распространение. Лучше всего продавались портвейн, херес, мадера и «лиссабонское» — креплёные вина. И, конечно, водка, но импортная. Если отечественная, то только та, что предназначалась на экспорт, потому как свою, которую пили во всех кабаках, подделывать не имело смысла: качество и без того слишком низкое. «Свою» водку крали и перепродавали, не разбавляя, за половину обычной цены, трактирам и кабакам на окраинах.
   Кивком поприветствовав рабочих, Максим миновал цехи и без стука толкнул дверь конторы. Вся семья уже успела собраться, ждали только его. В комнате, как и во всём здании, стоял неистребимый винный дух, краска на стенах почти вся облетела, только местами сохранившись зелёными потрескавшимися пятнами. Посреди комнаты стоял прямоугольный, грубо сколоченный стол, окружённый разномастными стульями, вдоль стены — несколько старых шкафов. Комнату освещали керосиновые лампы, окна были заколочены досками, как и во всём здании.
   За стол Максим садиться не стал, снял картуз, повесил на гвоздик у двери, привалился к одному из шкафов.
  - Смотрите, кто соизволил, наконец, почтить нас своим присутствием! - крикнул с дальнего конца стола Глеб.
   Место во главе стола пустовало, над ним, опёршись широко расставленными руками о столешницу, стоял Глеб. Рада сидела справа, повернувшись боком, и изучала пуговицу на рукаве своего пальто. По другую сторону сидел, положив перед собой руки, Линд: пожелтевшие от табака пальцы сцеплены в замок, седые как бумажный пепел волосы мужчины острижены очень коротко, а недельная щетина придавала его худому, узкому лицу диковатый вид. Он был одним из последних оставшихся в живых людей Филата. Ближе к двери устроился Никита. Как только вошёл Максим, он вскочил с края стола, на котором сидел, сдвинул кепку на затылок, кажется, хотел что-то сказать, но смолчал.
  - Ночью мы с ребятами смотались на Дударовку, - сообщил Глеб, - потолковали с нашими приятелями, «Чёрными извозчиками». - Он ощерился. Оскал у Глеба выходил приметный, «волчий», когда он вот так, как сейчас, обнажал по-звериному выступавшие верхние клыки. - Сегодня вечером, как полагается, почтим память наших, но этим ублюдкам тоже порядком досталось.
   Глеб выпрямился и ухмыльнулся.
  - И ещё: ночью «Чёрным» не повезло: один надёжный человек сообщил, что на их загородную стоянку совершён налёт.
   Линд удивлённо приподнял брови, Рада никак не отреагировала, только скосила глаза на младшего внука.
  - Основные силы «Чёрных извозчиков» оказались стянуты на Луговую: нас ждали, гады, так что стоянку почти не охраняли. Охрану там всю положили, а краденые машины угнали. - Глеб коротко хохотнул, предлагая оценить иронию, но к веселью никто не присоединился.
  - Похоже, поработали цыгане, больше некому, - продолжил Глеб. - Для нас их грызня — просто подарок! Они будут заняты войной, а мы сможем спокойно делать дела.
   Пока он говорил, Никита всё поглядывал на Максима, что не укрылось от внимания Глеба. Он уже хотел спросить, в чём дело, но парень не выдержал и выпалил сам:
  - Да не цыгане это были!
  - Ты-то почём знаешь? - гаркнул Глеб. - Выкладывай.
   Никита вместо объяснений снова посмотрел на брата, Глеб тоже.
  - Ну?
   С видимой неохотой отлепившись от шкафа, Максим подошёл к столу.
  - Ночью Никита с несколькими помощниками прокатился за город. Стоянку взяли они, пока ты со своими парнями отвлекал «Чёрных» на Луговой.
  - В лёгкую взяли! - не выдержав, выкрикнул Никита. - Как два пальца! Они пикнуть не успели. И мы сразу все машины отогнали, так что пусть поищут теперь!
  - Вы рехнулись оба?! - побагровел от гнева Глеб, с такой силой ударив по столу, что раздался отчётливый треск. - Кто меня обвинял, что войну развязываю? Не ты?! - Он развернулся к Раде. - А вы двое против цыган пошли, дьявол вас забери! Без моего разрешения!
   Пока он кричал, Ник нервно дёргал себя за мочку уха, уши у него порозовели, он засопел громче, но возражать не посмел, хотя было видно, что обвинения кажутся ему несправедливыми. Максим пережидал бурю с той же невозмутимостью, с которой говорил о рейде, вот только Рада видела, как сжались его губы.
  - Я сообщил Раде, - негромко выговорил Максим, когда поток ругани на секунду стих.
  - При чём здесь она? - переспросил Глеб, и тут же, не дожидаясь ответа: - Ты знала? Почему не сказала?
   Лениво подняв тяжёлые от густого слоя теней веки, Рада задумчиво покачала между пальцев свой мундштук.
  - Что-то не помню, будто обещала давать тебе отчёт, Глебушка, - произнесла она с нарочитой медлительностью. - Ты уехал на Ямской рынок без моего благословения, Никита тоже разрешения особо не спрашивал. Вы уже большие мальчики, делаете, что хотите.
   Кулаки Глеба сжались, лицо потемнело, и Линд даже слегка отодвинулся вместе со стулом, чтобы удобнее было вскочить, если что, а Рада остановила мундштук, который крутила между пальцев. Повисло напряжённое молчание.
  - Нас сомнут, - глухо произнёс Глеб.
   Рада коротко и горько рассмеялась.
  - Что же ты не беспокоился, когда начинал войну с «Чёрными извозчиками»?
  - Это не одно и то же!
  - Правда? - сардонически улыбнулась Рада. - А в чём же разница, просвети меня!
  - В том, что я не собирался воевать сразу на два фронта! - рявкнул мужчина.
  - Оба хороши, - вмешался Линд. Говорил он негромко. - Если вы ещё не видите, в чём проблема, то я вам скажу: мы обезглавлены. - Мужчина со значением постучал указательным пальцем по столу. - Семья важнее всего. Так любил повторят Филат. И уж конечно важнее чьей-то уязвлённой гордости. - Старик выразительно посмотрел на Раду. - Не обижайся, но тебе давно пора отойти от дел и уступить место Глебу: он сын Филата, прямой наследник, так сказать. - Линд подождал, не последует ли возражений, но женщина демонстративно отвернулась. - Если никто не возражает, предлагаю голосовать.
  - Тут и голосовать нечего, - Глеб положил ладонь на стол. - С сегодняшнего дня во главе Семьи встаю я, и вы все, - он обвёл присутствующих тяжёлым взглядом, - будете слушаться меня беспрекословно. Надеюсь, всем всё ясно?
   Ответа не последовало, но Глеб его и не ждал.
  - Так, - он выдвинул стул и сел, положив перед собой руки, словно успокаивая стол, - теперь вернёмся к нашей проблеме.
  - На нас не подумают, - сказал Максим. Он теперь единственный остался стоять. - Выйдут на перекупщика, а тот скажет, что машины пригнали цыгане.
  - С чего бы? - недоверчиво спросил Глеб.
  - С того, что их пригнали цыгане, - терпеливо пояснил Максим. - Которым заплатил я. Они не из петропольских, но перекупщик всех петропольских в лицо не знает. Когда «Чёрные извозчики» доберутся до него, он скажет, что машины угнали цыгане. А наших там не видели.
   Линд вдруг расхохотался и несколько раз громко хлопнул в ладоши.
  - Хорошо разыграно, Макс!
  - Только в следующий раз, когда затеешь что-нибудь подобное, говори мне, - вмешался Глеб.
   Максим промолчал. Несколько секунд Глеб буравил брата взглядом, однако требовать подтверждения указания не стал.
  - Нужно подготовить людей, - сказал он. - «Чёрные» не спустят нам, значит, скоро пожалуют в гости. А мы станем их ждать.
  - Они не обязательно придут на завод, - неохотно произнёс Максим.
  - Глеб прав, - покачал головой Линд. - «Чёрные извозчики» не смогут проигнорировать нападение на свой дом.
  - Вот поэтому я считаю, что нужно и дома поставить охрану, - кивнул Максим. - Зачем атаковать укреплённый завод, когда можно напасть на нас дома? Я уже велел Лёхе и ещё паре ребят занять гостиную. Надеюсь, ты не против, Рада? Но нужны ещё люди.
  - Нет, - отрезал Глеб. - Люди нужны на заводе, дома охранять нечего, а тут производство.
   Максим сжал губы, попытался возразить:
  - Я говорю ещё только о паре человек…
  - А я сказал — нет! - рявкнул Глеб. - И тех парней тоже сними, хватит одного твоего Лёхи. Всё! Разговор окончен.
  - Это мои люди, - произнёс Максим. - И они останутся там. Для безопасности Рады. Ты же не хочешь подвергнуть бабушку опасности?
  - Хорошо, - сквозь зубы процедил Глеб. - Пусть остаются. Теперь сядь! Нужно поговорить насчёт одного дельца: есть идея пробраться на Дерижабельную верфь.
   Отодвинув стул от стола на полшага, Максим сел, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди. Его лицо оставалось в тени, и понять, что на уме у парня, было невозможно. Наблюдая за внуком с дальнего конца стола, Рада испытывала неясное беспокойство, чувствуя, что многое осталось невысказанным. «Всегда был скрытным, - подумала она. - И слишком самостоятельным. Я тебя знаю, негодный мальчишка — ты снова что-то задумал».
  
  
  
  ***
   Коварная зима в нынешнем году свалилась как снег на голову, причём в самом буквальном смысле: ещё сутки назад шли дожди, а сегодня весь день валил снег, будто где-то наверху запустили огромную холодильную установку. Многих горожан неожиданная смена погоды застала врасплох: не успев приноровиться, они шли по улицам в лёгких осенних накидках, месили землю сапогами в резиновых калошах (что как раз приходилось кстати, потому что, несмотря на снегопад, погода стояла относительно тёплая, и улицы превращались в сплошное месиво из грязи).
   Ян переминался с ноги на ногу под козырьком у входа в больницу, обхватив себя руками и время от времени сердито откидывал крышечку зажатых в кулаке часов и шмыгая отчаянно красным носом. И на что только не пойдёшь ради сюжета! Дело с ограблением настоящая золотоносная жила, вот только разработать её никак не получалось. Он привык работать с фактами, и терпеть не мог гипотез и предположений, не подкреплённых существенными доказательствами, с презрением думая о коллегах по цеху, ради яркой статьи пускавшихся в придумывание небылиц. Уже сейчас, благодаря им, по городу ходили слухи одни нелепее других, журналисты обвиняли руководство почты в организации нападения, кто-то говорил об участии революционно настроенной оппозиции, с помощью столь радикальных методов собирающей деньги на свою подпольную деятельность, да ещё чёрт знает какая ересь! Позорили профессию журналиста, одним словом. Громкий сюжет, конечно, хорошо, да что там! — одна удачная статья может обеспечить журналисту такую славу, что никакому сыщику не снилось, но в погоне за сенсацией многие начинают игнорировать правду. Не всегда нарочно, но жажда славы затуманивает взор. А журналист должен оставаться беспристрастным.
   «Факты, факты, - думал Ян, потирая озябшие уши. - Как же не хватает фактов!»
   Вряд ли у полиции дела шли лучше, они тоже топтались на месте, но возможностей у «синих мундиров» гораздо больше, чем у скромного журналиста.
   Между тем в ботинках уже сделалось сыро, стоять так дальше не представлялось никакой возможности. Ян подумал, уж не рискнуть ли и не отправиться на самостоятельные поиски, но тут двери приоткрылись, и из щели выглянул тощий парень в заклеенных очках и одежде медбрата.
  - Ну, чего? - нетерпеливо кинулся к нему Ян.
  - Идёмте, - заторопил парень. - Пока обед, я вас проведу, только вы уж, пожалуйста, поскорее!
  - Ничего, я скоренько, - заверил Ян.
   Воровато оглядываясь, парень провёл журналиста через холл и потащил к запасной лестнице. Сбитые от времени ступеньки скользили под мокрыми ботинками, Ян отдувался, хватаясь за перила — уж больно круто шла лестница. На площадке между вторым и третьим этажом парень остановился и вытащил из-под халата белый ком одежды.
  - Вот, наденьте. Да не смотрите так! Поверх своего надевайте. Только пиджак снимите.
   Ян натянул широкие штаны, рубашку и халат. Теперь его могли принять за такого же работника больницы, главное, чтобы не остановили в коридоре. Пиджак медбрат свернул и спрятал к себе под халат.
  - Ты бы лицо попроще сделал, Петя, - посоветовал Ян. - А то ещё решат, что мы морфий воруем.
   Медбрат дико вытаращил глаза и истово перекрестился. К счастью, в обед коридоры больницы в самом деле пустели, навстречу им так никто и не попался, и до палаты они добрались без приключений.
  - У вас несколько минут, - предупредил парень. - И если вас застукают, Бога ради, не упоминайте меня!
  - Само собой, - успокоил его Ян. - Не трусь, Петя, или ты не любишь шампанское?
  - Какое шампанское? - переспросил совершенно сбитый с толку парень.
  - А! Не бери в голову, - откликнулся Ян и вошёл в палату.
  - Пятая слева, - напутствовал его Пётр.
   Ян кивнул и прикрыл дверь, оказавшись в длинном помещении, заставленном двумя рядами коек. Грязно-розовые стены, чисто выскобленный деревянный пол, на потолке жёлтые разводы и струпья отшелушившейся штукатурки. Окно всего одно, занавешено серым тюлем и просвечивающими шторами. В палате почти все спали, несколько бодрствующих, рубившихся в домино на койке поблизости от окна, с любопытством поглядели на вошедшего и вернулись к игре. Ян остановился возле пятой по счёту постели, присел на краешек и потряс за плечо дремавшего мужчину.
  - Семён Ильич! Простите великодушно, но мне бы поговорить с вами. Семён Ильич!
   Мужчина заворчал, закашлялся и захлопал глазами на журналиста.
  - Чего, на процедуры, что ли?
  - Нет. - Ян полез во внутренний карман жилетки, что оказалось не просто, потому что пришлось расстёгивать халат да ещё задирать выданную Петром казённую рубашку, чтобы добраться до злополучного кармана.
  - Вот, - он раскрыл перед носом пострадавшего книжечку. - Я из редакции «Вестник Петрополя», хотел с вами поговорить о том, что произошло на Бриллиантовой улице.
  - Я полицейским уже рассказал всё, - недовольно пробурчал Семён.
  - А вы мне повторите, я очень благодарный слушатель, - попросил журналист, снова полез в карман и извлёк трёхрублёвую бумажку. Помахал ею перед мужиком и спрятал в карман халата.
  - Ну… - пробормотал Семён. - Выехали мы, значит, утром…
  - Нет-нет, это я всё знаю, - перебил Ян. - Лучше расскажите о ваше друге, Воронине.
  - Не друг он мне! - взъярился Семён, и даже привстал на постели, опираясь на кулаки. - Друг, ага! Как же! Так мне вдарил, до сих пор всё кружится, когда стою. Врачи сказали, сотрясение мозга. С такими «друзьями» врагов не надо!
  - Отлично вас понимаю, разумеется, - бормотал Ян, пытаясь вклиниться в поток ругательств. - Семён Ильич, вы лучше скажите, делал Владимир что-нибудь подозрительное незадолго до нападения? Ну, за неделю, за две. Может, говорил что-то?
  - Стал бы он со мной откровенничать! - проворчал Семён. - Держи карман шире! Нет, ну, мы с ним часто болтали о том о сём… - водитель призадумался. - Знаете, вот, неделю назад Володя упоминал, что у жены проблемы с лёгкими, врач посоветовал в тепло куда-нибудь, к морю уехать. Я ему, мол, где денег взять? А он замял разговор и вообще про другое начал.
  - Любопытненько, - прошептал Ян себе под нос, делая пометки в записной книжке. - А ещё что-нибудь можете вспомнить? Каких-нибудь подозрительных людей, или не подозрительных, а просто вам незнакомых, или с кем Владимир раньше не общался.
   Ответу помешал шум в коридоре: из-за двери раздались слабые протестующие выкрики Петра, и в палату вошёл молодой мужчина. Светлые волосы аккуратно зачёсаны на боковой пробор, открытое, спокойное лицо лишённое округлости или слащавости располагало к себе. Он не улыбался, но лицо сохраняло по-доброму ироничное выражение.
  - Здравствуйте, Ян Иннокентьевич. Навещаете больного?
  - А-а!! - Ян от неожиданности выронил блокнот. - То есть, господин старший лейтенант, рад вас видеть, доброе утро, здравствуйте.
   Прикрыв дверь, за которой маячило взволнованное лицо медбрата, Карский подошёл к постели и сел на свободную койку рядом, снял шляпу, положил на тумбочку, поочерёдно глянул на съёжившегося журналиста и не понимающего, надо ли бояться или пока рано, водителя.
  - Как себя чувствуете, Спицын?
  - Очень хорошо, ваше благородие, - поспешил заверить Семён, которому передалось волнение журналиста.
   Следователь покосился на Яна.
  - Да не смотрите вы на меня, как солдат на вошь! - взмолился журналист. - Не помешаю я вашему расследованию.
   Павел вздохнул и потёр глаза.
  - Ладно, оставайтесь, Фокин, что с вами делать.
   Журналист сразу повеселел, снова открыл блокнот, поднял ручку.
  - Так, господин Спицын, - Карский наклонился вперёд и сложил пальцы домиком. - Теперь расскажите о том, что происходило накануне нападения: как вёл себя ваш коллега, говорил ли с кем-нибудь, может, отлучался позвонить по телефону?
  - Да Господи Боже! - застонал Семён. - Я уже всё-всё рассказал! И вашим полицейским, и ему только что, - мужчина кивнул на журналиста. - Сколько можно повторять одно и то же?
  - А что вы ему рассказали? - мигом зацепился следователь.
   Семён повторил.
  - Интересно, - сказал Карский. - Я не был уверен, но теперь думаю, что Воронин точно попытается вернуться домой или как-то связаться с супругой. Он ведь мог бросить семью, получив награду, теперь мне кажется, что Воронин всё ещё в городе, а это очень хорошо. Возможно, нам повезёт, и он решит навестить жену, тут-то…
  - А он уже наведывался, - как ни в чём не бывало сообщил Ян.
   Лицо следователя приобрело такое выражение, что Семён втянул голову в плечи.
  - Откуда знаете? - быстро спросил Карский.
   Уши у Яна заметно порозовели, он смущённо потёр нос:
  - Я собирался сообщить полиции, честно! Просто хотел немного придержать информацию, для статьи, понимаете? У многих моих коллег свои осведомителе в Сыр-боре, они могли проболтаться, а ведь расследование провёл я!
  - Не тяните, Фокин.
  - Ладно, не совсем расследование, но…
  - Фокин!
  - Давайте отойдём! - попросил Ян, выразительно поведя глазами на Семёна.
   Следователь, не говоря ни слова, встал и направился к двери, Ян вскочил и побежал следом.
  - Э, а моя трёшка?! - запоздало возмутился Спицын, но дверь за журналистом уже захлопнулась.
  - Говорите, - велел Карский, когда они встали возле окна в коридоре. Ян кивнул, сунул руки в карманы халата и начал рассказывать:
  - Я навестил супружницу Владимира у неё дома сегодня утром, поговорил с ней, представился другом её мужа. Соврал, что Володя велел мне передать для неё деньги — пришлось отдать целых десять рублей! Но зато она поверила. Мы поговорили, она угостила меня чаем — удивительно милая женщина, должен вам сказать! В такой обстановке не зачерстветь душой…
  - Фокин, да не тяните вы, ради Бога! - перебил Павел. - Что она рассказала?
  - Владимир забегал к ней утром, - быстро проговорил Ян, - если сверять по времени, то получается, что сразу после ограбления. Ничего не объяснил, только сказал, что две недели его не будет дома, а потом ему придётся уехать, но он за ней и детьми пришлёт. За это время она должна подготовиться к отъезду, потому что в Петрополь они не вернутся. Денег Воронин жене оставил целых сто рублей, и пообещал, что скоро они «заживут как порядочные люди».
   Ян замолчал, глядя на старшего лейтенанта блестящими глазами.
  - Сто рублей, представляете? - Журналист присел на край подоконника, лихо крутанул между пальцев ручку. - Думаю, ему выдали аванс.
  - Значит, бандиты обеспечили ему прикрытие, и Воронин залёг на дно, - произнёс Карский, обращаясь больше к себе, чем к Яну. - Через две недели, если его не найти, он уедет из города, и тогда последней ниточкой останется его жена. Но ждать так долго нельзя, нужно найти Владимира сейчас. Время дорого.
   Согласно покивав, журналист принялся грызть кончик карандаша. «Скорее всего, Владимир жив, иначе к жене его не отпустили бы — пристукнули бы там же, во дворе, - думал Ян, наблюдая, как за окном дворник сгребает подтаявший снег. - Вообще, какие-то очень уж наглые грабители…» Он тут же высказал мысль вслух:
  - Странно, что они не стали убивать охрану, и Воронина отпустили, не думаете?
   Карский пожал плечами.
  - Да нет: охранники ничего не видели и не слышали, свидетели из них никакие, Спицын может опознать только своего напарника, а мы и так установили бы, что он в сговоре с преступниками, даже и без свидетеля. - Следователь прислонился к стене, скрестил руки на груди. - Нет, удивительно только, что они отпустили Воронина. Но, может, он им ещё зачем-то нужен.
   Карский хлопнул ладонями по стене и выпрямился.
  - Так, мне нужно побеседовать со Спицыным, а вы идите, Ян Иннокентьевич.
  - Собираетесь выяснить, куда любил заглядывать наш беглец? - хитро улыбнулся Ян.
   Следователь недовольно глянул на чересчур догадливого журналиста, но, прежде чем он успел что-то сказать, Ян его опередил, затараторив:
  - Господин лейтенант, мы ведь можем помочь друг другу! Вы же понимаете, я всё равно узнаю то же, что и вы. Если мы согласуем наши действия, то не станем мешать друг другу, а, наоборот, я даже смогу оказать вам услугу: у меня есть свои связи в Тёмном Петрополе, я наведу справки, если что-то узнаю — сразу сообщу вам. С условием, что наша газета первой обнародует полученные сведения касательно дела, разумеется. В ответ обещаю не сдавать материал, пока вы не дадите добро. Идёт?
   Следователь окинул журналиста тяжёлым взглядом, но уже через мгновение его лицо посветлело, он улыбнулся и протянул руку.
  - Въедливый вы человек, Ян, хватка у вас просто бульдожья.
  - Работа такая, господин лейтенант! - весело ответил журналист, пожав протянутую руку.
   Следователь и журналист вдвоём вернулись в палату. О том, что лейтенант нарушит слово, Ян не волновался — Карский был известен как едва ли не единственный честный человек во всей Управе, во всяком случае, на его слово можно было положиться, это знали даже преступники. А вот на свой счёт журналист так уверен не был.
  
  
  
  ***
   Пройдя половину квартала, Анна поймала себя на том, что тихонько напевает себе под нос. От удивления она тут же оборвала мелодию и украдкой огляделась — не слышал ли кто? Но прохожие на девушку внимания не обращали, и, возможно, даже не слышали, как она напевала. «Да что со мной? Неужели хорошее настроение?» - Анна с удивлением прислушалась к собственным ощущениям. Занятно, но, несмотря на шаткое положение, в которое она попала (без денег, одна), впервые за очень долгое время Анна чувствовала себя хорошо.
   Задумавшись, она прошла до самого проспекта. На углу её окликнул знакомый голос. Погрузившись в мысли, Анна не сразу услышала, и успела пройти мимо, когда её догнал оклик:
  - Аня! Да стой ты!
  - Тома! - Анна остановилась и улыбнулась подбежавшей девушке. - Извини, я тебя не заметила.
  - Да я так и подумала, - беспечно ответила Тома. - Ну как, ходила в трактир? Взяли тебя?
  - Взяли! - Не сдержавшись, Анна широко улыбнулась. - Это моя первая работа, представляешь?
   Блондинка вскинула брови.
  - Правда? - Она осмотрела Анну с ног до головы и покачала головой. - По тебе и не скажешь. В смысле, ты не похожа на рафинированную барышню.
   Анна пожала плечами.
  - Так вышло, - сказала она всё-таки. - Я училась в пансионе, но решила вернуться в Петрополь.
  - Так ты отсюда родом? - спросила Тома, но, оглядевшись, покачала головой: - Знаешь, не место тут разговаривать, идём в чайную, заодно и отметим твою новую работу.
   Она подхватила Анну за руку, но девушка мягко упёрлась.
  - Извини, у меня же с деньгами никак, а до первой зарплаты ещё далеко.
   Тома на секунду задумалась, её тонкие брови сошлись на переносице, взгляд скользнул по футляру скрипки.
  - Идея! - Тома прищёлкнула пальцами. - Идём в парк, тут недалеко, за Грязной речкой. Ты сыграешь на скрипке, а я буду собирать с прохожих деньги. Гляди! - Тома сдёрнула с головы Анны шляпу, отступила на несколько шагов, сделав на удивление изящный поклон, притворилась, что обращается к какому-то прохожему: «Помогите юной талантливой скрипачке, сударь!» - Она протянула шляпу и улыбнулась так, что Анна решила, что, встретив Тому на улице в своей прежней жизни, точно подала бы — до того очаровательно смотрелась девушка.
  - Но я никогда не занималась ничем подобным, - на всякий случай предупредила Анна.
  - А что тут такого? Стой себе и пиликай! Об остальном позабочусь я. Уж на чай с ватрушками соберём!
   Спорить было бесполезно, да Анна и не собиралась, идея показалась ей отличной. В самом деле, деньги нужны просто хоть режься, а способ, предложенный Томой, уж какую-то сумму мог принести, и дел до вечера всё равно никаких у Анны не было.
   Девушки зашагали к парку.
  - У меня до вечера работа не пойдёт, - пояснила Тома. - Клиенты днём на улице не подходят, им нужны сумерки. - Девушка хихикнула. - Думала попробовать податься в Дом терпимости, там ведь жить можно в тепле, одежду выдают, кормят хорошо, да и господа не чета уличной пьяни, - рассказывала Тома. - Только не приняли меня. Сказали, налицо ничего, но манерам не обучена, а там такие камелии обретаются, что — ах! Из бывших певиц, танцовщиц. Я им не чета. А ты ведь тоже так умеешь: ну, манеры, там?.. Может, научишь меня?
  - Умею, - кивнула Анна. - Если хочешь, буду рада.
  - Правда? - просияла Тома. - Вот здорово! А чему вас ещё в пансионе учили? Может, ты со мной позанималась бы?
   Пока дошли до парка, обе продрогли продрогли: ветер продувал не по сезону лёгкие пальто. Но настроение сохранилось лихорадочно-приподнятое: Тома, как и Анна, раньше не участвовала в таких предприятиях и в предвкушении нового радовалась как ребёнок. Боялись, что людей в парке не окажется, но снегопад создавал настроение, располагающее к прогулкам, и по дорожкам прохаживались тепло одетые горожане. Выбрав место, Анна достала скрипку, раскрытый футляр оставила лежать у ног, по совету Томы. Подруга вооружилась шляпой и скомандовала:
  - Сыграй что-нибудь заводное, заодно согреемся.
   Секунду другую подумав, Анна кивнула, взмахнула смычком, погладила струны кончиками пальцев… И скрипка вспорола воздух резким, диссонирующим вскриком, оборвавшимся мгновенно, но зато заставившем остановиться прохожих. Тома вскинула руки, и скрипка ожила как по волшебству. Они не договаривались, но ещё прежде, чем Тома пустилась в пляс, Анна поняла, что та будет танцевать. Девушка закружилась по дорожке, её юбка взметнулась, а руки взлетели. Она танцевала как цыганка, смычок летал над струнами, скрипка отчаянно кричала, и из чёрной бури появлялся нос корабля, и ветер рвал парус, а по пустой палубе скользила белокурая девушка, бесновавшаяся и взлетавшая вместе с океанскими волнами. Прохожие замирали на месте, пригвождённые собственным воображением. Одни видели балерину в чёрном оперении, порхавшую над сценой в пустом зале, другие молодую дворянку в замке на утёсе. Скрипка пела об одиночестве и буре, о невозможном, неизбывном горе, и приговорённая к смерти молодая ведьма хохотала в подземелье под толстыми каменными сводами, а Снежная королева умирала над осколками зеркала, забытая и побеждённая. Музыка разрезала холодный воздух, и казалось, что даже падающие снежинки кружатся в стремительном танце. Когда мелодия достигла вершины и оборвалась, над дорожками повисла звенящая тишина. А затем люди начали апплодировать. Тома стояла раскрасневшаяся, её грудь высоко вздымалась, а на губах играла неуверенная улыбка. Она обернулась на Анну, и девушка тоже улыбнулась. Тома подбежала к ней и схватила за руку своими покрасневшими от холода пальцами.
  - Аня, Аня, ты знаешь, мне ведь ещё никогда… Ты понимаешь? - Она оглянулась. - Давай ещё раз? А?
  - Давай, - Анна с готовностью кивнула. Сейчас ей казалось, она ещё никогда так не играла в своей жизни, даже когда сдавала экзамен и очень старалась. Сегодня, сейчас скрипка жила. Она проснулась ещё там, в трактире, а теперь запела в полный голос. Было холодно, пальцы не гнулись, она ошибалась, но ещё никогда прежде ей не удавалось заставить скрипку разговаривать.
  - Тома! - вдруг дёрнулась Анна, сжав руку подруги. Та мгновенно развернулась на каблуках и увидела двоих полицейских, шагавших к ним по дорожке, тех самых, с которыми они столкнулись накануне.
  - Что, ласточки, народ веселим? - спросил толстяк, с лицом, будто сплюснутым на гладильном станке.
  - Оставьте нас в покое! - выкрикнула Анна. - Вы позорите свои мундиры, подонки!
   Может быть, дело было в музыке: она всегда что-то надламывала внутри неё, каждый раз Анна чувствовала себя на какое-то время иначе: смелее, сильнее. Тома дёрнула её за руку, но было поздно.
  - Оскорбление полицейского! - обрадованно заявил второй, с изрытой мелкими ямками кожей. - Ну, всё, козочки, допрыгались, с нами поедете.
  - Вы права не имеете! - возмутилась Анна.
  - Имеем-имеем! - хохотнул мордатый. - Всё, пошли.
  
   В полицейском фургоне сильно воняло горючим, спустя несколько минут дышать сделалось совсем невозможно, к горлу подступила тошнота. Анна прижалась к холодной стене, чтобы не так сильно мотало и постаралась вдыхать через рот маленькими порциями. Стало чуть-чуть легче, зато появилась икота. В какой-то момент она отстранённо пожалела, что так и не научилась терять сознание, сейчас было бы самое время.
   Когда их засунули в машину, она ещё продолжала громко возмущаться, но Тома бесцеремонно оборвала поток брани, велев помолчать и не сотрясать зря воздух.
  - Нужно написать жалобу! - Анна попыталась сдержать икоту, но икнула с особенным надрывом, сведя на нет пафос заявления. - Когда нас привезут в участок…
  - Не повезут нас в участок, - хмуро проворчала Тома, пытаясь усидеть на полу фургона, который мотало на поворотах словно корабль в шторм. Да ещё и холод в железной коробке ощущался едва ли не сильнее, чем снаружи.
  - Почему? - не поняла Анна.
  - По качану! - сердито, но не зло передразнила блондинка. - А ты что думала?
   Лицо у Анны вытянулось, глаза распахнулись, и Тома перестала возиться и ворчать.
  - Я же шлюха, Ань, а ты со мной, значит, по их понятию, тоже. Да ещё и безбилетная. Мы никуда не пожалуемся — нас слушать не станут. Сейчас завезут куда-нибудь… Хорошо, если не на край острова, а то околеем потом назад добираться.
   Закусив губы, Анна постаралась унять подступившие слёзы. «Не может быть, это происходит не со мной», - думала она. Страшнее всего показалось разрыдаться: стыдно, слишком стыдно реветь, особенно когда рядом кто-то сохраняет самообладание с такой невозмутимостью, особенно, если сама виновата в том, что случилось. Вот и бормотал теперь внутренний голос, причитал.
   Она украдкой смахнула выступившую слезу и подобралась к закрытому решёткой окошку, чтобы понять, куда их везут. Тома тоже подползла ближе, и выглянула в окно.
  - Мы рядом с Канатной фабрикой, это Фабричный конец, - сообщила она. - Тут доходные дома кругом. Не так уж далеко от центра острова. Хорошо.
  - Я знаю, - хрипло ответила Анна, борясь одновременно с икотой и тошнотой. - Фабрика должна быть вон там.
  - А ты почём знаешь? - недоверчиво нахмурилась Тома.
  - Жила я здесь, - ответила Анна. - Не очень далеко отсюда.
  - А! Точно… - Тома хлопнула себя по лбу ладошкой. - А чего уезжала?
   Отвечать Анна не стала, потому что полицейский фургон как раз свернул с дороги. Кровь отхлынула у Анны от лица, и она принялась с ожесточением тереть щёки, чтобы было не так заметно, как она трусит. Но, когда дверь машины открылась, вся решимость разом улетучилась под дулом нацеленного на них револьвера. Толстый заржал при виде изменившейся в лице девушки и махнул оружием.
  - Ты лучше делай, как твоя подружка, и не жужжи, - посоветовал он.
   Тома держалась с завидным спокойствием, даже равнодушием, будто ничего особенного не происходило. Анна подобным хладнокровием похвастаться не могла: вылезла следом за Томой пошатываясь не то из-за быстрой поездки, не то от страха. Однако, когда рябой схватил её за плечо и дёрнул к себе, веля поторапливаться, выяснилось, что она не так уж слаба, как ей казалось: едва выровнявшись, Анна размахнулась и раскрытой ладонью влепила полицейскому звонкую оплеуху. Полицейский выпустил девушку, и грязно ругаясь, схватился за вспухшее ухо. Анна, сама не ожидавшая от себя ничего подобного, стояла и растерянно моргала, потирая отбитые пальцы.
  - Падаль! - с ненавистью прорычал полицейский и коротко ударил её кулаком под грудь.
   Сложившись полам, Анна упала на колени, и её вырвало прямо под ноги полицейскому. Она стояла на четвереньках и давилась кашлем и рвотой, пока мужчина матерился поодаль, пытаясь снегом очистить ботинки. Тома бухнулась на снег рядом с подругой, обхватив её руками за плечи.
  - Ань, ты как?
   Вместо ответа Анна снова выгнулась. С утра она почти не ела, и рвало её одной желчью.
  - Сейчас… сейчас… - пробормотала она, пытаясь отдышаться. Зачерпнув горсть снега, утёрла лицо, смывая выступившие слёзы.
  - Слушай, - зашептала Тома ей в ухо, - когда приведут в дом, попросись в туалет, ясно? Сделай вид, что всё ещё плохо. Там дальше разберёшься, что делать, только не прощёлкай зазря клювом, поняла?
   Анна вытерла посеревшие губы тыльной стороной ладони. Мысли слегка путались, а перед глазами всё расплывалось из-за слёз.
  - А ты?
  - А что я?! - прошипела Тома. - Тебе сказано, не зевай! Ясно?
   Больше поговорить не удалось: девушек пинками заставили встать и погнали к дому, подталкивая в спины. Анна больше не огрызалась и не сопротивлялась: после удара дышалось тяжело, совсем как после памятного для неё падения с велосипеда в пятнадцать лет. Шла она, держась за Тому и больше уже не волновалась по поводу того, чтобы выглядеть достойно.
   Их завели со двора. На лестнице воняло котами, в темноте Анна чуть не упала на крутых ступеньках, успела схватиться за перила и почувствовала под пальцами что-то склизкое.
  - Господи… - прошептала девушка.
   «Может, если закричать, нас услышат? - подумала она и горько улыбнулась. - Может, и услышат, только выходить и проверять не станут».
   Вверх поднимались бесконечно долго, Анна считала пролёты, чтобы отвлечься от тошноты, и, когда остановились, немного удивилась, что всход до третьего этажа занял столько времени. Дверь в квартиру открыла древняя старуха, или, возможно, старик: определить пол под слоем лохмотьев оказалось задачей непростой, да и в прихожей стояла такая же темень, что и на лестнице. Голова существа, практически лишённая волос, мелко тряслась, а двигалось оно словно одурманенное. В квартире воняло ещё хуже, чем снаружи: кислой капустой, пылью, гнилью и снова котами. Анну опять замутило. Она зажала рот ладонью, но подумала, что если начнёт тошнить, нужно целиться на ноги мордатому.
  - Федя, принеси бутылку, - велел один из полицейских древнему существу и толкнул девушек, чтобы не задерживались у порога.
   Старик повернул в замке ключ и зашлёпал прочь, исчезнув за драной занавеской, закрывавшей вход на кухню.
  - Ей же плохо, - заметила Тома, кивнув на Анну. - Сейчас опять блевать начнёт.
   Полицейские брезгливо покосились на девушку, державшуюся одной рукой за стену и едва стоявшую на ногах.
  - Мне… нужно в уборную… - пробормотала Анна.
  - Давай, только быстро, - сморщился мордатый. - Вон дверь.
   Полицейские увели Тому дальше по коридору, она не сопротивлялась и держалась так, словно ничего не происходило. Анна проскользнула в уборную, закрыла дверь и зашарила по стене в поисках выключателя. Нашла, повернула, и рожок рядом с зеркалом вспыхнул, задрожал огоньком под мутным стеклом. Комнатка оказалась маленькая, в два на полтора шага, без окон. Жуткого вида унитаз утопленный в стенной нише с перекошенным бачком, с которого на цепочке свешивался медный колокольчик без языка, жестяная раковина с вмятинами, будто по ней били молотом, вспучившаяся краска на стенах и ржавые разводы на потолке вокруг трубы.
   Анна трясущейся рукой попыталась отвернуть кран: труба коротко взревела, кран дёрнулся, плюнул ржавчиной, и из него потекла тонкая струя воды. Анна плеснула в лицо холодной водой, подняла глаза: из потрескавшегося зеркала над раковиной на неё смотрел бледный призрак с огромными глазами. Почти месяц назад она вот так же стояла в своей комнате и смотрела на себя, но при свете яркого дня, и кожа её не имела тогда трупно-зелёный оттенок, а под глазами не чернели такие страшные синяки. На ней было то же самое платье и то же пальто, что и теперь. Через три минуты она зашла в кабинет дяди, взломала ящик письменного стола ножом для бумаги и вышла из дома с чемоданом в руках и пятью сотнями рублей в кармане. Через полчаса купила на станции билет до Петрополя. За несколько последних лет она не изменилась так, как за три минувших недели.
   Может быть, виновато было мутное зеркало.
   Анна вытерла лицо рукавом и взглянула на дверь: уходить нужно было сейчас, через пару минут её долгое отсутствие вызовет подозрение. Она выскользнула в коридор и бросилась к двери, однако тут же вспомнила, что та заперта, а ключ… Анна нерешительно взглянула на занавеску, перекрывавшую вход на кухню: отнять у старика ключ не поднимая шума не выйдет, и как быть? За занавеской послышались шаркающие шаги, Анна отступила в тень прихожей, под заваленные одеждой вешалки, и задержала дыхание. Широко раскрытыми глазами она следила за сгорбленной фигурой, медленно двигавшейся вдоль стены. В одно руке старик держал за горлышко бутыль с мутной жидкостью, видимо, с самогоном. Остался ли ключ при нём, или он положил его где-то, в любом случае воспользоваться им Анна не могла: в комнате старик надолго не останется, отдаст бутылку и пойдёт обратно. Можно подкараулить его и оглушить, только Анна сомневалась, что сможет ударить пожилого человека. Пропустив старика мимо себя, девушка юркнула на кухню. Здесь всё было таким же заплесневелым и обветшалым, покрытым слоем грязи и пыли, на столах высились пирамиды из тарелок и кастрюль, занавеска на окне не годилась даже в половые тряпки. Анна отдёрнула её в сторону и принялась переставлять банки, занимавшие подоконник, на стол. Последняя едва не выскользнула, Анна успела перехватить её. Руки тряслись, пот катил гадом и лез в глаза. Она вцепилась в задвижку и попыталась повернуть, но десятки слоёв краски намертво заклинили её. Анна принялась дёргать ручку, пытаясь расшатать, потом схватила со стола нож, но тут же поняла, что на то, чтобы расковырять краску, уйдёт слишком много времени, а она и так уже провозилась. Она снова, что было сил, дёрнула ручку, услышала треск, возликовав, потянула сильнее и в ту же секунду крутанулась на месте, услышав за спиной шорох. В дверном проёме стоял страшный старик, стоял, и пялился на неё выцветшими, запавшими глазами, и казалось, будто он совсем не видит девушку, и даже, может, не понимает, где находится и что вокруг. В горле у Анна пересохло, она сглотнула и затравленно глянула по сторонам, прикидывая, не поздно ли попытаться оглушить деда, а тот вдруг сунул руку под одежду и вытащил ключ. Несколько мгновений Анна стояла, уставившись на ключ, лежащий на протянутой ладони, затем быстрым шагом пересекла узкую кухню, схватил его, пробормотала «спасибо» и кинулась к двери. Через минуту она уже бежала прочь со двора. Остановилась только в воротах. Дом, чёрный, замкнутый, тесный, он был ловушкой, на секунду Анне показалось, что она маленькая, как мышь, а над ней нависла странного вида мышеловка, необычная, умная, способная затянуть её внутрь и проглотить. Взгляд отыскал окно. Может быть, оно выходило совсем из другой квартиры, но какая разница? Дом являлся одним целым, даже люди, жившие в нем, были единым разумом, многоликим и вместе с тем безликим существом.
   Девушка закусила губы и несколько раз с силой ударила ладонью по растрескавшемуся камню ограды, со злостью смахнула выступившие слёзы и бросилась бежать, не оглядываясь.
   Счастье, что их в самом деле не увезли далеко, но остановиться Анна смогла не сразу — в районе заводов места были не то, чтобы беспокойные, скорее, очень тихие, и всё, что здесь случалось, проходило за закрытыми дверями, в глубине, и за пределы района не выносилось. Полиции хватало работы, и в дела заводских районов без надобности никто не совался. Найти полицейского или, хотя бы, городового, в Фабричном конце задача не из простых.
   Анна увидела синий мундир: человек вышел со двора дома и неспешно зашагал в сторону «цивилизованной» части Княжьего. Она хотела закричать, но от быстрого бега захлебнулась и раскашлялась.
  - Стойте! - прохрипела девушка, побежав через улицу. - Остановитесь!
   Полицейский заметил ей и даже сделал несколько шагов навстречу, Анна чуть не налетела на него, громко кашляя, пытаясь отдышаться и одновременно говорить.
  - Помогите!
  - Успокойтесь, барышня, - мягко попросил полицейский. - Что у вас приключилось? Давайте, отдышитесь, потом рассказывайте.
  - Они… они…
   Анна снова закашлялась, взгляд её остановился на погонах полицейского. Нужно собраться и отвечать по существу, в таких ситуациях промедление всегда из-за потерпевших, которые истерят и не могут толком изложить суть дела.
  - Сержант, моя подруга осталась там! С ними, в том доме! Её изнасилуют!
   Из участливого взгляд полицейского вмиг сделался серьёзным.
  - Ведите, барышня.
   Анна побежала обратно. В боку уже кололо, она только теперь поняла, что где-то потеряла шляпу и оставила свою скрипку в машине, но гораздо больше её занимало то, сколько времени она потратила на поиски полицейского и что происходило в доме за время, пока она отсутствовала.
   Сержант бежал так быстро, как мог, следовало отдать ему должное, хотя возраст и комплекция не слишком способствовали бегу, но решимости в нём не убавилось даже когда лицо побагровело от натуги и заблестело от пота. Зато он не придал значения полицейскому фургону, оставшемуся во дворе.
   На второй этаж они взбирались словно в гору, хватаясь за перила, и Анне уже было глубоко безразлично, что пальцы прилипают к чему-то липкому и мерзкому. Дверь в квартиру девушка открыла ключом, который унесла с собой — она до сих пор сжимала его в кулаке. На шум в прихожей из-за занавески высунул нос старик, разглядел, кого принесло, и спрятался обратно. Не останавливаясь, Анна побежала в комнату. Сержант отставал всего на пару шагов.
   Дверь распахнулась, грохнув о комод и опрокинув вазу, разлетевшуюся по полу цветными черепками. Анна на миг остановилась на пороге, будто уткнулась в невидимую преграду: лицо исказилось, взгляд непроизвольно скользнул в сторону от постели и уткнулся в пистолет, лежавшей на тумбочке рядом с фуражкой и носками. Девушка в два шага оказалась рядом, схватила оружие, отшвырнула в сторону кобуру, щелчком сняла с предохранителя и направила на подонков.
  - Слезь с неё! - заорала она. - А ты, - она перевела оружие на второго, державшего девушку за руки, - отпусти её! Вы, оба! Вы не поняли?!
   Полицейские скатились с кровати, как раз, когда к месту действия подоспел сержант. Оценив обстановку, он ладонью накрыл руки Анны.
  - Барышня, это лучше отдайте-ка мне.
  - Нет.
   Анна резко высвободилась и отступила на шаг, не опуская оружия.
  - Хорошо-хорошо! - Успокаивающе выставив вперёд ладони, сержант тоже отошёл. Оглядел комнату, задержавшись на полицейских мундирах, валявшихся на кресле и под столом.
  - Тома? - дрогнувшим голосом, окликнула подругу Анна.
  - Всё нормально. - Девушка выбралась из постели, одной рукой натягивая на плечо лямки нижней рубашки, склонилась за платьем, лежавшем на полу. Под глазом у неё уже расплывался синяк, на плечах и запястьях остались отметины от пятерней, нижняя рубашка оказалась порвана.
  - Заставьте эту психичку вернуть пистолет, - заговорил толстый, выпрямившись и сверкая белым пузом. Пытаясь держаться с достоинством, он определённо не учёл факта, что отсутствие трусов и вздрагивающий живот сводят усилия на нет.
  - Сержант Котов, - представился сержант, приложил руку к фуражке. - Одевайтесь, вы арестованы.
  - Всё не так, - быстро произнёс мордатый, облизнув пересохшие губы. - Они проститутки. Работали в парке, без билетов, да ещё приставали к прохожим, так что это их надо арестовать. А мы из полиции, сержант.
  - Тем хуже для вас, - ответил Котов.
  - Да они лгут! - в сердцах перебила сержанта Анна. - Мы… мы не работали, мы выступали. Тома танцевала, я играла!.. Вы же видите, что они с ней сделали? Господи Боже! Они же…
  - Она безбилетная, - заявил рябой. - В участке её знают, сержант. За что нас арестовывать? Вы хоть раз слышали об изнасиловании проститутки? - Он ухмыльнулся. - Да судья вас засмеёт. А ту глазастую ещё проверить надо.
  - Мой отец служил в полиции Петрополя, здесь, на Княжьем острове! - выкрикнула Анна. - Капитан Анчаров! Погиб при исполнении, был застрелен бандитами, можете проверять, сколько угодно: над попыткой изнасиловать дочь погибшего полицейского судья точно смеяться не станет!
   Полицейские переглянулись — дело принимало совершенно иной оборот, если дойдёт до разбирательства, могут полететь не только погоны, но и головы.
  - Не будем поднимать шум, - примиряюще поднял руки толстый, - дочку геройского капитана никто не тронул, а нашу безбилетную ласточку мы, так и быть, в участок не поведём. Вот, - он подтянул к себе брюки, достал из кармана рублёвую бумажку и кинул на кровать рядом с Томой, - держи. Видите? Всё честно.
   Едва взглянув на деньги, Тома присела на краешек кровати и начала обуваться.
  - Ну, так как? Мир? - полицейские обращались к сержанту, на Анну они даже не глядели, боясь провоцировать.
  - Обойдётесь, подонки, - с ненавистью прошипела Анна.
  - Тогда мы твою подружку упрячем, далеко и надолго, - ничуть не смутился толстый. - Можем обвинить её в воровстве, или повесим убийство.
  - Вам не поверят, - Анна неуверенно взглянула на сержанта.
  - А мы найдём свидетелей, - ухмыльнулся полицейский. - Зайка, даже если сержант встанет на вашу сторону, проститутку не оправдают. Ты уж поверь, мы и улики найдём, и свидетелей, а «висяков» у нас хватает — разом на всё спишем. Или забудем обо всём и разойдёмся как порядочные люди.
   Анна хотела ответить, но Тома не позволила.
  - Хватит, - сказала она. - Пойдём отсюда.
   Беспомощно закусив нижнюю губу, Анна взмахнула рукой, державшей пистолет, и на секунду показалось — выстрелит, но девушка перевела предохранитель в прежнее положение, грохнула оружием о тумбочку и выбежала в коридор.
  - Сударыня, я имею полное право арестовать их обоих, - обратился сержант к Томе. - Если вы дадите показания, мы заведём дело.
   Покачав головой, Тома направилась к двери следом за подругой.
  - Хорошего дня, сержант, - оскалились полицейские.
   Тяжело глянув на коллег, Котов вышел за девушками.
   Во дворе Анна забрала из фургона скрипку и шляпу. Все трое молча вышли на улицу. Анна украдкой поглядывала на подругу, не отваживаясь заговорить: Тома выглядела уставшей и отрешённой, угадать по застывшему выражению лица, о чём она думает, было невозможно.
  - Спасибо за помощь, господин сержант, - поблагодарила Тома, когда они уже достаточно удалились от проклятого дома. - Не хотим больше отвлекать от службы.
  - Могу проводить вас, - предложил тот.
  - Мы дойдём, - заверила девушка. - Спасибо.
   Небо над Петрополем замёрзло, время остановилось. Город переживал новый холодный день незаметно: скрытое за тонкой белой плёнкой солнце, невидимое глазу, совершало свой путь втайне, и вечер подкрадывался незаметно. Снег больше не шёл, ветер стих.
   Анна шагала, уткнувшись взглядом себе под ноги. В голове крутились обрывки мыслей, менялись, исчезали, не позволяя ухватиться.
  - Только не вздумай жалеть меня, - предупредила Тома.
  - Послушай… - начала Анна, но горло сжалось, не позволив договорить.
  - Они всё равно прицепились бы, даже если бы ты ничего не сказала. - Помолчал, Тома прибавила: - Не думала, что ты вернёшься.
   На белой от холода коже синяк багровел как след ожога. Они шли вдоль улицы, город смыкался у них над головами: подняв голову, Анна увидела железные арки креплений, державших мост, похожие на окостеневшие щупальца спрута. По мосту, в шлейфе дыма, с оглушающим грохотом ехал состав. В окнах лица пассажиров казались лицами призраков. Девушки поднялись по винтовой лестнице и зашагали по навесной дороге.
   «Никто не назвал бы этот город бездушным, - подумала Анна. - Он живой. Он куда более настоящий, чем я, чем любой из нас. Только жизнь его похожа на жизнь морского чудовища: оно наблюдает за тобой, но ты не сможешь угадать его мысли, не сможешь предвидеть движение. Холодные и тёмные глубины океана… В конце концов всякого, кто сунется сюда, раздавит толщей воды. Если только ты сам не сумеешь эволюционировать в чудовище».
  
  
  
  ГЛАВА ТРЕТЬЯ
  
   «Золотистые волосы графини струились и перетекали как расплавленное золото под смуглыми пальцами пирата. Снаружи бушевала буря, и такая же буря бушевала в сердцах двух влюблённых…»
  - О, Господи, - раздражённо проворчала Рада и захлопнула книгу. Взяла стакан со столика рядом с креслом и сделала приличный глоток виски. Устало потёрла лоб.
   В доме было жарко и тихо, от газового света по углам сбились тени. Рада откинулась назад, и, протянув руку, отвела в сторону занавеску, чтобы выглянуть в окно. Давно уже стемнело, шёл двенадцатый час. Где носит внуков, она не знала. Женщина не волновалась, тем более, что регулярно ночевать дома они перестали ещё тогда, когда были подростками. Не волновалась, но…
   Звук мотора заставил Раду обрадованно встрепенуться. Она встала, бросила книгу в кресло, подошла к окну и отдёрнула штору. Улыбка её тут же померкла, потому что во двор въезжала полицейская машина — событие, если подумать, легендарное, поскольку последний раз полиция появлялась здесь во время войны.
  - Лёша! - от окна прокричала Рада, и снова, выбежав в коридор: - Лёша!
   Рыжий высунулся из кухни, держа в одной руке карточный веер, а в другой бутерброд с огурцами.
  - Фараоны, - сообщила женщина. - Убери сейчас же, - прибавила она раздражённо, увидев, что парень потянул из кобуры револьвер.
   В коридор высыпали ещё трое «охранников» с оружием наготове. Возможно, парни сумеют дать отпор, — да что там, наверняка! — вот только что будет, если они расстреляют полицейских? Рада скрестила руки на груди, соображая: раз уж «синие мундиры» решились наведаться в резиденцию «Лихих», причина у них должна быть веская.
  - Так, быстро все уходите, - распорядилась она.
   Лёха помотал головой:
  - Максим с нас шкуру спустит.
  - Вы тут не с полицией бодаться остались, - возразила Рада. - Не хватало ещё, чтобы всех замели. Идите.
   Рыжий кивнул:
  - Парни, дуйте к чёрному ходу. Вы двое ждите снаружи. Воробей! Найди Максима, - распорядился он, но сам не сдвинулся с места.
  - Мальчишка, - фыркнула Рада. - Какие же вы все упрямые, чёрт вас побери! От Макса нахватался?
   Лёха виновато улыбнулся. Рада закатила глаза, подошла, отобрала у него револьвер и вернулась назад в комнату, бросив на ходу:
  - Дверь открой, а то выломают ведь.
   Револьвер она сунула под подушку кресла, сама села сверху, закинув ногу на ногу. Едва закончила приготовления, из коридора донеслись звуки ударов, ругань Лёши, отрывистые команды. «Слишком нагло, - успела подумать Рада, положив локти на подлокотники и сцепив пальцы в замок. - Что-то случилось, иначе не осмелились бы».
   Первым в комнату вошёл не полицейский: Рада поняла не по гражданской одежде, а по тому, как он держался. Гладко выбритое худое лицо, холодный взгляд рептилии и чёрная одежда… чтобы ещё сильнее походить на злодея, ему не хватало только пиратской повязки на глаз. Следом за ним ввели согнутого в поясничном поклоне, с заломленными за спину руками Лёшу: по подбородку из разбитой губы парня текла кровь, но, чтобы стереть наглую ухмылку с этих губ, нужно было что-то посерьёзнее обычной зуботычины.
  - Надеюсь, ноги все вытерли? - сурово спросила Рада, оглядев толпу, заполонившую маленькую гостиную. - И против кого же такая рать?
   Полицейские не сговариваясь уставились на «чёрного»: невозмутимость старухи выбивала почву из-под ног и заставляла сомневаться в «Правде Вожака». «Они здесь только из-за него, - подумала Рада. - Никто другой не вынудил бы полицейских вломиться к нам». Человек со взглядом рептилии отбил по столу короткую дробь, странно искоса глянул на женщину и спросил:
  - Вам известно, кто я?
  - Нет, - немедленно ответила Рада. - Но с такими вопросами надо к специальным врачам обращаться, а не ходить по домам с отрядом полиции.
   Женщина взяла со столика стакан и отпила, позволив себе ядовитую улыбку.
  - Я слышала, амнезия случается от ударов головой. Вы не ударялись в последнее время?
   Тонкие губы мужчины чуть тронулись, но он ничего не ответил Раде, только повернулся к помощникам:
  - Обыскали? - спросил он, указав на Лёшу.
  - Чист, - подтвердил капрал.
  - Обыщите дом, - велел «чёрный» и снова обратился к Раде. - Дарий Аркадьевич Валентино, майор Особого отдела полиции.
   Рада насмешливо присвистнула.
  - О, да вы не шутите? Наверное, я просто обязана предложить вам присесть, - сказала женщина, впрочем, даже не пошевелившись.
  - Не волнуйтесь, ваше приглашение не обязательно, - заверил майор.
   Выдвинув один стул и поставив его боком к столу, он сел. Полицейские вышли из гостиной и теперь со всех концов дома доносились звуки переворачиваемой мебели и грохот выдвигаемых шкафов. Рада постаралась сделать вид, что ничего не слышит, но губы её сжались в узкую полоску.
  - Что вам надо? - резко спросила она, со стуком поставив стакан на стол.
  - Что вы знаете о трупе, сброшенном неделю назад с Винного моста? - задал майор вопрос в лоб.
   Женщина вопросительно изогнула одну бровь.
  - Господин майор, в Петрополе каждый день умирает столько народу, что удивительно, как он до сих пор не опустел, и только четверть бедолаг уходят без посторонней помощи. Что мне, бедной старухе, может быть известно о них?
   Валентино хмыкнул, погладил рисунок на скатерти кончиками пальцев.
  - Оставим игры, - предложил он. - Труп нашли в десяти минутах от вашего дома. «Лихие» причастны к убийству? Мне нет дела до ваших мелких делишек, но, если понадобится, я могу перевернуть весь ваш чёртов остров вверх дном.
  - Я ничего не знаю об убийстве, - ответила Рада. - Вы теряете время, майор.
   Валентино отрешённо скользнул взглядом по потемневшим обоям.
  - Убогое место для «княжеской» резиденции, - невпопад произнёс он и в упор посмотрел на женщину. - Вы правы, я теряю время. Где ваши внуки?
   Не ответив, Рада быстро отвела глаза, а на ум ей почему-то пришло, что если сунуть руку под подушку, она успеет выхватить револьвер до того, как майор схватится за свой. Если уложить его прямо сейчас, её, скорее всего, застрелят, даже до Сыр-бора не довезут, Лёшу тоже, но какое-то внутреннее чутьё не просто подсказывало, а прямо таки вопило, что этого человека нельзя выпускать отсюда.
  - Они взрослые мальчики, - ответила Рада, одарив майора таким же пристальным взглядом. - Гуляют где-то.
  - Гуляют, - эхом повторил майор.
   Он подошёл к окну, оказавшись сбоку от Рады, и ей пришлось повернуться, чтобы видеть его. Стрелять из такого положения было уже не так удобно, и Рада незаметно выдохнула, поняв, что всерьёз обдумывала возможность.
  - Скажите мне, - заговорил майор. - Какого это, жить, будучи матерью двух поколений подонков и убийц?
   Рада сжала подлокотники кресла, впившись ногтями в обивку.
  - Мне как-то довелось слышать забавную теорию от одного профессора, - продолжал Валентино, - он утверждал, что преступники не виноваты в том, что творят, виновато общество, семья, наследственность. Якобы всё вместе формирует преступный характер, и изначально люди находятся в неравном положении, так что человек не может нести ответственность за то, что стал мерзавцем. Значит ли это, что за дела ваших сыновей и внуков отвечать следует вам, наградившей своих отпрысков дурной наследственностью и создавшей обстановку, взрастившую в них преступников?
   Не получив ответа, Валентино отошёл от окна к одному из шкафов, взял с полки фотографию в толстой деревянной рамке, повертел в руках, вернул на место. На фотографии усатый мужчина сидел на стуле, а позади него стояла красавица в длинном платье. Слишком улыбчивая, слишком юная, чтобы и вправду оказаться этой старухой, истончившейся как пергаментный лист. Из коридора продолжали нестись звуки разрушений, производимых полицейскими.
  - Что вы хотите найти? - спросила Рада. - Тайный проход? Склад наркотиков?
  - А есть вероятность? - быстро обернулся майор.
   Под светом лампы его бледная кожа отливала зеленью, что ещё больше усиливало сходство с ящерицей.
  - Не волнуйтесь, если найдём, я тотчас дам вам знать.
  
  
  
  ***
   «Сорок восемь часов — период наибольшей вероятности раскрытия преступления, — истекли, а полиция не произвела ни одного ареста, не сделала никаких предположений касательно личностей преступников и, похоже, попросту хандрит вместе со всем Петрополем из-за снегопадов». Так доверительно сообщала читателям корреспондент «Голоса Петрополя», Афинская Н. А., далее журналистка приводила собственные умозаключения, ссылаясь на правительственный заговор и злоупотребляя многоточиями.
   Павел свернул газету и потёр глаза. Сон наваливался с тяжестью решившего присесть к нему на голову слона, хоть на кушетку в кабинете ложись, всё равно утром рано подниматься. Следовало признать, мысль выглядела чертовски соблазнительно.
   Старший лейтенант тяжело поднялся из-за стола, подошёл к окну. Не помогло: узкая улица и уходящие вверх дома только усиливали ощущение загнанности. Тени расчертили кабинет, оставив один тёплый островок света вокруг стола, где горела лампа. Когда по улице проезжали машины, по стенам пробегали длинные тени. Вернувшись к столу, Павел рассеяно переложил несколько фотографий взорванного грузовика, открыл и снова закрыл папку с делом, затем решительно собрал все документы и убрал в несгораемый шкаф. Снял с вешалки пальто, погасил лампу и вышел в коридор.
   В Управе стояла гробовая тишина, гулкое эхо разносило по коридору шаги старшего лейтенанта, двигавшегося почти наощупь: свет в здании уже погасили, центральная лестница казалась вырезанной из кости под светом окон над главным входом. Павел прошёл мимо сторожа, мирно дремавшего за столом возле двери, и оказался на улице. Такси удалось поймать не сразу. Пока ехал, прокручивал в голове обстоятельства ограбления, но всё время сбивался на дело особиста. Всё-таки, трудно предположить, что «Лихие» решили заняться продажей государственных тайн: даже если не принимать во внимание, что род деятельности княжичей ни коим образом не пересекается со шпионажем, допустить, что дети военных пойдут на предательство, Павел не мог. Насколько он знал, Филат Иванович и Игорь Иванович воспитывали «лихих братьев» патриотами (как бы парадоксально это ни звучало в отношении преступников). А вот Алытнову забраться на территорию ослабевшей группировки наглости вполне хватило бы. Если только убийство агента в самом деле результат спланированной акции, а не нападение рядовых грабителей. Особистов Павел недолюбливал, как и любой полицейский, однако не мог отрицать, что конспирация у этих ребят всегда была на высоком уровне, даже Алтынов с его связями… впрочем, купец мог и узнать.
   «Неважно! - прервал сам себя Павел. - Не моё дело. Майор отлично разберётся сам. Или не сам, а впрягая всех полицейских города поочерёдно». Павел потёр слипающиеся глаза и отвернулся к окну. У ночных бродяг есть своя правда: при свете газовых фонарей, под мигающим светом электрических вывесок, с чёрными, неживыми витринами уснувших магазинов и полупустыми проспектами город приобретал совсем иные черты. Казалось, что улицы становились шире, башни — выше. Верхние этажи тонули в снежной завесе. Можно было бы часами кружить по городу в машине, думать, позволив мыслям ползти, не спеша подбираясь к сути.
   Открыв блокнот, Павел перечитал список, который по его просьбе сегодня утром составил Агафон Германович. За прошедший день он сумел добиться от «ЦентрПетропольБанка» также списка номеров всех украденных банковских билетов, которые разослал по банкам страны (впрочем, безо всякой надежды) и навёл справки обо всех, кто значился в списке: тут ему помог Прокопенко, от которого — следовало признать, — иногда был прок.
   Начинался список с директора банка, Короткова Савелия Михайловича. Трудно было вообразить директора в качестве информатора: Савелий Михайлович получал солидный оклад, происходил из дворянской семьи и, кроме того, имел чужих векселей примерно на десять тысяч и дополнительные доходы с акций. Сто тысяч — сумма знатная, но, чтобы подкупить директора, вынудить его рискнуть репутацией и местом, преступникам пришлось бы изрядно раскошелиться. А представить Савелия Михайловича в качестве организатора Павел не мог при всём воображении: отец многочисленного семейства, ни разу не арестовывавшейся, даже в студенческие годы отличавшейся безукоризненным поведением — и грабитель-налётчик? Если и допустить невероятное, и предположить, что директор банка решился присвоить деньги, налёт — это последнее, на что он пойдёт, скорее уж можно ожидать внутренних махинаций.
   Следующим шёл начальник охраны, Михайлов Григорий Евдокимович, в банке он работал тридцать лет, начальство отзывалось о нём самым лучшим образом, коллеги считали сухарём, но служба безопасности и не должна заводить панибратские отношения с работниками. Михайлов был человеком семейным, хотя жена его умерла лет пять назад, у него остались уже взрослые дети и даже внуки. Соседи слегка недолюбливали, но виной тому был крутой нрав Григория Евдокимовича. Михайлов прошёл войну, дослужился до прапорщика, имел награды. Ни на информатора, ни на, тем более, организатора, отставной военный не тянул, хотя определённых выводов Павел ещё не делал, поскольку опыт показывал, что даже самые честные люди оказываются ворами, мошенниками и убийцами.
   Дальше шли служащие хранилища, всего две фамилии. Первый — Карпов Леонид Иванович, в банке работал уже десять лет, хранилище находилось в его ведении. Недавно он разменял четвёртый десяток, был холост, жил один, ренту платил аккуратно, по словам хозяйки, к нему никто никогда не ходил и, вообще, проблем с Карповым не возникало ни в быту, ни на работе. В банке о нём никто ничего дурного сказать не мог, как, впрочем, и хорошего — Леонид Иванович держался всегда очень скромно и сдержанно.
   Второй был личностью более многоообещающей, начать хоть с того, что в банк Прутков Аркадий Петрович устроился всего несколько месяцев назад, до этого работал в страховой конторе. Двадцать восемь лет, был женат два года, развёлся, детей не имел. Криминала за ним не числилось, впрочем, как и за всеми остальными, ведь банк проверял прошлое всех работников самым тщательным образом. Жил он на одну зарплату, имел родственников, но в провинции, ходил в бары, в кино, встречался с друзьями, в дурных компаниях замечен не был, коллеги отзывались о нём как о свойском парне, душе компании. Вот только все его знакомства ограничивались тремя месяцами. Павел взял на заметку разыскать страховую контору, где работал Прутков, и поговорить с его прежними знакомыми.
   Последним в списке стоял Барвинок Агафон Германович, начальник отдела мониторинга, человек, трясшийся и потевший на допросе так, что даже у самого снисходительного следователя не осталось бы сомнений в его виновности. Агафон Германович, тем не менее, не имел приводов в полицию, на работе пользовался доверием начальства за дотошность и исполнительность, а соседи говорили о нём как о человеке тихом и незлобивом, всегда готовым помочь в любом деле. Жил он одиноко, хотя, по свидетельству тех же соседей, дважды в неделю к нему приходила женщина.
   Сведений пока что было недостаточно, кроме того, Павел собирался побеседовать с каждым, посмотреть на реакцию: глядишь, попадётся ещё один нервный, как Барвинок. Исключать кого-то из списка старший лейтенант пока не спешил. Но оставалась ещё одна вероятность, думать о которой очень не хотелось: что, если утечка произошла не через «ЦентрПетропольБанк», а банк, делавший перевод денег? Павел уже направил запрос в другой город и ожидал ответа. Местная полиция проверит всех подозреваемых и перешлёт характеристики, но ехать всё равно придётся, если здесь никто не всплывёт.
   Вспомнив про «всплывшего» агента, Павел суеверно постучал по дверце машины.
  - Что, остановить? - обернулся водитель.
   Павел глянул в окно: на углу улицы горел фонарь с конусообразным плафоном, покачивавшимся от ветра, стена дома в его свете казалась зеленоватой, как-будто покрытая плесенью, высокая дверь с облупившейся краской и мутным окном над ней. Они как раз проезжали под мостом, мимо гостиницы с моргающей светящейся вывеской, перед входом в которую стояла девушка: длинные ножки, белая кожа, тонкие, словно углём нарисованные брови, ярко-алые губы, завитые светлые волосы до плеч с косой чёлкой. Девушка курила. Когда такси проехало мимо, она выпустила в воздух колечко дыма и, кажется, подмигнула.
  - Нет, проезжайте, это я так.
  
   Свет в окнах не горел. Поднявшись в квартиру, Павел тихо разулся в прихожей и прокрался к детской, дверь в которую была приоткрыта. Анфиса Алексеевна не спала, ещё сидела возле кроватки Поля, убавив свет в комнате почти до полной темноты: в лампах язычки огня едва трепетали. Павла она приветствовала улыбкой и кивком, чтобы не разбудить мальчика. Он на цыпочках подошёл к кровати, постоял, глядя на сына, послушал, как тот тихонько сопит. Поправил одеяло, не удержавшись, тронул сжатый кулачок.
  - Идёмте, Пашенька, - шёпотом позвала Анфиса Алексеевна. - Я вам чаю заварю.
  - Не беспокойтесь, я сразу спать.
   Они вышли в коридор, и Павел спросил уже чуть громче:
  - Как он сегодня?
  - Лучше! - заверила Анфиса Алексеевна. - Жар прошёл, днём спал хорошо, вечером тоже спокойно уложила.
  - Хорошо, спасибо вам, - поблагодарил Павел. - Днём, вот, не смог вырваться с работы…
  - Я читала в газетах об этом жутком налёте! - кивнула женщина. - Дело, поди, вам поручили? Ну, ничего, вы их поймаете, точно знаю!
  - Спасибо, - Павел улыбнулся, бросил взгляд на дверь в комнату жены. - А Таисия уже легла? - спросил он больше для того, чтобы сменить тему и не говорить о работе.
   Анфиса Алексеевна пробормотала что-то невнятное и попыталась проскользнуть в детскую, но Павел мягко взял её за локоть.
  - Анфиса Алексеевна, Таисия спит или нет?
   Женщина кивнула. Коротко выдохнув, Павел отстранил её в сторону и заглянул в спальню. Постель оказалась заправлена, шторы отдёрнуты, и с улицы внутрь проникал свет фонарей, придавая комнате какой-то призрачный, нежилой вид. Старая женщина стояла разнесчастная, страдальчески глядя на зятя.
  - Отправляйтесь спать, Анфиса Алексеевна, время уже позднее, - сжалился Павел.
  - Доброй ночи, Паша, - с облегчением попрощалась женщина и скрылась в детской.
   Как только она ушла, Павел снова взялся за ручку двери. Некоторое время он стоял, раздумывая, затем тряхнул головой и ушёл в гостиную. Навязчиво тикали часы в углу, за стеклом тёмный город ждал, затаившись, рассвета, где-то там Таисия сейчас жила своей странной, неизвестной ему жизнью, с ней что-то происходило, она говорила, или слушала, может быть, улыбалась кому-то.
   Павел с силой провёл пятернёй по волосам, отвернулся от окна, сел к столу, спохватившись, сходил к камину за спичками и зажёг керосиновую лампу. Под зелёным цилиндром абажура свет тоже становился зелёным, а темнота словно сильнее сгущалась, сплачиваясь перед лицом света, сбиваясь вокруг стола и лампы, выжидая.
   Стрелка часов пересекла рубеж часа ночи, Павел сидел всё так же в сумерках: так лучше думалось. Сначала мысли вертелись вокруг Таис, но потом как-то сами собой вернулись к делу. Самым перспективным подозреваемым выглядел Агафон Германович, но тут имелась своя сложность, поскольку, хотя и было очевидно, что банковский служащий что-то скрывает, узнать, что именно, пока что не удалось: Барвинок потел, мямлил, заикался, но ни в какую не сознавался.
   Он услышал, как в дверном замке повернулся ключ и встрепенулся от охватившей его дрёмы. В коридоре процокали каблучки, перед гостиной замедлились, затем в дверном проёме появилась Таисия. На ней было длинное муслиновое платье нежно-розового цвета, с талией под грудь, напоминавшее чем-то древнегреческие туники, отделанное вышивкой и нежно-голубым бисером. Волосы струились по плечам и открытой шее. Она стояла прямая, как свеча, с высоко поднятой головой.
  - Ты что, караулишь? - надменно спросила Таисия.
  - Просто ждал, - с усилием ответил Павел. - Уже поздно, я волновался.
  - Не стоило, - бросила Таис, качнувшись, чтобы уйти в свою комнату.
  - Где ты была? - тихо спросил Павел.
   Таисия замерла, не сделав шага, склонила голову, будто размышляя, отвечать или нет, поджала губы и решительно развернулась, уперев одну руку в бок.
  - С каких пор тебя волнует, чем я занимаюсь? - с вызовом спросила она.
  - О чём ты, я всегда интересовался…
  - Я же не спрашиваю, где ты пропадаешь целыми вечерами! - перебила Таисия.
  - Но ведь ты знаешь, что на работе!
  - Вот именно! - выкрикнула Таис, всплеснув руками. - Ты вечно в работе: днём, вечером, ночью! Тебя никогда нет! А я всё время должна сидеть в четырёх стенах? Когда мы в последний раз куда-то ходили? Нет, ты ответь — когда? - В голосе прорезались слёзы.
  - Но… то есть… - Павел привстал и снова сел. - Таис, мы сходим куда-нибудь, если хочешь.
  - Ты только обещаешь, - бросила женщина, скрестив руки на груди.
  - Послушай, - Павел подошёл к жене и взял её плечи. - Моя работа требует много времени и внимания, но я обещаю, что постараюсь всё изменить, мне нужно лишь закончить это дело.
  - Каждое твоё дело последнее! - воскликнула Таисия. - Обещания, обещания… Я устала! - Сбросив руки Павла, она прошла в комнату, резко обернулась в центре, сверкнув украшениями в зелёном свете. - Посмотри, как мы живём! Это, по-твоему, жизнь? Нас окружает одно старьё, мы ни разу не были даже на «Водах», а я мечтала поездить по миру! У меня были мечты! - последние слова Таисия выкрикнула, обвиняюще взмахнув рукой. - А ты забрал у меня их!
  - Но я не… Мы ведь стали жить лучше: меня повысили уже до старшего лейтенанта, оклад больше. Если бы мы переехали в квартиру поменьше… И у нас есть Поль.
  - Не говори мне о ребёнке! - взорвалась Таисия. - Хочешь намекнуть, что я плохая мать? - Она стала наступать на Павла. - Для смены пелёнок у нас есть мама. Думаешь, я мало внимания уделяю нашему сыну? - Она остановилась, сжала голову руками. - Он сводит мня с ума своими криками, днём и ночью, кричит, не переставая! Это невозможно, невыносимо! Я заслуживаю лучшего!
  - Тая…
  - Так что не смей! - Таисия взмахнула рукой в опасной близости от лица мужа. - Не смей стоять тут и обвинять меня, ты понял? Я отдала тебе свою юность и не хочу потратить лучшие годы! Оставь свои полицейские замашки при себе и не вздумай впредь меня допрашивать!
   Оттолкнув мужа с дороги, Таисия, стуча каблуками, прошла по коридору и хлопнула дверью своей комнаты так, что задребезжали стёкла. Из детской послышалось беспокойное покрёхтывание.
  
  
  
  ***
   Рыжая овчарка дремала перед открытыми дверями гаража, положив голову на скрещённые лапы, изнутри на неё падал свет электрической лампы, разделяя тело на две половины — золотистую и тёмную. Пёс иногда дёргал ухом, когда изнутри раздавались хлопки или звон упавшего инструмента. Внутри гаража двое парней возились возле открытого капота маленького грузовичка. Машина знавала лучшие дни, воскресить её могло только чудо, но парни, вероятно, были из тех, кто в чудеса верит, и не сдавались. В гараже горела только одна лампа, висевшая над машиной, всё остальное помещение было погружено в темноту. На стоянке перед гаражом в два ряда выстроились машины самого разного вида, состояния и назначения, некоторые были покрыты чехлами, чтобы уберечь от непогоды, у других не хватало колёс, бамперов или иных деталей. Вся стоянка, обнесённая забором, тоже тонула в ночной темноте. Позади гаража торчала крыша двухэтажной пристройки, в окнах на втором этаже горел свет.
  - Данька, передай разводной ключ, - попросил белобрысый парень в перепачканном маслом и краской комбинезоне.
   Его приятель, парень, не старше шестнадцати, кивнул, подошёл к полкам возле самой двери, и тут дремавший пёс поднял голову и посмотрел в сторону забора. Уши его насторожились, и через мгновение пёс с лаем сорвался с места. Даня с тревогой оглянулся на приятеля, высунувшегося из-за капота и тоже с беспокойством глядевшего вслед умчавшейся овчарки. Из темноты несколько секунд слышался её хриплый лай, затем оглушительно прогремел выстрел, раздался короткий визг, снова громыхнуло, и стало тихо. Белобрысый первый сорвался с места, подбежал к дальней стене, где стоял заваленный деталями и кусками арматуры стол, откинул в сторону кусок мешковины, вытащил из-под стола два обреза и маленький ящик с патронами. Один обрез перекинул подбежавшему Дане, ящик ногой толкнул к выходу, хлопнул напарника по плечу, указал на левый угол ворот, где стоял высокий железный шкаф. Даня кивнул, подбежал туда, на ходу переломив обрез — убедиться, что заряжен, вытащил из ящика одну пачку патронов, зубами рванул обёртку, встал за шкафом, положил обрез на согнутую в локте руку, напряжённо вглядываясь в тёмный коридор, образованный рядами машин.
   Белобрысый распахнул дверь в дальнем конце гаража, за которой начиналась крутая деревянная лестница, и заорал в пролёт между перил:
  - Валдай! Гости!
   На втором этаже распахнулась дверь, и в пространстве между пролётов показалась седая лохматая шевелюра, высунулась на мгновение и пропала. Через несколько секунд мужчина уже бежал вниз по лестнице с ружьём.
  - Егор?..
  - Стреляли со стороны ворот, - сообщил белобрысый, и повернул выключатель, погасив свет в гараже. - Туза убили, - прибавил он.
   Старик беззвучно выругался, присел возле машины за крылом колеса и передёрнул затвор ружья. На некоторое время повисла тишина. Даня часто дышал, один раз провёл рукавом по лицу, утерев пот. Егор притаился с правой стороны двери. Он почти не мигал, взгляд его скользил по стоянке, но вдруг остановился, парень прищурился, облизнул пересохшие губы и чуть-чуть передвинул обрез.
  - Дань, - предостерегающе шепнул он и двумя пальцами показал направление.
   Парень проследил за его взглядом и сглотнул.
   В проходе между машин двигалась толпа, человек десять, они шли почти беззвучно, но не крались, даже не думали таиться, в опущенных руках небрежно покачивались ружья, передние несли фонари, так что их было хорошо видно. Самым первым вразвалочку шёл высокий смуглый парень с красивым лицом, с усиками, подкрученными в колечки, с непокрытой кучерявой головой.
  - Тормозни-ка его, - шёпотом велел Валдай.
   Егор снова облизнулся, прицелился и выстрелил аккуратно под ноги кучерявого, выбив из замёрзшей земли фонтанчик камней. Эхо выстрела прокатилось над стоянкой, смуглый неловко отпрыгнул назад и глянул так, словно мог видеть стрелявших, причём насквозь. Отобрав у одного из парней фонарь, он посветил на ямку, оставленную пулей, и картинно покачал головой. Валдай чертыхнулся, узнав парня в свете фонаря.
  - Сашка Червонец, - прошептал Егор, тоже признавший кучерявого. - Что он тут забыл?
   Смуглый что-то сказал своим, показав на ямку и гараж, рассмеялся, те тоже загоготали. Отсмеявшись, кучерявый поднял руку, и подручные умолкли.
  - Эй, Валдай! - звонко крикнул он, наклонившись вперёд. - Выходи, потолкуем!
   Егор обернулся на старика. Валдай провёл пальцами по подбородку, пригладив бороду, кашлянул.
  - Я и отсюда тебя хорошо слышу, - крикнул он.
   Червонец засунул руки в карманы пальто и белозубо улыбнулся.
  - Слышь, ерикан, вальтанулся, что ли? Ты не шелести, а то я ведь и осерчать могу.
  - А Бабай знает, что ты тут? - крикнул Валдай.
  - Бабай откинулся, - продолжая зубоскалить, ответил Сашка. - Теперь я за него.
   Валдай опустил ружьё, сразу ощутив, как расслабились пальцы, Егор тихо матерился сквозь зубы, Данька, бледный как мел, уже не пытался целиться и всё время посматривал на Егора — старика он из-за машины не видел.
  - Ну как, дорогой мой, выйдешь, поздороваешься по-человечески, али мне зайти? - снова прокричал Червонец.
  - Что делать будем? - шёпотом спросил Егор через плечо, поскольку молчание начинало затягиваться.
   Ответить Валдай не успел: позади раздался грохот, и в гараж вломились несколько человек. Старика сбили на пол, не позволив встать, Егор сам бросил обрез и поднял руки, Данька забился в угол, уперев оружие в живот. Один из бандитов, подойдя, просто вырвал обрез из рук паренька и ударил его же оружием. Получив прикладом в лицо, Данька опрокинулся, хватаясь за расплющенный нос. Кто-то зажёг свет.
  - Ну что, ваши не пляшут? - насмешливо спросил Червонец.
   Сунув руки в карманы брюк, он танцующей походкой вошёл внутрь, встал над стариком, и вдруг движением фокусника будто из воздуха извлёк нож-бабочку. Несколько раз открыл и закрыл, играясь, на четвёртый лицо его перекосилось, и он, перестав забавляться, неожиданно с силой впечатал пальцы Валдая пяткой в пол. Старик взвыл, а кучерявый залился смехом.
  - Что тебе нужно? - хрипло спросил Валдай.
   Он стоял на коленях, прижав покалеченную руку к груди. Сашка прошёлся вдоль капота грузовичка, похлопал по борту, снова открыл и закрыл нож, порхавший в его руках как живой.
  - Да вот, какое дело, - он толкнул старика в грудь, опрокинув навзничь, и присел на корточки рядом, - только представь: какая-то падаль увела мои машины.
   Лезвие появлялось в нескольких сантиметрах от лица Валдая и снова исчезало, но смотрел старик не на нож, а на Червонца.
  - Кто бы это мог быть, а?
  - Не знаю, - медленно ответил Валдай.
   Лезвие с быстротой атакующей гадюки метнулось к лицу старика. Валдай закричал и перекатился, кровь веером брызнула на пол, оставив ярко-алый след. Червонец легко вскочил на ноги, приплясывая обошёл старика и ударил его носком сапога в живот. Валдай скрючился на полу.
  - Сейчас помогу освежить память, - Червонец обернулся к парням, поочерёдно оглядев обоих, задержав взгляд на вздрагивающем Даньке. Заметив это, Егор вскочил на ноги и сделал шаг к Червонцу.
  - Послушай, мы не ссоримся с «Чёрными извозчиками», если бы мы что-то знали…
   Лезвие «бабочки» прочертило короткую дугу, и Егор упал как подкошенный с распоротым горлом. Несколько секунд парень бился на полу, но быстро затих.
  - Просил же не злить, - с досадой проронил Червонец, вытирая лезвие о рубашку Егора. - Твой пацан? - спросил он Валдая, подойдя к всхлипывающему Даньке.
  - Не трогай его, - сдавленно попросил старик.
  - Похож на тебя, - одобрительно заметил Сашка, потрепав парня по волосам, прищёлкнул пальцами. - У меня идея: знаешь такую игру, «Слабо» называется? Я, вот, в детстве постоянно в неё играл с приятелями. Мы вставали на рельсы перед мчащимся поездом, и выигрывал тот, кто отпрыгивал последним. Я всегда побеждал.
   Червонец подошёл к старику, смотревшему на него не отрываясь.
  - Весь фокус в том, чтобы не сдрейфить, тогда выиграешь, - поделился он. - Сыграем? Ты начнёшь: слабо тебе отрезать самому себе палец?
   Червонец наклонился и протянул Валдаю «бабочку».
  - Смелее, - подбодрил он старика.
  - Я знаю, кто угнал машины, - быстро заговорил Валдай, но Сашка его перебил:
  - Потом, потом. Ты всё скажешь, никто не сомневается. Не отвлекайся от главного.
   Валдай сел, подтянув под себя ноги, перехватил нож. Его руки дрожали: от страха, от боли в покалеченной руке, и лезвие ходило ходуном.
  - Мы не можем ждать всю ночь.
   Старик поднёс нож к мизинцу. Он старался сделать всё быстро.
  - Не орать, не орать! - рявкнул Червонец на замычавшего Валдая.
   На середине процесса мужчина потерял сознание, но его привели в чувство. Он уже мало что понимал, когда, наконец, всё закончилось. Червонец повернулся к подручным.
  - Он сделал это! Видали? Эй, не спать! - Он пихнул старика сапогом. - Так кто угнал мои машины?
  - Цыгане, - еле слышно произнёс Валдай. - Пригнали прошлой ночью, я сразу сбыл…
  - Молодец, - Червонец потёр руки и подтолкнул к старику нож. - Так, давай ещё раз.
   Валдай вскинул глаза.
  - Давай-давай, у тебя отлично получается.
  - Ты ведь всё равно нас убьёшь, - прохрипел Валдай.
  - Твоего сына могу и отпустить, если он на одной ноге ускакать сможет. Давай, нечего языком чесать, режь! Или… - Червонец достал револьвер и приставил к голове парнишки. Данька с отчаянием посмотрел на отца и рванулся вверх, пытаясь вцепиться в горло бандиту.
   Выстрел и крик старика прозвучали почти одновременно. Данька упал лицом вниз.
  - Проклятье, - проворчал Червонец, - всё веселье испортил.
   И выстрелил старику в голову.
  
  
  
  ***
   Чёрная «Эмка» вырулила на узкую улочку, обдав грязью почтальона, по раннему времени сонно плетущегося вдоль тёмных витрин. Душ из жидкого снега привёл его в бодрое состояние, но ругательства в адрес косоглазого водителя пропали впустую, потому что машина уже была далеко. За ночь в городе потеплело, снег подтаял, из-под колёс мчавшей легковушки веером летели брызги грязного снега пополам с водой. Не сбавляя скорости, «Эмка» въехала под арку во двор дома, напугав дворника, отпрыгнувшего к стене арки. В отличие от почтальона, ругаться он и не подумал, узнав одного из двоих, выпрыгнувших из машины и нырнувших в кособокую пристройку в дальнем конце двора.
   Дверь в коридоре грохнула, и несколько парней вскочили навстречу вошедшим с оружием наизготовку. Разглядев Максима, охранники опустили револьверы со смущённым видом. Тот едва на них взглянул и прошёл на кухню, где уже собрались все остальные: Рада сидела в кресле у окна, Глеб протаптывал дорожку от одной стены до другой, Линд пил чай, примостившись на углу стола, на табурете возле двери сидел Лёха. Нижняя губа у парня распухла, правый глаз заплыл. При появлении Максима он поднялся на ноги, чуть не опрокинув табуретку.
  - Как всегда опаздываешь, - крикнул Глеб. - Что у тебя за дела такие важные, чёрт побери?
  - Рада? - Не ответив брату, Максим подошёл к бабушке. - Ты как?
   Лёха, не замеченный, виновато потёр затылок, с несчастным видом вернувшись на своё место.
  - В порядке, - резко ответила Рада. - Ты видел, что они сделали с домом?!
   Максим глянул на разбросанные вокруг вещи: в комнате всё было перевёрнуто, ящики шкафов валялись на полу, содержимое кто-то сгрёб в кучки вдоль стен, не разбирая, что уцелело, что нет, лишь бы не мешало ходить.
  - Они что-то искали? - удивлённо приподнял одну бровь парень.
  - Кто бы знал, - сердито ответила Рада.
   Выглядела она невыспавшейся: под глазами залегли тени, волосы вместо обычной элегантной причёски были стянуты в небрежный узел. Скрыть раздражение и злость Рада не пыталась, в таком состоянии даже Глеб не решался тревожить её и старательно сдерживался, чтобы не начать снова орать. Тем более, что накричаться он успел ещё по приезду.
  - Воробей сказал, что к нам вломились полицейские, - произнёс Максим, снимая перчатки.
  - Их главный назвался майором Особого отдела, - сообщила Рада, брезгливо дёрнув носом. - Фамилия — Валентино.
   Что-то в лице Максима изменилось. Заметив движение, женщина выпрямилась и наклонилась вперёд, стукнув кулаками по подлокотникам.
  - Ты что, знаешь его?!
   Все, кто находился в гостиной, уставились на Максима, словно он вспыхнул синем пламенем.
  - Полицейские сообщили, что в город приехал особист, - ответил тот. - Расследует убийство агента.
  - Мне казалось, полицией занимаюсь я, - заметил Линд, но его перебил Глеб:
  - Почему ты не сказал, чёрт тебя дери?!
  - Потому что не думал, что это имеет к нам отношение, - пожал плечами Максим.
  - Убийство произошло на нашей земле и не имеет к нам отношения?!
  - Я поручил своим людям поспрашивать, - спокойно пояснил Максим. - Не думал, что полиция решит вломиться к нам. Даже во главе с особистом.
   В возникшей тишине Линд с громким хлюпаньем отпил из блюдечка чай. Максим положил на край стола картуз и перчатки, достал из внутреннего кармана портсигар, но поймал взгляд Рады и убрал.
  - Случилось ещё кое-что, - снова заговорил он, взглянув на Глеба. Сказал таким тоном, что подобрались все. - Перед рассветом «Чёрные извозчики» атаковали наш завод на Кожевенной улице. Охрана отбилась, но часть производства пострадала, и многие из работников убиты.
   На секунду стало совсем тихо, а затем комната взорвалась шквалом ругательств и выкриков. Все говорили одновременно, перебивая друг друга.
  - Трусы! - орал Глеб. - Мы же готовились к нападению, людей хватало, а недоумки всё проспали!
  - Не проспали, - снова подал голос Максим. - «Чёрные» прошли через подвалы: похоже, кто-то из работников сдал им планы здания. Наших людей застали врасплох.
  - Да как они…
  - Глеб, тише! - прикрикнул Линд. От удивления Глеб подчинился. - Сколько же мы потеряли? - спросил мужчина.
  - Пока не знаю, - ответил Максим, - не успел осмотреться: приехал Воробей, рассказал, что ночью к нам вломились фараоны, и мы сорвались сюда. На заводе остался Голос, но нужно, чтобы Глеб срочно туда подъехал.
  - Сам знаю, - буркнул Глеб, взяв со спинки стула своё пальто. - Уцелевшие ещё там, надеюсь?
  - Голос никого не отпустит, - заверил Максим. - Хорошо, если удастся найти предателя по горячим следам, но его может не оказаться среди рабочих или охраны. Пока не понятно, кто продался.
  - Разберёмся, - проворчал Глеб, выходя из комнаты.
   Проводив старшего внука взглядом, Рада со вздохом откинулась на спинку кресла и потёрла виски: ночью поспать так и не получилось, ближе к утру приехал Глеб, Линд пришёл сам. О завтраке кроме Линда никто и не вспоминал, но, в свете таких событий, очевидно становилось не до еды. Хотя кофе был бы теперь не лишним.
   Лицо Рады сохраняло мрачное выражение: остановка завода существенно должны была сказаться на производстве, не говоря уже о том, что молниеносный и жёсткий ответ «Чёрных извозчиков» показывал, что вызов Глеба они восприняли всерьёз.
   «С другой стороны, разве могло быть иначе?» - подумала женщина.
  - Началось, - прошептала Рада.
  - Мы были готовы, - сказал Максим. - Знали, что последует после маленькой акции Глеба, и пока что всё идёт так, как и ожидалось.
  - Уничтожен целый завод!..
  - Атаку на завод мы тоже предвидели, просто оказались не готовы, но планы часто меняются. Ничего катастрофического.
  - Тебя послушать, так всё чудесно! - всплеснула руками Рада.
   Рывком встав с кресла, она прошлась вдоль стола, уперев руки в талию.
  - Может, перенести сегодняшний налёт? - спросила она. - Хотя бы не сегодня вечером. Гелий, конечно, стоит больших денег, но красть со складов Воздушного порта, когда в городе работает особист, а «Чёрные извозчики» ведут себя так, словно уже правят на Княжьем острове, не самое разумное.
  - «Чёрные» скоро будут заняты цыганами, - возразил Максим. - Даже им не по силам воевать на два фронта. А план Глеба рискованный, но продуманный. Он не дурак. Если беспокоишься, то поговори с ним.
  - Будто он меня когда слушал!
  - Думаешь, меня послушает?
   Вместо ответа Рада досадливо передёрнула плечами. Максим незаметно вздохнул и провёл рукой по голове.
  - Тебя там, кстати, парень один дожидается, - кашлянув, напомнил о себе Лёха.
  - Что за парень? - быстро спросил Максим, и, не дожидаясь ответа: - Ладно, пошли.
   Сунул в карман перчатки, подошёл к Раде, неловко клюнул бабушку в щёку. Рада рукой удержала внука за плечо:
  - Ты хоть знаешь, что делаешь? - шёпотом спросила она.
  - Всегда, - ответил Максим. - Можешь заняться семьями погибших? Нужно распределить для них пособия из фонда.
  - Конечно, - кивнула Рада устало, и сразу показалось, будто из неё вынули стержень. Она опустилась на стул, рассеяно провела рукой по лбу.
  - Спасибо, - мягко произнёс Максим и вышел из комнаты вместе с Лёхой.
  
   Гость дожидался у запасного хода. Когда-то входом пользовались, и выводил он на чёрную лестницу, но со временем заходить стали со двора, чтобы не маячить перед соседями подозрительными мешками и не пугать криминальной наружностью гостей.
   В конце коридора стоял большой платяной шкаф, занимавший почти всё пространство от пола до потолка, на шкафу громоздились пара чемоданов и старые шляпные коробки, если открыть его, то в нос ударял сильный запах нафталина, которым пропиталась буквально вся одежда, забивавшая вешалки внутри. А за старыми пальто и поеденными молью шубами вместо стенки шкафа продолжался коридор, через два шага завершавшийся каменной лесенкой в пять ступенек наверх, к двери с отлично смазанными петлями, выводившей на лестницу для прислуги. С парадной лестницей дома квартира совсем никак не соотносилась, поскольку размещалась в пристройке, раньше служившей домом дворникам. Позже Филат выкупил одну из квартир первого этажа и существенно перестроил её, в итоге получив что-то вроде частного дома, подсоединённого к многоквартирному.
   Гость ждал сразу за шкафом, дремал, сидя возле стены и положив голову на колени. Шорох его разбудил, и он в секунду оказался на ногах.
  - Привет, Женя.
   Атаман Пеших стрелков шутливо козырнул и с нагловатым видом сунул руки в карманы брюк, демонстративно повертев головой:
  - Приёмная для особо непочётных гостей?
  - Тебе что, кофе предложить и семье представить? - со смешком откликнулся Максим.
  - Да мы не гордые, - в тон ответил Женя.
   Максим усмехнулся и протянул парню папиросу, дал прикурить и закурил сам, кивнул:
  - Не тяни.
  - Значит, так, - Женя достал из-за пазухи вчетверо сложенную карту города и расстелил перед фонарём прямо на полу. - Пунктирными линиями отмечены все маршруты, каждый — своим цветом. Крестиками помечены «точки». Здесь все маршруты, можешь не сомневаться.
  - Быстро вы, - одобрил Максим, склонившись над картой. - Лёха, глянь.
   Рыжий тоже наклонился к карте, принялся водить пальцем по линиям, беззвучно шевеля губами, по привычке запоминая информацию.
  - Есть ещё новость, - сказал Женя, с любопытством наблюдая за Рыжим. - Сплетня, но тебе может быть интересно.
   Максим кивнул — мол, слушаю.
  - Ночью «Чёрные извозчики» напали на ремонтную мастерскую старика Валдая. Старика застрелили.
  - Что?.. - Лёха поднял голову, снизу вверх уставившись на Атамана.
   Женя затянулся, полыхнув в темноте тлеющей папиросой.
  - Его помощника, Егора, зарезали, а Данилу, сына, не добили по чистой случайности, он теперь в «Первой городской», с огнестрельным.
  - Макс?..
  - Подожди.
   Максим выдохнул дым, снова поднёс папиросу к губам, но, вместо того, чтобы затянуться, с силой потёр бровь костяшкой большого пальца. Потом быстро вытащил кошелёк и отсчитал Атаману несколько купюр.
  - Спасибо, хорошая работа.
  - Обращайся, - лучезарно улыбнулся Женя, понятливо ретируясь через чёрный ход.
  - Послать людей в больницу? - спросил Лёха, когда дверь за Атаманом закрылась.
  - Нет, - с короткой заминкой ответил Максим.
   Он всё ещё смотрел в пространство перед собой, и, судя по вертикальной складке, залёгшей между бровей, что-то напряжённо обдумывал.
  - Но «Чёрные извозчики» постараются добить парня.
   Максим, не повернув головы, искоса посмотрела на Рыжего.
  - «Лихие» не имеют отношения к тому, что случилось, если помнишь: Валдай купил у цыган украденные у «Чёрных извозчиков» машины — точка.
  - Я понял, - прошептал Лёха. Он выпрямился и принялся отряхивать брюки, избегая смотреть на главаря.
   Нагнувшись, Максим подобрал карту, сложил и убрал в карман плаща. Глубоко затянувшись в последний раз, раздавил окурок о стену.
   «Как они решились? - думал он. - Бабай законник, он бы не тронул барыгу без веской причины. А несколько угнанных машин это не причина».
  - Нужно, чтобы дело попало к Карскому, - бросил он через плечо, шагнув к шкафу.
  - Зачем? - удивлённо переспросил Рыжий.
   Максим уже занёс ногу, чтобы войти внутрь, но остановился и обернулся к помощнику.
  - Он бережёт своих свидетелей.
  
  
  
  ***
   «Почему всё самое интересное происходит в такую дикую рань?», - думал Ян, глядя на проносящиеся за окном такси дома. Такси проехало под аркой и круто вырулило на маленькую, со всех сторон зажатую выступающими частями зданий площадь перед старым крематорием, несуразно уродливым зданием с вертикальными стрельчатыми арками по фасаду. Журналиста швырнуло к дверце. Одно радовало: конечным пунктом назначения была больница, значит, в случае чего, «скорая» доберётся быстрее. А если они на полном ходу врежутся в саму больницу и протаранят вестибюль, то и ждать не придётся.
   Неуютно поёрзав на сидении, Ян поправил сбившуюся шляпу и пригладил жилет, собравшийся на животе гармошкой. Утро сегодня началось рано: получивший по голове водитель инкассаторской машины разбудил его звонком в шесть часов, чтобы сообщить о внезапном прозрение, которое помогло ему вспомнить, как выглядел бандит, взорвавший грузовика. Вот только диктовать описание по телефону мужчина отказался, разумно рассудив, что по проводу денег в ответ не получит. Ян сразу сорвался, хотя спешить было особенно некуда — не случится же у водителя внезапная амнезия, в самом деле! — но журналист надеялся написать статью до вечернего выпуска. За три дня никакой стоящей информации касательно налёта в газетах не появилось, и люди могли утратить интерес к происходящему. Вот и пришлось бежать без завтрака и даже без кофе, но дело того стоило. Казалось бы, что проще? Ограбление случилось почти в центре города, взрыв, угон, шуму столько, что хватило бы на пару месяцев, и при этом ни единого свидетеля, ровным счётом ничего! Словно добрым жителям Петрополя просто приснился кошмар.
   Через несколько минут такси подъехало к больнице на Морской Мастеровой улице, пересекавшей Покровку недалеко от Морского собора и упиравшейся в набережную реки Калинки, потока мутноватой, закованной в гранит воды, с юга очерчивавшей центр города. Высокое здание из красного кирпича удачно вписалось в городской ландшафт, подперев стенами соседние дома. Мощные колонны по углам, увенчанные капителями, не упиравшимися в крышу, а выступавшие из неё, уродовали строение ровно на столько, чтобы не вызывать ни приязни, ни раздражения. Большие окна на первом этаже закрывали решётки в виде солнц, выпустивших во все рамы лучики, что, впрочем, не стирало ассоциации с тюремными бойницами. Козырёк над парадным входом по бокам украшали железные уголки, похожие на оплывшую паутину. Во флигеле размещался гараж скорой помощи, у выезда, сидя на перевёрнутых ящиках, курили несколько мужчин в форменных куртках в ожидании вызова.
   Расплатившись, Ян вылез из салона автомобиля и чуть не наступил в лужу перед входом, однако ловко перепрыгнул её и наступил в другую. Бормоча ругательства, журналист кое-как добрался до двери через расползающуюся снежную кашу. Природу бросало то в холод, то в жар, и похоже, что единственным разумным решением было бы носить глубоководный скафандр.
   В вестибюле больницы стояла тишина, горела только жёлтая лампа над столиком дежурной, дремавшей над раскрытой тетрадью посетителей, подперев щёку кулачком. Изпод белой косынки выбились несколько прядей, подлетавших в такт дыханию. За окнами уже светало, но электрический свет пока ещё не спешил проигрывать утреннему.
   Чтобы не разбудить дежурную, Ян на цыпочках прокрался вдоль стены к квадратной арке, за которой начиналась лестница. Когда он приблизился, от стены отделилась сутулая фигура в белом, заступив ему дорогу.
  - Что вы так долго? - громким шёпотом спросил призрак, оказавшийся Петром.
  - Телепортатор сломался, - посетовал журналист.
  - Чего? - не понял парень, но мотнул головой, словно отмахиваясь от того, что попыталось нарисовать ему воображение: - Наденьте сперва, - попросил он, протянув Яну свёрнутый халат. - Пальто можно оставить тут, под лестницей.
   Ян переоделся и двинулся следом за медбратом вверх по лестнице. Лампы горели только между лестничными пролётами, и то едва-едва, один раз им навстречу попалась медсестра с подносом, уставленным пустыми баночками, молча кивнувшая мужчинам и прошелестевшая мимо длинным белым платьем.
   Пётр, поднимавшийся впереди, всё ещё напоминал нелепое долговязое приведение.
  - Что делается! - патетично вздыхал он. - То инкассаторов грабят, то перестрелка у Ямского рынка, слышали?.. А сегодня, вот парня привезли с пулевым ранением, в реанимации отлёживается. Мальчишка почти, а уже в разборках бандитских участвует! А, может, случайно пулю отхватил, кто его знает. Честным гражданам сейчас ещё опаснее: мы-то оружие не носим.
   «Чую сюжет», - подумал Ян.
   Дело об ограблении, конечно, громкое, но расследование могло затянуться, а новости люди ждут каждый день, как и редактор — сенсации. «Неплохо было бы чиркануть статейку на тему возросшего криминала: «Город захвачен волной насилия!», как-то так», - мысленно продекламировал журналист.
  - Парень в сознании? - заинтересованно спросил он.
  - Он в реанимации.
  - Но говорить может? - настаивал Ян.
   Пётр энергично помотал головой.
  - Можешь меня потом отвести к нему?
  - Да в реанимации он, говорю вам.
  - Надолго я его не займу, - заверил Ян, и пихнул Петра локтем в бок. - По дружбе, а? А я не стану рассказывать, что ты проводишь в палаты посторонних.
   Не ожидавший такого наглого предательства Пётр остановился посреди лестничной площадки, покраснев от негодования.
  - Вы же сами посторонний!
  - Не поверишь, как меня мучают угрызения совести, - прижал руку к сердцу Ян. - Да что ты таращишься, пошли, пока нас не застукали.
   Дверь на этаж открылась, словно только и ждала этих слов, и на площадку вышли трое широкоплечих парней неопрятной наружности, с достаточной степенью небритости и помятости, чтобы никто не усомнился, какие они серьёзные. Пётр, который и так всё время пребывал в нервном напряжении, от неожиданности тихо и внятно произнёс «Ой» и схватился за перила.
  - Эй, коновалы, где тут у вас реанимация? - спросил один из парней. - Мы друга пришли навестить.
  - Но в реанимацию посетителям… - забормотал Пётр.
   Ян аккуратно наступил ему на ногу.
  - Первый этаж, прямо и налево, - услужливо подсказал он, заискивающе улыбаясь.
   Троица отпихнула струхнувшую парочку с дороги и начала спускаться вниз по лестнице.
  - Реанимация на третьем этаже… - подал голос Пётр.
  - Не умничай, - шёпотом посоветовал журналист.
   Выигранные несколько минут давали совсем небольшую отсрочку, и сейчас Ян пытался решить, как поступить дальше и нужно ли вообще что-то делать. В итоге мозг принял решение спасать сюжет.
   - Лучше скажи, кто у вас сейчас там лежит? Кроме парня с пулевым есть ещё подходящие кандидаты на роль жертв?
  - Чего? - пролепетал Пётр, но тут же сообразил: - А! Не, нету, кажись. Были, после перестрелки у Ямского, но уже «того».
  - Ясненько, пошли, - Ян схватил Петю за плечи и развернул к лестнице. - Давай, шустренько, шустренько, у нас мало времени! Особенно если тем рыцарям ножа и револьвера хватит мозгов спросить направление у дежурной.
   И журналист первым побежал вперёд, поначалу резво перескакивая через две ступеньки, но быстро сдался, да и бежать следовало без лишнего шуму, чтобы страшная троица, спускавшаяся пролётом ниже, не услышала топот и не заподозрила неладное. Длинноногий Пётр каким-то чудом умудрялся отставать от журналиста: наверное, сказывалось отсутствие рвения.
   Выбравшись на третий этаж, Ян побежал, уже не волнуясь о шуме, однако через десяток шагов притормозил, тяжело отдуваясь и борясь с желанием присесть.
  - Слушай, а какой кабинет? - задыхаясь, спросил он подбежавшего медбрата.
  - Туда, - коротко показал Пётр, тоже порядочно запыхавшийся.
   Приятели бросились к палате реанимации под аккомпонимент гулкого эха, раскатывавшегося по пустым сонным коридорам. Дверь в кабинет дежурной ночной сестры оказалась прикрыта, внутри никого, стол перед кабинетом тоже пустовал, но лампа горела, а чай в чашке ещё отдавал едва слышное тепло (Ян проверил, накрыв чашку ладонью).
  - Наверное, отошла в уборную, - предположил Пётр, с беспокойством посмотрев в дальний конец коридора. - Что будем делать? Сообщим администрации?
  - Только время потеряем, - отмахнулся журналист. - Да и что они сделают? Нет. Ты вывози парня из палаты, а я позвоню в полицию, - распорядился он, потянувшись к телефону, стоявшему на столе дежурной. - Алло, девушка? Полицейское Управление, пожалуйста.
   От Сыр-бора да больницы полиции ехать минут пятнадцать, но Ян решил не полагаться на удачу: когда в трубке грубый мужской голос сообщил, что говорит Полицейской Управление, журналист откашлялся и попросил соединить со старшим лейтенантом Карским. Послышался короткий треск, и изменённый аппаратом голос ответил:
  - Старший лейтенант Карский.
  - Алло?! Это Ян, узнали? - зачастил журналист, прижав трубку обеими руками. - Срочно приезжайте в больницу имени Сомова! Тут трое очень и очень неприятных мордоворотов пришли убивать пациента реанимации, которого ночью доставили с огнестрельным ранением!
  - Фокин? - недоверчиво переспросил старший лейтенант. - Что вы там… а, не важно. Буду через десять минут. Только не лезьте нарожон.
   Связь оборвалась, Ян аккуратно положил трубку и сжал в клак чуть-чуть подрагивающую ладонь. Из палаты, пятясь спиной, показался Пётр, кативший за собой койку. Журналист придержал дверь и помог развернуть кровать.
  - Приедут? - взволнованно спросил Пётр.
  - Куда денутся! - воскликнул Ян, рассматривая бледное до синевы лицо парнишки: пациент спал, всё ещё находясь под воздействием снотворных. - Позвонил знакомому полицейскому, он скоро будет. Быстро поверил: я думал, придётся убеждать.
  - А нам чего делать? - растерянно спросил Пётр. - Может, тут подождём?
   Посмотрев на приятеля с жалостью, Ян выразительно постучал пальцем по лбу.
  - Так, в начале коридора я видел грузовой лифт, - решил он, - давай к нему.
   Они с двух сторон налегли на спинку кровати и покатили. Если кто-то из пациентов реанимации и услышал их, то выйти в коридор и проверить не мог всё равно. В спешке приятели так разогнались, что у лифта пришлось тормозить, упираясь обеими ногами. Ян пританцовывал от нетерпения, шёпотом подгоняя медную стрелку, медленно ползшую по полукруглому циферблату. Наконец раздалось долгожданное «бзынь!», двери тяжело разъехались в стороны, и Ян с Петром закатили кровать внутрь.
  - Куда?! - взволнованно спросил Пётр.
  - Погоди.
   Ян сосредоточенно зашевелил губами, разглядывая металлическую табличку с надписями напротив кнопок лифта, и вдруг издав победное восклицание, нажал самую нижнюю. Пётр округлил глаза:
  - А не рано?
  - Молодец, юмор всегда помогает в стрессовых ситуациях, - похвалил Ян.
   Пётр непонимающе моргнул. Лифт тем временем, пофыркивая и позванивая, ехал вниз, и Ян молился только о том, чтобы жуткая троица не находилась в этот момент возле шахты и не проследила за их перемещениями.
   Лифт звякнул, остановился, двери разъехались, выпустив маленькое облачко пара, и они выкатили кровать в коридор.
  - Морг. Конечная, - мрачно пошутил Ян.
   Подвал практически не освещался: здесь горела одна единственная лампочка, по правую руку через несколько шагов всё тонуло во мраке, налево, впереди, горела ещё одна лампа над железной дверью. Воздух сильно пах химикатами, половину коридора занимали мощные трубы, закреплённые на стене, над одним из вентилей тревожно подрагивала красная стрелочка за круглым стеклянным окошком, прыгавшая между жёлтым и красным делением. Здесь, внизу, находилась аппаратная: огромное помещение с паровым двигателем, обеспечивавшим энергией всё здание. Если что-то пойдёт не так, и котёл рванёт, очень может быть, что здание превратится во внушительных размеров груду кирпича. Ян решил, что не хочет об этом думать.
  - Куда нам?
   Пётр махнул налево.
  
   Насвистывая под нос, Платон Матвеевич накладывал стежки, штопая грудную клетку немолодой, пухловатой особы с волосами удивительного золотистого цвета. Вскрытие показало, что особа умерла способом, не менее занимательным, чем цвет её волос: организм женщины был отравлен тяжёлым металлом, золотом. «Ох уж эти современные методы омоложения! - мысленно покачал головой доктор. - Когда-то свинец в белила добавляли, а теперь золото едят?»
   Шум в кабинете не сразу привлёк внимание Платона Матвеевича, только когда раздался громкий звук отодвигаемой мебели, он поднял голову и прислушался. Положив иголку на живот интересной дамы, Платон Матвеевич снял перчатки и маску, и отправился проверять, кого привезли в его обитель. Выйдя из «холодильника» он застал двоих медбратьев, похожих на комедийную парочку из кинофильма (один высокий и тощий, второй маленький и упитанный), пытавшихся развернуть кровать перед столом. Оба замерли на месте словно воры, застигнутые в гостиной внезапно вернувшимся раньше срока хозяином.
  - Почему не в мешке? - спросил патологоанатом, показав на тело. - И почему вы его на каталку не переложили? Вы новенькие, что ли? Их нужно перекладывать с коек на каталки-и-И!
   Взвизгнув, патологоанатом отскочил назад, ударившись локтем о железную дверь «холодильника», когда парень на кровати вдруг отчётливо вздохнул. Один из медбратьев (маленький и упитанный) метнулся к доктору.
  - Он пациент, не беспокойтесь, живой и почти здоровый! И таким и останется, если вы разрешите нам здесь посидеть хотя бы полчасика.
   Спустя пять минут бурных объяснений, сопровождавшихся размахиванием рук, требованиями немедленно убираться ко всем чертям и двумя стаканами воды, Платон Матвеевич успокоился и склонился над первым за долгие годы в своей жизни живым пациентом, чтобы проверить, как тот перенёс транспортировку. Пётр притулился на стуле в углу, бездумно наблюдая за манипуляциями доктора, а Ян отправился шуршать по шкафам.
  - Я же не просто так стал патологоанатомом, - ворчал Платон Матвеевич, выслушивая пульс. - Покойники не подкидывают сюрпризов. Не таких, во всяком случае.
  - Веселее, док! - подбодрил Ян, который уже отыскал докторский тайник и с помощью печения пытался успокоить нервы. - Полиция едет, нас всех скоро спасут.
  - В вашем возрасте стыдно верить в сказки, молодой человек, - назидательно ответил доктор.
  - Без оптимизма в моей профессии никуда, - развёл руками Ян.
  - Я тут подумал… - подал голос Пётр, оторвавшись от созерцания своих ботинок. - А как мы узнаем, что можно выходить?
  
  
  
  ***
   Проводив Карпова до двери, старший лейтенант вернулся к столу, прокручивая в голове беседу. В кабинете ещё сохранялась ночная темнота, а за окнами медленно, будто через силу, светлело небо. Солнце не спешило выползать из своего уютного логова, и город ждал очередной серый день.
   Не имея склонности к скоропалительным выводам, Павел, тем не менее, решил, что Леонида Ивановича можно вывести из круга подозреваемых, только послать агента проверить алиби на всякий случай, пусть поговорит ещё раз с квартирной хозяйкой и соседями. Но в блокноте напротив имени главного служащего хранилища старший лейтенант написал «вне подозрений». Карпов, конечно же, нервничал во время допроса, но ровно на столько, насколько нервничал бы невиновный человек, опасающийся, что ему не поверят. Да и банковский счёт Леонида Ивановича старший лейтенант проверил и ничего подозрительного не обнаружил.
   Следующим Павел собирался допросить Михайлова, но вызывать бывшего военного в Управление не имело смысла: обстановка участка не заставит его нервничать, скорее уж покажется привычной. Единственной перспективной чертой начальника охраны представлялся его военный опыт, учитывая слаженность действий налётчиков и ловкость с оружием, но вообразить старого военного в образе лихого грабителя Павел не мог. И, тем не менее, он был таким же подозреваемым, поэтому лучше всего было снять с него подозрения сразу.
   Перелистав досье, Павел подумал, что Михайлова лучше всего перенести на вечер и допросить на дому. Бывший военный везде чувствовал себя хозяином, однако дома, как это часто бывает, мог повести себя иначе. На работе, во всяком случа, он точно ходит барином — ещё бы, начальник охраны! Нет, с таким характером лучше брать его дома. Вечером, в кругу семьи, Михайлов почувствует себя в безопасности и, возможно, как-то проколется. Вряд ли он мастер притворяться, раз дослужился только до прапорщика.
   «Съезжу в банк и поговорю с Власовым и Коротковым, - решил Павел. - Директора вызвать в Управление не позволят приличия. За Власовым можно установить наблюдение. Его семья находится в большой нужде, если он польстился на деньги, то не сможет удержаться, начнёт тратить — им есть на что. Вот и подождём, а пока потолкуем с ним немного».
   Первым подозреваемым оставался, конечно же, Агафон Германович, но за ним слежку установили сразу же, дальше оставалось только ждать результатов: предъявить ему пока нечего, и давить бессмысленно.
   Павел снял трубку, собираясь позвонить в банк, чтобы договориться о встрече, когда дверь кабинета без предупреждения распахнулась, и вошёл майор Валентино.
  - Доброе утро, майор, - обречённо поздоровался старший лейтенант, не глядя захлопнув папки с делами и передвинув их на дальний угол стола.
  - А, Павел! - произнёс майор таким тоном, словно только заметив его. - Я за отчётом. Сержант Котов, - прибавил он, указав перчаткой на вошедшего следом мужчину в полицейской форме.
   Сержант приветливо кивнул и прикрыл за собой дверь, задержав взгляд на издырявленной мишени.
   «Котов… Его имя есть в деле мёртвого агента, - припомнил Павел. - Да у Василиска настоящий талант впрягать людей!»
  - Павел, - представился старший лейтенант, кивнув сержанту и полез в стол за новой папкой.
   О визите к Алтынову он уже знал, вся Управа только о том и говорила, и, честно признаться, было чертовски приятно воображать себе лицо купца, когда к нему в бордель вломились полицейские. До сих пор тронуть Короля не смел никто, даже начальник сыскной полиции никогда не отдал бы подобное распоряжение. Полиция «пощипывала» некоторые заведения Алтынова, однако больше для вида, и вдруг заезжий особист вламывается в саму «резиденцию» и устраивает настоящий погром. Среди арестованных оказалось немало влиятельных людей, которых давно уже мечтали прищучить чуть не половина следователей Управления. Вчерашний день мог вполне заслуженно стать новым неофициальным полицейским праздником.
  - Здесь материалы на Алтынова, - сказал старший лейтенант, передвинув одну папку на край стола. - А здесь, - он вынул из ящика вторую и положил рядом, - на «Лихих». Всё, что было в нашей базе и кое-что новое, что успели разузнать агенты.
   Валентино издали посмотрел на папки, затем быстро подошёл к столу, открыл одну, бегло пролистал первые несколько страниц, где говорилось о старых атаманах Княжьего, и задержался на характеристиках братьев. Павел и сержант Котов наблюдали, как майор читает бумаги, временами хмыкая или скептически поджимая губы.
  - В вашем досье ошибка, - безаппиляционно заявил Валентино, - сегодня ночью я навестил семью Лихих, глава у них сменился, теперь это старший из братьев.
   «Майор не привык церемонится, - подумал Павел, внешне оставшись к замечанию безучастным. - Впрочем, если он не постеснялся вломиться в публичный дом Алтынова, «Лихие» его точно смутить не смогли бы. Интересно, что станут делать теперь законники со своей «поруганной честью»? Попытаются ликвидировать следователя Особого отдела? Вряд ли. Вопрос только в том, хватит ли Алтынову денег и связей, чтобы удалить майора из города».
  - Вы пробовали вербовать подручных бандитов? - спросил Валентино, не отрываясь от чтения. - Есть у вас осведомители?
  - Есть, - с некоторой задержкой ответил Павел. - Но не среди близкого окружения. Несколько агентов работают на заводах «Лихих», за делами Алтынова тоже приглядывают, но не напрямую.
  - Почему нет?
  - Трудно подобраться.
   Алтынов лично проверял всех, кто оказывался в его свите: охрана, слуги, посыльные, и даже девицы — все, кто так или иначе с ним контактировали, поверялись самым тщательным образом. Несколько раз он разоблачал агентов на уровне первичной проверки и подкидывал под двери Управы связанными и с бантами на шеях. Последнему к плечу мелкими гвоздями оказалась прибита записка с предупреждением недвусмысленного содержания, и больше полиция к нему агентов подсылать не пытались. У «Лихих» отбор в банду проходил едва ли не жёстче, но в среду мелкой шушеры просочиться удавалось довольно легко. Правда и узнать что-то полезное на заводе было невозможно.
   «Чем чёрт не шутит, может, у него и выйдет, - подумал Павел. - Может, Василиск прижмёт, наконец, их к ногтю».
   В дверь постучали и вошёл посыльный пневмопочты с медным цилиндром в руках.
  - Мне нужен старший лейтенант Карский, - объявил он, с вопросительным видом оглядев троих мужчин.
  - Я.
   Посыльный протянул капсулу и уведомление, Павел подписал почти не глядя. На свёрнутом трубкой листе бумаги с обратной стороны был чётко прописан адрес Управы и фамилия лейтенанта: помещённый в капсулу лист оставался виден через продолговатое окошечко в стенке, куда и вписывали адресата. Вернув капсулу посыльному и закрыв за ним дверь, Павел развернул извещение, прочитал, перевернул, снова перечитав адрес.
   «В «Первую городскую больницу им. Сомова Г.А» в тяжёлом состоянии, с пулей в брюхе попал Авдеев Даниил. Он имеет прямое отношение к делу, которым вы занимаетесь в настоящий момент», - прочитал Павел. Подпись на записке отсутствовала. «Интересно», - мысленно отметил старший лейтенант. В голове тут же начали выстраиваться предположения, но спокойно поразмыслить следователю не удалось.
  - Вам не хватает фантазии, - сказал Валентино, посмотрев на Павла поверх листа. Убедившись, что произвёл должный эффект, майор подошёл к столу и положил перед Павлом досье. - Братья Лихие часто наведываются в трактир «Небесный фарватер», чего проще поместить там агента?
  - Даже если сменить хозяина… - начал Павел.
   Майор прервал его, подняв ладонь.
  - Официантки. Их никто никогда не замечает, на них не обращают внимания. Завербуйте одну, и всё.
  - Лихих на острове уважают, - неожиданно подал голос Котов. Обратив на себя внимание, он сконфуженно откашлялся и продолжил: - Девушка может согласиться, а сама затем расскажет обо всём хозяину, и мы получим двойного агента.
   Павел кивнул, соглашаясь, а Валентино недовольно нахмурился, но только на короткий миг.
  - В трактире как раз новая официантка, - произнёс майор. - Некая Анчарова Анна, здесь выписка из Стола справок: в Петрополь она приехала недавно и вряд ли будет стоять горой за ваших «князей». - Последнее слово Валентино произнёс с нескрываемым презрением.
   Уязвлённый, Павел повернул к себе папку и пробежал глазами несколько строк: его человек, похоже, действительно постарался на совесть, раз навёл справки даже о новенькой официантке. Мысленно старший лейтенант сделал пометку выписать ему благодарность в личное дело. Что касается майора, тот говорил дело: может статься, девчонку и удастся завербовать, тем более, что от лишних денег она наверняка не откажется.
  - А отчество у неё не Николаевна? - снова неожиданно спросил Котов.
   Валентино устремил на сержанта пронзительный взгляд:
  - Вы её знаете?
  - Да, как сказать? - Котов почесал в затылке, сдвинув фуражку на лоб. - Работал у нас в отделении на Княжьем, лет эдак двадцать назад, Николай Анчаров, так у него, помнится, была дочурка — не она ли?
  - Вы так хорошо его помните? - удивился Павел.
  - Легендарный следователь бы, господин старший лейтенант, - серьёзно ответил Котов. - Говорили, далеко пойдёт, да подстрелили его в Гавани. Мерзавцев всем отделением искали, взяли за неделю.
   Лицо у сержанта сделалось грустное, даже усы как-будто поникли, а вот у майора глаза, напротив, сверкнули как у хищника. «Что бы он не задумал, лишь бы меня не втравливал, а дал спокойно работать», - мысленно взмолился Павел.
  - Проверим, - сказал Валентино, хлопнув ладонью по папке.
   Висевший на стене телефон как по сигналу разразился оглушительной трелью. Извинившись, Павел снял трубку.
  - Паш? Из Первой городской звонят, какой-то…
  - Соедини! - не дослушав, перебил Павел.
   Раздался щелчок.
  - Старший лейтенант Карский.
  - Алло?! Это Ян, узнали? - закричала трубка знакомым голосом. - Срочно приезжайте в больницу имени Сомова! Тут трое очень и очень неприятных мордоворотов пришли убивать пациента реанимации, которого ночью доставили с огнестрельным ранением!
  - Фокин? - удивился Павел. - Что вы там… а, не важно, - тут же оборвал он сам себя. - Буду через десять минут. Только не лезьте на рожон.
   Повесив трубку, Павел подбежал к столу, выдвинул ящик, схватил свой револьвер, проверил заряд.
  - Извините меня, господа, - церемонно произнёс он. - Дело срочное.
   И, сдёрнув с вешалки пальто и шляпу, выбежал за дверь.
  
   Получив «добро» водитель гнал как сумасшедший, четверо сидевших в кузове полицейских хватались за всё подряд, чтобы не покатиться по полу как сбитые брёвнышки. Павел проинструктировал группу уже в машине, поскольку времени на сборы и разъяснения не хватало: даже при самом благоприятном раскладе они успевали разве что взять убийц на выходе из больницы. Если бы старший лейтенант верил в проклятия, точно решил бы, что дело нечисто: стоило появиться только намёку на свидетеля, как его тут же собираются убрать! Зато Павел стал меньше сомневаться в его подлинности.
   Подняв тучу брызг, фургон затормозил у главного входа в больницу, из задних дверей друг за другом, на ходу взводя курки револьверов, выпрыгнули полицейские во главе со старшим лейтенантом. Он первым вошёл в вестибюль, следом забежали остальные.
   Дежурная медсестра, белая, как её собственная косынка, обеими руками прижимала телефонную трубку к уху и что-то отчаянно шептала в неё. Завидев синие мундиры, она удивлённо замолчала, посмотрела на трубку, затем снова на полицейских.
  - А как вы так… быстро? - прошептала она.
   Оглядев холл и не заметив никого, Павел подошёл к столу и наклонился к девушке:
  - Где они?
  - А… н… на третьем. - Медсестра испуганно захлопала глазами. - Они искали реанимацию.
  - Как туда попасть?
  - По лестнице… можно, - пробормотала дежурная. - Лестница в том конце холла.
  - Благодарю.
   Оказавшись на лестнице, Павел с револьвером в руке осторожно двинулся вверх, держась возле стены. Казалось, что резкий больничный запах исходит от неприятных, с грязно-оливковым оттенком, стен. Неестественная, неживая чистота, будто каждый сантиметр выжгли химическим раствором. Кругом было тихо. Когда до третьего этажа оставался один пролёт, Павел замедлил шаг, прислушиваясь к каждому звуку. Дверь распахнулась, и на лестнице показались трое мужчин. Увидев полицию, они в первую секунду растерялись, затем схватились за оружие, правда достать не успели: Павел и парень, шедший прямо за ним, открыли огонь с опережением, и убийцы рванули вверх по лестнице, на четвёртый. Один споткнулся, будто запнувшись о невидимую верёвку, когда пуля прошила ему икру. Вскрикнув, мужчина скатился по ступенькам. Его приятели даже не замедлили шаг. Выхватив пистолет, бандит с яростью принялся палить в полицейских.
  - Назад! - крикнул Павел.
   Боль сбила бандиту прицел, и почти все выпущенные пули впились в стену, только одна угодила в цель. Полицейские ушли под прикрытие лестницы, осыпаемые проклятиями и одиночными выстрелами, парень, стрелявший вместе с Павлом, упал, схватившись за живот.
  - Живым не дамся! - заорал бандит.
   Сидел он на нижних ступенях, ногами к площадке, истекая кровью, и скоро должен был потерять сознание. Полицейские расположились на площадке ниже.
  - Что, испугались, сукины дети?! - проорал бандит, подбадривая себя. - Выродки! Только суньтесь, и я его кончу!
   Деваться ему было некуда, разве что сдаться, но отсидка, кажется, не входила в планы убийцы. Раненный парень стонал и корчился на полу.
   Откинув барабан, Павел сунул две пули в опустевшие гнёзда. Несколько раз быстро выдохнув, он вдруг тихо скомандовал сам себе: «Раз, два три!», и на последнем счёте устремился вперёд. Первые несколько ступенек, пока убийца не мог его видеть, Павел прошёл тихо и медленно, затем бросился вверх, мягко и стремительно перепрыгивая через ступеньки, преодолев расстояние в доли секунды. Едва убийца оказался в поле зрения, Павел нажал на спуск, выстрелив сквозь перила. Бандит медленно съехал по стене вбок. Павел поднялся на площадку, ногой отпихнул подальше револьвер, вывалившейся из рук бандита и склонился проверить — тот оказался мёртв. «Промазал, проклятье!» - раздосадовано подумал старший лейтенант и повернулся к раненному. Расстегнув на парне мундир, разорвал рубашку, чтобы добраться до раны: пуля угодила в живот, но как сильно она навредила внутренним органам, понять было трудно. Торопясь, Павел снял своё пальто, пиджак, следом рубашку. Скомкав, прижал её к ране.
  - Терпи, солдат, - велел он застонавшему парню. - Ты в больнице, удачнее места, чтобы словить пулю, не придумаешь. Романов! - подозвал он. - Держи крепко, вот так, понял? И не давай ему потерять сознание. Кольцов, ты беги вниз и приведи медсестру из холла, потом мухой обратно, займёшь позицию у главного входа. Давай, живо, живо! Соловьёв, а ты за мной.
   Накинув пиджак, Павел побежал вверх по лестнице.
  - Господин лейтенант! - отдуваясь на бегу, позвал Соловьёв. - А как мы их искать теперь будем? Выше же ещё два этажа, они могли на любом выскочить!
  - На четвёртый, - не останавливаясь, откликнулся Павел. «Им нужна вторая лестница, чтобы выбраться в холл или к запасному выходу, на самый верхний этаж они не побегут».
   На четвёртом этаже Соловьёв рывком распахнул дверь, а Павел выглянул в коридор, держа наготове револьвер. Пусто. Они побежали вперёд. К этому времени больница уже начала просыпаться, в коридоре им попался врач, сидевший, привалившись к стене, забрызганной кровью. Он держался за простреленную руку, увидев вооружённых людей, дёрнулся, от боли не сразу сообразив, что на них полицейская форма.
  - Туда! - Он показал рукой на другой конец коридора, хотя надобности в указании не было: коридор шёл в одном направлении.
   «Лифт или лестница? Лифт или лестница?» - думал Павел. Преступники могли спрятаться в одной из палат, но он был уверен, что они попытаются сразу пробиться на улицу: сколько в здании полицейских убийцы не знали, загонять себя в ловушку они не захотят. Он надеялся успеть догнать их в коридоре, но оказавшись возле выхода с этажа, увидел, как стрелка над дверями лифта коснулась единицы. Ждать, пока лифт доползёт обратно, полицейские не стали: выбежали на лестницу и кинулись вниз. Пробегая второй этаж они услышали выстрелы, донёсшиеся из холла. Павел выругался сквозь зубы. Выстрелы прогремели снова. На последних ступенях Павел поймал за шиворот Соловьёва, кинувшегося в холл, и утянул в сторону. Присев, выглянул из-за угла.
   Стол дежурной сестры оказался перевёрнут, за ним, видимо, прятался Кольцов, потому что один из бандитов валялся недалеко от входной двери и признаков жизни не подавал, второй прятался за колонной. От колонны до двери ему оставалось шагов десять, однако стоило бандиту высунуться, как полицейский начинал палить.
   Павел набрал в грудь побольше воздуха и крикнул:
  - Говорит старший лейтенант Карский! Сдавайся, и я гарантирую, что тебе не будет предъявлено покушение на убийство полицейского!
  - Катись лесом, гад! - заорал в ответ бандит. - Погодите, скоро всех вас перестреляем, выродков!
   Выходить из укрытия бандит не собирался, нужно было как-то выкуривать, причём срочно, потому что в любую минуту в больницу мог кто-нибудь зайти и попасть под перекрёстный огонь.
  - Хорошо стреляешь? - спросил Павел, толкнув присевшего рядом Соловьёва.
   Парень держал револьвер обеими руками, будто боялся выронить, и от волнения всё время шмыгал носом, но хоть руки не тряслись. На вопрос старшего лейтенанта он кивнул, но очень уж неуверенно. Павел вздохнул: он не сомневался, что попадёт, но заставить парня проделать то, что сам задумал, не мог.
  - Он появится слева, с той стороны, - сказал Павел, показав на колонну. - Скорее всего. Поэтому целься туда.
   «Если только наш крикун не левша», - подумал следователь.
  - Постарайся попасть в плечо, он нужен живым.
   «Повезёт, и, может, удастся закрыть это проклятое дело. Не развлечения же ради они пытаются убить парня».
  - Готов?
   Соловьёв кивнул и крепче сжал револьвер, Павлу даже захотелось перекреститься, но он решил не пугать беднягу ещё сильнее. Выдохнув, поднял револьвер, выстрелил, чтобы привлечь внимание, вышел из-под прикрытия лестницы и побежал к другой колонне. Не воспользоваться таким удачным моментом бандит просто не мог: он высунулся из-за колонны и открыл стрельбу. Павел начал петлять. «Да стреляй ты!» - мысленно заорал он на Соловьёва, почти в ту же секунду плечо опалило огнём, он споткнулся и полетел на пол, и вторая пуля прошла немногим вышел макушки. Упав, услышал ещё один выстрел, сразу вскочил и в два прыжка оказался у колонны, прыгнул, забился, сжался, пытаясь стать меньше и замер, не смея высунуться. В холле стало тихо. Павел вывернул руку, чтобы рассмотреть рану, выпростал из рукава пиджака: пуля прошла навылет, не задев кость, разорвала рукав и мышцы. Следователь зажал рану ладонью.
  - Соловьёв! - крикнул он вверх. - Доложите обстановку!
  - Готов, господин старший лейтенант! - радостно крикнул в ответ парень.
   Помогая себе здоровой рукой, Павел поднялся и вышел из-за колонны. Бандит лежал на полу, лицом вниз, подвернув под себя руку, по полу из-под него расплывалась кровавая лужа. «Мда, этот, кажется, уже тоже не заговорит», - сердясь на себя, подумал Павел, направившись к телу.
  - Кольцов, вы там как? - крикнул он в сторону.
   Вихрастая голова полицейского показалась над столом. Соловьёв наклонился над телом бандита, слегка пнув носком сапога безвольную руку. Что-то шевельнулось в сознании следователя, он сделал несколько быстрых шагов вперёд.
  - Соловьёв, - предостерегающе окликнул он, - проверьте…
   Бандит резко перекатился на спину и выстрелил снизу вверх. Череп полицейского словно взорвался изнутри, тело дёрнулось как насаженное на спицу. Прежде чем парень упал, Карский вскинул револьвер и нажал на спуск, выстрелив бандиту лоб. Тот дёрнулся и откинулся на пол. Несколько мгновений Соловьёв ещё стоял, а затем рухнул как подкошенный.
  
  
  
  ***
  
  - Вы даже представить не можете, как я рад вас видеть, господин старший лейтенант! - воскликнул Ян. На секунду Павел испугался, что журналист бросится обниматься, но Бог миловал.
   Из Управы было вызвано подкрепление, чтобы обыскать больницу. Быстро выяснилось, что из реанимации пропал тот самый пациент, из-за которого и случилась перестрелка, журналист тоже как сквозь землю провалился. После получасовых поисков по всем палатам он объявился сам: полицейские «поймали» его в холле и привели в кабинет директора больнице, где Павел организовал временный штаб.
  - Фокин, где пациент? Вы его последним видели, насколько я…
  - В морге, - довольный собой, сообщил Ян. Увидев, как вытянулось лицо следователя, торопливо прибавил: - Живой и почти здоровый. Мы его там спрятали.
   Журналист собирался продолжить шутку, но присмотрелся к следователю, и передумал: бледностью Карский мог сейчас соперничать с живыми мертвецами из театра ужасов, одна рука у него оказалась перевязана поверх рукава, порванный пиджак был надет прямо на голое тело, взгляд казался уставшим и болезненным.
  - А кто это хоть были-то? - осторожно спросил Ян.
   Ответ окончательно убедил журналиста, что следователь не в себе, в нормальном состоянии информацию из него клещами было бы не вытянуть:
  - «Чёрные извозчики». Одного я узнал…
  - А что им от парня было надо?
   Воспользоваться положением не получилось: старший лейтенант усталым жестом провёл рукой по лицу и посмотрел на Яна так, словно только сейчас увидел:
  - Ничего. Вас это не касается, Фокин.
   Прибавил, чтобы смягчить резкость тона:
  - Спасибо, что увезли его, вы поступили храбро.
   Тяжело опустившись в директорское кресло (сам директор всё равно сейчас носился по больнице, пытаясь навести порядок), Павел болезненно поморщился и жестом предложил журналисту сесть в свободное кресло напротив.
  - Думаю, их предупредили, - заметил Ян, устраиваясь в кресле. - Сестры не было у палаты реанимации, но чашка не успела даже остыть. Да и откуда ещё кто-то мог узнать про парня?
  - Пожалуй, - согласился Павел. - А, кстати вы-то что здесь делали, Ян Иннокентьевич?
   Журналист ответил не сразу, раздумывая, стоит ли вообще рассказывать, но потом решил, что уговор есть уговор, а сердить следователя в таком состоянии могло быть небезопасно.
  - Спицын, водитель инкассаторской машины, вспомнил, как выглядел человек, подорвавший грузовик.
  - В самом деле?
  - Угу. Я с ним даже уже поговори… - Ян смутился, потому что, выбравшись из морга, первым делом отправился в палату, рассудив, что потом случая поговорить со свидетелем может не представиться. - Мужчина около тридцати лет, высокий, подтянутый, в светлой рубашке и длинном сером плаще. Бритый почти наголо. На голове кожаный картуз, очень похожий на фуражку. - Ян развёл руками. - Знаю, не густо…
  - Нет-нет, - перебил следователь, глаза которого вдруг оживлённо заблестели. - Я, кажется, знаю, кто это.
  - Поделитесь? - склонив голову набок, спросил Ян.
   Павел чуть-чуть улыбнулся, но при общем болезненном виде улыбка вышла грустная, отрицательно качнул головой.
  - Нет, извините. И, надеюсь, если выясните самостоятельно, с печатью повремените. Это всё пока ещё догадки. Если моя догадка верна, то с прочими фактами она не увязывается, значит, где-то ошибка.
   Ян поджал губы, посопел и с хитрой улыбкой посмотрел на следователя.
  - А если я расскажу, где найти Воронина, расскажете, что это за таинственный подрывник?
   Журналисту даже почудилось, что взгляд следователя превратился в острую пику, которой тот проткнул ему голову, чтобы добраться до хранящихся там знаний.
  - Идёт, - коротко и напряжённо ответил Павел.
  - Есть у меня знакомый, который частенько бывает в одном кабаке. Так вот он клянётся, что видел там разыскиваемого. Редакция поместила фотографию Воронина на первой полосе — супруга его любезно дала мне фото, и мой знакомый его узнал. Если не врёт, то, думаю, можно подкараулить вашего беглеца. Ставлю свой блокнот, что мужик появится в кабаке снова.
   Павел откинулся на спинку кресла, из его горла вырвался вздох, будто он только что скинул неподъёмную ношу, и устало закрыл глаза. От вида неподвижно сидящего следователя, бледного, как покойник, Яну сделалось неуютно, даже показалось, что он подглядывает за чем-то недозволительным, чем-то таким, что лучше бы никому не видеть. «Надо бы врача позвать», - мелькнула мысль, но звать никого он не стал, остался сидеть в кресле, только постарался не шуметь, будто при спящем.
   Павел не спал. В его голове эхом отдавался звук выстрела, и шум этот нарастал и утихал, как прилив. И почему-то никак не удавалось вспомнить, как звали Соловьёва, хотя он был уверен, что знал его имя.
  
  
  
  ***
   Город тонул в тумане и вечерних сумерках, расплываясь словно акварельный рисунок, упавший в канал. Где-то на границе между днём и ночью, в короткий отрезок времени жизнь начинает замедляться, а затем механизм вращения запускается опять, и так продолжается до трёх утра, пока снова усталость не берёт своё. В этот вечерний час город уже как раз начинал новый разгон, готовясь встретить ночь брызгами шампанского и музыкой.
   Чёрная «Эмка» притормозила перед трактиром, встав бор о борт с сине-серой легковушкой. Из машины вышли трое парней, тот, что шёл впереди, засунув руки в карманы плаща, задержался возле легковушки, чтобы заглянуть внутрь, и тронул рыжего парня за плечо:
  - Забери ключи, - попросил он.
   Парень кивнул и полез в легковушку за ключами. Уже у двери он догнал приятелей, и вместе они вошли в трактир.
   «Небесный фарватер» был переполнен народом, за столами не оставалось свободного места, за стойкой и у стен толпился народ. Даже в день открытия трактир не знал такого ажиотажа.
  - Евсей даром наливает, что ли? - вслух удивился Лёха, вертя головой по сторонам.
   Трактир никогда не пустовал, но сегодняшний вечер был будто последний. Найти в толпе Никиту становилось сложнее. Первым его углядел Голос: тронув Максима за плечо, парень показал на столик возле деревянной арки: Никита пил в одиночестве, чего с ним почти не случалось. Даже если он приходил в кабак без компании, то собирал на месте, а угоститься за счёт щедрого балагура желающих находилось предостаточно. Однако за столом кроме него больше никто не сидел, на столе стояла одна бутылка и один стакан, и никаких закусок. Никита почти лежал, подперев голову рукой, лицо у него было красным, а влажные от жары волосы взлохмочены и торчали в разные стороны словно иголки у ежа.
  - Ма-акс! - Лицо Никиты расплылось в улыбке, он приветственно взмахнул рукой и чуть не сбил со стола стакан, но Максим успел перехватить.
  - Водка?.. - спросил он, переставив стакан так, чтобы Никита не смог дотянуться. - Где ты был?
  - Ты-ы мне не мамка…
   Взгляд Никиты бесцельно блуждал по переполненному залу, ни на чём не задерживаясь, но говорил он почти не заплетаясь, и, кажется, соображал. Максим повернулся к Лёхе и Голосу:
  - Погуляйте пока.
   А сам сел напротив брата, передвинув бутылку от потянувшегося к ней Никиты. В последнее время он почти не видел брата трезвым. «Интересно, с которого часу он пьёт? - подумал Максим.
  - Что, опять будешь поить меня кофем? Или сразу в бочку головой макнёшь? - спросил Никита. В глаза он брату не смотрел, сосредоточившись на точке между подбородком и воротником рубашки.
  - Ночью «Чёрные извозчики» разнесли один из наших заводов, - произнёс Максим. - И ещё к нам вломилась полиция. Раду допрашивал следователь Особого отдела, по поводу трупа, сброшенного с Винного моста на лодку. Весь дом перерыли.
   Никита на секунду поднял глаза и тут же отвёл.
  - Знаешь что-то? - мгновенно уцепился Максим.
   Брат мотнул головой и попытался дотянуться до стакана, но Максим перехватил его за запястье и прижал к столу.
  - Выкладывай.
   Вырвав руку, Никита обиженно засопел.
  - Да мы его не заметили! Ты ж знаешь, у нас тут фонари через один не горят!
   «Вот так сюрприз. Получается, особист угадал». Максим откинулся на спинку стула, озабоченно провёл костяшкой указательного пальца по брови, вынул из внутреннего кармана портсигар, прикурил, с громким щелчком захлопнув крышку зажигалки. Движения его стали каким-то отрывистыми, резкими. Никита сидел притихший и тяжело сопел, как-будто ему не хватало воздуха.
  - Так вы его просто сбили? - уточнил Максим, выдохнув дым в сторону. - А стреляли зачем?
  - Ну, мы не насмерть… - ответил Ник. Голова у него покачивалась, взгляд блуждал. - Из машины вышли, а он на нас револьвер наставил, талдычил что-то про рек… рекезирование машины. Ну, Стёпа его и угомонил. Да я же не тупой! - обидчиво прибавил Никита. - Вещи забрали, чтоб, значит, не опознали его, а труп в канал сбросили.
   Максим с усталым видом облокотился о стол и принялся массировать виски: картина понемногу прояснялась, но то, что на ней вырисовывалось, всё больше напоминало не краски, а дерьмо, размазанное по холсту. На несколько секунд он сжал кулаки от злости: на Никиту и его приятелей, не знавших меры, на агента, сунувшегося на Княжий остров, на чёртова особиста…
   «Почему именно сейчас? Чёрт бы их всех…»
  - Ты мне скажи, вас отсутствие всплеска не смутило?
  - А? - переспросил Никита, попытавшись сфокусировать слезящиеся глаза на брате.
  - Ладно. Где вещи агента? Вы их выбросили?
  - Вещи? - Никита нахмурился, пытаясь вспомнить. Мысль ускользала, хотелось положить голову на стол и закрыть глаза, но брат его в покое оставит только тогда, когда получит то, что хочет, это Никита понимал даже спьяну. - Да они в машине. Ага, там.
   Максим закатил глаза.
  - Револьвер-то хоть сбросили?
  - Какой? - не понял Никита.
   Вместо ответа Максим коротко выругался, но с такой злостью, что Ник втянул голову в плечи и даже слегка протрезвел: до него начало доходить, что именно происходит, и от страха голова немного прояснилась.
  - Да что я сделал?! Что? - возмутился Никита, попробовал привстать для убедительности, опёршись о край стола, одна рука у него при этом соскользнула, и парень упал обратно, стукнувшись рукой и чуть не приложившись подбородком.
  - Свинья, - с презрением произнёс Максим. - Так надраться перед делом…
  - Я…
   - Голос, Лёха! - громко позвал Максим.
   Парни вынырнули из толпы как чёртики из табакерки.
  - Переложите все вещи из Никитиной машины в нашу, потом берите тачку и езжайте… где твои дружки сейчас? - повернулся он к брату.
  - Да мне почём… - завёл тот, запнулся, встретившись взглядом с Максимом, и нехотя ответил: - На малине у Косого.
  - Поедете туда, - распорядился Максим. - Заберёте револьвер у Степана… да и у остальных, на всякий случай, и сбросите по частям, лучше в каналы, только не у нас, а в городе.
   Голос кивнул на Никиту, поднял пятерню, сжал в кулак, потом сжал сам себе горло, изобразив удушение, и вопросительно приподнял одну бровь.
  - Точно, - поддержал Лёха. - Что с парнями делать?
  - Ничего, - ответил Максим, взглядом усадив поднявшегося Никиту на место. - Разъясните, чтобы не трепались про мужика, которого вальнули и раздели. Убедитесь, что они поняли. И Ника домой забросьте. Да, Лёшь, - Он взял друга за локоть и придвинулся, перейдя на шёпот. - На дело со мной поедет Голос, а ты присмотри за Никитой, а то ещё больше накачается. И реши до конца вопрос с полицией: цыгане должны быть уверены, что их курьеров перехватывают «Чёрные извозчики».
  - Первое сделаю, - кивнул Лёха. - А второе уже: с полудня сегодняшнего дня все полицейские, работавшие на цыган, теперь трудятся на нас. - Лёха гордо улыбнулся. - Но это влетело нам в копеечку, доложу тебе.
  - Не главное, - качнул головой Максим. - Молодец. Хорошая работа.
  - Не поеду! - взбрыкнул Никита. - Рада меня живьём сожрёт!
  - Поедешь, - отрезал Максим.
   Никита пришибленно сжался, встал, пошатнулся, с негодованием сбросил руку Лёхи, попытавшегося его поддержать, вцепился в край столешницы. Несколько секунд стоял, собираясь с силами, потом побрёл к двери в сопровождении своих «конвоиров». Проводив их взглядом, Максим с силой провёл рукой по затылку и задержался взглядом на бутылке. Оставив её на столе, начал пробираться к бару. Несмотря на толпу, место у стойки освободилось сразу, как только он подошёл. Евсей вытащил из-под стойки стакан, но парень качнул головой, останавливая, достал из кармана несколько монет и положил перед трактирщиком, пояснив:
  - Это за Ника.
   Он полуобернулся к залу и непринуждённым тоном спросил, обращаясь к Евсею:
  - Что за аншлаг сегодня?
  - Второй вечер так, - с нескрываемой гордостью ответил трактирщик. - Сейчас… - Он вытянул шею и крикнул куда-то в толпу: - Ань! Сыграй!
   Посетители сразу оживились, одобрительно зашумели, даже застучали пустыми кружками по столам. Максим с любопытством попытался высмотреть что-то, но за лесом спин разглядеть никого не сумел, и тут увидел, как на том конце зала несколько рук легко подняли и поставили на стол девушку со скрипкой в руках. Невысокая, с треугольным лицом и такая гибкая, что матрос, сидевший у самого стола, легко смог бы обхватить её двумя ладонями за талию. Словно балерина из музыкальной шкатулки. Густые волосы рассыпались по плечам, чёрно-синие, как штормовое море. Смущённо улыбнувшись, видимо, ещё не привыкнув к всеобщему вниманию, она подняла смычок, и в зале как по мановению волшебной палочки стало тихо. В тишине маленькая ножка начала отстукивать ритм, который подхватили сперва первые ряды, а следом и все остальные, ритм постепенно усложнялся, и тут звук ворвался с треском распарываемой ножом ткани, резанув воздух. Плясовая мелодия увлекала за собой, заставляя покачивать головой в такт и пристукивать словно под гипнозом. Никто не противился: здоровые мужики неуклюже пританцовывали под быстрые переборы, смычок летал над струнами как сумасшедший, мелодия вилась будто крошечный пылевой смерч, на самой высокой тревожной ноте она внезапно оборвалась на долю секунды и снова устремилась вперёд, зажужжав шмелём. Скрипачка сама пританцовывала на столе, отбивая такт и улыбаясь лучезарнее неласкового петропольского солнца.
  - Вместо граммофона? - спросил Максим, не отрывая взгляда от девушки.
   Евсей, не зная, как отвечать, на всякий случай нервно рассмеялся, но Лихой князь оставался серьёзным, и он попытался оправдаться:
  - Да с музыкой-то и правда веселее, господин Лихов. Она сама пришла… Я и подумал — а пусть, попробуем, вдруг и выгорит. Вы… вам не?… Она может и не играть, я ей скажу…
  - Нет, - после короткой паузы всё-таки ответил Максим. - Пусть играет.
   И искоса глянул на притихшего трактирщика, шутливо покачав головой:
  - Смотри только, как бы у тебя тут лебеди из салфеток на столах не появились, да столовые приборы из серебра.
  
  
  
  ***
   Михайлов от встречи не уклонился, и даже согласился принять следователя у себя дома, на что, конечно же, был не обязан соглашаться. Ожидания увидеть дом старого холостяка не оправдались: ещё на подходе Павел обратил внимание, что кусты в садике перед калиткой подстрижены, а, учитывая заработок начальника охраны, позволить себе садовника он не мог. За домом следили и ухаживали, и работа хозяйки лежала на плечах младшей дочери Григория Евдокимовича. Фотографиями семейства следователь не располагал, но, увидев возникшую на пороге девушку, догадался, кто она. Старшая дочь, замужняя, с отцом не жила, после смерти матери в доме остались только сын Михайлова, двадцатилетний студент, и младшая дочь. Девушке минуло восемнадцать, но образование её ограничивалось семью классами школы.
  - Добрый вечер, - светло улыбнулась она, возникнув в чёрном проёме двери словно рождественский ангел, только не такой, как на открытках, а как из пьесы учеников воскресной школы, из тех, что утешают одиноких сироток, в Сочельник замерзающих на улице.
   Совсем не красавица, но очень милая, со светлыми пушистыми волосами, собранными в хвост на затылке, и пышной чёлкой. Платье на ней было простое, из коричневого бархата, с закрытыми горлом и длинными рукавами, лишённое каких-либо украшений. Дома они, может, и не к чему, но чтобы у юной девушки даже воротничка кружевного не было?
  - Старший лейтенант Карский, - представился Павел. - Можно войти?
  - О. Эм, да, папа вас ждёт, - страшно смутившись, ответила девушка.
   Маленький двухэтажный дом стоял на углу улицы, окружённый таким же небольшим, но очень ухоженным садиком. Из короткого коридора-прихожей они сразу же попали в гостиную, обставленную новой, хотя и не дрогой мебелью. На стенах висели многочисленные фотографии и один пейзаж в деревенском стиле. Единственной ценной вещью в комнате являлось старинное ружьё, закреплённое над камином. Павел прикинул, что стоить оно должно было несколько сотен, но висело там давно — видимо, подарок сослуживцев. Дом девчушка содержала в идеальном порядке, но в каждой детали чувствовалась скупость бережливого хозяина: Михайлов не нуждался, однако экономил буквально на всём, включая, вероятно, и образование дочери. Будучи приверженцем патриархального уклада, он не считал необходимым обучать её чему-то, кроме женских дел. А вот наследник к отказам не привык, и держался хозяином, общаясь с отцом и сестрой с покровительственными нотками в голосе и снисхождением «учёного» человека.
  - Евдоким Григорьевич, - со скучающими нотками в голосе представился молодой человек.
   Павел пожал вялую руку и с любопытством взглянул на томного молодого человека, так не похожего на отца. Оба они — сестра и брат, — пошли в мать, пухленькую брюнетку, отстранённо взиравшую с фотографии на каминной полке, только, если девушке полнота шла, придавая милое очарование, то Евдокима делала на вид слишком уж мягким, как перезрелая груша.
  - Григорий Евдокимович, - выступил вперёд сына начальник охраны.
   Был он коренастым, плотным, по-военному стриженным и с усами, не хуже чем у генерала.
  - Добрый вечер, - ответствовал Павел.
  - Соня, принеси нам кофе и коньяк, - распорядился Михайлов. - Садитесь, господин старший лейтенант, поговорим с вами о вашем деле.
  - Надеюсь, вы меня извините, - зевнул в ладонь юноша. - Поднимусь к себе, а то поздно уже.
   Наследник, откланявшись, вышел. Павел не любил становиться свидетелем чужой семейной жизни, особенно если видел больше, чем следовало, но по долгу службы ему часто приходилось быть свидетелем различных сцен и делать выводы. Зависимость может принимать разные формы, и тираны не обязательно использую силу напрямую. Бывшему прапорщику и не требовалось: младшая дочь находилась в полном подчинении, из дома отец её не отпустит, как старшую, она так и останется бесплатной прислугой. Вряд ли Михайлов думал о её положении в подобном ключе, скорее всего, считал себя заботливым отцом.
   За полчаса Павел убедился, что ни информатором, ни, тем более, организатором налёта Григорий Евдокимович не является ни в коем случае. Хитрить Михайлов не умел совсем, на преступление ему не хватило бы ни ума, ни духу.
  - Скажите, Григорий Евдокимович, а вы сами подозреваете кого-то? - на удачу спросил Павел.
   Всё-таки Михайлов общался со всеми подозреваемыми, все они проходили проверку, пренебрегать таким источником не следовало. Напуская важности, Михайлов ответил не сразу: отпил кофе, обстоятельно погладил свои жёсткие усы.
  - Я человек простой, - он внушительно посмотрел на следователя, как бы давая понять, что совсем нет, - и если допустил оплошность, всегда готов её признать. А с тем парнем я дал маху.
  - О ком вы?
  - О Пруткове, - пояснил отставной прапорщик. - Были у меня сомнения на его счёт, и не зря, как видно.
  - Работник хранилища? - заинтересовался Павел. - Почему именно он?
   Прутков стоял в списке четвёртым, и Павлу он тоже казался подходящей кандидатурой. Сев поудобнее в кресле, начальник охраны дотянулся до кофейного столика, взял трубку и принялся неспеша её набивать.
  - Проблемный паренёк, - поделился он. - Скандал у него вышел на прежней работе, разругался там с кем-то, но дело личное… вроде как у него были проблемы с игровыми долгами, - прибавил Михайлов, - но по всему выходило, что он начал новую жизнь, да и случай единичный. В общем, я подумал тогда, что ничего, а теперь думаю, сомнения на пустом месте-то не рождаются.
   Начальник охраны причмокнул, раскуривая трубку, задумчиво выпустил в воздух колечко дыма.
  - Мутный он какой-то, всё по стеночке, знаете ли, так ходит, ровно шпик. Всё вертится, где не надо, то там попадётся, то тут. Не доверяю я ему.
   Не выдав, что разочарован, Павел залпом допил свой кофе и мысленно представил перед собой фотографию Пруткова: красивый молодой человек с прямыми, светлыми волосами, зачёсанными на боковой пробор, выглядящий как типичный денди. Без особых привязанностей и связей. И ещё это загадочное увольнение… «А ведь и мне он сразу показался подозрительным», - подумал Павел и бросил короткий взгляд на часы: самое время для позднего визита. Может, Пруткова вовсе не удастся застать дома, учитывая его привычки, он, скорее всего, развлекается где-то в городе, но чем чёрт не шутит?
   Внезапно Павел ощутил сильный удар по голове, только без боли. Пол выскользнул из-под ног и встал вертикально. На несколько мгновений он словно отключился, пытаясь удержать уплывающее сознание, когда снова смог понимать, что происходит, увидел перед собой взволнованное лицо девушки, прижимавшей к его лбу холодное влажное полотенце.
  - Господин Карский, вы в порядке? Что с вами?
   Позади Софьи возвышался Михайлов, который, нахмурившись, следил за действиями дочери.
  - Выпейте воды, - девушка протянула стакан, который Павел сумел поймать только со второго раза. - Ему нужно прилечь, - сказала Софья отцу.
  - Всё в порядке, - Павел попытался приподняться, но голова показалась тяжёлой, лицо пылало, а к горлу подкатывала тошнота. - Всё хорошо.
  - Да уж чего хорошего, - проворчал Григорий Евдокимович.
  - У вас кровь! - ахнула Софья.
   Павел посмотрел на руку: через повязку на плече и вправду проступило розовое пятно.
  - Всё в порядке, - ответил Павел, чувствуя себя полным дураком.
   Её забота смущала, будто он был стариком, которому требовалась сиделка. Работа на сегодня ещё не окончена, нужно ехать к Пруткову, а потом в Управление, писать длинные подробные отчёты обо всём, что случилось: нельзя взять оперативную группу, потерять человека и потом оставить всё так, словно ничего и не было.
   Павел потёр покрасневшие глаза, стараясь прогнать наваливающуюся усталость. Мелькнула вспышка, вздрогнув, он открыл глаза, увидев перед собой Софью. Он встал, мягко отстранив руку девушки.
  - Благодарю за помощь, Григорий Евдокимович. Не стану больше отнимать у вас время.
   Чинно раскланявшись с начальником охраны и попрощавшись с его дочерью, Павел вышел на улицу, вздохнув холодного воздуха. Немного постояв на пороге, он направился к машине. Где живёт Прутков, следователь помнил без записей.
  
   День получился не таким, как он ожидал, новые факты следовало как-то уложить, но укладываться они не желали, выбиваясь своей несуразностью.
   На перекрёстке Павел притормозил, пропуская экипаж, затем снова тронулся, возобновив цепочку рассуждений.
   Утром в больнице Павел попросил врача связаться с ним сразу, как пациент придёт в себя. «Зайти, что ли, свечку за него поставить?» - подумал следователь. Шутки шутками, но тут и с дьяволом станцуешь, лишь бы вытянуть хоть одну ниточку из проклятого воображаемого клубочка.
   Следователь даже не знал, удастся ли поговорить с раненным: врач сказал, что парень может вовсе скончаться не приходя в сознание. Но, даже если он очнётся, дела его предстоят не в радужном свете: отец убит, его самого всё ещё пытаются убить, и у полиции слишком много вопросов, чтобы отпустить восвояси. Утром сразу из больницы Павел поехал домой к Даниле Авдееву, надеясь поговорить с родственниками, а вместо этого нашёл место бойни. Одно хорошо: по крайней мере не нужно было гадать, где подстрелили паренька.
   Павел снова и снова прокручивал в голове события этого утра, но что-то не складывалось. Он попытался ещё раз вообразить то место.
  
  - Господин старший лейтенант! - Романов влетел в кабинет с таким переполошённым видом, будто в холле снова открыли стрельбу.
  - Стол справок протелефонировал: Даниил Авдеев, сын Романа Авдеева, у которого за городом мастерская.
  - У него есть сын тех же лет, что наш подопечный, - сказал Павел. - Авдеев, - прибавил он, - надо же…
   Миша Валдай. Он держал мастерскую по ремонту колёсной техники, находившуюся за южной границей города, и уже много лет числился в картотеках Управы. Своего рода знаменитое место: если в Петрополе пропадало что-то, имевшее больше двух колёс, искать в первую очередь следовало именно там. Близость к монорельсовой дороге и одновременная удалённость от города делала место идеальным для проворачивая нелегальных сделок. Павел никогда не вёл дел, напрямую связанные с мастерской, поскольку обычно занимался убийствами, и арестовывать Валдая ему не приходилось, но в мастерской он бывал. Участие старика выглядело многообещающе. Благодаря родству с одним из главных барыг города парень в больнице приобретал веса как свидетель, он уже не был неизвестным подставным лицом. В налёте грабители задействовали грузовик, о котором всё ещё наводились справки. Что, если и «полуторку», и «Эмку» грабители купили у Валдая? В любом случае, найдётся, о чём поговорить со стариком.
   «Застрелен полицейский, - подумал Павел. - Управа сейчас, небось, гудит как улей».
  - Едем, - решил Павел. - Найдите Кольцова и ждите в машине.
   Рядовой выбежал из кабинета выполнять приказ.
  
   Тело Соловьёва уже спустили в морг, вместе с телами бандитов. Им всем теперь предстояло лежать на соседних столах, но в этом безумном городе жертвы и их убийцы нередко делили подобное соседство, а после вскрытия отправлялись в одну общую яму для бродяг на кладбище.
   По настоянию старшего лейтенанта, Данилу перевели в отдельную палату, у дверей которой теперь посменно дежурили охранники. Все формальности были улажены, освободив временно оккупированный кабинет главного врача, Павел покинул больницу. Направляясь к машине, он пытался привести в порядок мысли.
   «Чёрные извозчики» ворвались в больницу в центре города и устроили стрельбу, - думал он, - они, конечно, головорезы, но даже у них прежде имелись границы. Кто-то напал на инкассаторов посреди центра города, у Ямского перестрелка с десятком трупов, и всё за каких-то пару дней. Не надо быть большого ума, чтобы понять, что затевается что-то мерзкое. Новая война банд, например? Если так, то очень скоро в Петрополе поднимется такая буря, к котрой мы, боюсь, не готовы».
   Когда он подошёл к машине, о чём-то беседовавшие Романов и Кольцов сразу замолчали. Не подав вида, что заметил, Павел сел на место рядом с водителем и велел ехать на юг.
   Южная граница Петрополя условно проходила по Сточному каналу, который тянулся от Велиги до Круглого острова в заливе. Берега его застроили предприятия, сливавшие в канал отходы и пользовавшиеся им для транспортировки сырья и готовой продукции. Мастерская Валдая стояла недалеко от посёлка, до железнодорожной станции от неё оставалось не больше километра. Водитель знал, куда ехать, и через некоторое время впереди показалась высокая ограда мастерской и крыша домика. Полиция наведывалась в мастерскую раз или два в месяц, часто с предварительным предупреждением, так что дневной визит не удивит старика.
  - Тормози! - резко осадил водителя Павел: земля перед воротами пестрела от множества следов.
   Водитель нажал на тормоза, всех качнуло вперёд.
  - Не затопчите, - велел следователь, выбравшись из кабины.
   В грязь впечатались следы шин — двух легковушек, и отпечатки ног по меньшей мере десятка людей. Ворота не заперты, одна створка отъехала в сторону, оставив широкий проход.
  - Приготовьте оружие, - распорядился Павел, и сам достал револьвер.
  - Может, это клиенты приехали? - предположил Кольцов.
  - Может, - согласился Павел, рассматривая отстреленный замок. Кольцов сглотнул и потянул из кобуры оружие.
   В нескольких шагах от ворот лежала овчарка. Мёртвая. Она сливалась с землёй, и, если бы не бурая лужа крови, с первого раза можно пройти и не заметить. «Это очень нехорошо,» - подумал Павел и приподнял уже закоченевшую лапу пса, чтобы рассмотреть отверстие от пули. Стреляли из обреза. Дальше следы прямиком вели к мастерской, но несколько пар отделялись и уводили в сторону.
  - Проверьте, - распорядился следователь, а сам зашагал к дому.
   «Всё закончилось ночью, вряд ли кто-то здесь остался», - подумал он.
   Два изувеченных тела в гараже его ничуть не удивили. Ближе к воротам находился беловолосый парень, работник, выполнявший при Валдае функции охранника (в таком деле без охраны никак), он лежал на спине, не связанный, с рассечённым горлом. Одежда в порядке, других ран кроме пореза на нем не было. Карский присел рядом, чтобы рассмотреть запястья, но следов верёвки не нашёл: блондин не сопротивлялся, горло рассекли одни точным движением, умер он за считанные секунды. Следователь переместился к телу старика. Валдаю досталось больше: его били, прежде чем застрелить, а отрезанный палец наталкивал на мысль, что старика пытали, может быть, надеясь выведать что-то.
   Задняя дверь в гараж тоже оказалась открыта, через несколько минут в проёме появились Романов и Кольцов, осторожно тянувшие шеи.
  - Не стесняйтесь. - Павел сделал приглашающий жест рукой.
  - Матерь Божья… - прошептал Кольцов, увидев трупы.
  - Не договорились о цене и устроили перестрелку, - деловито вынес вердикт Романов.
   «Нет, на разборки не похоже, - подумал Павел, - Больше на казнь».
  - Валдая пытали, прежде чем убить, - произнёс он, обращаясь как бы к самому себе. - Зачем? Хотели что-то найти или что-то узнать?
   Поднявшись с колен, Павел отряхнул брюки и убрал револьвер в кобуру.
  - Проверим наверху. Ни к чему не прикасайтесь, - распорядился следователь.
   Валдай жил сразу над мастерской, располагая всего тремя комнатами: одна общая, из неё две двери вели в спальни, одну из которых занимал сам хозяин, а вторую — его сын и работник. Несмотря на скромные размеры жилья, обстановка в них была почти роскошной. Деньги у Валдая водились, и немалые, те, кто убили его, не могли не знать о них. Передняя комната осталась в порядке, поэтому Павел сразу же двинулся в спальню Валдая. Здесь как раз перетрясли всё: ящики вытащили из шкафов и их содержимое вывалили на пол, постель перетрясли, картины содрали со стен, а некоторые даже выломали из рам. Сейф обнаружился под сдвинутой в сторону кроватью, открыть его убийцы не смогли, но порядком раскурочили пол и исцарапали дверцу.
  - Значит, они пришли за деньгами, - снова высказал предположение Романов. - Пытали барыгу, чтобы показал, где сейф, а затем убили.
  - Может быть, - согласился Павел. Версия выглядела убедительно, только зачем убивать старика до того, как он назовёт код? - Осмотрите другую спальную. Кольцов, а вы езжайте в Управление, пусть пришлют группу.
   В округе ни души, до ближайших домов несколько километров, на свидетелей рассчитывать не приходилось.
   События и люди в его голове поворачивались как детали конструктора, он подставлял их и соединял друг с другом, пытаясь выстроить версию, между тем продолжая методичный осмотр комнаты. Радостные возгласы в соседней спальне известили, что поиски увенчались успехом, по крайней мере у Романова.
  - Старший лейтенант! Нашёл!
  - Что нашёл? - спросил Павел, заглянув в дверь.
  - Деньги.
   Романов достал из-под матраца перевязанную пачку, взвесил на руке, провёл пальцем по краю.
  - Да тут тыщ десять, не меньше!
  - Романов, отпечатки!
   Рядовой испуганно выронил пачку. Павел достал из кармана чистый платок и завернул в него деньги.
  - Нужно сверить номера, - сказал он.
  
   Припарковавшись под фонарём, Павел прошёл под аркой-туннелем и оказался на узкой улице. Машина сюда попросту не проехала бы. Арка выводила как раз на поворот, где на углу которой стоял узкий дом, шириной всего в несколько метров. Слева к нему под бок притулилось строение из зеленоватого камня, с круглым куполом и колоннами с греческим портиком, напоминавшее часовню, дальше улица ныряла в зазор между домов из красного кирпича. Справа здание продолжалось до следующего поворота улицы метров на сто. Вверху, на уровне седьмого этажа, из стены выходил туннель, из которого к дому напротив был перекинут мост с рельсами, крепившийся прямо к стене железными балками. Чуть подальше и ниже на этаж деревянный, с резными перилами мостик соединял дом с плоской крышей другого строения, вжавшегося под бок серой башне. Первый этаж дома занимали магазины, уже закрытые. На углу тускло светил фонарь, в некоторых окнах квартир тоже горел неяркий свет, на задёрнутых шторах трепетали пугливые тени. Начавшийся мелкий дождь смазывал очертания предметов, придавая им загадочный, почти мистический облик.
   Поднявшись по каменным ступенькам, Павел вошёл внутрь. В крошечном холле ниша, где должен был бы сидеть консьерж, пустовала: район, когда-то ещё претендовавший на благополучие, давно уже не мог похвалиться устроенностью, впрочем, и до трущоб ему пока ещё было далеко. По крутой деревянной лестнице Павел поднялся на второй этаж. По правую руку тянулись дверь в квартиры, одиннадцатую арендовал Прутков. В коридоре горела всего одна лампа, в отсутствие окон света определённо не хватало, а одинаковые двери, серые обои на стенах, кое-где уже ободранные, придавали дому сходство с дешёвой гостиницей.
   Остановившись перед одиннадцатой, Павел постучал, но после первого же удара дверь со скрипом поддалась, провалившись в черноту прихожей. Следователь плавно ушёл в сторону, прижался к стене и достал револьвер. Прислушался. Хозяева всегда могут забыть запереть дверь, но даже очень рассеянные люди редко оставляют незапертыми квартиры в районах, подобных этому.
   Левой рукой Павел открыл дверь пошире и вошёл в прихожую. Скрип и так уже выдал его, поэтому он крикнул: «Полиция!», и сразу присел.
   Выстрелов не последовало, тогда он двинулся вдоль стены. Через два шага прихожая закончилась. Свет с улицы проникал через открытое окно, по комнате гулял сквозняк, в полумраке предметы казались чёрными, с голубвато-белыми ареолами. Павел направился через комнату к окну и выглянул наружу: дворик позади дома огораживала невысокая каменная стена, в одном углу стояли баки для мусора, посередине двора, между дверью, ведущей в дом и проёмом в стене, ведущим в переулок, лицом вниз лежал человек, а над ним стоял другой. Тот, что лежал, не шевелился, второй в опущенной руке держал какой-то предмет, похожий на пистолет. Бесшумно выбравшись через окно на пожарную лестницу, Павел быстро и тихо спустился вниз по железным ступенькам, не сводя взгляда с парочки. Дождь и темнота мешали разглядеть всё как следует, капли барабанили по дулу револьвера, разбиваясь и разлетаясь брызгами. Человек сидел на корточках, спиной к следователю, рядом с лежащим, и обшаривал его карманы.
  - Полиция! - громко и чётко произнёс Павел. - Поднимите руки! Бросьте оружие!
   Человек дёрнулся при первых звуках голоса, кажется, хотел что-то предпринять, но передумал, медленно выпрямился, разведя руки в стороны, разжал пальцы. Револьвер со стуком упал в грязь.
  - Не стреляйте! - попросил человек. - Я полицейский.
   Ещё прежде, чем он повернулся, Павел узнал его по голосу.
  - Прокопенко? Ты что тут делаешь? - Павел подошёл ближе, продолжая держать коллегу на прицеле.
   Обернувшись, младший сержант хотел опустить руки, но передумал. Он смотрел на следователя, склонив голову, губы его вздрагивали в попытке улыбнуться, но поза, мимика и даже голос — всё выдавало сильный испуг.
  - Кто это? - спросил Павел, подойдя к телу.
  - Прутков, - ответил младший сержант, быстро облизнув губы.
   Сунув руку в карман, Павел нащупал цилиндр электрического фонарика, одним пальцем перекинул переключатель, и темноту рассеял слабый лучик света. Лучик мазнул по спине мужчин, и стало понятно, что добиться от свидетеля уже ничего не получится, поскольку между лопаток у него теперь имелась дырка, и кровь растекалась в лужу из-под живота. Судя по луже, застрелили его несколько минут назад, может, как раз в тот момент, когда лейтенант заходил в здание.
  - Это ты его так? - спросил Павел. Целиться в Прокопенко он перестал, но револьвер убирать не торопился.
  - Павел Константинович! Он пытался убежать! - воскликнул Прутков. - Я следил за ним, вы же сами меня поставили присматривать за подозреваемыми. Потом… Тут сидел, - Прокопенко показал на угол за лестницей, - отсюда его окна хорошо видно, и кто-то ходил в комнате, кроме него там ещё были люди. А потом они вылезли через окно, что-то несли, мешки какие-то. Ну, я кричу им: «Стой! Ни с места! Стрелять буду!», а они все побежали. Я начал стрелять, и попал. Остальные убежали.
   Прокопенко помолчал ожидая реакции, почти просительно глядя на Павла.
  - Думаете, у них там деньги были, а?
   Следователь не ответил. Подсвечивая фонариком, он обходил дворик, вглядываясь в землю, капли дождя мелькали в луче как кусочки серпантина.
  - Откуда вы стреляли? - спросил он. - Отсюда?
  - Э… да.
   Павел прикинул расстояние: до трупа получалось шагов пятнадцать. Он вернулся к телу, осмотрел его, но оружия не нашёл. Не поднимаясь, направил луч фонаря дальше, к переулку, разглядывая мокрую землю.
  - Подберите свой револьвер, Прокопенко. А потом найдите телефон.
   Снова предстояло вызывать группу. Уже в третий раз за день. Дело стремительно обрастало трупами, а результат по-прежнему оставался нулевым.
   Выпрямившись, Павел посмотрел вслед младшему сержанту, убежавшему в сторону лестницы. Шорох дождя заполнял дворик как шёпоты сотен тысяч тоненьких голосков. Павел утёр лицо рукавом куртки. Все окна были по-прежнему темны, но за каким-то из них могли быть глаза, глаза, внимательно следящие за тёмным двориком. Этот город всегда следит за тобой, за каждым твоим шагом. Вопреки убеждению, люди редко погибают без свидетелей. Но Петрополь умеет молчать.
  
  
  
  ***
   В углу комнаты игла с шорохом скользила по отзвучавшей пластинке. Приглушённый свет мягко обволакивал гостиную, уже прибранную после набега полиции. Не хватало только привычного тиканья ходиков в книжном шкафу с теперь уже разбитой дверцей. Заглянув в комнату, Максим на несколько секунд задержался в дверях, глядя на Раду, с чопорным видом сидевшую по другую сторону стола, с прямой, словно доска, спиной, поджав тонкие губы. Не дождавшись ответного взгляда, прошёл через комнату к патефону, остановил пластинку.
  - Мы уезжаем.
   Рада зябко повела плечами, и Максим снова отметил, как сильно она постарела за несколько дней. Визит майора подействовал на неё сильнее, чем она хотела бы показать.
  - Добром это не кончится, - сказала она в сторону.
   Максим прищёлкнул языком, достал из внутреннего кармана перчатки, но не надел.
  - Мы уже обсудили всё. Глеб…
  - Я не про вашу дурацкую затею! - резко оборвала Рада, развернувшись к внуку.
  - Тогда про что? - терпеливо спросил Максим.
  - О том, что вы устроили! Вы оба! - Рада встала, с грохотом отодвинув стул. - Макс, как мне тебе объяснить? Город не выдержит новую войну!
  - Макс! - донеслось из коридора. - Погнали! Время!
   Оглянувшись на крик, Максим принялся быстро натягивать перчатки. Рада скрестила руки на груди.
  - У вас не хватит стволов всех перестрелять, - произнесла она. - Макс, вы погубите Семью.
  - Важно не сколько у нас стволов, - Максим чуть улыбнулся, но ничего весёлого в этой улыбке Рада не увидела. - Иногда достаточно одной пули для одного человека.
   Махнув рукой, он вышел на улицу. Машины уже стояли во дворе, моторы работали, дождь барабанил по лобовым стёклам и рисовал на них мокрые дорожки, похожие на карты рек. Макс запрыгнул в легковушку, в салоне которой сидел Воробей, впереди, за рулём, Голос, рядом с ним Глеб.
  - Наконец-то! - воскликнул Глеб. - Всё, поехали, поехали!
   Первой со двора выехала «Эмка», за ней, переваливаясь на выбоинах, грузовик. В темноте казалось, что конусы света фонарей льют на землю дождь. Дорога блестела от воды, в салоне от холода дыхание превращалось в облачка пара, смешивавшиеся с табачным дымом. Голос держал руль обеими руками и смотрел перед собой, похожий на каменную горгулью, он выбирал объездные пути, держась в стороне от проспектов, уверенно проводя машину даже там, где фонари не горели вовсе, полагаясь на память.
   Молчание первым нарушил Глеб:
  - Что там Рада? - спросил он, нарочито небрежным тоном.
   Чуть пожав одним плечом, Максим коротко ответил:
  - Волнуется.
  - «Волнуется»! - повторил Глеб, тихонько хмыкнув себе под нос, но в голосе послышались виноватые нотки. Впрочем, уточнять он ничего не стал, сменив тему, спросил: - А Рыжий где?
  - С Ником.
  - Что ты с ним всё нянчишься? - воскликнул Глеб. - Давно уже не пацан.
   Отвернувшись от окна, Макс ответил в затылок Глебу:
  - Братья должны заботиться друг о друге, нет?
   Может, почувствовав взгляд, Глеб тоже обернулся и оскалил зубы в улыбке:
  - Что, ты и обо мне печёшься?
  - Конечно.
   Глеб разразился смехом:
  - Старший я, а заботится он! Так трогательно, что я сейчас заплачу.
   Максим дёрнул уголками губ, но в темноте брат этого не увидел.
  - Позаботился бы лучше о предателе, - сказал Глеб, отвернувшись. Он приспустил стекло и выкинул в темноту окурок. - Догадок случайно нет?
  - Нет.
  - Кто угодно мог донести, - кивнул Глеб. - А добровольно они не сознаются. Нам его не найти, нужно что-то придумать, чтобы выманить, вынудить проколоться.
   Они пересекли канал и по Заставной улице двинули на юг города. Днём дождь то стихал ненадолго, то снова усиливался, а теперь зарядил без перерыва. Остатки снега смыло с крыш, в стоках вдоль дорог бурлила вода, по желобам сбегала в каналы. Свет фар пожирал блестевшую от воды дорогу, шум мотора сливался с особым протяжённым жужжанием асфальта под колёсами машин. Голос вёл их окраинами заводских территорий, чтобы не показываться на проспектах. Воробей сидел сосредоточенный, нахмуренный, проникнувшись осознанием важности отведённой ему роли: Лёха посоветовал взять его напарником Голосу, раз уж сам не мог поехать. Едва взглянув на парня, Максим ответил «ладно», но Воробей почувствовал себя так, будто ему вручил медаль сам консул Республики. Ещё недавно он бегал подручным в духе «подай-принеси», а теперь ехал на дело в одной машине с двумя Лихими братьями! Ему хотелось заговорить, сказать, что не подведёт, но хватало ума помалкивать.
   Через час они покинули пределы города и оказались на прилегающих к Воздушному порту территориях. Громада дирижабельной верфи казалась исполином, подпирающим небесные своды. Огромные башни с порталами для воздушных кораблей уходили в небо, там, наверху, находился сам вокзал, со стеклянной крышей в виде пересекающихся куполов, в ясный день сиявшей как маяк, вниз уходили шахты лифтов, к зданию нижнего вокзала. Вокруг размещались небольшие (относительно главного здания) постройки: склады и технические помещения. Территорию ограждала высокая белая стена с выкрашенными золотой краской глобусами на столбиках.
   Машины остановились не у главных ворот, а на окраине территории, из легковушки выпрыгнул Воробей, Максим передал ему клещи, и парень, под светом фар, подбежал к воротам и перекусил дужку державшего их замка. Дождевые капли мелькали в полосах света точно крошечные метеориты, за шумом ливня терялись все прочие звуки, земля размокла. Машины одна за другой въехали в ворота, Воробей на ходу запрыгнул обратно в легковушку. На территории не горел ни один фонарь, и ни один сторож не показался на звуки моторов. «Эмка» припарковалась боком у ворот склада, рядом встал грузовик, «Лихие» высыпали под дождь.
  - Так, ночной охранник притворится глухим и не высунется до утра, - объявил Глеб, - но всё равно действуем тихо и быстро. Забираем баллоны и уходим.
   Он первым подошёл к двери склада, высвеченной огнями фар, однако, едва взялся за ручку, как его остановил Максим.
  - Почему дверь не заперта? - спросил он.
   Глеб скосил глаза на ушки для замка. Никакого замка на них не было.
  - Сторож снял, - ответил он, снова попытавшись открыть дверь.
  - Вы с ним условились? - спросил Максим, опять удержав Глеба за плечо.
  - Нет, - признал Глеб. - Что ты предлагаешь, разыскать его и спросить? Или назад ехать?
   Максим посмотрел на столпившихся парней, выжидающе глядевших на братьев: пойти на попятный сейчас, стоя у двери, из-за такой мелочи… Никто не поймёт. В нерешительности он промедлил с ответом, и Глеб стряхнул его руку и достал из кобуры револьвер.
  - Всем приготовить оружие, - велел он, и, отодвинув Максима с дороги, первым вошёл на склад.
   Лучи электрических фонарей пробежали по полу и стенам, осветив лестницы, уводившие наверх, опоры навеса второго этажа, ряды больших квадратных ящиков. Глеб вышел на середину пустого пространства перед дверью, постоял, озираясь, но вокруг было спокойно и тихо.
  - Так, парни…
   В тишине сухой звук взводимого курка прозвучал как щелчок пальцами. Голос прыгнул вперёд, повалив на пол Максима, одновременно с этим прогрохотал выстрел, а затем ослепительно вспыхнул верхний свет. Прятавшиеся на втором этаже стрелки поднялись во весь рост.
  - В укрытие! - заорал Максим.
   Голос вскинул свой револьвер и снял одного стрелка: пуля угодила парню в грудь, он выронил своё оружие, прижал руки к ране и, перевалившись через перила, упал вниз. Словно это послужило сигналом, «Лихие» бросились врассыпную под прикрытие навеса второго этажа, маленькое помещение наполнилось грохотом выстрелов и запахом пороха, кто-то упал и уже не поднялся. Отстреливаясь, Голос убил ещё одного. Максим, прикрываемый Голосом, ужом рванулся к ящикам. Через секунду рядом приземлился Воробей, сразу же высунулся из-за укрытия и выстрелил. Лицо у парнишки было серьёзным, он даже закусил нижнюю губу. Максим оглядывался, пытаясь найти брата. Тот лежал в метре, под навесом, рядом с ним присели Тарас — здоровый парень, из бывших рабочих скотобойни, и Серёга, обычно занимавшийся перегоном товара. Мгновение Максиму казалось, что Глеб не шевелится, затем мужчина двинул ногой, подтянулся, пытаясь нашарить свой револьвер, который, правда, остался лежать посреди склада. Максим привалился спиной к ящику, быстро осмотрелся: до двери рукой подать, но бежать нужно под перекрёстным огнём, а в самоубийцы он пока что записываться не торопился.
  - Воробей, - окликнул он увлёкшегося парня. - Дуй туда, проверь, есть ли запасной выход.
   Паренёк понятливо кивнул и без лишних вопросов юркнул в проход между ящиков. Через полминуты он вернулся.
  - Есть.
   Максим высунулся из-за прикрытия:
  - Тарас!
   Мясник оглянулся.
  - Бери Глеба. Серёга, прикрывай его. По моему сигналу.
   Он взвёл курок и кивнул Голосу и Воробью.
  - Два, один!
   Тарас подхватил Глеба и побежал к дальней стороне склада, перед ним, прикрывая от выстрелов, бежал Серёга; Максим, Голос и Воробей палили из-за своего укрытия. Через несколько секунд Глеб со стоном упал под ноги брату.
   Теперь, чтобы прорваться им, нужно, чтобы остальные продолжали отвлекать стрелков здесь. Главное, чтобы не прекратилась стрельба. В центре склада уже лежали четверо, ещё пятеро прятались у стен.
  - Голос, ты первый! - скомандовал Максим. - Воробей за ним, Серёга — прикрываешь сзади. - Он крепко схватил друга за плечо и прошептал ему почти на ухо: - Вывези его, ясно? Меня не ждать. Делай.
   Голос пристально посмотрел ему в глаза, едва заметно кивнул и побежал вперёд, за ним, вцепившись обеими руками в револьвер, Воробей, следом Тарас, нёсший потерявшего сознание Глеба. Проверять, жив ли брат, времени не оставалось. Никто из них не оглянулся.
   Максим высыпал на пол пустые гильзы, перезарядил револьвер и крутанул барабан. Высунувшись на миг, он выстрелил, спрятался обратно, услышав глухой удар тела об пол, снова выглянул и выстрелил. Его заметили и, похоже, опознали, потому что со следующей секунды огонь сосредоточился на нём. Вжавшись в пол и прикрыв голову руками, Максим слушал, пытаясь сквозь выстрелы и шум ливня различить звук мотора.
  - Давай, давай, - бормотал он как заклинание. Может, кто-то и услышал его странную молитву, потому что с улицы донеслось знакомое урчание «Эмки». В ту же минуту Максим вложил в рот два пальца и свистнул, подавая сигнал отхода. Ползком уйдя под прикрытие стеллажей, он свистнул снова, чтобы люди смогли сориентироваться, в какую сторону удирать. Один побежал вдоль стены, напрямую, и почти сразу упал, схватив пулю в ногу, дико закричал, но вторая пуля будто вбила его в пол, парень раскинул руки и остался лежать. Увидев, как двое подают знаки третьему бежать, Максим сделал несколько выстрелов, и под прикрытием троих стволов парень добежал до стеллажей на этой стороне склада. Они тут же повторили манёвр. На третий раз парень почти успел добраться до места, но споткнулся, когда пуля чиркнула его по плечу, замешкался и был изрешечён. Последний рванулся в тот миг, когда тело его товарища ещё не осело на пол. Он едва не упал на руки товарищам.
  - Двигаем!
   Трое оставшихся в живых побежали следом за Максимом через склад, наверху загрохотало: «Чёрные извозчики» бежали по лестницам на первый этаж в погоню за ускользнувшими «Лихими». Извилистый переход. Дверь. Дождь и месиво грязи под ногами. «Если бы я преследовал, бежал бы сразу к машинам, - подумал Максим. - Но эти парни — не я».
   Они обогнули склад и побежали вперёд. Как только из-за угла высунулась голова «Чёрного», Максим нажал на спуск, и тут же уложил и второго. Они выбежали к грузовику. «Чёрные извозчики» разделились: видимо, только двоим пришла в голову дельная мысль действовать на опережение, прочие, как цепные псы, бросились в погоню через склад. Максим запрыгнул в кабину грузовика, услышал, как парни хлопнули снаружи по кабине, показав, что можно трогать.
  - Лечь! - крикнул им Максим.
   Мотор взревел, шины грузовика завизжали, выбросив из-под колёс веер грязи, по капоту застучали пули. Грузовик развернуло чуть ли не на месте, обдав грязью подскочивших бандитов. Максим вдавил педаль газа, и машина рванула прочь.
  
  
  
  ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
  
   Человек может привыкнуть к чему угодно, дай только время. Убедить себя в чём угодно. Разум порой творит странные вещи, создавая ложные воспоминания, приукрашивая их, стирая то, что вспоминать не хочется. Если хоть однажды тебе было хорошо, спустя годы то время станет казаться райским, если было плохо, через годы воспоминания могут превратиться в воспоминания об аде. Потому что разум помнит не события, а чувства, и склонен преувеличивать.
   Давно проснувшись, Анна сидела на широком подоконнике у окна и смотрела вниз, на улицу, по которой сновали ранние прохожие. Город щетинился лесом труб и острыми шпилями, похожий на ночной кошмар, лабиринт, созданный чьим-то воспалённым разумом. Анна пыталась вспомнить, каким видела его в детстве, но получалось с трудом. О том времени у неё сохранились нечёткие воспоминания — из города она уехала в шесть лет. А вот некоторые вещи врезались в память намертво, клещами не вытянешь. Например, она хорошо помнила крематорий: уродливое, приземистое здание из серых блоков, с огромными трубами, дымившими как на маленькой фабрике, занимавшее половину крошечной площади, неровной и похожей на ловушку. Отсюда крематорий не разглядеть, конечно же, он спрятан где-то в глубине лабиринта.
   Перевернув маленькие часики на запястье циферблатом вверх, Анна решила, что пора собираться. До открытия «Небесного фарватера» времени оставалось ещё очень много, но она хотела прибраться в комнате, сходить на рынок за продуктами и попробовать немного подзаработать, поиграв на перекрёстке. Главное не столкнуться с нищими: в последний раз пришлось уносить ноги от попрошаек, когда те подошли и стали требовать бирку-разрешение от какого-то Адмирала. «Наверное, у него монополия», - догадалась Анна. Открытие её не удивило, хотя она никогда раньше не задумывалась, что нищие, по сути, работают и платят налог или процент кому-то наверху.
   Раздув в печке огонь, Анна наполнила жестяной ковшик из раковины холодной водой и поставила на железную печурку, чтобы сварить кашу. Водопровод в доме имелся, но вода поступала только холодная. Чтобы помыться, следовало разогреть воду в ведре, и наполнить тесную медную ванночку, в которой можно было сидеть только подтянув ноги к груди. Анна не жаловалась, она ведь знала, или, во всяком случае, предполагала, что так будет, сбегая.
   Намурлыкивая под нос мелодию, девушка как раз высыпала в ковшик крупу, когда стук в дверь заставил её вздрогнуть и просыпать гречку на пол. Она застыла вполоборота к двери, между бровей образовалась тревожная складка, пальцы мелко подрагивали. Стук повторился вновь, требовательный, настойчивый. Анна сжала губа, расправила плечи, положила мешок с крупой на подоконник и подошла к окну, выходившему на галерею. Отодвинув край занавески, она увидела перед дверью элегантного господина, не старого, одетого во всё чёрное, точно он собирался на похороны. Краем глаза он заметил движение шторы и повернул голову. Анну словно обожгло ледяным взглядом.
  - Что вам угодно? - громко спросила девушка, нахмурившись.
  - Анна Николаевна? - уточнил мужчина, чуть-чуть наклонившись к окну. - Меня зовут Дарий Аркадьевич Валентино, я майор Особого отдела.
   «Контрразведка?! - мысленно ахнула девушка. - Что им от меня-то надо?!»
  - Позволите войти? - учтиво, но не терпящим возражений тоном спросил мужчина.
  - Могли бы вы показать документы?
   Не выказав недовольства, майор расстегнул пальто, достал из внутреннего кармана удостоверение, раскрыл и приложил к стеклу. Девушка наклонилась, вчитываясь в мелкие буквы и думая о том, что опознать подделку она всё равно не в состоянии. Внешний вид майора служил гораздо более внушительным свидетельством: ни один преступник не станет тратиться на пальто за три тысячи, чтобы проникнуть в такую жалкую лачугу.
  - Прошу.
   Анна открыла дверь и отступила в сторону. Её съедало любопытство, но ещё сильнее беспокойство.
   Майор вошёл в комнату, оглядевшись с довольно равнодушным видом, снял перчатки — тонкие, замшевые, прошёл почти до середины комнаты, благо, и требовалась-то всего пара-тройка шагов. Анна осталась стоять у двери, как-будто готовясь бежать в любой момент, стояла, обхватив себя руками за локти, пытаясь успокоить участившееся дыхание.
  - Извините, не могу предложить вам сесть, - сказала девушка. - Так чем обязана, господин майор?
   С ответом особист не спешил.
  - Как вы находите город? - спросил он.
   «Значит, решил начать издалека», - подумала Анна, на секунду ощутив себя мушкой, попавшей в паутину. Какую бы игру он не вёл, она в ней уже проиграла, это девушка понимала хорошо.
  - Как вам кажется, он сильно переменился за девятнадцать лет? Ведь вы не были здесь с самого детства, верно?
   Её поразило, что майор завёл речь о переменах, учитывая, что она как раз размышляла о памяти и прошлом, и снова подумала, что глаза у него как у мистика.
  - Мне сложно ответить: как вы верно заметили, я была ребёнком, и мало что помню.
   Её не удивила осведеомлённость майора: раз он знал её имя и адрес, почему бы ему не знать и всё остальное?
  - Да, конечно, - кивнул мужчина. - Вас погнало горе. Представляю, как тяжело в один год потерять отца и мать…
  - Простите, господин майор, - перебила Анна, не повышая тона, - но уверена, что не представляете. Пожалуйста, сделайте одолжение нам обоим и изложите суть вашего дела.
   На губах майора появилось что-то похожее на улыбку, он хлопнул перчатками по ладони и кивнул:
  - Хорошо. Так даже лучше. Дело у меня к вам серьёзное, и в некотором роде моя просьба связана с тем, при каких обстоятельствах вы оставили город.
   Анна сильнее сжала локти.
  - Ваш отец служил в полиции, - продолжил майор. - Он погиб при исполнении, и даже получил посмертно медаль.
   «Бесполезная железка!» - с горечью подумала Анна.
  - В те годы на Княжьем острове управляли братья Лиховы, также, как и теперь. Контрабанда, вымогательство, воровство… - майор сделал паузу, - убийства. Ваш отец погиб, борясь с этими отбросами, но до сих пор они отравляют город своим присутствием. И потому я прошу вас помочь.
  - Чем? - спросила Анна, поскольку майор замолчал.
  - Вы, может быть, даже не знаете, на кого работаете? - спросил майор. - «Небесный фарватер» имеет законного владельца, но, как и всё, что есть на острове, подчиняется «Лихим»: банда получает проценты со всех заведений, а «Форватер», кроме того, их излюбленное место, Лиховы там частые посетители.
  - Я не знала о них, - негромко произнесла девушка. - Мне было пять лет, всё, что я понимала, это что отца убили плохие люди.
  - Теперь вы знаете, - сказал майор. - На острове ни что не делается без позволения «Лихих».
   Анна помолчала, глядя себе под ноги и обдумывая услышанное.
  - Те люди… - ещё тише заговорила она. - Которые управляли островом тогда, они всё ещё?..
  - Теперь уже их сыновья, - ответил майор.
   Снова умолкнув, Анна, казалось, ушла далеко в себя, потом тряхнула волосами.
  - Ладно, но от меня-то вам что требуется?
  - Вы ближе к ним, чем думаете. - Голос майора переменился, в нём зазвучали необычные нотки, теперь он, наконец, перешёл к главному, Анна поняла, что нужна ему. Участие, разговоры о родителях, героизме отца — всё пустое, попытка манипуляции, игра на чувстве мести, долга. «Не сказать, чтобы совсем не сработало», - подумала девушка.
  - Вы можете подобраться ещё ближе, вам под силу. Ваша помощь была бы неоценима…
  - Надо ли понимать так, что платить мне не станут? - спросила Анна, сама удивившись собственному нахальству. - Впрочем, дело не в деньгах. Простите, господин майор, я и хотела бы помочь, но то, о чём вы просите, очень опасно. Я любила отца, до сих пор люблю, но я также люблю жизнь, которую мне подарили родители, и не хотела бы лишаться её из-за того, что Особый отдел со всеми своими возможностями не может справиться с одной бандой.
   Девушка умолкла, давая понять, что разговор исчерпан, продолжать не имело смысла. Какая-то часть её сознания обвиняла её в трусости, но ту часть, скорее всего, питала гордыня. «И как его выставить?» - тоскливо подумала Анна. Майор сдаваться не сбирался, чувствуя себя вполне свободно — видимо, ещё не все варианты убеждения опробовал.
  - Печально, - заговорил он, - когда дети оказываются недостойны родителей. Мне много рассказывали о вашем отце… Как думаете, что он сказал бы, узнав, что его дочь — воровка?
   Девушка вспыхнула и сжала кулаки. Майор прошёлся по комнате с видом прокурора, выступающего на суде.
  - Ваш дядя подал заявление о краже: вы вытащили из его стола пятьсот рублей и сбежали.
  - Он мне не дядя! - выпалила Анна. - И я имела права на эти деньги! Я не воровка.
  - В глазах закона — воровка, - отрезал майор. - Я могу прямо сейчас передать вас полиции, но не стану из уважения к вашему отцу.
   «Что за фарс», - подумала Анна, прикрыв глаза ладонью и отвернувшись.
  - Если дело дойдёт до суда, вас вряд ли оправдают, особенно учитывая, какое положение вы теперь занимаете, - продолжал забивать гвозди в крышку гроба майор.
  - И что не так с моим положением? - резко спросила Анна.
  - Посудите сами: выпускница элитного университета скатывается на самое дно. Господин и госпожа Ореховы приютили сиротку, дали ей лучшее образование, обеспечили всем, о чём только можно было мечтать, и что же сделала сиротка? Якшается со шлюхами и преступниками, выпивает, курит опиум.
   Майор умолк, видя, что добился нужного эффекта.
  - Это подло, - прошептала Анна.
  - Я лично сообщу вашему дяде, где вы, он сможет навестить вас в тюрьме, поговорить по-родственному. Ваша подруга работает без жёлтого билета, ей тоже найдётся, что вменить в вину.
  - Перестаньте, - перебила девушка. - Я буду для вас шпионить. Но не надейтесь на многое: я официантка, не думаю, что мне повезёт узнать что-то дельное.
  - О, нет-нет, - майор покачал головой, - вы будете не просто наблюдать, я хочу, чтобы вы подобрались поближе к одному из братьев. Используйте своё очарование, представьте, что играете роль. Вы должны подобраться как можно ближе к одному из них. Советую начать с младшего, Никиты, он в «Небесном Форватере» почти ночует.
  - Я не проститутка!
  - Я и не настаиваю, - ответил майор. - Методы меня не волнуют.
   «Какой-то бред!» - подумала Анна. Пол уходил из-под ног, девушка снова поднесла руку к лицу, тронув холодный лоб кончиками пальцев, подошла к окну, не выдержав, села на край подоконника. За стеклом улица становилась всё оживлённее, люди месили грязь под редкими точками снежинок, сбоку от окна поднимались клубы пара, выбивавшиеся из трубы, которая тянулась вдоль стены дома. День обещал быть холодным. «Можно уехать, - посетила её спасительная мысль. - В город поменьше. Да. Купить билет на поезд в одну сторону, доехать до какой-нибудь станции, сойти и отправиться в другую сторону на попутках, или пешком. Не станет же особист озадачиваться поисками какой-то официантки, найдёт себе другую шпионку, подсунет кого-нибудь на освободившееся место…»
   Майор терпеливо ждал, пока она примет решение, источником его терпения являлась уверенность, что никуда она не денется: он загнал её в угол и закрыл путь к отступлению. Анна взглянула на особиста, отстранённо «любовавшегося» узорами на обоях. «А как же Тома?» - спросил внутренний голос. Может быть, преследовать Анну особисту и не хватит времени, но выполнить угрозу в отношении Томы ему ничего не стоит.
  - Что вы пытаетесь узнать? - спросила Анна. - Что я должна узнать?
  
  
  
  ***
   Как обычно, когда Павел вёл дело, одна из стен в кабинете начинала обрастать бумагой: так легче думалось, проще намечались связи. Вот и сейчас часть стены уже скрылась за листами и распечатанными фотографиями. Все материалы имелись в деле, но Павел предпочитал такие «панно» — помогало думать. Он стоял перед стеной, заложив руки за спину, и как раз этим и занимался.
   Налётчики оставили не так уж много зацепок. Первая, конечно же, взорванная «полуторка». Её наверняка угнали, но номера преступники сняли, а взрыв существенно попортил машину. Коненков нашёл около десятка заявлений об угоне грузовиков за последний месяц, вот только процесс опознания осложнялся покорёженным видом машины. Второе — украденное оружие охранников. Если оно где-то всплывёт, по серийным номерам легко можно будет определить их хозяев, но ключевое слово здесь «если». Ждать, пока винтовки где-то засветятся, слишком долго, Павел надеялся, что этим путём идти не придётся. Третья и самая многообещающая — Воронин. К сожалению, приходилось полагаться на Фокина и его осведомителя: в кабаке, указанном журналистом, круглые сутки, сменяя друг друга, дежурили замаскированные агенты. Если (опять проклятое «если»!) налётчики не избавились от свидетеля, то, арестовав его, следствие сможет быстро закрыть дело. Воронин знает в лицо всех преступников, поэтому найти его необходимо во что бы то ни стало.
   Павел принялся медленно расхаживать по кабинету, скрестив руки на груди.
   Дальше шли факты, которые следователю не нравились. Совсем. Ничего не проясняя, они лишь запутывали дело.
   Аноним, сообщает о Даниле как о человеке, связанном с налётом, в тот же день парня пытаются убить «Чёрные извозчики», что уже почти подтверждает их участие. Но Валдая аноним не упоминает, почему же только парня? Без санкции отца Данила вряд ли во что-то ввязался бы. Или, всё-таки, ввязался? Вопрос также заключается в правдивости неизвестного. Если аноним соврал, какие цели преследовал? Если сказал правду, опять же, какая ему выгода сдавать Данилу? На барыгу напали «Чёрные извозчики»: добивать паренька приехали именно они, значит, и старика убили тоже они, но при этом нельзя с уверенностью сказать, что разборки в мастерской связаны с налётом. Несмотря на косвенные свидетельства, поверить в то, что два дела связаны, Павел не мог: в обоих случаях стиль совершенно разный, схожесть в стремительности и выверенности действий, однако, если бы инкассаторов грабили «Чёрные извозчики», охранники были бы мертвы. Факт.
   Видимо, чтобы игнорировать новые обстоятельства стало ещё труднее, номера с купюр, найденных в комнате Данилы Аверина, совпали с номерами похищенных налётчиками денег. Получить с пачки чёткие отпечатки не удалось из-за Романова: эксперт не мог с уверенностью утверждать, что на банкнотах есть отпечатки Данилы Авдеева, но для обвинения хватало самого факта их присутствия в его комнате. А парень всё ещё не пришёл в сознание, и прояснить ситуацию не мог.
   Зазвонил телефон. Павел подбежал и схватил трубку уже на третьем сигнале.
  - Из Первой городской звонят, - сообщил дежурный полицейский.
  - Соединяй.
   В трубке зашипело.
  - Здравствуйте, лейтенант.
  - Платон Матвеевич? Есть новости?
  - Да, кое-что есть по вашему человечку, - прохрипела телефонная трубка. Связь всё время барахлила, прерывалась. - Стреляли в него в упор…
  - Это точно? - перебил Павел.
  - Никаких сомнений. Калибр семь и шестьдесят два миллиметра. Лейтенант, вы там?
   Павел встрепенулся.
  - Да. Спасибо, доктор, вы очень помогли.
  - Отчёт перешлю пневмопочтой.
   Патологоанатом отключился, Павел положил трубку. В тот же момент телефон зазвонил снова.
  - Старший лейтенант Карский.
  - Ефим Корнильевич вас вызывает к себе, - услышал он тонкий голос Оли.
  - Иду.
   Поправив пиджак и захватив папку с материалами, Павел вышел из кабинета. О чём пойдёт речь, гадать не стоило.
  
   За несколько дней подполковник заметно сдал — сказывалось беспокойство. Ещё бы, сразу два громких дела: ограбление на сотню тысяч и убийство агента Особого отдела. И пусть в широких массах дело особиста не обсуждается, в кругах вышестоящего начальства о нём известно всем, кому положено. Сейчас самое главное это найти крайнего, и искать его особисты станут не в своих рядах, уж точно. Начальник сыскной полиции города, в котором погиб агент, вполне сгодится на роль козла отпущения.
  - Доброе утро, Ефим Корнильевич.
  - Проходи, Пашенька, проходи, садись, - хлопотливо пригласил подполковник. - Как там дела у нашего гостя столичного, кстати?
   «Значит, угадал», - подумал Павел. Вслух ответил:
  - Информацию собирает. Подробностей не знаю, в детали он меня не посвящал.
  - Ну да, ну да, - закивал подполковник, - у вас своё дело. Где-то тут у меня был ваш рапорт… - Ефим Корнильевич зашарил по столу, заваленному документами. Нашёл, разложил перед собой. - Что же вы, Паша? Уже почти неделю работаете, а ни зацепок, ни версий, ни свидетелей, одни только трупы! Рядового по вашей вине застрелили. Второй в реанимации лежит. - Подполковник особенно выделил слово «вашей» и сокрушённо покачал головой.
   Павел не смог ничего ответить, только поиграл желваками.
  - В чём дело, Паша? Почему не разрабатываете «Чёрных извозчиков»? Вы же сразу о них говорили, помнится, вот и доверьтесь чутью-то! Неужто версии нет? Всё же на них указывает, все улики!
   Павел потёр переносицу и через силу заговорил:
  - Ефим Корнильевич, что банда «Чёрных извозчиков» совершила налёт на инкассаторскую машину, я не верю. Да, на первый взгляд всё так: воспользовались помощью Данилы Авдеева, чтобы достать грузовик и «Эмку», затем или Авдеев запросил больше денег, угрожая всех сдать, или налётчики просто решили, что свидетеля лучше устранить, вломились в дом Валдая, а когда не получилось, предприняли вторую попытку в больнице. Но слишком уж много несостыковок. Например, если в мастерскую они пришли именно за Данилой, как получилось, что он выжил? Разве бандиты не удостоверились бы в смерти главного свидетеля? Один контрольный в голову, и никаких проблем! Почему они перерыли комнату Валдая, но не тронули спальню парня, если знали, что у него есть десять тысяч, которые они сами же ему и вручили? Или помогали бандитам все трое, но аноним предупредил лишь о парне потому, что знал, что остальные уже мертвы? И какую цель он преследовал, и кто, в конце концов, такой? А если так, почему деньги были не в сейфе?
   Не выдержав, Павел вскочил со стула, обошёл стол сбоку, встав возле начальника.
  - Очень смахивает на подтасовку улик. Да и с деньгами нечисто: понимаете, я думал, у бандитов должен быть свой человек в банке, который предупредил их о перевозке. Прутков был одним из подозреваемых, а теперь он застрелен. - Павел остановился, пытаясь подобрать слова. - Я думаю, он не пытался бежать, и никаких сообщников с деньгами в том дворе не было.
   Подполковник нахмурился и озабоченно пожевал губами.
  - Что же, ваш подчинённый ошибся, не разглядел в темноте?
  - Нет, - резко мотнул головой Павел. - Он сказал, что ждал под лестницей, но окон оттуда почти не видно, чтобы следить, ему пришлось бы отойти во дворик, а тогда преступники бежали бы прямо на него. Он же сказал, что окликал их уже в спину, когда они спустились с лестницы. Вчера днём я опросил соседей, но оказалось, что криков и предупреждений никто не слышал, только выстрел.
  - Выстрел-то погромче голоса будет, - резонно заметил Ефим Корнильевич. - Поздно уже было, народ спал.
  - Хорошо, - не стал спорить Павел. - Прутков был безоружен. Если младший сержант предупредил, что будет стрелять, почему он не остановился? Далее, следов, ведущих в переулок, я не нашёл, а между тем Прокопенко утверждает, что трое неизвестных скрылись именно тем путём, унося мешки, как он предполагает, с украденными деньгами.
  - Ночью шёл дождь, он смыл следы.
  - Я оказался на месте всего через несколько минут после выстрелов, - возразил Павел. - И как, в конце концов, в темноте и суматохе младший сержант смог подстрелить Пруткова с расстояния в пятнадцать шагов?
  - Расстояние в пятнадцать шагов не такое уж и большое…
  - Он у нас в кабинете с семи в мишень попасть дротиком не может! - в сердцах воскликнул Павел. - Я говорил с агентами: следить именно за Прутковым Прокопенко вызвался сам.
   Повисло молчание. Подполковник, казалось, глубоко задумался: лицо его стало обеспокоенным, складка между бровей стала похожа на каньон, и сам он весь будто окаменел. Павел снова сел. Прутков стал настоящей проблемой: из второстепенного подозреваемого он превратился в первого, обогнав даже Барвинка с его нервными реакциями на допрос о деньгах. И понадобилось-то всего лишь умереть. Но Прокопенко…
   «На кого он работает?» - мысленно спросил себя Павел.
  - Вот что, Паша, - заговорил Ефим Корнильевич, пробудившись, наконец, от своей задумчивости. - Мне кажется, вы уклоняетесь от основной линии. Рапорт Прокопенко я тоже читал, и нахожу его убедительным. Работайте дальше, отловите вашего Воронина — тут вы правы, он единственная ниточка. И, ещё: не отвлекайтесь на ненужное. - Подполковник вынул один лист из рапорта и щёлкнул по нему пальцами. - Зачем вы допрашиваете сотрудников банка о происхождении денег? Это совершенно не имеет отношения к делу, тут, надеюсь, вы спорить не станете?
   Павел сидел как оглашённый, уставившись на страницы собственного рапорта, и Ефим Корнильевич окликнул его ещё раз:
  - Паша?..
  - Да… Да.
  - Вот и хорошо, - подполковник удовлетворённо откинулся на спинку своего кресла. - Работайте, Паша, я на вас надеюсь. Ступайте.
   Закрыв дверь кабинета, Павел прошёл мимо стола секретарши, даже не попрощавшись с девушкой. Оля озадаченно и слегка обиженно посмотрела вслед старшему лейтенанту, однако окликать, конечно же, не стала.
   Его душило от гнева. В коридоре он остановился с каменным лицом глядя перед собой, и вдруг с силой ударил кулаком в стену. Занёс руку для второго удара, но остановился, разжал кулак и на пару секунд привалился лбом к прохладной стене. Спохватившись, отпрянул и быстро пошёл прочь. «Что теперь? Что теперь?» - думал он, печатая шаг по каменному полу. В первую очередь следовало успокоиться и вернуть мысли в конструктивное русло, главное, не поддаваться гневу, иначе он прямо сейчас отправится искать Прокопенко, чтобы взять за воротник мундира и как следует приложить обо что-нибудь твёрдое.
   «Что мы имеем? - по привычке спросил себя Павел. - Новая пища для размышления. Ефим Корнильевич знает меня достаточно давно, чтобы понимать, что его предупреждение не подействует, стало быть, теперь за мной станут приглядывать. Продолжать расследование не запретили, уже хорошо, правда, в отношении денег он выразился достаточно ясно. Кто-то надавил на Ефима Корнильевича, и это не налётчики. Кто-то достаточно сильный, чтобы отдать приказ начальнику Управления».
   «Один из нас уже отдал жизнь за них. - Павел на секунду сжал кулак. - Простите, подполковник, но теперь я обязан во всём разобраться. И у меня ещё остался один неопрошенный свидетель».
  
  
  
  ***
   Погода, не подававшая особых надежд с утра, к обеду испортилась так, что уже вряд ли могла утихомириться: воздух облачками пара проявлялся вокруг лиц прохожих, дождь, не сильный, но основательный, планомерно превращал дороги в русла новых ручьёв. Потемнело. За шорохом капель гул города сливался в нечто однородное, как шум моря.
   В переулке по обеим сторонам, вверх, в дождь, уходили железные лестницы пожарных спусков, внизу возле дверей сбились в кучи коробки и ящики, совсем как маленькие нелепые животные, жмущиеся друг к другу в поисках тепла. Поток воды прибивал к ним обрывки газет, окурки, полосатые кульки из-под конфет и орешков и прочий мусор. Анна обошла клубы пара, вырывавшиеся из канализационного люка, и повернула к тупику между домов, к узкой железной лестнице. В прямоугольных окнах за красновато-розовыми занавесками горела лампа, внизу, под окнами, у обитой проржавевшими полосками железа двери бурлила вода, в потоке кусочек щепки и смятая коробочка от папирос кружились в водяном вальсе. Анна поднялась по лестнице и постучала. В окошке мелькнула Тома, через секунду дверь открылась.
   В квартире было также темно, как и снаружи, и маленькая лампа, на тумбочке рядом с диваном едва ли разгоняла ранние сумерки. В передней комнате едва умещалась мебель: под окном стоял диванчик и пара мягких кресел тёмно-лилового цвета, заваленных подушками, расшитыми в восточном стиле, на комоде пристроился патефон и несколько фотографий в деревянных рамках, рядом, из-под треугольного столика из крашеного под дуб дерева, выглядывала коробка с пластинками. Ковёр покрывал почти весь пол, что было не удивительно, учитывая размеры жилища. Слева проём с двумя ступеньками вёл в ещё более крошечную спальню, но кровать скрывалась слева в стенной нише, из передней было видно только краешек трюмо. Но особое внимание привлекали стены, оклеенные театральными афишами за разные годы, по большей части из театров ужасов. Они закрывали почти всё, только кое-где проступали кусочки красного кирпича.
  - Проходи, - пригласила Тома. - Чай, кофе?..
  - Нет, спасибо.
  - Хорошо, потому что у меня всё равно нет. - Тома огляделась с неуверенным видом. - Садись пока где-нибудь, я сейчас.
   Она скрылась в спальне, за занавесом из разноцветных стеклянных бусин. Несмотря на уют, в квартире всё несло отпечаток времени: когда-то прекрасные вещи, до сих пор оберегаемые, заметно постарели, и хранились не о того, что так уж дороги, а потому, что заменить их хозяйка не могла. Анна подошла к столику и выдвинула коробку с пластинками: почти всё это были старые записи довоенного времени, но имелась и пара современных романсов, да и старые подборки оказались хороши. Судя по затёртости, слушали их часто. Воровато глянув в сторону стеклянных занавесок, девушка прокрутила ручку и поставила иглу на пластинку, уже установленную в патефоне. Видимо, игла порядком износилась, как и всё вокруг, и голос певицы звучал дребезжаще:
  - «Вот вспыхнуло утро, румянятся воды, над озером быстрая чайка летит. Ей много простора, ей много свободы, луч солнца у чайки крыло серебрит. Но что это? Выстрел! Нет чайки прелестной, она умерла, трепеща в камышах. Шутя её ранил охотник безвестный, не глядя на жертву, он скрылся в горах».
   Занавески зазвенели, и Анна быстро подняла тонарм.
  - Да оставила бы, - со смешком заметила Тома.
  - Я поговорить хотела.
  - Тогда точно нужно заварить что-нибудь, решила девушка. - Погоди.
   На правой стороне комнаты угол занимала кухонная часть, там стояла железная плита, громоздкая, с двумя дверцами, похожими на сейфовые, закрывавшиеся на ажурные задвижки, и верхней полочкой. Тома зажгла огонь и поставила на плиту чайник с изогнутым как у слона носиком, достала из шкафа мешочек с сушёными ягодами. Она уже успела переодеться в красное платье до колен, без рукавов и с заниженной талией, и заколоть волосы, перевив их лентой.
  - Жду кое-кого, - пояснила девушка, хотя Анна ни о чём не спрашивала.
  - Я ненадолго…
  - Да ладно, - Тома развязно взмахнула рукой. - Подождёт, если что, не растает. Так что случилось?
   Пересказ беседы с особистом много времени не занял, Тома слушала очень внимательно и бесстрастно, только когда подруга закончила, коротко выругалась, наградив майора нелестным эпитетом, потом спросила:
  - Так что будешь делать?
   Анна пожала одним плечом.
  - Шпионить, а что мне остаётся? - Она вздохнула. - Ты извини, я тебе рассказываю не потому, что совета жду или помощи, советовать тут нечего, просто хотелось поделиться, понимаешь?
  - Конечно. - Тома прикусила нижнюю губу, обдумывая услышанное. Чайник как раз закипел, и девушка достала из шкафа пару чашек. - Скажи, - осторожно начала она, - а про кражу… хотя, даже если придумал, не важно, всё равно найдут и свидетелей, и всё, что угодно.
  - Да правда, конечно. - Анна невесело улыбнулась и развернула к себе чашечку с красноватым напитком, сильно пахшим шиповником и земляникой. - Для Артура пятьсот рублей не деньги, но от меня он не отстанет. Не хочу, чтобы он знал, где я.
  - Если он тебе не дядя, то кто?
  - Муж моей тёти, - с неохотой призналась Анна. - В общем, - она положила сцепленные в замок руки на колени, - когда мне было пять, отца застрелили, через год умерла мама, из родственников у меня осталась тётя Фаина, сестра моей мамы. Она и забрала меня к себе. Дом у них был просто огромный, да и сейчас есть, конечно. С мужем они жили совсем небедно, мне у них нравилось, конечно. Затем тётя отправила меня учиться в гимназию, потом я поступила в университет и много лет бывала у них только в каникулы, и то не всегда: часто тётя просила меня остаться на каникулы в университете, объясняя тем, что они с мужем уехали в отпуск, или по делам, или ещё что. Сейчас я понимаю, что она нарочно удалила меня из дома: то, что в детстве я не осознавала, для неё было очевидно.
  - Твой «не дядя» к тебе приставал, - буднично заключила Тома.
  - Да, - с благодарностью подтвердила Анна. - Тётя Фаина умерла около двух лет назад, с тех пор Артур начал писать пространные письма о родственных душах, о том, что семья должна быть вместе и прочей ерунде. Я доучивалась на его деньги, однако по завещанию тёти у меня было около двенадцати тысяч годового дохода.
   Тома присвистнула.
  - Для Артура — ерунда, - продолжила Анна. - Но деньги делали меня независимой. Я не осталась бы у него, он это понимал и нанял адвокатов, оспоривших завещание, но уже после того, как я закончила учёбу и вернулась. Первые несколько дней он вёл себя… нормально, а потом начал делать намёки. После очередного я заявила, что уезжаю, и тогда он сообщил мне про суд и то, что я, по сути, нищая. Без денег и связей даже с образованием податься мне было некуда, тем более, что он мог ославить меня в высших кругах, и приличное место я не получила бы всё равно. Ночью после нашего разговора я пробралась в его кабинет, взломала ящик стола, выгребла все деньги, какие нашла — около пятиста рублей, — и уехала.
   Анна развела руками.
  - Вот и всё. У Артура есть деньги. Он не миллионер, но достаточно состоятельный человек, а я никто. Он может меня посадить, или даже попытаться упрятать в дурдом, он намекал и на такое. Его я не боюсь, а вот ссориться с контрразведкой не хочу.
  - М-да… весело живёшь, - протянула Тома, почесав кончик носа, отпила «чая».
  - Ты могла бы научить меня каким-нибудь трюкам? - спросила Анна. - Как мне втереться в доверие к этому Никите?
   Рассмеявшись, Тома покачала головой.
  - К нему подобраться нетрудно, у него вместо крови спирт, он же себя в зеркале не узнает, если увидит. - Дотянувшись до чайника, Тома снова наполнила свою чашку. - Если хочешь его «подсадить», сделай так, чтобы рядом с тобой он чувствовал себя героем: самым могучим, самым умным, понимаешь? Тогда он твой, и делай с ним, что хочешь.
  - О, Господи… - Анна со стоном уронила голову на руки. - Даже представить себя не могу в роли соблазнительницы. У меня ничего не выйдет. - Она подняла голову и отвела с лица волосы. - Как думаешь, а спать с ним обязательно или можно будет как-то обойтись?
   Тома фыркнула в чашку.
  - Ну, я знала таких девчонок, которые умудрялись крутить мужиками и без постели, - признала она, - на одной надежде, но были они, скажу честно, не чета нам. Дело не только во внешности, хотя и в ней, конечно, тоже. Такой талант не купишь, это как твоя игра на скрипке: от природы дано, многолетними тренировками отточено.
  - Дьявол, - шёпотом выругалась Анна, чем снова развеселила подругу. - Не думаю, что смогу зайти так далеко, - призналась она.
  - Может, тебе повезёт, - не особенно уверенным тоном произнесла Тома. - У Никиты от выпивки язык всегда развязывается, если сможешь его как-нибудь удержать после закрытия в трактире и напоить как следует, наверняка получится разговорить. Попробуй.
  - Как бы ещё подгадать так… - прошептала Анна. - Майор дал понять, что время ограничено.
   Спрятав нос в чашке, Анна мысленно вообразила себя хохочущей на коленях у младшего Лихова и усмехнулась:
  - Шпионка из меня так себе.
  - А если так и сказать твоему майору? Мол, ничего не вышло, извиняйте, - предложила Тома.
  - Нет. - Анна качнула головой. - Он предупредил, что будет ждать результат.
   Тут их разговор был прерван стуком в дверь. Тома выпорхнула из-за стола и побежала открывать. Анна не без любопытства развернулась на стуле. В комнату вошёл невысокий плотный мужчина, одетый модно, и вместе с тем немного комично. Выглядел он молодо, до сорока, и, пожалуй, располагающе.
  - Здравствуйте, Тамара, - сконфуженно поздоровался он, церемонно сняв свою твидовую шляпу и слегка пожав протянутую Томой руку. - Добрый день, - прибавил он вежливо, заметив Анну.
  - Добрый, - откликнулась девушка.
   Тома за руку втянула мужчину внутрь.
  - Ян Иннокентьевич, - представила она, и Анна удивилась, как вдруг официально, чуть ли не чинно зазвучал тон подруги. - А это Анна…
  - Николаевна, - пришла она на помощь Томе и поднялась из-за стола навстречу. - К сожалению, мне уже нужно идти, но, надеюсь, мы ещё встретимся.
   Она хотела проскочить к выходу, но Тома решительно заступила дорогу.
  - Знаешь, мы собирались вечером в театр, хочешь пойти вместе с нами?
  - М… - Анна забормотала уже какой-то отказ, но Тома, не дослушав, с улыбкой предложила Яну: - Проходи пока, мне нужно посплетничать с подружкой, ладно?
   Ян кивнул и отошёл к столу, приподнял крышечку чайника, понюхал, принялся осматриваться.
  - Слушай, ты должна пойти с нами! - зашептала Тома, взяв подругу за руки. - Пожалуйста!
  - Зачем? - удивилась Анна.
  - Для компании. Чёрт… ладно. Я с ним в театре ужасов познакомилась, он не такой, как другие, он воспитанный. Вроде тебя. Не смотри так! А я из другого круга, мне с ним поддерживать образ порядочной женщины сложно… Да, он не знает, чем я занимаюсь. И не надо ему знать. Он милый, и я обожаю театры ужасов! Ну, пойдём с нами! Ты поможешь поддержать беседу, я же не знаю, о чём с ним говорить!
   Тома состроила просительное личико, и Анна сдалась. Всё-таки несколько лишних копеек на представление у неё имелось благодаря уличным выступлениям, идее которых она была обязана, между прочим, Томе.
  - Ладно, пойду. Если Евсей согласится отпустить на пару часов. Но если будет слишком жутко, то я уйду, договорились?
   Подруга широко улыбнулась:
  - Не смеши, разве таких, как мы, можно напугать каким-то театральным представлением?
  
  
  
  ***
   Максим запрокинул голову, когда по навесной дороге над ним с грохотом прокатил трамвайный вагон и с перекрытий осыпалась труха и тонкие листики ржавчины. Дома ярусами уходили вверх, будто отдельно стоящие, неравные ступени. Уже стемнело, хотя едва миновала середина дня, улицы ещё были переполнены народом. Пасмурное, холодное небо угрожающе придвинулось к самым крышам.
   Пропустив мимо себя экипаж, Максим перешёл на другую сторону переполненной улицы и повернул в проулок между домов. Успел остановиться, когда из трубы на уровне его плеч, вырвался поток воды. Под ногами чавкала грязь, но дождь сюда почти не попадал, его останавливали многочисленные перекрытия, растянутое наверху бельё и перекинутые из окна в окно мостки. В середине длинной арки он открыл дверь и по каменным ступенькам поднялся наверх, оказавшись в коридоре многоквартирного дома, затем вышел на балкон, опоясывавший дом снаружи, через открытую галерею перешёл в соседнее здание и повернул на пожарную лестницу. Поднявшись на крышу, по узкому мосту перебрался на следующую и снова спустился внутрь дома. На внешней галерее, миновав несколько дверей, постучался в одну. По ту сторону двери раздался очень тихий скрип, как если бы кто-то крался, осторожно ступая по половицам. Максим знал, где располагается секретный «глазок», поэтому отступил подальше и помахал рукой. Дверь открылась. В проёме появилась высокая фигура в мешковатом коричневом свитере и мятых брюках. Комната за его спиной пребывала в сумерках: сквозь плотно задёрнутые шторы свет почти не проникал в неё.
  - Господи Боже, Макс! - воскликнул человек с порога. - Где ты взял эти чертежи?!
  - Где взял — там уже нет, - ответил Максим, проходя внутрь мимо хозяина. - Не волнуйся так, Линд, тебе вредно. Лучше рассказывай, в чём дело.
   Стены комнаты занавешивали схемы и карты, за которыми только местами проглядывали обои. Чертежи лежали на большом квадратном столе в центре, и только этот участок освещался керосиновой лампой, подвешенной на крюк в потолке. Пара стульев стояла возле стены под окном, у другой стены была плита, заваленная металлической посудой, разделочный стол, на котором стопками громоздились книги вперемешку с бумагой, дощечками, кусками железа и ещё чем-то трудно опознаваемым. Пространство вдоль стен полностью занимали книжные шкафы, где-то между ними примостилась кровать с комом из одеял и подушек, повсюду стояли пепельницы или блюдца, используемые под пепельницы, стаканы, коробки из-под чая, тоже заполненные окурками, а под столом выстроилась целая батарея бутылок.
   Максим достал из внутреннего кармана плоскую бутылку с ромом и поставил на одну из книжных стопок, но хозяин даже не обратил внимания. Выглядел он взвинченным и невыспавшимся.
  - Господи… ладно… погоди. - Мужчина принялся нервно расхаживать по комнате. - Не знаю, с чего даже начать. То, что это самолёт, ты, надеюсь, понял?
  - Да. - Максим подвинул к столу стул, предварительно сняв с него несколько книг и сложив их возле ножки стола в новую стопку. Линд тем временем продолжал мерить комнату широкими шагами.
  - Так. В общем, ты знаешь, что самолёты далеки от совершенства, до сих пор в военных целях их практически не использовали из-за неэффективности, разве что для разведки.
  - До сих пор?
  - Да, да, до сих пор, - волнуясь, подтвердил Линд. - Слушай, то, что ты видишь перед собой, - он обвёл рукой разложенные на столе листы, - это «Ночной Истребитель».
  - Что за истребитель?
  - Его так назвал конструктор. Современные самолёты устроены… чёрт, - Линд взъерошил волосы, пытаясь собраться с мыслями, и снова заговорил, сбивчиво тараторя, от волнения ускоряясь всё больше, - совсем, совсем не так: у штурмана есть ручной пулемёт, вот, собственно, и вся огневая мощь, при этом наиболее актуальная, фронтальная зона исключается, а вот «Истребитель» может стрелять прямо сквозь винт! Дальность полёта позволяет ему сопровождать дирижабли-бомбардировщики, в нём совмещены качества, которые в принципе невозможно совместить в самолёте: высокая скорость, отличные манёвренные, высотные и взлётно-посадочные характеристики! Он быстрее любого аэроплана из ныне существующих, его скорость должна составлять восемьдесят километров в час, причём семьдесят пять процентов достигается за счёт аэродинамики, понимаешь? Смотри, конструкция принципиально иная, - Линд выхватил одну из страниц с чертежами, - такой прирост скорости равносилен увеличению мощности мотора более чем на треть, причём без увеличения веса и габаритов самолёта. Но это не всё, это даже не главное… чёрт, тут трудно сказать, что главное… Я ещё никогда не видел такой конструкции мотора — у него принцип воздушного охлаждения. Воздушного! Все наши самолёты имеют двигатель жидкого охлаждения, но он не надёжен, а двигатель воздушного охлаждения гораздо живучее, и, кроме прочего, может служить защитой для лётчика от огня с передней полусферы, поскольку имеет большие габариты поперечного сечения. Выпустить этот самолёт в небо всё равно, что отправить ястреба охотиться на уток! Он может вести воздушный бой, и не так, как это было до сих пор… думаю, он в одиночку может расправиться с тремя-четырьмя самолётами. Пять-шесть таких машин способны нанести точный штурмовой удар по наземной цели: склады, мосты, транспорт, железнодорожные узлы… Да что там, они могут осуществить воздушный перехват, атаковать в воздухе дирижабль! Сбить его до подхода к городу вместе с бомбами.
   Молча слушавший Максим развернул один из чертежей на столе, задумчиво провёл пальцами по карандашным линиям. Наблюдавший за ним Линд заговорил снова:
  - Я не могу тебе указывать. Не знаю, как к тебе попали чертежи, но ты ведь сам должен понимать, что за ними теперь откроется такая охота, что… - Линд не договорил, поражённый внезапной догадкой. - Особист здесь из-за них, так?
   Максим не ответил, но необходимости говорить что-то и не было.
  - Макс… - Тон Линда звучал почти просительно. - Это шпионаж, кража военных разработок. Тебя же расстреляют.
  - Да не крал я их, - ответил Максим. - Воля Провидения. Они попали ко мне случайно.
  - А агента кто вальнул?
   Не ответив, Максим принялся собирать бумаги со стола. Линд попытался угадать по его лицу, о чём он думает, и не смог.
  - Что собираешься делать? - спросил он.
  - С «Ночным истребителем»? Пока не знаю.
   С досадой махнув рукой, Линд снял с другого стула стопку книг и тяжело опустился на освободившееся место. Максим бросил короткий взгляд в сторону старика. «А ведь он и правда сильно постарел, - мелькнула у него мысль. - Всегда казался старым, но не разбитым. Интересно, отец сейчас был бы таким же? Они ведь одногодки». Попытался представить Линда и отца мальчишками, но ничего не вышло. В шестнадцать лет Линд уже убивал, это Максим знал точно, а отец? Линду всегда нравилось оружие, умный был парень, из хорошей семьи, но нервный. Он собирался стать конструктором, вот только не вышло: как рассказывала Рада, однажды ночью в маленькой комнате было слишком много людей, опиума и водки. Что-то пошло не так. Обычное дело. Каторгу заменили больницей благодаря родительским деньгам и специфическому авторитету «Лихих». Из больницы Линд вышел нескоро.
  - Как дела с поставкой? - спросил Максим. - Всё улажено?
  - Да. - Линд поднял голову и потёр красные слезящиеся веки. - Сегодня в полночь встреча в Гавани. Глебу не скажешь?
  - Нет. - Максим убрал документы в кожаную папку. - Глеб сейчас не при делах.
   Выбрав в пепельнице окурок подлиннее, Линд принялся шарить по подоконнику в поисках спичек, нашёл, попытался запалить одну, тщетно чиркая по отсыревшему боку коробка. Потом до него дошёл смысл сказанного.
  - Погоди, ты о чём? - он уставился на Максима так, будто впервые видел. - Что ты хочешь сказать? Что ты сделал? - прибавил он, и в голосе старика промелькнул страх.
   С полминуты Максим смотрел на Линда без выражения, глаза его сделались совсем чёрными в полумраке, на бледном лице они казались старику неживым взглядом старого портрета, который следит за тобой, пока ты ходишь по чердаку в поисках какого-нибудь хлама. Затем Максим усмехнулся, подошёл, чиркнул зажигалкой и протянул огонёк.
  - Ничего. Ночью Глеба ранили в Воздушном порту. Он сейчас на квартире у Матвея.
  - Он в порядке? - потрясённо спросил Линд, так и не прикурив.
   Максим захлопнул зажигалку и отошёл, пожав плечами.
  - Матвей говорит, жить будет.
   Привалившись боком к подоконнику, старик мял пальцами окурок и молчал. Максим отошёл обратно к столу. Ему не нравилось в доме Линда, слишком похожем на крысиную нору, и не нравилось, что пришлось посвятить старика в дело с чертежами, но Линд был единственным, кто мог помочь разобраться в них.
  - И что теперь? - спросил Линд.
  - Глеб прав: дальше прятать голову в песок нельзя, - ответил Максим. - Всё просто: либо ты творишь свою реальность, либо кто-то творит её за тебя, и тогда уж не жалуйся. Рада боится начинать войну, но война и не прекращалась.
  - Надеюсь, ты понимаешь, - спросил Линд, избегая смотреть на Максима, - что твоего бата я поддержал, потому что хотел избежать междуусобиц среди «Лихих»?
  - Да, конечно.
   Максим хотел прибавить что-то ещё, но не стал. «В кого он такой скрытный? - устало подумал Линд. - Слова лишнего не вытянешь. Что на уме у этого мальчишки, сам чёрт не разберёт».
  - Мне нужно идти, - произнёс Максим.
  - Погоди, что там с заводом и кротом?
   Максим покачал головой:
  - Пока что ничего. Ник хотел встретиться вечером, после одиннадцати, в «Форватере». Говорит, у него есть какие-то догадки.
  - А чего тогда семейный совет не собрать?
  - Сказал, что сперва хочет со мной обсудить.
  - Глеб бы…
  - Глеб сейчас ничего не может, - перебил Максим. Чтобы как-то смягчить резкость тона, он добавил уже тише: - Нас кто-то подставил на верфи. Может, тот же, кто сдал «Чёрным» план завода. Если Ник что-то накопал, сейчас как раз самое время.
   Линд смял так и не зажжённый окурок в пепельнице, провёл шершавой ладонью по лицу, по шее и спрятал лицо в ладонях.
  - Не так уж много людей знало о деле, - задумчиво сказал Максим, глядя на старика сверху вниз. - Я найду того, кто виноват.
   Линд поднял глаза на парня.
  - Семья важнее всего, да? - произнёс тот.
  
  
  
  ***
   Вечерело, узкий проспект, которому больше подошёл бы статус улицы, заполнил поток людей и экипажей. В окнах «Деймоса» зажгли огни, и витражи вспыхнули рубиновым, жёлтым и изумрудным светом. Перед кассовой будкой толпился народ. В толпе шныряли продавцы карамельных яблок и леденцовых петухов, под козырьком, возле витого столбика старик в лохмотьях зябко дышал на покрасневшие пальцы и потряхивал перед собой железным стаканчиком. Несколько подростков в куцых казённых курточках пытались уговорить симпатичную молодую пару купить им билеты на представление. Шум улицы, толпы, резкие гудки машин, пытающихся объехать встрявший экипаж… Анна уже понемногу привыкала к суматошности города, пожалуй, что ей даже нравилось: в противовес спокойной и чопорной обстановке университета, тишине недружелюбного дома опекуна, где сохранялось постоянное ощущение необходимости спрятаться. Петрополь не церемонился с чувствами своих обитателей.
  - Я ещё никогда не бывала в таком театре, - призналась Анна.
   Протянув в окошко несколько монет, она получила кусочек картона, на котором было отпечатано «Фокусница и Огонь», а ниже время сеанса и бледный рисунок двух масок — улыбающейся и плачущей.
  - А я стараюсь не пропускать ни одной премьеры! - откликнулась Тома. Она стояла сбоку, пока её ухажёр покупал билеты, сияющая, словно собралась на настоящий праздник.
  - Этот спектакль у них в постоянном репертуаре, - поделилась Тома. - Я на нём уже раз сто была, все реплики наизусть знаю, но до сих пор не наскучило! Он про фокусницу, выступавшую в цирке, которая показывала трюки с огнём. Огонь оборачивался человеком, когда они оставались наедине, а на сцене они вместе выполнял такое, что не мог сделать ни один фокусник. А потом он приревновал её к гимнасту и обжог ей лицо, чтобы никто не польстился на неё.
  - Очень драматично, - согласилась Анна.
  - Не заскучали? - Улыбаясь, к ним подошёл Ян. - Идёмте занимать места? Представление скоро начнётся.
   Он подставил локоть, и Тома с удовольствием повисла на нём. Глядя на эту пару, Анна со стыдом поймала себя на неодобрительных мыслях: у неё не было никакого права осуждать ни Тому, которой хотелось хоть немного побыть обычной девушкой, не получающей оплату за свидания, ни мужчину, который не сделал ничего предосудительного. Вспомнив, для чего её вообще взяли, Анна спросила:
  - Так чем вы занимаетесь, Ян Иннокентьевич?
  - Я журналист, - ответил мужчина. - Может быть, вы читали мои статьи? Фокин, «Вестник Петрополя»
  - Боюсь, что нет, - развела руками Анна. - Я в городе совсем недавно.
  - Значит, вы не следите за новостями? Сейчас в прессе шумиха вокруг очень громкого дела об ограблении инкассаторской машины, все только об этом и говорят. Я написал несколько статей, смею надеяться, весьма и весьма…
  - А, да, конечно, слышала, - соврала Анна.
  - А полиция уже кого-то арестовала? - спросила Тома.
  - Ещё нет, - важно ответил Ян, - но в деле есть подвижки: подозревают «Чёрных извозчиков».
  - Я слышала, они схлестнулись с «Лихими» на Ямском, - заметила Тома. - Одна моя знакомая рассказала, что у «Извозчиков» сменился главный, вот они и осмелели, он ведь совсем без башни.
  - Сменился глава? - заинтересованно переспросил Ян. - А откуда ваша подруга знает?
  - Она… ну… - Тома провела рукой по лицу, замялась, пытаясь придумать ответ. - Она живёт в том районе, и… она знает кого-то из их банды, да. - Тома даже улыбнулась от облегчения, что удалось придумать правдоподобный ответ. Иметь среди знакомых кого-то, связанного с бандами, тоже мало хорошего, но всё равно лучше, чем признаваться, что водишь дружбу со шлюхами.
  - Думаю, полиция этого ещё не знает, - прошептал себе под нос Ян. - А кто встал во главе?
  - Какой-то молодой парень, не знаю точно, - отозвалась Тома. - Кличка у него ещё такая странная… - Тома принялась щёлкать пальцами, вспоминая. - Дайте подумать. Червонец! Вот.
  - Не слышал, - признался Ян. - Но информация полезная, очень. - Журналист взглянул на девушку с удвоенным интересом. - Слушай, а, может, вы ещё что-то знаете?
  - Любишь сплетни? - улыбнулась Тома, игриво толкнув мужчину в плечо.
   Перешучиваясь, они вошли в холл театра. Спектакль должен был вот-вот начаться, зрители торопились в зал занять места, взволнованно переговаривались в предвкушении представления. Маленький холл ярко освещали пятигранные лампы с разноцветными стёклами, наполнявшие помещение почти мистическим светом. По резным деревянным перекрытиям скользили тени, собиравшиеся по углам как живые мистические сущности, настраивая зрителей на мрачность предстоящего зрелища. В толпе Анна заметила нескольких человек в чёрных масках, постаравшихся одеться непримечательно, но всё равно выделявшихся элегантностью и дороговизной платья. Анна прекрасно разбиралась в дорогих тканях, а уж отличить купленную в магазине одежду от пошитой на заказ было нетрудно. «Инкогнито» посещали театры ужасов с той же целью, что и все — пощекотать нервы, но в среде состоятельных людей подобное увлечение считалось вульгарным и не поощрялось. «Что влечёт сюда людей? - подумала вдруг Анна, разглядывая пёструю толпу. - Почему нас привлекают ужасы? Неужели не хватает в реальности страхов?» Потом она подумала о журналисте и о том, что он сказал о шумихе: казалось бы, какое людям дело до того, что кто-то у кого-то украл деньги? Ведь эти деньги не их, и даже не их знакомых. Причина та же: пощекотать нервы, поволноваться, читая о том, как полиция разыскивает преступников. «Мы живём в спокойное время, - подумала Анна. - Война закончилась давно, новое поколение её почти не застало. Нам не хватает впечатлений, и мы ищем их там, где можем найти. Наверное, человеку просто необходимо время от времени пугать себя, чтобы почувствовать лучше, иначе рутина просто сожрёт тебя целиком».
   В толпе возникло встречное движение: к выходу пробиралась девушка, и длинное, узкое перо её шляпки раскачивалось из стороны в сторону от быстрого шага, кланяясь всем присутствующим. Эффектность и, главное, не терпящий возражения взгляд расчищали красавице дорогу не хуже личного сопровождения. Следом за ней бежал мужчина с очень бледным и несчастным лицом. Он пытался уговаривать и что-то лепетал, но слова получилось разобрать только тогда, когда парочка оказалась поблизости.
  - Душа моя, вы же нас всех убиваете! - патетично воскликнул мужчина. - За пять минут до спектакля! И это тогда, когда нам так нужны деньги!
  - Нет уж, увольте, Валерий Дементьевич, я…
  - И не подумаю! - Мужчина категорично прочертил в воздухе указательным пальцем линию. - На следующей неделе этот страшный человек придёт за платой, мы не можем сейчас вернуть деньги за билеты, только потому, что…
  - Я о том вам и твержу! - воскликнула девушка, развернувшись к мужчине лицом, да так неожиданно, что он чуть не налетел на неё. - Невозможно же работать в таких условиях: приходят, угрожают… Нет, не уговаривайте. Мне уже пообещали место в «Лицедее». Да и надоело играть самоубийц и экзальтированных особ.
  - Неужели вы думаете, что «Лицедей» также не платит каким-нибудь «Лихим», как и мы?
  - Во всяком случае, это не затрагивает артистов, - безапиляционно отрезала девушка, развернулась на каблуках и зашагала к выходу, оставив мужчину стоять посреди холла как потерянного сенбернара. Толпа в холле к этому времени уже поредела, из зала доносился гомон, смех — зрители ожидали начала представления, которому, похоже, уже не дано было состояться.
   Заметив, что за ним наблюдают, мужчина слегка развёл руками.
  - Что теперь будет?
   Девушки смотрели на него сочувственно, но вряд ли мужчина ожидал слов утешения. Качая головой, он побрёл к залу, и тут Ян вдруг деликатно загородил ему дорогу, взяв за локоть.
  - Простите, правильно ли я понял, что вы директор театра, а особа, столь эффектно упорхнувшая отсюда, ваша актриса?
  - Деньги за билеты будут возвращены, не беспокойтесь, - пробормотал мужчина.
  - Значит, дублёрши у неё не было, - довольно кивнул журналист. - Утешьтесь: вот эта юная дама может вам помочь.
  - Кто? - распахнул глаза директор, с надеждой воззрившись на девушек.
  - Я? - ошарашенно переспросила Тома, потому что Ян смотрел именно на неё.
  - Точно! - поддержала Анна. - Ты же только что говорила, что знаешь весь спектакль наизусть!
  - Да, но… Я никогда не играла на сцене… - прошептала Тома, заметно стушевавшись.
   Приобняв подругу за плечи (чтобы не позволить ей сбежать, поскольку Тома уже начала пятиться к выходу), Анна постаралась успокаивающе улыбнуться.
  - У тебя талант от природы, я же видела.
  - Что ты видела? - вяло огрызнулась Тома.
  - Как ты держалась, когда танцевала, - ничуть не смутившись, ответила Анна. - Ты умеешь перевоплощаться, у тебя получится.
  - Остальные актёры помогут! - заверил директор. Он был рад согласиться на что угодно, лишь бы не пришлось отменять спектакль. - Подыграют, вы не переживайте!
   Тома всё ещё колебалась, на её лице читались страх и неуверенность, и жгучее желание согласиться, оказаться под огнями сцены, в костюме, превратиться во что-то другое, хотя бы на пару часов жизни.
   Взглянув поочерёдно на Яна и Анну, Тома кивнула.
  - Хорошо.
  - Тогда скорее в гримёрку! - воскликнул директор. - Живо, живо, спектакль начинается!
   Втроём они почти силком потащили девушку из холла. Тома не упиралась, но решительности ей недоставало, её лицо всё ещё отражало неуверенность, Анна, да и директор театра, видимо, чувствовали, что в любой момент она может отказаться, потому директор спешил, не давал ни минуты на остановку.
  - Вот! У вас три минуты! - заявил он опешившей гримёрше, втолкнув Тому в маленькую комнатку с зеркалом, заставленную вешалками, пестревшими костюмами. Тома успела оглянуться, бросив растерянный взгляд на друзей, и дверь захлопнулась.
  - Так, а вы в зал, дорогие мои, спектакль скоро начнётся! - объявил директор.
   В зале свет уже погасили, над рядами кресел шелестел взволнованный ропот: зрители переживали, что спектакль задерживается и гадали, в чём причина.
  - Давай, смелее, - шептала Анна, гипнотизируя сцену, будто пытаясь заговорить подругу. Ян сидел, наклонившись вперёд и сложив руки на коленях, как школьник, на лице его читалось предвкушение, глаза были широко раскрыты, уголки губ ползли вверх — ну точно ребёнок, впервые попавший в цирк!
   А затем перед сценой ярко вспыхнула, рассыпав фейерверк искр, хлопушка, и в зелёном дыме возник актёр в ярко-алом костюме. Шоу начиналось.
  
  
  
  ***
   Возмущённо вспыхнув, огонёк на кончике длинной спички сразу поугас, пальцы в белой перчатке поднесли его к сигарете, вставленной в длинный тонкий мундштук, и стройная, на грани болезненной худобы, женщина с волной каштановых волос, в струящемся платье цвета слоновой кости, выдохнула сизоватое колечко дыма, склонила голову на бок и кокетливо повела глазами в сторону Павла, на миг прикрыв посеребрённые веки. Павел кашлянул, прикрылся крошечной чашечкой, хотя кофе там уже не оставалось, и отвернулся к сцене, на которой артисты разыгрывали весёлую интермедию. В вечер пятницы варьете «Святой Джо» было переполнено, горели все огни, золотые многоярусные люстры под потолком, похожие на торты, полыхали как крошечные солнца, блестел натёртый паркет, ослепительно вспыхивали искры на гранях бокалов и зубчиках вилок. Над круглыми столиками, покрытыми белыми скатертями, висело облако сигарного дыма, мужчины уже начинали ослаблять галстуки, а женщины хохотали всё громче. Место пользовалось популярностью, каждый вечер неизменно собирая полный зал. Многие посетители спускались сюда после спектакля, из Палас-театра, находившегося на втором этаже здания, или из ресторана, располагавшегося на первом этаже. Варьете открыли прямо в подвале, обустроив его с ослепительным блеском, в стиле лучших заведений города, и оно быстро приобрело славу. Артисты петропольских театров каждую ночь разыгрывали на маленькой сцене небольшие забавные сценки, а в промежутках оркестр играл джаз. Провести здесь вечер в своё удовольствие мог кто угодно: ни дресс-кода, ни необходимости заранее заказывать столик, однако цена за удовольствие была такова, что все нежелательные посетители отсеивались ещё до того, как попасть сюда. Павел уже полчаса цедил чашечку кофе, чувствуя себя до крайности неловко, но ничего не мог поделать.
  - Ещё кофе? - участливо спросила миловидная официантка, наклонившись над столиком. - Или чего-нибудь покрепче?
   На ней было блестящее светло-зелёное платье до колен с почти неприличным вырезом, а лоб перехватывал широкий ремешок с тонким чёрным пером, точно так же были одеты все официантки.
  - Спасибо, кофе достаточно крепкий, - улыбнулся Павел. - Ещё чашечку и счёт, если можно.
   Девушка улыбнулась в ответ, и даже чуть зарделась, хотя, кажется, в таком месте и в таком наряде ко всему должна была бы быть привычна. Забрав пустую чашку, она ушла в зал, обходить столики. С сожалением подумав, что за две чашки кофе здесь он мог бы купить две полные коробочки в бакалейной лавке, Павел мельком глянул на сцену, так как зал разразился очередной волной смеха, и опять обратил взгляд на дверь. Как раз в этот момент в проходе появилась маленькая фигура в чёрном пиджаке и в шляпе, нелепо возвышающейся над головой подобно башне. Привстав, Павел махнул рукой. Заметив следователя, Барвинок оглянулся на дверь, будто готовый передумать и сбежать, но, всё-таки, решительно наклонил лоб и вошёл в зал.
  - Садитесь, Агафон Германович, - пригласил Павел, когда банковский служащий встал возле его столика.
   Шутки не последовало, Барвинок выглядел издёрганным, на грани срыва. Плюхнувшись на стул, он вынул из внутреннего кармана пиджака платок и обтёр вспотевшее лицо.
  - Смотрю, вы не торопились, - заметил Павел.
  - А вы вынудили меня прийти! - громким шёпотом возмутился Барвинок и захлопнул рот, потому что вернулась официантка с маленьким круглым подносом, на котором одиноко стояла белая кофейная чашечка и лежал листок со счётом. Павел расплатился, прибавив чаевые.
  - А вам принести что-нибудь, сударь?
  - Коньяк.
  - Сию минуту.
   Уходящую девушку Барвинок проводил взглядом, но вовсе не заинтересованным, а полным подозрения.
  - Вы не представляете, как я рискую! - прошипел он, наклонившись почти к самому столу.
  - Вы же сами выбрали это место.
  - Не надо этих ваших!.. - Барвинок ладонью изобразил в воздухе крендель. - Вы поняли, о чём я.
   Зал наполнился аплодисментами: интермедия закончилась, артисты раскланялись и спустились к столикам, чтобы передохнуть и выпить за счёт подобревших от хорошего времяпрепровождения гостей варьете. На сцену поднялись оркестр и певица в длинном платье и с короткой причёской, уложенной волнами и перехваченной обручем с приколотым к нему букетиком анютиных глазок. Под музыку она отщёлкивала такт пальцами, прикрыв глаза, покачиваясь под переборы контрабаса, а затем запела низким, будоражащим воображение голосом.
   Сделав глоток кофе, чем мгновенно ополовинил чашку, Павел предложил:
  - Представьте, что я не из полиции. Скажем, просто приятель, с которым вы встретились потолковать о том, о сём…
  - Я ничего не знаю!
  - А я ни на чём и не настаиваю, - покладисто согласился Павел. - Можете ничего мне не рассказывать. Я даже отблагодарю вас за потраченное впустую время: завтра утром пришлю к вам на работу письмо с благодарностью за неоценимую помощь следствию. Вашему начальнику, директору банка, в отдел кадров, и, может даже дам интервью в газету, расскажу, что вы очень помогли продвинуться в деле…
  - Ладно, хорошо! - выкрикнул Барвинок и тут же вжал голову в плечи, потому что на него начали оглядываться с соседних столиков. - Хорошо, я расскажу, что знаю, но обещайте не выдавать меня! О моём участии никто не должен знать.
  - Договорились.
   Барвинок потёр руки, собираясь с духом.
  - Господин следователь, ведь вы не знаете, о каких людях идёт речь. Вы и я для таких — что тараканы, нас раздавить, как жука прихлопнуть, понимаете? Лучше бы уж не ворошить…
  - Начинайте уже, Агафон Германович, - поторопил Павел. - Не затягивайте с предисловием. О ком конкретно речь?
   Сглотнув, Барвинок опять вытащил платок и обтёр лицо.
  - О Короле.
   Следователь и бровью не повёл, но в голове у него словно прозвучали фанфары. «Так и знал!» - мысленно воскликнул он.
  - Деньги, которые были похищены из инкассаторской машины четыре дня назад, принадлежали купцу Алтынову, - продолжал Барвинок. Его словно прорвало, он уже не мог остановиться, получив, наконец, возможность выговориться, он пытался избавиться от груза тайны. - Банк отмывает для него деньги, суммы иногда проходят громадные, как и в этот раз.
  - Кто ещё был в курсе, кроме вас?
  - Никто.
  - А Прутков? - быстро спросил Павел.
   Барвинок помотал головой:
  - Он ничего не знал.
  - И, тем не менее, его убили, - произнёс Павел.
   Агафон Германович развёл руками, не зная, что ответить.
  - Он знал о поступлении денег, но не знал, чьи они.
   Ответ следователя не устроил. Пруткова убили не просто так, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Вопрос в том, кто заплатил Прокопенко за устранение служащего банковского хранилища: грабители или Алтынов? Если Прутков работал на Алтынова, и купец опасался, что тот расскажет полиции о происхождении денег, то вполне мог решиться избавиться от парня. Но, раз, Барвинок утверждает, что Прутков на Алтынова не работал, значит, работал он на грабителей, и убили его либо они, либо, опять же, Алтынов, за то, что тот помогал им. С каждым новым поворотом дело становилось всё интереснее. И вопросы возникали всё чаще. Например: знали ли грабители, кого именно грабят? Павел предположил, что, несмотря на заверения Агафона Германовича, Прутков мог знать и про отмывание денег, и про то, чьи рубли должны были прибыть в банк, в конце концов, в банке работали не полные кретины, если такие суммы регулярно проходили через систему, сделать правильные выводы мог кто угодно. Догадался ли Прутков о чём-то, может, даже проверил? Навёл справки, а затем продал информацию налётчикам? Похоже на правду, но достоверно уже не узнать — мёртвые не разговаривают. Нет. Кое-кто, всё же, знает правду: сами налётчики, и, вероятно, убийца несчастного паренька. На ум Павлу пришла мысль, что грабителей сейчас разыскивает не только Покровка: Алтынов ищет их по своим каналам с не меньшим энтузиазмом.
   Следовало признать ироничность ситуации: преступники украли деньги у Короля преступников, а полиция сбилась с ног, пытаясь их вернуть.
   Ждать, пока очнётся Данила, дело безнадёжное, но следователь, всё же, рассчитывал получить от парня разъяснения. Ситуация с анонимным осведомителем слишком неоднозначна, но, с другой стороны, причастность Валдая к налёту на инкассаторов Павел не отбрасывал полностью. Второе — убийство Пруткова. Служащий хранилища что-то знал, за то и поплатился, и то, что знал он, было известно его убийце. С Прокопенко разговор предстоял отдельный. Дело об ограблении как-то незаметно для самого следователя начало отходить на второй план: возник реальный шанс прижать Алтынова, а это дорогого стоило. Но найти грабителей, всё-таки, необходимо, ведь и им что-то должно быть известно.
   Агафон Германович мял и крутил в руках платок, будто пытаясь отвинтить ему воображаемую голову. Ему хотелось уйти, а следователь не спешил его отпускать.
  - Расскажите-ка поподробнее о делах Алтынова, - попросил Павел. - Всё, что знаете: откуда поступают финансы, кто ещё в банке связан с отмыванием денег…
  - Нет-нет! - Барвинок судорожно вздохнул. - Мы так не договаривались!
   Оркестр заиграл что-то проникновенное, голос певицы завибрировал так, что по спине у Карского побежали мурашки, и тут бокал в руках сидевшей за соседним столиком брюнетки взорвался, а во лбу у Барвинка возникла маленькая дыра, из которой фонтаном брызнула кровь. Брюнетка взвизгнула, Павел машинально втянул голову в плечи, а потом уже сознательно нырнул под стол, и очень вовремя, поскольку вторая пуля попала в немолодого господина во фраке, сидевшего за столиком позади следователя. Господин вскрикнул и повалился со стула вбок. Грохот выстрелов перекрыл поднявшийся крик, люди повскакивали со своих мест, началась паника, никто не знал, куда бежать, ведь стрелявший находился у выхода. Павел на миг высунулся из-за своего хлипкого укрытия, успев разглядеть фигуру мужчины в коротком тёмно-сером пальто и шляпе «борсалино», уверенно двигавшегося в его сторону с револьвером в вытянутой руке. На людей вокруг он не обращал никакого внимания.
   «Ну, нет, - подумал Павел, - быть подстреленным дважды за одну неделю слишком!»
   Быстро вдохнув и выдохнув, старший лейтенант вскочил и, пригибаясь, зигзагом побежал в сторону кухни. Мельтешившие люди заслоняли его от стрелка, но тот сумел сделать ещё два выстрела: одна пуля взорвала вазу на столике, мимо которого пробежал следователь, вторая попала в человека, некстати оказавшегося на пути между ним и стрелявшим. Выставив вперёд локти, Павел вышиб двери кухни, хлопнувшие за его спиной, дико огляделся, схватил длинную поварёшку, засунул между ручек, потом подтащил для надёжности стул и подпёр им дверь. Оглянулся: повара и официанты смотрели на него со страхом, застыв на своих местах будто восковые куклы.
  - Полиция, - объявил Павел, вытащив револьвер. - Всем немедленно спрятаться.
   Работники кухни не сдвинулись с места, и Павел заорал:
  - Что встали? Живо, кому говорят!
   Повара и официанты бросились врассыпную. Павел выглянул в круглое окошечко в двери кухни и тут же отпрянул влево, а окошко разлетелось вдребезги. «Борсалино» шёл как заворожённый, будто не было вокруг мечущихся людей, и вообще он стоял в пустом зале перед мишенью. Которая отказывалась вести себя, как порядочная мишень, и бегала, пытаясь спасти свою жизнь.
   Павел опять высунулся в окошко, выстрелил, но промахнулся, затем выстрелил ещё раз, наконец, заставив стрелка вести себя по-человечески и спрятаться. Раненная накануне рука от беготни и падений разболелась с новой силой. Павел лихорадочно соображал, что теперь делать. Ясно, что продолжать стрельбу в переполненном варьете рискованно, нужно уводить стрелка на улицу, подальше от потенциальных жертв случайного насилия. Вот только как?! До сих пор стрелок не попал в него только каким-то чудом.
  - Что там происходит? - жалобно спросила миловидная официантка, приносившая ему кофе.
  - Где выход? - спросил Павел в ответ.
  - Там, - девушка трясущейся рукой указала направление. - Через подвал наверх, в переулок.
  - Спрячьтесь подальше, - велел Павел. - Не высовывайтесь, хорошо?
   Официантка закивала и отползла назад. Павел снова выглянул в окошко, выстрелил, затем вытащил поварёшку, державшую створки двери, убрал стул и побежал к выходу, громко топоча, чтобы человек не вздумал разыскивать его по кухни, а бежал прямо следом. Услышав удар и топот он понял, что всё пока что идёт по плану. Лишь бы выход во двор не оказался заперт.
   Через кухню к маленькой двери, за ней в узкий коридор, с двух сторон заставленный ящиками с бутылками, фруктами, рыбой… Не особенно церемонясь, Павел повалил на бегу пару ящиков, но, кажется, не слишком замедлил бег преследователя. Коридор слабо освещала всего пара лампочек без плафонов, зато электрических. Эхо выстрела срикошетило от стен, следом за ним прогремел второй. Достигнув двери, Павел налетел на неё здоровым плечом. Дверь не поддалась. Выругавшись, следователь толкнул снова — тот же результат. Выдохнув, он потянул ручку на себя, и в лицо ему пахнуло ночным холодом и запахом дождя. Чертыхнувшись, Павел выбежал в тёмный переулок, проходивший с торцевой стороны здания: шумная, освещённая улица осталась далеко. Павел побежал направо, в ту сторону, где по его предположению проходил канал. Темнота была ему на руку: новый выстрел выбил кусочки кирпича из стены, Павел шатнулся в другую сторону, на бегу чиркнул раненым плечом о стену, стиснул зубы и услышал характерный звон рассыпаемых гильз: у стрелка оказался восьмизарядный револьвер. Развернувшись на месте, следователь сделал два выстрела подряд, увидев, как тень метнулась к стене, выстрелил ещё, и, преодолев последние несколько метров, нырнул в маленькую, размером с обычную дверь, арку. В шаге перед ним плескалась чёрная вода, не огороженная ни парапетом, ни даже условными столбиками, берег канала, вымощенный серым кирпичом, блестел от влаги, на противоположном берегу, всего в паре метров, поднимались сплошной стеной дома, немного левее с трудом можно было разглядеть полукруглый мостик, справа узкая каменная лестница вдоль стены вела на уровень второго этажа, к зазору-коридору. Из двух путей Павел выбрал третий и встал сбоку от арки, выставив револьвер на уровень головы. Он ждал, стараясь унять шумное дыхание, прислушиваясь к шагам, которых не было. Из-за двери не доносилось ни звука. «И кто кого караулит? - подумал Павел. Он замер в напряжённом ожидании, пытаясь просчитать, что предпримет в возникшей ситуации стрелок. «Что бы предпринял я?» - мелькнула мысль, и сразу же, повинуясь порыву, Павел перевёл дуло оружия вниз. В ту же секунду «Борсалино» выкатился ему под ноги, целясь снизу вверх. Почти одновременно они нажали на спуск. Эхо прокатилось над водой. «Борсалино» не вскрикнул, но следователь увидел, что попал ему в правое плечо, и сам дёрнулся, ощутив толчок в бок. Он выстрелил опять, но стрелок перекатился. Больше не задерживаясь, Павел развернулся, и взбежав по лестнице к переходу, нырнул в туннель. Он бежал через дом, ощущая себя муравьём или каким-нибудь червяком под землёй. Коридор вывел его на лестницу, оттуда следователь выбежал на улицу, заполненную машинами и экипажами, ярко освещённую огнями газовых фонарей и редких электрических вывесок. Сунув на бегу револьвер в кобуру, Павел догнал трамвай, сбавивший скорость на повороте, и вскочил на подножку. Обернулся, увидев, как из подъезда выбежал его преследователь. Оружие он держал уже в левой руке, на правом плече рукав пальто стал бурым от крови. «Борсалино» проследил взглядом за следователем, но трамвай как раз повернул за угол. Павел пробрался внутрь вагона и свалился на сидение, задыхаясь. Откинув край пальто, он осмотрел себя и убедился, что ему несказанно повезло: пуля лишь чиркнула по боку, оставив болезненную и сильно кровоточащую, но не опасную рану. К нему уже направлялся кондуктор, и Павел полез за кошельком. Мысль, что он обошёл стрелка, не грела: тот выиграл, оставив в варьете несколько трупов, включая Барвинка, знавшего достаточно, чтобы упрятать Алтынова далеко и надолго. Видимо, поэтому и лежавшего теперь с дырой во лбу.
  
  
  
  ***
   Вывеску над входом покачивал ветер, свет в окнах горел едва-едва: время шло заполночь, к этому часу расходились даже самые упрямые посетители. Максим на удачу толкнул дверь — не заперта, — и вошёл.
   Девушка оглянулась на скрип петель так резко, что волосы хлестнули её по плечам, сжала обеими руками древко швабры, будто приготовившись защищаться, но, разглядев его, расслабилась. «Что-то новенькое, - Максим спустился в зал, на ходу снимая плащ. - Кого это в городе теперь боятся больше, чем меня? Может, она не?..»
  - Добрый вечер, господин Лихов.
   «Нет, знает».
  - Добрый. - Максим встал перед барной стойкой, передвинул к себе пепельницу и затушил окурок. - Нальёшь? Или уже закрыто?
   Зал ещё не убрали: на некоторых столах стояли бутылки и стаканы, полные пепельницы, последние посетители ушли совсем недавно. Никиты, конечно же, здесь не было.
  - Что будете? - спросила девушка, проходя за стойку, на ходу достав из кармана пару шпилек, скрутила волосы в пучок и убрала, чтобы не мешали.
  - Херес.
   Скрипачка отвернулась к полкам, потянулась за бутылкой, Максим скользнул взглядом по её спине: лопатки тоненькие, как зачатки крыльев, проступали под платьем. Двигалась она очень уверенно, совсем уже освоившись на новом месте. Ловко наполнила стакан, не пролив ни капли. Максим схватил его, едва тот коснулся стойки, залпом осушил и подтолкнул обратно к девушке.
  - Ещё. И возьми стакан для себя. Я угощаю.
   Помедлив пару секунд, скрипачка, решившись, кивнула:
  - Ладно.
   Достав из-под стойки второй стакан, наполнила оба и не стала убирать бутылку. Максим закурил и чуть привалился к стойке, прикрыл глаза, окутав себя облаком дыма. В трактире было тепло и тихо, пахло чем-то странным, чем-то свежим, похожим на лимонный аромат. Принюхавшись, он догадался, что девушка что-то добавила в воду, которой мыла полы. Не пробыв и недели, она уже изменяла это место под себя.
   Осушив второй стакан, Максим, наконец, ощутил, как распускается тугой узел где-то в груди, и глубоко вздохнул.
  - У вас что-то случилось?
   Вопрос прозвучал не без опаски, но с таким неподдельным участием, что Максим чуть было не оглянулся: проверить, не стоит ли кто за ним. Нет. Смотрела она прямо на него, чуть-чуть нахмурив лоб.
  - Что-то всегда случается, - ответил он, выдохнув дым. - Не мешает? - Максим изобразил в воздухе короткую дугу папиросой.
   Девушка помотала головой. В глазах у неё мерцали искорки от ламп, как звёзды на дне колодца, казавшиеся такими же тёмными. Она словно всматривалась в этот мир откуда-то издалека.
   «Кажется, я уже пьян», - подумал Максим.
  - Играешь ты слишком хорошо для простой официантки, - сказал он вслух.
  - Это упрёк?
  - Размышление вслух. Где ты училась?
   Скрипачка стрельнула глазами в сторону, как пойманная на вранье, замедлившись с ответом.
  - И говоришь также, как и играешь, - заметил Максим.
  - Как же?
   Не удержавшись, Максим улыбнулся, чем привёл девушку в окончательное смятение.
  - От кого ты защищаешься?
  - У меня был учитель, - после паузы ответил она, предпочтя пропустить последний вопрос. - Когда я была маленькой, у нас был сосед, учитель музыки, совсем старенький. Он учил меня, а я помогала ему по дому.
  - Хороший сосед, - кивнул Максим, и снова затянулся.
   Может быть, от вина, или от тепла, но стало немного лучше. Что-то внутри него, что-то, похожее на туго сжатую пружину, медленно распрямлялось, отпускало. Подумалось, что он мог бы простоять так всю ночь: курить и беседовать с девушкой.
   Пусть даже за всё время разговора она не сказали ни слова правды.
  - У тебя когда-нибудь возникало чувство, что ты делаешь что-то единственно верное, и всё равно поступаешь неправильно? - спросил Максим.
  - Не знаю, - немного удивившись вопросу, ответила скрипачка. - Наверное… - она замолчала, отвела взгляд. - Наверное, да.
   Девушка бросила быстрый взгляд в его сторону, на секунду нахмурилась, решившись, заговорила:
  - Знаете, мой отец когда-то говорил… Давно, и не знаю, верно ли мне запомнилось… В общем, он говорил так: «У каждого есть план перед боем, но после первого удара весь план катится к чертям».
   Максим отсалютовал стаканом:
  - Твой отец очень умный человек. Я запомню.
   «В этом городе даже у самой простой официантки есть тайны», - подумал он, сквозь дым рассматривая узкие запястья и тонкие пальцы скрипачки. Музыкальные руки. Такие могут быть у той, что играет в оркестре театра, и не из тех, что теснятся на проспекте Масок, а в больших, с бархатными красными сиденьями и золотыми люстрами, херувимами по углам, где в буфетах подают шампанское в хрустальных бокалах, а лакеи в зелёных ливреях на входе открывают двери и говорят зрителям «Добрый вечер».
  - Господин Лихов… - подала голос девушка.
  - Можно просто Максим.
  - Да… - скрипачка вертела стакан кончиками пальцев, видимо, нервничая. - Не знаю, важно ли вам знать, да вы, наверное, уже знаете…
  - Что? - Максим наклонился чуть вперёд, по тону почувствовав, что девушка хочет сказать что-то важное.
  - Это не моё дело, я понимаю, но ведь «Лихие» конфликтуют с «Чёрными извозчиками»?
  - Как посмотреть, - ответил Максим, заинтриговано наблюдая, как скрипачка собирается с духом.
  - Я узнала от подруги, что у них сменился главный. У «Чёрных извозчиков», то есть: теперь ими руководит Червонец.
  - Вот как? - Максим произнёс это так резко, что девушка заметно напряглась, испугавшись, что сказала что-то не то, но он как будто даже не заметил.
   «Стало быть, Сашка решился сместить Бабая, - подумал Максим. - Скверно, что именно сейчас». Но всё давно уже шло к смене власти, разве что сам Бабай ещё ничего не замечал. Парень мутил воду, проворачивал мелкие делишки за спиной у старика. Даже для «Чёрных извозчиков» он был совсем безбашенным, для него не существовало никаких границ: ни государственных, ни воровских, на мнение законников он плевал, в городе «Чёрным извозчикам» мало кто мог что-то противопоставить. Теперь становилась понятна жестокость, с которой были убиты Валдай и его помощник.
   Скрипачка всё ещё смотрела на него с тревогой.
  - Ты очень помогла, - произнёс он. - Аня, да?
  - Да.
  - Ты правда помогла, - повторил Максим, с этими словами он положил на стойку десять рублей и передвинул к девушке. Она суматошно полезла за сдачей, но он её остановил: - Это тебе. Если узнаешь ещё что-нибудь, не стесняйся обратиться, договорились?
   Девушка с каким-то мученическим чувством смотрела на деньги, но отказываться не посмела.
   Вынув из кармана жилета часы и глянув на время, Максим решил, что ждать Никиту дальше бесполезно: брат или забыл о встрече, или набрался и забыл, и второй вариант наверняка ближе к истине.
  - Спасибо за компанию, - произнёс он. - Извини, что задержал тебя.
  - Что вы, - ответила девушка, и, как показалось Максиму, впервые искренне улыбнулась за весь вечер. - Я никуда не тороплюсь.
  - Всё-таки пойду, - произнёс Максим. - Хорошего вечера.
  
   Холодало, опять начал накрапывать дождь. Время уже перевалило за двенадцать, ночь надвигалась на город вместе с усиливающимся холодом. Поправив на голове картуз, Максим подышал на озябшие пальцы. Он шёл вдоль застеклённых витрин, забранных решётками, тёмных и неприветливых в ночное время. За одним из окон сидели птицы: на жёрдочке чёрный дрозд, раз в минуту приподнимавший одно крыло, в клетке с витыми прутьями две канарейки разевали маленькие металлические клювики, внизу вокруг подставки кругами ходил большой грач, а на подставке сидел филин.
   «И весь план летит к чертям», - подумал Максим и усмехнулся своему отражению в чёрном стекле. Он вызвал в памяти встревоженное, напряжённое лицо скрипачки. Всё время, что они разговаривали, она оставалась настороже, но не он был причиной. Большинство людей живут спокойно: в больших городах, под защитой каменных стен и железной техники им ничто не угрожает, или, во всяком случае, им так кажется. Мирные жители. Среди них те, кто существует в мире другом, они всегда настороже, готовые защищаться или нападать, если только представляется возможность. И как же в их ряды затесалась маленькая скрипачка? Что заставляет её сохранять бдительность?
   К слову о бдительности.
   Максим отклонился вправо, уходя от прямого в голову, и тут же ударил сам, костяшками пальцев в висок и одновременно локтем в сердце. Человек, напавший из-за угла, упал без сознания. Второй кинулся вперёд, оттянув кулак назад для удара, и получил опережающий в челюсть, голова его мотнулась назад, он снова кинулся вперёд, Максим быстро присел под его кулак, и парня закрутило по инерции, Максим пропустил его мимо себя, развернувшись ко второму, перехватил его руку, ударил почти не глядя, успел повернуться к первому, врезав левый боковой, так что парень отлетел на землю. Тут же засадил правый боковой второму и повернулся ещё к двоим подскочившим парням. Третий бросился, раскинув руки, чтобы повалить его на землю. Максим поймал его одной рукой за волосы, второй ударил в висок. Парень упал, Максим отскочил назад, встав в стойку, готовясь принять оклемавшегося первого. Тот подлетел, попытавшись ударить коленом, Максим отклонился назад, и удар не достиг цели, а парень упал на землю. Он тут же двинул прямой в нос четвёртому, замахнувшемуся кистенём, заметил ещё троих, и в этот момент прогремели выстрелы. За несколько секунд все нападавшие были перебиты, не успев даже выхватить пистолеты.
   Тяжело дыша, Максим выпрямился, опираясь о стену дома, утёр рукавом сочившуюся из разбитой губы кровь.
  - Следили, что ли? - спросил он.
  - Не совсем, - смутился Рыжий, подходя ближе и пряча револьвер в кобуру. - Но после верфи мы с Голосом решили, что одного тебя оставлять небезопасно.
   Максим кивнул, принимая объяснение, наклонился над одним из напавших и принялся обшаривать карманы: сигареты, немного денег, перочинный нож, спички… В общем, ничего интересного. Откинув полу куртки, он снял с пояса убитого тяжёлый кистень, которым парень так и не успел воспользоваться, пнул ногой низкий цилиндр с пряжкой спереди, свалившийся с мужчины.
  - «Чёрные извозчики». - Лёха сплюнул в сторону. - Ставлю двадцатку, что и засада на верфи — их рук дело.
   Максим отряхнул руки и выпрямился. Лицо его ничего особенно не выражало, только брови напряжённо сдвинулись к переносице.
  - Хотели сработать тихо, - прибавил Лёха, поддев ногой выпавший у одного из мужчин пистолет. Сперва завод, потом верфь. А теперь ещё и это! - Лёха кивнул на тела. - Они поджидали тебя. Этот крот за неделю такого наворотил, что «Чёрные извозчики» не могли сделать сами за годы.
  - Знаю, - кивнул Лихов. - Кто бы он ни был, осторожность не его сильная сторона: с заводом не всё так ясно, но о рейде на верфь знало слишком мало людей. - Максим поднял глаза. - Крот не просто кто-то из своих — это кто-то из нас.
   Лёха перестал улыбаться.
  - Кому ты говорил, где будешь сегодня вечером? - спросил он быстро.
  - Линду, - ответил Максим.
   Он огляделся, вытащил из кармана портсигар, достал одну папиросу и чиркнул спичкой.
  - Кроме старика ещё четверо знали, где найти меня сегодняшним вечером, включая вас двоих.
  - Ты нас подозреваешь, что ли? - обидчиво уточнил Лёха.
  - Уже нет, - Максим рассмеялся. - Иначе вы не вмешались бы сейчас.
   Голос наклонил голову на бок, приподнял одну бровь, поглядев на Максима, провёл указательным пальцем над губами, нарисовав улыбку и вопросительно кивнул.
  - Точно, - поддержал Рыжий. - Вокруг чёрте что творится, а у тебя настроение такое хорошее?
  - Ничего непоправимого не произошло, - ответил Максим. - С Червонцем сложнее, чем с Бабаем — он непредсказуем, но план не меняется, всё в силе.
  - Червонец?
  - Он сменил Бабая.
   Лёха почесал затылок, разлохматив волосы, неуверенно посмотрел на Голоса, который в ответ слегка пожал плечами.
  - Что вы перемигиваетесь? - быстро спросил Максим. - В чём дело?
  - Ну… - Лёха снова посмотрел на Голоса в поисках поддержки, но друг прижал пальцы ко рту и в извиняющимся жестом развёл руками. - Короче, - Лёха решительно выдохнул, - Воронина взяли полицейские. В кабаке.
   Максим едва не выронил папиросу.
  - Этот недоумок сунулся в кабак?!
  - Сунулся, - подтвердил Лёха. - Он в седьмой части сейчас, там в камере сидит наш человек, я уже узнал. Он мог бы…
  - Нет, - резко перебил Максим. - Если мы начнём убивать своих, на нас никто не станет работать. Кроме того, это свяжет нас с делом. Он пока не запел?
  - Не знаю точно, - признался Рыжий. - Но, думаю, какое-то время мужик продержится.
  - Пока до него не доберётся Алтынов, - мрачно констатировал Максим. - Ладно, идём.
  - Это ещё не всё, - явно через силу произнёс Рыжий. - Послушай, только не горячись, хорошо? Раду арестовали.
   Бури, которой ожидал Лёха, не последовало. Максим на секунду отвернулся, процедив что-то сквозь зубы, и снова глянул на Рыжего.
  - Кто?
  - Особист, - ответил Лёха. - С ней был Воробей, он говорит, тот хочет встретиться с главным.
  - В чём её обвинили?
  - В краже.
   Максим вскинул брови, Лёха только пожал плечами.
  - Так ты с ним встретишься?
  - Нет. - Максим зашагал прочь по улице, и его друзьям не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним. - Нам нечего с ним обсуждать.
  - А как же Рада?
  - Просто узнайте, кто подал жалобу. И разберись с ним.
  
  
  
  ***
   Дверь хлопнула, и в трактире снова стало пусто. Секунду Анне казалось, что Лихой обернётся в дверях, но не обернулся. С чего бы ему оборачиваться?.. Она вернула бутылку на место и убрала стаканы под стойку, пошла в зал заканчивать уборку. В голове шумело. Наверное, от выпитого. Девушка провела рукой по волосам, смахнув лезущие в глаза пряди, принялась тереть полы, вдруг бросила швабру и крепко прижала ладони ко лбу, стиснув зубы, чтобы не разрыдаться от жалости к себе. Она стояла так некоторое время, глядя в точку на полу. Потом дверь вдруг скрипнула снова, Анна вскинула глаза, машинально провела пальцами, убирая за ухо прядь волос, но вспыхнувшая было улыбка опала как лист, сорванный порывом ветра. Сердце пропустило один удар, словно захлебнувшись кровью, сделало судорожный глоток. Анна дёрнулась назад и с грохотом опрокинула стул.
   Артур с показным видом оглядел трактир, снял шляпу, повесил на стойку возле двери. Её страх доставлял ему удовольствие, и он не скрывал этого.
  - Так вот где ты обретаешься теперь.
   Анна не ответила. Она не сводила с него взгляда, видела, как он повернул в замке оставленный ею ключ, неторопливо спустился по ступенькам, прошёл вдоль стойки.
  - Знаешь ли, я волновался, когда ты так внезапно исчезла.
   Он чувствовал себя хозяином, также, как у себя дома.
  - Выметайся, - прошептала девушка.
  - Аннушка, мы же семья, - протянул мужчина, укоризненно глядя на неё. - Ты же не серьёзно? Будет обижаться, возвращайся.
  - Ты не можешь меня заставить, я давно совершеннолетняя.
   Мужчина поцокал языком и стал подходить ближе.
  - Аннушка, что бы сказала твоя тётя, если бы услышала? Давай забудем обиды, мы оба одинокие люди, а девушке в наше время очень сложно жить одной…
   Не выдержав, Анна, нервно рассмеялась:
  - Тётю бы хоть не приплетал!
   Смех его задел. Или то, как она вела себя, но тон его голоса изменился.
  - Я пытался решить вопрос мирно, по-семейному, так сказать, но, если ты не считаешь меня семьёй, ничто не мешает мне пойти в полицию.
   «Неужели особист ему всё-таки сообщил? - мелькнула у Анны мысль. - Зачем? Я ведь даже не приступила к делу! Нет, Артур сам меня нашёл. Обратился в стол справок? Наверняка. А я, дура, ещё и сама зарегистрировалась, боялась проблем».
  - Да как ты смеешь! - закричала девушка. - Ты отнял моё наследство, а я взяла только каких-то пять сотен!
  - Всё законно милая, завещание оспорено в суде. А вот то, что сделала ты, считается за воровство. Хочешь проверить, к кому полиция прислушается: к нищей потаскушке или ко мне?
  - Сказала же, убирайся!
  - Я пытался быть любезным, но ты переходишь все границы!
   Он оказался чересчур близко. Анна сжала губы и попыталась пройти мимо, но Артур схватил её за плечо, вцепившись так, что сквозь ткань платья она почувствовала, как в кожу впились его ногти. Не думая, она схватила со стола бутылку и с размаху опустила ему на голову. Он успел прикрыться, удар пришёлся по руке, бутылка взорвалась осколками, но этого хватило, чтобы Артур выпустил её. Анна тут же рванулась прочь. С рычанием мужчина схватил её сзади за волосы и дёрнул к себе, она вскрикнула и упала, утянув его следом. Почувствовала, как он наваливается сзади и развернулась. Артур пытался схватить её руки, несколько секунд они боролись, потом Анна мягко качнулась назад, согнув спину колесом, и с силой ударила его ногой, попав каблуком ботинка в лицо. Артура откинуло назад, Анна сразу вскочила и побежала к двери, на бегу один раз споткнувшись, но не упав, за несколько секунд оказалась у выхода, вцепилась в ручку и дёрнула. Закрыта. Ключ?.. Пальцы слепо зашарили по замочной скважине.
   Она развернулась как раз в тот момент, когда он подскочил к ней. Кровь текла из его разбитого носа и губы, с лица уже сошло надменно-скучающее выражение, осталась ярость, перекосившая его черты до неузнаваемости. Анна попыталась ударить, но он ударил первым, наотмашь, с оттяжкой, свалив её обратно на пол. Она закричала, забилась, пытаясь вырваться, но он был сильнее, поймал её за запястье и прижал одну руку к полу. Второй Анна нащупала в волосах шпильку, выхватила, и, прежде чем он успел поймать, всадила острым концом ему в глаз.
   Со страшным криком Артур вскинул ладони к лицу, и Анна тут же змейкой выскользнула из-под него.
  - Тварь! Потаскуха! - орал мужчина, не пытаясь, впрочем, подняться. - Убью!
   Остановившись в нескольких шагах в стороне, Анна с четверть минуты смотрела, как «дядя» корчится и елозит по полу, затем огляделась, увидела на столе тяжёлую пепельницу, взяла, высыпав окурки прямо на пол, подошла к мужчине и ударила его пепельницей по макушке, потом ещё, и ещё. На третий удар он затих и перестал двигаться.
   Девушка поставила пепельницу обратно на стол. Странно, но чувствовала она себя совершенно спокойно, даже руки не дрожали — Анна протянула вперёд ладонь и посмотрела на свои пальцы. Только дышалось тяжело.
   Наклонившись над мужчиной, она проверила, дышит ли он, затем обыскала, нашла ключ. Артур оказался невероятно тяжёлым, особенно тяжело было втаскивать его вверх по ступенькам. Анна выволокла его на улицу и оставила у порога, потом вернулась в трактир закончить уборку. Когда она вышла снова, он всё ещё лежал там, уже промокший под дождём. Анна заперла трактир и ушла, легко отогнав мимолётную мысль о скорой.
  
  
  
  ***
   Румянцеву никогда не нравились эти визиты, ему вообще не нравилось работать в Осокинском районе: болото оно и есть болото, хоть ты наставь там домов и вымости дороги. Правда, вот мостовой здесь, как раз, не было: разбитые дороги, выложенные не брусчаткой, как в центре, а булыжником, со скатом к тротуарам и к середине, не ремонтировались, должно быть, с того времени, как их проложили. Ездить по ним было невозможно, тряска, казалось, могла выгнать из человека душу, грохот стоял как на заводе, между камней застаивалась грязь, в ямках скапливалась вода. Тротуары вдоль дорог выстилались досками, которые подгнивали и проваливались, но менять их тоже никто не торопился, из-за чего со временем пешеходы начали ходить по краю дороги, рискуя попасть под колёса, но зато сберегая от переломов ноги. Многие улицы до сих пор освещались керосиновыми фонарями: шагая по узкой полосе между тротуаром и дорогой, Румянцев видел идущего впереди старика-фонарщика с тележкой, звеневшей и подпрыгивавшей на выбоинах. В тележке стояли лампы от фонарей. Вот фонарщик остановился у одного столба, ловко поднял лестницу, зацепив крючками за поперечную перекладину, взобрался, потушил фонарь, вытащил лампу, снова спустился, сняв лестницу и поставив ламу к остальным в тележку. Двинулся к следующему.
   Беспокойный это был район, не реже, чем раз в месяц выезжали сюда чёрные экипажи из больницы, чтобы забрать труп. Обычное дело: в пьяном угаре не поделили бабу и схватились за ножи, или «пробили копилку» какому-нибудь прохожему, да не рассчитали силы, и бедолага отправился на тот свет с проломленным черепом, а то и жена зарезала мужа-мучителя, не вынеся ежедневных побоев, и пытается обставить дело как несчастный случай. Если такое случалось у цыган, они полицию не допускали: сами решали, в своей общине, и трупы прятали, и виновного наказывали, но в Осоках жили не только цыгане, и если они страдали от посягательств чавэллы, полиции приходилось изворачиваться ужом, чтобы замять дело. Барон платил за своих людей достаточно хорошо, чтобы им не приходилось просиживать штаны на казённых нарах.
   Находился Осокинский район на севере города. Велига распадалась на два рукава, прежде чем добраться до залива, и между этими рукавами умещался Княжий остров. По правую сторону его омывала Малая Велига, на правом берегу которой и была территория цыган. На западе Осокинский район ограничивал Бородинский проспект, на востоке Проспект Основателя, на юге — Велига, дальше, на севере, город заканчивался. Да и насчёт Осок споры ходили давно: считать ли их частью Петрополя? Дома здесь стояли деревянные, окружённые покосившимися оградами, с прилегающими огородиками, с растяжками верёвок, на которых ветер полоскал серые, латанные простыни. Почти деревня.
   Полицейский остановил коня за оградой большого, двухэтажного дома, построенного без фантазии, но добротно. Стены его потемнели по углам, там, где собиравшаяся на крыше вода стекала по проржавевшим желобам вниз. Большой двор за распахнутыми воротами был выложен каменной плиткой, Румянцеву даже стало неловко заходить, тащить на чистый двор грязь с улицы. Ближе к воротам стоял старенький французский кабриолет, справа, разумеется, конюшня. Сидевшие на бревне под навесом парни мгновенно поднялись навстречу полицейскому.
  - Чего тебе тут надо, годжо?
  - Я к барону, - быстро сообщил он. - Он ждёт.
   Парни переглянулись, один из них, тот, что постарше, в жилетке кирпичного цвета, кивнул товарищу справа, и тот унёсся в дом. Через пару минут он выбежал и махнул рукой. Полицейский привязал коня у ворот и поднялся по ступенькам в дом. Внутреннее убранство поражало пустотой. Полицейского всегда удивляло, как мало предметов в доме у столь богатого человека. То, что было, безусловно, стоило больших денег, но до чего же мало вещей! Будь у него такой дом и такие доходы, уж он обставил бы его со вкусом, чтобы смотреть было больно от блеска золота. В детстве Румянцев был уверен, что цыгане любят золото, но в домах, где он бывал, обстановка была проще, чем у самого захудалого купца, и это при том, что деньги у них водились немалые.
   Зато народу в доме было полно, особенно детей, сновавших по комнатам как юркие зверьки.
   В зале нижнего этажа его встретила молодая статная цыганка, оглядела с ног до головы самым бесцеремонным образом и молча поманила за собой наверх. Полицейски поднялся следом за девушкой по крутой лестнице, глядя, как кончики распущенных волос покачиваются на уровне ягодиц девицы, и пытался отогнать от себя непрошенные мысли. В доме Евдокии, куда без денег лучше не соваться, говорят, была одна цыганка — красавица, каких поискать, с голосом как у райской птицы, с глазами такими чёрными, что поглядит на тебя, и будто ночь посмотрела. Эта вот, небось, тоже головы кружит. А какая неприступная! Как скала.
   Девица будто мысли прочитала: обернулась, глянув так, что полицейский едва с лестницы не полетел, но больше глаз уже не поднимал, смотрел себе под ноги. Наверху цыганка толкнула первую дверь, произнеся что-то на своём языке, и ушла, гордо задрав подбородок. Румянцев заглянул через порог.
  - Входи, дорогой, - пригласили его изнутри.
   Барон был нестарым ещё мужчиной лет шестидесяти, выглядевшим на сорок, и серебро в бороде его вовсе не старило. В правое ухо у него была вдета серьга с тремя голубыми камням, одет он был по-домашнему просто: в брюки и свободную рубашку, а через расстёгнутый воротник виднелся золотой крест, висевший у него на шее на короткой толстой цепи. Он сидел на диване, курил трубку, рядом лежала газета, которую барон, похоже, читал перед приходом полицейского.
  - Доброе утро, - произнёс Румянцев, входя и снимая фуражку. - Извините, что рано, но…
  - Да ты садись, - пригласил барон. - И не томи, рассказывай — за тем же и пришёл.
  - Всё подтвердилось, - Румянцев кивнул, и для убедительности даже прикрыл глаза, - на ваших посыльных напали «Чёрные извозчики».
  - Выглядели-то они похоже, - признал барон. - С кистенями и дубинками, в цилиндрах… - Он замолчал, задумавшись.
   Румянцев быстро облизнул губы.
  - «Чёрные извозчики» начинают передел территории.
  - Откуда знаешь?
  - Они начали активно действовать на чужих территориях, - ответил полицейский. - Напали на больницу на Мастеровой и на авторемонтную Валдая за городом.
   Барон выпустил дымное колечко и произнёс как бы про себя:
  - Это всегда был только вопрос времени, «Чёрные извозчики» — бешеные псы. И жадные, как черти.
   Потом глянул на полицейского.
  - Чего ждёшь?
  - Так ведь…
   Барон усмехнулся в усы, вытащил изо рта трубку и, чуть привстав, крикнул:
  - Кало! Яв дарик!
   В коридоре раздались быстрые шаги, и в комнату вошёл тот парень, что привёл Румянцева в дом. Он встал на пороге, вопросительно посмотрев на барона, а полицейский сообразил, что парень должен был находиться где-то поблизости, раз услышал оклик и сразу явился. Не так беспечен был цыганский барон, как казался.
  - Пусть Шуко даст этому человеку денег, - сказал барон, сощурив чёрные глаза, с насмешкой кивнул полицейскому, произнёс: - Ступай, драгоценный, ты уже помог.
   Румянцев попытался поклониться, но сам себя одёрнул, подумав, что кланяться цигану полицейскому не пристало, затем вспомнил, что перед ним главарь одной из сильнейших банд Петрополя, попытался закончить поклон и совсем смешался. И даже с толикой благодарности отнёсся к парню, который вывел его из комнаты, взяв за рукав.
   Барон выпустил несколько колечек дыма, глядя на закрывшуюся за полицейским дверь. Он больше не усмехался, из его лица исчезло насмешливо-хитрое выражение, уступив место мрачной сосредоточенности. Через минуту вернулся Кало. Он снова встал у двери, не посмев садиться в присутствии отца.
  - Это сделали они? - спросил Кало.
  - Да.
   Парень потёр руки, спросил, кивнув на дверь:
  - Ты ему веришь?
   Барон усмехнулся, не вынимая трубку изо рта:
  - Чяво, мы полиции столько платим, что вели я им завтра принести мне палец их главного — принесут.
   Отложив трубку на кофейный столик, барон тяжело поднялся с дивана и подошёл к окну: во дворе полицейский выводил своего коня, ёжась от поднявшегося ветра. С грязно-белого неба на двор опускались крошечные, словно пыль, снежинки. В город возвращался холод.
  
  
  
  ГЛАВА ПЯТАЯ
  
   Остаток ночи прошёл спокойно. Домой Павел не поехал: если за ним охотятся, лучше держаться подальше , чтобы не подставлять под удар родных. Он позвонил домой из Управы сразу, как добрался, предупредил Анфису Алексеевну, чтобы не открывала дверь никому, кроме него, чем страшно перепугал старую женщину.
   В здание Управы было пусто, время уже совсем позднее, даже для самых трудолюбивых сотрудников, поэтому он не встретил никого, кроме сторожа. В кабинете не стал зажигать лампу, в темноте разыскал в столе Прокопенко водку, ушёл в туалетную комнату. Зашивать было нечем, но бинты в аптечке нашлись. Приложившись к бутылке, Павел плеснул водки на продырявленный бок, а затем туго забинтовал рану. Голова теперь кружилась сильнее, зато боль притупилась. Вернувшись в кабинет, Карский растянулся на кушетке, закрыл глаза, чтобы не смотреть в темноту.
   Наёмник, это уже серьёзно, значит, он подобрался достаточно близко, чтобы вынудить их зашевелиться. «Ничего, - подумал Павел, - я заставлю их побегать».
   Утро встретило его болью во всём теле. Чувствуя себя семидесятилетним стариком, старший лейтенант сполз с кушетки и отправился приводить себя в порядок: день предстоял непростой. Мыло и бритва хранились в нижнем ящике стола вместе с полотенцем и запасной рубашкой. «Наверное, Таис права, - подумалось ему вдруг. - Я действительно уже живу здесь». Он прикрыл глаза. Сейчас нельзя было подпускать такие мысли. «Сосредоточься», - приказал он сам себе. До рассвета оставалось немного времени.
   Часов в семь зазвонил телефон, на том конце провода попросили позвать старшего лейтенанта Карского.
  - Слушаю, - сказал Павел.
  - Это Котов.
  - Анастасий Борисович? - переспросил Павел.
  - Да. Доброе утро. Честно говоря, не ожидал застать вас в такую рань. Звоню из седьмого участка: мы взяли вашего подозреваемого, Воронина, он объявился в кабаке прошлым вечером. Я позвонил вам сразу, как мы его привезли, но не застал вас.
  - Да, я выезжал по делу, - быстро ответил Павел, бросив взгляд на часы. - Сейчас я жду ещё одного подозреваемого на допрос, но приеду сразу, как освобожусь. Вы могли бы перевести Воронина в отдельную камеру и никого к нему не пускать? Совсем никого.
  - Конечно, сделаю.
  - Спасибо вам, - искренне поблагодарил Павел.
   «Воронина взяли, - мысленно повторил он, положив телефонную трубку на рычаг. - Главный свидетель в руках полиции, теперь нужно только вытрясти из него признание, что будет несложно: если упрётся, пара дней за решёткой мигом освежат ему память. Воронин не преступник, к камерам и наручникам не привык, расколется как миленький». Павел готов был ехать хоть немедленно, но остался ждать.
   Прокопенко пришёл около девяти, проскользнул в кабинет, словно крался, не сразу заметив Карского.
  - Ой, господин старший лейтенант, а вы уже тут?
  - Доброе утро, Михаил, - откликнулся Павел.
  - Доброе, господин старший лейтенант, - запнувшись, ответил Прокопенко, подходя к своему столу и с осторожностью косясь на начальника. - Что-то вы бледны сегодня, вам нездоровится? Побереглись бы, Павел Константинович. Если рука беспокоит, может, вам лучше…
  - Хочу поговорить с тобой о позавчерашнем вечере, - перебил Павел. Он встал, обошёл свой стол и похлопал по спинке кресла для посетителей. - Присядь, побеседуем.
  - А в чём дело, Павел Константинович? - Младший сержант даже сделал шаг назад, нашарив рукой столешницу будто в поисках опоры.
  - Присядь, - мягко попросил Павел.
   Прокопенко сглотнул, двинул уголками губ, но всё-таки подошёл и сел, скрестив руки на груди. Павел остался стоять сбоку от стола, изучающе глядя на парня. Прокопенко нервничал, но старался не подавать виду. Любой на его месте забеспокоился бы при таком обстоятельном начале, но Прокопенко волновался так, как без повода не волнуются.
  - Парни говорят, ты сам вызвался следить за Прутковым, - начал Павел.
  - На что вы намекаете? - вскинулся младший сержант.
   Павел чуть пожал плечами и присел на край стола.
  - Сам ведь знаешь.
  - Вот, ей-Богу, не понимаю, о чём вы толкуете, Павел Константинович! - Прокопенко нервно облизнулся и опять сглотнул.
  - Ты же не случайно оказался возле его дома.
  - Он был самым многообещающим подозреваемым, я хотел помочь! - запротестовал младший сержант.
   Бок недвусмысленно напоминал о своём существовании, приходилось игнорировал сигналы, сохраняя невозмутимое выражение лица. Ни в коем случае нельзя показать слабость, или все усиля пойдут прахом.
  - Послушай, Миша, - Павел немного понизил тон голоса, - мне известно, что это ты застрелил Пруткова.
  - Я — застрелил! - громко рассмеялся младший сержант. - Просто смешно!
  - Что же тут смешного?
  - Зачем мне это? - спросил младший сержант, принявшись нервно постукивать ногой по ножке стула. - Клянусь, господин старший лейтенант, я этого не делал, честное слово!
  - Не стоит отпираться, я уже всё знаю, - сказал Павел. Он подошёл ближе к Прокопенко, почти нависнув над ним. - Ты говорил, что там были ещё люди, но никаких следов из дворика на улицу я не нашёл.
  - Клянусь, я не убивал этого человека!
  - Вот отчёт врача, - Павел взял со стола документ и протянул младшему сержанту. Тот взял подрагивающей рукой. - Прутков был застрелен выстрелом в упор, а между тем ты говорил, что стрелял издалека. Там было темно, и мы оба знаем, что стрелок из тебя неважный.
   Прокопенко сидел, весь подобравшись, опустив голову, руки у него то и дело тянулись почесать щёку. На отчёт он едва посмотрел. Павел забрал у него бумагу и мягко произнёс:
  - Послушай, я знаю, что ты неплохой парень.
   Прокопенко поднял глаза, но тут же отвёл их в сторону.
  - Ты просто оступился, - продолжил Павел. - У всех бывают трудности, я понимаю. Платят нам копейки, требуют невозможного, и никакого уважения: народ зовёт нас синемундирниками, фараонами… Ты хороший полицейский, но тебя вынудили пойти против совести, ведь так? Ты не хотел его убивать.
  - Нет, не хотел, - едва слышно прошептал Прокопенко.
  - Я не виню тебя, Миша, знаю, что выбора у тебя не было. Мне нужно только, чтобы ты сказал, кто заставил тебя убить Пруткова и почему.
   Прокопенко шмыгнул носом, снизу вверх посмотрел на старшего лейтенанта жалобными глазами.
  - Я правда тут ни при чём, я не хотел, - сказал он. - Этот Прутков зашёл слишком далеко. Всё из-за тех украденных ста тысяч. Вы правильно подозревали его: Прутков рассказал налётчикам о деньгах. - Младший сержант начинал говорить всё быстрее, его будто понесло. - Это были деньги купца Алытнова, и даже для него сумма громадная! Он был вне себя, когда узнал, объявил награду за любую информацию. Потому он и велел убрать Пруткова.
  - Так Прутков рассказал, кому слил информацию о фургоне? - спросил Павел.
  - Мне рассказал, а я передал Алтынову, - признал Прокопенко. - К нему пришли «Чёрные извозчики», он продал им информацию.
  - Это точно?
  - Они сами сказали ему, - закивал Прокопенко. - А он рассказал мне. Он не стал бы врать.
  - Да, не на пороге смерти, - шёпотом произнёс Павел.
   Младший сержант нервно заёрзал на месте, однако Павел уже потерял к нему интерес: собрав документы со стола, он запер их в несгораемом шкафу, проверил, заряжен ли револьвер, отметив, что это движение уже становится похоже на маниакальную привычку, снял со спинки стула свой пиджак, но тут же кинул обратно — вид портило кровавое пятно и дыра от пули. Пальто осталось в варьете, поэтому пришлось достать из шкафа мундир, хранившийся там на всякий случай.
  - Вы ведь не выдадите меня, господин старший лейтенант? - спросил младший сержант, заискивающе глядя на Карского.
  - Напишите признание, Миша, - бросил Павел, уже направившись к двери. - Тогда я постараюсь вам помочь. - Следователь приостановился в дверях. - В противном случае не рассчитывайте на мою снисходительность.
  
   В коридоре он столкнулся с Давыдовым, тот как раз направлялся к его кабинету, и на лице паренька отразилась такая радость, что Павлу захотелось немедленно провалиться сквозь пол или спрыгнуть через перила на лестницу.
  - Павел Константинович! - воскликнул младший сержант. - Подполковник Захарьин послал за вами, там такое стряслось!
  - Какое? - переспросил Павел.
  - Ночью в варьете «Святой Джо» была перестрелка, нескольких посетителей ранили, двое скончались на месте.
  - А я при чём? - довольно нелюбезно поинтересовался Павел.
   Давыдов семенил рядом с быстро вышагивающим следователем, пытаясь не отстать.
  - Так один из убитых — Барвинок Агафон Германович, начальник отдела мониторинга «ЦентрПетропльБанка», он проходил по вашему делу.
   Павел притормозил, окинул паренька оценивающим взглядом.
  - Вот что: ты меня не нашёл, ясно?
  - То есть как…
  - Так, ты меня не видел, мы разминулись, понял? Сейчас у меня нет времени. Доложишь подполковнику, что кто-нибудь тебе сказал, что я уехал в тринадцатый участок на Княжий остров.
  - Но Павел Константинович, не могу же я…
  - Можешь, - перебил Павел. - Иногда, чтобы работать, нужно поступаться уставными отношениями. В первую очередь полицейский обязан защищать граждан, а уже во вторую — тешить самолюбие начальства.
   Он ушёл, оставив младшего сержанта обдумывать услышанное. Сейчас ему было наплевать, доложит Давыдов Захарьину о нарушении приказа или прикроет, он и без того постоянно опаздывал, плёлся в самом хвосте событий. Когда свидетелей стреляют, как уток, времени на рандеву с начальством уже не остаётся. Тем более, если начальник сам по уши увяз в деле.
   Из здания он вышел через один из запасных выходов. Сперва двинулся пешком вдоль улицы, в направлении, противоположном тому, которое было нужно, один раз ненадолго задержался перед стеклянной витриной магазина, хорошо отражавшей улицу, сделав вид, что изучает антикварные подсвечники, потом перешёл на другую сторону улицы, и, проходя мимо одного из магазинов, неожиданно вернулся и заскочил внутрь. Это был большой книжный магазин в два этажа, в котором всегда толпилось много покупателей: студенты, пожилые, почтенного вида мужчины, очень прилично одетые дамы. Магазин имел главный вход с улицы, и ещё один на втором этаже, через который покупатель попадал во внутренний двор со стеклянной крышей, где находились маленькие магазинчики розничных товаров. Со двора выходы вели на соседнюю улицу и в переулок, а через внутренние входы магазинов можно было попасть внутрь здания, откуда по внутренним лестницам с лёгкостью (если не заплутаешь, конечно), перейти в соседние дома. Оказавшись в книжном, Павел быстро взбежал на второй этаж, проскользнул мимо полок и оказался на внутренней галерее во дворе. Пробежав направо, он заскочил в кондитерский магазинчик, махнув удостоверением, прошёл мимо испуганно присевшей продавщицы, вышел через внутреннюю дверь, попав на лестницу. Через пять минут он поймал извозчика в квартале от Управы.
   Седьмой полицейский участок находился на Княжьем острове, неподалёку от храма Сретения. Крошечный садик при храме летом напоминал оазис среди высоких зданий из мелкого кирпича, с грязными стенами и запылёнными окнами. Район беспокойный, примыкавший к фабричной территории за Глухой речкой.
   Назвавшись дежурному на входе и показав удостоверение, Павел прошёл мимо камеры для задержанных (как и в большинстве участков, обычная клетка с узкими скамьями вдоль стен), налево, в длинный кабинет, набитый картотечными шкафами, столами и полицейскими. Хотя последних было не так уж много, эффект толпы создавался не за счёт численности личного состава, а за счёт тесноты помещения. Сержант работал за своим столом, старательно, как ученик в средней школе, водя пером по бумаге.
  - Доброе утро, Анастасий Борисович! - поздоровался Павел.
  - Здравствуйте, здравствуйте! - Котов привстал и потянулся через стол пожать старшему лейтенанту руку.
  - Было неотложное дело, но приехал сразу, как освободился, - сказал Павел. - С ним всё в порядке?
  - А отчего же не быть в порядке? - даже слегка обиделся Котов.
  - Не хотел вас задеть, - тут же постарался объяснить Павел. - Но за последние дни столько случилось, что я уже ко всему готовлюсь.
  - Да я так и подумал, что что-то неладно, когда вы отдельную камеру для него попросили, - кивнул Котов. - Боитесь покушения?
  - Боюсь, - признал Павел.
  - Расскажете, что происходит-то? - спросил сержант.
  - По дороге, - кивнул Павел. - Проводите меня к его камере?
   Котов достал из стола ключ и поманил старшего лейтенант за собой. Пока они шли, Павел в двух словах обрисовал ситуацию. Котов слушал очень внимательно, без ненужных «угу» и поддакиваний, когда Павел закончил, он сказал:
  - Знаете, помню был такой случай: мужик один убил тёщу ради страховки, а труп вывез в лес. Когда дознались и поехали выкапывать тело в указанном месте, чуть чуть промахнулись, и вместе с трупом старушки отрыли ещё один, постарее. Кто он, так и не нашли, конечно. - Котов остановился перед дверью в камеру. - Это я к тому, что и вы, раскапывая одно дело, отрыли себе второе.
  - Да уж, - невесело усмехнулся Павел.
  - Не думаете оставить, как подполковник советовал? - спросил Котов.
   Павел покачал головой.
  - Нет. Но теперь придётся торопиться: Алтынов уже попытался убить меня — это он, больше просто некому, — нужно закончить дело до того, как их следующая попытка увенчается успехом. - Следователь кивнул на дверь в камеру: - Так что открывайте, Анастасий Борисович, нет такой проблемы, которую нельзя было бы прояснить обстоятельной беседой.
   Ключ заскрежетал в замке. Когда дверь открылась, Воронин уже сидел. В его камеру свет попадал только через зарешёченное окошко, слишком маленькое, чтобы в него можно было пролезть, даже перепилив решётку, кроме деревянных нар и ведра в углу ни чем иным заключённый не располагал — камера выполняла функции карцера, для особенно буйных или опасных задержанных.
  - Буду в кабинете, - предупредил Котов, закрывая за собой дверь.
   Похлопав себя по карманам, Павел достал потрёпанную пачку сигарет.
  - Курите? - спросил он, протянув пачку мужчине.
   Тот недоверчиво глянул на следователя, но сигарету взял. Павел передал заключённому спичечный коробок, дождался, пока тот закурит, потом заговорил снова:
  - Шесть дней назад вы участвовали в сопровождении инкассаторской машины, которая была остановлена налётчиками в Бриллиантовом переулке. Вы были в сговоре с ними, и получили свою долю за помощь. Кроме того, вы нанесли увечье своему товарищу. Похищена серьёзная сумма, и срок вам грозит тоже серьёзный. Но наказание можно смягчить, если вы пойдёте навстречу следствию.
  - Хотите, чтобы я стучал? - с презрением бросил мужчина. Отодвинувшись назад, он скрестил руки на груди. Но бегающий взгляд выдавал в нём страх.
  - Хочу, чтобы вы подумали о своей семье, Владимир, - возразил Павел. - Что с ними станет без вас?
  - Меня посадят при любом раскладе.
  - Но срок можно сократить. Год или два вашей жизни неужели ничего не стоят?
   Воронин не ответил, с презрением отвернувшись в сторону. Павел попытался зайти с другой стороны.
  - Когда налётчикам станет известно, что вас арестовали, ваша жизнь окажется под угрозой, вы же понимаете это? - спросил следователь. - Они не оставят в живых того, кто может их опознать. Но я смогу помочь, только если вы будете со мной откровенны. Мне нужно описание людей, которые вас наняли.
   Усмехнувшись, Воронин тоже наклонился к столу.
  - Вы ведь ничего не понимаете, господин начальник, так ведь? - спросил он. - Я не могу сдать его. Я дурак, что попался, что поделать, человек слаб, но расклад такой: если я проговорюсь, мне точно не жить, если я буду молчать, то о моей семье позаботятся, уж будьте уверены. Лучшее, что я могу для них сделать, это молчать, и я буду молчать.
   Воронин снова отстранился, лицо его приобрело замкнутое выражение, и Павел понял, что сегодня уже ничего не добьётся.
  - Подумайте как следует, - посоветовал Павел, уходя.
   Он вернулся в кабинет. Судя по всему, сержант ждал его возвращения с неподдельным интересом: увидев следователя, он тут же отложил бумаги, которыми занимался, и вышел в коридор.
  - Ну как, господин следователь, он заговорил? - спросил Котов.
  - Давайте уж на «ты», если не против, - предложил Карский и протянул руку. - Паша.
  - Стас. - Котов пожал следователю руку.
   Павел прислонился к стене, чтобы скрыть головокружение: действие алкоголя уже давным-давно прошло, постоянная ноющая боль в руке и боку начинала действовать на нервы.
  - Он сказал больше, чем думает, - заговорил Павел. - Пусть помаринуется, может, через пару дней станет сговорчивее.
   Видя, что откровенничать следователь не расположен, Котов воздержался от расспросов. Павел предпочитал не делиться непроверенными версиями, но обижать сержанта после того, как тот ему помог, ему не хотелось.
  - Могу точно сказать, что это не «Чёрные извозчики», - произнёс он. - Не знаю, как они замешены в деле, думаю, что произошедшее в больнице лишь косвенно связано с ограблением, если вообще связано. А записка от неизвестного — неуклюжая попытка сбить следствие со следа.
  - Тебе может быть интересно ещё кое-что, - сказал Котов. - Сегодня утром цыгане и «Чёрные извозчики» устроили перестрелку на Ямском. На этот раз пострадало много людей, дело-то было утром.
  - Проклятье, - пробормотал Павел.
  - Воля твоя, но в городе уже вовсю идут настоящие боевые действия, - продолжил сержант, - а все ведут себя так, словно ничего не происходит.
  - Думаю, их кто-то спровоцировал, - сказал Павел. - Сперва «Лихие» столкнулись с «Чёрными извозчиками», теперь ввязались цыгане. Алтынова сильно подкосили финансовые неурядицы, он не сможет вмешаться и пресечь войну, ему не до того, он вора ищет. Это новый передел территорий. Одному Богу известно, чем всё закончится, но трупов будет много.
  - Во время последнего передела земли полиция даже не вмешивалась, - заметил Котов. - Приезжали позже собрать трупы. Как думаешь, на сей раз мы тоже останемся в стороне?
  - Не знаю, - ответил Павел устало. - Не знаю.
  - Что дальше будешь делать? - спросил Котов. - Я бы на твоём месте домой съездил, а то выглядишь — краше в гроб кладут.
  - В гроб мне пока рано, - пробормотал Павел. - Где тут телефон? Мне бы позвонить.
   Телефон висел на стене в кабинете. Павел набрал номер и попросил диспетчера соединить с «Первой городской больницей имени Сомова».
  - Добрый день, - поздоровался он, когда в трубке раздался щелчок и приятный женский голос осведомился «чем я могу быть полезна?». - Старший лейтенант Карский. Я звоню насчёт вашего пациента…
  - Лейтенант! Это вы? - перебила девушка. - Мы пытались до вас дозвониться, но никто не знал, где вы! Вы просили позвонить, если Данила Авдеев очнётся, так вот очнулся.
  - Еду, - коротко ответил Павел и повесил трубку.
  - Хорошие новости? - спросил Котов.
  - Сын Валдая пришёл в сознание. Я еду туда. Послушаем, что он расскажет о той ночи.
  
  
  ***
   Ян приехал в больницу в хорошем расположении духа: в последнее время ему просто сказочно везло на сюжеты, а уж за то, что случилось с ним в среду, любой журналист в городе продал бы дьяволу душу: не просто освещать событие, а самому оказаться в самом его центре! Всем прочим пришлось довольствоваться интервью с работниками больницы и рядовыми полицейскими, кому-то посчастливилось побеседовать с раненным врачом, но именно выпуск со статьёй Яна расхватали едва ли не раньше, чем он оказался в сумках у газетчиков. Директор даже распорядился увеличить тираж. Есть, чем гордиться. Однако люди ждут продолжения истории, затаив дыхание, они хотят услышать голос выжившего мальчика, услышать, что он расскажет о событиях страшной ночи, отнявшей у него отца.
   «С пафосом перебор, - отметил про себя Ян. - Лучше вернуться к более сдержанному изложению, чтобы звучало более доверительно».
   В холле его поджидал Пётр, издёрганный больше обычного.
  - Ничего не выйдет, - с ходу огорошил он.
  - Как это не выйдет? - бодро переспросил Ян. - Сейчас как попробуем, так сразу всё и получится!
  - Ваш лейтенант оставил у палаты полицию, - удручённо сообщил медбрат. - Извините, я не всесилен, провести вас мимо них не смогу.
  - А если я переоденусь в больничный халат, и мы сделаем вид, что я врач? - предложил Ян.
   Со страдальческим видом посмотрев на журналиста, Пётр поплёлся к лестнице.
  - Я доведу вас до палаты, а дальше уж сами, - сказал он. - Не хочу связываться с полицией: если откроется, что я вам помогал, могу лишиться работы.
  - Халат-то хоть принёс? - спросил Ян.
   Пётр страдальчески вздохнул и протянул журналисту скомканный белый халат.
  - Вашего парня перевели в другую палату. Идёмте, провожу. Но потом уж сами, ладно?
  - Ладно, ладно, - отозвался Ян, мысленно уже набрасывавший план проникновения.
   На площадке нужного этажа Пётр украдкой выглянул в коридор и сразу спрятался.
  - Вон они, дежурят у палаты, - поделился он. - Всё, как и договаривались, дальше сами.
  - Нет в тебе духа авантюризма, - посетовал Ян.
   Несколько секунд медбрат смотрел на Яна, потом отвернулся, качая головой и бормоча:
  - Я так поседею раньше времени… никаких денег эта нервотрёпка не стоит… Да нас тут чуть не поубивали, я не подписывался на такое…
   Ян хмыкнул и подкрался к углу, осторожно выглянул в коридор, чтобы оценить обстановку. Полицейские будут начеку после всех этих перестрелок, да и убийство товарищей всегда плохо на них сказывается: становятся нервными и до неприличия подозрительными. «Так и что же мы будем делать?» - подумал журналист.
  - Фокин? - раздалось у него за спиной.
   Ян круто развернулся на месте и увидел старшего лейтенант Карского, стоявшего возле лестницы и взиравшего на него с удивлением.
  - Что вы здесь… - следователь сам себя прервал, поняв, что ответ очевиден. - А как вы узнали… - Он снова не закончил вопроса, кажется, сам же мысленно на него и ответив. - Ладно, всё ясно.
  - Вы приехали допрашивать Авдеева? - живо спросил Ян. - Можно мне с вами?
  - Ян Иннокентьевич…
  - А то к Воронину меня ваши не пустили! - пожаловался Ян. - А ведь это я вас на него навёл.
  - Как вы про Воронина-то узнали? - спросил Карский, и снова сам себе кивнул. - А, вы платите полицейским за информацию.
  - Ничего такого, - заверил Ян. - Все журналисты так делают: у нас такая же сеть осведомителей, как у вас, следователей, иначе нельзя. Так можно мне с вами?
   Следователь казался жутко вымотанным, может, поэтому не стал спорить:
  - Идёмте, - согласился он, - но с условием: вы используете только ту информацию, которую я разрешу.
  - Без проблем! - быстро согласился Ян. «Чересчур быстро», - мысленно укорил он себя, заметив, как подозрительно зыркнул на него следователь, но отменять своё решение тот не стал, только попросил снять халат и помалкивать во время разговора.
   Показав охране удостоверение, Карский вошёл внутрь, и Ян просеменил следом. «Отличная штука, всё-таки, удостоверение, - подумал он. - Махнул ей, как волшебной палочкой, и зашёл, куда надо». В палате у постели парня сидела медсестра. Представившись, Карский спросил, в состоянии ли пациент сейчас говорить.
  - Да, но постарайтесь не волновать его и не переутомлять, - попросила девушка. - Кризис миновал, но обострения нам ни к чему.
   Карский пообещал, что не станет беспокоить парня, и девушка вышла, оставив их наедине. Ян примостился за спиной следователя, вытащив свой блокнот и карандаш.
  - Здравствуй, Даня, - поздоровался Карский, присев на край постели. - Как ты себя чувствуешь?
   На взгляд Яна парень выглядел очень скверно: синюшные круги под глазами, лицо цвета мела, бледные, обескровленные губы. Его наверняка накачали морфином, но даже так двигаться ему было очень больно, и говорить наверняка тяжело.
  - Меня зовут Павел Карский, - продолжал тем временем Карский. - Я старший лейтенант Сыскной полиции, занимаюсь твоим делом. А это, - Карский оглянулся на журналиста, - Ян Иннокентьевич, он спас тебя несколько дней назад, когда в больницу пришли преступники, чтобы тебя добить. Он позвонил мне и спрятал тебя, так что полиция успела приехать вовремя.
   «Что за хвастовство? - удивлённо подумал Ян. - Зачем он… О, ясно. В доверие втирается». Ян уже совсем иначе посмотрел на следователя, который, оказывается, мог быть хитрой ищейкой, если хотел.
  - Они… убили отца и Егора, - слабо произнёс вдруг парень.
  - Да, - согласился Карский. - Мы были в твоём доме и нашли их. Знаю, сейчас тебе сложно думать об этом, но я попросил подержать их тела в морге до тех пор, пока ты не поправишься, чтобы ты смог похоронить их.
  - Спасибо, - прошептал Даня.
   «Интересно, он только что это придумал, или и вправду так сделал? - подумал Ян. Следователь между тем продолжал:
  - Нам известно, что на больницу напала банда «Чёрных извозчиков», они приходили за тобой, но мне нужно точно знать, кто приходил в вашу мастерскую. Ты знаешь имена? Смог бы описать напавших? Что им было нужно?
   Даня отвёл взгляд в сторону и совершенно неубедительно пробормотал, что ничего не знает.
  - Послушай, я знаю, чем занимался твой отец, - сказал Карский, - и меня это не волнует. Просто расскажи правду, в протокол можно внести только то, что существенно для поимки убийц, ваш бизнес меня не интересует.
   Парнишка нехотя посмотрел на следователя, облизнул сухие губы. Карский тут же встал, взял со столика графин, наполнил стакан, аккуратно приподнял голову парня, чтобы тот мог напиться.
  - Это были «Чёрные извозчики», - тихо произнёс Данила, когда Карский поставил стакан обратно на прикроватный столик. - Отец, он купил у цыган машины, которые цыгане угнали у них. Они пришли к нам ночью, пытали папу… я пытался… - Данила сморщился и закрыл глаза.
   Ян посмотрел на следователя и с удивлением отметил его недовольное выражение лица, словно он ожидал услышать что-то другое.
  - Я… не знаю их по именам, - снова заговорил Данила, собравшись с силами. - Только их главного, это был Сашка Червонец. Это он, он заставил отца отрезать себе палец.
   В палате раздался едва слышный щелчок — прилежно строчивший в блокноте Ян обломил кончик карандаша. Пока он искал запасной по карманам, Карский опять заговорил:
  - Тебе что-нибудь известно об ограблении инкассаторской машины на Бриллиантовой?
  - Я слышал про это, - слабо ответил Данила.
  - Твой отец как-то связан? - настойчиво продолжал следователь. - Или ты сам?
  - Нет, - Данила качнул головой.
  - Может, вы продали недавно грузовик или чёрную легковую «М-1»?
  - Нет, - Данила едва качнул головой. - Не припомню.
   Следователь явно был разочарован, а Яну хотелось услышать подробности о ночи в ремонтной мастерской, но он помалкивал. Карский несколько секунд ещё сидел, что-то обдумывая, однако утомлять едва разминувшегося со смертью парня ему тоже не хотелось, или, может бы, он узнал всё, что было нужно, потому что поднялся, поблагодарив Данилу, пообещал позже прислать полицейского с показаниями, которые Даниле необходимо будет прочитать и подписать.
  - Когда ты немного поправишься, - прибавил он. - Не волнуйся, я найду тех, кто убил твоих родных.
  - Спасибо, - прошептал парень, как показалось Яну, искренне.
   Вдвоём со следователем они вышли из палаты. Карский опять замкнулся в себе, что-то напряжённо обдумывая. «Вот молчун, - подумал Ян, - слова лишнего не вытянешь!»
  - Вы ему верите? - спросил он, запихивая блокнот в карман.
  - Что? - рассеяно переспросил Карский. - А. Да. Да, верю. - Следователь зашагал по коридору к лестнице, и Ян вынужден был последовать за ним. - Он не в том состоянии, чтобы разыгрывать великого лжеца.
  - Так «Чёрные извозчики» убили старшего Авдеева из-за проданных цыганами машин? - уточнил Ян. - Выходит, что к ограблению они не имеют отношения? Вы ведь так думали? - Ян заглянул следователю в лицо, но тот остался невозмутим.
  - Между прочим, мне кое-что известно об этом Червонце, - сказал журналист, чтобы хоть как-то расшевелить следователя: очень уж хотелось увидеть на его лице удивление. - Он недавно сместил предыдущего главаря и теперь управляет «Чёрными извозчиками». Как вам? Теперь разрешите мне пообщаться с Ворониным?
   Лицо следователя вдруг ожило, он мягко, даже как-то грустно улыбнулся и покачал головой:
  - Нет, Ян Иннокентьевич, извините. Вы можете повредить следствию. Напишите о Даниле, если хотите.
  - Вы же не считаете их причастными к ограблению? - спросил Ян.
  - Не знаю, - честно ответил Карский. - Пока не знаю.
  - Так кто ограбил, в таком случае?
  - Я пока не до конца разобрался, - сказал Карский. - Мне нужно идти: дела, сами понимаете.
  - Ага, да, - поспешно кивнул Ян. - У меня тоже встреча, тоже тороплюсь.
  - Вы лифтом? - спросил Карский.
  - Да.
  - А я по лестнице. До свидания.
   Ян проводил следователя подозрительным взглядом, вздохнул и нажал кнопку вызова лифта. Карский, в общем, никогда не жаждал общения с их братией, но сейчас сбежал самым наглым образом. «Знает он, всё он знает, - подумал Ян. - Просто говорить не хочет, жадный человек». И что стоило бы следователю поделиться информацией? А если знает, кто грабители, почему не арестовать? Улик не хватает?
   Лифт с шипением затормозил, дверцы разъехались в стороны. Ян зашёл в кабинку, подумав, что, если трос вдруг оборвётся, и он полетит вниз, то точно разобьётся. На несколько секунд у него возникло чувство клаустрофобии, но он стоически продержался до самого первого этажа. В который уже раз возникла мысль проследить за старшим лейтенантом, но раньше фокус никогда не проходил: Карский шестым чувством улавливал слежку и уходил так ловко, словно каждое утро вместо пробежек и кофе тренировался сбрасывать хвост. Кроме того, Яна и правда ждали на очень важной встрече, так что он поймал такси, хотя извозчик и был дешевле: после всех минувших волнений он решил, что вряд ли когда ещё будет ездить на извозчике.
  
  
  
  ***
   Было ещё очень рано, когда в дверь постучали, но Анна уже давно не спала, она лежала, положив под щёку ладони и глядя на занавешенное окно, выходившее на внешнюю галерею дома, а мысли её блуждали где-то очень далеко. Стук заставил её резко сесть на постели. Она не шевелилась, кажется, целую вечность. Стук повторился, и девушка поняла, что он звучал слишком «вежливо» для майора или полицейских, если её пришли арестовывать из-за Артура и его пострадавшего глаза. Завернувшись в платок, Анна подбежала к окну, и, выглянув из-за занавески, увидела пожилого мужчину в форменной одежде и малиновой фуражке посыльного с названием артели. Она открыла дверь, с настороженностью окинув мужчину внимательным взглядом.
  - Анчарова Анна Николаевна ? - спросил посыльный низким голосом.
  - Да.
  - Вам письмо, - мужчина достал из сумки маленький квадратный конверт из коричневой бумаги и вручил девушке, потом раскрыл перед ней толстую тетрадь и протянул карандаш. - Распишитесь, пожалуйста.
   Девушка вывела закорючку в нужной графе, мало похожую на её настоящую подпись, но посыльного вполне устроило. Он вежливо кивнул и ушёл. Анна сразу закрыла дверь. Она посмотрела на конверт, который держала в руках: ровным и чётким почерком на нём был выведен адрес её квартиры и её имя. Имени отправителя не значилось, но с первых же строк стало ясно, кто адресат: «Если не хотите отправиться на каторгу вместе со своей подругой, советую ускорить дело. Результаты нужны мне через три дня». Майор был немногословен, но выражался с предельной ясностью.
   Анна ещё раз перечитала письмо, потом подошла к печке и развела огонь, использовав записку в качестве розжига. Завтракала в каком-то отрешённом состоянии, словно заведённая думая о том, что нужно придумать план, как раздобыть сведения, но дальше мыслей о плане продвинуться не получалось. «Должно быть, майор узнал, что Артур приходил ко мне, - подумала Анна, - и чем закончился визит — тоже. А теперь опасается, что потерял рычаг давления». Нельзя было втягивать Тому в свои проблемы, однако подруга уже участвовала, происходящее касалось её напрямую, ведь, в случае провала, отвечать придётся обеим. «Расскажу ей всё», - решила Анна, почувствовав, что от этой мысли стало легче. Тем более, что сегодня днём они договорились встретиться.
   На улице, Анна глубоко вдохнула холодный воздух, запрокинув голову посмотрела вверх, на полосу неба между зданий. Оно было серым, как и всегда, угрюмые тучи собирались пролиться дождём, но за ночь температура сильно упала, и, скорее всего, следовало ожидать снег. В это время ещё работали несколько заведений, закрывавшихся около двенадцати утра, там проводили ночи самые отчаявшиеся, в сигаретном дыму и пьяном угаре, не за разговорами, а за молчанием. После двух часов под крышей ночных кабаков оставались только неприкаянные.
   В самом конце Глухого переулка, минутах в пяти от набережной острова, кабак прятался в подвале доходного дома, скромный и незаметный, тем не менее, известный в широких кругах. По крутой железной лестнице следовало спуститься к двери под узким козырьком, слева от которой висела маленькая латунная табличка с надписью «Колоброд». Там не было окон, стояли маленькие круглые столики, тесно жавшиеся друг к другу вдоль стен, обшитых по низу деревянными панелями, сплошь испещрёнными вмятинами и сколами. Бармен, он же хозяин, по слухам занимался раньше контрабандой, но Анна думала, что слухи врут, и бармен до сих пор промышляет незаконными делишками. А ещё предпочитала не ходить сюда, но Тома настаивала, что в «Колоброде» лучший ликёр в городе. Место было самым неподходящим, но только не в утренние часы.
  - Ань! Сюда! - Тома помахала из-за дальнего столика.
   Анна проскользнула мимо стойки, стараясь не смотреть в сторону бармена, присела с краю стола.
  - Господи, кто тебя так? - ахнула подруга, потянувшись к её лицу.
  - Да так… - Анна отстранилась, тронув пальцами синяк под глазом. - Всё нормально, даже не заплыл.
  - Рассказывай, - потребовала Тома, передвинув к подруге стакан и наполнив его из бутылки.
  - Вчера в «Форватер» пришёл Артур, - сказала Анна, взяв стакан обеими руками. - Вырубила его пепельницей и оттащила на улицу. Не знаю, что с ним дальше было. - Губы у неё слегка дёргались, когда она улыбнулась.
  - О, Господи, - пробормотала Тома. - Не боишься, что он захочет отыграться?
  - Да всё в порядке, - заверила Анна и полезла в карман. - Вот, это тебе.
   Она положила на стол десять рублей.
  - А это с чего вдруг?
  - За информацию, - пояснила Анна, сделав глоток из своего стакана. - Вчера в трактир заходил Максим Лихов, я рассказала ему о том, что слышала от тебя, что у «Чёрных извозчиков» теперь за старшего Червонец, и он дал мне деньги. - Анна почесала кончик носа. - Я их не заслужила, сведения ведь не мои.
  - Но рассказала их ты, - возразила Тома, глядя на деньги.
  - Но узнала их ты.
  - А я услышала от своей знакомой, - перебила Тома. - Давай не будем считаться. Деньги твои, не вижу никакой проблемы.
  - Я не… не могу я их взять, - с отчаянием прошептала Анна. - Я же шпионю за ними для особиста!
  - Ой, да где ты там шпионишь! - воскликнула Тома. - Ни словечка ещё не узнала!
  - Мне конец, - произнесла Анна, уронив голову на руки. Посмотрела на подругу из-под упавших на лицо прядей. - Утром получила письмо от майора: у меня три дня. Если ничего не узнаю, он отправит меня на каторгу. И тебя тоже.
  - И меня?
  - Да, - с несчастным видом подтвердила Анна. - Я не знаю, что делать.
  - Найти, что он хочет! - воскликнула Тома. - Ты познакомилась с Князем, вот и действуй! Я не хочу на каторгу. - Она чуть-чуть помолчала и прибавила: - И переехать сейчас не могу. Я ведь потому и пригласила вас с Яном сюда, чтобы отпраздновать кое-что.
   Тома выдержала короткую паузу и с нескрываемой гордостью договорила:
  - Я теперь настоящая актриса. Меня взяли в труппу!
  - Тома, это же великолепно! - Анна бросилась обнимать подругу, потом отпрянула. - Погоди!
   Девушка побежала к барной стойке.
  - Можно самый хороший коньяк, какой у вас есть? - спросила она.
   Суровый бармен осмотрел её от пояса до макушки.
  - А есть, чем заплатить?
  - Есть. - Анна помахала десятирублёвой бумажкой.
   Бармен хмыкнул одобрительно и полез под стойку за бутылкой. Через полминуты девушка вернулась к столу с бокалами и бутылкой.
  - «Шустовский»? - спросила Тома, с удивительной застенчивостью взглянув на бутылку. - Не такой уж значимый повод…
  - Шутишь? - воскликнула Анна. - Ты стала актрисой, просто фантастика!
  - Подождём Яна?
  - Конечно. - Анна поставила бутылку в центр стола, словно маленького идола, поправила бокалы. - Когда у тебя следующий спектакль? - спросила она.
  - Пока что только репетиции, - ответила Тома. - Но на следующей неделе, думаю, уже: у них ведь не было дублёрши для той актрисы.
  - А платить будут хорошо?
  - Вполне, - кивнула Тома. - Честно сказать, я, бывало, в месяц зарабатывала вдвое, втрое больше, но нечасто, да и бывали времена, когда вообще заработков не было. Да что сравнивать? Я бы даже бесплатно у них работала! Театр, Ань, театр!
   Тома буквально светилась от радости, и даже сообщение о майоре, похоже, выветрилось у неё из головы.
  - К слову о деньгах! - Лицо Томы вдруг приобрело заговорщицкое выражение. - Хочешь заработать?
  - Как? - быстро, хотя и с некоторой опаской спросила Анна.
   Тома придвинулась ближе.
  - Слушай, сегодня в «Европе» будет большой вечер: празднуюn день рождения племянницы купца первой гильдии Алтынова, он очень важный человек и очень богатый. В вечер моего выступления мы произвели впечатление на одного из устроителей праздника, после спектакля поговорили, он пригласил нескольких актёров сыграть на празднике, ну, как в варьете «Святой Джо». Так вот, я сказала, что у меня есть подруга, потрясающе красиво играющая на скрипке, и он сказал, ты тоже можешь прийти. Понимаю, ты сейчас уже при деньгах…
  - Тома, не надо! - взмолилась Анна. - Я бы вернула ему деньги, но он точно что-то заподозрит.
  - Если тебе станет легче, напомню, что твой князь — бандит и убийца, а майор находится на стороне закона.
   Взглянув на подругу, Анна покачала головой:
  - Ты же сама не веришь в то, что говоришь.
   Тома пожала плечами.
  - Так что с работой? - спросила Анна.
  - А, так вот, - Тома охотно вернулась к прерванной теме, решив не смущать больше подругу. - Нам заплатят по пятёрке, и ещё можно будет поесть и забрать остатки еды со столов, а останется там много. И заплатят нам вперёд, всё по-честному. Что скажешь?
  Деньги лишними не бывают. В особенности, если нам, всё-таки, придётся в срочном порядке бежать из Петрополя.
   Тут Тома была права: деньги лишними не бывают. Пятьсот потерянных рублей мгновенно развили в Анне чувство бережливости, и возможность получить за вечер четверть месячной зарплаты упускать нельзя, тем более, чтобы бросить подругу, которую она подвела под каторгу, нужно быть просто чудовищем.
  - Согласна. - Анна улыбнулась. - Спасибо, что не забыла про меня.
  - Нет, только не снова они! - простонала вдруг Тома.
   Анна обернулась на дверь и увидела двоих знакомых полицейских.
  - О, чёрт… - девушка в панике огляделась, но проскользнуть незаметно к двери не представлялось никакой возможности. - Что будем делать?
  - Я не… - Тома сползла вниз по стулу. - Я не знаю.
  - Спокойно, - произнесла Анна, больше для себя, чем для подруги. - Уходим, - скомандовала она, потянув Тому за собой.
   Кивнув, та прихватила бутылку, и обе девушки попытались проскользнуть мимо барной стойки к выходу, но их уже заметили: мужчины загородили им дорогу, оттеснив к стойке.
  - Ну что, зайки, вот вы и допрыгались, - произнёс Рябой. - Скучала по мне? - Он потянулся к лицу Томы, девушка попыталась отстраниться, но полицейский схватил её за подбородок и заставил посмотреть ему в лицо. - По глазам вижу, что скучала.
  - Оставь её! - попыталась вмешаться Анна.
   Второй наотмашь ударил девушку так, что её отбросило на стойку.
  - Не шебурши, тобой тоже займёмся.
   Прижав ладонь к лицу, Анна зло глянула на мужчину.
  - Опусти глаза! - рявкнул тот. - Опусти глаза!
   Анна опустила голову.
  - Вот и умничка, - расплылся в улыбке мужчина. - Так, а что мы тут празднуем? - Он взял из рук Томы бутылку и повернул этикеткой к свету и присвистнул: - Неплохо шлюхи нынче зарабатывают, если коньяк пьют! Смотри-ка, Толик, ты такой даже по праздникам, небось, не пробуешь!
   Рябой щёлкнул пальцами, подзывая бармена:
  - Принеси-ка стаканы! - велел он, и подмигнул девушкам с таким мерзким видом, что Анна испугалась, что её опять затошнит.
   Бармен с невозмутимым видом принёс пару стаканов, быстро и ловко открыл бутылку, разлил напиток и отошёл, будто ничего и не происходило.
  - Я смотрю, синие мундиры творят чудеса, - громко, с вызовом сказала Анна, утерев сочащуюся из разбитой губы кровь, - способствуют временной слепоте у населения. И глухоте, похоже, тоже.
   Толстяк замахнулся, но не ударил, удовлетворившись тем, что девушка съёжилась.
  - Лучше заткнись, - посоветовал он. - А то все зубы пересчитаю.
  - Эй… Эй! Что такое? - Голос раздался от дверей бара. Все, включая бармена, посмотрели на только что вошедшего мужчину в твидовой шляпе и клетчатом костюме. Ян не выглядел неуверенным или обесопокенным, как обычно выглядят люди, вмешивающиеся в сцену насилия по первому порыву, а затем уже прислушивающиеся к внутреннему голосу, который может нести полный бред, уверяя, что «показалось», «они просто беседуют», «может, старые приятели», «проходи мимо, тебя это не касается». Ян выглядел как человек, который точно знает, что происходит.
  - Оставьте девушек в покое!
   «Господи, его же сейчас изувечат…» - подумала Анна.
  - Не лезь, друг, - произнёс рябой. - Не те дамы, чтобы честь отстаивать, усёк? Или ты их «кот»?
   Журналист упрямо пошёл вперёд, будто собираясь броситься тараном, но тут инициативу перехватила Тома:
  - Ой, будет вам, мальчики! - прощебетала она кокетливо, легонько хлопнув толстяка по руке. - На всех хватит. Только уж давайте не как в прошлый раз — деньги вперёд. Будете паиньками, и договоримся.
   Анна стояла, с обалдевшим видом таращась на подругу, на полицейских же её высокий, зазвучавший по-детски наивно голосок произвёл вовсе ошеломляющее впечатление: глаза у обоих замаслились, а лица стали довольными, будто их пригрело летним солнышком. Тома улыбнулась.
  - Есть у кого сигарета? Курить охота, просто сил нет.
   Толстяк полез в нагрудный карман за пачкой, Тома взяла из чашки на барной стойке коробок, чиркнула спичкой, а затем кинула её в стакан полицейского, одновременно опрокинув содержимое ему на мундир. Коньяк вспыхнул, полицейски заорал, попытался руками сбить пламя и завалился назад. Пользуясь моментом, Анна с силой врезала коленом рябому промеж ног, с непривычки немного промахнувшись, но всё равно добившись нужного эффекта.
  - Ходу! - скомандовала Тома. Схватив со стойки бутылку, она припустила к двери — Ян уже распахнул её, и, пропустив обеих девушек мимо себя, выскочил следом. Все трое кинулись бежать по улице.
  
  
  
  ***
   Город стал чёрным от дождей, от сырости, разбух как отсыревшее полено, и казалось, что не развалился он только лишь благодаря тому, что смёрзся, схваченный неожиданно вернувшимся холодом. Ветер нёсся со стороны залива, с моря, ревущий голосами страшных морских зверей из ледяного, полярного мира. В квартале от Ямского рынка сорвало железную вывеску над входом в кондитерский магазин, выкованную в форме кренделя, она попала в человека, который шёл против ветра, заслоняясь рукой. Он даже не видел того, что сбило его, он упал на спину, и несколько прохожих подбежали проверить, что с ним. Валентино вспомнил о человеке сейчас, когда проходил мимо лавки мясника и увидел, как здоровый мужчина, одетый в большой белый фартук, ловко отрезает шмат мяса от куска, и, покрякивая, разрубает попавшуюся кость. Вывеска ударила в прохожего плашмя, но майору представилось, что она могла попасть и ребром. Хватило бы ветру силы, чтобы раскроить мужчине череп? Однажды он видел человека, которому раскроило голову куском листового железа во время взрыва. Человек выжил, но стал похож на растение, врачи уверили, что таким он останется уже до конца своих дней, что оказалось очень некстати, поскольку тот человек обладал весьма ценными сведениями. Дело едва не кончилось провалом.
   В мясном ряду на лужёных крюках висели туши только что забитых быков, на прилавках, обитых оцинкованным железом, вытянулись рядами куски мяса, вырезки, и над ними возвышались громадные коромысловые весы с медными чашами и цепями. «Пожалуйте-с», - говорили мясники. Забавно было смотреть, как широкоплечий детина угодливо склоняется к маленькой даме, похожей на скатанную из шерсти куклу, достающую ему едва ли до пояса. В толпе лавировали мелкие торговцы и ремесленники. «С пылу с жару, пятачок за пару!» - кричали торговцы пирожками, как таранами прокладывающие путь через толпу своими жаровнями, укреплёнными на животах. Над головами иногда проплывали «ведьмы» — отличительный знак сапожников, палки с железными загнутыми лапками, на которые насаживался сапог для починки. Торговцы сбитнем, с медными баками на спине и деревянными колодками на поясах, на которых в отдельных ячейках гнездились стаканы, обносили и покупателей, и лавочников, одинаково мёрзших на ветру. Выпив сбитня, люди возвращали стакан торговцу, которому, разумеется, негде было его ополоснуть. Вообразив, сколько людей прикасалось губами к липким от патоки стаканам, Валентино содрогнулся от отвращения.
   Об утренней перестрелке «Чёрных» и цыган уже ничто не напоминало: трупы увезли, свидетелей задержали. Только толпа вместо обычных пересудов о политике, ценах и городских сплетнях гудела о случившемся. Чтобы заставить торговцев упустить рабочий день, нужно что-то посерьёзнее, да и народу на рынке после перестрелки даже прибавилось: многие и не собирались, а пришли потолковать, собственными глазами посмотреть на уже смешанную с грязью и снегом кровь.
   Валентино повернул к зданию Ямского рынка, высокому, прямоугольному строению с колоннами, образовывавшими вдоль фасада обходную галерею с покатой крышей. Внутри размещалось около тридцати-сорока разных лавок, торговавших буквально всем. Торговцы зазывали покупателей кошмарными рифмами и откровенной, неприкрытой лестью, многие даже хватали за одежду, почти силой затаскивая внутрь, убеждая хотя бы «посмотреть, если не купить».
  - Господин! Сударь! Для вас только что получены брюки самого лучшего сукна! - заверещал на ухо майору щуплый тип с напомаженными волосами и жиденькими усиками. - Модные, такие в Париже носят!
   Валентино даже не взглянул в его сторону, но торговец, сумевший оценить по внешнему виду, что «господин» не из бедных, и не желая упускать такого ценного покупателя, ухватил его за рукав и потянул к двери. Заглянув через плечо мужчины в лавку, майор увидел, что она пуста, и вошёл, не глядя прикрыв за собой дверь.
  - Вот-с, вот-с, поглядите, - обрадованно заговорил торговец, устремившись к прилавкам, чтобы показать товар.
   Валентино ударил его ногой под коленную чашечку. Торговец громко охнул, раскинул в стороны руки и упал на колени, майор крутанулся волчком, ударив его ногой в голову и сбив на пол, и дважды ударил носком ботинка под рёбра. Мужчина согнулся пополам, отчаянно хватая ртом воздух. Несколько секунд понаблюдав, как он корчится, Валентино размахнулся и ударил ещё раз, после чего развернулся и вышел из магазина, по дороге перевернув табличку на «Закрыто».
   Снаружи толпа скользила мимо лавки — никто ничего не заметил. Валентино вклинился в поток людей, двинувшись к противоположной стороне рынка. Маленькая вольность не принесла ожидаемого удовлетворения, он всё ещё испытывал напряжение, требовавшее выхода. Проанализировав все внешние проявления, Валентино пришёл к выводу, что беспокойное ощущение связано с яростью. Ещё несколько дней в этом чёртовом, городе, и он забудет, как выглядит солнце! Он ни на шаг не приблизился к решению задачи, а прошла уже почти неделя.
   Майор остановился, подняв голову, посмотрел на вывеску над входом в павильон, на котрой высокими, узкими буквами лаконично сообщалось «Табак». По бокам от двери — узкие стеклянные окошки в обрамлении кованых зубцов рамы, сама дверь массивная, стеклянное окно в центре изнутри занавешено шторой. Павильон находился возле второго выхода с рынка, примыкая изнутри к внешней стене. Там имелась дверь для рабочих, ведущая в переулок позади рынка, забитый ящиками. Когда майор вошёл, над входом звякнул медный колокольчик. В маленьком помещении сильно пахло заплесневелым табаком, света не хватало чтобы как следует разглядеть предметы. Вдоль стен стояли витрины с плоскими маленькими коробками, напротив двери, за стойкой, сидел мужчина в рубашке с закатанными рукавами и расстёгнутым воротником, с по меньшей мере трёхдневной щетиной. На левой руке, от сгиба локтя и до запястья, чёрным пятном выделялась наколка, изображавшая кинжал, оплетённый стеблем розы. Майора он осмотрел с самым вызывающим видом.
  - Позови главного, - велел Валентино. - Он должен со мной встретиться.
   Мужчина с ленивым видом поднялся из-за прилавка, засунув руки в карманы брюк, подошёл к майору.
  - А ты кто такой?
  - Ты знаешь, кто я, - ответил Валентино. - Зови.
   Не выдержав взгляда, бандит отвернулся.
  - Не кипятись, фараон, - бросил он и ушёл в подсобное помещение.
   Через минуту в комнату вошёл молодой смуглый парень, кучерявый, смазливый как девушка, одетый не без франтовства. Майор не показал, что удивился, хотя ожидал он увидеть старика. «Петропольская полиция ни черта работать не умеет, - подумал он. - Все их сведения безнадёжно устарели». Он спешно перебирал в голове имена и лица из досье. Парень едва успел выйти на середину комнаты, а Валентино уже вспомнил, кто он: Александр Десятников, кличка «Червонец», один из подручных Бабая. «Импульсивен, антисоциален, обладает слабым поведенческим контролем», - мысленно воспроизвёл майор. На счету парня числилось множество мелких нарушений, несколько краж, затем он, как будто, сделался чист, но, видимо, как раз в это время примкнул к «Чёрным извозчикам» и перестал попадаться полиции. «Старик испугался и послал вместо себя парня? - подумал Валентино. - Нет, он не доверил бы переговоры со мной такому хлыщу. Значит, у «Чёрных извозчиков» произошла маленькая революция».
   Следом за Десятниковым зашли трое его подручных, включая мужчину с татуировкой. Двое встали по бокам от майора как почётный караул.
  - Только посмотрите, парни! - Червонец обращался к подчинённым, но глядел прямо на майора. - Захаживали к нам полицейские, но Особый отдел отметиться пока не успел. А этот ещё и не скрывается. Заберите у него пушку, - без перехода распорядился он.
   Валентино слегка развёл руки в стороны, позволив татуированному вытащит у него револьвер из поясной кобуры.
  - Красивая игрушка, - одобрил Червонец, повертев револьвер в руках. - Ну, что, дядя, выкладывай, чего тебе от меня понадобилось?
   Прежде чем идти на встречу, Валентино «прогнал» в голове все возможные сценарии, исходя из того, что ему было известно о Бабае. На смену участников беседы майор не рассчитывал, но ясно было, что Червонец сильно отличается от своего предшественника, с ним предстояло вести себя иначе, причём решить немедленно, как именно.
   Стремительно присев, Валентино крутанулся вправо, коротко ударил одного из своих стражей кулаком в солнечное сплетение, а затем развернулся налево и ударил второго. Оба мужчины упали почти одновременно. Червонец и татуированный потянулись к оружию. Валентино сделал бросок вперёд, выпрямив правую руку — в подставленную ладонь из рукава скользнул маленький револьвер. Червонцу показалось, будто особист вырос из-под земли прямо перед ним, но тут же исчез, зато какая-то неведомая сила опрокинула его на пол. Он едва успел понять, что лежит, когда рядом упал третий его помощник, получивший кулаком в лицо и в висок. Червонец дёрнулся подняться, но между глаз ему уставилось дуло револьвера.
  - Скажи, пусть лежат, - произнёс майор. Он даже не сбился с ровного дыхания, только несколько прядей упало на лицо.
  - Не двигайтесь, парни, - облизнув губы, произнёс Червонец, хотя команда и не требовалась — его подручные едва ли могли обрести боеспособность в ближайшие пять минут. Третий, получивший по голове, вообще лежал без сознания.
  - Вставай, - распорядился Валентино.
   Червонец поднялся. От подсечки пострадала разве что его гордость.
  - Ловко ты, папаша, - произнёс он. - Всех особистов так махаться учат?
   Валентино забрал свой револьвер, вернув в кобуру, затем вытащил револьвер бандита, подошёл к распластавшимся по полу шестёркам и поочереди оглушил их, ударив рукояткой револьвера по затылкам.
  - Идём. - Он указал на заднюю дверь магазинчика. - Поговорим на воздухе.
   Испуганным Червонец не выглядел, он широко улыбнулся, и улыбка не показалась Валентино бравадой.
   Они прошли через тёмный коридорчик (майор взял бандита за воротник и приставил дуло револьвера между лопаток, чтобы тот не выкинул фокус), и оказались в переулке позади рынка. Снег всё ещё опускался редкими точками, исчезая, едва касаясь предметов. Откинув барабан, майор высыпал патроны на землю и перекинул револьвер Червонцу, свой сунув в карман.
  - Теперь поговорим.
  - Чёрт, мужик, умеешь ты привлечь внимание! - воскликнул Червонец, вернув револьвер в кобуру. Похлопал себя по груди, достал из внутреннего кармана пачку сигарет и спички.
  - Так чего тебе от меня понадобилось? - спросил он, закурив и привалившись боком к маленькой вышке из ящиков.
  - Я слышал, несколько дней назад здесь произошло то же, что и сегодня утром, только второй стороной выступали «Лихие».
  - Хороший слух, поздравляю, - иронично усмехнулся Червонец.
  - Ещё я слышал, - невозмутимо продолжил Валентино, - что твои люди давно уже делят город с «Лихими», но пока что поделить не удаётся.
  - Пока что, - произнёс Сашка. - До сих пор рулил не тот человек.
  - Согласен, - кивнул майор. - Я хотел бы оказать содействие, за небольшую ответную услугу.
  - Уже интересно, - вставил Червонец, выдохнув в сторону дым.
   Валентино представил, как сворачивает наглому хаму шею.
  - Ты отправишься на Княжий остров вместе со своими людьми. Я дам тебе полный карт-бланш на один день, - сказал он. - Полиция не станет вмешиваться. Полная свобода, сможете делать там всё, что захотите. И я рассчитываю на то, что ваш визит не пройдёт незамеченным.
  - А что взамен? - быстро спросил Червонец.
  - Взамен ты не станешь затягивать с этим делом, - ответил Валентино.
  - Чёрт, мужик! - Червонец выкинул сигарету в кучу мусора и азартно хлопнул в ладоши. - Да я бы приплатил ещё за такое! Только чем тебе так «Лихие» насолили, а?
  - Не задавай лишних вопросов, - произнёс Валентино. - И не затягивай: в это воскресенье начало Рождественского поста, люди с утра будут в храмах. На острове их всего три.
  - Хочешь, чтобы мы вломились в храмы?
  - Тебя что-то смущает?
  - Нет, - Червонец широко ухмыльнулся.
   Отвернувшись, майор зашагал прочь.
  - Мы взорвём ваш остров! - крикнул ему вслед Червонец.
   Задумчиво глядя вслед майору, он достал ещё одну сигарету и снова закурил. «Особист мужик себе на уме, что-то он крутит, чужими руками хочет работу сделать, - думал парень. - Ну, да ничего, не один такой умный, я-то тоже в накладе не останусь».
   Представляя, что именно сделает с островом, Червонец расплылся в улыбке: не каждый день тебе отдают город в личное пользование, можно и повеселиться как следует. «Только слегка подкорректируем твой план, господин майор, - подумал Червонец. - Раз уж ты отдаёшь мне остров, я начну с самого интересного. Но не бойся, и до остальных очередь дойдёт».
  
   Автомобиль ждал на другой стороне площади, припаркованный перед мебельным магазином. За рулём сидел рядовой, именем которого майор так и не поинтересовался.
  - На Княжий остров, - велел Валентино, устроившись на заднем сидении.
   «Лиховы считают Княжий своей вотчиной, - подумал Валентино, когда машина тронулась, и за окном поплыли стены домов, обвешанные рекламными щитами. - Заставим их поволноваться, иным способом этих панов не пронять. Если документы у них, то намёк будет им ясен, если нет — помогут искать. Что до Червонца: нужно будет убрать его, когда выполнит дело. Не арестовывать, нет. Убрать, без лишних хлопот. Я сделаю Петрополю большое одолжение».
  
  
  
  ***
   Матвей занимал всего две комнаты в мансарде углового дома, в первой он обустроил операционную, совмещённую с гостиной, где принимал с утра до вечера всех местных, разумеется, неофициально, поскольку лишился лицензии ещё лет пять назад. История была тёмная.
   На время, пока в его доме оставался Глеб, Максим приставил к бывшему доктору отдельно человека, следившего, чтобы тот не пил и не принимал морфин. Матвей мучился, но Максим пообещал сбросить его с Республиканского моста с камнем на шее, если он возьмёт в рот хотя бы каплю.
   Глеб занимал хозяйскую спальню, вытеснив Матвея в операционную на диван. Лежал, обложенный подушками, похожий на восковую куклу.
  - Сходите покурите, - велел Максим дежурившим в комнате парням.
   Те беспрекословно подчинились. Глядя, как брат прикрывает двустворчатые двери, Глеб попросил:
  - И мне дай прикурить.
   Максим обошёл кровать, достал папиросу, сунул её брату в губы и поднёс зажжённую спичку.
  - Сдохнуть можно тут со скуки, - сварливо произнёс Глеб, слабой рукой вынув папиросу и выдохнув клубы дыма.
   Максим сел на постель в ногах у Глеба, взял с прикраватной тумбочки пустой стакан с потёками от чая и тоже закурил.
  - Как у нас дела?
  - Всё нормально, - ответил Максим. - Завод восстановили, производство наладили.
  - Нормально? - переспросил Глеб резко. - Мне рассказали про Раду.
  - Я её вытащу.
   Глеб хмыкнул и на секунду болезненно сморщился.
  - Люди не идут ко мне спрашивать, что им делать, - заговорил он. - Нас разделали на верфи, но они не спрашивают, что нам делать. Не у меня, по крайней мере, - прибавил он.
  - Я поддерживаю порядок.
  - Только не держи меня за дурака, Макс! - разозлился Глеб.
  - Не буду, - спокойно согласился Максим.
   Некоторое время Глеб тяжёлым взглядом буравил брата, потом вздохнул и произнёс:
  - Матвей говорит, хромота останется.
   Максим ничего не сказал, молча протянул стакан, чтобы Глеб мог смахнуть в него пепел.
  - Я всё думаю, почему ты не оставил меня там, - проворчал Глеб.
  - Не мели чушь, мы семья.
  - Семья… - прошептал Глеб, поглядев в потолок. - Что бы это значило ещё, чёрт побери…
   Несколько минут они молча курили, но Глеб заметно устал: он потерял много крови и всё ещё восстанавливался.
  - Я должен идти. - Затушив папиросу о стенку стакана, Максим поставил его на тумбочку. - Поправляйся.
  - А ты не напортачь, - бросил Глеб.
   Максим кивнул:
  - Договорились.
   В операционной он столкнулся с Линдом, тот заметно удивился, но удивление длилось всего мгновение.
  - Как он там? - спросил старик, кивнув на дверь.
  - Хромота останется, - ответил Максим. - А так — выкарабкается.
   Линд кивнул, но было похоже, что слова Максима его не до конца успокоили. Максим оглянулся на дверь и заговорил, понизив голос:
  - Ты должен знать кое-что, - сказал он. - Завтра в шесть вечера я встречаюсь в «Бочонке амонтильядо» с цыганским бароном.
  - Ты спятил?! - громким шёпотом спросил Линд.
  - Пока ещё нет. Из-за Глеба всё теперь плохо, мы обезглавлены, ты сам понимаешь, а воевать на два фронта попросту глупо.
  - Хочешь замириться с Тагаром? - спросил Линд.
  - Да. Рада бы одобрила, кстати.
   Линд бросил взгляд на дверь в спальню, потом спросил:
  - Почему в «Бочонке»?
  - Нейтральная территория, - ответил Максим. - Я снял десятый номер, мы договорились, что оба придём без охраны. Уверен, барон захочет рассмотреть моё предложение.
  - Ты поступаешь разумно, - одобрил Линд.
  - Глебу я не говорил, - предупредил Максим. - Не стоит его сейчас волновать.
  
  
  
  ***
   Пересказ произошедшей в «Святом Джо» перестрелки не отнял много времени, Павел почти ничего не утаил, только слегка подкорректировал свой рассказ, например, опустив, что расспрашивал начальника отдела мониторинга об Алтынове, выставив всё так, будто искал только соучастника бандитов, сообщивших им о перевозке денег. Захарьин негодовал и винил следователя в некомпетентности, но официально вменить ему ничего не мог: Павел проводил обычный допрос подозреваемого в рамках расследования, то, что в варьете вломился убийца и начал палить по людям, не его вина. Единственное, в чём его можно было упрекнуть, так это в том, что он не подал утром рапорт о произошедшем, но Павел сослался на второе ранение. Это избавило его от необходимости заполнять бумажки: полковник велел взять отгул до конца дня и ехать домой, отсыпаться и лечиться. Теперь в его распоряжении было необходимое время, он мог действовать. Но прежде нужно было, всё же, в самом деле заехать домой, хотя бы для того, чтобы помыться и сменить одежду. Или чтобы сын не начал пугаться собственного отца, не признавая.
   Он доехал на извозчике, по пути обдумывая, как поступить дальше: ни одной прямой улики у него не было, только косвенные, значит, необходимо каким-то образом добиться от Воронина признания, или найти деньги, что было бы совсем замечательно, или украденное у охраны оружие — всё это могло послужить прямым доказательством вины.
   Павел остановился на площадке перед приоткрытой дверью своей квартиры: между дверью и косяком зияла щель в ладонь шириной. Анфиса Алексеевна никогда не оставила бы её вот так, она с одинаковой силой боялась как воров, так и сквозняков, женщина могла забыть пообедать, погрузившись в дела, но не оставить без внимания вход в квартиру.
   Павел достал оружие, взвёл курок, левой рукой осторожно подтолкнул дверь, поморщившись, когда она заскрипела, поворачиваясь на несмазанных петлях — кто мог знать, что в собственный дом придётся пробираться тайком?
   В прихожей свет не горел, из гостиной доносились приглушённые голоса и отчётливые всхлипы. Следователь двинулся вперёд, держа револьвер в согнутой на уровне живота руке, молясь, чтобы только не вернулась слабость. Из коридора послышались приближающиеся шаги, следователь прыгнул вперёд, схватив человека, прижал к стене и направив дуло револьвера ему в лицо.
  - Замри, - прохрипел Павел угрожающее. - Только шевельнись!
   Парень сильно побледнел, сведя глаза на маленьком чёрном отверстии перед своим носом, ощущая запах смазки и едва уловимый запах пороха и металла, его нижняя губа задёргалась, и тут Павел разглядел, наконец, что паренёк одет в синий мундир.
  - Что ты здесь делаешь?
  - М-мы приехали на вызов… - пробормотал полицейский.
   Павел ослабил хватку, затем убрал оружие от лица парня и отступил назад.
  - Кто вас вызвал?
  - Почарова Анфиса Алексеевна, она…
   Не дослушав, Павел бросился в гостиную, с грохотом распахнув дверь. Анфиса Алексеевна сидела на кушетке с платком в подрагивающих руках, её глаза покраснели, веки припухли, лицо покрылось пятнами. Рядом стоял немолодой лейтенант с раскрытым блокнотом и карандашом, двое рядовых топтались без особого дела, изображая осмотр комнаты.
  - Пашенька! - Женщина попыталась встать, протянув руки, но ноги отказались слушаться и Павел подхватил её и усадил обратно на кушетку.
  - Что случилось? Где Таис и Поль?
   В гостиную, потирая шею, заглянул рядовой. Косясь на Карского, он прошёл в комнату, присоединившись к товарищам.
  - Таис нет с утра, - захлёбываясь рыданиями, ответила Анфиса Алексеевна. Она старалась сдержать слёзы, чтобы говорить внятно, но давалось ей это с трудом. - А Поль… Поль… его…
   Павел посмотрел на полицейского с блокнотом.
  - Вы старший лейтенант Карский, как я понимаю? - спросил мужчина.
  - Наблюдательность на пять с плюсом, - резко ответил Павел. - Объясните, что случилось.
   Мужчина оскорбился, и тон его стал ещё более чопорным и официальным.
  - По словам вашей тёщи, час назад к вам в дом вломились неизвестные, которые забрали ребёнка и скрылись.
  - Они что-нибудь говорили? - Павел обращался к полицейскому, потому что Анфиса Алексеевна уже не могла ничего выговорить.
  - Похоже, что нет, - ответил полицейский. - А где ваша супруга, Павел Константинович?
  - Я не знаю. Я ночевал на работе, весь день меня не было дома.
  - А кто-то может подтвердить, что вы ночевали не дома?
  - А это тут при чём?! - взорвался Павел. - Моего сына похитили час назад, а не ночью!
   От необходимости отвечать полицейского избавил звонок телефона, загремевший в прихожей. Осторожно отняв от себя руки женщины, Павел вышел в коридор. Сняв трубку, он услышал низкий мужской голос: - «Карский?».
  - Где мой сын?
  - Со мной, - ответил мужчина. - Не кипятись. Хочу, чтобы ты сразу уяснил: если втянешь в дело своих приятелей из Сыр-бора, мальчишке хана. Ты понял?
  - Я понял.
  - Вот и хорошо. - Голос говорившего повеселел. - Твоя беда в том, что ты не понимаешь намёков, лейтенант: мне казалось, я выразился предельно ясно, но мой человек в «Святом Джо» не смог тебя убедить. Видишь, к чему привело твоё упрямство?
   Павел стиснул телефонную трубку.
  - Что ты хочешь?
  - Чтобы ты перестал копать там, где не просят, - ответил мужчина. - Оставь в покое банковские дела, твоя работа выяснить, где деньги сейчас, а не откуда они взялись.
  - Верните моего сына.
  - Как только ты соберёшь материалы, которые успел накопать, - прервал его мужчина, - и передашь их моему человеку.
  - Когда и где?
   В трубке послышался хриплый смех.
  - Не торопись, дружочек, хочу убедиться, что ты проникся, понимаешь? Я сообщу детали завтра. И не дури, не то будешь своего пацана по кускам собирать, по городу.
   Следователь услышал щелчок и гудки, но продолжал стоять, прижимая трубку к уху, когда в прихожую заглянул лейтенант.
  - Простите, её сейчас нет, - произнёс Павел, быстро взглянув в сторону лейтенанта. - Я всё ей передам, когда вернётся. Всего доброго.
   Павел положил трубку на рычаг.
  - Всё в порядке, надеюсь? - подозрительно спросил мужчина.
  - Да, - ответил Павел. - Спрашивали Таисию.
   Полицейский кивнул и спросил:
  - А, всё-таки, не знаете, где может быть ваша супруга? С ней точно всё в порядке?
  - Я не знаю, где она, - посмотрев на коллегу тяжёлым взглядом, ответил Павел. - Таисия ведёт насыщенную светскую жизнь, у неё много друзей, с половиной из которых я не знаком. Если необходимо, лучше расспросите Анфису Алексеевну, она видится с дочерью чаще меня. Только, пожалуйста, как можно мягче — вы сами видите, в каком она состоянии.
  - Конечно, разумеется, - закивал полицейский. - Но мне и вам тоже надо задать бы парочку вопросов — работа такая, вы же знаете.
  - Да, - кивнул Павел. - Знаю. Идёмте, поговорим в гостиной.
  
   Полицейские не уходили. Павел рассказал всё, что в подобных случаях стараются выяснить сыщики, не дожидаясь расспросов, но лейтенант продолжал пустой разговор, задавая одни и те же вопросы по третьему-четвёртому кругу, то ли из-за природной дотошности, то ли, что вероятнее, из-за того, что не имел в голове чёткого представления о схеме расследования. Анфиса Алексеевна уже с трудом сидела, так что Павел отвёл её в комнату, после чего выставил полицейских из квартиры и позвонил Аристарху Фёдоровичу, попросив прийти. Доктор приехал меньше, чем через полчаса, но следователю они показались вечностью.
  - Что случилось, голубчик? Температура снова подскочила? - озабоченно спросил доктор, снимая пальто в прихожей.
  - Нет, - ответил Павел. - Анфисе Алексеевне стало плохо, она сильно перенервничала.
  - Что-то произошло? - участливо спросил доктор.
  - Да. - Павел повёл доктора в комнату, но возле двери остановился. - Поля похитили. Не надо!
   - Следователь предупреждающе поднял раскрытую ладонь. - Просто позаботьтесь о ней, и вызовите надёжную сиделку, хорошо? Я должен идти. Деньги в гостиной на столе.
  - Конечно, голубчик, не беспокойтесь, - пробормотал доктор, потрясённо глядя на Павла.
  - Спасибо вам.
   Павел кивнул и ушёл в свою комнату, достал из шкафа новый костюм, в прихожей снял с вешалки плащ, и, прихватив шляпу, вышел из квартиры. Спустившись в подвал, он перебрался в соседний дом и вышел через чёрный ход.
  
   До места он доехал на извозчике, попросив остановиться за квартал от дома, вошёл во двор первого же строения и поднялся на несколько этажей, а дальше двинулся через галереи, по перекидным мостикам и лестницам, по крышам и через подъезды. По земле вышло бы вдвое быстрее, но так он не попадался на глаза случайным прохожим. Он знал пристройку, в которой обитало семейство Лиховых, но внутри никогда не бывал. Ему ни разу не случалось арестовывать кого-либо из братьев, они никогда не попадались, да и на его участке они не работали. Павел прошагал через двор и без стука вошёл в дом. В полутёмном коридоре путь ему сразу же заступили несколько человек, в лоб упёрлось дуло револьвера, Павел поднял руки с раскрытыми ладонями. В правой он держал своё удостоверение.
  - Мне нужен Максим Лихов.
  - Здесь его нет, - с секундной задержкой ответил рыжий парень. - Поищи где-нибудь ещё.
   Павел заметил маячившего за спиной «привратника» второго, помладше, и крикнул ему:
  - Скажи своему атаману, что пришёл следователь Карский!
  - Слушай, мужик, - Рыжий толкнул полицейского в плечо, попав как раз в раненное, - шёл бы ты отсюда.
   Павел шатнулся назад и стиснул зубы.
  - Пропусти его, Лёх, - послышался голос с другого конца коридора. Рыжий смерил следователя презрительным взглядом и подвинулся в сторону, отвесив издевательский поклон. Павел хотел пройти, но парень придержал его за локоть.
  - Вашу шпагу, сударь, - произнёс он, насмешничая.
   Павел вынул из кобуры револьвер, неохотно передал Рыжему, и направился по коридору к поджидавшему главарю. В отличие от своего подручного, Лихов не усмехался, и приглашающий жест не выглядел издевательским. Павел зашёл в маленькую комнату, очевидно, служившую бандиту спальней. Возле двери стояла двуспальная кровать, слева у стены — железная печка, перед ней два кресла с вытертыми спинками, между ними уместился круглый кофейный столик, на котором стоял графин и пара стаканов. У дальней стены возвышался массивный шкаф с отколотыми завитушками по углам. Единственным роскошным предметом во всей комнате был небольшой секретер из тёмного дерева на изогнутых ножках, с позолоченными ручками на ящиках. Вещь недешёвая даже на первый взгляд. Он был открыт, на крышке, служившей столешницей, лежали какие-то чертежи, которые Лихов просматривал, прежде чем его отвлёк шум в прихожей.
  - Садись, - пригласил Максим, принявшись быстро собирать бумаги.
   Павел видел, как он убрал их в один из верхних ящиков, но ящик не захлопнулся: он выступал чуть дальше своего соседа, только Лихов не заметил — его слишком занимал визит полицейского. Взяв с кофейного столика графин, он плеснул немного в стаканы.
  - Выпьешь? - спросил Максим, протянув один стакан следователю. - Ром.
   Руку снова начало дёргать, но Павел покачал головой, почти с сожалением отказавшись.
  - Как знаешь, - философски пожал плечами Лихов, усаживаясь в соседнее кресло. - Так чем обязан?
   Павел незаметно вдохнул. Он пришёл, полагаясь только на репутацию Максима, но белым барашком тот тоже не был. Если что-то пойдёт не так, полиция даже тела не найдёт.
  - Я знаю, что ты ограбил инкассаторский фургон…
  - Забавно, - произнёс Максим.
  - …и украл сто тысяч, принадлежавших купцу первой гильдии Алтынову, - закончил Павел, отметив, что при упоминании купца маска спокойствия, наконец, оставила бандита, хотя бы ненадолго. Максим заглянул в стакан, но пить не стал, а поставил его на столик и спросил, с интересом глянув на следователя:
  - Что, и доказать сможешь?
  - Да. - Павел выдержал взгляд. - Есть свидетели. И ты только что фактически сознался.
   Максим рассмеялся, хлопнув ладонями по подлокотникам.
  - Ловко, - признал он. - Так что же? Ты пришёл предъявить обвинение?
  - Я это сделаю, если ты не поможешь мне в одном деле. Думаю, Алтынову хватит и обвинения: когда он узнает, кто его ограбил…
  - Ты сейчас не слышал звуки трубы? - перебил его вдруг Максим, выпрямившись в кресле. - Готов поклясться, только что трубили снятие Седьмой печати. Грядёт Конец Света. Ничем иным объяснить то, что старший лейтенант Павел Константинович Карский опустился до шантажа, я не могу.
   Павел ничего не ответил.
  - Так что ты хочешь? - спросил Лихов, протянув руку за стаканом.
  - Несколько часов назад Алтынов похитил моего сына, - ответил Павел. - Я не могу обратиться к своим, потому что не знаю, кому доверять: один из моих коллег работает на Алтынова, и неизвестно, скольких ещё он купил.
  - Понятно. - Максим постучал пальцами по стакану, вызвав мелодичный звон хрусталя. Посмотрел на следователя. - Это из-за того, что ты раскопал, где он отмывает свои денежки?
  - Даже не подобрался, - с долей досады в голосе ответил Павел. - Всё, что мне известно: украденные сто тысяч принадлежат Алтынову, и банк отмывает для него деньги. Одного моего свидетеля застрелил наёмник в «Святом Джо», другого, по фамилии Прутков, убил мой собственный агент. Мне нужно время, чтобы найти новых свидетелей, в банке наверняка ещё кто-то что-то знает. За обеими смертями стоит Алтынов.
  - Так это ты был в «Святом Джо»? - с оттенком уважения уточнил Максим.
   Павел смолчал, поскольку ответ и так был очевиден. Он никак не мог понять, о чём думает Лихов, в какой-то момент ему показалось, что тот сейчас просто достанет оружие, и вечером на кладбище Княжьего острова станет на одну неизвестную могилу больше. Почему нет? Проще всего тихо избавиться от полицейского.
  - Хорошо! - Лихов хлопнул в ладоши, будто ставя точку. - Я помогу, но ты свернёшь следствие и не сдашь меня Алтынову по другой причине. Объясню: если купец узнает, что его деньги взял я, он захочет меня убить. Всё честно, - Лихов развёл руками, - я бы тоже захотел убить того, кто умыкнул у меня такие деньжища, но умирать мне совсем не хочется, и вот тут начинаются проблемы. Я стану защищаться, а сил мне теперь хватит, можешь поверить. То, что последует дальше, мало будет походить на игры, в которые сейчас играют наши бандиты-законники.
   «Он, - подумал Павел, - он заварил всю эту кашу! Стравил «Чёрных извозчиков» и цыган, ослабил Алытнова, чтобы тот не сумел вмешаться. Он затеял подмять под себя город!»
  - Я могу остановить всё за несколько дней, - продолжил Лихов. - Без лишней крови. Арестуешь меня, и без контроля маленькая операция перерастёт в бойню.
   Дотянувшись до графина, Лихов подлил себе ром.
  - Ты окажешь мне услугу взамен на мою помощь. Не сейчас, а когда-нибудь в будущем. Я приду к тебе и попрошу об одолжении, и, что бы там ни было, ты сделаешь.
  - Нет, - резко ответил Павел, - на такое я согласиться не могу.
  - Расслабься, убивать детишек и стариков не придётся, - тихо рассмеялся Максим. - Ничего такого, что ты не мог бы сделать. При моей деятельности иметь в должниках полицейского всегда полезно, тем более такого, как ты. Что, согласен? Решайся, - прибавил он, - выбора особого у тебя ведь нет.
   Лихов ждал, ему, понятное дело, торопиться было некуда. Внезапно Павлу показалось, что он сейчас задохнётся.
  - Согласен, - выдавил он. - Но…
  - Но ты не участвуешь в операции, - уже в который раз перебил Лихов. - Ты на ногах едва держишься, из тебя боец никакой, а своих парней я подставлять не собираюсь.
   Возразить опять было нечего, Павел кивнул.
  - Есть предположения, где он может держать ребёнка? - спросил Максим.
  - В «Европе». Алтынов сам позвонил мне, предупредить, чтобы я не глупил. Я спросил его, где Поль, он ответил «со мной».
  - Да, похоже на правду, - согласился Лихов.
   Павел слушал, но смотрел на отблески огня за решёткой железной печки, стараясь не подпускать боль и усталость, сконцентрироваться на голосе собеседника.
  - Ты уверен, что получится? - спросил он.
   Лихов усмехнулся, иронично склонив голову на бок.
  - Уверен ли? Последние полгода я готовил разные варианты проникновения в резиденцию Алтынова. Если твой мальчишка там, мы его вернём. Да, к слову, как ты сюда добирался?
  - Без хвоста.
  - Верю. - Максим побарабанил пальцами по краешку столика, потом крикнул в сторону коридора: - Лёха!
   В комнату почти сразу вошёл рыжий парень с нахальным взглядом. Он смачно хрустел солёным огурцом и на следователя посматривал так, будто видел что-то очень забавное.
  - Перевезёшь господина Карского через мост, высадишь в каком-нибудь тихом месте, потом сразу возвращайся — тебя ждёт работа.
  - Сделаю, - кивнул Рыжий.
   Павел поднялся с кресла. Голова немного кружилась, он чувствовал слабость, его клонило в сон. Лихов тоже встал и протянул ладонь. Павел посмотрел на неё так, словно не видел. Лихов улыбнулся уголками рта, хотел опустить руку, но следователь успел коротко пожать её в ответ. Губы Максима снова тронула улыбка, на сей раз искренняя.
  - Тебе нельзя ни домой, ни в отделение, - предупредил он. - Алтынов не должен догадаться, что в деле замешан кто-то другой, пусть считает, что ты сам забрал сына. Схоронись где-нибудь, а завтра в шесть утра жди меня там же, где тебя оставит Лёха.
   Кивнув, Павел вышел из комнаты, последовав на улицу за Рыжим. Если бы только он мог убедить себя, что поступает правильно, возможно, голова болела бы не так сильно.
  
  
  
  ***
   Гостиная казалась чересчур пустой без Рады, весь дом без неё будто вымер. Максим сидел за столом, склонившись над тонким, полупрозрачным листом бумаги, на котором пером был вычерчен план здания. Голос пристроился на подлокотнике кресла, развлекая себя тем, что подбрасывал и ловил маленький метательный нож. Лезвие кувыркалось в воздухе и отбрасывало отсветы, словно рыба, выныривающая из воды. Хлопнула входная дверь, Голос поймал нож и выпрямился, готовый к броску, но в комнату вбежал Рыжий.
  - Что узнал? - Максим нетерпеливо поднялся навстречу.
  - Хорошая новость, - сообщил Лёха, быстрым шагом обходя стол. - У Короля сегодня настоящий банкет, будет много народа, даже больше, чем обычно: разные богатеи и чиновники. А ещё приглашённые музыканты, актёры — ну, ты понял. - Лёха утёр лоб тыльной стороной ладони. - Мы сможем проникнуть вместе с толпой.
   Максим кивнул.
  - Так, парни, теперь — внимательно.
   Голос спрыгнул со своего насеста и встал слева от Максима, Лёха склонился рядом.
  - В отеле четыре входа, - начал Максим, водя пальцем по кальке. - Это центральный, запасной — здесь, в конце коридора, ещё дверь с кухни в безымянный переулок позади отеля и тут — это выход из банкетного зала в сад рядом с отелем. Все запасные выходы всегда запираются изнутри на засов, войти нам нужно тихо, так что для нас остаётся только путь через вестибюль. Там охрана, но, если вечер и правда будет такой шумный, как ты говоришь, - Максим глянул на Лёху, - они не смогут уследить за всем. Нас обшманают, конечно, так что идём без оружия.
  - Что, совсем? - возмущённо воскликнул Рыжий.
  - Нож оставь, - сказал Максим. - Только прячь как следует, ясно?
  - Предельно, - подтвердил Лёха.
  - Тогда дальше. - Максим снова повернулся к плану. - Зайдём через парадный, выйдем через чёрный. Нужно прибыть к моменту, когда праздник будет в разгаре, но ещё не перевалит через отметку разгула, чтобы быть уверенными, что по этажам наверху не шатаются все, кому ни попадя. В отеле две лестницы: одна здесь, в северной части здания, начинается у чёрного хода, вторая в южной, от второго до пятого этажа, над вестибюлем, по ней мы и пойдём. Посетители пользуются лифтом, лестницы не перекрыты, но предназначены больше для слуг. Комната Алтынова на пятом этаже. Мы сперва идём в зал, побудем там недолго, потом поднимаемся наверх по лестнице, она напротив вестибюля.
  - Лестница ведь ближе к банкетному залу, - указал Лёха. - А чёрный ход на другом конце здания. Почему не выйти через кухню?
  - Потому что на кухне наше появление точно не останется незамеченным, а в банкетном зале слишком много людей, поэтому и дверь в сад отпадает тоже. - Максим взял огрызок карандаша и пометил крестиком комнату. - Здесь живёт Алтынов, я считаю, что ребёнок в одной из комнат по соседству. Голос, ты ждёшь в машине с Воробьём, Лёха, ты идёшь со мной. И ещё кое-что, - прибавил он, вдруг улыбнувшись. - Сходи в мою комнату и подбери себе приличный костюм. Не забудь котелок.
  - Котелок? - переспросил Лёха с таким выражением, будто ему предложили надеть на голову ведро.
  - Сольёмся с толпой, - сказал Максим. - Всё, выдвигаемся через… - Он посмотрел на часы. - В одиннадцать. Проинструктируйте Воробья, - добавил он.
  - Парень в штаны надует от счастья, - хохотнул Рыжий.
  
  
  
  ***
   Машина катила по каменной брусчатке, водитель не торопился, держась ровно. Улицы почти совсем опустели, время близилось к полуночи, и, хотя ещё можно было встретить одинокого извозчика или легковой автомобиль, из которого доносился заливистый смех припозднившихся гуляк, ночная жизнь города, всё же, сильно отличалась от дневной. К ночи жизнь расправляла свои трепещущие, блестящие крылышки на отдельных улицах и площадях, источая пряный аромат духов и вина, и то лишь летом, когда ночи светлы и теплы. Осень загоняла её в ярко сияющие залы ресторанов и тесные, шумные подвалы кабаков.
  - Здесь, - произнёс Максим. - Останови здесь.
   Воробей припарковался перед витриной аптеки. Максим снял кобуру с револьвером и положил на сидение, Лёха проделал то же самое. В светлом креповом пиджаке в «ёлочку», в отутюженных брюках, с атласным галстуком и чисто выбритый, он был похож на представителя процветающей фирмы. Максим тоже приоделся и сменил картуз на аккуратный котелок.
  - Вы двое, - Лихов хлопнул по плечу сидящего впереди Голоса, - будьте наготове. Не знаю, как быстро мы управимся, но, если не вернёмся через час, Воробей пусть едет за подмогой.
   Максим достал из-под сидения несколько завёрнутых в ткань продолговатых предметов и передал Голосу, тот вынул один, похожий на бутылку из синеватого металла.
  - Ты и гранаты захватил? - спросил Лёха.
  - Образцы нашего груза, - сказал Максим. - Вчера ночью он прибыл в Гавань, утром я его осмотрел, он на моём личном складе.
   Лёха присвистнул.
  - Ну, теперь повеселимся!
  
   «Европа» возвышалась над соседними домами будто ацтекская пирамида, храм, возведённый силой и волей одного человека, Короля Тёмного Города, каждый день подтверждающего, что сила в руках того, кто сидит на золоте.
   «Посмотрим,» - подумал Максим.
   У входа в отель стоял швейцар в форменной одежде, с такими усами и баками, что позавидовал бы любой морской волк.
   В некотором роде Максим даже уважал Короля, как уважал целеустремлённость в любом человеке. Амбиции в сочетании со способностями творят чудеса. Алтынову не было равных в Петрополе, но Максим верил также в то, что нет ничего запретного, все табу находятся в головах людей. Алтынов обманул целый город, словно фокусник, создал иллюзию собственной неуязвимости. Ни у кого не возникает даже тени мысли, что его можно свергнуть, что он может быть уязвим. «Такой же смертный, как и все мы, - думал Максим, входя в распахнутые двери отеля. - Не существует неприкасаемых людей. Нет ничего запретного, человек может всё, что только способен осуществить».
   Гости всё ещё прибывали. На входе дежурили шестеро охранников, все одетые с иголочки, но ширина плеч и квадратные подбородки недвусмысленно говорили о роде их занятий. Высокая девушка в длинном, расшитом блёстками платье, обтягивающем фигуру так, что она напоминала одну из покрытых золотом скульптур, расположившихся по бокам от дверей, собирала плату. Весьма немалую. Вестибюль отеля вытягивался прямоугольником в сторону лестницы, путь к которой отмечали два ряда прямоугольных колонн. Центральная люстра имела несколько ярусов, она состояла из покрытых золотом пластин, расположенных под разными углами, из-за чего напоминала беспорядочно смёрзшиеся ледяные осколки. По паркету карминового цвета тянулся геометрический узор из чёрных и коричневых полос, сходящихся в большие пятигранники и пересекавшихся тонкими тёмно-алыми полосками. Вокруг было очень много резких углов: в украшениях стен и потолка, в светильниках, на перилах широкой лестницы, с двух сторон поднимавшейся к площадке над лифтом, а затем расходившейся от неё к длинному балкону, опоясывавшему весь холл. Справа дверь вела в банкетный зал, налево был подъём в две ступеньки, за которым начинался коридор.
  - Наш путь отхода? - шёпотом спросил Лёха, глазами указав в сторону коридора.
  - Да, - кивнул Максим. - Идём, присоединимся к празднику.
   Они вошли в переполненный зал. С десяток пар танцевали матчиш под лёгкую весёлую мелодию, которую исполнял маленький оркестр, расположившийся на возвышении в стороне, но большинство гостей сидели в креслах, расставленных кружками, или стояли вокруг игральных столов, большая толпа собралась у стола с рулеткой. В толпе сновали официанты, специально нанятые для вечера, поскольку обычно роль разносчиц выполняли здешние девушки. Сейчас же они, разодетые в элегантные платья, развлекали гостей, подбадривая тратить деньги. Время от времени какие-то парочки уходили из зала, обнявшись, но вечер только начался, и таких нетерпеливых было немного.
   Максим прихватил с проплывающего мимо подноса бокал с низкой чашечкой, отхлебнул и одобрительно поджал губы.
  - Отличное шампанское.
  - Баловство, а не выпивка, - проворчал Рыжий, сцапав второй бокал с другого подноса.
  - Знаешь, сколько стоит одна бутылка? - усмехнулся Максим. - Некоторые марки — до ста рублей за штуку, и это не предел.
  - Так почему мы до сих пор не возим шампанское? - округлил глаза Лёха.
  - Потому что его возит Алтынов, - ответил Максим, снова отхлебнув из бокала. - Так, погуляем минут десять, чтобы нас успели забыть привратники, и идём наверх.
   Парни разошлись по залу в разные стороны. Максим неспеша прохаживался мимо карточных столов, оглядываясь по сторонам в поисках Алтынова: если купец не здесь, то в своей комнате, что уже могло испортить весь план. Наконец, он увидел его: Алтынов стоял у стола с рулеткой, спиной к нему, но Максим сразу признал его жирный загривок. Он беседовал с чиновником городской думы, покровительственно похлопывая того по плечу, что, кажется, не нравилось последнему. Максим поставил опустевший бокал на проплывающий мимо поднос, повернулся к двери, чтобы уходить, и в грудь ему едва не ткнулась лбом скрипачка из «Небесного форватера».
  - Прошу прощения, - произнесла девушка, подняла глаза и остолбенела.
   Максим смотрел в ответ и не мог отвести взгляда. Она преобразилась, но вместе с тем осталась той же. Волосы, убранные в причёску, украшали крошечные искорки, укреплённые на концах шпилек. На ней была длинная приталенная туника без рукавов, доходившая до щиколоток, поверх которой лежал чёрный гипюр с рукавами-фонариками. И никаких украшений, хотя бы самых простых.
  - Аня? - выговорил он удивлённо.
   Его бесцеремонное разглядывание не осталось незамеченным: девушка неловко убрала за ухо прядку волос и отвела глаза.
  - Господин Лихов, добрый вечер.
  - Что вы здесь делаете? - спросил Максим, прекрасно отдавал себе отчёт, что требовать ответа у него нет никакого права.
  - Я… - Девушка оглянулась на музыкантов. - Работаю.
  - Вот как? - спросил Максим. Он вдруг ощутил, как в нём закипает ярость и на миг прикрыл глаза, чтобы подавить её.
  - Вместе с труппой из «Мистерии», - кивнула Анна, ничего не заметившая. - Они показывают сценки в перерывах между танцами, а я играю на скрипке. Озвучиваю их, если можно так сказать. Получается очень забавно. - Анна смущённо, и вместе с тем гордо улыбнулась. - Я могу скрипкой изобразить гнев или смех, или радость — что угодно.
  - Вот как, - пробормотал Максим снова и мысленно прибавил: «Идиот…».
   Кажется, неподдельное облегчение в его голосе удивило скрипачку, но спрашивать она не стала.
  - Мне нужно идти, - произнёс Максим. - Хорошего вечера.
   Он обогнул девушку, оставив её обескуражено смотреть ему вслед, и начал протискиваться через толпу к двери. На выходе из зала к нему присоединился Лёха.
  - Алтынов в зале, - сообщил Максим.
  - Хорошо, - кивнул Лёха.
   Вестибюль они миновали пьяной походкой, на лестнице Лёха слегка шатнулся на парочку, возвращавшуюся в зал. С балкона они повернули в коридор и начали подниматься по лестнице. Ковровых дорожек на ней, понятно дело, не наблюдалось, узор перил попроще, чем в вестибюле, но, тем не менее, на освещение не поскупились, а ступени выложили плиткой. Максим снял свой котелок и вытащил из подкладки складной нож с узким, кинжалообразным лезвием. Лёха проделал то же самое.
  - Слушай, Макс, - заговорил он. - Может, и нам такой отель отгрохать? С таким домиком корона не нужна — сразу видно, кто хозяин.
   Усмехнувшись, Максим покачал головой:
  - Нет уж. Пирамиды строят, чтобы быть в них похороненными.
   Наверху, через два пролёта, послышались звук распахиваемой двери и голоса. Парни отпрянули от перил к стене и затаились. Сверху раздались характерные вздохи.
  - Чёрт… - прошептал Максим. - Это может быть надолго.
   Лёха осторожно подошёл к лестнице и выглянул: наверху, над перилами, парень прижимал красавицу с копной роскошных каштановых волос, отливавших медью в газовом свете.
  - Что? - кивнул ему Максим.
   Лёха высунулся ещё дальше над перилами, потом также шёпотом ответил:
  - Официант тискает одну из «девочек», - поделился он, и вдруг гаркнул: - Что за дела?! А ну, шалава, живо к клиентам! И ты, балахвост, за работу!
   Наверху раздался испуганный возглас, возня, дверь хлопнула и всё утихло. Парни продолжили подниматься наверх. Коридор пятого этажа пустовал, из-за пары дверей доносился хохот или крики, не всегда весёлые, однако обитатели их, очевидно, были слишком заняты, чтобы выходить. Лёха время от времени тянулся к бедру в поисках успокаивающего холода рукоятки револьвера.
  - Которая? - спросил он, имея в виду двери.
  - Пятьдесят пять, - ответил Максим. - Я знаю мастера, сработавшего для Алтынова камин.
   Максим аккуратно повернул ручку, убедился, что дверь заперта, и полез во внутренний карман за отмычками.
  - На камин потратил тысячу рублей, - проворчал он. - А надёжный замок поставить не удосужился.
   С негромким щелчком дверь капитулировала, и парни вошли в комнату.
  - Чтоб я так жил! - прошептал Рыжий, оглядывая драпировку стен и канделябры.
   Максим обошёл комнату, отдёрнул портьеры, и быстрым шагом вернулся в коридор.
  - Здесь ребёнка нет.
   Пока Лёха возился с замком, Максим подошёл к следующей двери и очень осторожно попробовал повернуть ручку — та поддалась. Максим вернул её в прежнее положение и подошёл к Рыжему.
  - Закрыл?
  - Ещё нет, - пропыхтел Лёха.
  - Погоди.
   Максим отстранил Рыжего в сторону, вошёл в комнату и направился к окну. Лёха тоже вернулся в спальню.
  - Ты чего удумал? - спросил он подозрительно, наблюдая, как Максим осматривает окно. - Совсем ополоумел?
  - Надеюсь, пока нет.
  - С револьверами не пришлось бы идти на такие ухищрения, - пробормотал себе под нос Лёха. - Рада же меня живьём сожрёт, если узнает, что я тебе позволил так лихачить из-за фараоновского щенка!
  - Остынь, - Максим открыл окно и выглянул наружу. Ветер едва не сорвал шляпу с его головы, и парень нырнул обратно в комнату. - Ты мне друг, - сказал он, кинув котелок и пиджак на кушетку, - но впредь никогда не забывай, что работаешь ты на меня, и ни на кого другого.
   Держась за раму, Максим встал на подоконник. Под окнами тянулся узкий выступ шириной в три ладони, на этаж ниже находился балкон. «Ободряет, - подумал Максим. - Но падать всё равно высоковато». Глубоко вдохнув холодный воздух, он посмотрел вверх: небо затянули чёрные тучи, и первые снежинки уже срывались и кружились в потоках ветра. Распластавшись по стене, Максим двинулся к окнам соседней комнаты. Ветер облизывал его пальцы и трепал воротник рубашки. Слишком медлить тоже не следовало, иначе руки закоченеют, и он полетит вниз, размахивая конечностями как деревянная марионетка. «Если шторы окажутся задёрнуты, - подумал Максим, - я поверю, что у дьявола есть чувство юмора». Он не смотрел назад, но знал, что Лёха наблюдает за ним, напряжённо, будто взгляд может удержать его на уступе. Подобравшись, наконец, к окну, Максим нащупал раму и очень медленно заглянул в комнату. Не оставляя впечатления нарочитой роскоши, интерьер спальни, тем не менее, отличался изысканностью: маленький камин из белого камня, обои цвета розовой гвоздики, мягкий ковёр на полу и кровать с балдахином. А ещё там был охранник, сидевший лицом к двери возле камина и листавший газету. Максим снова обшарил комнату взглядом, и, наконец, заметил на кровати ребёнка. Мальчик не шевелился, но к мёртвому ведь охрану не приставят, так?
   Обратно в комнату Лёха практически втащил его. Трясущимися руками Максим натянул пиджак и принялся скакать, разгоняя кровь по венам, потом подошёл к бару со стеклянными дверцами, нашёл початую бутылку рома и приложился к горлышку. Алкоголь немедленно взбодрил, к пальцам быстро возвращалась гибкость.
  - Мальчик там, - сказал он. - При нём один охранник.
  - Наверняка вооружён, - заметил Лёха. - Что дальше?
   Максим сделал ещё глоток, вернул бутылку в шкаф, осмотрелся и снял со стены картину небольшого размера, изображавшую часть внутреннего дворика восточного дворца.
  - Как тебе?
   Лёха взял картину, с недоумением глядя на главаря.
  - Пошли, - скомандовал Максим, с заговорщицким видом поманив друга за собой в коридор.
  
   Дверь спальни широко распахнулась, впуская рыжеволосого парня в съехавшем набок котелке. Парень обеими руками держал перед собой картину и выглядел не слишком трезвым.
  - Эй, приятель, куда это вешать? - громко спросил он, проходя в комнату.
   Охранник привстал, выбираясь из мягкого кресла, а из коридора послышался оклик второго:
  - Не туда, ослиная башка! Куда попёр, совсем мозги забродили?
  - Парни, - охранник откинул полу пиджака, - вам сюда не…
   В комнату стремительным шагом вошёл Максим, Лёха в ту же секунду бросился ничком вниз, охранник выхватил револьвер, но с секундным опозданием: лезвие, преодолело расстояние от двери до камина чуть быстрее, войдя в грудь охранника почти по рукоятку. Максим подбежал к ещё дёргающемуся мужчине, выдернул нож и перерезал ему горло. Рыжий кинулся к кровати.
  - Макс! - позвал он почти в ту же секунду.
   Лихов вытер лезвие платком убитого и подошёл к другу.
  - Мальчик не шевелится. - Лёха с беспокойством посмотрел на Максима. - Так не должно же быть, он не просыпается!
  - Дай-ка. - Максим отодвинул Рыжего и взял двумя пальцами руку ребёнка, попытавшись прощупать пульс — кожа оказалась холодной. Он бережно приподнял малышу веки.
  - Зрачки не двигаются! - испуганно пробормотал Рыжий. - Макс, он мёртв?
  - Нет. - Максим отрицательно качнул головой. - Пульс есть, но сильно замедленный. Ему дали опиум. Чтобы не плакал.
  - Мрази! - Лёха врезал ногой в стоявший рядом комод.
  - Бери мальчика, нужно как можно скорее доставить его к врачу.
   Лёха закивал, снял с кровати покрывало, завернул в него ребёнка. Со стороны и не понять было, что за свёрток у него в руках.
   На первый этаж они спускались почти бегом, наплевав на осторожность. К счастью, от парадного входа до лестницы расстояние было порядочным, разглядеть, что несут парни, охрана не сумела бы, да и не смотрели они в ту сторону: ночь и необходимость стоять практически неподвижно сморили бы любого. Друзья повернули в коридор.
  - Вот ублюдок, - пробормотал Лёха. - Я знаю, что сам не святой, но издеваться над ребёнком…
  - Тише, - попросил Максим.
   Рыжий чуть приотстал, подбирая размотавшуюся часть покрывала, хотел нагнать Максима, уже повернувшего за угол, но тут услышал, как тот заговорил:
  - Мужики…ик… бутте так любезны! Где тут туалет?
   Ему что-то ответили, Максим пробулькал: «Спсибо», и опять появился перед Лёхой. Оба ускоренным шагом вернулись к началу коридора.
  - Что теперь? - спросил Рыжий.
  - Я думаю, думаю, - нервно ответил Максим.
  - Кухня?
  - Не ко столу мы одеты. - Максим дёрнул себя за полы пиджака. - Там сразу поднимут тревогу.
  - Так что остаётся? Через сад не выйдет, в зале тьма народу!
  - Если бы их чем-то отвлечь, чтобы они смотрели в другую сторону, мы проскользнули бы.
  - Чем-то вроде гранат, которые ты оставил Голосу? - не удержался Лёха.
  - Мы бы их не пронесли, - сказал Максим. По лицу его промелькнуло какое-то странное выражение.
  - Что? - воспрял Лёха.
  - Есть одна идея, может сработать. - Максим глянул на дверь, возле которой они остановились. - Жди пока в подсобке: сомневаюсь, что кому-то придёт в голову начать уборку прямо сейчас.
   Максим поправил расстегнувшуюся жилетку и зашагал к банкетному залу. Там веселье уже достигло пика, трезвыми оставались, разве что, официанты. Пробравшись к площадке музыкантов, где ожидали выступления артисты, Лихов легко отыскал в толпе скрипачку: она стояла в стороне, похлопывая смычком по бедру в такт музыки. Когда Максим взял её за локоть и потянул в сторону, девушка дёрнулась всем телом, глаза её на несколько мгновение стали почти круглыми от ужаса, потом она признала его, и страх сменился удивлением.
  - Господин Лихов?..
  - Аня, нужна твоя помощь, - быстро заговорил Максим. - Когда следующий перерыв?
  - После этого танца, - оторопело ответила девушка.
  - Ты должна сыграть соло, как в «Небесном Форватере».
  - Не понимаю…
  - Сыграть так, чтобы все присутствующие смотрели только на тебя, - настойчиво повторил Максим. - Чтобы забыли обо всём, что происходит вокруг. Ты должна отвлечь их.
  - Господин Лихов, боюсь, вы переоцениваете…
  - Хозяин отеля, - Максим кивком указал в сторону, - купец Алтынов Леонид Георгиевич.
   Девушка отыскала взглядом купца и непонимающе посмотрела на Лихова.
  - Он выкрал ребёнка, чтобы шантажировать его отца, - продолжил Максим. - Опоил наркотиком. Мы собираемся отвезти малыша к врачу, но, чтобы вынести из здания, нам нужно добраться до той двери. - Максим указал в сторону садика.
   Закусив нижнюю губу, Анна секунды две смотрела себе под ноги.
  - Хорошо, я постараюсь.
  - Спасибо. - Максим на мгновение сжал пальцы девушки ладонями.
   Анна отвернулась и подбежала к симпатичной блондинке в алом платье, танцевавшей в стороне в паре с молодым человеком из труппы. Оттащив её в сторону, скрипачка что-то горячо зашептала ей на ухо, блондинка кивнула без колебаний, и вдвоём они начали протискиваться к центру зала. Максим нетерпеливо ждал, пока отзвучит последний аккорд, наконец, артисты стали подниматься, кто-то из танцоров направился к игровым столам, и в этот момент их настиг голос скрипки. Он начал с низкой ноты, на едином дыхании вытягиваясь вверх, как звук приближающегося снаряда, замер там, в вышине, и побежал волнами, нежно, как-будто кто-то пытался рассказать историю на чужом языке, красивом, но непонятном. Максим видел, как все головы поворачиваются на голос, зовущий, похожи на невесомое прикосновение, видел, как Алтынов отошёл от стола и встал в первом ряду, и за ним потянулись остальные. Анна обежала круг, люди раздались в стороны, и в освободившееся пространство вступила блондинка в алом. Смычок запорхал быстрее, и девушка закружилась, изящно, как мотылёк, но скрипка неумолимо пела, дёргая её, вынуждая подчиняться звукам, изгибаться. Скрипка отчаянно кричала в руках маленькой брюнетки в тёмно-синем, а вокруг неё, как язык живого огня, кружилась танцовщица.
   Максим выскользнул из зала.
  
   «Эмка» летела на полном ходу. В машине за всю дорогу никто не проронил ни слова, Лёха крепко держал ребёнка, сидевший рядом с ним Воробей всё время переводил взгляд с одного на другого, а Максим размышлял о том, что определённые границы, всё-таки, существуют. Очевидные, о которых и не задумываясь, знаешь. Например о том, что дети неприкосновенны.
   Во дворе дома Голос остановился почти у самой двери в пристройку, Максим выскочил из машины, распахнул дверцу, помогая Лёхе выбраться с заднего сиденья вместе со своей ценной ношей.
  - Воробей! - рявкнул Максим. - Живо греть воду! Давай, пошёл!
   Парня сдуло как ветром. Лёха побежал в дом следом за ним, но Максим остановил его и осторожно забрал мальчика.
  - Езжай, привези Матвея, - распорядился он. - Волоком притащи, если понадобится. Потом сразу дуй назад к отелю и забери обеих девушек после праздника.
  - Зачем? - удивился Рыжий.
  - Убедиться, что, они не расскажут никому о том, что видели, - объяснил Лихов. - Всё, гони, нечего разговоры разводить.
   Максим поспешил к дому, Голос обогнал его, придержав дверь. «Эмка», взвизгнув шинами, развернулась и умчалась обратно в ночь.
  
  
  
  ***
   После двух часов ночи банкетный зал опустел более, чем на половину: многие переместились в номера, задержались только компании за карточными столами, над которыми за несколько часов игры воздух стал сизым от табачного дыма. Артистам ни к чему было оставаться до утра: похожая на статуэтку девушка выплатила им причитающееся, и те засобирались домой, но некоторые гости пытались приглашать в комнаты артисток «Мистерии», и кто-то из них в самом деле поддался на уговоры.
   Отделавшись от настойчивого внимания немолодого любителя развлечений, Тома подбежала к Анне, которая вернулась с кухни с верхней одеждой.
  - Ребята хотят поймать извозчика, - сообщила она, надевая своё пальто, - можем присоединиться к ним.
   Компания высыпала на улицу, перешучиваясь и обмениваясь впечатлениями. Разделить их веселье у Анны не получалось: весь вечер она гадала, заметят или нет исчезновение ребёнка. Когда на краю зала возникла суета и стало понятно, что охранники кого-то ищут, она ничем не выдала волнения. Пополз слух, что у хозяина украли нечто ценное, артисты заволновались, что их могут задержать для обыска (в особенности те, кто успел припрятать в карманах парочку серебряных ложечек или ещё какую-нибудь мелочёвку). Но актёров не задерживали: люди Алтынова искали младенца, такую ношу в кармане не утаишь. Пока праздник продолжался, отель тщательно обыскивали, и, конечно же, розыски не дали никаких результатов, а опрашивать людей охрана не могла по понятной причине.
   Анна запрокинула голову, глядя в небо сквозь ресницы. Небо сыпало на город снежные хлопья: мостовая, фонари, козырьки над витринами магазинов, подоконники, оградки и ступени — всё переплетение железных узорчатых линий и изломов накрыло тонким белым слоем. Огни едва теплились за заиндевевшими стёклами фонарей, похожие на пойманные в ледяной плен комочки тепла.
  - Аня?
  - Что? - вздрогнув, Анна опустила голову и потёрла затылок.
  - «Что!» - передразнила Тома. - Не спи, идём.
  - Да…
   Анна зажала под горлом воротник, но услышала тихий свист: в тени, возле стены отеля, стоял мужчина.
  - Кто это там? - насторожилась Тома. - Ты знаешь его?
   Анна ответила не сразу.
  - Он бывает в «Форватере» вместе со средним из Лиховых. - Анна тронула подругу за руку. - Подожди секунду, - попросила она.
   Рыжеволосый поджидал, не торопясь выходить на освещённую часть улицы. Как только Анна приблизилась, он взял её под локоть.
  - Макс велел подвезти вас с подругой.
   Заметив, что на неё кивают, Тома тоже подошла.
  - В чём дело?
  - Господин Лихов послал за нами этого господина, - объяснила Анна.
  - Эй, сестрёнки! - донеслось от дороги. - Вы едите с нами или как?
   Актёры махали им от экипажа.
  - Сударыни, Максим Игоревич не из тех людей, чьё приглашение можно проигнорировать, - приглушённо произнёс рыжеволосый. Его пальцы всё ещё сжимали руку Анны.
  - Он прав, - согласилась Тома.
   «Снова чужие машины и поездки в никуда? - подумала Анна, садясь на заднее сидение чёрной легковушки. - Интересно, какого уровня могущества нужно достичь, чтобы не приходилось делать то, что не хочется? И существует ли вообще такое положение?»
  
   Во внутренний двор автомобиль въехал через короткий туннель в стене дома. Девушки друг за другом выбрались наружу. Ни единого фонаря. Если бы не снег, темнота была бы непроницаемой. Снег свободно падал сквозь сеть железных перекрытий, весь двор уже был засыпан.
   Водитель повёл их к каменной пристройке, похожей на лачугу дворника.
  - Что это за место? - спросила Анна. - Куда вы нас привезли?
  - Иди давай, - ворчливо произнёс рыжий, но девушка встала как вкопанная.
  - Шагу дальше не сделаю!
  - Почему? - не понял тот.
   Неизвестно, чем закончились бы препирательства, но тут дверь флигеля распахнулась, и на пороге, с фонарём в руках, появился Лихов.
  - Заходите, - скомандовал он.
   Девушки переглянулись, Анна прикусила нижнюю губу и первой вошла в пристройку. Миновав загромождённую рухлядью прихожую, они оказались в коридоре.
  - Максим! - Из комнаты в конце коридора показался мужчина. Выглядел он каким-то взмыленным, пиджака на нём не было, рукава рубашки закатаны до локтей.
   Лихов быстрым шагом пересёк коридор и вошёл в комнату.
  - Не дёргайся, - шёпотом произнесла Тома. - Может, он нас наградит за помощь.
  - Или убьёт, чтобы не проболтались.
  - И откуда в тебе столько жизнерадостности, ума не приложу! - с наигранным изумлением покачала головой Тома.
   Хмыкнув, Анна зашагала к комнате, где скрылся Лихов.
  - Ты что! - громко зашипела Тома. Но подруга не остановилась, и ей пришлось догонять её.
   Храбрости Анне придала мысль, что, пожелай бандиты избавиться от них, повезли бы в Гавань, и в машине сидел бы не только водитель, а ещё по крайней мере один человек. А, раз так, можно позволить себе немного дерзости.
   Комната оказалась обставлена крайне просто, но Анна как-то сразу догадалась, что она принадлежит среднему из братьев: под стать ему, такая же холодная, лишённая каких-либо украшений, мелочей, которые оживили бы её. Сдержанность, возведённая в образ жизни.
   Возле кровати стоял мужчина лет сорока пяти, на темечке его уже наметилась лысина, круглый живот выступал над брючным ремнём, и всё-таки сразу видно, что не мягкотелый. Очки с маленькими круглыми стёклами сидели на его носу как приклеенные.
  - Так что всё будет в порядке, - говорил он, продолжая, видимо, начатую фразу. - Рекомендую тёплое обтирание два раза в день, успокаивающий компресс на животик, и холодные компрессы на голову. Он останется здесь, или вы его куда-то перевезёте? Если останется, я буду заходить, если перевезёте, то напишу дополнительные инструкции, что ещё понадобится делать.
  - Перевезём, - сказал Максим.
   Доктор снял очки и принялся протирать стёкла большим носовым платком.
  - Заметь, я не спрашиваю, откуда здесь взялся ребёнок…
  - Заметил, - кивнул Максим, и доктор замолчал, не окончив мысль. - Воробей устроит тебя в гостевой комнате, - добавил Лихов, - останешься до утра на всякий случай.
  - Конечно, - доктор водрузил очки обратно на нос и протиснулся мимо девушек, не удостоив их даже тривиальным «здравствуйте».
  - Заходите, - велел Лихов.
   Ребёнок лежал посередине постели, такой бледный, словно его натёрли белилами. Он будто вовсе не дышал, однако животик, всё-таки, приподнимался.
  - Как его зовут? - спросила Анна. Подняв глаза, она обнаружила, что Лихов снова пристально наблюдает за ней.
  - Не знаю, - ответил Максим.
   Анна вопросительно изогнула брови.
  - Мне казалось, он сын вашего друга.
  - Скорее уж врага, - криво улыбнулся Лихов. - Мне нужно расплатиться с господином доктором, ждите пока здесь.
   Максим вышел, оставив девушек одних. Анна боязливо присела на краешек постели, Тома тоже подсела рядом.
  - Такой кроха… - прошептала Анна.
  - Знаешь, - заговорила Тома, разглядывая малыша. - Я, вот, иной раз думаю, что человек, в сущности, очень мерзкое создание: только посмотри на то, что мы делаем, что говорим, о чём думаем. За целый день у нас может не родиться ни единой светлой мысли, сплошные «хочу», раздражение, недовольство: погодой, другими людьми, самими собой…
   Тома провела ладонями по щекам, прогоняя подступающую усталость.
  - Но потом кто-то делает что-то… вопреки. - Её брови дрогнули. - И тогда начинает казаться, что, может быть, всё не так ужасно.
   Анна не придумала, что ответить, но ей стало слишком невыносимо смотреть на ребёнка, она встала, прошла по комнате, осматриваясь с затаённым любопытством. Её внимание привлёк секретер. Единственная по-настоящему дорогая вещь в спальне, и, всё равно, без излишеств, но в ней чувствовался стиль. Анна провела пальцами по изящным ручкам ящиков, на секунду нахмурилась, заметив, что верхний открыт, потянула, чтобы проверить, и выдвинула его. В комнате не хватало света — горела только одна лампа. Анна достала пачку листов, развернула один, сложенный несколько раз, расправив перед собой.
  - Что это? - изумлённо спросила Тома.
  - Чертёж самолёта, - произнесла Анна, рассматривая надпись в углу листа. - «Ночной истребитель». - Девушка сложила лист и достала ещё один, начала перебирать бумаги.
  - Зачем Лихову чертежи самолёта? - спросила Тома.
   «Именно, - подумала Анна. - Зачем они ему?»
  - Мне кажется, я раньше не видела таких, - сказала она вслух.
  - И много ты самолётов видела? - скептически поинтересовалась Тома. Она уже стояла возле двери, поглядывая в коридор.
  - Нет, - признала Анна. - Но у этого форма какая-то странная.
   Девушка сложила чертежи и убрала назад в ящик. «Уж не это ли ищет майор?» - мелькнула у неё мысль. Она отошла от секретера, и Тома тоже покинула свой «пост». Спустя минуту вернулся Лихов.
  - Вот, - он протянул свёрнутые в трубочку банкноты. - Моя благодарность за помощь.
  - Что вы, я не могу! - отодвинулась Тома, по детски убрав руки за спину.
  - Мы не за деньги это сделали, господин Лихов, - сказала Анна, попытавшись улыбкой смягчить отказ и прикрыть испуг.
   Лихов поочерёдно посмотрел на обеих, кивнул и спрятав деньги в карман.
  - Тогда выпьете с нами?
  - С удовольствием! - заявила Тома, которая боялась, что бандита обидел их отказ.
   Маленькая гостиная с зелёными обоями после скудной обстановки спальни произвела очень уютное впечатление. Здесь чувствовалось женское присутствие. За старинным столом сидели трое парней, один из них был тот рыжий, что привёз их сюда, второй бледный, с удлинённым лицом, третий совсем молоденький, с живыми, подвижными глазами. Максим поставил перед девушками по стакану и налил почти до краёв.
  - Мы празднуем удачу, - объяснил он. - Ваша помощь оказалась кстати.
   Анна взяла свой стакан и посмотрела сквозь него на свет лампы: светло-коричневая жидкость оказалась такой густой, что оставляла «ножки» на стенках стакана, совсем как дорогое вино. Девушка поднесла край к губам, вдохнула, выпив аромат и почувствовав кончиком языка вкус сигары, затем сделала глоток. Виски опалил горло, ущипнул за язык, оставив едва уловимый привкус чернослива.
  - Можете оставаться до утра, - предложил Лихов. Видя, что девушки колеблются, он прибавил: - Или Лёха отвезёт вас, куда скажете.
  - Спасибо, - сказала Анна. - Нам, наверное, лучше вернуться домой.
   Рыжий залпом допил свой виски и встал, прихватив со стола котелок.
  - О том, что вы видели, в чём участвовали, никому ни слова, - предупредил напоследок Лихов.
   Подруги вышли, входная дверь стукнула о стену, и в доме снова стало тихо. Воробей отправился на свой пост у двери, Голос переместился в кресло, где обычно сидела Рада: всё потому, что оттуда удобно было наблюдать за двором. Максим подумал зайти к Матвею и расспросить, как себя чувствует Глеб, но, если бы брату стало хуже, доктор сразу сообщил бы. Он вернулся в комнату, по привычке достал портсигар, повертел в руках и положил на столик. Ребёнок спал. Максим переставил лампу подальше от кровати, вспомнил, как днём следователь сидел здесь и подумал, что вряд ли тот сможет уснуть этой ночью. А ему самому ночь придётся провести в кресле.
   Максим кинул пиджак на секретер и только теперь заметил странность: один из ящиков не был закрыт: видимо, замок испортился, и ящик не задвигался до конца. Максим выдвинул его, взял верхний лист. Несколько секунд он стоял, задумчиво глядя куда-то в пространство, словно что-то вспоминая, потом поднёс его к лицу и глубоко вдохнул через нос. На мгновение ему показалось, что он почувствовал знакомый свежий аромат.
  
  
  
  ***
   Уже в четвёртый раз за пять минут Павел смотрел на часы, но время шло независимо от его желания. Без трёх минут шесть. Вкруг темнота утренних сумерек, будто спрессованная узкими стенами переулка, и ещё не втоптанный в грязь снег, выпавший минувшей ночью.
   Заслышав, что кто-то идёт, Павел положил руку на рукоятку револьвера, затем увидел троих мужчин: первым шёл Максим, за ним рыжеволосый парень, который бережно нёс объёмистый свёрток.
   Павел подбежал, оттолкнул с дороги Лихова, взял сына на руки.
  - Поль, - прошептал он, дотронувшись до бледной щеки мальчика.
  - Он спит, - поспешно сказал Максим. - С ним всё в порядке, врач осмотрел его. Хороший врач, - добавил он, выставив перед собой ладони в защитном жесте. - Алтынов дал ему опиум, но сейчас он в порядке.
   На скулах Карского проступили желваки.
  - В начале переулка ждёт экипаж, - сказал Максим.
   Павел кивнул, не отрывая взгляда от ребёнка, направился, было, прочь, но остановился. Максим с интересом отметил появившуюся в глаза старшего лейтенанта жёсткость, будто он только что принял некое решение.
  - Спасибо, - произнёс Павел. - Наш уговор в силе, свою часть я исполню так же, как ты.
  - Погоди, - остановил его Максим. - Я просто обязан спросить: как ты понял, что я ограбил инкассаторов? Кто меня опознал?
   Карский взглянул на Лихова. Он подумал о том, что руки его сейчас заняты сыном, и он не сможет защищаться, но откуда-то была уверенность, что Максим не сделает ничего. В этом существовала странность, загадка: как выходит, что у людей есть разные границы дозволенного? Казалось бы, тот, кто способен на убийство, не должен останавливаться ни перед чем.
   И всё-таки, несмотря на некое подобие принципов, в перспективе Лихов опаснее Алтынова. Всё дело в амбициях.
  - Ты не убил инкассаторов, а «Чёрные» оставили бы их у фургона с продырявленными затылками, - заговорил Павел. - Улики против «Чёрных извозчиков» выглядели слишком нарочитыми: участие Валдая изображено неубедительно, чересчур неуклюже. Я говорил с Данилой, и он ничего не знает об ограблении, стало быть, кто-то нарочно навёл полицию на «Чёрных извозчиков», подставив их через парня. - Павел пожал плечами. - Из всех врагов банды первыми на ум приходят «Лихие».
   Максим внимательно слушал, и по мере того, как говорил следователь, выражение его лица становилось всё более озадаченным.
  - Воронин не пожелал сдавать своего нанимателя, - продолжал Карский, - но сказал, что тот позаботится о его семье. Преданность какому-то человеку, подкреплённая даже не страхом, а почтением, это слишком необычно. Мне известно, что Воронин живёт на Княжьем острове, и на ум снова приходишь ты. Вы для тамошних «свои» бандиты. И ещё: сопровождающие инкассаторский фургон описали одного из напавших как хорошо одетого парня, но в картузе.
  - И всё? - удивлённо переспросил Максим. - Значит, у тебя ничего на меня нет, ты блефовал!
  - Да, - подтвердил Павел.
  - Ты даже не знал наверняка, когда шёл ко мне!
  - Я был почти уверен, - ответил следователь. Он обошёл Лихова и направился в начало переулка.
   Наблюдая за уходящим полицейским, Максим достал портсигар, чиркнул спичкой, но не закурил, вдруг согнувшись от смеха.
  - Вот же сукин сын!
  
   За сутки дом его стал казаться местом последней остановки покойника на пути к кладбищу. Такое же чувство, когда мёртвого ещё только обмывают, готовят. Шумно станет позже, после того, как все вернутся с кладбища на поминки, до того всё ощущается как под опущенным саваном.
  - Анфиса Алексеевна! - позвал Павел. Не разуваясь, он прошёл прямо в гостиную. - Анфиса Алексеевна! Позвоните Аристарху Фёдоровичу!
   Из комнаты старушки выглянула сиделка в длинном сером платье и белой медсестренской косынке.
  - Позвоните Аристарху Фёдоровичу, пусть приедет, - попросил Павел, проходя в детскую.
   Девушка кивнула, мышкой прошмыгнув в прихожую, по пути едва не столкнувшись с вышедшей из комнаты хозяйкой.
  - Поль! - вскрикнула она, коршуном кинувшись к мужу, выхватила у него сына. - Милый, радость моя, дорогой… Господи… Солнышко…
   Павел позволил себя отстранить и ушёл в гостиную. Бросил пальто на кушетку, открыл шкаф, где хранились бутылки, сберегаемые для праздников или визита гостей. За шампанским и изогнутой бутылкой ликёра нашёл едва початую бутылку водки. Из стеклянного шкафа сверху вынул стопку, сел за стол.
   После первой чуть-чуть отпустило. Он налил ещё, но пить передумал: сегодня ему ещё нужна ясная голова.
   Влетевшую в комнату Таисию он встретил словами: «Тая, вам с Полем нужно уехать».
  - Я знаю! - выкрикнула женщина.
   Впервые за долгое время он видел её такой неприбранной, без макияжа, с волосами, скрученными в простой узел.
  - Ты хоть представляешь, что я пережила? - воскликнула она. - Ни Поля, ни тебя! Мама в моей комнате, не может встать с постели, полицейский допрашивал меня как какую-то шалаву! Я всю ночь просидела возле мамы, я не знала, что мне думать!
   Её затрясло. Схватив стопку, она опрокинула в себя содержимое, закашлялась, отвернувшись.
  - Я понимаю, - с трудом выговорила она чуть спокойнее. - Ты должен был вернуть нашего сына, поэтому тебя и не было, но ты мог позвонить? Сообщить хоть что-то?
  - Не мог, - произнёс Павел.
   Таис прижала руку ко лбу, отошла к окну. Весь её гнев улетучился, оставив слабость и апатию.
  - Это не жизнь, Паша, как же ты не замечаешь? - с горечью произнесла она. - Тебя никогда нет, и я не знаю, вернёшься ли ты сам, или ко мне явится твой сержант и попросит проехать с ним в морг на опознание.
   Таис повернулась к мужу, в глазах её дрожали слёзы.
  - Я не могу так больше.
  - Тая… - Павел хотел подойти, взять жену за руки, но она высвободилась.
  - Это не мы! - горько воскликнула она. - Не ты, не за тебя я выходила, и не на мне такой ты женился! - Она прижала руки к груди. - Ты не любишь меня, - прошептала Таис.
  - Тая, пожалуйста…
  - Нет, - женщина покачала головой. - Хватит всего, довольно. Признайся хотя бы себе самому, будь честен хотя бы ты, потому что я давно уже нечестна.
   Павел молча смотрел на жену. Она села на кушетку, её взгляд упёрся в точку на полу.
  - Я нехорошая жена. О том, что ты ранен, я узнаю от матери. О том, что наш сын похищен, я узнаю от сиделки, которая исполняет мой собственный долг хорошей дочери.
   Таисия закрыла глаза, и по щекам её побежали слёзы.
  - Я ухожу от тебя, - сказала она. - Мы уедем из Петрополя: я, мама и Поль. Не думай, что я хочу отнять его, но здесь наш сын никогда не будет в безопасности. - Она подняла на мужа блестящие от слез глаза. - Прости, если можешь.
  
  
  
  ГЛАВА ШЕСТАЯ
  
   Утром в Музее Естествознания не было почти ни души: для посетителей слишком рано, правда, находились такие чудаки, которые пришли к самому открытию. Чувствуя себя таким же ненормальным, майор прогуливался мимо чучел животных и бросал нетерпеливые взгляды на большие медные часы, висевшие над полукруглым порталом в начале зала — девушка опаздывала. Записку он получил рано утром, и, отложив дела, приехал в указанное место. Она просила о встрече, не упомянув причины. Майор подозревал, что она станет просить отсрочку.
   Перед чучелом огромного белого медведя Валентино всё-таки остановился. Зверь стоял в угрожающей позе на задних лапах, раскинув передние, с длинными когтями, и оскалив клыки. Глаза выглядели как стекляшки, чем они и являлись. Желтоватая шерсть зверя свалялась и запылилась, медведь не сохранил даже десятой доли великолепия, которым наделены живые экземпляры. Зверь был подделкой. Даже в скелете чувствовалось больше страха, чем в чучеле.
  - Доброе утро, сударыня, - поздоровался Валентино, услышав за спиной перестук маленьких каблучков. - Искренне рад нашей скорой встрече.
   Он отметил, что с последнего раза Анчарова преобразилась, что-то изменилось в ней: осанка или взгляд, или всё вместе?
  - Позвольте заметить, вы прекрасно выглядите.
  - А вы похожи на один из этих экспонатов, господин майор, - едко ответила Анна.
  - Такой острый язык, полагаю, создаёт вам немало проблем, - заметил Валентино. - Что ж, госпожа Анчарова, имеете ли вы, что сообщить мне, или пришли с пустыми руками?
   Губы девушки на мгновение превратились в одну жёсткую линию.
  - «Ночной истребитель», - чётко произнесла она. - Звучит знакомо?
   Всю показную любезность майора словно смыло, он вцепился Анне в запястье и притянул к себе.
  - Где?!
  - Пустите! Больно!
  - Где ты видела его?!
   Девушка ответила майору прямым взглядом.
  - Отпустите, или ни слова не скажу, - прошипела она.
   Валентино разжал пальцы, и Анна по инерции попятилась на два шага назад.
  - Дайте слово, что после оставите мою подругу и меня в покое.
  - Даю слово.
   Он видел, что девушка всё равно колеблется.
  - Чертежи хранятся в доме Лиховых, левый верхний ящик секретера в комнате Максима Лихова.
   Едва дослушав, Валентино круто развернулся и направился к порталу на столько быстро, насколько позволяли приличия.
  
  
  
  ***
   Метель обрушилась на город. В разгар дня улица была заполнена экипажами и машинами. Несмотря на снегопад, или даже благодаря ему, день выдался светлым. Снег, наконец, прикрыл черноту и грязь. Максим шагал по улице, скользя взглядом по лицам людей. Иногда ему нравилось развлекать себя, представляя, кем могли бы быть люди, которых он видел: вот у этого пожилого дородного господина, наверное, есть внук — не ему ли в подарок он несёт того игрушечного коня, который торчит из слишком маленькой сумки? А та дама в огромной шляпе похожа на домоправительницу из богатого особняка. Каждый человек был как книга: одни оказывались слишком поверхностны, так что от них хотелось зевать как от «бульварных ужасов», другие сложными, их хотелось изучить подробнее… Но иногда попадались люди, похожие на хорошие книги. Такие книги хочется перечитывать, держать под рукой. Ты прочитал её от корки до корки и уже можешь цитировать наизусть, а потом с удивлением находишь новый смысл, которого не замечал раньше. Максим не мог бы сказать, что он любит людей, но они определённо интересовали его.
   В «Небесном форватере» снова было не развернуться. Евсей, должно быть, теперь каждый день благодарил счастливую звезду, которая привела к нему скрипачку. Она крутилась в дальнем зале, изящно лавируя с подносом между столами и людьми, на ней снова было всё то же коричневое платье, и волосы так же подвязаны тонкой чёрной лентой.
   Максим подошёл к стойке, приветственно кивнул трактирщику и положил перед ним пару монет.
  - Херес.
   Ефим наполнил стакан.
  - Что, каждый день теперь так шумно? - спросил Максим, показав стаканом на зал, словно салютуя всем собравшимся.
  - Сегодня последний день перед постом, - ответил трактирщик. - Гуляет народ. Да, правду сказать, эту неделю каждый вечер так: девчонка что надо попалась, - с тенью гордости поделился Ефим. - Знаете, даже Евдокия уже заглядывала — прослышала. Хотела пригласить в свой дом, говорила, отбою бы у девочки от клиентов не было… - Ефим поперхнулся, и Максим отпустил его.
  - Простите, господин Лихов, я и не думал ничего такого, даже в мыслях не было.
   Он отошёл на другой конец стойки, где пара мужчин в засаленной рабочей одежде требовательно стучали пустыми кружками. Максим закурил и оглядел зал в поисках Никиты: брат сидел на своём любимом месте, в окружении приятелей, но пил умеренно и тихо, без обычного куража. Максим уже собирался подойти, но к барной стойке как раз подлетела Анна.
  - Ефим, три кружки пива! - Она поставила поднос на стойку и заметила Максима. Улыбка моментально слетела с её губ. - Добрый день, господин Лихов.
  - Здравствуй, - ответил Максим.
   Девушка убрала за ухо прядку волос, натянуто улыбнулась.
  - А вы… сменили головной убор, - заметила она.
  - Да, - Максим приподнял со стойки свою шляпу. - Один человек сказал, что мой прежний слишком приметный.
   Скрипачка кивнула, беспокойно подвинула поднос.
  - Откуда синяк? - спросил Максим.
  - Упала, - с вызовом ответила Анна.
   Лихов оценивающе наклонил голову набок.
  - Ну-ну.
  - Три, - грубовато оповестил Ефим, водрузим пиво на поднос.
  - Простите, господин Лихов. - Анна забрала поднос и исчезла в зале.
   Осушив стакан, Максим тоже направился в зал. Никита его не видел, он ничего не замечал, и даже в разговоры приятелей не слишком вслушивался. Он давно уже уходил по этой дороге, может, просто потому, что его никто не остановил. В слишком раннем возрасте он потерял родителей, а старший брат и сам был подростком.
  - Свалите, - приказал Максим, встав над столом.
   Парни потянулись из-за стола, только один, вероятно, новенький, попытался возмущаться, но приятели сами заткнули его.
  - Опять моих друзей гоняешь? - спросил Никита. - Что я теперь натворил, а?
  - Ничего, - ответил Максим. - Хотел поговорить с тобой.
  - О чём? - Никита пошарил взглядом по столешнице, взял один стакан, дунул в него, налил водки и поставил перед братом.
  - Глеб тяжело ранен, он не может руководить.
   Никита кивнул и не стал пить, заинтересованно ожидая продолжения.
  - Я подумал, сейчас мы не готовы бороться с «Чёрными извозчиками», не в одиночку, по крайней мере. Ты должен знать, что я решил договориться с Тагаром.
  - Договориться с цыганским бароном? - Никита чуть не подпрыгнул на месте. - Ты собираешься объединится с цыганами?!
  - Погоди возмущаться. - Максим успокаивающе поднял руку. - Нам нужна их помощь, по крайней мере сейчас. Временный союз, иначе нам не выкарабкаться. Или есть идеи получше?
   Никита передёрнул плечами.
  - Я встречаюсь с ним сегодня в семь вечера, в гостинице «Бочонок амонтильядо», - сказал Максим. - Снял двадцатый номер, мы условились прийти без охраны.
  - И ты согласился на такой риск?
  - Придётся, - сказал Максим. - Пойду один, если со мной что-то случится, ты присмотришь за Глебом.
  - Присмотреть за Глебом, - повторил Никита. - Обычно ты просишь присматривать за мной.
  - Ты уже не ребёнок, - сказал Максим, отметив про себя, что в точности повторяет слова Глеба. - Просто будь начеку, ладно?
  
   Лёха и Голос поджидали снаружи возле машины. Завидев Максима, Лёха выкинул в снег недокуренную сигарету и сел за руль, Голос забрался на заднее сидение.
  - Куда едем?
  - Домой. - Максим со вздохом прислонил затылок к спинке сидения и прикрыл глаза. - Нужно поспать — рубит на ходу. - Он приоткрыл один глаз. - От Алтынова ничего не слышно?
  - Неа. - Лёха включил зажигание, и они тронулись. «Дворник» на лобовом стекле работал вовсю, но снег шёл сплошной стеной, на стекле очень быстро осталось только маленькое расчищенное окошечко. - Воронину передали послание, он не заговорит, я уверен. Даню не проведать — его охраняют полицейские, но через медсестру удалось узнать, что парень идёт на поправку.
  - Хорошо.
   Максим снова закрыл глаза. Он понял, что задремал, когда «Эмка» затормозила во дворе дома. Двор стал белым, белой бахромой покрылись перекрытия наверху, а на снегу перед пристройкой остались отпечатки десятка ног.
  - Что за… - Лёха выскочил из машины, но его уже опередил Голос: указав на свои глаза и затем на пристройку, он достал револьвер и вошёл внутрь. Лёха и Максим тоже вооружились, приготовившись. Через минуту Голос выглянул наружу и поманил друзей.
  - Нас обокрали? - наполовину шутливо спросил Лёха, заглядывая в гостиную. - Всё перевёрнуто.
   Голос показал на свои ноги и изобразил, как со всей силы свистит в свисток.
  - Точно, - согласился Лёха. - Следы во дворе — такие сапоги таскают фараоны. Опять обыск?С чего вдруг?
   Парни зашли в спальню Максима, тот стоял перед разломанным секретером, держа в руках часть ящика.
  - Хороший был стол, - посочувствовал Рыжий.
  - Они не нашли, что искали.
  - Откуда ты знаешь?
  - Потому что я перепрятал всё ещё утром, - ответил Максим, закуривая.
   В этот момент Голос предостерегающе поднял руку и взялся за револьвер. Они услышали, как входная дверь скрипнула, извещая о новых посетителях.
  - Есть кто живой? - послышалось из прихожей. - Не стреляйте! У меня жена и дети.
  - Дом становится похож на полицейский участок, - проворчал Максим, вышедший в коридор вместе с Голосом. - Ты, что, забыл разбить какую-нибудь вазу, когда уходил? - крикнул он.
  - Я к вам вламываюсь впервые, так что навряд ли, - ответил полицейский, спокойно глядя на троих бандитов.
  - Главное, чтобы в привычку не вошло, - заметил Максим, подходя к нему. - Ты кто такой?
  - Сержант Котов, из седьмого участка. Есть кое-что важное, что я должен рассказать, увы, вам, потому как больше некому.
  - Выкинуть его? - спросил Рыжий.
  - Чтобы я потом уснуть не смог, сгорая от любопытства? - вопросом ответил Максим. - Идёмте, сержант Котов из седьмого участка, у которого жена и дети, послушаем, что вы скажете.
   На сей раз полиция постаралась от души, разломав практически всё, что можно было разломать. В гостиной они особенно разошлись: пол усеивал слой обломков, под ногами хрустели черепки фарфоровых чашек. Максим поднял один стул, превращённый в табурет, поставил перед уцелевшим креслом, сел, пригласив сержанта. Голос и Лёха остались стоять живыми истуканами.
  - Я так думаю, вы знаете майор Особого отдела, Дария Валентино? - начал сержант. Максим кивнул. - Вчера он отдал приказ полицейским Княжьего острова в грядущее воскресенье оставаться в отделениях и не вмешиваться, что бы ни происходило на подведомственной нам территории. Лично от майора мне известно, что на остров прибудет банда «Чёрных извозчиков», и им велено встряхнуть здесь всё, чтобы заставить вас отдать нечто ценное, что ищет майор.
  - Озверел твой майор, - хмыкнул Лёха, почесав бровь.
   Максим быстро глянул на друга и спросил у сержанта:
  - Откуда нам знать, что ты говоришь правду?
  - Неоткуда, - развёл руками Котов. - Но посудите сами, зачем мне обманывать? И сам не рад, а куда ещё идти, когда полицейские отдают людей на растерзание? - Котов кашлянул и провёл рукой по животу, разглаживая складки мундира.
   Максим сцепил пальцы в замок, и сел, закинув ногу на ногу. Видя, что ему позволяют продолжать, Котов снова заговорил:
  - Люди нашего острова зовут вас Князем. Как по мне, так титул очень громкий. Ваша братия любит присваивать себе звания: тот Король, это Граф… Но вы бандит, господин Лихов, вы обираете этих людей, вымогаете у них деньги, продаёте им выпивку, наживаетесь на них.
  - Слышь, фараон… - Лёха вынул руки из карманов брюк и шагнул к сержанту, но Максим остановил его.
  - Не думается ли вам, - Котов мельком глянул на Рыжего, - что вы задолжали им?
   Уголки губ Максима дрогнули, он поднёс руку ко рту, будто в раздумье, чтобы спрятать улыбку.
  - Я вас понял, сержант. И спасибо за предупреждение.
   Котов поднялся с кресла, обошёл Максима и Лёху, неохотно посторонившегося с дороги.
  - Смотрю, вас обокрали? - заметил Котов, оглядев комнату.
  - Нет, это мы переезжаем, - ответил Максим. - Всего хорошего, сержант.
   Когда входная дверь хлопнула, Максим подошёл к окну и отдёрнул занавеску, чтобы видеть, как Котов уходит через двор.
  - Макс? - позвал Рыжий.
  - Клянусь, когда Рада вернётся, то первое, что заметит, это пропахшие дымом занавески, а не бардак, - со смешком произнёс Максим, помахав перед собой окурком.
  
  
  
  ***
   Крошечная пивная во дворе дома, попасть в которую можно было с улицы, если пройти через проём размером с обычную дверь, за которым длинный коридор тянулся через всё здание до самого дворика, из-за своей недоступности напоминала закрытый клуб. Даже из соседних домов далеко не все люди знали о её существовании. В центре двора, окружённого со всех сторон высокими стенами дома, стоял ещё один, такой же высокий, но маленький, в два окна шириной. На первом этаже находилась эта самая пивная, без опознавательных знаков, без какой-либо вывески. Карский редко наведывался сюда: с криминалом заведение ни что не связывало, хозяин не скупал краденого, воры предпочитали другие места для посиделок, подальше от центра и потемнее. В самом начале службы Павел потратил много времени, изучая свой район, людей, которые здесь жили. Он интересовался всей жизнью города, всем, что происходило и за пределами его района тоже, что нередко его выручало. Он знал, какие места пользуются дурной славой. Безымянная пивная к ним не относилась.
   Павел считал себя хорошим полицейским. Ему казалось, что этого достаточно: стараться делать всё в меру своих сил. Повернулось бы всё иным образом, если бы он старался меньше? Или хотя бы в выходной возвращался к семье?
   Хлопнула дверь, впустив в помещение холодный воздух. Кто-то обошёл вокруг столика, выдвинул второй свободный стул и уселся напротив, опёршись локтем о спинку и скрестив ноги.
  - Вот это погодка, да? - воскликнул Максим. - Ветер просто с ног сбивает!
   Следователь на замечание не отреагировал, и Максим быстро стёр беспечное выражение с лица.
  - Как сын? - спросил он.
  - С ним всё хорошо, - ответил Павел. - Врач, сказал, что первую помощь ему оказали профессионально. Спасибо.
   Максим кивнул.
  - Зачем ты хотел встретиться? - спросил Павел.
   Воровато оглядевшись, Максим достал папку, отодвинул в сторону бокал с пивом и положил её на стол перед следователем. Карский вопросительно изогнул бровь, открыл папку и перелистнул несколько страниц.
  - Что это?
  - То, за чем майор Валентино прибыл в Петрополь, - объяснил Максим, испытующе глядя на следователя. - Чертежи нового самолёта. Быстрее, манёвреннее, эффективнее чем всё созданное до него. Оружие, способное существенно повлиять на ход любой войны.
   Павел глянул на Лихова и снова вернулся к изучению бумаг.
  - Ясно, почему майор поднял такую волну, - произнёс он, обращаясь как-будто к самому себе, и снова посмотрел на Максима: - Так что ты хочешь?
  - Есть мысль, - ответил Максим и наклонился вперёд, облокотившись о стол. - А тебе предоставляется возможность вернуть мне должок.
  
  
  
  ***
   На чердаке стоял густой, забивающий горло дух: пахло плесенью, пылью и мышами, так сильно, что прижатый к лицу платок совсем не помогал. Анна сидела на полу, расчистив себе пятачок возле трубы, вытянув ноги и привалившись к трубе спиной. Иногда она вставала, чтобы размяться. Она ждала ночи, когда посетители покинут больницу, а дежурящий ночью персонал разойдётся по своим комнатам, и можно будет спуститься.
   Благовещенская больница принадлежала маленькой монашеской общине, состоявшей из десяти монахинь. Это была единственная больница на весь остров, поэтому найти, куда отвезли Артура, труда не составило. Днём Анна зашла сюда, и, уточнив, в какой палате лежит дядя, поднялась на чердак маленького здания. У неё был при себе перочинный нож, на случай, если понадобится вскрыть замок — Тома показывала, как, но не пригодилось. Монахини почти ничего не запирали.
   Вздохнув, Анна подтянула ноги к подбородку и села, обхватив себя руками. Она чувствовала спокойствие, не было ни волнения, ни оцепенения, только ожидание и ясное представление того, что она собирается делать.
   Когда окончательно стемнело, Анна поднялась, отряхнула одежду и спустилась по узкой винтовой лесенке в коридор. Свет повсюду уже убавили, в коридоре вдоль стен и в углах сгустились тени. Анна прошла мимо кабинета настоятельницы, мимо склада лекарств и процедурной, дальше две двери вели в одну большую палату. Анна вошла, двигаясь бесшумно и быстро. В передней, на кушетке, спала дежурная сестра, от палаты её отделяла арка — никаких дверей, чтобы не пришлось терять время, если кому-то из пациентов вдруг понадобится помощь. Анна прошла мимо девушки и двинулась по проходу мимо рядов коек. Почти половина кроватей пустовали, аккуратно застеленные грубыми шерстяными одеялами, пациенты размещались достаточно далеко друг от друга, чтобы не мешать. Анна вглядывалась в спящие лица, пока не заметила человека с повязкой, закрывавшей половину лица. Она приблизилась, чтобы рассмотреть и убедиться, что это вправду он.
   Артур спал. Ему снилось что-то тревожное, очевидно: бровь и веко уцелевшего глаза подрагивали, губы шевелились, и до девушки доносилось едва слышное бормотание. Она села на край постели и минуту наблюдала за ним. Если бы кто-то из пациентов проснулся и посмотрел в их сторону, ему, наверное, показалось бы, что у кровати сидит призрак или чёрт, или же и вовсе не заметил бы ничего: слишком неподвижен оставался наблюдатель. Из кармана пальто Анна достала маленький револьвер и поднесла его к виску Артура, а левой прикрыла ему рот и произнесла:
  - Проснись, Артур.
   Он открыл глаза, сквозь сон попытавшись разобрать, что происходит, дёрнулся, но маленькая ручка вдавила его голову в подушку, а перед лицом он увидел оружие.
  - Лежи тихо, Артур, - предупредила Анна.
   Единственный глаз мужчины испуганно уставился на дуло револьвера.
  - Нет, смотри на меня. - Анна говорила не громко, но и не шептала. Она убрала ладонь, вернув Артуру возможность говорить, когда убедилась, что он смотрит на неё и всё осознаёт.
  - Сегодня, мне кажется, мы придём к взаимопониманию, - вновь заговорила Анна. - Наш конфликт очень затянулся, Артур, и, так или иначе, я намерена покончить со всем этим.
   Артур снова посмотрел на револьвер и опять на девушку. Она сохраняла ровный голос и невозмутимость, он готов был поверить, что видит сон, однако металл холодил его висок, не позволяя усомниться в реальности.
  - Хочу, чтобы ты понял, чтобы не осталось никакой неясности — я убью тебя.
   Мужчина заскулил, сморщился, попытался сползти вниз под одеяло, но Анна сильнее надавила револьвером.
  - Если хочешь сохранить жизнь, ты должен исчезнуть. Ты можешь попытаться натравить на меня полицию, но они будут долго разбираться, украла ли я те деньги, или ты взял их сам, и, конечно, не смогут ничего доказать, потому что времени прошло достаточно. Но я не оставлю тебя так просто. Нет, Артур. Если только ты осмелишься ещё хоть раз показаться в моей жизни, если попробуешь что-то сделать, я убью тебя. Чем бы ни обернулся для меня такой шаг. Ты не сможешь спрятаться, тебя не спасёт окружение. Если понадобится, я пройду через толпу, войду в здание полиции, суда, в ратушу, и пущу пулю тебе между глаз. Ты — больная, порочная тварь, которую я не раздавила до сих пор из уважения к памяти тёти. - Анна приставила револьвер ко лбу мужчины и приблизила своё лицо к нему. - Я не та девочка, которая попала в твой дом дрожащей и растерянной. Тебе придётся увидеть меня сейчас. Если не сможешь, если не сумеешь понять, ты умрёшь, Артур.
   Анна вглядывалась в его лицо несколько секунд, затем отодвинулась. Она увидела то, что хотела — страх.
  - Я прощаюсь с тобой, Артур, - сказала Анна, встав. - Уезжай из Петрополя. Не возвращайся.
   Анна думала, что, может быть, он попытается поднять шум, когда она выйдет из палаты, но этого не случилось. Девушка спустилась на первый этаж и выбралась на улицу через окно. Шёл снег, ветер свистел в переплетениях лестниц и мостков над её головой. «Всего через месяц Рождество», - подумала Анна. Она стала представлять, как отпразднует его. Ёлки, наверное, стоят дорого, но можно набрать еловых лап и сложить из них чудесную пышную ёлочку, купить цветной бумаги и клея, и наделать фонариков и гирлянд. Получится здорово. Было бы замечательно, если бы Тома согласилась отметить праздник вместе. Она, наверное, захочет встретить его с Яном, но ведь в Рождество принято собираться большими компаниями, семьями, может, они не станут возражать, если она присоединится к ним? Анна решила, что могла бы испечь медовый пирог. И, конечно же, подарки! У неё почти не осталось денег после покупки револьвера, но за месяц можно подкопить. Для Томы она разыщет новую пластинку.
   «Теперь всё будет в порядке, - думала Анна. - Я не уеду. Это мой город, здесь мой дом. Здесь моё место. Всё будет хорошо».
  
  
  
  ***
   На Петрополь шёл шторм: у причалов танцевали корабли, неуклюже, как закованные в латы воины, на фоне подсвеченного снегом неба их тела переваливались на вздымавших горбатые спины волнах, снег летел в свинцовую воду и исчезал. Причалы побелели. Небо опустилось ближе к земле, закрывшись тучами. Где-то надрывалась незакрытая ставня, страшно скрипя под напором рвущего её ветра. Зима больше не сомневалась, она перешла в нападение стремительно, заставила оцепенеть город, застыть словно крошечный домик внутри снежного шара, и теперь металась вдоль берега, готовясь войти на улицы и площади под вой ветра, укрывшись победной белой мантией.
   Он сидел на каменной ступени и вглядывался в море, качавшее корабли. За его спиной возвышались лабиринты складов, забитых тем, что собирался поглотить город: ткани и специи, фрукты и дерево, шерсть и железо… два десятка автоматических винтовок, сотня гранат, десяток пулемётов и ящики боеприпасов. Хватит, чтобы вооружить крошечную армию. Достаточно, чтобы убить всё население острова.
   Даже у Алтынова нет подобного арсенала: ему попросту не требовалось такого вооружения. Теперь, если «Лихие» пожелают выйти на улицы, Республике придётся присылать армию, чтобы остановить их.
   Он услышал хруст гравия и оглянулся: от складов к нему шёл Рыжий, неся в руке электрический фонарь. Парень шёл медленно, фонарь покачивался в его руке, и пятно света шарило по снегу туда-сюда, как палка слепого. Когда Лёха остановился сбоку, в паре шагов, Максим повернул к нему голову, снизу вверх посмотрев на друга прищуренными от ветра глазами. В темноте они показались Рыжему совсем чёрными, будто зрачок разлился по всему глазу.
  - Говори, - бесцветно произнёс Максим.
   Лёха переступил с ноги на ногу. Ему вдруг стало страшно, он ощутил, как холодно на берегу.
  - Они пришли туда, - сказал Рыжий и сам не узнал свой голос. - Как ты и сказал, люди Червонца были в «Бочонке амонтильядо». Они искали тебя…
  - Хватит мямлить! - заорал вдруг Максим, рывком поднявшись на ноги. Он шагнул к Рыжему и схватил его одной рукой за воротник. - Какой номер? - глухо выговорил он.
  - Максим, прости… - произнёс Рыжий негромко. - Они ждали тебя в двадцатом.
   Он чуть не упал, когда друг резко разжал руку и оттолкнул его с дороги, стремительно зашагав к складам.
  - Макс! - с отчаянием в голосе крикнул Лёха.
  - Начинайте готовить людей! - прокричал Максим, перекрывая шум моря и ветра. - Троих отправь к Республиканскому, двоих к Гвардейскому мосту. Червонец пойдёт по Республиканскому, - прибавил он уже тихо. - Этот мост ближе к его территории.
   Лёха бегом догнал его и зашагал рядом, пытаясь не отставать.
  - Предупредите всех насчёт предателя, - велел Максим.
  - Да, Максим, - кивнул Рыжий и побежал вперёд.
  
  
  
  ***
   Уже светало. Ветер разгонял в небесах вытянувшиеся словно муть на воде тучи, луна побледнела, зато у горизонта наметилась бледно-розовая полоска восхода. Город ещё дремал, затаившись, выжидая, когда фонарщики погасят огни, а сумерки разойдутся окончательно, впуская праздничный день. В храмах уже собирались к утренней службе, улицы были пустынны, только редкие прохожие или экипажи тревожили их недолгое спокойствие. Звук моторов разнёсся над рекой, когда на мост выехали шесть легковых автомобилей, снег летел из-под колёс, из машин неслись выкрики и подвывания. Как только они въехали на Княжий остров, куривший в глубине арки, напротив моста, паренёк бегом кинулся к парикмахерской, стоявшей на углу улицы и выходившей дверями прямо на набережную. Несмотря на ранний час, заведение было открыто, хозяин вяло прибирался в помещении, сметая к двери мусор. Проскочив мимо него, парень вбежал в кабинет, где стоял телефон. Пока он дозванивался до Благовещенской больницы, хозяин боязливо топтался на пороге, нервно поглаживая себя по запястьям. Он был предупреждён, и даже получил небольшую сумму за беспокойство, но всё равно чувствовал себя крайне неуютно.
   В больнице трубку сняла одна из сестёр, услышав приказ, она быстро протянула её мужчине, который с самого вечера сидел здесь, в кабинете, скрестив руки на груди и надвинув на глаза шляпу в ожидании звонка. Как и обещал Князь, бандит вёл себя очень корректно и никого не тронул, но его присутствие не создавало спокойной атмосферы.
  - Едут, - коротко сообщил «дозорный» с моста.
  - Понял, - ответил второй и повесил трубку.
   Монахиня с опаской посмотрела на мужчину, тот усмехнулся, учтиво приподнял шляпу и вылетел из кабинета. До завода от больницы было рукой подать, он доехал на личном автомобиле Лихова, оставленном нарочно для этой цели.
   За ночь снегопад закончился, вся территория вокруг завода побелела, и сквозь снег проглядывал красный кирпич, ржавые металлические перекрытия и решётки на окнах первых этажей. Мужчина оставил автомобиль у входа и вбежал внутрь. Работа на заводе не двигалась, все сидели в ожидании, убивая время за игрой в карты.
  - Они едут!
   Максим тут же поднялся из-за стола. Рыжий, очень довольный, бросил на стол карты и быстро перемешал. Заметил устремлённый на него взгляд Голоса.
  - Что? - Он пожал плечами. - Всё равно доиграть не успеем. И это не потому, что у меня карта не шла! Будем надеяться, Червонец отправится прямиком сюда, - прибавил Лёха.
   Голос закатил глаза и начал собирать карты.
  - Ему не удержаться, - откликнулся Максим. - Всё, по местам.
  
   Шесть автомобилей промчались через остров без остановки, Червонец ёрзал от нетерпения на переднем сидении первой, возбуждённо пожирая глазами пустые улицы. Он чувствовал, что грядут перемены.
  - Пришло время сменить власть, - бормотал он, не обращая внимания на странные взгляды, которыми одаривали его подчинённые. - Всё будет по-другому, давно уже пора прибрать этот город к рукам. Короли, князья — чушь собачья! Мы будем главными! - громко выкрикнул он, повернувшись к своим парням. - «Чёрные извозчики» возьмут этот город в кулак и сожмут его! - Он сжал затянутый в кожаную перчатку кулак. - Мы устроим на улицах Петрополя настоящий террор!
   Его захлёстывало приятное возбуждение, сердце учащённо билось, глаза азартно блестели. Шесть машин пронеслись по Кожевенной улице, ревя моторами и беспрепятственно въехали на территорию завода. Червонец нахмурился: он не ожидал отсутствия сопротивления, но подозрительность улеглась, когда он увидел «Лихих», выстроившихся перед воротами. Максим решил встретить его лицом к лицу, он стоял впереди своего «отряда», среди каких-то бочек и ящиков, загромождавших подъезд, в опущенной руке зажат револьвер, ветер треплет полы расстёгнутого плаща.
   Червонец выпрыгнул из машины и встал, облокотившись о дверцу.
  - Здорово, мужики! - гаркнул он. - Что стоите как на параде?
   Ему никто не ответил. Из остальных машин тем временем повылезали прочие бандиты, в отличие от своего предводителя, они не улыбались и глядели на противника без напускной весёлости. Хотя, Червонцу, вероятно, и правда было весело, его ноздри раздувались в предвкушении запаха крови. Их было тридцать против жалкой горстки, выставленной Лиховым.
  - Так-так, смотрю, княжичей-то поубавилось! - крикнул Червонец. - Один брат остался. - Он с наигранной озабоченностью покачал головой. - Что ж так, не уберегли-то? Плохо смотрели? А, может, я услугу тебе оказал, а Макс? Чего молчишь, язык от страха проглотил?
   Максим вскинул револьвер, и этот жест послужил сигналом: его люди кинулись под прикрытие больших ящиков, ещё накануне засыпанных изнутри песком, способных служить надёжным щитом, а сверху, с крыш, на людей Червонца шквалом огня обрушились выстрелы из автоматических винтовок. Кто-то начал отстреливаться, кто-то попытался укрыться за дверцами машин, кто-то попытался бежать, но на открытой площадке они были как на ладони.
   Зарычав, Червонец присел и нырнул внутрь машины, выскочил с другой стороны и схватил за воротник одного из своих подручных. Прежде, чем тот что-то сообразил, Червонец уже тащил его в сторону, прикрываясь, как щитом. Несколько раз парень дёрнулся, когда в него угодили пули, потом начал обмякать. Больше половины людей уже валялись на снегу, изрешечённые пулями. Червонец дотащил парня до угла здания, выпустил и дунул прочь.
  - Тварь! - прорычал Максим и в отчаянии окинул взглядом «поле битвы».
   Бежать под перекрёстным огнём означало самоубийство.
  - Лёха! - Он дёрнул друга за руку. - Разруливай, - распорядился он и нырнул внутрь завода.
   По коридору, в цех, к окну, которое отпиралось только изнутри, наружу. Несколько шагов вдоль стены, через туннель между домов, шириной в два шага, до железной лестницы, первая перекладина которой находилась в полуторе метрах от земли. Подпрыгнув, Максим оттолкнулся от противоположной стены, ухватился за перекладину, подтянулся и быстро полез вверх. Окно второго этажа. Он выбил его ногой, оказавшись в чьей-то спальне: молодая женщина с визгом натянула на себя одеяло так, что её супруг остался в одних кальсонах. Не сказав ни слова, Максим выбежал вон, услышав за спиной вскрик женщины: «Вова, дети!», с грохотом распахнул входную дверь, очутившись в коридоре, где с двух сторон тянулись двери в квартиры. В конце коридора светилось маленькое окошко на улицу. Защёлку заело, он отстрелил её и выбрался на внешнюю галерею с противоположной стороны здания. Через несколько секунд он спрыгнул на землю и огляделся. Он знал здесь каждое строение, каждый столб, и мог предположить, куда побежит Червонец. На свежем снегу его следы отпечатались как вырезанные.
  
   «Разруливай!» - бросил Максим, исчезнув в дверном проёме. Лёха чертыхнулся: и как, спрашивается? Грохот вокруг стоял такой, словно началась война. Он облизнул губы, посмотрел на Голоса.
  - И чего теперь?
   Голос слегка пожал плечами, вложил в рот два пальца и громко и протяжно свистнул, так что Лёха от неожиданности даже вздрогнул. Стрелки на крыше прекратили пальбу, «Чёрные извозчики» тоже притихли. Голос пихнул друга в плечо и махнул в сторону машин. Лёха сдвинул на затылок шляпу и крикнул:
  - Бросьте оружие, и сможете уйти!
  - Так мы и поверили! - после паузы, ответил ему чей-то голос.
  - Да ради Бога! - снова прокричал Лёха. - Только я считаю до двух, а потом вы трупы! Раз…
  - Э,э! Хорош! - заорал всё тот же голос. - Твоя взяла, мужик.
   Последовала коротенькая заминка, в продолжении которой остальные члены банды решали, поддерживают ли они крикуна, потом револьверы полетели в сторону от машин. Лёха и Голос переглянулись, Голос провёл рукой по горлу. Рыжий глотнул, на его лице отразилась неуверенность.
  - Не стреляйте! - крикнул одни из «Чёрных». - Мы сдаёмся!
   Голос кивнул. Рыжий утёр нос, прикусил нижнюю губу.
  - Слушай, мы же… - начал он, но сам себя оборвал, на секунду опустил глаза, а затем Голос быстро и коротко свистнул три раза подряд. В ту же секунду винтовки снова ожили, взметнувшиеся к крышам крики сразу заглохли, через несколько секунд стало тихо.
   Лёха повернулся, спиной привалившись к груде ящиков. Хлопнув его по плечу, Голос выпрямился и направился к машинам проверять, не осталось ли кого. Рыжий, запрокинув голову, снизу вверх посмотрел на друга, проводив его взглядом. Заключённое в ловушки из острых углов крыш, небо над ними казалось изрезанным, иссечённым и слишком низким, так что от него хотелось отодвинуться.
  
   На снегу среди следов он увидел несколько капель крови. Максим вынул револьвер из кобуры и побежал по следу, поглядывая по сторонам. След вёл к заброшенному зданию. Он добежал до двери, замедлил шаг, рывком открыл дверь и нырнул в темноту, пробежав несколько метров, остановился, прислушиваясь к гулкой тишине пустого дома. Темнота в коридоре рассеивалась светом из маленького прямоугольного окошка над входом: проходя сквозь запылённое стекло он приобретал мягкость, и казалось, что сам воздух светится серым светом. Максим двинулся вперёд. Через несколько секунд его внимательность была вознаграждена несколькими каплями крови на дощатом полу. Итак, Червонец ранен, и он уходит вглубь здания, может быть, рассчитывая там отсидеться: без машины, без поддержки даже ему было не так просто выбраться с острова.
   «Куда ты пойдёшь? Где ты станешь прятаться?»
   Максим остановился, вытянул руку, уперевшись ладонью в ледяную стену, опустив голову, закрыл глаза, почувствовал холод, и тяжесть револьвера в руке. Кровь гулко стучала в висках. Он открыл глаза. Двери, коридоры, сумерки. Снова кровь на полу и мазок на стене у подножья узкой деревянной лестницы, ведущей на чердак. Максим начал подниматься вверх. Крови слишком мало, значит, ранен Червонец легко.
   Ступени, конечно же, заскрипели у него под ногами. Максим поморщился: «Проклятье», - мысленно выругался он.
   На чердаке Червонец, стоявший за опорным столбом, поддерживавшим крышу, оскалил в улыбке зубы, услышав этот звук.
   Столб был слишком узким, чтобы спрятаться, ему приходилось стоять боком.
  - И чего ты притащился сюда, а, Макс? - крикнул он из полумрака. - Да ещё без своих молодцев, как погляжу. Не боязно?
   Лихов остановился. Звук голоса шёл откуда-то справа, из глубины чердака, где темнота была гуще и плотнее, и неясно было, видна ли Червонцу лестница или нет.
   Максим снял плащ, отшвырнул его на ступени, и, опустившись на четвереньки, осторожно пополз вверх: его прикрывал пол, но, едва выпрямившись, он сразу станет идеальной мишенью, в то время как сам понятия не имеет, где Червонец. Наверху было светлее, чем в коридорах: конусы света падали через ряд мутных окон в крыше над лестничным люком, хотя сумерки ещё не рассеялись, для стрелка, засевшего в глубине чердака, света было достаточно.
   Шагах в четырёх от выхода на чердак в крышу уходила печная труба. Представив этот короткий рывок, Максим облизнул пересохшие губы и рванулся к ней. Грохнул выстрел, раздался звон стекла — пуля ушла в слуховое окошко.
  - Падаль! - раздосадовано заорал Червонец, от злости даже подпрыгнув слегка на месте.
   Максим выпрямился, тяжело дыша, и встал, прижавшись спиной к трубе, быстро выглянул и тут же спрятался обратно; пуля выбила искры в том месте, где только что была его голова, но он успел заметить вспышку в глубине чердака. Он провёл ладонью по лицу, утерев проступивший над верхней губой пот.
  - Эй, Макс! - снова крикнул Червонец, вытянув шею. - Не хочешь разойтись по-хорошему, а? Ты мой должник, между прочим!
   Он помолчал, ожидая, что Лихов что-нибудь скажет в ответ, но Максим молчал.
  - Я тебе дорогу расчистил! Без меня ты бы никогда не решился сместить брата, скажешь, нет? И где твоя благодарность? - поясничал Червонец. - Что молчишь?
   В ответ прогрохотал выстрел — Максим целился на звук голоса.
  - Твою!.. - вскрикнул Червонец, но второй выстрел заставил его заткнуться. Он бросился бежать вправо, матерясь и отстреливаясь.
   Почувствовав, как пуля чиркнула по бедру, Максим скрылся за трубой, откинул барабан, зарядил оружие, снова высунулся и выстрелил несколько раз подряд. Червонец возник перед ним, на краткий миг они оба оказались на свету. Максим выстрелил и прыжком ушёл в сторону, упав за толстую трубу, проходившую на высоте в две ладони над полом, и выстрелил ещё дважды. Червонец с грохотом влетел за гору укрытых парусиной бочек и затаился.
   Максим лежал на полу, тяжело дыша. Он снова был как на ладони, только теперь не мог даже встать, чтобы не получить пулю.
  - Эй, Макс! - заорал Червонец. - Последний раз предлагаю мировую! Разойдёмся по-хорошему, и все останутся при своём.
   Максим ощупал ногу в том месте, где на брюках расплывалось кровавое пятно: крови было много, но повезло отделаться царапиной, артерию не задело. Он посмотрел на гору бочек сквозь щель между полом и трубой. Пара секунд на перезарядку, и ему конец.
  - Не выйдет, - крикнул Максим в ответ, торопливо перезаряжая револьвер. - Ты сдулся. Тебя больше нет. Знаешь, почему? Даже если ты убьёшь меня сейчас, все твои люди уже перебиты, а тех, что остались, добьёт Глеб. Так чего же ты молчишь? - Максим расхохотался. - Думал, твои парни могли справиться с Глебом? - Он очень медленно, чтобы избежать щелчка, взвёл курок. - А знаешь, что ещё забавно? - спросил он. - Особист тебя подставил. Он сказал нам, что ты явишься, и сказал, когда. Мы тебя ждали.
  - Двуличный ублюдок! - прошипел сквозь зубы Червонец.
  - Тебя не запомнят, никто даже не знает, что ты был у руля! - снова выкрикнул Максим. - У меня оружие и люди, в моих руках сила, а «Чёрные извозчики» к рассвету станут строчкой в полицейской хронике! Петрополь теперь мой!
  - Ублюдок! - заорал Червонец. Его лицо перекосилось от ярости, зарычав, он выпрыгнул из-за бочек с поднятым револьвером.
   Максим высунулся из-за трубы, привстав на одной руке, уже по голосу зная, куда целиться. Он нажал на спуск, услышал одновременно два выстрела, ощутил, как обожгло огнём щёку, а затем увидел, как Червонец дёрнулся всем телом и упал назад. Эхо выстрелов заметалось под крышей и исчезло.
   Снова откинувшись назад, Максим несколько секунд лежал, просто глядя вверх и восстанавливая дыхание. Затем он встал, слегка прихрамывая, подошёл к упавшему, но добивать атамана «Чёрных извозчиков» не пришлось: над правой бровью у Червонца виднелось аккуратное маленькое отверстие, из которого бежала тонкая струйка крови. Широко распахнутые глаза закатились, рот застыл в оскале. Красивое лицо стало похоже на восковую, раскрашенную маску, особенно ярко горели губы: красные, словно в помаде. Червонец не шевелился.
   Максим откинул барабан, зарядил револьвер, убрал его в кобуру, отошёл от тела и тяжело опустился на ящик. Некоторое время он сидел, глядя на белое лицо Червонца. Потом встал и медленно захромал к лестнице.
  
  
  
  ***
   Автомобиль остановился в начале улицы, затормозив на углу. Вокруг возвышались чёрные здания, стены которых словно уродливые грибы-наросты покрывали пристройки, балконы и навесы. Карский выбрался из кабины, запрокинув голову, оглядел крыши, щетинившиеся шпилями и тонкими трубами. Улицу почти целиком занимал канал, по бокам было достаточно места для того, чтобы четверо-пятеро смогли пройти, встав в шеренгу, но захломлённость помешала бы проехать машине — улица напоминала склад. К мутной воде тут и там вели каменные ступеньки, возле них, привязанные к железным кольцам, вбитым в стенки канала, болтались лодочки, белые от снега. На первых этажах выступали лавочки, приклеившиеся к домам, под корявыми навесами на прилавках лежали ящики с рыбой. Почти все торговали рыбой, хотя попадались и прилавки, заваленные старыми вещами или плетёными ковриками. Но то в дневное время, а сейчас лавки ещё пустовали.
   Пять часов утра. Слишком рано для прохожих. В некоторых окнах мерцал свет, но большинство оставались тёмными и непроницаемыми.
   Павел обошёл машину, встав у задней двери, из которой один за другим выпрыгивали люди в синих мундирах.
  - Вперёд! - скомандовал он. - Нужно подобраться до того, как нас заметят.
   Отряд полицейских побежал вдоль канала следом за старшим лейтенантом. Дом, который был им нужен, выходил на набережную канала. Строение в четыре этажа, причём два верхних этажа надстраивались гораздо позже, и могли иметь других владельцев и даже вовсе не соединяться с нижними. К соседним домам от третьего этажа с одной стороны вёл каменный короткий мостик, под которым болталось на верёвке бельё, с другой — просто несколько приколоченных к подоконнику досок.
  - Коваль, Романов, Васильев, Беляев — на крышу, - скомандовал Карский, указав на переходы. - Смирнов и Кривдин — к чёрному ходу. Осипов, Ершов, Николаев и Рачкин займите позицию снаружи. Остальные со мной.
   Двое полицейских побежали в обход дома, четверо — к соседним домам. Остановившись у парадной двери, Павел ждал, пока все приготовятся.
  - Павел Константинович, - подал голос один из полицейских. - А если это утка? Если наводка ложная?
  - Значит, мы зря встали в такую рань, - ответил Павел.
   Нет, анонимное сообщение не могло оказаться ложным. Он даже знал, кто был тем анонимом. Лихов использовал его всё это время, а сейчас он снова принимал участие в его плане, даже отдавая себе отчёт, что действует как марионетка, но проигнорировать сообщение о том, где находится убежище «Чёрных извозчиков», тоже не мог.
  - Паринов, прикрываете Смолина, - распорядился Павел. - Кольцов, прошу вас. - Он сделал приглашающее движение, отступив от двери.
   Парень подступил к двери с ломом, вставил между косяком и ручкой, крякнул, навалившись всем телом. Раздался громкий треск, вокруг замка вздыбились щепки, Кольцов отступил и с размаху врезал сапогом. Дверь затрещала, он навалился плечом и выбил её вовнутрь.
  - Вперёд! - скомандовал Павел.
   Бросив лом, Кольцов первым вломился в дом, проверил углы, встал сбоку от двери, следом за ним вошёл Карский и двинулся к коридору, держа наготове оружие. Остальные двигались следом. В передней почти ничего не было видно, запылённые окна последний раз мыли, кажется, в день постройки дома. Она служила одновременно гостиной: на низком столике под окном стояло радио похожее на маленький шкаф, с красивым, но сильно исцарапанным деревянным корпусом и треснувшим стеклом на круглой шкале волн в центре. Напротив окна стоял диван. Грязные пол и стены, на диване валялось несколько шляп и курток. Справа Павел увидел две двери, слева поворот. Прямо против двери коридор вёл в глубину дома. Старший лейтенант указал Паринову, Смолину и Гришину проверить, что за поворотом, ещё двое заняли позицию возле проёма, ведущего в коридор, Павел встал возле одной из дверей так, чтобы ручка была от него слева, кивнул Кольцову, тот взялся за ручку, распахнул дверь, Павел запрыгнул внутрь комнаты, осмотрелся — это оказалась спальня: на большой кровати куча грязных одеял, кругом мусор, бутылки и окурки. Пустая. Они перешли к следующей двери, и там картина повторилась.
  - Почему никого нет? - спросил Смолин шёпотом, не обращаясь ни к кому персонально.
   «Отличный вопрос, - мысленно согласился Павел. - Вот ещё на него бы кто ответил».
   Дом как будто пустовал. Тишина давила на нервы, Павел не переставая прокручивал в голове разговор с Лиховым и пытался понять, была ли тому выгода подставлять его? По всему выходило, что нет, но… Карский мысленно помянул чёрта: если их ждёт засада, если он привёл своих людей на смерть, то лучше бы его пристрелили первым. Он двинулся к коридору. Дверь в конце едва различалась. В ушах у него гулко стучало, но дышалось ровно. Переглянувшись с Кольцовым, Павел кивнул, тот распахнул дверь, и он ввалился внутрь.
   И опустил оружие, отступив в сторону, чтобы парни смогли увидеть то же, что и он.
   По центру комнаты стоял массивный круглый стол, над которым висела люстра со стеклянными подвесками. На столе стояло штуки три пустых бутылок среди стаканов, денежных банкнот и игральных карт, брошенных прямо во время партии, несколько бутылок валялось на полу разбитыми, в лужицах вина отмокали сброшенные на полкарты, в воздухе висел сильный спиртовой дух. Пять трупов, в разных положениях, разместились по кругу: кто-то сидел, завалившись на спинку стула, другие лежали на полу рядом с опрокинутыми стульями. Карский подошёл к окну, аккуратно переступив через лужу крови, и отдёрнул шторы, чтобы впустить немного света.
  - Что здесь, мать их, было?! - хрипло выговорил Кольцов.
   Павел оглянулся, но ответил Паринов:
  - Казнь.
   Полицейские переглянулись, а Карский окинул комнату пристальным взглядом, стараясь представить, как всё было. Подойдя к столу, на котором лежало всего пять кучек карт, Павел перевернул две. «Стрит. Неплохо», - подумал он.
  - Следов взлома на парадной нет, но могли войти через чёрный ход. Сходите за остальными, - велел Павел. - Осмотрите здесь всё, и нужно опросить всех соседей.
   Кольцов выбежал исполнять поручение, остальные разошлись по дому. Карский перевернул карты обратно. «Значит, их застали врасплох, - Павел резко развернулся к двери. - Их было больше тех, что сидели за столом? Может, и нет». Он присел на корточки возле трупа, распластавшегося на полу: не нужно было быть доктором, чтобы понять — стреляли из ручного пулемёта. Парни даже не успели ничего предпринять, их положили на месте. Работать могли и двое — армии тут не нужно. Павел поднял глаза. «Итак, - мысленно произнёс он. - Дверь открывается, они не ожидают чужого. Двое сидят к ней лицом и видят вошедшего…» - Карский прошёл мимо трупов, оставшихся на стульях. - «В них попадает очередь, но несколько секунд парни ещё дёргаются. Стрелок направляет огонь на того, кто к нему ближе, тот, что сидел к нему спиной и успел понять меньше всех. Он умирает на месте». - Павел продолжал обходить стол по кругу. - «Двое успевают вскочить, один… - Павел наклонился к трупу, который лежал дальше от стола, с револьвером в руке, - успевает схватиться за оружие. Напавший убивает его, затем другого».
  - Огонь вели короткими очередями, почти в упор, - заметил он вслух, на секунду забыв, что остался один. - Не думаю, что их было больше двух.
   Карский осмотрел карманы убитых, но и так было видно, что деньги налётчики не взяли. Павел перешёл к осмотру комнаты.
   Ясно, чьих это рук дело, но как «Лихие» осмелились? Да нет, не «Лихие» — Максим. «Какое к этому всему имею отношение я? - подумал Карский почти с отчаянием. - Зачем ему понадобилось приводить сюда полицию?»
   Он резко открыл глаза — да, это правильный вопрос, это «брешь». Факт, который не согласуется с общей картиной. Причина, по которой Лихову потребовалась полиция здесь.
   Из гостиной он вернулся в переднюю и направился к чёрному ходу, где нашёл Смирнова. Дверь была открыта, но выглядела целой.
  - Когда вы вошли, она была не заперта? - спросил Павел.
   Смирнов кивнул:
  - Да, только прикрыта.
  - Значит, её вскрыли отмычкой, а не взломали, - произнёс Павел. - Поэтому те парни до последнего продолжали игру — они ничего не слышали.
  - Или знали того, кто вошёл, - прибавил Смирнов. - У него мог быть ключ.
   Павел покосился на рядового, однако тот был прав — такая вероятность тоже существовала.
  - Нужно разобрать замок, - сказал он. - Если его вскрывали отмычкой, внутри остались царапины.
   Это было не так уж и важно, если подумать, Карский уже понимал, что дело глухое: если кто-то что-то и видел, то не расскажет. Никто не полезет в бандитскую разборку.
  - Павел Константинович! - раздался из другой части дома голос Смолина.
  - Да! - крикнул в ответ Павел и быстрым шагом вышел в переднюю.
  - Мы кое-что нашли. - Смолин указал на спальню.
   Внутри уже работали Паринов и Кривдин, разбиравшие склад оружия «Чёрных извозчиков». Оружие бандиты держали в шкафу, не пытаясь даже прятать: они чувствовали себя свободно на улицах Петрополя. «И это вина полиции», - не без горечи подумал Павел.
   В шкафу лежали ружья, револьверы, ящик гранат и… две автоматические винтовки. Карский взял одну, взглянул на серийный номер и выругался, озадачив подчинённых. Сверяться с записями не было нужды, Павел и без них помнил серийные номера тех двух винтовок, что были украдены у охранников инкассаторского фургона.
  - Это не всё. - Смолин открыл горловину мешка, стоявшего в углу шкафа, повернул к старшему лейтенанту, и тот увидел, что внутри лежат деньги.
   «Вот же гад!» - с неожиданной для самого себя злостью подумал Павел, но запал мгновенно погас, оставив только тупое чувство отрешённости. Князь победил, причём его же руками. Нет ничего, что укажет на «Лихих», Воронин не скажет ни слова, а против «Чёрных извозчиков» теперь говорят прямые улики. Ему захотелось скорее оказаться на воздухе. Всё, что он сделал, все, кого подставил, всё, что потерял за эти несколько дней разом было перечёркнуто. Дело закрыто. Это конец партии.
  - Павел Константинович? - осторожно позвал Смолин, с непониманием глядя на старшего лейтенанта. - С вами всё?..
  - Всё, - отрезал Павел.
  
  
  
  ***
   В разгар дня город плотно объяли белые снежные сумерки, небо казалось угрожающе низким, улица тёмной и сырой, несмотря на снег. На первых этажах под шаткими навесами стояли лавки, сколоченные из старых досок, между которых бродили закутанные в серое люди. Перед лавкой старьёвщика громоздились ящики вокруг перевёрнутой тележки без колёс, от лавки на противоположную сторону улицы тянулась толстая железная труба, наполовину врытая в брусчатку, она выходила из земли и уходила в стену дома, экипажи и машины в этом месте подпрыгивали, угрожая развалиться, но улица была так забита лотками и брошенными телегами, в ней было столько рытвин, что транспорт давно уже не ходил здесь, разве что верховые появлялись ещё.
   На левой стороне улицы, на втором этаже над дверью висел ромбовидный фонарь с пурпурными стёклами, от двери вниз вела полукругом загнутая лестница с витыми перилами, напоминавшими стебли пшеницы. Над дверью размещалась вывеска «Рука Матери». Время от времени по лестнице поднимались люди, обычно одетые немного лучше тех, что болтались возле лавок снаружи. Те, что выходили, шли нетвёрдой походкой.
   Но очередной посетитель, покинувший «Руку Матери» совершенно отличался от других, это была молодая стройная цыганка, высокая, с волной роскошных чёрных волос, спускавшихся из-под платка ниже талии. В длинном, приталенном пальто, отороченном по рукавам и воротнику белоснежным мехом, доходившем до колен, из-под которого выглядывал подол длинного шёлкового платья цвета свежей зелени, каблуки полусапожек с рядами пуговиц звонко застучали по камню. Девушка двинулась вдоль улицы, ловко перепрыгивая выбоины, кончики волос покачивались как маятник в такт её шагов. Затянутые в белые перчатки руки сжимали маленький клатч в цвет платья. Девушка успела порядочно удалиться от заведения. Когда она поравнялась с поворотом в переулок возле маленькой парикмахерской, из переулка протянулась рука и крепко схватила девушку за предплечье. Мужчина рывком притянул её к себе и второй рукой зажал рот, прежде чем она успела закричать. Какой-то прохожий заметил возню, но ускорил шаг.
   Девушка отчаянно вырывалась, оказав неожиданно сильное и злое сопротивление. Она не кричала, прекрасно понимая, что звать на помощь бесполезно, но уже через секунду ей удалось высвободить левую руку, и она тут же впилась остро отточенными ногтями в лицо мужчины. Тот молча поймал её за запястье и выкрутил руку, вынудив девушку изогнуться и вскрикнуть. Она попыталась ударить его каблуком, но промахнулась, и тут к ним подскочил второй мужчина, который накинул ей на рот повязку и крепко затянул. Вдвоём они скрутили цыганку и потащили по переулку. Она продолжала отбиваться, но уже безуспешно. Выход из переулка перекрывала легковая машина с открытой задней дверцей. Один залез внутрь, второй пихнул туда девушку и залез сам. В машине, на короткий миг оказавшись на свободе, девушка вновь попыталась вырваться, но её прижали к спинке сидения, и один из мужчин быстро перемотал ей запястья верёвкой.
  - Сядь! - рявкнул второй, схватив девушку за плечо так крепко, что у неё должны были остаться синяки. В ответ та попыталась боднуть его головой в нос. Мужчина выругался, отдёрнув голову, и тут первый сжал девушке горло и приставил к челюсти дуло револьвера.
  - Хватит! - резко произнёс тот, кто сидел впереди рядом с водителем.
   Возня прекратилась. Девушка сглотнула и с ненавистью посмотрела на молчаливого мужчину, державшего её, затем перевела взгляд на того, что сидел впереди.
  - Если будешь кричать, если попытаешься вырваться, если сделаешь ещё что-нибудь, Рыжий тебя оглушит, ясно? - спросил парень. - Мне нужно, чтобы ты вела себя спокойно, оставаться в сознании или нет, выбор за тобой. Ты поняла?
   Несколько секунд девушка с ненавистью буравила его взглядом, затем кивнула.
  - Развяжите ей рот, - велел парень.
   Рыжий расслабил узел, но руку убрать не успел — цыганка вцепилась ему в запястье.
  - Мать твою! - заорал Рыжий, выдернув руку, на которой остались два полукруга из кровавых чёрточек. - Уймись!
   Девушка уже замахнулась кулаками, но тут её снова скрутил первый, прижав так, что она уже не могла вырваться, Рыжий в это время вытащил из кармана платок и бутылочку, быстро свинтил крышку, и в салоне резко запахло больницей. Плотно закрыв бутылочку, Рыжий прижал платок к лицу девушки, и через несколько секунд она обмякла и затихла.
  - Сразу надо было так сделать, - ворчливо пробормотал Лёха, пряча платок в карман.
   Покосившись на друга, Максим хлопнул по плечу Воробья, сидевшего за рулём:
  - Трогаем.
   Если кто-то и видел, как цыганку заталкивали силком в машину, то они предпочли тут же всё забыть.
   «Эмка» гнала через город. Голова девушки покоилась на коленях Лёхи, который осторожно придерживал её. Судя по выражению лица Рыжего, происходящее ему не слишком нравилось. Он не возражал, но и не пытался скрывать. Воробей целиком сосредоточился на дороге, переживая только о том, чтобы оправдать оказанное доверие Лихова. А по лицу Голоса понять что-либо как всегда было невозможно.
   Они остановились на углу возле здания ржавого цвета, с большим козырьком над входом.
   Голос вылез первым, Лёха помог ему вытащить бесчувственную девушку из машины. Голос поднял её на руки и понёс к задней двери гостиницы. Дверь им открыл один из «Лихих»: в узкой передней, переходящей сразу в коридор, никого не было, на лестнице, ведущей наверх, курил парень в кепке и с перебитым носом. Голос поднялся на верхний этаж, и парень подвинулся, чтобы его пропустить.
  - Все на местах? - спросил Максим у того, кто открыл им дверь.
  - Да.
  - Хорошо. - Максим обернулся к Рыжему. - Отправляй гонца к барону, - распорядился он.
   Лёха кивнул и повернулся выполнять указание, но Максим задержал его, взяв за плечо:
  - Пошли Ермака, - прибавил Максим, - он говорит складно.
  - Понял.
   Лёха скрылся в коридоре, а Максим взбежал по лестнице наверх. Голос уже заносил девушку в номер, но Лихов сперва остановился у соседнего и отбил условный стук. Дверь открыл настороженный парень.
  - Порядок? - спросил Максим. Впрочем, он и так видел, что всё идёт, как надо: парни не пили, не играли, сидели, готовые в любой момент подскочить по первому сигналу.
  - Да.
   Максим кивнул, закрыл дверь и вошёл в номер, приготовленный для встречи. Голос в это время связывал девушке руки за спиной, чтобы привязать к стулу
  - Привяжи её к спинке кровати, - сказал Максим. - Ждать придётся долго.
   Голос кивнул и перенёс цыганку на кровать.
   Гостиница была дешёвой, комнаты маленькими и обставленными просто — вполне подходящее место для встречи, и хозяин охотно закрывал глаза на шум за почти символическую плату. Правда, Максим надеялся, что обойдётся без шума. Он не мог предугадать, как поведёт себя Тагар, только надеялся, что девушка послужит достаточно убедительным аргументом. Если же что-то пойдёт не так… что ж, по всей гостинице расставлены его люди.
   Максим опустился на стул, поставленный напротив низкого кофейного столика. По другую сторону стоял второй, точно такой же, он был приготовлен для Тагара.
   Ожидание тянулось бесконечно. Сложнее всего было перестать вести беседы в голове, отвечать самому себе на вопросы, объяснять, поддерживать бесконечный диалог. Он должен сосредоточиться на встрече с бароном, и оставить всё прочее до времени.
   Наблюдавший за Максимом Голос заметил, как по лицу того пробежала дрожь. Лихов открыл портсигар, достал папиросу, чиркнул спичкой и несколько секунд смотрел, как огонёк пожирает дерево.
  - Макс, - подал голос Лёха.
   Лихов затушил спичку и кивнул другу — мол, слушаю.
  - А что, если Тагар не согласится на наши условия?
  - Не согласится? - эхом повторил Максим и усмехнулся, хмыкнув. - А куда же он денется?
  - Долго что-то… - проворчал Рыжий, снова принявшись расхаживать взад-вперёд по комнате.
  - Не маячь, - попросил Максим негромко.
  - А если он вообще не поедет? - спросил Лёха.
  - Поедет, - ответил Максим. - Он слишком любит дочь.
  
   Голос первым встрепенулся, когда на лестнице раздались шаги. Сперва вошёл охранник, за ним цыган. В коридоре остались ещё трое «лихих».
  - Не великоват ли конвой для старика? - с издёвкой спросил Тагар.
   Максим улыбнулся уголками губ, в то время как взгляд его оставался серьёзным: уж на старика цыганский барон не тянул точно.
   Он не видел Тагара много лет, им не приходилось сталкиваться. Мужчина вошёл без опаски, так, будто захудалая комната в дешёвом отеле была его собственным домом, и он был здесь полный хозяин. Тагар сразу обшарил комнату глазами и, увидев дочь, лежащую без сознания на кровати, побагровел от гнева.
  - Что вы с ней…
  - Ничего! - грубо прервал Максим. - Она просто спит, её не трогали. Сядь, нужно поговорить.
  - О чём мне с тобой говорить, мальчишка? - пренебрежительно спросил цыган. - Если бы не Шанта, ты не заставил бы меня прийти сюда. Нам нечего обсуждать.
  - Но ты здесь, - заметил Максим. - И твоя дочь тоже. Поэтому, думаю, нам есть, о чём поговорить. Сядь, Тагар, не мути воду раньше времени.
   Барон дёрнул крыльями носа, сдерживая презрительную гримасу, глянул на дочь.
  - Ты не посмеешь убить девушку, я знаю тебя, Макс.
   «Я знаю тебя» — от этих слов на секунду глаза Князя вспыхнули от бешенства, однако он сдержался.
  - Хочешь поспорить? - спросил Лихов.
   Тагар засопел. Голос шевельнулся, или барону только показалось, но этого хватило. Мужчина едва заметно качнул головой.
  - Нет, не хочу.
  - Тогда садись — поговорим, - предложил Максим.
  - Отпусти её, тогда и будем говорить, - упрямо наклонил голову Тагар. Он был не из тех, кто покорно принимает чужие правила игры. - Я уже здесь, как ты хотел, тебе она не нужна.
   Рыжий, сидевший позади барона, поймал взгляд Максима, но только на доли секунды — Лихов не показал даже намёка на колебание. «Я не знаю, - подумал Рыжий, - не знаю, что у него на уме. Блефует ли он?» Лёха взглянул на Голоса: о чём думает друг он тоже далеко не всегда мог понять, но, во всяком случае, на его счёт был уверен — Голос не станет колебаться.
  - Что насчёт вас двоих? - неожиданно спросил Тагар, посмотрев поочерёдно на Голоса и Рыжего. - Вы кажетесь неплохими ребятами, если ваш атаман вам прикажет, вы убьёте беззащитную девушку?
   Цыган глянул на Лихова, однако тот не пытался пресечь разговор, он откинулся назад, скрестив руки на груди, то ли так доверяя своим людям, то ли (подумалось Тагару), позволяя им сделать выбор. И принять его последствия, вероятно. На лице молчаливого парня он не смог прочесть ничего, а вот рыжеволосый заколебался.
  - Так что, парень, пойдёшь на убийство? Это уже не честная война мужчин. Мы стреляем друг в друга, из-за угла, и в спину тоже бьём, но угрожать расправой женщине… - Тагар повернулся вполоборота к Лёхе, чтобы одновременно видеть и его, и Максима. - Боишься ты его или нет? Как, по-твоему, должен ли один человек одновременно вызывать восхищение, уважение и страх? И должно ли так быть?
   Лёха растерянно смотрел на барона, не решаясь взглянуть на Максима. Он слишком медлил с ответом, теперь уже, что бы он ни сказал, Максим запомнит его колебание. Но он не мог ответить на вопрос, просто не знал, как.
  - Ты всё ещё можешь проверить, - подал голос Максим, и Лёха вздохнул с облегчением. - Но речь сейчас не о пределе верности моих людей, и не о пределе, на который способен я, а о том, что для тебя пришло время умерить амбиции.
  - Не потому ли, что твои аппетиты возросли, а? - с насмешкой спросил Тагар, всё-таки садясь на стул по другую сторону стола.
   Максим пропустил насмешку мимо ушей.
  - «Лихие» и ваши давно бодаются, и никто в городе не посмеет сказать, что у меня нет права мстить тебе… - Максим взглянул в сторону кровати. - Жизнь за жизнь — справедливо, не так ли?
   На пару секунд повисла пауза, в течении которой Тагар успел представить несколько вариантов развития событий, но ни один из них не предполагал спасение ни его, ни Шанты.
   Развернув перед бароном карту, Лихов взял карандаш и провёл линию.
  - Это новая граница, - произнёс он. - И твои люди будут работать только в пределах своей территории. Все притоны за её пределами ты закроешь, или их закрою я. Ты не сунешься дальше этой черты, тем более на Княжий остров, иначе с цыганами станет то же, что с «Чёрными извозчиками». Ясно?
  - Что ты затеял? - спросил Тагар. - Хочешь подмять город под себя? И думаешь, тебе позволят?
  - А кто мне помешает? - вопросом ответил Максим. Он выпрямился на стуле и чуть наклонился вперёд. - Но мне не нужен весь город, в противном случае мы сейчас не беседовали бы с тобой. Тебе придётся принять мои условия. Иначе никаких больше стычек, никаких действий через полицию. Я приду в твой дом и никого не оставлю. Ты спрашиваешь моих людей о преданности — пойди спроси остальных, всех, кто ожидает сейчас, чем завершится наша беседа, всех, кто ждёт снаружи, спроси их, что они станут делать, если я выйду и скажу, что мы едем в твой дом убивать твоих людей и твою семью. А ещё лучше спроси самого себя: что заставляет тебя думать, что здесь есть место колебаниям? Не твоя ли слабость, которую ты ищешь во мне?
   Молчание барона можно было бы истолковать по-разному, и Максим ждал, что он ответит. Даже если согласится, нет гарантий, что не попытается нарушить слово сейчас или в будущем, но дураком Тагар не был точно. Ещё недавно он имел дело со слабеющей бандой, если ему хватит ума понять, что всё изменилось, он поостережётся.
   В камине с треском развалилось полено, выпустив сноп искр. За окном шёл снег, заметая город, который жил независимо от того, что случалось на его улицах. «Нет ни одного человека, без которого Петрополь падёт, - подумал Максим. - Кто бы ни исчез с его улиц, город продолжит своё существование: аптекарь, разносчик газет, судья, мясник, городской голова, горничная, главарь банды — город обойдётся без каждого из нас. Ничто не изменится. Город будет стоять, как стоял».
   Он мог не дожидаться, что скажет Тагар: и для него, и для самого барона ответ был очевиден.
  
  
  
  ***
   Кладбище завалило снегом, на белоснежном полотне отпечатались лишь следы синиц, может, две-три цепочки кошачьих следов. Тропинку к могилам замело, нижние ветви деревьев прогнулись под тяжестью снега. В глубине кладбища могилы почти совсем скрыло под горами снега, теперь до весны, если только не оттает раньше: смотрители не убирали в старой части, а родственников ни у кого из тех, кто нашёл здесь последний приют, давно не осталось. Река ещё не замёрзла, но казалось, что замедлилась, отяжелела.
   Максим стоял у воды, спиной к могилам, засунув руки в карманы пальто. За рекой, вдалеке, щетинилась трубами Канатная фабрика, дым уходил в небо.
   Снег заскрипел под чьими-то ногами, он оглянулся и увидел идущего к могилам Ника. Воротник его пальто был поднят, он втянул голову в плечи и съёжился под ветром. Снег взметался и закручивался в воздушные воронки у его ног, похожий на туман. Максим поднял руку в приветственном жесте и пошёл навстречу. Они остановились перед могилами, постояли, глядя на кресты. Ник закурил, протянул сигарету Максиму, но тот отрицательно качнул головой.
  - Знаешь, всё-таки нужно поставить ограду и памятники, - произнёс Никита. - Нехорошо как-то, будто у них никого, будто они такие же, как все эти. - Никита махнул рукой в сторону деревьев, среди которых лежали как руины надгробия и осколки статуй. Он взглянул на брата: - Что думаешь?
   Брат смотрел на надпись. «Отцу было восемнадцать лет, когда он оказался на войне. Когда ему шёл двадцать первый год, у него уже родился я, - думал Максим. - Он был всего на восемь лет старше меня, когда его путь уже закончился здесь. Тридцать пять лет жизни. Интересно, был ли он доволен тем, как жил? О чём он думал, какой был план у него?»
  - Рада что-то опаздывает, да? - снова заговорил Никита. - Может, нам стоило самим её встретить?
  - Знаешь, - сказал Максим. - Мне пришла в голову одна мысль: я ведь не знаю ни одного счастливого человека. - Он говорил, глядя куда-то поверх крестов остекленевшим взглядом. - Я знаю много людей, очень много, лучше или хуже, но среди них нет ни одного счастливого.
   Он посмотрел на брата, слушавшего его с выражением непонимания на лице.
  - А ты? Тебе встречался хотя бы раз в жизни счастливый человек?
  - Ты про что вообще?
  - Можно прожить целую жизнь, и так и не встретить никого, кто был бы счастлив, - сказал Максим, но, видя, что Ник всё ещё недоумевает, покачал головой: - Не бери в голову.
   Никита посмотрел на него странным взглядом и осторожно, будто боясь, что с братом может случиться припадок, произнёс:
  - Так Раду точно выпускают сегодня?
  - Почему ты предал меня, Ник? - спросил Максим.
   На лице брата промелькнул испуг, почти сразу сменившийся выражением веселья.
  - Что? Ты что, выпил, что ли? - расхохотался Никита. - Кто тебе такое сказал вообще? Это Рыжий, да? - Никита перешёл в нападение: - Он врёт! Он давно уже пытался меня оттеснить, твои шестёрки… ты им слишком много позволяешь.
  - Перестань, - оборвал его Максим. - Я знаю, ты сговорился с «Чёрными извозчика». Почему?
  - Я не предавал тебя! - горячо запротестовал Никита. Он схватил брата за руку. - Макс, они всё врут!
   Он заглянул брату в глаза, и, видимо, по его лицу понял, что отпираться бесполезно.
  - Да, я тебя сдал! - заорал он, отпустив руку брата и отступив от него. - Ты сам виноват! Ты и Глеб, вы держали меня за идиота! Мальчика на побегушках, который сделает, что скажешь! Я тоже могу управлять, ясно тебе!?
  - Они не оставили бы тебя в живых.
  - Мне отдали бы Остров, я бы просто отдавал часть выручки, и только! Пусть я предатель, пусть, но на предательство меня толкнул ты! Ты никогда не воспринимал меня всерьёз!
   У него покраснело лицо, голос сорвался от крика, и он замолчал, тяжело дыша.
  - Теперь уже ничего не выйдет, - негромко произнёс Максим. - Мы победили, ты уже думал, что будешь делать?
   Ник угрюмо посмотрел на брата и не ответил.
  - Должен был подумать. Из-за тебя чуть не погиб Глеб. Ты сдал меня Червонцу.
  - Я не шестёрка, - бросил Никита. - Я должен иметь равные права со всеми вами, но вы, вы помыкали мной, и только! Распоряжались так же, как прочими, будто я один из ваших людей, тот, кому просто дают задания.
   Максим молча слушал Ника с застывшим выражением на лице.
  - Планы? - резко спросил Никита, развернувшись к брату. - Ты же обожаешь планировать! Какое место ты отвёл всем нам в своей схеме? Нам вообще найдётся место? А, Макс?
   Губы Максим чуть приоткрылись, будто он хотел что-то ответить, но он не проронил ни звука.
  - Марионеточник чёртов! - закричал Никита. - Мы для тебя болванчики, ты, манипулятор! Думаешь, я идиот? - Он нервно рассмеялся. - А я вижу, что ты делаешь! Для тебя нет живых людей, только средства, автоматы, ты всех оцениваешь по полезности!
   Никита глубоко вздохнул, провёл пятернёй по волосам, упавшим на лицо. Взгляд его невольно скользнул по крестам, лицо странно дёрнулось, и он поспешно отвернулся.
  - Я предатель. Может быть, но чего ты ждал? - спросил Никита. - Думаешь, что лучше меня? Ты считаешь тех, кого прикончил? Ты помнишь первого человека, которого убил?
   Видя, что брат не отвечает, Никита погас, он будто растратил весь пыл, голос его стал хриплым и зазвучал тише и ровнее.
  - Я могу управлять не хуже тебя, - выговорил он.
  - Мама просила меня заботиться о тебе, - сказал вдруг Максим. Никита вскинул глаза. - Она жалела, что ты не запомнишь её — ты был маленьким. Она просила меня заботиться о тебе, не отца: он всегда был занят делами Семьи.
  - Зачем ты мне это говоришь? - резко спросил Никита.
  - Не знаю, - едва слышно прошептал Максим и перевёл взгляд за спину брата. Складка, обозначившаяся между его бровей, на секунду разгладилась, губы тронула натянутая улыбка, он произнёс: - А вот и Рада.
   Ник оглянулся на пустую тропинку, Максим вынул правую руку из кармана, навёл револьвер и выстрелил. Раздался грохот, похожий на раскат грома, Ник вздрогнул, откинул руки назад и упал лицом вниз. Над деревьями с карканьем взметнулись несколько ворон.
  
  
  
  ЭПИЛОГ
  
   Дом восстановили: в гостиной сохранился лишь старый неподъёмный стол, да кресло у окна, всю прочую мебель обновили, привезли всё новой, самое лучшее. Стены оклеили новыми обоями, в центре потолка повесили люстру с хрустальными подвесками, также преобразились и остальные комнаты, но Максим не успел их посмотреть.
   Навстречу ему вышел Глеб. Он всё ещё с трудом передвигался, и его лицо сохраняло бледность, но удержать в постели мужчину не сумел бы ни один доктор.
  - Ты как? - спросил Максим.
  - Да ничего, - откликнулся Глеб. - Только пошли, сядем, пока я стену не начал подпирать.
   В гостиной мужчина развалился на новом атласном диване среди маленьких подушечек, расшитых райскими птицами. Максим подвинул себе стул, спросил:
  - Где Рада?
  - Она не выйдет, пока ты здесь, - ответил Глеб.
   Максим кивнул. Они немного помолчали. Глеб исподтишка разглядывал младшего брата, пытаясь найти признаки сильных изменений: почему-то ему казалось, что в Максиме должна была произойти эта внешняя перемена, какая угодно, что-то, что послужит знаком, но он ничего не находил. «Да хвост отрасти, что ли, должен был?..» - мысленно, с ехидной интонацией, спросил он себя. Единственная перемена, которую он видел — это печать усталости.
  - Что делать будешь? - Глеб поморщился, пытаясь устроиться поудобнее на диване.
  - Перееду, - криво усмехнулся Максим.
  - Да я не про то…
  - Я понял, - перебил Максим. - Честно говоря, подумывал о расширении бизнеса. Ты же в деле?
  - Само собой, - ответил Глеб и прибавил: - Не хочешь спросить меня, стану ли я…
  - Нет, - качнул головой Максим. - Знаю, что не станешь.
  - Хочешь сказать, - начал свирепеть Глеб, - что я…
  - Да ничего я не хочу сказать! - воскликнул Максим. - Ты так решил, а не я. Сам же знаешь.
   Глеб, успокоившись, сел, проворчал всё-таки:
  - Тебе-то откуда знать?
   Но он понимал — Максим знает. В чужих душах тот читал, как в открытой книге, и очень редко ошибался. Ещё валяясь в кровати в доме Матвея Глеб решил, что отступит. Ему нелегко далось осознание того, что придётся уступить младшему, но дураком он себя никогда не считал, зато, пусть никогда и не признался бы, но мысленно соглашался с Максимом в том, что долг старшего — заботиться о семье. Что с того, что твоя забота выразиться в уступке?
   Он снова взглянул на брата, и подумал, а способен ли тот так же ясно читать в своей душе, как он читает в чужих?
  - Слушай, Макс, - начал он. - Ты же знаешь, ты сделал то, что нужно.
  - Да, знаю, - ответил Максим, посмотрев на Глеба, но как-будто мимо.
  - Нужно будет собрать людей, - снова заговорил Глеб. - Чтобы официально объявить тебя, так сказать. Знаю, они и так слушаются тебя, но могут пойти слухи. Никто не должен думать, что будет раскол, так что лучше сразу всё прояснить…
  - Глеб, - перебил Максим, вдруг посмотрев на брата прямым и ясным взглядом. - А ты помнишь первого человека, которого убил?
  - Что? - опешил мужчина. - А чего ты спрашиваешь?
   Максим едва заметно пожал плечами, опять отвернулся.
  - Просто я не могу вспомнить.
   Глеб не нашёлся, что ответить. Несколько секунд он пытался подобрать какие-то слова, но потом расслабился и прислонил затылок к спинке дивана, чувствуя, как боль начинает пульсировать в теле. Тишина в доме, нарушаемая только тиканьем часов, не умиротворяла. Маленькая комната с зелёными обоями, знакомая с детства, дом, который был, всегда был, только местом для ночлега. Всегда полный людей, но постепенно пустевший. Они уходили один за другим, но переселялись не далеко, на берег мутной речки, похожей на ручей, под присмотр старой женщины, которая пережила уже большую часть своих родственников. Однажды к тем могилам могут присоединиться ещё две, последние, и старуха, прямая, как струна, чёрная, как ворон, будет приходить туда день за днём и молча стоять над ними. Однажды так и будет. Так нужно ли пытаться вспомнить лицо первого убитого, если эта вереница так и будет тянуться? Последним лицом в ней всё равно станет твоё собственное.
  
  
  
  ***
   Павел снимал со стены в кабинете листы с фотографиями и записями. Из открытого окна с улицы доносился шум машин, грохот экипажей и выкрики.
   Дело закрыто. Сверка серийных номеров с банкнот, найденных в укрытии «Чёрных извозчиков», подтвердила, что это именно те деньги, что были похищены, так же, как и винтовки. Разумеется, в том мешке не было даже и половины украденной суммы, но ведь бандиты, скорее всего, разделили деньги, и полиции оставалось просто разыскать другие части.
   Просто! Павел не сомневался, что денег они больше не найдут. Согласно отчёту, кто-то вломился в дом и перестрелял остатки банды, куда делись другие, в том числе и главарь, официально неизвестно, неофициально… слухи о бойне в районе заброшенных заводов распространились быстро, но предпринимать какие-то действия в связи с этим полиция не собиралась: одна банда разделалась с другой, к чему вмешиваться?
   Собственные соображения Павел в отчёт не внёс: он не мог написать, что «Лихие» перестреляли конкурентов в их доме, а затем подкинули им оружие и деньги. Он не мог даже показать, что не верит в официальную, им же самим подтверждённую версию, потому что в таком случае Алтынов пойдёт на «Лихих», и что начнётся на улицах города, одному Богу известно.
   Павел скомкал в руке лист и кинул в корзину у стола. Промахнулся, покорно вздохнул и пошёл поднимать.
   Он услышал, как открылась дверь, и повернулся к вошедшему всё с тем же выражением на лице. В кабинет, не снимая шляпы и не здороваясь, вошёл Валентино. Павел притормозил, ожидая, не скажет ли майор что-нибудь, но тот хранил молчание, и Павел вернулся к стене с бумагой.
  - Я полагал вас человеком иного склада, - произнёс майор.
   Павел бросил на особиста короткий взгляд, но тот снова замолчал, и Павел опять отвернулся: старая игра, заставить собеседника говорить, делая общие замечания «в воздух», что-то, что заставит нервничать. «Может сработать с уличной шпаной, но не с полицейским», - отметил про себя Карский.
  - Рад, что смог вас удивить, - сказал он вслух.
   Лицо Валентино дёрнулось, и Карский подумал, что, возможно, от шуток стоило воздержаться. Он отошёл от стены и положил кипу листов на стол.
  - Если вы что-то хотели, господин майор, говорите прямо, - устало попросил Павел.
   Валентино прошёл в кабинет, взглянул на стену, где осталось только несколько фотографий, снова посмотрел на старшего лейтенанта. «Как же так выходит? - подумал Карский. - Казалось бы, должно существовать лишь две стороны: мы, полиция, и они, преступники. Но вот два полицейских стоят друг перед другом, и кто станет говорить, что мы заодно?»
  - Я уезжаю из Петрополя, - сказал Валентино. - Но вы, вероятно, уже знаете.
  - Нет, впервые слышу от вас. Так ваша работа окончена?
  - Вы сделали её за меня.
  - Не понимаю.
   Павел поправил кипу листов и направился обратно к стене.
  - Вы завершили расследование, - заметил Валентино, взяв один лист из стопки. - Как думаете, получите повышение?
   Павел промолчал, ожидая, что ещё скажет майор.
  - Мне передали, вы нашли документы, при обыске убежища «Чёрных извозчиков». - Майор сделал паузу. - Все силы полиции были брошены на поиски, а вы случайно наткнулись на чертежи.
  - Повезло, - развёл руками Павел. - Как увидел, так и подумал — что-то важное, и сразу передал в Особый отдел.
  - Что же со мной не связались?
  - Не подумал, - сказал Карский.
   Несколько секунд майор смотрел в лицо Павлу, но тот спокойно выдержал взгляд. Валентино притворно вздохнул.
  - Полагаю, у этого города нет шансов, - произнёс майор, - если на сделку с преступниками идут даже самые лучшие представители полиции.
  - Полагаю, у города нет шансов, когда представитель полиции отдаёт людей, которых должен защищать, на растерзание преступникам.
   В кабинете повисла тишина. Павел сбросил маску равнодушия, теперь он смотрел на майора открыто, больше не пытаясь сохранить статус «кво». Котов рассказал о том, что было на Княжьем острове, но даже и без его рассказа слухи всё равно просочились бы, невозможно провернуть нечто подобное и надеяться, что это не выплывет наружу. Валентино не надеялся, он мог позволить себе не волноваться о последствиях… если бы дело выгорело. Карский отлично понимал, что Особому отделу важен был результат, и они дали своему псу волю. Если же пёс зарвётся, его всегда можно вздёрнуть, устроив показательную казнь.
  - Вы не можете даже представить, что за чертежи попали к ним в руки! - с жаром заговорил Валентино. Его напускное спокойствие испарилось, в голосе прорезались сила и неподдельное волнение — он в самом деле верил в то, что говорил. - Если бы чертежи попали к врагу, под удар попала бы вся Республика! Несколько десятков жизней стоят того, чтобы спасти тысячи!
   Павел присел на край стола и скрестил руки на груди.
  - «Ночной истребитель» наш козырь! - продолжал майор. - Наше спасение. Вы бы поступили на моём месте так же…
  - Не думаю, - покачал головой Карский.
   Валентино скривил губы в брезгливой гримасе:
  - Чистоплюй, - выговорил он с презрением. - Думаешь, что лучше таких, как я? Сколько ты получил от «Лихих» за то, что передал чертежи?
   Губы Карского тронула едва заметная улыбка. Он встал, неспеша подошёл к двери и открыл её. Валентино перевёл взгляд со старшего лейтенанта на коридор, казалось, его душит от гнева.
  - Если вы попытаетесь что-либо сделать, я расскажу о вашей сделке с «Чёрными извозчиками», - предупредил Павел. - Свидетели найдутся, даже не сомневайтесь. Особый отдел неразборчив в методах, что верно, то верно, но вы также не любите шум. Не уверен, но мне кажется, руководству будет проще откреститься от агента, подставившего их, чем выгораживать. Они скажут, вы превысили полномочия и действовали по своей инициативе. Я прав?
   Валентино не ответил.
  - Всего хорошего вам, майор. Надеюсь, вы никогда больше не объявитесь в Петрополе.
   Дёрнув шеей, Валентино прошагал к выходу, но, поравнявшись с Карским, остановился и тихо произнёс:
  - Вы нажили себе врага.
   Не дожидаясь ответа, майор вышел в коридор и, печатая шаг, быстро зашагал прочь.
  - И не последнего… - пробормотал Павел, глядя в спину майору.
   Закрыв дверь, он вернулся к своему столу, отпер несгораемый шкаф, вынул папку с делом и быстрым шагом вышел из кабинета. Он сомневался. Всё ещё сомневался, поэтому шёл всё быстрее, чтобы не успеть передумать. Поль и Тиса теперь были далеко, он сам позаботился о том, чтобы никто не смог узнать, куда они уехали. Тиса не спорила, может быть, в первые за долгое время.
   «Ты ведь никогда не остановишься?» - спросила она, когда они прощались. Ответа она не ждала, и он не отвечал. «Ты похож на безумца, - продолжала она. - Весь этот город безумен, и даже если сюда приезжают нормальные люди, они всё равно сходят с ума. Ты одержим. Не смотри на меня так, я не могу позволить нашему сыну стать таким, как ты. Этот город поглотит его, как поглотил тебя».
   Она была во всём права. Странно, как люди продолжают идти путём неверным, зная, что ошибаются, продолжать двигаться, потому что нельзя иначе.
  - Здравствуйте, Оленька, - поприветствовал Павел секретаршу. - У себя?..
  - Да. Ефим Корнильевич вас ждёт. - Девушка слабо улыбнулась — значит, и до неё уже добрались те слухи, что гуляли по Управе. - Только у него сейчас люди.
  - Ничего.
   Постучав, Павел вошёл в кабинет.
  - Мерзавцы! - кричал багровый от гнева подполковник.
   Павел остановился у двери, выжидая, пока минует ненастье. Перед начальником Управления стояли двое мужчин в полицейской форме, один расплывшийся и похожий на мешок муки, второй с рябым лицом — он оглянулся, когда Карский вошёл. Они стояли съёжившись и не смели даже пикнуть что-то в ответ.
  - Вы что себе позволяете, а? - продолжал орать Ефим Корнильевич, потрясая в воздухе смятой газетой. Заметив Павла, он в сердцах махнул газетой на полицейских. - Вы посмотрите, что делается у нас в Управлении! Читали «Вестник Петрополя»?
  - Что? - спросил Павел, подходя к столу.
  - Какой-то журналист написал разоблачительную статью! Эти двое опозорили честь мундира, изнасиловали девушку, мерзавцы!
  - Может, выдумка? - предположил Павел. Журналисты всегда рады были отыграться на полиции. Он развернул газету и отыскал имя автора в конце. «Фокин, - Павел мысленно улыбнулся. - Значит, вряд ли выдумка».
  - Нет. - Подполковник утёр лицо.- Я уже справки навёл, в седьмом участке мне всё подтвердили. - Он швырнул газету на стол. - Не будь девушка проституткой, так легко бы не отделались.
   Павел взглянул на неприятную парочку.
  - Лёгко?
  - Пошли вон! - крикнул на полицейских Захарьин. - Из моего кабинета — вон! И из полиции тоже!
  - Ч-чего? - переспросил осторожно рябой.
  - Вон, я сказал!
   В гневе подполковник умел производить впечатление, так что обоих словно сдуло ветром. Захарьин тяжело опустился в кресло.
  - Что творится, Паша? - спросил он, вытирая с шеи выступивший пот. - Как полиция докатилась до такого?
  - Примерно вот так, - ответил Карский, положив перед подполковником папку.
  - Что это? - спросил Захарьин, как показалось Павлу, с опаской.
  - Дело купца Алтынова, - ответил Карский. - Здесь все материалы, что мне удалось собрать, этого хватит, чтобы возбудить дело. Нужно только опросить сотрудников банка, и свидетели появятся.
   На подполковника стало больно смотреть. Он не прикоснулся к папке, точно боясь, что простое движение что-то поменяет и вынудит его пойти до конца. Все опасения Захарьина легко читались у него на лице, Павлу почти стало жаль старика, но отступать уже было некуда.
  - Я арестовал Прокопенко, - сообщил он.
  - За что? - От неожиданности заявления Захарьин растерялся, и вопрос его прозвучал совсем уж по-детски.
  - За убийство Пруткова, - ответил Павел. - Доказательств хватает, чтобы настаивать на высшей мере. Прокопенко пойдёт на сделку и сдаст всех, кого сумеет.
  - Паша, - Захарьин привстал из-за стола, на лице его читалась растерянность и лихорадочная работы мысли, сейчас он пытался сообразить, как уладить всё, что заварил подчинённый, вот только остановить это было уже невозможно. - Вы просто не понимаете, мы не можем так запросто… Вы не знаете, во что влезаете.
  - Знаю, - возразил Павел. - Ефим Корнильевич, прислушайтесь к себе, вы же понимаете, что я прав! Наш город не принадлежит нам, - Павел в сердцах махнул в сторону карты, - он принадлежит им: грабителям, убийцам, всей этой швали, которая заселила его и диктует свои порядки. Это, - Карский схватил со стола газету, - то, что мы получили по заслугам — осмеяние и недоверие горожан. Ведь это мы те, кто должны бороться с преступниками, иных толкований просто не может быть, наша работа в том, чтобы следить за соблюдением закона, а не в том, чтобы носить бессмысленно мундир!
   Павел тяжело опёрся о стол, на секунду сморщившись, когда в боку неприятно кольнуло, но, тем не менее, продолжил:
  - Алтынов король потому, что мы его так зовём. Но он не какой-нибудь средневековый правитель города, он — руководитель преступного сообщества, и я, и вы знаем это. Весь город знает это. Так почему он ещё на свободе? Не существует неприкасаемых, майор Валентино показал это. Он вошёл в его дом, и небеса не рухнули.
   Начальник Управления сидел ссутулившись, с болезненным выражением лица, страдальчески изломив брови.
  - Если сейчас мы не предпримем ничего, чтобы остановить его, мы потеряем город окончательно, - сказал Павел. - Горожане уже во многих случаях предпочитают идти за справедливостью не в полицию, а к таким же преступникам, как те, что обидели их. Алтынов сейчас уязвим, нужно бить, пока он не восстановил свои силы.
  - Паша…
  - С вами или без вас, Ефим Корнильевич. - Голос Карского зазвучал жёстче. - Вы не просто так советовали мне бросить дело, уверен, что из лучших побуждений, и, тем не менее…
   Он не закончил фразу, чтобы не загонять подполковника в угол, но то, что он не договорил, было очевидно для обоих.
  - Вы управляете полицией Петрополя, на вас лежит ответственность за защиту граждан, - произнёс Павел. - Мы должны оберегать всех, не только самих себя, это наш долг, вы сами говорили мне это много лет назад, когда я только пришёл сюда.
   Захарьин растерянно смотрел на старшего лейтенанта, теперь он выглядел совсем старым. Он не был плохим полицейским, но Павел подумал, что, вероятно, он слишком долго занимает свой пост. Страх, с ним не справится так просто, страх толкает на такие поступки, которых ты никогда не ожидаешь от себя. Страх за близких, за свою жизнь, за будущее.
  - Решайте, - настойчиво произнёс Карский. - Сейчас. Мы можем его взять, он не всесилен. Он не бог и даже не король. Преступник. А мы их ловим, помните?
   Захарьин молча сидел за столом, глядя на свои руки.
  - Вы мне поможете? - спросил Павел.
   Подполковник тяжело поднял голову, посмотрел на Краского, затем на папку, взял её сухими пальцами и открыл.
  - Расскажи, что у тебя на него уже есть.
  
  
  
  ***
   Тишина подкрадывающейся полночи связала темнотой улицу, не горело ни единого окна. Наверху, словно расщелина между крыш, проглядывало тёмно-синее небо. Максим уже полминуты стоял перед дверью трактира и крошил между пальцев папиросу. Наконец, он взялся за ручку двери, промедлил секунду, провёл пальцем по рукоятке револьвера, и вошёл внутрь. Его окутало тепло и мягкий свет.
   «Проклятье…»
   Она играла. Почти все лампы были погашены, девушка стояла посреди зала, спиной к двери. Скрипка жила в её руках, под смычком инструмент пел медленную, печальную песню, с нежностью обволакивая пространство расцветающей мелодией, которая будто проходила насквозь через сердце. Он ощутил тот самый знакомый аромат, разлитый в воздухе, и схватился за спинку стула.
   Мелодия оборвалась резко, как удар кнутом, Анна обернулась, нерешительно посмотрев на Максима.
  - Прошу, - хрипло выговорил он. - Продолжай.
   Что-то промелькнуло в её глазах, брови дрогнули, но уловить выражение он не успел. Она подняла смычок и тронула струны. Он отодвинул стул и сел. Ему казалось, песня увечит его, рвёт что-то внутри, полосуя словно острым скальпелем. Не выдержав, Максим уронил голову на руки и стиснул челюсти. Из-за сжатых зубов вырвался едва слышны стон.
   Мелодия снова прервалась, но Максим не поднял голову. Он услышал её шаги, девушка остановилась возле него, и вдруг он ощутил её прикосновение, такое же нежное и осторожное, как песня. Одной рукой Максим притянул Анну к себе и прижался лбом к её животу. Несколько минут он сидел, не шевелясь, чувствуя, как отпускают невидимые тиски, сдавившие голову. Осталась только пустота где-то глубоко внутри, что-то, чему он не смог бы дать имя. Максим не глядя перехватил руку девушки и поднёс кончики её пальцев к лицу.
  - Что с вами? - негромко спросила Анна.
  - Твои руки пахнут мелиссой, - прошептал он. - Ты добавляешь масло в воду, когда моешь здесь полы, да? Я не сразу узнал аромат.
   Он поднял голову. Лицо скрипачки казалось золотистым при тусклом свете ламп, и глаза, похожие на бездонные колодца, смотрела на него.
  - Я знаю, что ты рассказала Валентино о бумагах.
   Максим почувствовал, как сильнее забилась жилка под его пальцами.
  - Ты убьёшь меня? - спросила Анна.
   Не ответив, Максим скользнул взглядом по её лицу.
  - Много он тебе предложил? - с трудом выговорил он.
  - Да, - ответила Анна. - Он обещал каторгу для меня и моей подруги.
   Девушка не пыталась высвободиться и не дрожала, и он отпустил её руку.
  - Почему ты не отдала их ему?
  - Не знаю. Потому что он обещал отправить на каторгу меня и мою подругу. Потому что отдал меня моему дяде. Потому что ты никогда не пытался пугать меня.
   Максим молчал. Она и сейчас не боялась его, её взгляд был изучающим, внимательным, и так же обжигал, как величественный голос её скрипки. Невыносимый взгляд, похожий на приговор.
   Ещё минуту назад ему казалось, что он всё решил.
   Максим нащупал рукоятку револьвера и провёл пальцем по курку.
  - Сыграй ещё один раз, - попросил он.
  
  
   06.01.18 — 27.09.18
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"